Страница:
В процессе постепенного развития социальной организации Земли от племени к нации и дальше - к империи малая степень подчинения должна была становиться все больше и больше. Сейчас мы совершаем скачок в глобальное общежитие, требующий кардинальных изменений в пашем сознании. Последовательность сновидений, в которой появляется старый король, обычно начинается с того, что сновидцу приходится научиться различать известные образы, наделенные властью, снимать романтическое облачение с родительского дома и автомобиля, выбрасывать багаж, который накапливался годами. Отделение того, что представляет ценность, от того, что уже не понадобится, становится жуткой задачей; ее может себе представить каждый, кто покинул свой дом навсегда. Клаттер Клаб, работающий в соответствии с программой лечения анонимных алкоголиков «Двенадцать шагов», был организован для оказания поддержки людям, парализованным тревожностью, возникающей при попытке избавиться от хаоса, в котором они оказались. Они не продвинулись дальше, поскольку не смогли противостоять грузу своего прошлого. (Эти зависимые люди часто видят во сне старую королеву - мать, воплощающую их безопасность.)
Потребность в умении различать собственные и родительские ценности часто вызывает сновидения с движущимися автобусами и поездами, символизирующими движение по широким дорогам, проторенным обществом. Если автобус или поезд оказываются в лесу, сновидец вдруг начинает ощущать себя одиноким, сталкиваясь с потерей наезженной обществом колеи. Пустота пугает. Где же там Бог, отец или мать? Есть ли там что-нибудь вообще? Где, какой, кто же этот Бог? Здесь реальный герой по неизвестным причинам сталкивается с неизвестным. Тогда человек должен установить контакт со своими внутренними законами, со своей внутренней любовью. Это и есть Замок Грааля.
Король-Рыбак правит в Замке Грааля, который, согласно кельтской легенде, находился либо на острове, окруженном водой, либо под водой. В первобытных племенах царь служил воплощением божественного духа племени, который должен был быть плодотворным, а потому зависел от его психического и физического состояния. С точки зрения психологии король (или царь) представляет собой символ Самости (внутреннего бога), воплощенного в человеке и в обществе, которым правит этот человек. В своем труде Misterium Coniunctionis Юнг исследует, как находит свое проявление в алхимии таинство ритуального убийства и смены царя:
Читатель не может не заметить, насколько древней была идея старения Бога и потребности в его обновлении… Точно такая же идея появляется в теме Грааля о больном короле, тесно связанной с таинством трансформации в Мессе. Король - предшественник Парсифаля, которого можно считать освободителем, точно так же, как в алхимии старый царь имеет сына-освободителя или же сам становится освободителем (lapis [камень] в конце остается таким же, как в начале). Далее, нам следует принять во внимание средневековые рассуждения о потребности Бога в собственном совершенствовании и трансформации Ветхозаветного Бога в Бога Любви Нового Завета: ибо, подобно единорогу, его смягчила любовь девственницы, которой он положил голову на колени.
Комментируя потребность в обновлении концепции Бога в развивающемся обществе, авторы «Легенды о Святом Граале» пишут:
Доминирующей установкой сознания является только «правота», когда она согласуется как с логикой сознания, так и с мнением бессознательного. Только тогда возможно соединение их противоположных тенденций в единое целое. С другой стороны, если управляющая установка либо слишком слабая, либо неполная, «жизнь поглощается бесплодным конфликтом». Однако, если прежняя сознательная установка обновилась вследствие своего погружения в бессознательное, из бессознательного появляется новый символ целостности, который оказывается сыном старого короля. Как известно, в «Легенде о Святом Граале» «сыном» был избран Парсифаль, однако уже в самом начале этот процесс трансформации каким-то образом застыл на месте, так что старый король не мог умереть, а с другой стороны, Парсифаль не мог облегчить его страдания.
Король болен в силу расщепления сознания и бессознательного; таким образом, психическая жизнь в его стране находится в состоянии застоя. В одной из версий легенды следы теряются, и процветание восстановить не удается, пока снова не отыщется след. Копье символизирует «человеческую способность постоянно быть готовым различить сущность скрытого символа Бога, что позволяет символу все больше и больше высвобождать для человечества свою неиссякаемую жизнеутверждающую духовную силу». Копье направлено в центр. Грааль содержит то, что существует в центре. С точки зрения психологии следы символизируют возможность появления новой жизни из старых символов. Точно так же, когда застыл образ Бога, превратившись в мертвый стереотип, существующий в коллективном сознании, психические ценности представленные следами, скрытыми в глубинах бессознательного, становятся ценностями, способными трансформироваться и обновить устаревшие концепции.
Страдания и рыбную ловлю объединяют скрытые в глубинах сокровища. Так, например, в иудейской традиции в конце эры Левиафана архангел Гавриил поймает «чистую рыбу», которую станут есть истинно верующие. Поедание ими тела Левиафана станет искупляющим действием. «И во время прихода Мессии разделят между собой эту мессианскую рыбу»". Король-Рыбак ловит рыбу, чтобы как-то исцелиться. Исцеление короля - это цель странствия; мотив исцеления содержится в мифологических персонажах, которые подают на десерт воду.
Легенда о Граале выросла из ритуально- и священно-стерильного мира XI и XII столетий. Читатели, которых заинтересует сходство между той эпохой и нашим временем, могут обратиться к подробному исследованию Эммы Юнг и Марии-Луизы фон Франц «Легенда о Святом Граале», которое обладает исключительной ценностью с точки зрения объяснения символов, существующих в снах наших современников. Что касается рассматриваемой здесь темы внутреннего бракосочетания, легенды проясняют, что Грааль служит копью в той же степени, как копье служит Граалю. Грааль (как внутренняя женственность) достигает сознания, и это достижение символизируется проникновением копья, и точно так же проникновение копья означает доступ в сознание Грааля. Одно присутствует в другом; и оба они неразрывно связаны. При потере этой органической жизнеутверждающей связи между маскулинностью и женственностью остается бесплодие Короля-Рыбака и его пустынное королевство.
Если пройдем через прекрасные руины поэмы Элиота, мы превратимся в Парсифаля, задающего вопрос, который он не осмеливался задать прежде: «Кому служит Чаша Грааля?» Иными словами, как связаны сознание с бессознательным? Пробуждающая сила образов и ритмов зовет нашу душу к творчеству, творчеству, сосредоточенному в вопросе и ответе: в процессе рождения внутреннего брака.
Поэма Элиота, как и легенда о Граале, служит духовному раскрытию, через которое читатели видят блеск копья. Сама структура поэмы заставляет читателя проснуться, и он постепенно начинает осознавать свою воспроизводящую силу. Подсознательная работа - ибо все самое действенное происходит подсознательно - это процесс исцеления внутреннего Короля-Рыбака в увлеченном читателе, процесс, который всегда происходит при чтении лучших поэтических произведений.
Точно такой же процесс существует в сновидениях. Любая серия образов, воспринимаемая с должным вниманием, постепенно раскрывает по частям наличие общего паттерна. Кроме того, на более глубоком уровне индивидуальные паттерны становятся паттерном коллективным, который периодически сталкивает нашу психику с разными проблемами, решение которых определяет дух времени. Полагаю, что ни один поэт не смог лучше Элиота выразить веяние нашего времени. «Кучу разбитых образов», позволившую написать эту книгу, по всей вероятности, можно понять как еще одну сноску к «Пустынной земле», имея в виду попытку участия во все более и более неотложном процессе: исцелении Короля-Рыбака - и личного, и коллективного. Собрав воедино разные образы опустошенной маскулинности, я буду обсуждать в этой последней главе некоторые образы новоявленного жениха, долгожданного короля: не пропахшего нафталином, а совершенно нового.
Элайи была замужней женщиной средних лет и имела взрослых детей. Когда ей год назад приснился приведенный ниже сон, она была в процессе поиска новой жизни: и личной, и профессиональной.
Король умер. Он страдал болезнью, которая в буквальном смысле слова заставляла гнить его тело. Части его сгнившей плоти падали на пол. Его юный восемнадцатилетний сын любил отца и хотел быть с ним рядом, поэтому получилось так, что сгнившие части отцовского тела попали ему на спину и левое плечо. Совет мужчин решил, что он должен смазать йодом пораженное место. Этого мальчик не сделал.
Король лежал на ложе, в короне и королевском облачении, окруженный своими подданными. Королева-Мать встала с ним рядом и позвала мальчика в покои. Сын взял отца за руку, на которую была надета перчатка с драгоценным камнем на манжете, и сказал: «Отец, я так тебя люблю. Ты научил меня кормить моих щенков и заботиться о них, поэтому, когда вырастут, они станут преданными стражами».
Проснувшись, Элайн горько плакала над своим сном: «Мне очень тяжело вспоминать смерть отца, совершившего самоубийство двадцать девять лет назад, - сказала она. - Эмоции, которые я не могла выносить, после гипноза, ушли в глубину. Но вместе с тем сон связан с огромным сдвигом, который ощущается у меня внутри». Знание сказок и мифов помогло Элайн понять, что означает смерть короля, и она смогла почувствовать гнилое мясо свалившихся на нее вытесненных эмоций, едва изменились ценности, привязавшие ее к устаревшим установкам. Вместе с тем королевские персонажи предполагают коллективный сдвиг в психике, предшествующий глобальной социальной революции, происходящей сейчас во всем мире. Король с гниющим телом, в короне и мантии, участвует в ритуальном действии в процессе приближения к смерти.
С ним рядом находится Королева-Мать: в алхимии это мать богов, через которую происходит обновление. Именно она зовет восемнадцатилетнего сына, такого же Парсифаля, к умирающему королю, у ложа которого сын признает свою любовь к отцу и дар, унаследованный от него на всю оставшуюся жизнь.
Когда совет мужчин рекомендует ему смазать йодом место, на которое попала гниющая плоть, он отказывается. Йод - антисептик, превосходное средство для обеззараживания поверхности раны. Мальчик сделал выбор: не избавляться от воздействия отпадающей гниющей плоти отца, то есть взять на себя ответственность за попавшую на него тень патриархальности. Устранение ее в процессе поверхностной чистки не исцелит глубокую рану. В присутствии матери, объемного сосуда, в котором может происходить трансформация, он признает позитивный аспект наследования. Отец дал ему глубинную связь с природным инстинктом, психическим источником обновления. Несмотря на то, что эта связь все еще находится в «щенячьем» возрасте, он научился управлять этими инстинктивными импульсами, чтобы они превратились в преданных стражей, охраняющих к нему доступ.
Собаки или их изваяния до сих пор повсеместно встречаются у входа в дом. В средние века, отлитые в бронзе, они стояли у ног своего умершего хозяина. С точки зрения мифологии они охраняют границу между жизнью и смертью, между известным и неизвестным. Они представляют собой интуитивный мост между сознанием и бессознательным, являясь соединяющими проводниками с психоидным уровнем психики. Собаки бесценны для тех, кто их любит, ибо их любовь является всеобъемлющей, и они отражают внутренний мир своего хозяина, с которым он сам уже мог потерять связь. Воспринимая реакции собаки, человек устанавливает внутренний контакт. Они такие же, как и мы, но иные, они воплощение шага по направлению к очеловечиванию диких инстинктов.
В снах они часто выступают в качестве проводников в потусторонний мир. Отец дал сыну возможность опуститься в глубины своих инстинктов, чтобы создать органическое королевство, в котором сын, став новым королем, укрепит свою власть новыми духовными ценностями, воплощенными в собственной энергии. Неоценимый дар позволяет маскулинности установить связь между похотью и любовью.
Следует задать ключевой вопрос: почему сыну восемнадцать лет? Давая ассоциации к сновидению, Элайн запомнила, что в восемнадцать лет она нарушила семейные правила относительно поведения в колледже.
«Впервые оказавшись на свободе, - говорила она, - я безумно влюбилась в своего преподавателя. Последний год учебы я проводила в его кабинете, училась играть в шахматы и любить Лао-цзы. Я перестала общаться со своими сверстниками и тратила на преподавателя всю маскулинную энергию. Переносила ее от отца к возлюбленному. Я по-прежнему продолжала ее тратить, когда поступила в медицинский институт и влюбилась в своего будущего мужа. Вышла замуж, родились дети, и тогда появилась идентичность с матерью. Я могла себя воспринимать в качестве матери. Это продолжалось в первые годы моего брака. Когда дети покинули дом, наступила депрессия. Я должна была из нее выйти, обратившись к своей маскулинности, чтобы что-то сделать. Я чувствовала себя парализованной. Настоящую маскулинность не интересовали подражания старому королю, демонстрирующему свою дутую власть через символы мантии и короны. Настоящую маскулинность интересует истинная сила, основанная на инстинкте. Чтобы ее найти, я вернулась обратно: потребовалось захватить с собой все, что мне запрещалось в восемнадцать лет.
Забота о щенках для меня совершенно естественна. Отец одарил меня, привив мне любовь к земле. Каждый год в апреле к нам приходил мужчина, чтобы вспахать сад, но не на тракторе, а на лошади. Для отца было неземным наслаждением смотреть, как переворачиваются пласты земли. Первый весенний одуванчик он принес матери, когда был в нее влюблен. Он не мог надышаться ароматом цветущих фруктовых деревьев. Здесь я совершенно запуталась: такая чувственность, потом его пьянство с оскорблениями и побоями матери. Именно чувственность стала исходной точкой его ранимости и моего исцеления.
Во время сна я рыдала до изнеможения. Оказавшись на природе, я обрела новые силы. Я совершенно забыла время, когда пошла в лес и просто бродила по оленьим тропам, хорошо заметным на свежем снегу. С помощью коренных жителей, американских индейцев, я открыла новые ритуалы. Мое тело изменилось. Пропала характерная для матери полнота. Во мне очень окрепла опора на свое тело».
Заново открыв в себе уже поникшего маленького мальчика, я могла легко ему посочувствовать; оставаясь в сновидении, у него не было шансов на выживание. Воссоединение с ним пробудило глубокую щемящую тоску. Некоторые современные мотивы вызывают и у мужчин, и у женщин острую боль, которую испытывает этот зажатый мальчик. Кто, например, может забыть серо-голубые глаза патриархального отца (описанного в книге «Общество мертвых поэтов»), отца, убивающего последнюю надежду в умоляющем взгляде сына, который борется за право жить своей жизнью? Кто забудет предавшую сына мать, беспомощно стоящую в стороне, не имеющую сил, чтобы думать или действовать, исходя из свих внутренних побуждений? Сочувствовать ему - означало его убивать, отрицая его реальность. И мужчинам, и женщинам следует отдавать дань уважения этим юношам, находящимся и внутри них, и внутри их спутников, и внутри их детей. Уважать и почитать мальчика не означает получать наслаждение при его возвращении или нянчить его в теплом гнездышке, из которого он никогда не сможет выбраться. Женщины не берут на себя смелость смеяться над патриархальной привязанностью сына к матери, хотя при этом делают все возможное, чтобы с помощью разных женских хитростей и манипуляций превратить их в пажей, а вовсе не в королей. Несмотря на то, что ответ «я тебе не мама» может привести некоторых мужчин к внезапному инсайту, следует непременно совершить беспощадную внутреннюю работу, чтобы сын оказался на свободе.
Смерть старого короля может проявляться в сновидениях как смерть патриархального отца или брата или же смерть какого-то государственного деятеля. Когда традиционная сознательная установка выходит из-под контроля, от нее остаются скорбь, радость, облегчение, часто сопряженные с очень тревожными чувствами. Не ощущая прежней безопасности, наши чувственные привязанности оказываются подорванными, наши излюбленные в прошлом убеждения истощаются в результате бесплодных устремлений. Дева может породить тигра, буйвол может испытывать похоть к молодой женщине, воспоминания тела могут разрушить свои дамбы и плотины. Такие образы сновидений кажутся оскорбительно глупыми, смешными, кощунственными, а сопровождающие их эмоции могут быть совершенно ужасными. Эго должно обладать недюжинной силой, чтобы занимать отстраненное положение, наблюдая за происходящим и одновременно принимая участие в высвобождении чувства. Это спуск в хаос материального мира, где смерть может трансформироваться в новую жизнь. В процессе прохождения через смерть возникает страх абсолютного исчезновения. Депрессия может оказаться столь глубокой, что воспроизведение сновидений становится невозможным. Тогда телу становится необходим отдых, пока природные энергии не восстановят основу, которая сама по себе больше не может существовать. Для сновидцев, живущих на основе стереотипов, это очень опасное время, требующее огромного спокойствия и мужества. Для тех, кто привык доверять образам сновидений, какими бы причудливыми они ни казались, это время, чтобы принять вызов и пойти на риск, ибо они приведут к ассимиляции сознанием глубинного содержания бессознательного.
В жизни Мэри наступило такое время. За шесть лет анализа произошло много изменений. Ее дети выросли, она по-прежнему получала наслаждение, оставаясь домашней хозяйкой, кроме того, она отважилась найти необременительную работу вне дома. Ее сексуальность расцвела как никогда. Ее муж наслаждался своей повой пассией, постепенно у него появились инстинкты, обнаружившие в нем обидчивого мальчика. Тлеющая депрессия заставляла его сильно напиваться, делая все более агрессивным по отношению к жене и на словах, и в поступках.
«У меня стала появляться сознательная установка, - сказала Мэри, оглядываясь на свои отношения в прошлом. - Все происходившее вызывало у меня негативное отношение. Я больше не желала играть роль постороннего наблюдателя. Перестав быть маленькой девочкой, я вместе с тем понимала, что не хочу терять Филиппа. Я долго задавала вопрос, какой жизнью мы живем. Той жизнью, которая его возмущала, лишала его ощущения безопасности, так как он хотел держать наши отношения под контролем. Сначала я полностью соглашалась на все. Мне хотелось быть жертвой. Я чувствовала, что мы были слишком близки, но это редко меня смущало. Я не хотела посмотреть со стороны на отношения, в которые мы оказались втянуты.
Потом я осознала, что должна это прекратить. Мне следовало заставить его осознать, что значило его пьянство. Оно постоянно доводило меня до исступления. На этот раз я решила с ним покончить. Я совершенно ясно показала, что больше не собираюсь оставаться жертвой. Больше не хочу жить той пустой жизнью, которой мы жили, которая вела нас только к несчастью».
В ночь, когда Мэри категорически выразила свое несогласие продолжать такую жизнь, ей приснился следующий сон:
Мы с Филиппом идем по тротуару. Я несу крупную живую желтую рыбу, завернутую в упаковочный пакет. Сквозь обертку я чувствую острую чешую, оставшуюся на гладком туловище рыбы. Филипп жалуется, что рыба - это опасная детская игрушка. Оказавшись в доме, я стараюсь снять смятый пластиковый пакет. Это нелегкая задача, и Филипп хватает рыбу, говоря при этом, что есть только один способ с ней справиться - отвернуть ей голову. Он начинает отворачивать рыбе голову. Рыба превращается в мужчину. Филипп грубо на него нападает, бьет чем попало и наносит ему серьезные раны. Мужчина истекает кровью, он сильно избит, но не делает никаких попыток защититься.
Сначала я тоже нападала на него вместе с Филиппом. Затем, немного осознав происходящее, отказалась участвовать в насилии. Когда Филипп понял, что я перестала ему помогать, он отшвырнул мужчину в сторону. Я посмотрела на жертву насилия, которое мы совершили. Глядя мне прямо в глаза, мужчина сказал: «Я знал, что ты должна меня спасти». Я смотрела в лицо Христа.
Обсуждая этот сон три года спустя, Мэри сказала: «Тротуар - общественное место для прохода пешеходов, Мы с Филиппом пытались жить, как в пригороде. Наши ценности были ложными: достижения, социальный успех, деньги. Там мы шли по общественно одобряемому пути, держа в руках символ Самости: золотую рыбу, завернутую в пластиковый пакет. Нигде вокруг для нее нет места. Острая чешуя - те части моей личности, с которыми я пока не сталкивалась. Это все еще грубые и опасные, скрытые от меня части, которые тянет к насилию или, наоборот, стать жертвой насилия, теневые части, копстеллирующие демоническую сторону Самости.
Я не могу себе представить рыбу в качестве опасной детской игрушки. Возможно, это имеет какое-то отношение к установке Филиппа по отношению к анализу. Возможно, смятая упаковка тоже относится к анализу. По мнению Филиппа, анализ должен быть интересным и творческим, изюминкой в каравае жизни. Он никогда не хотел обращать внимание на негативную сторону происходящего. Когда я действительно нашла в себе силы и по-настоящему противостояла ему в ту ночь, то ужасно испугалась происходящего. Он возненавидел мою растущую независимость. Он испугался того, к чему привел анализ той маленькой девочки. Я догадываюсь, что он испугался и того, что мной овладела Самость. Рыба - это содержание бессознательного, и Филипп поступает с ней следующим образом: он скручивает все тело рыбы, и остается только голова. Интеллект отделен от сердца. Теперь это действительно опасная игра.
Мне и здесь нужно взять ответственность на себя. Моя негативная маскулинность не хочет, чтобы я работала над процессом индивидуации. Ни реальный, ни внутренний мужчина не одобряет этой стороны Самости. И никто из них не повернется лицом к реальности. Мой внутренний мужчина не слишком думает о работе с телом. Правда, позже я поразилась, поняв, как эта работа подтолкнула меня к моим истинным чувствам.
Тогда для эго сна рыба показалась слишком большой, чтобы с ней можно было что-то сделать. Страх заставляет меня вступить с Филиппом в союз и напасть на мужчину. Но даже во сне наступает просветление сознания. Эго отказывается драться с мужчиной на стороне Филиппа и переходит на его сторону, чтобы оказать ему поддержку. Он ничего не делает, чтобы себя защитить. Драка - не его путь борьбы. Он побеждает, просто глядя мне прямо в глаза. Я не могу даже описать чувство, возникающее при взгляде ему в глаза, такие ясные и глубокие. Кажется, будто я всегда их знала и запомнила их навсегда. Это то, что со мной останется. Как связь, которая не распадется никогда, - была, есть и всегда будет.
Несколько лет назад я перестала ходить в церковь. Я стала отвергать догмы и формы конвенций. Через свои сны я пришла к абсолютно иному пониманию Христа. Сейчас он представляет для меня живую внутреннюю реальность и целостность, соединяющую вместе враждующие противоположности. Он - возможность, возвещение о самых разных возможностях. Я его знаю. И люблю его.
Этот сон приснился, когда был необходим мне больше всего. Это оказалось просветление в психике, направлявшее меня через тоску, возникшую после нашего разрыва, в стремлении найти собственную точку опоры».
Однажды Мэри увидела во сне колибри, летящую с высокой скоростью: сильно, сильно, сильно занятую, вьющую себе гнездо - слишком занятую для того, чтобы заметить на самом дне этого гнезда богомола. Это прекрасный образ трудоголика, которого возвращает к жизни лишь его дело, при этом он не в состоянии видеть опасность в самой сущности своей потребности. Это типичное поведение для дочери патриархальности. Она превзошла всех, посвятив себя идеалам, которым ретиво стремилась следовать. Она летает, неся в себе неистовое крохотное совершенство, вокруг самого ядра, центра своего падения. Она посвящает свою деятельность доброму делу, чтобы не слышать интуитивного голоса, предупреждающего ее, что ее женственность летит к своей гибели. Ее очаровательный соблазнительный партнер - внутренний и внешний - подрывает ее преданность женственной Самости. Идет ли речь о проявлении интеллектуального идеализма, насилующего душу, жаждущую человеческих отношений, или о реальном мужчине, стремящемся овладеть ее телом как призом, который нужно завоевать, она превращает себя в жертву невежественно и невинно, вступая в сговор с принципом силы.
Потребность в умении различать собственные и родительские ценности часто вызывает сновидения с движущимися автобусами и поездами, символизирующими движение по широким дорогам, проторенным обществом. Если автобус или поезд оказываются в лесу, сновидец вдруг начинает ощущать себя одиноким, сталкиваясь с потерей наезженной обществом колеи. Пустота пугает. Где же там Бог, отец или мать? Есть ли там что-нибудь вообще? Где, какой, кто же этот Бог? Здесь реальный герой по неизвестным причинам сталкивается с неизвестным. Тогда человек должен установить контакт со своими внутренними законами, со своей внутренней любовью. Это и есть Замок Грааля.
Король-Рыбак правит в Замке Грааля, который, согласно кельтской легенде, находился либо на острове, окруженном водой, либо под водой. В первобытных племенах царь служил воплощением божественного духа племени, который должен был быть плодотворным, а потому зависел от его психического и физического состояния. С точки зрения психологии король (или царь) представляет собой символ Самости (внутреннего бога), воплощенного в человеке и в обществе, которым правит этот человек. В своем труде Misterium Coniunctionis Юнг исследует, как находит свое проявление в алхимии таинство ритуального убийства и смены царя:
Читатель не может не заметить, насколько древней была идея старения Бога и потребности в его обновлении… Точно такая же идея появляется в теме Грааля о больном короле, тесно связанной с таинством трансформации в Мессе. Король - предшественник Парсифаля, которого можно считать освободителем, точно так же, как в алхимии старый царь имеет сына-освободителя или же сам становится освободителем (lapis [камень] в конце остается таким же, как в начале). Далее, нам следует принять во внимание средневековые рассуждения о потребности Бога в собственном совершенствовании и трансформации Ветхозаветного Бога в Бога Любви Нового Завета: ибо, подобно единорогу, его смягчила любовь девственницы, которой он положил голову на колени.
Комментируя потребность в обновлении концепции Бога в развивающемся обществе, авторы «Легенды о Святом Граале» пишут:
Доминирующей установкой сознания является только «правота», когда она согласуется как с логикой сознания, так и с мнением бессознательного. Только тогда возможно соединение их противоположных тенденций в единое целое. С другой стороны, если управляющая установка либо слишком слабая, либо неполная, «жизнь поглощается бесплодным конфликтом». Однако, если прежняя сознательная установка обновилась вследствие своего погружения в бессознательное, из бессознательного появляется новый символ целостности, который оказывается сыном старого короля. Как известно, в «Легенде о Святом Граале» «сыном» был избран Парсифаль, однако уже в самом начале этот процесс трансформации каким-то образом застыл на месте, так что старый король не мог умереть, а с другой стороны, Парсифаль не мог облегчить его страдания.
Король болен в силу расщепления сознания и бессознательного; таким образом, психическая жизнь в его стране находится в состоянии застоя. В одной из версий легенды следы теряются, и процветание восстановить не удается, пока снова не отыщется след. Копье символизирует «человеческую способность постоянно быть готовым различить сущность скрытого символа Бога, что позволяет символу все больше и больше высвобождать для человечества свою неиссякаемую жизнеутверждающую духовную силу». Копье направлено в центр. Грааль содержит то, что существует в центре. С точки зрения психологии следы символизируют возможность появления новой жизни из старых символов. Точно так же, когда застыл образ Бога, превратившись в мертвый стереотип, существующий в коллективном сознании, психические ценности представленные следами, скрытыми в глубинах бессознательного, становятся ценностями, способными трансформироваться и обновить устаревшие концепции.
Страдания и рыбную ловлю объединяют скрытые в глубинах сокровища. Так, например, в иудейской традиции в конце эры Левиафана архангел Гавриил поймает «чистую рыбу», которую станут есть истинно верующие. Поедание ими тела Левиафана станет искупляющим действием. «И во время прихода Мессии разделят между собой эту мессианскую рыбу»". Король-Рыбак ловит рыбу, чтобы как-то исцелиться. Исцеление короля - это цель странствия; мотив исцеления содержится в мифологических персонажах, которые подают на десерт воду.
Легенда о Граале выросла из ритуально- и священно-стерильного мира XI и XII столетий. Читатели, которых заинтересует сходство между той эпохой и нашим временем, могут обратиться к подробному исследованию Эммы Юнг и Марии-Луизы фон Франц «Легенда о Святом Граале», которое обладает исключительной ценностью с точки зрения объяснения символов, существующих в снах наших современников. Что касается рассматриваемой здесь темы внутреннего бракосочетания, легенды проясняют, что Грааль служит копью в той же степени, как копье служит Граалю. Грааль (как внутренняя женственность) достигает сознания, и это достижение символизируется проникновением копья, и точно так же проникновение копья означает доступ в сознание Грааля. Одно присутствует в другом; и оба они неразрывно связаны. При потере этой органической жизнеутверждающей связи между маскулинностью и женственностью остается бесплодие Короля-Рыбака и его пустынное королевство.
Если пройдем через прекрасные руины поэмы Элиота, мы превратимся в Парсифаля, задающего вопрос, который он не осмеливался задать прежде: «Кому служит Чаша Грааля?» Иными словами, как связаны сознание с бессознательным? Пробуждающая сила образов и ритмов зовет нашу душу к творчеству, творчеству, сосредоточенному в вопросе и ответе: в процессе рождения внутреннего брака.
Поэма Элиота, как и легенда о Граале, служит духовному раскрытию, через которое читатели видят блеск копья. Сама структура поэмы заставляет читателя проснуться, и он постепенно начинает осознавать свою воспроизводящую силу. Подсознательная работа - ибо все самое действенное происходит подсознательно - это процесс исцеления внутреннего Короля-Рыбака в увлеченном читателе, процесс, который всегда происходит при чтении лучших поэтических произведений.
Точно такой же процесс существует в сновидениях. Любая серия образов, воспринимаемая с должным вниманием, постепенно раскрывает по частям наличие общего паттерна. Кроме того, на более глубоком уровне индивидуальные паттерны становятся паттерном коллективным, который периодически сталкивает нашу психику с разными проблемами, решение которых определяет дух времени. Полагаю, что ни один поэт не смог лучше Элиота выразить веяние нашего времени. «Кучу разбитых образов», позволившую написать эту книгу, по всей вероятности, можно понять как еще одну сноску к «Пустынной земле», имея в виду попытку участия во все более и более неотложном процессе: исцелении Короля-Рыбака - и личного, и коллективного. Собрав воедино разные образы опустошенной маскулинности, я буду обсуждать в этой последней главе некоторые образы новоявленного жениха, долгожданного короля: не пропахшего нафталином, а совершенно нового.
Элайи была замужней женщиной средних лет и имела взрослых детей. Когда ей год назад приснился приведенный ниже сон, она была в процессе поиска новой жизни: и личной, и профессиональной.
Король умер. Он страдал болезнью, которая в буквальном смысле слова заставляла гнить его тело. Части его сгнившей плоти падали на пол. Его юный восемнадцатилетний сын любил отца и хотел быть с ним рядом, поэтому получилось так, что сгнившие части отцовского тела попали ему на спину и левое плечо. Совет мужчин решил, что он должен смазать йодом пораженное место. Этого мальчик не сделал.
Король лежал на ложе, в короне и королевском облачении, окруженный своими подданными. Королева-Мать встала с ним рядом и позвала мальчика в покои. Сын взял отца за руку, на которую была надета перчатка с драгоценным камнем на манжете, и сказал: «Отец, я так тебя люблю. Ты научил меня кормить моих щенков и заботиться о них, поэтому, когда вырастут, они станут преданными стражами».
Проснувшись, Элайн горько плакала над своим сном: «Мне очень тяжело вспоминать смерть отца, совершившего самоубийство двадцать девять лет назад, - сказала она. - Эмоции, которые я не могла выносить, после гипноза, ушли в глубину. Но вместе с тем сон связан с огромным сдвигом, который ощущается у меня внутри». Знание сказок и мифов помогло Элайн понять, что означает смерть короля, и она смогла почувствовать гнилое мясо свалившихся на нее вытесненных эмоций, едва изменились ценности, привязавшие ее к устаревшим установкам. Вместе с тем королевские персонажи предполагают коллективный сдвиг в психике, предшествующий глобальной социальной революции, происходящей сейчас во всем мире. Король с гниющим телом, в короне и мантии, участвует в ритуальном действии в процессе приближения к смерти.
С ним рядом находится Королева-Мать: в алхимии это мать богов, через которую происходит обновление. Именно она зовет восемнадцатилетнего сына, такого же Парсифаля, к умирающему королю, у ложа которого сын признает свою любовь к отцу и дар, унаследованный от него на всю оставшуюся жизнь.
Когда совет мужчин рекомендует ему смазать йодом место, на которое попала гниющая плоть, он отказывается. Йод - антисептик, превосходное средство для обеззараживания поверхности раны. Мальчик сделал выбор: не избавляться от воздействия отпадающей гниющей плоти отца, то есть взять на себя ответственность за попавшую на него тень патриархальности. Устранение ее в процессе поверхностной чистки не исцелит глубокую рану. В присутствии матери, объемного сосуда, в котором может происходить трансформация, он признает позитивный аспект наследования. Отец дал ему глубинную связь с природным инстинктом, психическим источником обновления. Несмотря на то, что эта связь все еще находится в «щенячьем» возрасте, он научился управлять этими инстинктивными импульсами, чтобы они превратились в преданных стражей, охраняющих к нему доступ.
Собаки или их изваяния до сих пор повсеместно встречаются у входа в дом. В средние века, отлитые в бронзе, они стояли у ног своего умершего хозяина. С точки зрения мифологии они охраняют границу между жизнью и смертью, между известным и неизвестным. Они представляют собой интуитивный мост между сознанием и бессознательным, являясь соединяющими проводниками с психоидным уровнем психики. Собаки бесценны для тех, кто их любит, ибо их любовь является всеобъемлющей, и они отражают внутренний мир своего хозяина, с которым он сам уже мог потерять связь. Воспринимая реакции собаки, человек устанавливает внутренний контакт. Они такие же, как и мы, но иные, они воплощение шага по направлению к очеловечиванию диких инстинктов.
В снах они часто выступают в качестве проводников в потусторонний мир. Отец дал сыну возможность опуститься в глубины своих инстинктов, чтобы создать органическое королевство, в котором сын, став новым королем, укрепит свою власть новыми духовными ценностями, воплощенными в собственной энергии. Неоценимый дар позволяет маскулинности установить связь между похотью и любовью.
Следует задать ключевой вопрос: почему сыну восемнадцать лет? Давая ассоциации к сновидению, Элайн запомнила, что в восемнадцать лет она нарушила семейные правила относительно поведения в колледже.
«Впервые оказавшись на свободе, - говорила она, - я безумно влюбилась в своего преподавателя. Последний год учебы я проводила в его кабинете, училась играть в шахматы и любить Лао-цзы. Я перестала общаться со своими сверстниками и тратила на преподавателя всю маскулинную энергию. Переносила ее от отца к возлюбленному. Я по-прежнему продолжала ее тратить, когда поступила в медицинский институт и влюбилась в своего будущего мужа. Вышла замуж, родились дети, и тогда появилась идентичность с матерью. Я могла себя воспринимать в качестве матери. Это продолжалось в первые годы моего брака. Когда дети покинули дом, наступила депрессия. Я должна была из нее выйти, обратившись к своей маскулинности, чтобы что-то сделать. Я чувствовала себя парализованной. Настоящую маскулинность не интересовали подражания старому королю, демонстрирующему свою дутую власть через символы мантии и короны. Настоящую маскулинность интересует истинная сила, основанная на инстинкте. Чтобы ее найти, я вернулась обратно: потребовалось захватить с собой все, что мне запрещалось в восемнадцать лет.
Забота о щенках для меня совершенно естественна. Отец одарил меня, привив мне любовь к земле. Каждый год в апреле к нам приходил мужчина, чтобы вспахать сад, но не на тракторе, а на лошади. Для отца было неземным наслаждением смотреть, как переворачиваются пласты земли. Первый весенний одуванчик он принес матери, когда был в нее влюблен. Он не мог надышаться ароматом цветущих фруктовых деревьев. Здесь я совершенно запуталась: такая чувственность, потом его пьянство с оскорблениями и побоями матери. Именно чувственность стала исходной точкой его ранимости и моего исцеления.
Во время сна я рыдала до изнеможения. Оказавшись на природе, я обрела новые силы. Я совершенно забыла время, когда пошла в лес и просто бродила по оленьим тропам, хорошо заметным на свежем снегу. С помощью коренных жителей, американских индейцев, я открыла новые ритуалы. Мое тело изменилось. Пропала характерная для матери полнота. Во мне очень окрепла опора на свое тело».
Заново открыв в себе уже поникшего маленького мальчика, я могла легко ему посочувствовать; оставаясь в сновидении, у него не было шансов на выживание. Воссоединение с ним пробудило глубокую щемящую тоску. Некоторые современные мотивы вызывают и у мужчин, и у женщин острую боль, которую испытывает этот зажатый мальчик. Кто, например, может забыть серо-голубые глаза патриархального отца (описанного в книге «Общество мертвых поэтов»), отца, убивающего последнюю надежду в умоляющем взгляде сына, который борется за право жить своей жизнью? Кто забудет предавшую сына мать, беспомощно стоящую в стороне, не имеющую сил, чтобы думать или действовать, исходя из свих внутренних побуждений? Сочувствовать ему - означало его убивать, отрицая его реальность. И мужчинам, и женщинам следует отдавать дань уважения этим юношам, находящимся и внутри них, и внутри их спутников, и внутри их детей. Уважать и почитать мальчика не означает получать наслаждение при его возвращении или нянчить его в теплом гнездышке, из которого он никогда не сможет выбраться. Женщины не берут на себя смелость смеяться над патриархальной привязанностью сына к матери, хотя при этом делают все возможное, чтобы с помощью разных женских хитростей и манипуляций превратить их в пажей, а вовсе не в королей. Несмотря на то, что ответ «я тебе не мама» может привести некоторых мужчин к внезапному инсайту, следует непременно совершить беспощадную внутреннюю работу, чтобы сын оказался на свободе.
Смерть старого короля может проявляться в сновидениях как смерть патриархального отца или брата или же смерть какого-то государственного деятеля. Когда традиционная сознательная установка выходит из-под контроля, от нее остаются скорбь, радость, облегчение, часто сопряженные с очень тревожными чувствами. Не ощущая прежней безопасности, наши чувственные привязанности оказываются подорванными, наши излюбленные в прошлом убеждения истощаются в результате бесплодных устремлений. Дева может породить тигра, буйвол может испытывать похоть к молодой женщине, воспоминания тела могут разрушить свои дамбы и плотины. Такие образы сновидений кажутся оскорбительно глупыми, смешными, кощунственными, а сопровождающие их эмоции могут быть совершенно ужасными. Эго должно обладать недюжинной силой, чтобы занимать отстраненное положение, наблюдая за происходящим и одновременно принимая участие в высвобождении чувства. Это спуск в хаос материального мира, где смерть может трансформироваться в новую жизнь. В процессе прохождения через смерть возникает страх абсолютного исчезновения. Депрессия может оказаться столь глубокой, что воспроизведение сновидений становится невозможным. Тогда телу становится необходим отдых, пока природные энергии не восстановят основу, которая сама по себе больше не может существовать. Для сновидцев, живущих на основе стереотипов, это очень опасное время, требующее огромного спокойствия и мужества. Для тех, кто привык доверять образам сновидений, какими бы причудливыми они ни казались, это время, чтобы принять вызов и пойти на риск, ибо они приведут к ассимиляции сознанием глубинного содержания бессознательного.
В жизни Мэри наступило такое время. За шесть лет анализа произошло много изменений. Ее дети выросли, она по-прежнему получала наслаждение, оставаясь домашней хозяйкой, кроме того, она отважилась найти необременительную работу вне дома. Ее сексуальность расцвела как никогда. Ее муж наслаждался своей повой пассией, постепенно у него появились инстинкты, обнаружившие в нем обидчивого мальчика. Тлеющая депрессия заставляла его сильно напиваться, делая все более агрессивным по отношению к жене и на словах, и в поступках.
«У меня стала появляться сознательная установка, - сказала Мэри, оглядываясь на свои отношения в прошлом. - Все происходившее вызывало у меня негативное отношение. Я больше не желала играть роль постороннего наблюдателя. Перестав быть маленькой девочкой, я вместе с тем понимала, что не хочу терять Филиппа. Я долго задавала вопрос, какой жизнью мы живем. Той жизнью, которая его возмущала, лишала его ощущения безопасности, так как он хотел держать наши отношения под контролем. Сначала я полностью соглашалась на все. Мне хотелось быть жертвой. Я чувствовала, что мы были слишком близки, но это редко меня смущало. Я не хотела посмотреть со стороны на отношения, в которые мы оказались втянуты.
Потом я осознала, что должна это прекратить. Мне следовало заставить его осознать, что значило его пьянство. Оно постоянно доводило меня до исступления. На этот раз я решила с ним покончить. Я совершенно ясно показала, что больше не собираюсь оставаться жертвой. Больше не хочу жить той пустой жизнью, которой мы жили, которая вела нас только к несчастью».
В ночь, когда Мэри категорически выразила свое несогласие продолжать такую жизнь, ей приснился следующий сон:
Мы с Филиппом идем по тротуару. Я несу крупную живую желтую рыбу, завернутую в упаковочный пакет. Сквозь обертку я чувствую острую чешую, оставшуюся на гладком туловище рыбы. Филипп жалуется, что рыба - это опасная детская игрушка. Оказавшись в доме, я стараюсь снять смятый пластиковый пакет. Это нелегкая задача, и Филипп хватает рыбу, говоря при этом, что есть только один способ с ней справиться - отвернуть ей голову. Он начинает отворачивать рыбе голову. Рыба превращается в мужчину. Филипп грубо на него нападает, бьет чем попало и наносит ему серьезные раны. Мужчина истекает кровью, он сильно избит, но не делает никаких попыток защититься.
Сначала я тоже нападала на него вместе с Филиппом. Затем, немного осознав происходящее, отказалась участвовать в насилии. Когда Филипп понял, что я перестала ему помогать, он отшвырнул мужчину в сторону. Я посмотрела на жертву насилия, которое мы совершили. Глядя мне прямо в глаза, мужчина сказал: «Я знал, что ты должна меня спасти». Я смотрела в лицо Христа.
Обсуждая этот сон три года спустя, Мэри сказала: «Тротуар - общественное место для прохода пешеходов, Мы с Филиппом пытались жить, как в пригороде. Наши ценности были ложными: достижения, социальный успех, деньги. Там мы шли по общественно одобряемому пути, держа в руках символ Самости: золотую рыбу, завернутую в пластиковый пакет. Нигде вокруг для нее нет места. Острая чешуя - те части моей личности, с которыми я пока не сталкивалась. Это все еще грубые и опасные, скрытые от меня части, которые тянет к насилию или, наоборот, стать жертвой насилия, теневые части, копстеллирующие демоническую сторону Самости.
Я не могу себе представить рыбу в качестве опасной детской игрушки. Возможно, это имеет какое-то отношение к установке Филиппа по отношению к анализу. Возможно, смятая упаковка тоже относится к анализу. По мнению Филиппа, анализ должен быть интересным и творческим, изюминкой в каравае жизни. Он никогда не хотел обращать внимание на негативную сторону происходящего. Когда я действительно нашла в себе силы и по-настоящему противостояла ему в ту ночь, то ужасно испугалась происходящего. Он возненавидел мою растущую независимость. Он испугался того, к чему привел анализ той маленькой девочки. Я догадываюсь, что он испугался и того, что мной овладела Самость. Рыба - это содержание бессознательного, и Филипп поступает с ней следующим образом: он скручивает все тело рыбы, и остается только голова. Интеллект отделен от сердца. Теперь это действительно опасная игра.
Мне и здесь нужно взять ответственность на себя. Моя негативная маскулинность не хочет, чтобы я работала над процессом индивидуации. Ни реальный, ни внутренний мужчина не одобряет этой стороны Самости. И никто из них не повернется лицом к реальности. Мой внутренний мужчина не слишком думает о работе с телом. Правда, позже я поразилась, поняв, как эта работа подтолкнула меня к моим истинным чувствам.
Тогда для эго сна рыба показалась слишком большой, чтобы с ней можно было что-то сделать. Страх заставляет меня вступить с Филиппом в союз и напасть на мужчину. Но даже во сне наступает просветление сознания. Эго отказывается драться с мужчиной на стороне Филиппа и переходит на его сторону, чтобы оказать ему поддержку. Он ничего не делает, чтобы себя защитить. Драка - не его путь борьбы. Он побеждает, просто глядя мне прямо в глаза. Я не могу даже описать чувство, возникающее при взгляде ему в глаза, такие ясные и глубокие. Кажется, будто я всегда их знала и запомнила их навсегда. Это то, что со мной останется. Как связь, которая не распадется никогда, - была, есть и всегда будет.
Несколько лет назад я перестала ходить в церковь. Я стала отвергать догмы и формы конвенций. Через свои сны я пришла к абсолютно иному пониманию Христа. Сейчас он представляет для меня живую внутреннюю реальность и целостность, соединяющую вместе враждующие противоположности. Он - возможность, возвещение о самых разных возможностях. Я его знаю. И люблю его.
Этот сон приснился, когда был необходим мне больше всего. Это оказалось просветление в психике, направлявшее меня через тоску, возникшую после нашего разрыва, в стремлении найти собственную точку опоры».
Однажды Мэри увидела во сне колибри, летящую с высокой скоростью: сильно, сильно, сильно занятую, вьющую себе гнездо - слишком занятую для того, чтобы заметить на самом дне этого гнезда богомола. Это прекрасный образ трудоголика, которого возвращает к жизни лишь его дело, при этом он не в состоянии видеть опасность в самой сущности своей потребности. Это типичное поведение для дочери патриархальности. Она превзошла всех, посвятив себя идеалам, которым ретиво стремилась следовать. Она летает, неся в себе неистовое крохотное совершенство, вокруг самого ядра, центра своего падения. Она посвящает свою деятельность доброму делу, чтобы не слышать интуитивного голоса, предупреждающего ее, что ее женственность летит к своей гибели. Ее очаровательный соблазнительный партнер - внутренний и внешний - подрывает ее преданность женственной Самости. Идет ли речь о проявлении интеллектуального идеализма, насилующего душу, жаждущую человеческих отношений, или о реальном мужчине, стремящемся овладеть ее телом как призом, который нужно завоевать, она превращает себя в жертву невежественно и невинно, вступая в сговор с принципом силы.