Страница:
Трансформирующий огонь породил ассоциации с вагнеровской Брунхильдой. Брунхильда, любимая дочь Вотана, знала о существовании человеческой любви и предпочла человека-героя совершенным ценностям бога-отца Вотана. Разгневанный отец навсегда приковал ее к скале. Но Брунхильда оградила себя от него огненным кольцом (страсти), и это кольцо мог разорвать лишь освободивший ее герой.
Вотан на это согласился, но при одном условии: если мужчина отважится пройти сквозь огонь, чтобы ее освободить, она перестанет быть богиней и превратится в простую смертную.
Образ Брунхильды пробудил в Яффе не только осознание зрелой женственности, но и сконцентрированную, уверенную в себе маскулинность. Выведя ее временно на плато в развитии женственности, Самость открыла путь к росту ее маскулинности.
Я иду по своему родному городу по плохо освещенной дороге. Можно было бы выбрать другой путь, где больше движения, но я предпочла тихую, малолюдную улицу. Я чувствую опасность. Сзади идет мужчина, который кажется еще страшнее, когда зовет меня по имени. Он должен меня знать, он видел меня много раз! Наверное, размышляет, как лучше всего на меня напасть!
Навстречу мне приближается его сообщник. Я по-прежнему осознаю опасность, но не чувствую никакой паники. Первый мужчина обнимает меня со спины и берет за грудь. Я испытываю «кисло-сладкое» ощущение, не сопротивляюсь, не бегу, но знаю, что должна себя защитить. Вижу стоящую машину, в которой сидят три женщины, и медленно направляюсь к ней. Мужчина позволяет мне подойти к женщинам. Я догадываюсь, что в конце концов они не причинят мне вреда. Я шепотом прошу женщин помочь мне защититься. Все трое молчат. Позлее, в дом, где живут эти женщины, приходят отцы двух из них. Напротив сидит один из нападавших и рисует! Я изумлена, так как считала его преступником! Отец другой женщины сидит за столом, заглатывая еду, как сумасшедший. Я думаю: наверное, обидно так глотать, не получая никакого удовольствия. Страшный голод! А женщины мне говорят, что первый отец совершенно безвреден, и всем это хорошо известно.
Я считаю, что должна посмотреть ему в лицо и разувериться в том, что он может причинить вред. Я представляю себе, как или я сама, или он могли бы повиснуть на перилах балкона и там посмотреть в глаза друг другу. ПОТРЯСАЮЩЕ!
Медленно, но неуклонно этот сон привносит меч домой. Решив покинуть проторенный путь, сновидица идет по малолюдной дороге, где встречает насильника (с сообщником), который очень хорошо ее знает. Когда ее хватают за грудь, она чувствует это «кисло-сладкое» насилие, напоминающее ей руки мужа - холодные, навязчивые, насильно совершающие половой акт. Насильники либо обладают властью, либо она проецирует на них собственную власть. В процессе совершения преступления возникает опасность, что насилие вызовет насилие, однако она не борется и не впадает в панику. Вместо этого она медленно направляется искать защиту у женщин в стоящем неподалеку автомобиле, преступники позволяют ей это сделать.
Момент трансформирующего поступка наступает, когда эго остается сильным, не впадает в панику, поворачивается лицом к насильникам и осознает, что теперь они «безвредны». Он мог наступить лишь после многих месяцев или даже лет тяжелой работы. В первые месяцы анализа слабый контейнер эго должен был избегать опасности или же бороться с ней, тем самым вызывая психодинамику, которая в конце концов приводит к преступлению. Когда душа и тело находятся в гармонии и тело поддерживает душу, эго может повернуться к насильнику. Наше лицо, обращенное к бессознательному, - это лицо, отражение которого мы видим. Поворачиваясь и обращаясь к нему лицом, приходится переживать первобытный ужас вплоть до мельчайших деталей.
Находясь под защитой своей женственной энергии, Яффа сталкивается со своим стремлением к власти, которого избегала всю жизнь. Не имея хронических нарушений в приеме пищи, она испытывает на себе воздействие проглатываемой еды, дыма сигар, бросаясь от одного к другому, затем вылетает, чтобы взять больше книг. «Другой отец», заглатывая еду, как сумасшедший, воплощает в себе бессознательную энергию волка, не знающего, что ему надо, но хватающего все, что попадется, в безумном желании наполнить чем-то желудок. Подкошенный бессилием и опустошенностью, он бессмысленно огрызается, заглатывая, не жуя, все подряд. Этот отец соотносится с ранними воспоминаниями Яффы о том, как за кухонным столом ее «заглатывала» пожирающая мать. В данной ситуации негативный анимус становится зависимым, и ему требуется постоянная подпитка женственностью.
Другой отец рисует. Яффу изумляет, что он не преступник, как она полагала. В этом суть того, с чем приходится сталкиваться Яффе. И мать, и отец были художниками. Творческую силу матери в отсутствие сильного эго, способного ее защитить, проглотил сумасшедший. Его негативная энергия, подогреваемая совершенно неприемлемым творчеством, оказалась крайне разрушительной. Две стороны этого творческого пламени сталкиваются между собой в образе преступника-художника. Теперь Яффе следует обратиться к тому обстоятельству, что ее любимый отец, по всей вероятности, не такой уж невинный. Стандарты совершенства в его работе и во всем, что делала она, только грабили ее, лишая собственного творческого огня. Начав рисовать, она оказалась парализованной. В последней части сновидения эго сна осознает, что ей следует честно посмотреть в глаза, при этом перевернув все вверх ногами.
Этот образ соотносится с Повешенным Мужчиной из Книги Таро, который предсказал необходимость добровольной жертвы ради достижения какой-то высшей ценности. Это могла быть жертва чем-то внешним, ранее дававшим ему свободу в надежде, что некий потенциал найдет возможность своего развития. Или же это могла быть жертва сокровенным стремлением, например к умственному совершенству, или к непрощающей ненависти, или к упрямому следованию какой-то недостижимой фантазии.
Теперь Яффа столкнулась с образом, позволяющим предположить, что ее идеализированный отец не был ни воображаемым богом, ни преступником. Она представляла или его, или саму себя подвешенными, такой же подвешенной, как ее жизнь, в самом центре которой не было отцовского совершенства. Глядя отцу в глаза, она увидела свою маскулинность, свое творчество, свою способность действовать: висеть вверх тормашками, с болтающимися в воздухе ногами. До сих пор с такой ситуацией нельзя было сталкиваться прямо, ибо такое столкновение привело бы к короткому замыканию душевного процесса, которое вызывает разрыв в цепи. Здесь имеет место проблема души, а не поведения.
Одна из трагедий человеческих отношений заключается в том, что зачастую один из партнеров не проявляет должного уважения к процессам, происходящим в душе другого. То, что для Яффы было насилием, не было насилием для мужа, так как у него не было подобной травмы. Разорвать вуаль - значит, совершить насилие, если один из партнеров не готов к такому разрыву. Следовало приготовиться к тому, что предоставляемые жизнью новые возможности могут причинять боль.
Два месяца спустя, после неимоверных усилий, направленных на изменение установки, Яффе приснился се упакованный чемодан. Он по-прежнему стоял в квартире отца, которая в точности походила на его квартиру двадцатипятилетней давности. В процессе развития сюжета сновидения становится очевидной причина базовых, радикальных изменений; хаос принимает угрожающие черты:
Моя маленькая сестра лепечет, не умолкая. После занятия со мной любовью мать говорит, что «надо убрать бумажную пеленку», чтобы сохранить происшедшее в тайне от маленькой сестры. Я с трудом понимаю, что она имеет в виду под существующей между нами близостью. Затем одно слово - АГАМЕМНОН.
Снова мы наблюдаем столкновение материнского и отцовского комплексов. Очевидно, отец счастлив, когда Яффа остается у него дома. «Чемодан - это моя душа, которую я поместила в отцовскую квартиру и там оставила», - сказала Яффа.
Вторая часть сновидения Яффу изумила. Она не знает, произошло ли физиологическое кровосмешение или нет. По крайней мере, сои дает основания полагать, что в детском возрасте психика Яффы переживала материнскую установку как насилие, выходящее за рамки отношений матери и дочери. Малышка-сестра, которая «лепечет, не умолкая», - та бессознательная, невинная детская часть, которая не может поверить, что насилие совершилось. Отрицание - лишь защита ребенка от правды, которую невозможно принять.
Сильнейшей реакцией Яффы па сон стала всепоглощающая обида на предположение матери, что дочь должна заниматься с ней любовью. Ее категоричное «нет» в ответ на сон содержало в себе всю энергию, которая препятствовала акту.
Когда одно существо нападает на другое, безотносительно, что подвергается насилию - тело или душа, - символический язык сновидения не изменяется. Внутренний мир опустошается настолько, что травма может расщепиться, скрыться в бессознательном, тогда как другая часть психики будет заниматься невинной болтовней, прикрывающей истину.
В течение следующих нескольких месяцев, в процессе работы над этим сном, Яффа поняла, что у избиений действительно существовал кровосмесительный обертон. Мать была настолько возбуждена и так сильно била по соскам девочки, что отпечаток горячей ладони остался и у нее на теле, и у нее внутри.
Тогда одно слово АГАМЕМНОН доносит до нас веяние еще более глубинных слоев, чем кровосмесительная часть сновидения. Из «Мифологии» Эдит Гамильтон она узнала, что Агамемнон принес в жертву свою дочь Ифигению, а через год был сам убит женой и се любовником. Здесь Яффа подчеркнула следующие слова: «материнская любовь к дочери была убита ее отцом». В слове АГАМЕМНОН она увидела указание: как если бы психика ей сказала: «Взгляни на меня. Здесь больше, чем просто дух. Разоблачи его»
Яффа осознала, что, превращая ее в принцессу, отец фактически не позволил ей жить. Он настраивал ее бросить мужчину, которого она любила, и остаться со своим первым мужем. «Если я порву со своим любимым, - говорила она, - отец может испугаться. «Иди ко мне, - говорит он, - иди ко мне». Для своего спасения он жертвует во мне реальной женщиной ради образа совершенной женщины. Я стала добровольной жертвой в той степени, в которой пожертвовала своим телом. Так, как поступал со мной отец, я поступала со своим телом». Говоря о работе с этим сном, необходимо не упустить одно обстоятельство. Пока Яффе требовалось отреагировать гнев, я не предполагала наличие глубинного смысла. Но фактически Яффа была художницей,и ее творчество было заложено в основе ее бытия. Если эта основа бытия хочет с ней соединиться, может появиться какой-то новый путь развития. Яффа, как и все мы, - продукт своих жизненных обстоятельств.
Есть некая опасность попадания в ловушку болтливого ребенка, отрицающего переживания вместо движения в состояние взрослого, который ищет смысл и своим искусством придает ему форму. Когда Яффа стала полностью принимать на себя ответственность за свою жизнь, она спокойно занималась тем, чтобы найти себе новый дом и время для занятий. Она опиралась на собственный взгляд на дисциплину и силу воли. Но все-таки кое-чего недоставало, и это ясно просматривается в следующем сне:
Королева-Мать на инвалидном кресле.
На руинах замка: я иду по направлению к джакузи (старой, круглой, деревянной купальне). Спустя какое-то время я вижу в этой купальне отца с женщиной. Здесь у меня возникает острое желание узнать об этой женщине как можно больше. Каким-то образом мне стало известно, что у нее есть сын лет пятнадцати. Кажется, ей сейчас абсолютно безразлично, что она явно сидит на выступающем из воды теле своего сына. Я ничего не могу поделать, но сильно встревожена и слишком озабочена этим обстоятельством. Наконец, она встает, совершенно бессознательная и бесчувственная. Теперь я могу видеть, что все это время она держала сына под водой. Пятнадцатилетний юноша съежился до размеров младенца. Кажется, он не подает признаков жизни, хотя в нем ощущается не мертвенная неподвижность, а просто вялость. На него страшно смотреть. Я ничем не могу помочь и молча ухожу прочь. Стоит ли звать кого-то на помощь?
Теперь материнский комплекс принял образ инвалида. Так как старая королева еле ковыляет, естественно, зачахший патриархальный мир (замок) должен находиться в развалинах. В руинах есть старый алхимический бассейн, круглый деревянный, женственный сосуд. В этом, по всей вероятности, творческом месте находится отец с неизвестной женщиной, которая безжизненно сидит на выступающей из воды части тела своего пятнадцатилетнего сына, съежившегося до размеров младенца. Он не мертв, хотя кажется мертвым.
Пятнадцать лет назад Яффа, по просьбе отца, порвала с молодым человеком, которого любила и с которым ассоциировала свои творческие способности. «Это было время смерти, - говорила она, - вокруг меня все умерло. Я смотрела в пустоту и ни на чем не могла сосредоточиться». Анима отца, его душа, имела способность к рисованию и пятнадцать лет «сидела» на вершине творческих способностей Яффы. Все, что касается купальни - старый, деревянный, круглый водоем, - предполагает творческую основу жизни, но Яффа находится вне купальни, и ее творческая маскулинность утоплена в бессознательном неизвестной женщиной. Здесь имеет место совершенно иной тип патриархальной женщины - более тонкий, но не менее разрушительный. «Я так тебя люблю, что знаю, как тебе лучше», - вот ее послание, едва не утопившее творческий дух Яффы. В этом сновидении эго сна так шокировано, что не может позвать на помощь.
В следующем сне видно, что Яффа ищет помощь не там, где следует:
Мой сын сидит на кушетке в комнате моего отца. Напротив него, на полу, стоит белая (!) кукла-негритянка (размером с двухлетнего ребенка). Она может разговаривать. Сын ей говорит: «Я не твоя бабушка!»
Ее молодая маскулинная энергия сейчас находится в комнате отца. Ее молодая женственность (которой недостает инстинкта - кукла-негритянка, но белая), низведенная до образа двухлетнего ребенка, может говорить, но мальчик ее прерывает. Возможно, она ищет у него понимания, заботы - всего, что хочет найти у Великой Матери. Это должен быть повторяющийся старый паттерн, характерный для голодной глубинной женственности, проецирующей силу и заботу на маскулинность. Затем маскулинность толстеет, а женственность страдает анорексией (именно так и случилось с двумя детьми Яффы). Кажется, сон предупреждает Яффу не превращать сына в любящую мать в реальной жизни и не превращать свою женственность в подобие куклы, которая должна подпитывать ее творческую маскулинность. Для достижения зрелости женственности необходима собственная энергия.
В следующем сне начинает проявляться живая творческая энергия: Мой муж отвел машину в сторону.
На озере. Я вижу несколько человек на каком-то странном подъемнике, которые просто спрыгивают с платформы на землю. Эти люди старше меня. Затем я вижу себя высоко над озером. Я лежу на животе на небольшом плоском подъемнике. Лежу очень спокойно, у меня совсем не кружится голова. По спирали спускаюсь вниз и свободно приземляюсь. Совершенно не понимая, куда попала, я иду по деревне, жители которой участвуют в церемонии похорон или поминок. Все одеты в черное. Люди ведут с собой коров и верблюдов; я пытаюсь протиснуться сквозь толпу. Кажется, здесь есть важный глубинный смысл, связанный с Египтом.
Я сознаю влияние волшебства: сначала в облике человека или его голоса, который просит меня показать фигурное катание, хотя в действительности хорошо катается на коньках только моя сестра. Затем мне кажется, что волшебство исходит от кошки. Я возвращаюсь из туристического похода вместе с отцом, направляясь к центру города. Он садится в пустой автобус. Я хочу за ним последовать. Я не успела даже глазом моргнуть, как двери захлопнулись, автобус тронулся с места. Я дико раздражена!
Машина - метафора пути, по которому движется наша энергия в течение жизни. Тело - наше главное и прямое средство передвижения.
При ослаблении патриархальной закостенелости в мускулатуре Яффы сдвиг энергетических паттернов иногда становится весьма мучительным. Во второй части сновидения лифт подобен крану, держащему платформу, которая совершенно свободно по спирали опускается вниз, сначала находясь над озером, затем над землей. Здесь Яффа вспомнила, как они с сестрой взялись за руки и на вытянутых руках кружились, как два дервиша, пока не нашли центр вращения, и уже по спирали кружились вокруг него, не ощущая никакого головокружения. По выражению Т.С. Эллиота:
Кроме одной точки, точки покоя,
Не может быть танца, и только лишь танец и есть.
В точке покоя дух охватывает душу. Душа находится в пространстве и времени, придавая смысл тому, что иначе могло стать бесконечным и бессмысленным временем. Их союз создает танец, который является праздником всего живого.
Этот праздник находит свое развитие в третьей части сновидения. Что-то умерло, но родилось что-то новое - и эго сна пытается «протиснуться» сквозь толпу. Египет важен для Яффы, поскольку ребенком она убегала из своего мира депрессии в музей, и в ее представлении оставался жить Египет. Она ценила красоту античности, то впечатление огромной силы, которое производили пирамиды, царственные выражения лиц, величественные формы. Она любила драгоценные камни, многоцветие солнечной энергии, сближавшее ее с божеством.
Воссоединившись с миром детства, она почувствовала увлечение музыкой танца живота, пробуждающей чувственную сакральную энергию, позволявшую ей войти в контакт с сосредоточенной в ее теле энергией женственности. В этой энергии живут Изида и Черная Мадонна.
Мощная энергия Черной Мадонны находит себе партнера в следующей части этого сновидения. Маскулинная энергия в образе «мужчины или его голоса» создает атмосферу волшебства, и тогда Яффа может продемонстрировать фигурное катание. «Я люблю смотреть фигурное катание, - говорила она, - это движение воплощенного духа». Она обрела легкость, волшебство и грациозность, которые когда-то проецировала на сестру. Рассуждая таким образом, оказывается, что ассоциирующееся с-мужчиной волшебство порождается связанной с кошкой энергией женственности. В материю внедряется свет.
Куда стремится эта энергия? На этот вопрос отвечает завершающая часть сна. Воплощенная в образе отца, энергия садится в автобус, и эго все еще хочет за ней следовать. «Не успев даже глазом моргнуть», бессознательное закрывает между ними двери автобуса. Оставшись в одиночестве, эго до крайности раздражено, по вынуждено принять этот разрыв, который оно, не имея сил, не могло совершить сознательно. Разумеется, отец будет иногда возвращаться, но сейчас Яффа должна позволить развиться собственной маскулинности, не проецируя ее па отца и не копируя его.
Этот эпизод может служить прекрасным примером наступления «насыщения времени», и бессознательное предпринимает действие, которое не может взять на себя эго сна.
В более позднем сне Яффа вместе со своим другом идут в гости к семейной паре, где их ждет совместный обед на четверых. Муж смешивает спагетти с мясом цыпленка, уже порубленным женой. Яффе нравятся итальянцы, так как, по ее словам, «они не пугают меня как мужчины. Они могут делать, что им нужно, работая вместе с женщиной, которая делает все, что нужно ей». Во сне каждый ведет себя независимо, выполняя свою часть работы и не нагружая при этом другого. Обед на четверых включает в себя смесь женских и мужских компонентов, но при этом каждый из них четко определен. Этот, в общем-то, простой сон указывает па несмешиваемые энергии женственности и маскулинности, соединяющиеся, по вместе с тем сохраняющие свою уникальность.
С тех пор как Яффе приснились эти сны, ее жизнь стала очень разнообразной. Покрывая семилетний промежуток времени, сновидения прояснили темное основание, которое следовало обновить для создания безопасной основы новой структуры. Пока эта структура обретает свою форму, темный период созревания требует внутреннего сакрального пространства. Глубина, разнообразие и значимость процесса могут существовать лишь в предположениях. Каждый из нас идет своим путем, но при этом появляются знакомые паттерны. Прочитав подробный план этой главы, Яффа сказала: «Я вижу глубокую травму, и прямо через нее тянется нить исцеления».
В самом центре «глубокой травмы» Яффы находится ее мать-патриарх. Материнские идеалы совершенства не только раскололи женственность дочери, но и подорвали ее самооценку и творческое начало. Исцеляющая нить - это бессознательный процесс, к которому обязательно следует относиться с должным уважением. Постепенно он трансформирует разрушительную силу в энергию, позволяющую Яффе идти по жизни, интегрируя свою сексуальность и свое творческое пламя.
Разрушающая деятельность отцовской анимы - женщины, сидящей в купальне на сыне, оказывается существенно слабее. Анима - тоже продукт патриархальности, как и пуэр-отец, женившийся на пожирающей матери. Цепкая заботливость матери вступает в сговор с ее аниму-сом, чтобы утопить в бессознательном творческую маскулинность дочери. Любая картинка, которую нарисует девочка, будет окрашена ее любовью к отцу.
Опасность анализа для такой женщины заключается в том, что она превращает анализ в работу над произведением искусства. Яффа это осознавала.
«Я всегда осознавала возможность зависимости от анализа, - говорила она. - По иронии судьбы лишь по истечении стольких лет я стала встраивать в жизнь результаты анализа. Я решила покинуть этот кабинет в надежде, что позвоню, чтобы спросить вас, как поступать дальше, учитывая все, что я узнала. Как я собиралась выйти и жить па основании того, что мне говорят сновидения? Я чувствовала себя, как зритель, болельщик или фотограф. Символизм для меня значил много, но что мне теперь с ним делать? Сотканный ковер сейчас снят со стены. Я по нему хожу. Там, где раньше была лавина, все спокойно тает и слышится капель. Мне больше ничего не нужно вешать на стену. В доме матери и в квартире мужа мне были нужны эти образы на стенах, чтобы выжить.
Вместе с тем опасность анализа, особенно для художника, заключается в том, что жизнь обращается в искусство и пациент начинает строить искусственную жизнь. Если вы не чувствуете создавших вас родителей, если вы никогда не рождались, если у вас больше пет жизни, анализ мог бы дать вам плетеный ковер на стену, Каким бы великолепным на первый взгляд он ни был, все равно он остается в стороне от жизни. Если вы - художник и все привносите в анализ, превращая его в искусство (музыкой, танцами, театром, литературой), вам грозит опасность пожертвовать своим искусством ради анализа.
Многие художники боятся анализа, ибо верят, что при аналитической работе над своей болью они потеряют способность к творчеству. Все, что слишком болезненно в анализе, находит менее болезненный путь для самовыражения. Для художественной натуры это может быть музыка, изобразительное искусство, театральное искусство, любое иное творчество. Пока идет процесс, искусство продолжает жить; если процесс останавливается, художник снова и снова создает один и тот же конфликт, но из его творения уходит жизненная сила. Ощущение потери может стать столь болезненным, что его удается избежать, только уходя в зависимость.
Анализ, если он действует, дает возможность личности пройти через встроенный внутренний конфликт. Он напоминает создание дополнительной структуры. Естественно, он заканчивается. Продолжается жизнь, которую анализ может поддерживать, но не может заменить. Художественные натуры, имеющие в крови образное представление, могут смешивать аналитический процесс с самой жизнью в усилиях обрести жизнь, которой у них никогда не было. Они жертвуют своим искусством, создавая в анализе суррогат жизни.
Чтобы это предотвратить, чрезвычайно важно иметь творческий выход, который может быть всегда открыт в процессе анализа. Если аналитик может подтолкнуть художника или музыканта к тому, чтобы «поиграть» с образом, позволяя ему принимать любые формы, в которых он появляется, тогда из тени возникает энергия, содержащая в себе подавленный огонь творчества. В таком новом соединении Самость приносит душе исцеление и необходимую для творчества энергию. Душа расцветает в таинстве, соединяющем ее с Самостью. Анализ это таинство не затрагивает.
Согласие Яффы на телесно-психическую терапию стало лучшей защитой от угрозы, что анализ заменит ей искусство или жизнь. Постоянные смещения боли в теле сохраняли ей связь с ее собственной мудростью Черной Мадонны - мудростью, приземлявшей ее не только в той ситуации, в которой она находилась, но и в осознании этой ситуации. Когда раскрываются боль, скорбь, или гнев, и тем самым им предоставляется свобода выражения, они трансформируются в необузданные инстинкты. Подобно любимым животным, они приносят в нашу жизнь свою мудрость и направляют нас туда, куда мы не рискнем пойти в одиночку. Они знают то, чего не знаем мы.
Едва женственность Яффы нашла пристанище в ее теле, ее маскулинность начала борьбу за воссоединение с ней. Яффа хорошо осознавала свет, лишивший ее земной опоры. Ее не обманули образы дьявольского возлюбленного в виде мрачного, грубого и зловещего убийцы. Она знала, что Сатана достаточно умен, чтобы выбрать для себя такой облик. Привлекательный, умный, любящий истину и красоту, он приходит, окруженный ореолом света. Он очаровывает нас музыкой, поэзией, изысканными манерами и острой наблюдательностью. Он очаровывает, но при этом абсолютно лишен чувств. Едва одержав победу, соблазнив свою жертву и склонив ее к закостенелому совершенству или смерти, он беззаботно продолжает свой путь.
Вотан на это согласился, но при одном условии: если мужчина отважится пройти сквозь огонь, чтобы ее освободить, она перестанет быть богиней и превратится в простую смертную.
Образ Брунхильды пробудил в Яффе не только осознание зрелой женственности, но и сконцентрированную, уверенную в себе маскулинность. Выведя ее временно на плато в развитии женственности, Самость открыла путь к росту ее маскулинности.
Я иду по своему родному городу по плохо освещенной дороге. Можно было бы выбрать другой путь, где больше движения, но я предпочла тихую, малолюдную улицу. Я чувствую опасность. Сзади идет мужчина, который кажется еще страшнее, когда зовет меня по имени. Он должен меня знать, он видел меня много раз! Наверное, размышляет, как лучше всего на меня напасть!
Навстречу мне приближается его сообщник. Я по-прежнему осознаю опасность, но не чувствую никакой паники. Первый мужчина обнимает меня со спины и берет за грудь. Я испытываю «кисло-сладкое» ощущение, не сопротивляюсь, не бегу, но знаю, что должна себя защитить. Вижу стоящую машину, в которой сидят три женщины, и медленно направляюсь к ней. Мужчина позволяет мне подойти к женщинам. Я догадываюсь, что в конце концов они не причинят мне вреда. Я шепотом прошу женщин помочь мне защититься. Все трое молчат. Позлее, в дом, где живут эти женщины, приходят отцы двух из них. Напротив сидит один из нападавших и рисует! Я изумлена, так как считала его преступником! Отец другой женщины сидит за столом, заглатывая еду, как сумасшедший. Я думаю: наверное, обидно так глотать, не получая никакого удовольствия. Страшный голод! А женщины мне говорят, что первый отец совершенно безвреден, и всем это хорошо известно.
Я считаю, что должна посмотреть ему в лицо и разувериться в том, что он может причинить вред. Я представляю себе, как или я сама, или он могли бы повиснуть на перилах балкона и там посмотреть в глаза друг другу. ПОТРЯСАЮЩЕ!
Медленно, но неуклонно этот сон привносит меч домой. Решив покинуть проторенный путь, сновидица идет по малолюдной дороге, где встречает насильника (с сообщником), который очень хорошо ее знает. Когда ее хватают за грудь, она чувствует это «кисло-сладкое» насилие, напоминающее ей руки мужа - холодные, навязчивые, насильно совершающие половой акт. Насильники либо обладают властью, либо она проецирует на них собственную власть. В процессе совершения преступления возникает опасность, что насилие вызовет насилие, однако она не борется и не впадает в панику. Вместо этого она медленно направляется искать защиту у женщин в стоящем неподалеку автомобиле, преступники позволяют ей это сделать.
Момент трансформирующего поступка наступает, когда эго остается сильным, не впадает в панику, поворачивается лицом к насильникам и осознает, что теперь они «безвредны». Он мог наступить лишь после многих месяцев или даже лет тяжелой работы. В первые месяцы анализа слабый контейнер эго должен был избегать опасности или же бороться с ней, тем самым вызывая психодинамику, которая в конце концов приводит к преступлению. Когда душа и тело находятся в гармонии и тело поддерживает душу, эго может повернуться к насильнику. Наше лицо, обращенное к бессознательному, - это лицо, отражение которого мы видим. Поворачиваясь и обращаясь к нему лицом, приходится переживать первобытный ужас вплоть до мельчайших деталей.
Находясь под защитой своей женственной энергии, Яффа сталкивается со своим стремлением к власти, которого избегала всю жизнь. Не имея хронических нарушений в приеме пищи, она испытывает на себе воздействие проглатываемой еды, дыма сигар, бросаясь от одного к другому, затем вылетает, чтобы взять больше книг. «Другой отец», заглатывая еду, как сумасшедший, воплощает в себе бессознательную энергию волка, не знающего, что ему надо, но хватающего все, что попадется, в безумном желании наполнить чем-то желудок. Подкошенный бессилием и опустошенностью, он бессмысленно огрызается, заглатывая, не жуя, все подряд. Этот отец соотносится с ранними воспоминаниями Яффы о том, как за кухонным столом ее «заглатывала» пожирающая мать. В данной ситуации негативный анимус становится зависимым, и ему требуется постоянная подпитка женственностью.
Другой отец рисует. Яффу изумляет, что он не преступник, как она полагала. В этом суть того, с чем приходится сталкиваться Яффе. И мать, и отец были художниками. Творческую силу матери в отсутствие сильного эго, способного ее защитить, проглотил сумасшедший. Его негативная энергия, подогреваемая совершенно неприемлемым творчеством, оказалась крайне разрушительной. Две стороны этого творческого пламени сталкиваются между собой в образе преступника-художника. Теперь Яффе следует обратиться к тому обстоятельству, что ее любимый отец, по всей вероятности, не такой уж невинный. Стандарты совершенства в его работе и во всем, что делала она, только грабили ее, лишая собственного творческого огня. Начав рисовать, она оказалась парализованной. В последней части сновидения эго сна осознает, что ей следует честно посмотреть в глаза, при этом перевернув все вверх ногами.
Этот образ соотносится с Повешенным Мужчиной из Книги Таро, который предсказал необходимость добровольной жертвы ради достижения какой-то высшей ценности. Это могла быть жертва чем-то внешним, ранее дававшим ему свободу в надежде, что некий потенциал найдет возможность своего развития. Или же это могла быть жертва сокровенным стремлением, например к умственному совершенству, или к непрощающей ненависти, или к упрямому следованию какой-то недостижимой фантазии.
Теперь Яффа столкнулась с образом, позволяющим предположить, что ее идеализированный отец не был ни воображаемым богом, ни преступником. Она представляла или его, или саму себя подвешенными, такой же подвешенной, как ее жизнь, в самом центре которой не было отцовского совершенства. Глядя отцу в глаза, она увидела свою маскулинность, свое творчество, свою способность действовать: висеть вверх тормашками, с болтающимися в воздухе ногами. До сих пор с такой ситуацией нельзя было сталкиваться прямо, ибо такое столкновение привело бы к короткому замыканию душевного процесса, которое вызывает разрыв в цепи. Здесь имеет место проблема души, а не поведения.
Одна из трагедий человеческих отношений заключается в том, что зачастую один из партнеров не проявляет должного уважения к процессам, происходящим в душе другого. То, что для Яффы было насилием, не было насилием для мужа, так как у него не было подобной травмы. Разорвать вуаль - значит, совершить насилие, если один из партнеров не готов к такому разрыву. Следовало приготовиться к тому, что предоставляемые жизнью новые возможности могут причинять боль.
Два месяца спустя, после неимоверных усилий, направленных на изменение установки, Яффе приснился се упакованный чемодан. Он по-прежнему стоял в квартире отца, которая в точности походила на его квартиру двадцатипятилетней давности. В процессе развития сюжета сновидения становится очевидной причина базовых, радикальных изменений; хаос принимает угрожающие черты:
Моя маленькая сестра лепечет, не умолкая. После занятия со мной любовью мать говорит, что «надо убрать бумажную пеленку», чтобы сохранить происшедшее в тайне от маленькой сестры. Я с трудом понимаю, что она имеет в виду под существующей между нами близостью. Затем одно слово - АГАМЕМНОН.
Снова мы наблюдаем столкновение материнского и отцовского комплексов. Очевидно, отец счастлив, когда Яффа остается у него дома. «Чемодан - это моя душа, которую я поместила в отцовскую квартиру и там оставила», - сказала Яффа.
Вторая часть сновидения Яффу изумила. Она не знает, произошло ли физиологическое кровосмешение или нет. По крайней мере, сои дает основания полагать, что в детском возрасте психика Яффы переживала материнскую установку как насилие, выходящее за рамки отношений матери и дочери. Малышка-сестра, которая «лепечет, не умолкая», - та бессознательная, невинная детская часть, которая не может поверить, что насилие совершилось. Отрицание - лишь защита ребенка от правды, которую невозможно принять.
Сильнейшей реакцией Яффы па сон стала всепоглощающая обида на предположение матери, что дочь должна заниматься с ней любовью. Ее категоричное «нет» в ответ на сон содержало в себе всю энергию, которая препятствовала акту.
Когда одно существо нападает на другое, безотносительно, что подвергается насилию - тело или душа, - символический язык сновидения не изменяется. Внутренний мир опустошается настолько, что травма может расщепиться, скрыться в бессознательном, тогда как другая часть психики будет заниматься невинной болтовней, прикрывающей истину.
В течение следующих нескольких месяцев, в процессе работы над этим сном, Яффа поняла, что у избиений действительно существовал кровосмесительный обертон. Мать была настолько возбуждена и так сильно била по соскам девочки, что отпечаток горячей ладони остался и у нее на теле, и у нее внутри.
Тогда одно слово АГАМЕМНОН доносит до нас веяние еще более глубинных слоев, чем кровосмесительная часть сновидения. Из «Мифологии» Эдит Гамильтон она узнала, что Агамемнон принес в жертву свою дочь Ифигению, а через год был сам убит женой и се любовником. Здесь Яффа подчеркнула следующие слова: «материнская любовь к дочери была убита ее отцом». В слове АГАМЕМНОН она увидела указание: как если бы психика ей сказала: «Взгляни на меня. Здесь больше, чем просто дух. Разоблачи его»
Яффа осознала, что, превращая ее в принцессу, отец фактически не позволил ей жить. Он настраивал ее бросить мужчину, которого она любила, и остаться со своим первым мужем. «Если я порву со своим любимым, - говорила она, - отец может испугаться. «Иди ко мне, - говорит он, - иди ко мне». Для своего спасения он жертвует во мне реальной женщиной ради образа совершенной женщины. Я стала добровольной жертвой в той степени, в которой пожертвовала своим телом. Так, как поступал со мной отец, я поступала со своим телом». Говоря о работе с этим сном, необходимо не упустить одно обстоятельство. Пока Яффе требовалось отреагировать гнев, я не предполагала наличие глубинного смысла. Но фактически Яффа была художницей,и ее творчество было заложено в основе ее бытия. Если эта основа бытия хочет с ней соединиться, может появиться какой-то новый путь развития. Яффа, как и все мы, - продукт своих жизненных обстоятельств.
Есть некая опасность попадания в ловушку болтливого ребенка, отрицающего переживания вместо движения в состояние взрослого, который ищет смысл и своим искусством придает ему форму. Когда Яффа стала полностью принимать на себя ответственность за свою жизнь, она спокойно занималась тем, чтобы найти себе новый дом и время для занятий. Она опиралась на собственный взгляд на дисциплину и силу воли. Но все-таки кое-чего недоставало, и это ясно просматривается в следующем сне:
Королева-Мать на инвалидном кресле.
На руинах замка: я иду по направлению к джакузи (старой, круглой, деревянной купальне). Спустя какое-то время я вижу в этой купальне отца с женщиной. Здесь у меня возникает острое желание узнать об этой женщине как можно больше. Каким-то образом мне стало известно, что у нее есть сын лет пятнадцати. Кажется, ей сейчас абсолютно безразлично, что она явно сидит на выступающем из воды теле своего сына. Я ничего не могу поделать, но сильно встревожена и слишком озабочена этим обстоятельством. Наконец, она встает, совершенно бессознательная и бесчувственная. Теперь я могу видеть, что все это время она держала сына под водой. Пятнадцатилетний юноша съежился до размеров младенца. Кажется, он не подает признаков жизни, хотя в нем ощущается не мертвенная неподвижность, а просто вялость. На него страшно смотреть. Я ничем не могу помочь и молча ухожу прочь. Стоит ли звать кого-то на помощь?
Теперь материнский комплекс принял образ инвалида. Так как старая королева еле ковыляет, естественно, зачахший патриархальный мир (замок) должен находиться в развалинах. В руинах есть старый алхимический бассейн, круглый деревянный, женственный сосуд. В этом, по всей вероятности, творческом месте находится отец с неизвестной женщиной, которая безжизненно сидит на выступающей из воды части тела своего пятнадцатилетнего сына, съежившегося до размеров младенца. Он не мертв, хотя кажется мертвым.
Пятнадцать лет назад Яффа, по просьбе отца, порвала с молодым человеком, которого любила и с которым ассоциировала свои творческие способности. «Это было время смерти, - говорила она, - вокруг меня все умерло. Я смотрела в пустоту и ни на чем не могла сосредоточиться». Анима отца, его душа, имела способность к рисованию и пятнадцать лет «сидела» на вершине творческих способностей Яффы. Все, что касается купальни - старый, деревянный, круглый водоем, - предполагает творческую основу жизни, но Яффа находится вне купальни, и ее творческая маскулинность утоплена в бессознательном неизвестной женщиной. Здесь имеет место совершенно иной тип патриархальной женщины - более тонкий, но не менее разрушительный. «Я так тебя люблю, что знаю, как тебе лучше», - вот ее послание, едва не утопившее творческий дух Яффы. В этом сновидении эго сна так шокировано, что не может позвать на помощь.
В следующем сне видно, что Яффа ищет помощь не там, где следует:
Мой сын сидит на кушетке в комнате моего отца. Напротив него, на полу, стоит белая (!) кукла-негритянка (размером с двухлетнего ребенка). Она может разговаривать. Сын ей говорит: «Я не твоя бабушка!»
Ее молодая маскулинная энергия сейчас находится в комнате отца. Ее молодая женственность (которой недостает инстинкта - кукла-негритянка, но белая), низведенная до образа двухлетнего ребенка, может говорить, но мальчик ее прерывает. Возможно, она ищет у него понимания, заботы - всего, что хочет найти у Великой Матери. Это должен быть повторяющийся старый паттерн, характерный для голодной глубинной женственности, проецирующей силу и заботу на маскулинность. Затем маскулинность толстеет, а женственность страдает анорексией (именно так и случилось с двумя детьми Яффы). Кажется, сон предупреждает Яффу не превращать сына в любящую мать в реальной жизни и не превращать свою женственность в подобие куклы, которая должна подпитывать ее творческую маскулинность. Для достижения зрелости женственности необходима собственная энергия.
В следующем сне начинает проявляться живая творческая энергия: Мой муж отвел машину в сторону.
На озере. Я вижу несколько человек на каком-то странном подъемнике, которые просто спрыгивают с платформы на землю. Эти люди старше меня. Затем я вижу себя высоко над озером. Я лежу на животе на небольшом плоском подъемнике. Лежу очень спокойно, у меня совсем не кружится голова. По спирали спускаюсь вниз и свободно приземляюсь. Совершенно не понимая, куда попала, я иду по деревне, жители которой участвуют в церемонии похорон или поминок. Все одеты в черное. Люди ведут с собой коров и верблюдов; я пытаюсь протиснуться сквозь толпу. Кажется, здесь есть важный глубинный смысл, связанный с Египтом.
Я сознаю влияние волшебства: сначала в облике человека или его голоса, который просит меня показать фигурное катание, хотя в действительности хорошо катается на коньках только моя сестра. Затем мне кажется, что волшебство исходит от кошки. Я возвращаюсь из туристического похода вместе с отцом, направляясь к центру города. Он садится в пустой автобус. Я хочу за ним последовать. Я не успела даже глазом моргнуть, как двери захлопнулись, автобус тронулся с места. Я дико раздражена!
Машина - метафора пути, по которому движется наша энергия в течение жизни. Тело - наше главное и прямое средство передвижения.
При ослаблении патриархальной закостенелости в мускулатуре Яффы сдвиг энергетических паттернов иногда становится весьма мучительным. Во второй части сновидения лифт подобен крану, держащему платформу, которая совершенно свободно по спирали опускается вниз, сначала находясь над озером, затем над землей. Здесь Яффа вспомнила, как они с сестрой взялись за руки и на вытянутых руках кружились, как два дервиша, пока не нашли центр вращения, и уже по спирали кружились вокруг него, не ощущая никакого головокружения. По выражению Т.С. Эллиота:
Кроме одной точки, точки покоя,
Не может быть танца, и только лишь танец и есть.
В точке покоя дух охватывает душу. Душа находится в пространстве и времени, придавая смысл тому, что иначе могло стать бесконечным и бессмысленным временем. Их союз создает танец, который является праздником всего живого.
Этот праздник находит свое развитие в третьей части сновидения. Что-то умерло, но родилось что-то новое - и эго сна пытается «протиснуться» сквозь толпу. Египет важен для Яффы, поскольку ребенком она убегала из своего мира депрессии в музей, и в ее представлении оставался жить Египет. Она ценила красоту античности, то впечатление огромной силы, которое производили пирамиды, царственные выражения лиц, величественные формы. Она любила драгоценные камни, многоцветие солнечной энергии, сближавшее ее с божеством.
Воссоединившись с миром детства, она почувствовала увлечение музыкой танца живота, пробуждающей чувственную сакральную энергию, позволявшую ей войти в контакт с сосредоточенной в ее теле энергией женственности. В этой энергии живут Изида и Черная Мадонна.
Мощная энергия Черной Мадонны находит себе партнера в следующей части этого сновидения. Маскулинная энергия в образе «мужчины или его голоса» создает атмосферу волшебства, и тогда Яффа может продемонстрировать фигурное катание. «Я люблю смотреть фигурное катание, - говорила она, - это движение воплощенного духа». Она обрела легкость, волшебство и грациозность, которые когда-то проецировала на сестру. Рассуждая таким образом, оказывается, что ассоциирующееся с-мужчиной волшебство порождается связанной с кошкой энергией женственности. В материю внедряется свет.
Куда стремится эта энергия? На этот вопрос отвечает завершающая часть сна. Воплощенная в образе отца, энергия садится в автобус, и эго все еще хочет за ней следовать. «Не успев даже глазом моргнуть», бессознательное закрывает между ними двери автобуса. Оставшись в одиночестве, эго до крайности раздражено, по вынуждено принять этот разрыв, который оно, не имея сил, не могло совершить сознательно. Разумеется, отец будет иногда возвращаться, но сейчас Яффа должна позволить развиться собственной маскулинности, не проецируя ее па отца и не копируя его.
Этот эпизод может служить прекрасным примером наступления «насыщения времени», и бессознательное предпринимает действие, которое не может взять на себя эго сна.
В более позднем сне Яффа вместе со своим другом идут в гости к семейной паре, где их ждет совместный обед на четверых. Муж смешивает спагетти с мясом цыпленка, уже порубленным женой. Яффе нравятся итальянцы, так как, по ее словам, «они не пугают меня как мужчины. Они могут делать, что им нужно, работая вместе с женщиной, которая делает все, что нужно ей». Во сне каждый ведет себя независимо, выполняя свою часть работы и не нагружая при этом другого. Обед на четверых включает в себя смесь женских и мужских компонентов, но при этом каждый из них четко определен. Этот, в общем-то, простой сон указывает па несмешиваемые энергии женственности и маскулинности, соединяющиеся, по вместе с тем сохраняющие свою уникальность.
С тех пор как Яффе приснились эти сны, ее жизнь стала очень разнообразной. Покрывая семилетний промежуток времени, сновидения прояснили темное основание, которое следовало обновить для создания безопасной основы новой структуры. Пока эта структура обретает свою форму, темный период созревания требует внутреннего сакрального пространства. Глубина, разнообразие и значимость процесса могут существовать лишь в предположениях. Каждый из нас идет своим путем, но при этом появляются знакомые паттерны. Прочитав подробный план этой главы, Яффа сказала: «Я вижу глубокую травму, и прямо через нее тянется нить исцеления».
В самом центре «глубокой травмы» Яффы находится ее мать-патриарх. Материнские идеалы совершенства не только раскололи женственность дочери, но и подорвали ее самооценку и творческое начало. Исцеляющая нить - это бессознательный процесс, к которому обязательно следует относиться с должным уважением. Постепенно он трансформирует разрушительную силу в энергию, позволяющую Яффе идти по жизни, интегрируя свою сексуальность и свое творческое пламя.
Разрушающая деятельность отцовской анимы - женщины, сидящей в купальне на сыне, оказывается существенно слабее. Анима - тоже продукт патриархальности, как и пуэр-отец, женившийся на пожирающей матери. Цепкая заботливость матери вступает в сговор с ее аниму-сом, чтобы утопить в бессознательном творческую маскулинность дочери. Любая картинка, которую нарисует девочка, будет окрашена ее любовью к отцу.
Опасность анализа для такой женщины заключается в том, что она превращает анализ в работу над произведением искусства. Яффа это осознавала.
«Я всегда осознавала возможность зависимости от анализа, - говорила она. - По иронии судьбы лишь по истечении стольких лет я стала встраивать в жизнь результаты анализа. Я решила покинуть этот кабинет в надежде, что позвоню, чтобы спросить вас, как поступать дальше, учитывая все, что я узнала. Как я собиралась выйти и жить па основании того, что мне говорят сновидения? Я чувствовала себя, как зритель, болельщик или фотограф. Символизм для меня значил много, но что мне теперь с ним делать? Сотканный ковер сейчас снят со стены. Я по нему хожу. Там, где раньше была лавина, все спокойно тает и слышится капель. Мне больше ничего не нужно вешать на стену. В доме матери и в квартире мужа мне были нужны эти образы на стенах, чтобы выжить.
Вместе с тем опасность анализа, особенно для художника, заключается в том, что жизнь обращается в искусство и пациент начинает строить искусственную жизнь. Если вы не чувствуете создавших вас родителей, если вы никогда не рождались, если у вас больше пет жизни, анализ мог бы дать вам плетеный ковер на стену, Каким бы великолепным на первый взгляд он ни был, все равно он остается в стороне от жизни. Если вы - художник и все привносите в анализ, превращая его в искусство (музыкой, танцами, театром, литературой), вам грозит опасность пожертвовать своим искусством ради анализа.
Многие художники боятся анализа, ибо верят, что при аналитической работе над своей болью они потеряют способность к творчеству. Все, что слишком болезненно в анализе, находит менее болезненный путь для самовыражения. Для художественной натуры это может быть музыка, изобразительное искусство, театральное искусство, любое иное творчество. Пока идет процесс, искусство продолжает жить; если процесс останавливается, художник снова и снова создает один и тот же конфликт, но из его творения уходит жизненная сила. Ощущение потери может стать столь болезненным, что его удается избежать, только уходя в зависимость.
Анализ, если он действует, дает возможность личности пройти через встроенный внутренний конфликт. Он напоминает создание дополнительной структуры. Естественно, он заканчивается. Продолжается жизнь, которую анализ может поддерживать, но не может заменить. Художественные натуры, имеющие в крови образное представление, могут смешивать аналитический процесс с самой жизнью в усилиях обрести жизнь, которой у них никогда не было. Они жертвуют своим искусством, создавая в анализе суррогат жизни.
Чтобы это предотвратить, чрезвычайно важно иметь творческий выход, который может быть всегда открыт в процессе анализа. Если аналитик может подтолкнуть художника или музыканта к тому, чтобы «поиграть» с образом, позволяя ему принимать любые формы, в которых он появляется, тогда из тени возникает энергия, содержащая в себе подавленный огонь творчества. В таком новом соединении Самость приносит душе исцеление и необходимую для творчества энергию. Душа расцветает в таинстве, соединяющем ее с Самостью. Анализ это таинство не затрагивает.
Согласие Яффы на телесно-психическую терапию стало лучшей защитой от угрозы, что анализ заменит ей искусство или жизнь. Постоянные смещения боли в теле сохраняли ей связь с ее собственной мудростью Черной Мадонны - мудростью, приземлявшей ее не только в той ситуации, в которой она находилась, но и в осознании этой ситуации. Когда раскрываются боль, скорбь, или гнев, и тем самым им предоставляется свобода выражения, они трансформируются в необузданные инстинкты. Подобно любимым животным, они приносят в нашу жизнь свою мудрость и направляют нас туда, куда мы не рискнем пойти в одиночку. Они знают то, чего не знаем мы.
Едва женственность Яффы нашла пристанище в ее теле, ее маскулинность начала борьбу за воссоединение с ней. Яффа хорошо осознавала свет, лишивший ее земной опоры. Ее не обманули образы дьявольского возлюбленного в виде мрачного, грубого и зловещего убийцы. Она знала, что Сатана достаточно умен, чтобы выбрать для себя такой облик. Привлекательный, умный, любящий истину и красоту, он приходит, окруженный ореолом света. Он очаровывает нас музыкой, поэзией, изысканными манерами и острой наблюдательностью. Он очаровывает, но при этом абсолютно лишен чувств. Едва одержав победу, соблазнив свою жертву и склонив ее к закостенелому совершенству или смерти, он беззаботно продолжает свой путь.