Страница:
Настроение стало улучшаться.
Завтра на работу все равно не идти — так или иначе, придется брать больничный. Так что можно расслабиться, утешая себя хотя бы тем, что больше дочка не будет приставать с подобными просьбами. Хотя, если смотреть правде в глаза, это как-то… эгоистично, что ли?..
Он еще раз перечитал сочинение, хихикая и похрюкивая. Потом направился на кухню и соорудил конструкцию из хлеба, колбасы и сыра, которую, насвистывая, запихнул в микроволновку, и приступил к приготовлению кофе.
Этот день он решил посвятить просмотру на видео старых добрых советских фильмов. Куча видеокассет с Рязановскими и Гайдаевскими комедиями давно уже не могли дождаться своего часа. И вот, теперь он сидел в кресле, с гигантским бутербродом в одной руке, чашкой кофе в другой. Когда на экране появился Шурик, разгоняющий машину времени, зазвенел телефон.
Олег с трудом дотянулся до трубки.
— Я занят, позвоните попозже, — непроизвольно Олег заговорил кино-афоризмами.
— Олег Анатольевич? — поинтересовался в трубке вежливый мужской голос. Заявление Олега, видимо, его ничуть не смутило.
— Он самый…
— Это вас из федеральной службы безопасности беспокоят. Нам нужно побеседовать с вами. Когда вам удобно было бы подойти к нам?
К горлу подступил комок. Слова отказывались лезть наружу.
— Э-э-э… А по какому поводу?
— Мы все вам объясним. Это не надолго. Ответите на пару вопросов…
— Э-э-э. Завтра в два… Нормально?
— Хорошо, завтра в четырнадцать ноль-ноль в нашем здании. Знаете, где это?
— Конечно…
— Спросите Петра Евгеньевича, кабинет пятьсот третий. Запомните?. Хорошо, я вас жду…
Олег еще долго сидел с трубкой, прижатой к груди, пытаясь разобраться в собственных чувствах. С чего это вдруг им заинтересовались органы? Вроде бы ни с каким криминалом он не связан.
Сознание отказывалось думать, что звонок как-то связан с дочкиным сочинением. Это было бы попросту полнейшей чепухой. Но отогнать эти подозрения было невозможно.
«Выучили вас на свою голову! — возмущенно голосила с экрана Крачковская. — Облысели все!»…
Из своей комнаты вышла мелкая. Она что-то надменно жевала, в ушах торчали «вкладыши» плэйера.
— Да, папа, когда я была у директора, про тебя какой-то дядечка спрашивал. Кем работаешь, почему с мамой развелся и все такое… Не понравился мне он… Директор перед ним прям на цыпочках бегал... А кто звонил?
— Дядечка. Какой-то… — промямлил Олег, стараясь не смотреть на мелкую. Выключил видеомагнитофон.
Настроение было безнадежно испорчено.
Они перешли в аналогичную комнатку, что располагалась рядом, но была пуста. В смысле, в ней было два стула и стол, но от этого комнатка казалась еще более пустой, а белый пластик отделки придавал интерьеру особенно тоскливый вид.
— Ну, что, Олег Анатольевич, приступим, — не глядя на него, сказал молодой человек. Он раскладывал перед собой какие-то бумажки, извлеченные из строгого, но при этом, роскошного портфеля. Молодой человек не был похож на работника спецслужб, как их себе представлял Олег. Скорее, он походил на дипломата.
— Э-э-э… Петр Евгеньевич? — как-то фальшиво-заискивающе поинтересовался Олег. И сам себя одернул — чего это он расшаркивается неизвестно перед кем? В чем он, собственно, провинился? Надо бы держать себя поувереннее.
— Нет, Петр Евгеньевич с вами просто связался по нашей просьбе. Я из другой структуры. Меня зовут Владимир Сергеевич, служба безопасности президента. Давайте сразу к делу. Это вы писали?
Молодой человек пододвинул ему под нос листок со знакомыми каракулями и единицей. Это была ксерокопия.
— Ну…
— Да, это сочинение вашей дочери. Но текст написан явно не ей. Так это вы писали?
— Я…
— Хорошо, что не отпираетесь. Откуда у вас информация?
— К…к-какая информация? — не поверил своим ушам Олег.
— Не прикидывайтесь, Олег Анатольевич. Откуда у вас сведения, изложенные в этом сочинении? Это первый вопрос. Второй, я задам сразу же: какие цели вы преследовали, изложив эту информацию в школьном сочинении своей дочери?
—Я не понимаю, о чем вы говорите! — воскликнул Олег. — Какая информация?! Я сам придумал все это, я…я…
Олег вдруг почувствовал, что ему не хватает слов. Владимир Сергеевич с интересом наблюдал за ним. Он был уверен, что Олег ломает комедию.
— Нет, ну я, правда, все это придумал! Даже напился, чтобы фантазию развязать… А что здесь можно назвать информацией?
Лицо молодого человека помрачнело.
— Откуда у вас сведения об этой поездке президента в Китай? — железным голосом спросил молодой человек и склонился над столом, приблизив лицо к Олегу. — И откуда вам стало известно про статую?
Перед глазами Олега все поплыло…
— Может валидолу? — вежливо предложил Владимир Сергеевич, и, выдержав паузу, продолжил более мягко, — Я допускаю — то, что вам известно, известно только на уровне слухов. Я даже допускаю, что вы не придали значения данной информации. Тем более, что Джао Ли вовсе не Джао Ли, а статуя... Впрочем, не важно. Я допускаю — то, что вы написали об этом в школьном сочинении дочери, тоже всего лишь результат вашего легкомыслия. Нас интересует только источник.
— Поверьте, я сам все это выдумал! — прижав руки к груди, воскликнул Олег. Его голос, как нарочно, звучал фальшиво и неубедительно. Мимика наверняка выдавала в нем неумелого вруна.
— Вы не понимаете своего положения, — устало сказал молодой человек, откидываясь на спинку стула. — У меня есть все полномочия изолировать вас и начать закрытый судебный процесс. А может, и просто изолировать, безо всякого процесса. Подумайте о дочери.
— Но ведь это бред! — воскликнул Олег.
— Что — бред? — напрягся молодой человек.
— Все эти подозрения — бред!
— Так разубедите меня в том, что вы виновны в умышленном разглашении государственной тайны, что случайно распространили информацию, которую восприняли как слух. Поймите, у вас отсюда только два пути: в эту дверь или в ту.
Только сейчас Олег заметил, что в комнате было две двери. Через одну он вошел, а другая вела вглубь здания, явно минуя турникет. Над ней висела миниатюрная камера наблюдения.
Олег был в отчаянии. Этот тип, по-видимому, стопроцентно был убежден в собственной идиотской идее. Разубедить его Олегу не под силу. А идти в ТУ дверь чудовищно не хотелось. Оттуда он, скорее всего, выйдет не скоро.
И Олег решился на блеф.
— Ладно. Скажу. Только я помню все это весьма смутно…
— Ничего страшного, — оживился Владимир Сергеевич. При этом он и не подумал хвататься за ручку и бумагу, а просто уселся поудобнее и приготовился слушать. Очевидно, разговор записывался на диктофон.
Олег вздохнул, и начал свой рассказ:
— Недели три назад я ездил по служебным делам в Новосибирск. Туда летел самолетом, а назад и пришлось ехать поездом. Мало того, какие-то проблемы были с билетами, и мне досталось место в плацкартном вагоне, да еще и в отделении прямо рядом с туалетом.
И вот лежу я на верхней полке и слышу крик, гам, шум какой-то. Глянул вниз — целая орава, то ли вьетнамцев, то ли китайцев — не очень-то я их различаю — с огромными баулами протискивается в вагон. Через меня на верхние полки летят невероятно раздутые сумки. Зрелище фантастическое — маленькие вьетнамцы шустро жонглируют сумками, которые в три раза больше них самих.
Присутствие рядом вьетнамских «челноков» оказалось на редкость раздражающим фактором. Они никак не могли усидеть на месте, постоянно вскакивали, бегали, рылись в сумках, а главное — непрерывно бормотали что-то быстрое и непонятное на своем странном языке.
Уснуть никак не получалось. В вагоне выключили свет, оставив только тусклые желтые лампочки. Вьетнамцы постепенно притихли, как попугайчики в клетке, накрытой покрывалом.
Под перестук колес я незаметно отключился.
Внезапно что-то заставило меня проснуться. Сердце испугано билось, одолевала непонятная тревога. Что-то в окружающей обстановке настораживало.
Наконец, я с ужасом понял — что.
На багажной полке прямо надо мной что-то тихо, но явственно шуршало. То, что там были только вьетнамские баулы — это я помнил точно. И в одном из них теперь копошилось что-то живое.
Ощущение было неприятное, но, все же, терпимое. Однако о том, чтобы заснуть, не могло быть и речи. Я слез с полки, с трудом попав ногами в тапки, и побрел в туалет. Вьетнамцы занимали полвагона, сидя на полках по двое, по трое. Остальное пространство было забито сумками с барахлом.
Скача на железном унитазе, я с тоской думал о том, что мог бы сейчас спокойно спать дома, будь администратор порасторопнее с заказом авиабилетов.
Идти в душный вагон не хотелось, и я долго стоял и курил у раскрытой форточки напротив туалетной двери. Холодный ветер несколько разбавлял тяжелую плацкартную атмосферу.
И тут я слышу в своем купе (если можно так сказать про четырехместный бокс в плацкартном вагоне) такое тоскливое кряхтенье, как будто кто-то очень хочет, но никак не может уснуть.
«Соседу не спится», — понял я.
Что он бормотал, понятно было не очень. Тем более, что говорил он тихо, будто бубнил сквозь сон. Сначала он просто жаловался на жизнь, а потом, вдруг заговорил о том, что во всем виноваты власть имущие, что из-за них он, человек с высшим образованием, вынужден зарабатывать себе на хлеб, как придется.
Потом он стал жаловаться на китайцев, которые почему-то невзлюбили вьетнамцев. В семидесятых весь мир прыгал вокруг Вьетнама, все решалось там. А теперь никто не спросит вьетнамца, что тот думает о судьбах мира. А вот вонючего китайца — того спросят…
И рассказал далее примерно то, что изложено вольным пересказом в дочкином сочинении.
Последние слова своего рассказа он произносил совершенно проснувшимся голосом. Потом вдруг осекся и замолчал.
Я постоял у форточки еще немного, ожидая продолжения забавного рассказа, сдобренного весьма уместным акцентом и манерой речи.
Однако продолжения не последовало, и я заглянул в свое купе, чтобы увидеть рассказчика.
Купе оказалось пустым.
Я не поверил своим глазам. Выкинув в окошко недокуренную сигарету, я встал между полками и огляделся. Пусто. Одни баулы. Во всех соседних купе, насколько позволял видеть тусклый свет, спали. По коридору тоже никто не проходил.
Леденея от ужаса догадки, я встал на нижнюю полку и, потянувшись, глянул в щель полураскрытой «молнии» баула, лежавшего на багажной полке над моим местом.
В случайном желтом лучике сверкнул и сузился зрачок неподвижного глаза. Глаз смотрел прямо на меня.
Я с грохотом сверзился на пол, задев ногой вьетнамца на «боковушке». Вокруг недовольно зашевелились спящие.
Лечь на свое место я так и не решился. Так и уснул, сидя на нижней полке, вклинившись между двумя огромными сумками, предварительно пощупав их и убедившись, что уж там-то — нормальный челночный груз.
На утро, выходя по нужде, я увидел, что багажная полка надо мной пуста. «Может, мне все приснилось?» — спросил себя я. И решил так и считать. И считал. Вплоть до встречи с вами… Кстати, с перепугу, по-видимому, я потерял в вагоне паспорт…
Самым интересным в этой дикой Олеговой истории было то, что она имела место в действительности. Все было правдой, кроме рассказа о том, что впоследствии якобы перекочевало в сочинение. В действительности бормотание из сумки доносилось совершенно невразумительное.
Как ни странно, Владимира Сергеевича рассказ вполне устроил.
— А вам не показалось странным, что вьетнамец рассказывал все это по-русски? — только и поинтересовался он.
— Странным? После человека в сумке?..
Владимир Сергеевич рассеянно кивнул. Он уже что-то решил для себя, потому что ловко, словно профессиональный крупье, раскидал по столу несколько фотоснимков.
— Посмотрите на фотографии: нет ли среди них вашего «челнока», — предложил Владимир Сергеевич.
Олег добросовестно просмотрел фотографии. Никого, конечно, знать он не мог, а если бы и знал, то уж точно, по фотке не узнал бы: все вьетнамцы были для него на одно лицо. Сразу вспомнился анекдот: «я ненавижу только две вещи — расизм и негров». Вьетнамцев он не то чтобы не любил, а скорее подсознательно боялся — как инопланетян. Из предложенных же ему сфотографированных вьетнамцев выделялся только один: он был похож на каратиста из фильма «Пираты двадцатого века».
Олег развел руками: мол, ничем не могу помочь. Владимир Сергеевич кивнул и, попросив подождать, вышел. Вернулся он минут через десять с листком бумаги, в котором Олег предупреждался об ответственности за дачу ложных показаний, и было изложено близко к тексту то, о чем он только что говорил. Дрогнувшей рукой Олег расписался в указанных местах текста.
Владимир Сергеевич попрощался с ним неожиданно легко и быстро. Он, как это ни было странно, остался доволен ахинеей, произнесенной Олегом.
Пытаясь отогнать нехорошие мысли, Олег с неудовольствием вспоминал ту ересь, что он нес этому типчику из органов, или откуда там он... Конечно, полуправда всегда лучше откровенной лжи, но все же...
Олег, делано бодро насвистывая, вошел в лифт и нажал кнопку своего седьмого. Палец утонул в раскисшей жвачке. Олег чертыхнулся. Поднять себе настроение не удавалось.
Ключ долго не хотел входить в скважину, а уже в коридоре Олег неловко повалил вешалку. Вешалка, падая, сорвала со стены телефон. Отлетевшая в сторону трубка издала унылое гудение.
Олег секунду посмотрел на последствия этой катастрофы и, не разуваясь, отправился на кухню. Там он засунул пиво в холодильник и тут же открыл первую бутылку. Сделав пару глотков, Олег вдруг рассмеялся… право же, смешно все это. Все это просто смешно…
Зайдя в зал, Олег заморгал, пытаясь привыкнуть к темноте. Он же, вроде, не завешивал окно шторами… Мелкая, что ли?...
Включив свет, Олег чуть не выронил пиво.
На диване, скромно, на самом краешке, сидел человек.
— Здравствуйте, Олег Анатольевич, — вежливо поздоровался человек.
Был он небольшого роста, худ и говорил с едва заметным акцентом. Моргнув, Олег разглядел, что это был человек с восточной внешностью. Моргнув еще раз, Олег узнал его.
Это был вьетнамец, похожий на каратиста из «Пиратов двадцатого века». С фотографии, показанной ему в Службе.
В горле застрял противный ком. Но надо было что-то говорить. И Олег выдавил:
— Э-э-э… Пиво будешь?
Вьетнамец в общении на первый взгляд показался не таким циничным гадом, как его двойник из фильма.
Когда распили по первой бутылке, он смущенно улыбнулся и сказал:
— Олег Анатольевич, прошу вас, простите меня за это беспардонное вторжение.
Олег промолчал, нервно дернув плечами.
— Вы спросите, кто я такой, зачем я проник в ваш дом…
— Да, действительно, — буркнул Олег, разрывая на волокна засушенное кальмарье щупальце.
— Видите ли…Я нашел вас по вашему же паспорту…
На столе перед Олегом возник потерянный в том самом поезде паспорт. Толку в нем уже не было — он успел сделать новый.
— Вы что, ехали со мной в одном вагоне? — спросил Олег. Просто, чтобы не молчать.
— Более того — в одном купе… — вьетнамец говорил очень грамотно. Даже слишком. Чувствовалось, что это не простой торговец фальшивыми спортивными костюмами.
— Как?!.
— Да-да. Я и был в той самой сумке. Не пугайтесь, я ничем вам не угрожаю! У меня была трудная ситуация, и мне помогли перебраться через границу… Впрочем, это не важно…
«Черт! Черт! — запаниковал Олег. — Не хватало еще, чтобы меня увидели с этим вьетнамцем! А если его поймают и допросят по поводу этой идиотской истории? Он же ни о чем таком не рассказывал… А если устроят очную ставку?.. Потом еще зарежут меня, проклятые вьетконговцы…
— Вы спросите меня, как я проник в вашу квартиру? Это просто: я бывший сотрудник спецслужб и владею многими навыками…
— Технические тонкости меня волнуют как раз меньше всего…
— Я понимаю. Вас больше интересует, зачем я к вам пришел. Кстати, паспорт выкрал у вас я. Вы уж меня простите, но мне очень нужно было найти вас позже. В вагоне я не мог с вами разговаривать.
— М-да… Час от часу не легче…
— Так вот. В поезде я случайно наговорил лишнего. Это было не нарочно. Во сне…
— Ничего такого вы не говорили, — сказал Олег. «Нет, это не может быть правдой! — заорал он про себя. — Он ведь только жаловался на жизнь! Это я точно помню!».
— Говорил, — с тоской ответил вьетнамец. — К сожалению, в результате стрессов такое бывает и со специально тренированными людьми…
— О чем говорили? — с непонятной надеждой спросил Олег. — О президенте?
— Каком еще президенте? — отмахнулся вьетнамец.
«Слава богу, — подумал Олег.
— Я говорил об учителе Джао Ли и статуе Мао.
Олег поперхнулся кальмаром.
— Постучать? — участливо предложил вьетнамец.
Олег отрицательно помотал головой и побежал за пивом. Когда он вернулся с оставшимися бутылками, вьетнамец продолжил:
— Я понимаю, это моя вина, что вы стали носителем информации, знать которую вам не положено. Поэтому я и пришел предупредить вас. Возможно, вас будут допрашивать в соответствующих органах. Послушайте меня внимательно: вам не стоит упоминать там про Джао Ли и статую Мао… Вы меня понимаете?
Олег уже не был в состоянии что-либо понимать.
— Я знаю, что вы добропорядочный гражданин, работаете экономистом в процветающей фирме ООО «КомпьЮ-Питер», директор Чижевский Павел Сергеевич, что у вы разведены с женой Галиной и что у вас дочь Оля. Поэтому ни при каких обстоятельствах в тех самых органах не станет известно о моем случайном рассказе в поезде. Да и о том, что кто-то ехал с «челноками» в багажной сумке. Правильно ли вы меня поняли?
— Конечно! — всплеснул руками Олег и быстро хлебнул из бутылки.
— Ну и хорошо. Я думаю, мы с вами еще увидимся. А вот паспорт я вам не верну, уж простите. Вы его потеряли. Вместо него я прошу вас принять от меня скромную денежную сумму — тысячу долларов, за беспокойство.
— Как хоть вас зовут? — спросил Олег.
— Ну… Зовите меня… Эдуардом.
— Как?!
— Эдиком, — ответил вьетнамец и ушел.
Олег посидел еще немного, глядя на стопку «баксов» и с отвращением потягивая пиво. Затем он, повинуясь каким-то смутным импульсам, подсел к столу и включил ноутбук.
Только что он закончил очередную главу Книги. Судьба ученика ясна, как горное небо, путь его определен ста двадцатью тремя иероглифами на листке, что стал одной из бесчисленных страниц Книги.
Жаль, что Мао никогда не верил в могущество письмен, что появлялись под стилом Джао Ли. Напрасно… Судьбу великого китайского государства писали корявым почерком. И он, Джао Ли, уже ничего не может с этим поделать. Он слишком стар. Скоро он умрет. Кто после него будет владеть искусством с помощью слов, перенесенных на бумагу, управлять судьбами?
Нет, нет вокруг таких людей. Ни один древний китайский монастырь не может хранить теперь тайн. Все распахнули свои ворота для любопытных бездельников со всего света.
Ни один ученик не достоин того, чтобы стать его преемником. Хотя многие хотели бы приобщиться к тайным знаниям, дающим удивительную силу и власть….
Однажды один вьетнамец пришел к старому Джао Ли и попросил научить его искусству боя и маскировки. Он был профессиональным разведчиком и убежденным борцом за свободу вьетнамского народа. Как и старый Джао Ли когда-то, он был коммунистом. Поэтому Джао Ли не мог ему отказать. Этого не поняли бы советские товарищи.
Учить этого вьетнамца уж очень не хотелось: Джао Ли не любил вьетнамцев. Но он не показал вида. Обучив вьетнамца многим премудростям древнего искусства войны, он сделал этого человека сильным. Но не сказал тому, что расплатой за новые знания будет одна слабость: во сне он будет раскрывать свои самые сокровенные тайны. Контролируя днем силы и энергии своего сознания и тела, ночью он будет бессилен скрыть то, что захочет утаить от других. И чем сильнее будет желание сохранить тайну, тем с большим усердием он будет выбалтывать ее во сне. Если он захочет скрыть, что он вьетнамец — во сне он будет петь вьетнамские колыбельные, если он захочет скрыть знание чужого языка — на этом языке он будет выбалтывать вьетнамские военные тайны.
Это была шутка старого Джао Ли. Он не хотел зла молодому человеку. Он просто не любил вьетнамцев. (Это была ЕГО маленькая слабость, которой он расплачивался за умение писать Книгу).
Напоследок он рассказал вьетнамцу ПОЧТИ самую главную тайну: если принадлежащая ему статуя Мао будет находится рядом с правителем страны — тому правителю придет удача.
— А где статуя? — огляделся вьетнамец.
— У одного из правителей. Должна же кого-то посетить удача, — усмехнулся старик. — Ищи, может, и твоему народу повезет…
Вот так старый Джао Ли не любил… Ну, вы в курсе.
— Но помни, ученик, — сказал напоследок старик. — Если ты вдруг проговоришься кому-то об этой тайне — найди того человека и прочти ему это письмо на том языке, какой он поймет. Человек все сразу забудет.
— Не проговорюсь, — самонадеянно ответил ученик, но взял сложенный вчетверо лист бумаги.
Не прошло и месяца, как ученик во сне выболтал все тайны первому встречному. И тот, сам того не зная, приобщился к Самой Главной Тайне Учителя.
С тех пор все хитрые навыки, полученные вьетнамским лазутчиком от учителя, будут направлены на заглаживание одной слабости, которой он расплатился за эти самые навыки.
Мораль этой притчи ясна: если ты получил то, что тебе не положено по праву или воле дающего — готовься к расплате за это гораздо большей ценой.
Джао Ли усмехнулся. Сколько таких притч он нацарапал в Книге за свою жизнь? И не пересчитать.
Цель же последней — передать Самую Главную Тайну первому встречном, и как можно дальше отсюда…
Случай мудрее любого пишущего Книгу — в этом главная мудрость, признаться в которой учитель боялся до сегодняшнего дня. А сегодня все перестанет иметь для него значение.
Так как в своей последней притче он передал бесконечную эстафету работы над Книгой незнакомцу. Впервые за тысячу лет».
Олег откинулся на спинку кресла и самодовольно захихикал.
Вот вам, получите! Толпа психопатов, окружила его со всех сторон, все хотят его запутать и поймать на нелепом школьном сочинении. Ага, он виноват в умении читать чужие мысли. Это же надо — самому выдумать существующие факты! Маразм, господа хорошие, чистой воды маразм!
Олег поймал себя на мысли, что ему нравится писать всю эту чушь. Зачем он это делает? А просто так! «Да, старый придурок Джао Ли, который совсем не Джао Ли, ты у меня сейчас сделаешь себе харакири»…
Олег начал было писать про то, как старый учитель, который не любил вьетнамцев («Почему именно вьетнамцев?» — сам себе удивлялся Олег), но очень уважал японцев, решил сделать харакири. Олег уже обдумал было описание процесса, но вдруг охладел к этой мысли.
«Не так должно быть, — пробормотал он и допечатал последние строчки.
«Старый Джао Ли сделал из листочка с последней притчей журавлика и взмахнул рукой. Журавлик взмыл в небо и унесся куда-то вслед за струей холодного ветра. В ту же секунду раздался хлесткий свист, и старик получил пулю в голову: северо-корейскому агенту, наконец, удалось выполнить приказ, отданный Ким Ир Сеном еще двадцать лет назад.
Журавлик пролетел над залегшим в камнях смуглым человеком нарочито туристического вида, но с нетипично колким и холодным взглядом, в руках которого дымилась инкрустированная тросточка с прикрепленным сверху полупрофессиональным фотоаппаратом.
Журавлика несло на северо-запад».
Вот, совсем другое дело!
Олег потянулся за пивом и увидел прижатый донышком пустой бутылки мятый листок.
Завтра на работу все равно не идти — так или иначе, придется брать больничный. Так что можно расслабиться, утешая себя хотя бы тем, что больше дочка не будет приставать с подобными просьбами. Хотя, если смотреть правде в глаза, это как-то… эгоистично, что ли?..
Он еще раз перечитал сочинение, хихикая и похрюкивая. Потом направился на кухню и соорудил конструкцию из хлеба, колбасы и сыра, которую, насвистывая, запихнул в микроволновку, и приступил к приготовлению кофе.
Этот день он решил посвятить просмотру на видео старых добрых советских фильмов. Куча видеокассет с Рязановскими и Гайдаевскими комедиями давно уже не могли дождаться своего часа. И вот, теперь он сидел в кресле, с гигантским бутербродом в одной руке, чашкой кофе в другой. Когда на экране появился Шурик, разгоняющий машину времени, зазвенел телефон.
Олег с трудом дотянулся до трубки.
— Я занят, позвоните попозже, — непроизвольно Олег заговорил кино-афоризмами.
— Олег Анатольевич? — поинтересовался в трубке вежливый мужской голос. Заявление Олега, видимо, его ничуть не смутило.
— Он самый…
— Это вас из федеральной службы безопасности беспокоят. Нам нужно побеседовать с вами. Когда вам удобно было бы подойти к нам?
К горлу подступил комок. Слова отказывались лезть наружу.
— Э-э-э… А по какому поводу?
— Мы все вам объясним. Это не надолго. Ответите на пару вопросов…
— Э-э-э. Завтра в два… Нормально?
— Хорошо, завтра в четырнадцать ноль-ноль в нашем здании. Знаете, где это?
— Конечно…
— Спросите Петра Евгеньевича, кабинет пятьсот третий. Запомните?. Хорошо, я вас жду…
Олег еще долго сидел с трубкой, прижатой к груди, пытаясь разобраться в собственных чувствах. С чего это вдруг им заинтересовались органы? Вроде бы ни с каким криминалом он не связан.
Сознание отказывалось думать, что звонок как-то связан с дочкиным сочинением. Это было бы попросту полнейшей чепухой. Но отогнать эти подозрения было невозможно.
«Выучили вас на свою голову! — возмущенно голосила с экрана Крачковская. — Облысели все!»…
Из своей комнаты вышла мелкая. Она что-то надменно жевала, в ушах торчали «вкладыши» плэйера.
— Да, папа, когда я была у директора, про тебя какой-то дядечка спрашивал. Кем работаешь, почему с мамой развелся и все такое… Не понравился мне он… Директор перед ним прям на цыпочках бегал... А кто звонил?
— Дядечка. Какой-то… — промямлил Олег, стараясь не смотреть на мелкую. Выключил видеомагнитофон.
Настроение было безнадежно испорчено.
-3-
В здание его пустили только на порог. Приказали ждать. Дежурный позвонил куда-то и о чем-то тихо переговорил. Настолько тихо, что Олег не услышал ни слова. После этого ему предложили пройти в какую-то комнату, вход в которую располагался прямо перед турникетом. В маленькой комнатке со школьными деревянными стульями сидело еще несколько человек с потерянными и испуганными взглядами. Какой взгляд у него самого — испуганный или же просто потерянный — Олег так и не понял, потому что в комнату вошел подтянутый молодой человек и без тени сомнения на лице кивнул именно ему: «за мной, мол».Они перешли в аналогичную комнатку, что располагалась рядом, но была пуста. В смысле, в ней было два стула и стол, но от этого комнатка казалась еще более пустой, а белый пластик отделки придавал интерьеру особенно тоскливый вид.
— Ну, что, Олег Анатольевич, приступим, — не глядя на него, сказал молодой человек. Он раскладывал перед собой какие-то бумажки, извлеченные из строгого, но при этом, роскошного портфеля. Молодой человек не был похож на работника спецслужб, как их себе представлял Олег. Скорее, он походил на дипломата.
— Э-э-э… Петр Евгеньевич? — как-то фальшиво-заискивающе поинтересовался Олег. И сам себя одернул — чего это он расшаркивается неизвестно перед кем? В чем он, собственно, провинился? Надо бы держать себя поувереннее.
— Нет, Петр Евгеньевич с вами просто связался по нашей просьбе. Я из другой структуры. Меня зовут Владимир Сергеевич, служба безопасности президента. Давайте сразу к делу. Это вы писали?
Молодой человек пододвинул ему под нос листок со знакомыми каракулями и единицей. Это была ксерокопия.
— Ну…
— Да, это сочинение вашей дочери. Но текст написан явно не ей. Так это вы писали?
— Я…
— Хорошо, что не отпираетесь. Откуда у вас информация?
— К…к-какая информация? — не поверил своим ушам Олег.
— Не прикидывайтесь, Олег Анатольевич. Откуда у вас сведения, изложенные в этом сочинении? Это первый вопрос. Второй, я задам сразу же: какие цели вы преследовали, изложив эту информацию в школьном сочинении своей дочери?
—Я не понимаю, о чем вы говорите! — воскликнул Олег. — Какая информация?! Я сам придумал все это, я…я…
Олег вдруг почувствовал, что ему не хватает слов. Владимир Сергеевич с интересом наблюдал за ним. Он был уверен, что Олег ломает комедию.
— Нет, ну я, правда, все это придумал! Даже напился, чтобы фантазию развязать… А что здесь можно назвать информацией?
Лицо молодого человека помрачнело.
— Откуда у вас сведения об этой поездке президента в Китай? — железным голосом спросил молодой человек и склонился над столом, приблизив лицо к Олегу. — И откуда вам стало известно про статую?
Перед глазами Олега все поплыло…
— Может валидолу? — вежливо предложил Владимир Сергеевич, и, выдержав паузу, продолжил более мягко, — Я допускаю — то, что вам известно, известно только на уровне слухов. Я даже допускаю, что вы не придали значения данной информации. Тем более, что Джао Ли вовсе не Джао Ли, а статуя... Впрочем, не важно. Я допускаю — то, что вы написали об этом в школьном сочинении дочери, тоже всего лишь результат вашего легкомыслия. Нас интересует только источник.
— Поверьте, я сам все это выдумал! — прижав руки к груди, воскликнул Олег. Его голос, как нарочно, звучал фальшиво и неубедительно. Мимика наверняка выдавала в нем неумелого вруна.
— Вы не понимаете своего положения, — устало сказал молодой человек, откидываясь на спинку стула. — У меня есть все полномочия изолировать вас и начать закрытый судебный процесс. А может, и просто изолировать, безо всякого процесса. Подумайте о дочери.
— Но ведь это бред! — воскликнул Олег.
— Что — бред? — напрягся молодой человек.
— Все эти подозрения — бред!
— Так разубедите меня в том, что вы виновны в умышленном разглашении государственной тайны, что случайно распространили информацию, которую восприняли как слух. Поймите, у вас отсюда только два пути: в эту дверь или в ту.
Только сейчас Олег заметил, что в комнате было две двери. Через одну он вошел, а другая вела вглубь здания, явно минуя турникет. Над ней висела миниатюрная камера наблюдения.
Олег был в отчаянии. Этот тип, по-видимому, стопроцентно был убежден в собственной идиотской идее. Разубедить его Олегу не под силу. А идти в ТУ дверь чудовищно не хотелось. Оттуда он, скорее всего, выйдет не скоро.
И Олег решился на блеф.
— Ладно. Скажу. Только я помню все это весьма смутно…
— Ничего страшного, — оживился Владимир Сергеевич. При этом он и не подумал хвататься за ручку и бумагу, а просто уселся поудобнее и приготовился слушать. Очевидно, разговор записывался на диктофон.
Олег вздохнул, и начал свой рассказ:
— Недели три назад я ездил по служебным делам в Новосибирск. Туда летел самолетом, а назад и пришлось ехать поездом. Мало того, какие-то проблемы были с билетами, и мне досталось место в плацкартном вагоне, да еще и в отделении прямо рядом с туалетом.
И вот лежу я на верхней полке и слышу крик, гам, шум какой-то. Глянул вниз — целая орава, то ли вьетнамцев, то ли китайцев — не очень-то я их различаю — с огромными баулами протискивается в вагон. Через меня на верхние полки летят невероятно раздутые сумки. Зрелище фантастическое — маленькие вьетнамцы шустро жонглируют сумками, которые в три раза больше них самих.
Присутствие рядом вьетнамских «челноков» оказалось на редкость раздражающим фактором. Они никак не могли усидеть на месте, постоянно вскакивали, бегали, рылись в сумках, а главное — непрерывно бормотали что-то быстрое и непонятное на своем странном языке.
Уснуть никак не получалось. В вагоне выключили свет, оставив только тусклые желтые лампочки. Вьетнамцы постепенно притихли, как попугайчики в клетке, накрытой покрывалом.
Под перестук колес я незаметно отключился.
Внезапно что-то заставило меня проснуться. Сердце испугано билось, одолевала непонятная тревога. Что-то в окружающей обстановке настораживало.
Наконец, я с ужасом понял — что.
На багажной полке прямо надо мной что-то тихо, но явственно шуршало. То, что там были только вьетнамские баулы — это я помнил точно. И в одном из них теперь копошилось что-то живое.
Ощущение было неприятное, но, все же, терпимое. Однако о том, чтобы заснуть, не могло быть и речи. Я слез с полки, с трудом попав ногами в тапки, и побрел в туалет. Вьетнамцы занимали полвагона, сидя на полках по двое, по трое. Остальное пространство было забито сумками с барахлом.
Скача на железном унитазе, я с тоской думал о том, что мог бы сейчас спокойно спать дома, будь администратор порасторопнее с заказом авиабилетов.
Идти в душный вагон не хотелось, и я долго стоял и курил у раскрытой форточки напротив туалетной двери. Холодный ветер несколько разбавлял тяжелую плацкартную атмосферу.
И тут я слышу в своем купе (если можно так сказать про четырехместный бокс в плацкартном вагоне) такое тоскливое кряхтенье, как будто кто-то очень хочет, но никак не может уснуть.
«Соседу не спится», — понял я.
Что он бормотал, понятно было не очень. Тем более, что говорил он тихо, будто бубнил сквозь сон. Сначала он просто жаловался на жизнь, а потом, вдруг заговорил о том, что во всем виноваты власть имущие, что из-за них он, человек с высшим образованием, вынужден зарабатывать себе на хлеб, как придется.
Потом он стал жаловаться на китайцев, которые почему-то невзлюбили вьетнамцев. В семидесятых весь мир прыгал вокруг Вьетнама, все решалось там. А теперь никто не спросит вьетнамца, что тот думает о судьбах мира. А вот вонючего китайца — того спросят…
И рассказал далее примерно то, что изложено вольным пересказом в дочкином сочинении.
Последние слова своего рассказа он произносил совершенно проснувшимся голосом. Потом вдруг осекся и замолчал.
Я постоял у форточки еще немного, ожидая продолжения забавного рассказа, сдобренного весьма уместным акцентом и манерой речи.
Однако продолжения не последовало, и я заглянул в свое купе, чтобы увидеть рассказчика.
Купе оказалось пустым.
Я не поверил своим глазам. Выкинув в окошко недокуренную сигарету, я встал между полками и огляделся. Пусто. Одни баулы. Во всех соседних купе, насколько позволял видеть тусклый свет, спали. По коридору тоже никто не проходил.
Леденея от ужаса догадки, я встал на нижнюю полку и, потянувшись, глянул в щель полураскрытой «молнии» баула, лежавшего на багажной полке над моим местом.
В случайном желтом лучике сверкнул и сузился зрачок неподвижного глаза. Глаз смотрел прямо на меня.
Я с грохотом сверзился на пол, задев ногой вьетнамца на «боковушке». Вокруг недовольно зашевелились спящие.
Лечь на свое место я так и не решился. Так и уснул, сидя на нижней полке, вклинившись между двумя огромными сумками, предварительно пощупав их и убедившись, что уж там-то — нормальный челночный груз.
На утро, выходя по нужде, я увидел, что багажная полка надо мной пуста. «Может, мне все приснилось?» — спросил себя я. И решил так и считать. И считал. Вплоть до встречи с вами… Кстати, с перепугу, по-видимому, я потерял в вагоне паспорт…
Самым интересным в этой дикой Олеговой истории было то, что она имела место в действительности. Все было правдой, кроме рассказа о том, что впоследствии якобы перекочевало в сочинение. В действительности бормотание из сумки доносилось совершенно невразумительное.
Как ни странно, Владимира Сергеевича рассказ вполне устроил.
— А вам не показалось странным, что вьетнамец рассказывал все это по-русски? — только и поинтересовался он.
— Странным? После человека в сумке?..
Владимир Сергеевич рассеянно кивнул. Он уже что-то решил для себя, потому что ловко, словно профессиональный крупье, раскидал по столу несколько фотоснимков.
— Посмотрите на фотографии: нет ли среди них вашего «челнока», — предложил Владимир Сергеевич.
Олег добросовестно просмотрел фотографии. Никого, конечно, знать он не мог, а если бы и знал, то уж точно, по фотке не узнал бы: все вьетнамцы были для него на одно лицо. Сразу вспомнился анекдот: «я ненавижу только две вещи — расизм и негров». Вьетнамцев он не то чтобы не любил, а скорее подсознательно боялся — как инопланетян. Из предложенных же ему сфотографированных вьетнамцев выделялся только один: он был похож на каратиста из фильма «Пираты двадцатого века».
Олег развел руками: мол, ничем не могу помочь. Владимир Сергеевич кивнул и, попросив подождать, вышел. Вернулся он минут через десять с листком бумаги, в котором Олег предупреждался об ответственности за дачу ложных показаний, и было изложено близко к тексту то, о чем он только что говорил. Дрогнувшей рукой Олег расписался в указанных местах текста.
Владимир Сергеевич попрощался с ним неожиданно легко и быстро. Он, как это ни было странно, остался доволен ахинеей, произнесенной Олегом.
-4-
Ощущение от визита в органы осталось весьма неприятное. По большому счету, с «карающим мечом» власти столкнулся он впервые. Меч, к счастью, пока не нанес ему серьезных повреждений, однако побывал, если верить ощущениям, довольно глубоко. Унижение и страх от засунутого по рукоять в н-ное место карающего меча было крайне неуютное. Поэтому, решил Олег, нет повода не хряпнуть пивка для расслабления. Купив десяток бутылок «Будвайзера» и всякой сопутствующей псевдо-еды вроде чипсов и сушеных кальмаров, Олег закинул все это в машину и понесся прочь от серого замка ужасов. Самому приятному из попутчиков — огромному пакету с пивом — досталось почетное место справа от водителя. С Олеговым разводом это место закрепилось за пивом как нельзя более прочно.Пытаясь отогнать нехорошие мысли, Олег с неудовольствием вспоминал ту ересь, что он нес этому типчику из органов, или откуда там он... Конечно, полуправда всегда лучше откровенной лжи, но все же...
Олег, делано бодро насвистывая, вошел в лифт и нажал кнопку своего седьмого. Палец утонул в раскисшей жвачке. Олег чертыхнулся. Поднять себе настроение не удавалось.
Ключ долго не хотел входить в скважину, а уже в коридоре Олег неловко повалил вешалку. Вешалка, падая, сорвала со стены телефон. Отлетевшая в сторону трубка издала унылое гудение.
Олег секунду посмотрел на последствия этой катастрофы и, не разуваясь, отправился на кухню. Там он засунул пиво в холодильник и тут же открыл первую бутылку. Сделав пару глотков, Олег вдруг рассмеялся… право же, смешно все это. Все это просто смешно…
Зайдя в зал, Олег заморгал, пытаясь привыкнуть к темноте. Он же, вроде, не завешивал окно шторами… Мелкая, что ли?...
Включив свет, Олег чуть не выронил пиво.
На диване, скромно, на самом краешке, сидел человек.
— Здравствуйте, Олег Анатольевич, — вежливо поздоровался человек.
Был он небольшого роста, худ и говорил с едва заметным акцентом. Моргнув, Олег разглядел, что это был человек с восточной внешностью. Моргнув еще раз, Олег узнал его.
Это был вьетнамец, похожий на каратиста из «Пиратов двадцатого века». С фотографии, показанной ему в Службе.
В горле застрял противный ком. Но надо было что-то говорить. И Олег выдавил:
— Э-э-э… Пиво будешь?
Вьетнамец в общении на первый взгляд показался не таким циничным гадом, как его двойник из фильма.
Когда распили по первой бутылке, он смущенно улыбнулся и сказал:
— Олег Анатольевич, прошу вас, простите меня за это беспардонное вторжение.
Олег промолчал, нервно дернув плечами.
— Вы спросите, кто я такой, зачем я проник в ваш дом…
— Да, действительно, — буркнул Олег, разрывая на волокна засушенное кальмарье щупальце.
— Видите ли…Я нашел вас по вашему же паспорту…
На столе перед Олегом возник потерянный в том самом поезде паспорт. Толку в нем уже не было — он успел сделать новый.
— Вы что, ехали со мной в одном вагоне? — спросил Олег. Просто, чтобы не молчать.
— Более того — в одном купе… — вьетнамец говорил очень грамотно. Даже слишком. Чувствовалось, что это не простой торговец фальшивыми спортивными костюмами.
— Как?!.
— Да-да. Я и был в той самой сумке. Не пугайтесь, я ничем вам не угрожаю! У меня была трудная ситуация, и мне помогли перебраться через границу… Впрочем, это не важно…
«Черт! Черт! — запаниковал Олег. — Не хватало еще, чтобы меня увидели с этим вьетнамцем! А если его поймают и допросят по поводу этой идиотской истории? Он же ни о чем таком не рассказывал… А если устроят очную ставку?.. Потом еще зарежут меня, проклятые вьетконговцы…
— Вы спросите меня, как я проник в вашу квартиру? Это просто: я бывший сотрудник спецслужб и владею многими навыками…
— Технические тонкости меня волнуют как раз меньше всего…
— Я понимаю. Вас больше интересует, зачем я к вам пришел. Кстати, паспорт выкрал у вас я. Вы уж меня простите, но мне очень нужно было найти вас позже. В вагоне я не мог с вами разговаривать.
— М-да… Час от часу не легче…
— Так вот. В поезде я случайно наговорил лишнего. Это было не нарочно. Во сне…
— Ничего такого вы не говорили, — сказал Олег. «Нет, это не может быть правдой! — заорал он про себя. — Он ведь только жаловался на жизнь! Это я точно помню!».
— Говорил, — с тоской ответил вьетнамец. — К сожалению, в результате стрессов такое бывает и со специально тренированными людьми…
— О чем говорили? — с непонятной надеждой спросил Олег. — О президенте?
— Каком еще президенте? — отмахнулся вьетнамец.
«Слава богу, — подумал Олег.
— Я говорил об учителе Джао Ли и статуе Мао.
Олег поперхнулся кальмаром.
— Постучать? — участливо предложил вьетнамец.
Олег отрицательно помотал головой и побежал за пивом. Когда он вернулся с оставшимися бутылками, вьетнамец продолжил:
— Я понимаю, это моя вина, что вы стали носителем информации, знать которую вам не положено. Поэтому я и пришел предупредить вас. Возможно, вас будут допрашивать в соответствующих органах. Послушайте меня внимательно: вам не стоит упоминать там про Джао Ли и статую Мао… Вы меня понимаете?
Олег уже не был в состоянии что-либо понимать.
— Я знаю, что вы добропорядочный гражданин, работаете экономистом в процветающей фирме ООО «КомпьЮ-Питер», директор Чижевский Павел Сергеевич, что у вы разведены с женой Галиной и что у вас дочь Оля. Поэтому ни при каких обстоятельствах в тех самых органах не станет известно о моем случайном рассказе в поезде. Да и о том, что кто-то ехал с «челноками» в багажной сумке. Правильно ли вы меня поняли?
— Конечно! — всплеснул руками Олег и быстро хлебнул из бутылки.
— Ну и хорошо. Я думаю, мы с вами еще увидимся. А вот паспорт я вам не верну, уж простите. Вы его потеряли. Вместо него я прошу вас принять от меня скромную денежную сумму — тысячу долларов, за беспокойство.
— Как хоть вас зовут? — спросил Олег.
— Ну… Зовите меня… Эдуардом.
— Как?!
— Эдиком, — ответил вьетнамец и ушел.
Олег посидел еще немного, глядя на стопку «баксов» и с отвращением потягивая пиво. Затем он, повинуясь каким-то смутным импульсам, подсел к столу и включил ноутбук.
Легенда о Книге
Старый Джао Ли смотрел вслед ученику, исчезающему в дымке у подножия склона.Только что он закончил очередную главу Книги. Судьба ученика ясна, как горное небо, путь его определен ста двадцатью тремя иероглифами на листке, что стал одной из бесчисленных страниц Книги.
Жаль, что Мао никогда не верил в могущество письмен, что появлялись под стилом Джао Ли. Напрасно… Судьбу великого китайского государства писали корявым почерком. И он, Джао Ли, уже ничего не может с этим поделать. Он слишком стар. Скоро он умрет. Кто после него будет владеть искусством с помощью слов, перенесенных на бумагу, управлять судьбами?
Нет, нет вокруг таких людей. Ни один древний китайский монастырь не может хранить теперь тайн. Все распахнули свои ворота для любопытных бездельников со всего света.
Ни один ученик не достоин того, чтобы стать его преемником. Хотя многие хотели бы приобщиться к тайным знаниям, дающим удивительную силу и власть….
Однажды один вьетнамец пришел к старому Джао Ли и попросил научить его искусству боя и маскировки. Он был профессиональным разведчиком и убежденным борцом за свободу вьетнамского народа. Как и старый Джао Ли когда-то, он был коммунистом. Поэтому Джао Ли не мог ему отказать. Этого не поняли бы советские товарищи.
Учить этого вьетнамца уж очень не хотелось: Джао Ли не любил вьетнамцев. Но он не показал вида. Обучив вьетнамца многим премудростям древнего искусства войны, он сделал этого человека сильным. Но не сказал тому, что расплатой за новые знания будет одна слабость: во сне он будет раскрывать свои самые сокровенные тайны. Контролируя днем силы и энергии своего сознания и тела, ночью он будет бессилен скрыть то, что захочет утаить от других. И чем сильнее будет желание сохранить тайну, тем с большим усердием он будет выбалтывать ее во сне. Если он захочет скрыть, что он вьетнамец — во сне он будет петь вьетнамские колыбельные, если он захочет скрыть знание чужого языка — на этом языке он будет выбалтывать вьетнамские военные тайны.
Это была шутка старого Джао Ли. Он не хотел зла молодому человеку. Он просто не любил вьетнамцев. (Это была ЕГО маленькая слабость, которой он расплачивался за умение писать Книгу).
Напоследок он рассказал вьетнамцу ПОЧТИ самую главную тайну: если принадлежащая ему статуя Мао будет находится рядом с правителем страны — тому правителю придет удача.
— А где статуя? — огляделся вьетнамец.
— У одного из правителей. Должна же кого-то посетить удача, — усмехнулся старик. — Ищи, может, и твоему народу повезет…
Вот так старый Джао Ли не любил… Ну, вы в курсе.
— Но помни, ученик, — сказал напоследок старик. — Если ты вдруг проговоришься кому-то об этой тайне — найди того человека и прочти ему это письмо на том языке, какой он поймет. Человек все сразу забудет.
— Не проговорюсь, — самонадеянно ответил ученик, но взял сложенный вчетверо лист бумаги.
Не прошло и месяца, как ученик во сне выболтал все тайны первому встречному. И тот, сам того не зная, приобщился к Самой Главной Тайне Учителя.
С тех пор все хитрые навыки, полученные вьетнамским лазутчиком от учителя, будут направлены на заглаживание одной слабости, которой он расплатился за эти самые навыки.
Мораль этой притчи ясна: если ты получил то, что тебе не положено по праву или воле дающего — готовься к расплате за это гораздо большей ценой.
Джао Ли усмехнулся. Сколько таких притч он нацарапал в Книге за свою жизнь? И не пересчитать.
Цель же последней — передать Самую Главную Тайну первому встречном, и как можно дальше отсюда…
Случай мудрее любого пишущего Книгу — в этом главная мудрость, признаться в которой учитель боялся до сегодняшнего дня. А сегодня все перестанет иметь для него значение.
Так как в своей последней притче он передал бесконечную эстафету работы над Книгой незнакомцу. Впервые за тысячу лет».
Олег откинулся на спинку кресла и самодовольно захихикал.
Вот вам, получите! Толпа психопатов, окружила его со всех сторон, все хотят его запутать и поймать на нелепом школьном сочинении. Ага, он виноват в умении читать чужие мысли. Это же надо — самому выдумать существующие факты! Маразм, господа хорошие, чистой воды маразм!
Олег поймал себя на мысли, что ему нравится писать всю эту чушь. Зачем он это делает? А просто так! «Да, старый придурок Джао Ли, который совсем не Джао Ли, ты у меня сейчас сделаешь себе харакири»…
Олег начал было писать про то, как старый учитель, который не любил вьетнамцев («Почему именно вьетнамцев?» — сам себе удивлялся Олег), но очень уважал японцев, решил сделать харакири. Олег уже обдумал было описание процесса, но вдруг охладел к этой мысли.
«Не так должно быть, — пробормотал он и допечатал последние строчки.
«Старый Джао Ли сделал из листочка с последней притчей журавлика и взмахнул рукой. Журавлик взмыл в небо и унесся куда-то вслед за струей холодного ветра. В ту же секунду раздался хлесткий свист, и старик получил пулю в голову: северо-корейскому агенту, наконец, удалось выполнить приказ, отданный Ким Ир Сеном еще двадцать лет назад.
Журавлик пролетел над залегшим в камнях смуглым человеком нарочито туристического вида, но с нетипично колким и холодным взглядом, в руках которого дымилась инкрустированная тросточка с прикрепленным сверху полупрофессиональным фотоаппаратом.
Журавлика несло на северо-запад».
Вот, совсем другое дело!
Олег потянулся за пивом и увидел прижатый донышком пустой бутылки мятый листок.