Яковлев Александр Николаевич. Осенняя женщина (Рассказы и повесть)

   - Брат-эконом! - испуганно выдохнул кто-то.
   Ребятня толпой бросилась в свою спальню и рассыпалась по койкам. Вскоре дверь приоткрылась, и в помещении показалась лысина брата Петра. Что-то ворча, он погрозил пальцем в пространство и закрыл дверь. С минуту в спальне стояла тишина.
   - А ну как он и к нам придет? - громко прошептал Малыш Жан. В свои восемь лет он действительно выглядел малышом среди двенадцатичетырнадцатилетних товарищей по спальне.
   - Кто? - послышалось из полумрака.
   - Кто, кто. Он! - ответил Жан, страшась даже имя произнести. - Если к старшим приходил, то к нам и подавна заглянет.
   - Страшнее брата-эконома никого нет, - насмешливо сказал Людовик.
   Но никто не развеселился. Стриженные затылки воспитанников развернулись в разные стороны. Кто косился в окно, то в темный угол, а кто и в потолок, ожидая прихода страшного гостя именно со второго, необитаемого этажа, где и располагалась покойницкая.
   - Нет, братцы, надо что-то решать, - хоть и подрагивающим, но все же громким голосом объявил Рыжий Жан. - Надобно, чтобы кто-то бодрствовал и читал тексты святые, Евангелие да жития святых. А то пропадем.
   - Кто же захочет один читать, пока остальные спят? - встревожился Малыш Жан.
   - Можно подумать, кто-то заснет, - вновь насмешливо сказал Людовик. От страху до утра глаз не сомкнешь.
   - Вот и станем читать по очереди, - тут же предложил Рыжий Жан.
   - Да ты что ли всерьез? - изумился Людовик. - Вам наговорили сказок, а вы и поверили?
   - А ты - не поверил?
   - Конечно, нет, - решительно заявил Людовик. - Таких россказней полно! Но я еще почему-то не встречал ни одного человека, который бы своими глазами видел ожившего покойника.
   - А как же Винцент, Люсьен и Стручок? - робко напомнил Малыш Жан.
   - Да это же они вас, малявок, пугают, - усмехнулся Людовик. - Вы всю ночь протрясетесь, а они утром смеяться над вами будут!
   - Как хочешь, - упрямо сказал Рыжий Жан. - А только мы станем читать.
   Никто возражать не стал. Людовик, нарочито зевая, накинул на ноги плащ, но вспомнил рассказ Винцента.
   Остальные воспитанники стали устраиваться по двое на койках поближе к центру спальни, где за пюпитром с раскрытым Евангелием первым встал Малыш Жан. Под его негромкий речитатив Людовик вскоре забылся.
   Проснулся он от скрипа открываемой двери. Воспитанники так и заснули, вповалку. Рыжий Жан, с Евангелием на коленях, сидел на ближней к пюпитру койке и клевал носом. Между тем в полумраке послышались мерные звуки приближающихся шагов. Людовик лежал головой к дверям. Повернуться он не решался, застыв и затаив дыхание. Страх ознобом прошиб тело. Несмотря на предрассветный холод, ему вдруг стало жарко. Вернее, запылало тело, а ноги охватила стужа. Краем глаза он увидел, как поднял голову от тяжелой книги Рыжий Жан, широко раскрыл рот и, крестясь, сполз под койку. Книга с грохотом полетела на пол. Кто-то придушенно пискнул, и воцарилась гробовая тишина.
   Шаги приближались. Некто в белом остановился возле лежащего недвижно Людовика и, медленно подняв руку, возложил ему на лоб два перста. Людовик, застыв, видел перед собой колышащийся манжет широкого рукава и ощущал два ледяных пальца на лбу. Время остановилось.
   Должно быть, Людовик лишился сознания. Когда он пришел в себя, спальню заливал утренний свет. Постепенно зрение прояснилось, и он разглядел столпившихся возле его койки воспитанников. Прямо в лицо ему вглядывался испуганный Малыш Жан. Рыжий Жан, крепко прижав к груди книгу, всматривался в Людовика широко раскрытыми глазами.
   - А где..., - слабым голосом произнес Людовик.
   - Исчез. Пропал, - шепотом сообщил Рыжий Жан. - Я под кровать юркнул, а там и опять стал читать. Тихонько, правда, - извиняющимся тоном добавил он. - А он так постоял, постоял, да и удалился.
   - В окно? - спросил Людовик.
   - Я не видел, - признался Рыжий Жан. - Но вроде бы все-таки в дверь. Он уставился на лоб Людовика. - Не больно?
   Людовик поднес ладонь ко лбу и ничего не ощутил. Вперед протолкался один из воспитанников и протянул ему ярко начищенную серебряную кружку. В ее изогнутом боку уродливо расплылся смутно знакомый лик. На лбу проступали два темных пятна. Людовик коснулся их пальцами.
   - Откуда у тебя такая кружка? - спросил он.
   - Жоффруа подарил, - прошептал воспитанник, отчего-то густо покраснел и перекрестился.
   В коридоре послышался громкий смех. Распахнулась дверь и показалось круглое, довольное лицо Винцента; сверху просунулась голова Люсьена.
   - Ну что? Приходил? - давясь от хохота, поинтересовался Винцент.
   - У-у-у, - утробно провыл Люсьен.
   Людовик отшвырнул кружку, закрыл лицо руками и расплакался.
   3
   В утреннем стылом тумане чуть не лбом налетел на карету. Темный громоздкий короб неподвижным изваянием застыл на обочине. Кожаный оббив маслянисто отливал осевшей изморосью. Поссевин, словно и не спал, бодро приоткрыл дверцу.
   - Ну, потешил молодецкую удаль? - спросил иезуит, блеснув пронзительными глазками из-под нависших сивых бровей. - И что вам, русским, далась эта удаль? Все с язычеством никак не распрощаетесь. Не понимаю. Смысла не вижу. Где расчет, хитрость?
   Федор с наслаждением вытянул ноги, плюхнувшись на диванную подушку и укутался меховой полостью. Широко зевнул. Поссевин стремительно набросал сухими перстами крест на разверстую пасть.
   - Что, боишься, черт влетит? - усмехнулся Федор.
   - Нет, боюсь, вылетит, - серьезно сказал Поссевин. - А кстати, с чего это ты, добрый молодец взял, что именно обухом-то и надо вампира успокоить? Кто обучил сему?
   - Да никто. Собственным разуменьем дошел. - Федор вновь от души зевнул, прикрыв рот широкой ладонью. - Я так мыслю - не допустит Господь, чтобы водилась на белом свете всякая нечисть. Вампиры, вурдалаки, оборотни... А стало быть, человеки, Петру этому подобные, суть люди и есть. Только в виде каком-то... болезненном, что ли. Не умерли они. Нет. И исцелить их нельзя. Или пока нельзя. И потому они ничуть от обычных душегубов не отличаются, коли губят души невинные. А с душегубом один разговор.
   - Тебе что же, определения Сорбонны ведомы? - подивился Поссевин.
   - Что за определения?
   - Да видишь ли, друг мой смышленый, - насмешливо проговорил иезуит, почесывая гладкий лоб, - в определениях высокоученой Сорбонны признается примерно то же самое, и более того, запрещается глумиться над трупами вампиров, как то: отсекать им головы, протыкать кольями и прочее.
   - Надо же, - устало отозвался Федор, - прочесть бы не худо.
   - Не худо, не худо, - закивал Поссевин. - Вам, русским, многое прочесть не худо. Только вам все некогда. Прав его святейшество, вводя новый календарь. А вы оставайтесь в своем времени. И тянитесь вечно за ускользающей Европой. Ваш-то государь-надежа ваньку со мной валять изволил, выражаясь вашими оборотами. Дурачком прикидывался. Что, мол, за католичество такое, знать не знаем, ведать не ведаем, деды наши жили в православии и нам де заказывали... Ну-ну. Только кого он обманывает? Боится власть упустить, предавшись в лоно церкви католической и целуя руку его святейшеству? А того не понимает, что проходит время мелких и хитрых князьков удельных с их ничтожными раздорами, и выживает лишь тот, кто вписывается в стройное здание Европы под дланью Ватикана...
   Поссевин осекся, заслышав легкое похрапывание . Выбравшись из кареты, он поежился, оглядываясь в редеющем тумане. Сунув два пальца в рот, коротко свистнул. Из придорожной копны сена выбрался всклокоченный дюжий кучер, в сутане, но с дубинкой на поясе.
   - Запрягай, - распорядился Поссевин, отходя к березе по нужде.
   Кучер, что-то бормоча, скрылся в тумане, разыскивая стреноженных лошадей.
   Впереди послышался скрип колес и стук подков. Вскоре в тумане обрисовались очертания светлой лошадки с понуро опущенной головой и раздутым животом. Печальное животное влекло двухколесный экипаж. Коляска остановилась. Пассажиры ее, двое священников в белых сутанах, недоуменно уставились на присевшего у березы иезуита. Поссевин, скривившись, встал, опуская подол.
   - Мир вам, братья, - сухо сказал он.
   - Мир и тебе, брат, - хором отозвались путешественники. - Садись, в тесноте, но доедем до Кизалова.
   - Нет, братья, благодарю, я недавно оттуда, - отозвался Поссевин. - А вы, должно быть, и есть следственная комиссия из консистории?
   - Верно, брат, - сказал священник постарше. - Это брат Марк, каноник ольмюцкий. А я - брат Симон, новый священник кизаловского прихода.
   - Что ж, добро пожаловать в мирные края, братья.
   - В мирные ли?
   - В мирные, в мирные. Всего-то вам и осталось - сжечь бессмысленный труп.
   - Не одобряет таких действий штатгальтер. Поощрять суеверия - дело худое.
   - Наше главное дело, - наставительно молвил Поссевин, - привнесение покоя в души мирян. А уж каким образом - дело второе.
   - И то верно. А как звать тебя, брат? Кого помянуть в молитве?
   - Помяните брата Антония, Поссевина, - кратко ответил иезуит.
   - Поссевина? - взволнованно переспросил каноник Марк. - Но...
   - Езжайте, братья с Богом, - сурово сказал иезуит, предостерегающе поднимая руку. - С Богом.
   Коляска тронулась. Поссевин повернулся, посмотрел на березу, махнул рукой и пошел к карете.
   4
   Из депеши папского нунция Генриха фон Гонди:
   "В городе Вердюне, некой молодой девице 15 лет по имени Николь Авбри явилось привидение, которое выдавало себя за ее дедушку и требовало, чтобы она за упокой его души совершала молитвы и служила обедни. На глаза людей, стерегущих ее, она часто переносилась в какие-нибудь другие места. Не оставалось никакого сомнения, что все это делается злым духом. Но ее только с большим трудом могли убедить в этом. Епископ Лионский приказал совершить над ней заклинания и по окончании их представить отчет о ходе дела; заклинания продолжались более трех месяцев и совершенно исцелили бесноватую.
   Несчастная вырывалась из рук 9 или даже 10 человек, которые при этом употребляли все силы, чтобы удержать ее; а в последний день целых 16 человек едва могли удержать ее. Когда она поднималась с земли, то становилась твердой, как столб, и в этом случае никакие усилия стерегущих не могли воспрепятствовать ей встать. Она говорила на многих языках, открывала сокровенные мысли, рассказывала о том, что совершалось в самых отдаленных местах и в тот самый момент, когда событие совершалось. Многим она истинно указывала на состояние их совести. В одно и то же время говорила она на три голоса и это при языке, высунутом на полфута.
   Некоторое время заклинания производились в Вердюне, а потом епископ приказал перенести их в Лион. Здесь епископ для совершения заклинаний ставил бесноватую на возвышенном месте, которое было устроено в соборной церкви.
   Стечение народа при этом было столь велико, что иногда насчитывалось 10, а то и 12 тысяч человек. Многие приезжали из других стран. Князья и другие великие лица, не имевшие возможности присутствовать лично, присылали от себя уполномоченных с тем, чтобы они потом перессказывали ход дела.
   Я, как нунций Вашего Святейшества, счел необходимым присутствовать лично. Были здесь и послы от Парламента и от высшего парнасского учебного заведения.
   В ходе дела демон, побуждаемый заклинаниями, представил так много доказательств истинности католической веры, действительности Евхаристии, как истинного таинства, и неверности кальвинизма, что кальвинисты, вместо того, чтобы делать возражения против этих доказательств, в жару гнева совершенно растерялись. Еще когда заклинания совершались в Вердюне, в то время, когда бесноватую водили во храм Богоматери, кальвинисты посягали на самую жизнь ее заклинателей. В Лионе, где их большинство, они были еще ожесточеннее и несколько раз угрожали открытым восстанием. Они требовали от епископа и Магистрата, чтобы амвон, устроенный для заклинаний, был разрушен, а процедуры, обыкновенно совершаемые пред заклинаниями, прекращены.
   Демон же был теперь горд, дразнил и поносил епископа. Кальвинисты потребовали от Магистрата, чтобы бесноватая для лучшего исследования дела была заключена в тюрьму. Но тут некий врач, по имени Карльер, был обличен в том, что однажды, когда больная лежала в конвульсиях, вбросил ей в рот какие-то порошки, которые она во время припадка продержала во рту и по окончании выплюнула, и которые оказались самым сильным ядом. Это обстоятельство заставило опять возобновить процессии и заклинания. Тогда кальвинисты огласили подложное предписание от г. фон Монтморенси, которым повелевалось прекратить заклинания и в котором вместе с этим делалось приказание королевским чиновникам привести в исполнение это предписание.
   Демон торжествовал, но тут же открыл епископу подлог данного преступления и назвал всех лиц, участвовавших в обмане и говорил, что благодаря слабости епископа, который более подчиняется людям, чем воле Божьей, он, демон, выигрывает время. При этом демон публично объявил, что вошел в девушку против своей воли, по повелению Божьему, с той целью, чтобы или обратить кальвинистов или ожесточить их, и что для него очень тяжело таким образом говорить против себя самого.
   Епископ счел нужным совершать процессии и заклинания два раза в день, для того, чтобы таким образом возбудить в народе большее внимание к делу. Процесс начал совершаться с еще большей торжественностью, чем прежде. Демон чаще стал повторять, что срок его отдален. При этом указывал на причины: один раз епископ пред заклинаниями не исповедовался; в другой раз епископ при заклинаниях был не натощак; в третий - не все общество, не все судьи и другие королевские чиновники были в сборе. Говоря все это, демон изрыгал проклятия на церковь, на епископа, на духовенство и проклинал тот час, когда вселился он в тело девушки.
   Наконец настал кризис. В тот полдень собрался весь город, и епископ произнес последние заклинания. При этом свершилось много чудесного. Епископ хотел приблизить Святые дары к устам бесноватой, демон схватил его за руку, девушка рванулась из рук 16-ти человек, которые ее держали, и подняла их над собой. После сильного сопротивления демон наконец вышел из нее. Она была спасена и прониклась чувством благодарности к милосердию Божию. Зазвучали все колокола, запели "Тебе Бога хвалим". Это был общий праздник для христиан; целых девять дней совершались благодарственные процессии. Установлено было ежегодно, 6 февраля, совершать благодарственную литургию, а все происшествие записать в церкви на барельефе вокруг клироса.
   Следует отметить, что принц Конде, по внушению некоторых из своей секты, призывал к себе девицу Авбри и каноника д'Эспинуа, который все время неотлучно присутствовал при заклинаниях. Принц допрашивал ту и другого порознь, употреблял угрозы, обещания и всевозможные меры, но не для того, чтобы открыть действительный обман, а с тою целию, чтобы во что бы то ни стало взнести на них обвинение в обмане. Он зашел даже так далеко, что предлагал канонику великую награду за то, чтобы тот согласился переменить свое вероисповедание. Но ничего не смог добиться от людей, которые так ясно, так непосредственно видели дела Божия милосердия и силу своей Церкви. Твердость каноника и наивная правдивость девицы доказывали только саму истинность факта, принцу неприятного. И в минуты нового припадка злобы он приказал арестовать девицу Авбри и заключить ее в одну из своих темниц, где она и находилась, пока наконец родители не обратились с жалобой на такую несправедливость к самому королю, вследствие чего она и была выпущена на свободу.
   Отрадно отметить и то, что под влиянием всего произошедшего многие кальвинисты обратились к католической церкви..."
   И так далее.
   5
   Истоки же этого "и так далее" заключалось вот в чем.
   Мы сидели в нижнем буфете ЦДЛа с самым, наверное, работящим из современных литераторов, Сашей Торопцевым. Я пил пиво, а он - водку. Или наоборот?
   Конечно, наоборот. Поскольку именно я оказался чересчур говорливым.
   - Представляешь, Саш, вычитал - Рима-то не было!
   - Ты с этим полегче, - звонко щелкнул он по стеночке рюмки.
   Вру. Никогда бы так Саша не сказал. Проклятый авторский произвол!
   - Расскажи, - вместо этого деловито предложил он.
   - Ни Рима, как такового, ни названия, ныне существующего, не было. Где находился настоящий Рим, и как он назывался по-настоящему - почти никто не знает и не знал. Рим - одно из многих наименований таинственного и священного города. Будь здоров!.. - Я закусил черным хлебцем с лоснящейся селедочкой. -...Однажды проболтался о месте и имени града Валерий Страбон... Так тут же сгинул, умер загадочной смертью!
   Саша в ответ изложил мне много интересного насчет Средневековья. Саша ужас сколько знает.
   И вот какая у меня мысль, - прервал я его. - Пустить героя по
   средневековой Европе. Пусть прогуляется, Рим поищет. Куда он пропал-то?
   - Ну и куда же, по-твоему? - заинтересованно спросил Саша.
   А, знаю... - Я закурил. - Силы тьмы обманули его...
   Заставили заниматься не тем... Сражением с вымышленным злом! С выдуманными демонами и бесноватыми, с ведьмами и колдунами! С виртуальным злом! - осенило меня. - Вот бы еще такого колдуна мне в супротивники к герою... И несчастную любовь, и костер инквизиции в конце... А?! Тот, другой герой, Людовик, вспоминает обо всем, стоя на костре... А хворост в костер подбрасывает его любимая, раскаявшаяся и изверившаяся во всем...
   Пиши роман. Идея хорошая, - одобрил Саша. - О третьем
   Риме что-нибудь завернешь... Тема богатая.
   Задумался я. Плеснул в рюмочку.
   - Да... Пиши... Как писать-то? - Пошел я еще и на попятный. - Ведь если нынешним языком излагать - глупо. А тем, средневековым... И не знаю я его, и непонятно будет... Да и где героя взять? Как он там, в Европе очутился? За каким его туда понесло?
   - Да, - согласился Саша. - Просто так он там оказаться не мог. Нужны веские основания. А знаешь что.., - с энтузиазмом начал было он.
   Но в разговор внезапно влез Федор. Бесцеремонно влез. Что делать, мой герой таков. И потребовал продолжения. Очень уж его заинтересовала судьба Людовика и Мадлен. Сентиментален оказался, что никак не входило в мои первоначальные планы. Я заупрямился. Саша с уважением оглядел плечи Федора и сказал:
   Да дай ты ему... Продолжение дай. Не отстанет же. А я тебе
   пока расскажу о потерянном времени...
   6
   К намерению Федора посетить Виттенберг, этот "Рим еретиков", иезуит отнесся прохладно.
   - Виттенберг? Убогий, бедный и грязный городишко, - презрительно сказал он. - Там все дороги, улицы и постоялые дворы полны нечистот. Люд варварский, ни в чем толка не знает, разве что в пиве. Да купечество... с доходом на три геллера. В общем, рынок без народа, город без горожан. Жизнь на грани цивилизации.
   - Но я слышал о богатом собрании святых реликвий саксонского курфюрста Фридриха...
   - Ох уж эти реликвии, - скривился Поссевин. - Прямо эпидемия какая-то. Теперь с Востока везут горы камней, собранных "на самой вершине Голгофы"; стога сена "из ясель, где родился Иисус"... Чего стоит одна "яма, в которой крепился крест Господень"!
   - Яма? - удивился Федор.
   - То ли еще встретится! Я получил послание от Спалатина. Он осмотрел все виттенбергское собрание. Я специально себе пометил... Вот. Он пишет, что насчитал там 5005 священных предметов, среди которых: обугленная ветвь от горящего куста, в виде которого Бог явился Моисею; 35 обломков креста Христова; по меньшей мере 200 вещей, некогда принадлежащих Богоматери; а также мумифицированный труп одного из невинных вифлеемских младенцев, зарезанных по приказу царя Ирода. Спалатин не поленился посчитать, что человек, обошедший виттенбергское собрание и прикоснувшийся к каждой святыне, получает освобождение от мук чистилища сроком на 127800 лет!
   - Придется обойти и прикоснуться, - сказал Федор.
   - Ладно, со мной-то не хитри, - с улыбкой сказал Поссевин. - Небось, по следам безбожного Лютера пройти хочешь? Ваш государь-надежа, видать, не больно уверовал в расписанную мною картину могущества папы? А? Вот и засылает шпиона, так? Между нами?
   Карета одолевала последние версты пути по земле австрийских Габсбургов. Впереди вставали баварские отроги Альп.
   - Да ведь у вас, иезуитов, наушники, чай и при нашем дворе имеются, спокойно отвечал Федор. - И стало быть знаешь ты обо мне все, или почти все. В шпионах я не числюсь. Хоть и состою в посольском приказе, да ведь это благодаря дядьке, пожалел сиротинушку, пристроил. Ну и способности к языкам, конечно, не помешали. Однако ж человек я простой. И направлен в Европу для расширения кругозора, да ради удовлетворения любопытства царя-батюшки.
   - Простой, как же, - пробормотал Поссевин. - По крайней мере, давай до Аугсбурга доедем. Оттуда тебе проще будет решать, куда дальше.
   - Зачем мне Аугсбург? - лениво проговорил Федор. - Нам ваши Фуггеры-богатеи, ни к чему. От них-то нам ни гроша не перепадет. Я лучше пешим ходом, вдоль границы, через Дунай...
   - Простой-то простой, а про Фуггеров наслышан, - усмехнулся Поссевин. - И откуда такие познания у сиротинушки со способностями к языкам?
   - Интересовался, - пожал широкими плечами Федор. - Надо же представление какое-никакое иметь, куда направляешься. Мало ли...
   - Вот именно, мало ли, - предостерег Поссевин. - Один идешь, а на дорогах крестьяне-то ой как шалят. Их "Башмак" вовсю по Германии разгуливает.
   - Надо же, "Башмаком" свою дружину окрестили, - задумчиво сказал Федор. - У нас бы "Лапоть" был... Ну да мне все едино. Что с меня взять? Он провел крепкой ладонью по короткой русой бороде. - Не купец я, не... поп какой-нибудь, папский каплун, просим прощения, торгующий индульгенциями. А правду говорят, много его святейшество хапнул, торгуя всего лишь бумажками?
   Поссевин поиграл желваками, но опыт подсказал ему не затевать спор. Миновав пограничный пост, карета покатила по землям Баварии.
   - Ладно, как найти меня, знаешь, - сказал Поссевин, когда карета остановилась у моста через безымянный приток, верстах в двадцати от Розенхейма. - Рекомендательные письма я тебе написал. Держи. Ступай с Богом.
   Федор спрыгнул с подножки, карета покачнулась.
   - И вам счастливо добраться, - сказал он, потягиваясь и разминая затекшие мышцы. - Непременно передам государю о заботе вашей.
   - Вот-вот, передай. Да всю правду поведай о том, что узришь в землях немецких. Обо всех мелких княжествах, дури их и высокомерии, о нежелании понять, что только в единении...
   Федор посмотрел укоризненно, и иезуит замолчал, захлопывая дверцу. Карета тронулась.
   Серый день стоял над холмами. Сумрачное небо отражалось в неширокой речушке, поросшей по берегам тальником. От моста спускалась к кустарнику тропа и, петляя вдоль берега, исчезала в легкой дымке. Пахло гарью. Должно быть, в полях жгли стерню. А может быть, дымили руины разгромленного поместья...
   Виттенберг действительно привлекал Федора. И прежде всего личностью и деяниями Лютера, доктора Мартинуса. Русский двор настороженно следил за Реформацией, за религиозными битвами в Европе, за противостоянием католической церкви и народившегося лютеранства, поднимающего ужасающую волну крестьянского слепого и безжалостного бунта.
   Сама природа в Европе в те годы сбивалась с толку. В феврале цвели вишни, а бабочки летали, как летом. В пасхальные недели обрушивались морозы. Гибли посевы, и к осени начинался мор. В Швабии, Баварии и Австрии свирепствовали эпидемии. Множились слухи о чудовищных несуразностях. Всюду жаловались на рождение уродов: шестипалых детей, телок о двух головах и ягнят без копыт. Над деревнями бились в воздухе между собою аисты; стаи галок налетали на стаи ворон. Пророки-перекрещенцы, бродившие по городам и селам, твердили, что близок вселенский переворот, после которого наступит тысячелетнее царство справедливости и братства...
   Из представленного длинного списка детей дворянских и служивых государь тщательно выбирал нужного человека. Требования предъявлялись архисерьезные: наличие ума, образованности, способности к объективности суждений; преданность царю, вере и отечеству; неучастие в интригах; отсутствие влиятельных родственников; личное мужество и умение постоять за себя в трудной ситуации и т. д.
   - Никому нельзя довериться, - мрачно посетовал государь, когда предстал пред ним Федор. - Тебе я тоже не доверяю. Но меньше, чем прочим. Иди, зри, запоминай. Что есть Европа? Что есть нынешнее католичество? Лютеране сильны ли? Кальвинисты? Крепок ли Рим? Много ли крови от него ждать? Что-то неладное там творится... Отчего так силен демонский дух оттуда? От посольских наших толку мало - они только при дворах и обитают. Послал бы я какого-нибудь попа, да ему вера наша глаза застит, то, чего и не было, увидит. То, чего и не слышал, расскажет... И не пора ли нам Третьим Римом быть? Поедешь с Поссевином. Он, слышь, прибыл нас католичеством прельщать. И поскольку надежды сей еще не потерял, помощь тебе окажет. Я же от тебя, в случае чего, отрекусь. Понял ли?
   Из душных, пропитанных черным коварством царских покоев Федор вышел на свежий воздух двора и устремил взор свой на Запад, туда, где лежала, корчась в тяжелых судорогах, Европа.
   7
   Людовик Гофре вспоминал...
   В оставшийся ему по наследству дом дяди он вступил жарким июньским утром. Пригороды Марселя плавились под палящим средиземноморским солнцем. Старая заспанная экономка Марта всплакнула, увидев перед собой юного господина, ставшего таким красавчиком. И впрямь, всем хорош выдался мэтр Гофрэ - высок, строен, с густыми длинными черными волосами. Прижавшись к его груди, она смахнула слезу и подняла голову.