Яковлев Александр Николаевич. Осенняя женщина (Рассказы и повесть)

   И они пришли. В скрипе, шорохе и постукивании. В необъяснимых и пугающих звуках. Никуда страх не исчез, хоть и помог я мальчишкам пройти через их собственный.
   Я лежал и шептал про себя: "Господи, какие же мы маленькие в мире Твоем".
   Доля вымысла
   Случилось несчастье. Не очень большое и не очень драматическое. Но все же. На Юрку свалилась дверь от сарая. А ведь я предупреждал его, чтобы он не лазил туда, объяснял, что дверь не на петлях висит, а просто стоит, упертая в косяк. Да разве ему растолкуешь?
   Я выскочил из избы на вопль, извлек Юрку из-под досок, осмотрел.
   - Ничего, - сказал я. - Не вопи. Все в порядке.
   - Да!? - возмутился Юрка. - А это?
   Возле локтя действительно краснела царапина. Царапина как царапина. Таких на мальчишках миллионы. Каждый день. На каждом мальчишке. И никто не делает из этого вселенскую трагедию.
   - Ну, пошли мазать зеленкой. Делать нечего. Чего реветь-то?
   Юрка отскочил от меня.
   - Ты что?
   - А! Она щиплется...
   - Так это недолго. Чуть пощиплет, и все пройдет. Надо только подуть.
   Юрка ненадолго задумывается. Наконец выдвигает требование:
   - А рассказ обо мне почитаешь?
   - Ну... Ради такого случая...
   И мы мажемся зеленкой. И она, как ей и положено, щиплет Юрку за царапину. Мы морщимся и терпим.
   - Ну?
   - Что?
   - Читай.
   - Ох... Ну, слушай.
   И я ему читаю "Две шляпы".
   Он слушает молча, не перебивает, даже не вертит в руках любимую рулетку.
   - Только все это неправда, - говорит он, когда я замолкаю. - И никакой шляпы я не ронял.
   - Ну, шляпы не ронял, - соглашаюсь я. - А остальное?
   - Значит и остальное тогда неправда, - говорит он убежденно.
   Я на секунду задумываюсь.
   - Послушай, - говорю я. - Ты же умный парень. Имею я право чуть придумать? Ведь так же интереснее, правда?
   - Но ведь неправда! - возмущенно возражает он.
   И мы расстаемся на время, очень недовольные друг другом.
   А вечером я иду за молоком к бабе Шуре.
   - Ох, ох, - говорит она, наливая из ведра в банку пенистое желтоватое молоко, - чем же тебе хлопец не угодил? Вроде не озорник, учителя не жалуются... А ты его - срамить... Экий народ пошел, право...
   И она в задумчивости смотрит на банку.
   - Интересно теперь узнать, как ты меня пропишешь, - ворчливо говорит она.
   Что? Да вот хоть бы... Но стоп! Стоп, стоп. Что за деревенская жизнь без парного молока? И я даю себе торжественную клятву писать только правду. Правду о том, что к тому же баба Шура и неграмотная. Не до грамоты ей было. Всю жизнь работала: на детей, на внуков, на колхоз, на государство.
   Но, зато какое молоко дают ее коровы...
   д. Малый Конь, Чернский район,
   Тульская губерния
   4. Вод великих посреди
   ВОД ВЕЛИКИХ ПОСРЕДИ
   Он принадлежал к числу тех счастливчиков, которые еще могли себе позволить потребление натуральных продуктов. В то самое время, когда все уже поняли, что не худо бы остановиться. Остановиться и подумать, что же лучше: прошлое или будущее? Вот как стоял вопрос! И все прекрасно это понимали. Но только дело обстояло примерно так же, как при езде в автомобиле с испорченными тормозами. То есть, можно и понимать, и иметь сильное желание остановиться, но вот, поди ж ты... В общем, будущее и тут оказалось сильнее всех в перетягивании каната. Они, значит, все понимали, а оно тянуло их к себе, да тянуло. Со всем их понятием!
   Ну а он отсиживался в укромном уголку. Сознательно отсиживался, никого из себя не строя. И не вставая ни в какую позу. И лопал себе натуральные продукты. Правда, уже консервированные, но еще в собственном соку.
   Прибой у берегов его островка вел себя мирно, почти бережно - какой смысл бесноваться у такого крохотного клочка суши? Надобно же и Океану где-то передохнуть. А солнце, запущенное на востоке, со свистом проносилось над островком, не вникая в эту убогую жизнь. И удостаивалось за свое равнодушие отдельной вечерней благодарности. И ухалось в воду за ровным, линеечным горизонтом.
   По вечерам, натрескавшись натуральных продуктов, обратив благодарность к солнцу, и справив нужды, он садился в любимое (поскольку единственное) кресло-качалку. Обратившись лицом к натуральному закату, он сдвигал шляпу на лоб так, чтобы поля ее упирались в черенок ароматно дымящейся трубочки. И начинал размышлять. Вот над чем. Так уж случилось, что во все времена солнце воспринималось... как солнце (кроме шуток!) . И отличие одной теории от другой заключалось лишь в стремлении гонять светило вокруг Земли или наоборот. А между тем, можно было бы подумать (он же подумал!), что солнце - это дыра в нашем холодном синюшном мире. А уж сквозь дыру и виден тот мир, вечно золотой от тепла и благодати. И мысль эта грела его больше, нежели диск, уходящий за море.
   - Папаша, - вдруг окликнули его. - Папаша!
   Голос звучал молодо и дерзко. И Папаша (черт с ним, Папаша, так Папаша!) открыл глаза и передвинул шляпу. Указательным пальцем правой руки на затылок, против движения солнца. И увидел одного из этих (чтоб им!) молодых и шустрых, которые как раз и подталкивали, суетясь и надсаживаясь, прошлое в будущее. Хотя ни первое, ни второе в таких услугах не нуждались.
   - Папаша! - сказал он, наполнив окружающее пространство и время тоской и тихим горестным безумием. - В то время, как...
   - Я давно не читал газет, - сказал Папаша. - И отвык от подобных оборотов. Ты ближе к делу.
   - Да вы что! - жестко сказал Юнец. - Сидите тут, а все...
   Папаша сунул ему под нос банку с остатками ужина.
   - Попробуй, потом дорасскажешь. Нам некуда торопиться.
   Юнец, не глядя, хватанул кусок из банки, пожевал, пытаясь что-то говорить. И судорожно проглотил, очевидно, не ощутив вкуса (!).
   - Именно об этом! Мы и хотим, чтобы у всех было такое... Чтобы у всех! Всегда! Чтобы вкусно!
   Папаша заглянул в банку.
   - Кто это мы и кто это все?
   - Вы, я...
   - Вот давай пока и ограничимся. Давай попробуем себя прокормить.
   - Да вы что! В то время, как...
   - Стоп. Ты вообще-то как сюда попал? (В смысле, на кой черт?).
   И тут взгляд Юнца несколько прояснился. И Юнец даже вроде бы начал что-то понимать, присев сначала на корточки, а потом и задницей на песок. Песок был влажный. Но Юнец ничего не чувствовал, так и сидел. А пятно на штанах, должно быть расплывалось. Но ему было не до того. Уставившись вниз, он пальцем медленно вел борозду в песке. Сидел, уткнувшись башкой между коленей и вел, вел борозду. А та наполнялась водой. А потом он почувствовал-таки сырость. И вскочил, отряхивая мокрый, тощий зад, облепленный песком.
   - Что ж, коли так, - сказал он. - Коли так, что ж...
   И уперся взглядом прямо в горизонт. Долго стоял молча, смотрел. Папаша за это время выкурил трубочку, сидя в любимом кресле. Затем выбил из нее пепел в горку такого же пепла, справа от кресла.
   - Высматриваешь-то чего?
   - Должен же кто-нибудь появиться?
   - С этой стороны - никого. Мировой Океан, - подняв большой палец, сказал Папаша.
   Тогда Юнец молча удалился на противоположный край острова - лицом к восходу. Так они и сидели, спиной друг к другу. А горизонт был ровен и пуст со всех сторон. И Папаша еще подумал тогда: "Не угомонится он. Нет, не угомонится".
   - В сущности, - веско сказал Папаша после одного из обедов ( у него, понятно, давно не было случая выговориться). - в сущности, жизнь, это ни что иное, как бегство от страха. История человечества (у меня было время подумать о нем) - постоянный панический забег без финиша. Только у каждого времени свои страхи. Чума, варвары, атомная бомба... Список можно продолжить. Продолжить? Болезни, одиночество, смерть...
   - Происхождение острова - вулканическое, - сказал Юнец, напряженно о чем-то размышлявший.
   "Он не угомонится, - огорченно подумал Папаша. - Нет, не угомонится".
   - Ерунда, слушай дальше. Ведь если взять одного человека (в этом смысле у меня богатый опыт), то он, собственно, тем только и занят, что готовится к одиночеству, тому одиночеству, вечному... Из меня бы вышел проповедник, а?
   - А значит - пемза, - сказал Юнец и поглядел под ноги, и даже топнул ногой, словно жеребец застоявшийся! - Пемза... Но ведь пемза плавает?!
   - Башка, - одобрил Папаша. - Ты - башка. Да только ведь и г... плавает (прямо так и сказал). Однако ж мы - тут!
   Сплюнул от досады, надвинул шляпу на глаза и задремал протестующе.
   - А еще банки, - сказал Юнец вполголоса. - Много банок из-под консервов. Как поплавки. Сделать плот, а?
   Потом нарвал травки, соорудил себе ложе, лег, запрокинув руки за голову и, наблюдая рассеянно за курсирующим светилом, забормотал, обращаясь непосредственно к мирозданию:
   - Конечно, мы несколько поторопились, не без этого. Не стоило так уж наваливаться... Вот и не выдержало, - он даже усмехнулся. Шуму было... словно я родился!
   А Папаша слышал все это, наблюдая через дырочку в шляпе. Он в шляпе специально проковырял дырочку. Раньше не было нужды, а теперь вот проковырял!
   Юнец приподнялся на локте и огляделся. Огляделся совсем заново. Потрогал травку и похлопал по острову. Долго рассматривал Папашу.
   Папаша ухмылялся под шляпой, утешаясь видом в дырочку!
   А потом они оба - Юнец встал, а Папаша приподнял шляпу - посмотрели друг другу в глаза.
   - Надо наводить порядок, - сказал Юнец.
   - То-то же, - сказал Папаша.
   - Ведь это же черт знает что!
   - Так и я об этом! И не один год пройдет, пока мы покончим с этим, вынес приговор Юнец.
   Ночью, при свете безмятежного полнолуния, Папаша грузил в надувную лодку (в хозяйстве все было продумано) запас харчей, инструмент, прочий скарб, необходимый обживающему новые места.
   - В сущности, жизнь есть бегство, - философски размышлял он при этом. - Чего ж тут непонятного? Непонятно одно. Почему бегут не те, кому бы следовало, а?
   Он оглядел островок. На том краю его, что ближе к восходу, на охапке травы, при свете тревожного полнолуния, сквозь сон бормотал свои невнятные проклятия Юнец.
   - Слагаю корону, - сказал Папаша.
   И по тихой тяжелой ночной воде отчалил без единого всплеска (опыт!).
   А Юнец проснулся от одиночества. В бунгало-хранилище , славно потрепанном многолетним храпом Папаши, он обнаружил еще изрядный запас съестного. Кресло стояло на своем месте, храня на сиденье шляпу и трубку для нового владельца. Оставалось сесть лицом к натуральном закату, закурить, надвинуть шляпу на глаза и подумать о том, что солнце...
   И еще ни слова, заметьте, не было сказано о женщине!
   ПЕРЕПОДГОТОВКА
   Сидят все четыре. Друг напротив друга. Четыре девушки, девчоночки. Автобус же - битком. Утро, час пик, все на работу чешут. Только все остальные молча чешут, а эти вчетвером не умолкают, щебечут. Вот о чем, к примеру:
   Ой, чего это?
   Больница, наверно...
   С балконами?
   А че такого?
   Да ну. Ты скажешь. Зачем больнице такие балконы? Там же
   люди лежат-болеют...
   Но тут одна из них стремительно в рев ударилась. Остальные повернулись от окон и спрашивают:
   Ты чего?
   Я ключи забы-ы-ыла...
   Одно отрадно, проявили подруги солидарность. И тоже в рев ударились. Но скоро успокоились. И говорят той, которая успела первой зарыдать:
   - Ну, чего ты? Подумаешь... Мы попросим кого-нибудь дверь открыть. Вон хоть молодого человека.
   И посмотрели они на Ушастого. И стали строить ему зареванные глазки. Ушастый молчал. А они спрашивали:
   Поможете, молодой человек?
   Тут и первая зареванная туда же, строит глазки. Но и против этого Ушастый промолчал. Тогда в голосах их послышались плохо скрытые угрозы:
   Так поможете или нет?!
   И совершенно неожиданно для Ушастого вдруг взволновался весь автобус (пассажиры):
   Вот же бесчувственный! Будто трудно помочь. А девочки,
   может быть, приезжие... Что они подумают о нашем городе?
   Ушастый растерялся. И потому на ближайшей остановке выскочил. А все оставшиеся в автобусе расплющили носы по стеклам, показывая на беглеца пальцами (воспитаньице!) и хохотали, как ненормальные. Водитель тоже, наверное, хохотал, потому что автобус мотало из стороны в сторону. Ушастый чуть было не подумал: "Чтобы вы врезались куда-нибудь, придурки несчастные...". Но мысль эта оказалась греховной, и он не стал ее думать.
   Ушастый слышал об этом городе еще в детстве. Его им тогда пугали. Потом ребенок рос и забывал детское. Когда же вырос, вдруг вспомнил. Детское воспоминание, как и положено, объявилось внезапно, без спросу, словно проснувшись от долгого сна, сладко потягиваясь и утверждаясь в реальности. Потому что появилась потребность побывать в том городе. Потребность малая, но неотложная. А то бы ни за что Ушастый добровольно туда не отправился.
   По пути к нужному учреждению Ушастый постарался ни с кем не общаться и ни на что не обращать внимания. Просто опустил голову, да так и шагал. И со стороны, возможно, походил на чокнутого. Ну да ведь им не привыкать, думал он.
   У больших стеклянных дверей увидел медную вывеску. Успокоился.
   Вестибюль встречал прохладной пустотой и пустыми вешалками гардероба. Ушастый решил, что рано заявился. Вот и хорошо, первым буду. И руководствуясь указателями, двинулся к кабинету 22. Именно там, по слухам, могли разрешить все проблемы Ушастого.
   И указатели не подвели. Вот дверь. И фамилия на ней: "Иванков. Часы приема...".
   Ушастый глянул на часы. Вспомнил, что называли ему другую фамилию Иванов. Может напутали. Но с этого и начал, едва приоткрыв дверь:
   Доброе утро, - сказал он. - Вообще-то мне нужен
   товарищ...хм... господин Иванов. Прошу прощения, если ошибся...
   В комнате, очень похожей на те кабинеты, которые Ушастый
   видел во многих других учреждениях, сидели двое. Один, беленький, за столом. Черненький - перед столом. Судя по запаху, они только что пили кофе. Причем, при появлении Ушастого, черненький подавился и зашелся в жутком кашле:
   Какого... кха-кха... без стука... так тебя... кха-кха...
   Беленький приподнялся в кресле, сказал Ушастому:
   Доброе утро. Вы не ошиблись. Проходите, пожалуйста.
   И трахнул черненького по спине. Да здорово так трахнул. У того аж челюсть изо рта вылетела. И пока черненький, не переставая кашлять, искал под столом и креслами свою запчасть, беленький вышел из-за стола и пошел к Ушастому, протягивая руку. Под ногой у него что-то хрустнуло. Черненький под столом заплакал. Кашлял и плакал. И ужасно жалко было его, дурачка.
   Беленький тряс руку Ушастому, весело оглядывал его голубыми глазами и говорил без умолку:
   Очень рад. Сделаем все, чтобы помочь вам. И не надо так
   напрягаться, тут не сетевой маркетинг... Ха-ха... Насчет же путаницы с фамилиями... Тут дело вот в чем. Мы учитываем психологический фактор. Иванов - фамилия очень распространенная. Не так ли? И потому возникает некая, что ли, безликость в ваших взаимоотношениях с нужной вам структурой. Отсюда и за результат спросить некого. Вот мы и внесли поправочку. После консультаций со специалистами, - он значительно поднял палец. - А то иди потом, ищи Иванова. Вон их сколько!
   И он махнул рукой в сторону хнычущего черненького, собиравшего в носовой платок осколки челюсти.
   - Впрочем, прошу, - сказал беленький, предлагая кресло.
   Ушастый сел, вытирая лоб носовым платком. Беленький тут же захохотал. И даже черненький шепеляво прихихикнул. Ушастый же твердо решил про себя ничему не удивляться.
   А беленький кончил хохотать, вытаращился на посетителя, словно только сейчас заметил его присутствие, потом почесал в затылке и довольно грубо сказал:
   Ну-ка, встань!
   Ушастый послушно встал. Беленький проворно перевернул кресло и уставился на одну из задних ножек. Та оказалась подпиленной.
   Некачественная работа, - укоризненно сказал беленький,
   доставая из-за пояса ножовку. - Надеюсь, никому не скажешь?
   Конечно, я никому не скажу, - успокоил его Ушастый. - У
   меня небольшой вопрос. Дело в том...
   Вот и отлично, - сказал беленький, убирая ножовку. - Вам
   будет о чем поговорить. А я вынужден вас покинуть. Извините, дела.
   Беленький ушел, и Ушастый больше никогда его не видел.
   Не понимаю, почему ты не обиделся, - возмущенно сказал
   черненький, садясь за стол.
   Да нет, я обиделся, но...
   Вот только попрошу без угроз, - серьезно сказал черненький.
   Тут и телефон зазвонил. Черненький поднял трубку, послушал и передал Ушастому. Оказывается, звонил беленький, предупредить:
   Ты лучше его не раздражай. Собственно, от него и зависит
   решение твоего вопроса.
   Позвольте, - сказал Ушастый изумленно. - Но как же тогда
   понять ваше поведение?
   А я принципиально выбираю себе таких друзей, - заметил
   черненький, отбирая у него трубку. - Мужественных, не раскисающих в трудную минуту. Ах, если бы все наши друзья были такими.
   Он мечтательно посмотрел в потолок.
   А... а вы давно его знаете? - осторожно спросил Ушастый.
   Первый раз вижу, - решительно ответил черненький.
   В общем, Ушастому стало не по себе.
   Так кто же из вас Иванов?! - взмолился он.
   Конечно же я, - сказал черненький. - Но не Иванов, а
   Иванков. Так и на двери написано. Можете выйти, проверить...
   Я верю, - поспешно сказал Ушастый, опасаясь, что как только
   выйдет, произойдет еще что-нибудь неприятное. - Но как же тот, беленький? Он говорил, что...
   Ты еще не знаешь этих придурков, - понизив голос и
   склонившись над столом, сказал хозяин кабинета. - Такое выкинут, только держись...
   А, - обрадовался Ушастый. - Так вы тоже не местный!
   Да нет же, - рассердился Иванков. - В том-то и дело, что
   местный. Потому и смею судить со всей объективностью. Что же тут непонятного?
   Ушастый устал и отупел. И сказал:
   Не будем спорить. У меня к вам совсем небольшой вопрос.
   Вам, я думаю, не составит труда разрешить его. А разбираться в ваших проблемах - увольте.
   И вот все так, - назидательно сказал Иванков, доставая
   Носовой платок с осколками и баночку клея. - Все. Никому до нас нет дела. Хапнут кусок полакомей - и ходу. А мы тут расхлебывай. - Он горестно покачал головой. - Сожалею. И весьма. Но разрешить ваш вопросик прямо сейчас, с ходу - не могу.
   Отчего же? Это совсем несложно, - чуть ли не взмолился
   Ушастый. - Вот все документы. Даже налоговый номер. Скажите только...
   Вы не понимаете, - прервал его черненький Иванков. - В свое
   время, давно, нас упрекали за бездушное отношение к посетителям. Справедливо упрекали, всю систему, нельзя не признать. И теперь каждый пришедший к нам окружен вниманием. Вот так. А вы думали, мы тут дурака валяем?
   И улыбнулся во все тридцать два зуба!
   Черненький выписал Ушастому кучу направлений и предписаний: в гостиницу, на анализы и т. д. Ушастый, сирота с детства, и не подозревал, что столько людей жаждут его видеть! Он даже попытался протестовать, ссылаясь на скромность своей персоны. Но Иванков отметал всяческие возражения:
   Вы сейчас наш гость. И мы обязаны. Понимаете? Обязаны, по
   заверениям специалистов, быть вежливыми и внимательными по отношению к вам. Таковы неумолимые законы работы с клиентом. Вот уедете из нашего города - хоть удавитесь! А пока...
   Одно утешило Ушастого - гостиница оказалась в том же здании,
   только вход со двора.
   Номер (отдельный, со всеми удобствами) отвели мгновенно! Запросили недорого!
   Когда Ушастый осваивал телевизор, в дверь номера вежливо постучали. Ушастый внутренне подобрался, ожидая подвоха. Но вошла... Нет, вплыла, как ансамбль "Березка", очаровательнейшая из всех когда-либо виденных им представительниц прекрасного пола. Она со звоном хлопнула длиннющими ресницами и мелодично проворковала:
   Ты ведь не собираешься приставать ко мне с глупостями? А я
   всего лишь постелю тебе постельку и уйду. И если ты будешь умничкой и лапой, то я, возможно, полюблю тебя. И мы поженимся? Согласен?
   Ушастый сглотнул и молча распахнул объятия.
   А вот и спокойно, - продолжила чаровница. - Давай
   Посмотрим на вещи трезво. Почему бы нам и не создать счастливую семью?
   Моя семья-а-а, - проблеял Ушастый.
   Точно. А значит, ты не безнадежен. Потому что, в сущности,
   что мужику надо? Красивую и глупую бабу. Согласись, что хоть в нашем городе, хоть в любом другом, но жениться ты будешь, исходя именно из этого принципа. На столь сложное предложение внимания не обращай. Глупость свою я тебе гарантирую. Насчет же красоты...
   Она повернулась так и эдак. Ушастый потрясенно молчал.
   Вот и хорошо. Ну а коли уж речь зашла о серьезном чувстве,
   оно должно пройти испытание. У тебя направления на анализы есть? Вот и ступай. А я буду ждать тебя... Веришь?
   И больничный флигелек располагался тут же, во дворе. Отсутствием больных даже припугивая!
   В полутемном кабинете врач приказал Ушастому оголиться до пояса и встать в рентгеновскую установку. Ушастый влез и стал думать о словах той женщины из гостиницы.
   Кому говорят?! Иди сюда! - надрывался врач.
   Ушастый вылез из аппарата.
   Сам смотри, - сказал врач сердито, указывая на зловеще
   мерцающий пустой экран. - Видишь что-нибудь?
   Ушастый внимательно изучил экран.
   Нет, - признал он. - Не вижу.
   То-то и оно, - осуждающе сказал врач. - И откуда вы такие
   только беретесь?
   Но позвольте, - попробовал возразить Ушастый. - Что ж так
   то смотреть? Вы подождите, я опять туда влезу и...
   Поучи жену щи варить, - сказал врач, явно намекая на
   грядущие изменения в судьбе Ушастого. - Что влезешь, что не влезешь один хрен. Пусто. Понял, грамотный? Или по голове постучать?
   Ушастый, не понимая причин его раздражения, не стал спорить. Оделся и пошел к выходу.
   Попросите, пожалуйста, следующего, - услышал он вслед.
   Оценив его вежливость, Ушастый вышел в коридор и никого
   там не обнаружил, о чем и сообщил, вернувшись, врачу.
   Раз, два, три, - сказал тот негромко. - Я спокоен.
   И швырнул в Ушастого настольную лампу. Тот поспешно
   скрылся, оставив медика в полной темноте, изрыгающей проклятия.
   Так Ушастый посетил и остальных эскулапов. Визиты прошли примерно одинаково. Но все безоговорочно признали его абсолютно, то есть, девственно здоровым. Некоторых тошнило.
   Ушастый вернулся в номер радостным, но избранницу и избравшую его не застал. И потому выглянул в коридор.
   И потому выглянул в коридор. Дверь номера напротив тут же с треском захлопнулась. Но Ушастый чувствовал, что человек стоит прямо за дверью. И может быть даже рассматривает его в замочную скважину. Ушастый на цыпочках подошел к порогу, послушал чужое прерывистое дыхание и тихо спросил:
   Это вы?
   Дверь стремительно распахнулась, и сильная рука бесцеремонно
   втащила его за шиворот в темную комнату.
   Только пикни, - произнес грубый мужской голос. - Видали
   Мы таких. Быстро отвечай: местный?
   Приезжий, - просипел Ушастый.
   Незнакомей отпустил ворот и включил свет. Перед Ушастым
   стоял мужчина богатырского телосложения, с взлохмаченной головой и горестным взглядом. Из одежды на нем имелись только зеленые плавки. Ушастого ужаснуло обилие растительности на торсе незнакомца. А тот вдруг бросился обнимать гостя.
   Брат, брат, - твердил мужчина, захлебываясь, и слезы его
   ручьями текли за воротник рубашки Ушастого. Тот еле выбрался из его джунглей.
   Да в чем дело-то? - поинтересовался Ушастый, сам крайне
   взволнованный.
   Брат, - прозвучало сквозь всхлипывания. - Взываю к
   состраданию. Подобно тебе, прибыв в этот город с самыми благими намерениями, остался в чем видишь. Посмотри вокруг...
   Ушастый огляделся. В номере ничего не было! Кроме ванны,
   обычной чугунной эмалированной ванны. Стоящей почему-то посреди комнаты.
   А у меня бицепс - пятьдесят два сантиметра-а, - шмыгнул
   носом незнакомец.
   Страшная догадка посетила Ушастого.
   Неужели она и у вас стелит постельку? - шепотом спросил
   он, осматривая внушительные телеса.
   Какая постелька, приятель, - воскликнул богатырь. - Ты
   посмотри вокруг, посмотри внимательно. Разуй глаза-то! Какая постелька? Пусто. Сечешь? Фантастика.
   Он указал на ванну. Осторожно указал. Как на заминированную.
   Корыто видишь? Ну, так вот. Стоит туда что-нибудь
   положить, как исчезает бесследно.
   Ушастый, стараясь ступать тише, подошел к ванне. Из отверстия
   слива торчала пробка. С обрывком цепочки.
   Зачем же ты... вы туда все положили? - кажется, резонно
   поинтересовался он.
   Да я сначала галстук туда уронил. Случайно, - пояснил
   незнакомец. - А потом уж из любопытства. Клал и клал. А оно исчезало и исчезало. Прикинь? Ведь правда, интересно? А?
   Ушастый не очень поверил. Уж больно дорогой интерес получался.
   А как же плавки? Валил бы до кучи, - с подозрением сказал
   он.
   Грешно тебе, брат, смеяться. А ты вот возьми и проверь.
   То есть? Тоже снять с себя все и бросить?
   Почему? Брось что-нибудь не очень нужное.
   Извините, - хмыкнул Ушастый. - мне кажется, вы меня с кем
   то путаете. Я здесь по пустяковому, в сущности, делу. Не местный... Они, вполне возможно, смогли бы...
   Богатырь обиженно засопел.
   Хочешь оставить меня одного в беде? Не ожидал. Я может с
   ума тут схожу, а разные... Вламываются в номер... А у меня вон бицепсы пятьдесят два сантиметра...
   Он сжал кулачищи и сделал шаг вперед. Наверное ему
   действительно очень хотелось убедиться в своей правоте.
   Ушастый подумал и снял носки. В чемодане у него еще оставалась запасная пара.
   Вот это по-нашему! Бросай, - азартно произнес волосатый.
   А теперь отворачиваемся. Айн, цвай!
   Они обернулись. Носков как не бывало.
   Вот сукины дети! - восхитился богатырь. - Ну, надо же,
   какую сантехнику производят. И ведь не "Самсунг" там какой-нибудь, а наша, отечественная!
   Ушастый озадаченно таращился на эмалевую, в желтых потеках эмаль. Носков он не жалел. Но он совсем забыл... И потому хлопнул себя по лбу...