Из послания Папы Григория IX к Архиепискому Майнскому, Епископу Гильденгеймскому и доктору Конраду:
"Когда они привлекают кого-нибудь в свою секту, и когда новичок в первый раз является в их сборище, он, прежде всего, видит здесь лягушку необыкновенной величины, - величиною с гуся или даже больше. Они целуют эту лягушку - одни в рот, другие в заднюю часть. Потом представляют новичка какому-то бледному изможденному человеку, до того худому, что он кажется состоящим из одних костей да кожи; новичок целует этого человека, чувствуя при этом, что тот холоден, как лед. После этого поцелуя новичком овладевает забвение о вере. После этого сообща совершается празднество, причем позади статуи, которая обыкновенно находится в месте еретических собраний, ложится какая-то черная кошка. Новичок сначала целует эту кошку, потом председателя собрания и, наконец, всех других, кто признан достойным этого. Несовершенные получают поцелуй только от одного начальника собрания; за сим новичок дает торжественный обет послушания. После этого тушатся свечи, и еретики предаются всем возможным видам разврата. Ежегодно на праздник Пасхи они принимают тело Христово, приносят его во рту домой и выбрасывают в отхожие места... Они веруют в Люцифера и говорят, что Бог низвергнул его в ад несправедливо, посредством коварной хитрости. Они верят, что Люцифер есть творец небесного мира, что некогда он победит своего противника, получит достойную его славу и доставит им вечное блаженство".
14
Людовик Гофреди вспоминал...
Мадлен выскочила из кустов, когда он подходил к своему дому. Встряхнув кудрями, она с вызовом посмотрела на него. Юноша остановился.
Оба молчали. Стало ясно, что владевшая прежде девочкой решимость постепенно отступает. Ведь раньше ей не доводилось оказываться с глазу на глаз с молодым человеком в отсутствие отца, сестер, мсье Жака.
- Я вам совсем не понравился? - негромко спросил Людовик.
Мадлен вспыхнула и потупилась. Но тут же рассердилась на себя и с досады притопнула ножкой, обутой в кожаную туфельку. Голубые крупные банты на носках обувки перепачкались зеленью и намокли, бессильно обвиснув.
- Откуда вы узнали про дождь? - требовательно спросила она.
- Так... случайно.
- Но зачем было говорить? Зачем?
- Сорвалось, - улыбаясь про себя, сказал Людовик. - Я просто поддерживал беседу.
Девочка задумалась, затем вновь встряхнула кудрями.
- Но значит... значит, вы были в поле... тогда?
- Да, - признался Людовик.
- И все видели?
- Да.
- И прятались, подсматривали и подслушивали, - негодующе перечислила Мадлен. - Как гадко!
- Я... я боялся испугать вас неожиданным появлением.
- Вы всегда подслушиваете и подсматриваете? - Не простила его девочка. - Разве мама не говорила вам, что это нехорошо?
- У меня нет мамы. Я вырос сиротой.
Взгляд Мадлен смягчился.
- Вот и у меня мамы нет, - сказала она. - Но все равно... нехорошо.
- Согласен. Прошу прощения, - мягко сказал Людовик. - Но, тем не менее, меня не перестает волновать этот... дождь... Вы доверяете мсье Жаку? - внезапно спросил он. - Если до ушей инквизиции дойдет слух о ваших... проказах, вам несдобровать. Вы понимаете?
Девочка дерзко передернула плечиками. Ее огромные голубые глаза обратились к небу, столь же голубому, безоблачному. Без устали звенел жаворонок.
- Я исповедовалась отцу Франсуа. Он не стал бранить меня. Правда, сказал, чтобы я никогда больше не занималась этим. Но что плохого в дожде? Все страдают от засухи. Разве Господу угоден голод? Разве радуется Он несчастьям ни в чем не повинных крестьян? Да, они глупы, грубы, невежественны, пьют и колотят своих жен, - она устремила взгляд на юношу, и детей... Но... Они заблуждаются, и Господь о том ведает. И знает, что они не заслуживают кары, и уж тем более - их семьи. Немножко дождя, - она пожала плечами, - капельку... кому это помешает?
Людовик слушал и любовался ею.
- Отец же Франсуа, - понизила она голос до шепота, - уговаривает отца готовить меня... в монастырь!
- Почему в монастырь? - обеспокоенно спросил Людовик. - И откуда вам это известно? Его сиятельство рассказывал?
- Нет, - замялась Мадлен. - Узнала... Так, случайно.
- Подслушивали? - заговорщически подмигнул Людовик. - А ведь это нехорошо. Разве мама вас не учила? Но все же, почему отец Франсуа хочет отправить вас в монастырь? Должно быть, вы большая шалунья?
- Ах, оставьте, - рассердилась Мадлен. - И вы разговариваете со мной, как отец и сестры... Как с малышкой. А ведь мне уже десять лет. Десять!
- Я вовсе не хотел вас обидеть, - торопливо заверил юноша. - И мне действительно очень интересно узнать причину решения отца Франсуа. Неспроста же он заговорил о монастыре...
- Хорошо, я скажу, если только вы поклянетесь никому не рассказывать!
-Клянусь! - торжественно заверил Людовик.
- Ну, так вот, - девочка, оглянувшись, подошла почти вплотную. - Отец Франсуа сначала долго разговаривал с папой о маме. Я не все поняла... Вернее, плохо было слышно, - добавила она быстро, слегка покраснев. - Но он осуждал за что-то, а папа наоборот, защищал. Но защищал не так чтобы очень уж... отчаянно. Он у нас человек... мягкий...
- Я заметил, - не удержался Людовик. - Его сиятельство мне очень понравился именно своей мягкостью, - тут же поправился он.
Девочка подозрительно посмотрела на него, но затем продолжила:
- Затем они заговорили обо мне. И отец Франсуа все твердил, что я уж очень похожа на маму. Будто папа не знает об этом! А потом он сказал, отец Франсуа, что т а к и м людям - место в монастыре. Он не сердился, не спорил с папой, просто... стоял на своем. А папа вскочил с кресла и начал бегать вокруг стола. И сначала молчал... Нет, - неожиданно прыснула она, - сначала он смахнул на пол бокал... Нечаянно... От этого рассердился и стал возражать. Что, мол, случаи бывают разные. И что необязательно каждый раз всему повторяться... Он наговорил еще кучу непонятных слов. Отец Франсуа отвечал спокойно, но тоже, не очень ясно. Я поняла лишь одно: т а к и м место в монастыре. Заладил одно и то же! Ну, каким таким? Словно я чудовище, которое надобно посадить в клетку! - Мадлен еще раз топнула ножкой. - Ерунда какая-то!
- Так, так, - задумчиво проговорил Людовик. - А куда вы сейчас направлялись, позвольте вас спросить?
Девочка смутилась.
- Просто... прогуляться.
- В одиночестве? Неужели с тех пор, как я уехал отсюда, нравы местных барышень так сильно изменились? И им дозволяется гулять без сопровождающих?
- Ну, - девочка махнула рукой, - дядя Жак такой.. нудный. Он добрый и заботливый. Но ничего мне не дозволяет, - добавила она со вздохом. - А так интересно гулять, где вздумается... Думать о разном...
- О чем же?
- О разном, - не стала уточнять Мадлен. - О многом разном. вот раньше, когда мы гуляли с мамой..., - она осеклась, словно затронув запретную тему.
- Тогда, может быть, мне будет дозволено проводить вас? - предложил Людовик.
- О нет! - воскликнула Мадлен. - Это все равно нехорошо, с незнакомым... Как и одной.
- Мы, в общем-то, знакомы, - напомнил Людовик.
- Нет, - торопливо сказала она. И извиняющимся тоном добавила: - В другой раз, хорошо? А теперь я, пожалуй, побегу домой. Наверное, уже хватились.
И она быстренько зашагала в сторону графского поместья. Людовик проводил ее хрупкую фигурку, мелькающую среди высокой травы и кустарника задумчивым взглядом. У самых ворот девочка вдруг обернулась и помахала рукой, будто зная, что он стоит и смотрит вслед...
После ужина он взял с собою наверх запас свечей, расставив их по всему дядиному кабинету. Но зажег лишь ту пару, что в подсвечниках стояли по краям стола. Между ними, на вчерашней странице раскрыл он ту же инкунабулу.
- Испытай силу слов! - пробормотал он, разглядывая по-прежнему недоступные пониманию символы, знаки и буквы.
За дверью послышался скрип ступеней, причудливые голоса. Людовик захлопнул книгу, но тут же устыдился собственного поступка.
- Кого мне бояться? - с вызовом, но все же негромко произнес он.
- Мой господин, - пропел за дверью голос Марты, - к вам отец Франсуа.
Людовик подошел к двери и широко распахнул ее.
- Да, да, прошу вас, святой отец, - проговорил он в полумрак лестницы.
Марта отступила в сторону, пропуская высокую темную фигуру. Людовик склонил голову, и вошедший благословил юношу.
- Я узнал о вашем приезде от его сиятельства, - звучным баритоном произнес священник.
Людовик поднял взор и увидел перед собой очень молодо выглядевшего мужчину.
- И счел своим долгом посетить ваш дом, - продолжил отец Франсуа, оглядывая кабинет зорким взглядом, не упускающим и мелочей.
- Добро пожаловать в мое скромное жилище, прошу садиться, настороженно сказал Людовик, чувствуя неясную опасность, исходящую от аскетической фигуры гостя. - Собственно, я завтра собирался отправиться в храм...
- Как странно, - прервал его отец Франсуа, не принимая приглашения сесть. - Прошло столько лет, а словно вчера я вошел в эту комнату, столь же слабо освещенную. И на столе лежала та же книга. И ваш несчастный дядюшка, - он пожевал тонкими губами, - так же заверял меня, что вот-вот посетит дом Божий. Но, увы...
Святой отец, перебирая бусинки четок, что-то зашептал.
- Вы часто встречались с дядюшкой? - спросил Людовик, разрушая благочестивое настроение минуты.
- Корю себя за то, что реже, чем следовало, судя по последствиям, скорбно констатировал священник.
- На мой взгляд, - негромко проговорил Людовик, - дядюшка не заслуживал таких последствий.
- Не нам судить, сын мой, - наставительно проговорил отец Франсуа. Как сказано в "Послании Павла к Римлянам": "Всякая душа да будет покорна высшим властям". А ваш дядюшка, упокой Господи его душу, - перекрестился он, - был гордецом, дерзнувшим судить о мироустройстве по-своему. За что и был предан очистительному огню! Как любой нераскаявшийся сектант и еретик! - Решительно объявил он, обжигая Людовика взглядом фанатика. - И возблагодарим Господа, надоумившего его задолго до бесславной кончины перевести купчую на дом на ваше имя, иначе...
- Интересно, кто же написал на него донос, - сказал Людовик, похлопывая по кожаному переплету книги.
- Не донос, а денунциацию, - поднял палец отец Франсуа. - Так будет правильнее. И о том, что я собираюсь послать сию денунциацию, ваш дядюшка был своевременно уведомлен. И не раз. Не внял!
Людовик отвернулся к окну, дабы скрыть от взора священника цвет ненависти, свинцовой тяжестью плеснувшей изнутри в лицо. За окном до горизонта тянулось поле, безмятежно колышущее готовыми осыпаться тяжелыми колосьями. Средь волнующейся яркой желтизны двигались две фигурки. Одна из них - совсем маленькая.
Людовик повернулся к священнику и заговорил с внезапной яростью:
- Но апостол Павел определенно говорил: "Надо допускать секты". А в Евангелии указано: "Пусть сорная трава растет до жатвы"!
- Осторожнее, юноша, - заиграл желваками на впалых щеках отец Франсуа. - Не стоит ступать на скользкую стезю, по которой уже не удалось пройти вашему предшественнику. И никому не удастся, - грозно предостерег он, вперяя в собеседника длинный указующий перст.
Глядя на него, Людовик вдруг вспомнил о старом неаполитанском предрассудке, о котором некогда рассказывала Марта: "Если у человека глубоко сидящие глаза, это говорит о том, что его голова переполнена самыми удивительными фантазиями". Беспричинно стало весело и захотелось узнать о фантазиях этой головы. А фигура с выставленным пальцем показалась чрезвычайно комичной.
- Простите меня, святой отец, - проговорил Людовик добродушно. - Я не имел права разговаривать в таком тоне с гостем.
- В лице которого ваш дом посетила сама Церковь, - подхватил священник.
Но и он смягчился, видя перед собой раскаявшегося молодого человека.
- Вы молоды, - спокойно и веско заговорил он. - А молодость имеет право на ошибки. Лишь бы они не переросли в неисправимые заблуждения. Но в том и состоит задача пастыря - вовремя вернуть в стадо заблудшую отцу. И потому, прежде всего я посоветовал бы вам избавиться от книг вашего дядюшки. Среди них - мало достойных внимания истинного христианина.
- Я как раз и занимался разбором библиотеки, - сказал Людовик, в глазах которого запрыгали озорные огоньки. - И должен признаться, содержание большинства из них представляют для меня полную абракадабру. Отчего же должен я их бояться?
- Ну, большой опасности они не несут. К тому же самые богомерзкие из них были преданы огню. И все же...
- Взять хотя бы эту, - Людовик вновь раскрыл инкунабулу на известной странице. - Сказано: "Испытай силу слов". Но какая сила может скрываться в этакой бессмыслице?
- Вы почти буквально повторяете одно из наиболее разумных высказываний вашего дядюшки. А видит Бог, я никогда не отказывал ему в уме! И ваш заблудший родственник всегда подчеркивал, что если не знаешь точно, к чему стремишься, то не помогут ни книги, ни советы мудрецов. Именно заблуждение и невежество, а также нежелание прислушаться к слову Божьему и толкают несчастных на поступки неразумные.
- Благодарю вас, святой отец. Я подумаю над вашими словами, совершенно искренне сказал Людовик. - И самым тщательным образом разберусь с библиотекой. И уж постараюсь отличить "истины веры" от "ученых мнений".
16
- Надоела эта бодяга! - возмутился Федор. - Скукота, зубы ломит.
- Понимаю, соскучился по приключениям, - сказал я. - Щас сделаем!
- Нет, - покачал он головой. - Недостоверные мои приключения. Да и я какой-то...
- Ходульный, - сочувственно подсказал Торопцев.
- Во-во, - нехотя согласился Федор.
- Ну, тогда давай продолжим историю Людовика и Мадлен, - как можно мягче сказал я.
Но и это предложение не вызвало у Федора прилива энтузиазма.
- Не хочу, - капризно сказал он. - Не хочу трагического финала. И так уже все понятно.
- Ну, знаешь, - уже не выдержал я. - Хочу, не хочу... Как загоню сейчас... Куда Макар телят не гонял...
- Какой Макар? - заинтересовался Федор.
- Брось, - выступил Саша в роли миротворца. - Давай лучше еще возьмем, посидим, поболтаем...
Но в зале вдруг погас свет. Тут же включился. Буфетчицы давали знак лавка закрывается.
- И тут невезуха, - угрюмо посетовал Федор.
- Что ж, по домам. Работать, - деловито сказал Саша.
- А тебя куда? - тоном таксиста поинтересовался я у Федора.
- К черту. К Старому, - спокойно сказал Федор. - С ним интереснее. Расскажу ему, что ты тут наплел о демонах, - с нехорошей усмешкой добавил он. - То-то повеселится...
ЭПИЛОГ
Саша Торопцев действительно снабдил меня соответствующей литературой. Но и по прочтении ее не смог я решить проблем языка и достоверности происходящего. Сплошной произвол получался!
Ну, ее, эту средневековую Европу... Пусть Саша описывает.
А Федора, ворчащего по поводу моей непоследовательности, я в какое-нибудь другое место отправлю. И пусть он там окажется так же внезапно, как авра леватиция!
"Когда они привлекают кого-нибудь в свою секту, и когда новичок в первый раз является в их сборище, он, прежде всего, видит здесь лягушку необыкновенной величины, - величиною с гуся или даже больше. Они целуют эту лягушку - одни в рот, другие в заднюю часть. Потом представляют новичка какому-то бледному изможденному человеку, до того худому, что он кажется состоящим из одних костей да кожи; новичок целует этого человека, чувствуя при этом, что тот холоден, как лед. После этого поцелуя новичком овладевает забвение о вере. После этого сообща совершается празднество, причем позади статуи, которая обыкновенно находится в месте еретических собраний, ложится какая-то черная кошка. Новичок сначала целует эту кошку, потом председателя собрания и, наконец, всех других, кто признан достойным этого. Несовершенные получают поцелуй только от одного начальника собрания; за сим новичок дает торжественный обет послушания. После этого тушатся свечи, и еретики предаются всем возможным видам разврата. Ежегодно на праздник Пасхи они принимают тело Христово, приносят его во рту домой и выбрасывают в отхожие места... Они веруют в Люцифера и говорят, что Бог низвергнул его в ад несправедливо, посредством коварной хитрости. Они верят, что Люцифер есть творец небесного мира, что некогда он победит своего противника, получит достойную его славу и доставит им вечное блаженство".
14
Людовик Гофреди вспоминал...
Мадлен выскочила из кустов, когда он подходил к своему дому. Встряхнув кудрями, она с вызовом посмотрела на него. Юноша остановился.
Оба молчали. Стало ясно, что владевшая прежде девочкой решимость постепенно отступает. Ведь раньше ей не доводилось оказываться с глазу на глаз с молодым человеком в отсутствие отца, сестер, мсье Жака.
- Я вам совсем не понравился? - негромко спросил Людовик.
Мадлен вспыхнула и потупилась. Но тут же рассердилась на себя и с досады притопнула ножкой, обутой в кожаную туфельку. Голубые крупные банты на носках обувки перепачкались зеленью и намокли, бессильно обвиснув.
- Откуда вы узнали про дождь? - требовательно спросила она.
- Так... случайно.
- Но зачем было говорить? Зачем?
- Сорвалось, - улыбаясь про себя, сказал Людовик. - Я просто поддерживал беседу.
Девочка задумалась, затем вновь встряхнула кудрями.
- Но значит... значит, вы были в поле... тогда?
- Да, - признался Людовик.
- И все видели?
- Да.
- И прятались, подсматривали и подслушивали, - негодующе перечислила Мадлен. - Как гадко!
- Я... я боялся испугать вас неожиданным появлением.
- Вы всегда подслушиваете и подсматриваете? - Не простила его девочка. - Разве мама не говорила вам, что это нехорошо?
- У меня нет мамы. Я вырос сиротой.
Взгляд Мадлен смягчился.
- Вот и у меня мамы нет, - сказала она. - Но все равно... нехорошо.
- Согласен. Прошу прощения, - мягко сказал Людовик. - Но, тем не менее, меня не перестает волновать этот... дождь... Вы доверяете мсье Жаку? - внезапно спросил он. - Если до ушей инквизиции дойдет слух о ваших... проказах, вам несдобровать. Вы понимаете?
Девочка дерзко передернула плечиками. Ее огромные голубые глаза обратились к небу, столь же голубому, безоблачному. Без устали звенел жаворонок.
- Я исповедовалась отцу Франсуа. Он не стал бранить меня. Правда, сказал, чтобы я никогда больше не занималась этим. Но что плохого в дожде? Все страдают от засухи. Разве Господу угоден голод? Разве радуется Он несчастьям ни в чем не повинных крестьян? Да, они глупы, грубы, невежественны, пьют и колотят своих жен, - она устремила взгляд на юношу, и детей... Но... Они заблуждаются, и Господь о том ведает. И знает, что они не заслуживают кары, и уж тем более - их семьи. Немножко дождя, - она пожала плечами, - капельку... кому это помешает?
Людовик слушал и любовался ею.
- Отец же Франсуа, - понизила она голос до шепота, - уговаривает отца готовить меня... в монастырь!
- Почему в монастырь? - обеспокоенно спросил Людовик. - И откуда вам это известно? Его сиятельство рассказывал?
- Нет, - замялась Мадлен. - Узнала... Так, случайно.
- Подслушивали? - заговорщически подмигнул Людовик. - А ведь это нехорошо. Разве мама вас не учила? Но все же, почему отец Франсуа хочет отправить вас в монастырь? Должно быть, вы большая шалунья?
- Ах, оставьте, - рассердилась Мадлен. - И вы разговариваете со мной, как отец и сестры... Как с малышкой. А ведь мне уже десять лет. Десять!
- Я вовсе не хотел вас обидеть, - торопливо заверил юноша. - И мне действительно очень интересно узнать причину решения отца Франсуа. Неспроста же он заговорил о монастыре...
- Хорошо, я скажу, если только вы поклянетесь никому не рассказывать!
-Клянусь! - торжественно заверил Людовик.
- Ну, так вот, - девочка, оглянувшись, подошла почти вплотную. - Отец Франсуа сначала долго разговаривал с папой о маме. Я не все поняла... Вернее, плохо было слышно, - добавила она быстро, слегка покраснев. - Но он осуждал за что-то, а папа наоборот, защищал. Но защищал не так чтобы очень уж... отчаянно. Он у нас человек... мягкий...
- Я заметил, - не удержался Людовик. - Его сиятельство мне очень понравился именно своей мягкостью, - тут же поправился он.
Девочка подозрительно посмотрела на него, но затем продолжила:
- Затем они заговорили обо мне. И отец Франсуа все твердил, что я уж очень похожа на маму. Будто папа не знает об этом! А потом он сказал, отец Франсуа, что т а к и м людям - место в монастыре. Он не сердился, не спорил с папой, просто... стоял на своем. А папа вскочил с кресла и начал бегать вокруг стола. И сначала молчал... Нет, - неожиданно прыснула она, - сначала он смахнул на пол бокал... Нечаянно... От этого рассердился и стал возражать. Что, мол, случаи бывают разные. И что необязательно каждый раз всему повторяться... Он наговорил еще кучу непонятных слов. Отец Франсуа отвечал спокойно, но тоже, не очень ясно. Я поняла лишь одно: т а к и м место в монастыре. Заладил одно и то же! Ну, каким таким? Словно я чудовище, которое надобно посадить в клетку! - Мадлен еще раз топнула ножкой. - Ерунда какая-то!
- Так, так, - задумчиво проговорил Людовик. - А куда вы сейчас направлялись, позвольте вас спросить?
Девочка смутилась.
- Просто... прогуляться.
- В одиночестве? Неужели с тех пор, как я уехал отсюда, нравы местных барышень так сильно изменились? И им дозволяется гулять без сопровождающих?
- Ну, - девочка махнула рукой, - дядя Жак такой.. нудный. Он добрый и заботливый. Но ничего мне не дозволяет, - добавила она со вздохом. - А так интересно гулять, где вздумается... Думать о разном...
- О чем же?
- О разном, - не стала уточнять Мадлен. - О многом разном. вот раньше, когда мы гуляли с мамой..., - она осеклась, словно затронув запретную тему.
- Тогда, может быть, мне будет дозволено проводить вас? - предложил Людовик.
- О нет! - воскликнула Мадлен. - Это все равно нехорошо, с незнакомым... Как и одной.
- Мы, в общем-то, знакомы, - напомнил Людовик.
- Нет, - торопливо сказала она. И извиняющимся тоном добавила: - В другой раз, хорошо? А теперь я, пожалуй, побегу домой. Наверное, уже хватились.
И она быстренько зашагала в сторону графского поместья. Людовик проводил ее хрупкую фигурку, мелькающую среди высокой травы и кустарника задумчивым взглядом. У самых ворот девочка вдруг обернулась и помахала рукой, будто зная, что он стоит и смотрит вслед...
После ужина он взял с собою наверх запас свечей, расставив их по всему дядиному кабинету. Но зажег лишь ту пару, что в подсвечниках стояли по краям стола. Между ними, на вчерашней странице раскрыл он ту же инкунабулу.
- Испытай силу слов! - пробормотал он, разглядывая по-прежнему недоступные пониманию символы, знаки и буквы.
За дверью послышался скрип ступеней, причудливые голоса. Людовик захлопнул книгу, но тут же устыдился собственного поступка.
- Кого мне бояться? - с вызовом, но все же негромко произнес он.
- Мой господин, - пропел за дверью голос Марты, - к вам отец Франсуа.
Людовик подошел к двери и широко распахнул ее.
- Да, да, прошу вас, святой отец, - проговорил он в полумрак лестницы.
Марта отступила в сторону, пропуская высокую темную фигуру. Людовик склонил голову, и вошедший благословил юношу.
- Я узнал о вашем приезде от его сиятельства, - звучным баритоном произнес священник.
Людовик поднял взор и увидел перед собой очень молодо выглядевшего мужчину.
- И счел своим долгом посетить ваш дом, - продолжил отец Франсуа, оглядывая кабинет зорким взглядом, не упускающим и мелочей.
- Добро пожаловать в мое скромное жилище, прошу садиться, настороженно сказал Людовик, чувствуя неясную опасность, исходящую от аскетической фигуры гостя. - Собственно, я завтра собирался отправиться в храм...
- Как странно, - прервал его отец Франсуа, не принимая приглашения сесть. - Прошло столько лет, а словно вчера я вошел в эту комнату, столь же слабо освещенную. И на столе лежала та же книга. И ваш несчастный дядюшка, - он пожевал тонкими губами, - так же заверял меня, что вот-вот посетит дом Божий. Но, увы...
Святой отец, перебирая бусинки четок, что-то зашептал.
- Вы часто встречались с дядюшкой? - спросил Людовик, разрушая благочестивое настроение минуты.
- Корю себя за то, что реже, чем следовало, судя по последствиям, скорбно констатировал священник.
- На мой взгляд, - негромко проговорил Людовик, - дядюшка не заслуживал таких последствий.
- Не нам судить, сын мой, - наставительно проговорил отец Франсуа. Как сказано в "Послании Павла к Римлянам": "Всякая душа да будет покорна высшим властям". А ваш дядюшка, упокой Господи его душу, - перекрестился он, - был гордецом, дерзнувшим судить о мироустройстве по-своему. За что и был предан очистительному огню! Как любой нераскаявшийся сектант и еретик! - Решительно объявил он, обжигая Людовика взглядом фанатика. - И возблагодарим Господа, надоумившего его задолго до бесславной кончины перевести купчую на дом на ваше имя, иначе...
- Интересно, кто же написал на него донос, - сказал Людовик, похлопывая по кожаному переплету книги.
- Не донос, а денунциацию, - поднял палец отец Франсуа. - Так будет правильнее. И о том, что я собираюсь послать сию денунциацию, ваш дядюшка был своевременно уведомлен. И не раз. Не внял!
Людовик отвернулся к окну, дабы скрыть от взора священника цвет ненависти, свинцовой тяжестью плеснувшей изнутри в лицо. За окном до горизонта тянулось поле, безмятежно колышущее готовыми осыпаться тяжелыми колосьями. Средь волнующейся яркой желтизны двигались две фигурки. Одна из них - совсем маленькая.
Людовик повернулся к священнику и заговорил с внезапной яростью:
- Но апостол Павел определенно говорил: "Надо допускать секты". А в Евангелии указано: "Пусть сорная трава растет до жатвы"!
- Осторожнее, юноша, - заиграл желваками на впалых щеках отец Франсуа. - Не стоит ступать на скользкую стезю, по которой уже не удалось пройти вашему предшественнику. И никому не удастся, - грозно предостерег он, вперяя в собеседника длинный указующий перст.
Глядя на него, Людовик вдруг вспомнил о старом неаполитанском предрассудке, о котором некогда рассказывала Марта: "Если у человека глубоко сидящие глаза, это говорит о том, что его голова переполнена самыми удивительными фантазиями". Беспричинно стало весело и захотелось узнать о фантазиях этой головы. А фигура с выставленным пальцем показалась чрезвычайно комичной.
- Простите меня, святой отец, - проговорил Людовик добродушно. - Я не имел права разговаривать в таком тоне с гостем.
- В лице которого ваш дом посетила сама Церковь, - подхватил священник.
Но и он смягчился, видя перед собой раскаявшегося молодого человека.
- Вы молоды, - спокойно и веско заговорил он. - А молодость имеет право на ошибки. Лишь бы они не переросли в неисправимые заблуждения. Но в том и состоит задача пастыря - вовремя вернуть в стадо заблудшую отцу. И потому, прежде всего я посоветовал бы вам избавиться от книг вашего дядюшки. Среди них - мало достойных внимания истинного христианина.
- Я как раз и занимался разбором библиотеки, - сказал Людовик, в глазах которого запрыгали озорные огоньки. - И должен признаться, содержание большинства из них представляют для меня полную абракадабру. Отчего же должен я их бояться?
- Ну, большой опасности они не несут. К тому же самые богомерзкие из них были преданы огню. И все же...
- Взять хотя бы эту, - Людовик вновь раскрыл инкунабулу на известной странице. - Сказано: "Испытай силу слов". Но какая сила может скрываться в этакой бессмыслице?
- Вы почти буквально повторяете одно из наиболее разумных высказываний вашего дядюшки. А видит Бог, я никогда не отказывал ему в уме! И ваш заблудший родственник всегда подчеркивал, что если не знаешь точно, к чему стремишься, то не помогут ни книги, ни советы мудрецов. Именно заблуждение и невежество, а также нежелание прислушаться к слову Божьему и толкают несчастных на поступки неразумные.
- Благодарю вас, святой отец. Я подумаю над вашими словами, совершенно искренне сказал Людовик. - И самым тщательным образом разберусь с библиотекой. И уж постараюсь отличить "истины веры" от "ученых мнений".
16
- Надоела эта бодяга! - возмутился Федор. - Скукота, зубы ломит.
- Понимаю, соскучился по приключениям, - сказал я. - Щас сделаем!
- Нет, - покачал он головой. - Недостоверные мои приключения. Да и я какой-то...
- Ходульный, - сочувственно подсказал Торопцев.
- Во-во, - нехотя согласился Федор.
- Ну, тогда давай продолжим историю Людовика и Мадлен, - как можно мягче сказал я.
Но и это предложение не вызвало у Федора прилива энтузиазма.
- Не хочу, - капризно сказал он. - Не хочу трагического финала. И так уже все понятно.
- Ну, знаешь, - уже не выдержал я. - Хочу, не хочу... Как загоню сейчас... Куда Макар телят не гонял...
- Какой Макар? - заинтересовался Федор.
- Брось, - выступил Саша в роли миротворца. - Давай лучше еще возьмем, посидим, поболтаем...
Но в зале вдруг погас свет. Тут же включился. Буфетчицы давали знак лавка закрывается.
- И тут невезуха, - угрюмо посетовал Федор.
- Что ж, по домам. Работать, - деловито сказал Саша.
- А тебя куда? - тоном таксиста поинтересовался я у Федора.
- К черту. К Старому, - спокойно сказал Федор. - С ним интереснее. Расскажу ему, что ты тут наплел о демонах, - с нехорошей усмешкой добавил он. - То-то повеселится...
ЭПИЛОГ
Саша Торопцев действительно снабдил меня соответствующей литературой. Но и по прочтении ее не смог я решить проблем языка и достоверности происходящего. Сплошной произвол получался!
Ну, ее, эту средневековую Европу... Пусть Саша описывает.
А Федора, ворчащего по поводу моей непоследовательности, я в какое-нибудь другое место отправлю. И пусть он там окажется так же внезапно, как авра леватиция!