– Он ваш слуга, он скажет, что вы велите, – возразил Эркюль. Смятение его нарастало.
– Плохо же вы его знаете. Роджер не лжет.
Сен-Жермен наклонился, придвинув к калеке лицо.
– Вы ведь хотите отомстить своему бывшему господину?
– Святые видят!
Кучер оттолкнулся от бруса и ухватился за костыли.
– Но вы колеблетесь, – мягко сказал Сен-Жермен. – Почему?
– Я… – скривился Эркюль, избегая смотреть графу в глаза, – я боюсь. Если что-то у вас не заладится, страшно помыслить, что станется с нами. Сен-Себастьян убьет и меня, и вас.
– Он ничего не сделает ни вам, ни мне, – сказал Сен-Жермен тоном, не допускающим возражений. Странно было слышать эти решительные слова от невысокого человека в черном атласе, с бриллиантовыми пряжками на туфлях. – Возможно, он попытается. Но у него не получится. Так обстоят дела.
– Откуда такая уверенность? – хмыкнул Эркюль.
– Я знаю его, – сказал Сен-Жермен, надеясь, что действительно знает. Указав на окошко, багровое от закатных лучей, он совсем другим тоном добавил: – Ладно, вам пора ужинать. Разговор окончен. Ступайте.
Сказано это было с легким оттенком пренебрежения.
Эркюль был голоден, но не сдвинулся с места.
– Что мне перво-наперво предстоит?
– Ужин, – уронил Сен-Жермен, всем своим видом показывая, что говорить больше не хочет.
– Нет, я о другом, – Эркюль поднял голову. – Скажите, что надо делать?
Сен-Жермен искоса глянул на кучера и кивнул. В нагрудных его кружевах коротко вспыхнул рубин.
– Этой, а может быть, завтрашней ночью необходимо вывезти кое-кого из Парижа. Справитесь, поговорим о другом. Вот все, что вам следует знать. Ради вашего же спокойствия.
– Поездка ударит по Сен-Себастьяну? – спросил с загоревшимся взором Эркюль.
– Да.
– Я это сделаю, – заявил кучер.
– И вы согласитесь понаблюдать за кем я скажу?
– Да, – кивнул Эркюль, подбираясь на костылях, чтобы встать поровнее. – Отдам все силы, не сомневайтесь во мне, господин.
– Вам понадобятся только глаза, – счел нужным уточнить Сен-Жермен. – И смекалка.
Эркюль приосанился. Взгляд его выражал отчаянную решимость.
– А потом? Что будет потом?
Сен-Жермен медленно покачал головой.
– Хотел бы я знать, но пока что не знаю. – Он все глядел на багрянец окна. – Возможно, нам предстоит большое сражение, а возможно, и нет. В любом случае Сен-Себастьян должен быть посрамлен.
Сен-Жермен умолк и посмотрел на Эркюля.
– Ибо он – исчадие ада.
– Да, – кашлянул кучер. Он все уже понял и просто ждал, когда господин договорит.
– Надеюсь, когда каша заварится, ваша помощь уже не понадобится, – бодро сказал Сен-Жермен, но в голосе его сквозило сомнение. – Однако всегда ведь лучше готовиться к худшему, разве не так?
– Надо проверить лошадей и карету, – сказал Эркюль, продвигаясь к воротам и стараясь не зацепить собеседника. Его костыли заскрипели.
– Вам не обязательно заниматься этим, – мягко сказал граф. – Скажите Роджеру.
– Будет надежнее, если я все-таки их осмотрю, – ответил Эркюль. Он вдруг обернулся. – Вы только позвольте мне двинуть его, хотя бы разок! Только позвольте – и я ваш навеки!
Затем кучер поворотился и, стуча костылями, ушел. Сен-Жермен погрузился в задумчивость. Решения, которые ему предстояло принять, требовали непростых размышлений.
Записка Люсьен де Кресси, отобранная ее мужем у горничной.
«Дорогая Клодия!
Когда-то ты обмолвилась, что дашь мне приют, если дела мои пойдут уж совсем скверно. В тот момент я не очень серьезно отнеслась к твоим великодушным словам, за что приношу нижайшие извинения, присовокупляя к ним свои нынешние мольбы о поддержке, в каковой я сейчас остро нуждаюсь. Если твое отношение ко мне неизменно и ты по-прежнему готова меня принять, черкни мне пару слов – и передай со служанкой. Я должна знать, на каком я свете. Муж никого не пускает ко мне и отбирает все письма.
Клодия, я в полном отчаянии! Я прошла через ад, познав и бесчестие, и унижение. Никакими словами не выразить то, что мне довелось испытать. Вся душа моя забросана грязью.
Умоляю снова и снова – о, не покинь! Во имя нашего Господа, помоги мне.
Люсьен».
ГЛАВА 5
– О чем призадумались, Сен-Жермен? – спросил Жуанпор, на мгновение отрываясь от карт. – Вы играете или нет?
– Что? – слегка озадаченно откликнулся граф. – Ах, игра. Нет, пожалуй, я выйду.
Он бросил карты на стол рубашками вниз. Игроки несколько долгих секунд их изучали. Потом Жуанпор заметил:
– И где же здесь здравый смысл? Зачем выходить из игры, когда на кону пять тысяч? Ведь все было бы ваше.
Сен-Жермен одарил его любезной улыбкой.
– Потому-то и выхожу. Когда на руках верный выигрыш, пропадает азарт.
Он отодвинулся от стола вместе со стулом и встал.
– Продолжайте без меня, господа. Я поищу утешения в обеденном зале.
– Но вы никогда не едите, граф, – поддел его Жуанпор.
Он окинул взглядом соседей по столу и встретил понимающие ухмылки.
– Совершенно верно, Жуанпор, я никогда не ем прилюдно. Но главное в застолье – беседа. А если к тому же там обнаружится хотя бы пара дворян, равнодушных как к вину, так и к азартной игре, я буду вполне утешен.
Эти шутливые слова вызвали взрыв веселого смеха. Иронии, в них таившейся, не заметил никто. Граф отдал общий поклон, обмахнулся надушенным кружевным платком, насмешливо предсказал Жуанпору, что удача от него отвернется, а затем неторопливым шагом направился к главному залу отеля.
– Добрый вечер, любезный, – сказал он высокому осанистому лакею, проходя в высокие двери.
– Добрый вечер, граф, – ответил тот, не поведя и бровью.
– Кто здесь сегодня?
В строгом костюме черного бархата граф был решительно элегантен. Серебряное шитье украшало его жилет и отвороты камзола, над которыми, как огромная винная капля, рдел знаменитый рубин.
– Весь свет, граф, – голос лакея звучал вежливо, но бесстрастно. – Графиня д'Аржаньяк в бальном зале, если не соизволила удалиться на ужин.
– Благодарю.
Взгляд Сен-Жермена остановился на полотне кисти Веласкеса. Граф с минуту его рассматривал, потом произнес:
– Как думаете, любезный, не пожелает ли владелец отеля расстаться с этой картиной?
– Сомневаюсь, граф, – с достоинством ответил лакей.
– Я дал бы хорошую цену, – громко продолжал Сен-Жермен, с удовольствием вспоминая, во что этот холст ему обошелся. – Прошу, напомните вашему господину, что работы Веласкеса – моя слабость.
Проходивший мимо де Ла Сеньи услышал его слова.
– Что, граф, опять пытаетесь сторговаться? Картина действительно хороша.
Сен-Жермен обернулся.
– О, я и не заметил вас, Донасьен. Да, снова пытаюсь, но безуспешно.
– Если вы не бросите этих попыток, мы начнем ставить на вас.
Де Ла Сеньи обернулся к приятелю за подтверждением, но барон Боврэ сделал вид, что ничего не слыхал. Этим вечером старому щеголю удалось превзойти самого себя. Замысловатый парик, присыпанный голубоватой пудрой, удерживался на голове с помощью золотого чудовищных размеров банта, бледно-лимонный камзол имел отвороты цвета кларета, все это пытались собрать в единое целое бирюзовые кружева. Кроме того, от модника немилосердно разило духами.
Сен-Жермен поклонился и выразил свое впечатление единственной фразой.
– Как всегда, почтенный Боврэ, у меня не находится слов.
Боврэ покосился на строгий наряд Сен-Жермена и, глядя в пространство, сказал:
– У нас тут не монашеское собрание. Я предпочитаю выглядеть по-человечески. Впрочем, что это такое, понимают, как видно, не все.
Сен-Жермен с обезоруживающей улыбкой склонил голову.
– Барон с вашей манерой одеваться по-человечески вы в этом зале, похоже, единственный человек.
Де Ла Сеньи, чтобы прекратить перепалку, поспешил обратиться к Боврэ.
– Вы ведь, кажется, приглашены к Шассордору. От него рукой подать до Сан-Дезэспора. Не соберетесь ли поохотиться в нашей компании, а?
– Что? Заглянуть в Сан-Дезэспор? Неплохая идея. Я проведу у барона неделю. Думаю, один вечерок он поскучает и без меня.
Теперь Боврэ подчеркнуто игнорировал графа.
– Зачем же скучать? Пусть едет с вами, – предложил де Ла Сеньи. – Дю Шассордор заядлый охотник. И как товарищ неплох.
– Все это так, но барон не в ладах с д'Аржаньяком. Они лет уж десять тягаются из-за угодий, и спору не видно конца. – Боврэ печально вздохнул, но тут же весело захихикал. – Не беспокойтесь о том, Донасьен. Я выберу подходящее время. Уж больно мне хочется полюбоваться на ваши амуры с этой премиленькой Монталье.
– Будьте покойны, я вас не разочарую.
Молодой человек обнял Боврэ за плечи, и приятели, заговорщически подталкивая друг друга локтями, направились к залам, где шла игра.
Сен-Жермен, внезапно встревожившись, вновь подошел к шедевру Веласкеса. Он не хотел, чтобы его озабоченность бросалась в глаза. Ему вдруг сделалось одиноко. Он вспомнил, как жадно разглядывал эту картину около ста лет назад. Масло на ней еще не просохло, а мэтр все выспрашивал, проступает ли в чертах умирающего довлеющий над ним рок. Сен-Жермену тогда подумалось, что вспыльчивый, нелюдимый, плохо уживавшийся с современниками Сократ ни за что не узнал бы в созданном воображением Веласкеса благообразном старце себя. Но гению о том говорить было незачем, и он промолчал.
Медленным шагом граф направился в сторону обеденной залы. Тревога, вызванная словами Боврэ и де Ла Сеньи, не уменьшилась, когда он обдумал их разговор. Сен-Жермен вспомнил, что и сам получил приглашение от д'Аржаньяков составить им компанию в Сан-Дезэспор; приглашение, которое он не принял, так как чувствовал, что на природе у него не достанет сил противиться искушению, какое несомненно явит собой близость Мадлен. Образ ее он всемерно вытеснял из сознания, но тот покоряться ему не желал. Образ был, пожалуй, даже упрямее оригинала, его гнали в двери, он проникал в окна, он заполнял все сознание графа, он манил, он дразнил. Связь с Сен-Жерменом была для Мадлен смертельно опасна, граф понимал это, граф ее жаждал и уже много дней находился в непрестанном боренье с собой. Ему вдруг померещилось нежное девичье тело, пронзенное осиновьш колом, и он чуть не вскрикнул от боли.
– Ах вот вы где, граф!
Сен-Жермен резко обернулся и увидел Клодию д'Аржаньяк, приближающуюся к нему под руку с герцогом Мер-Эрбо. На графине было бальное платье бледно-зеленого атласа, вышитое вьюнком и приоткрывавшее нижнюю юбку бельгийского кружева с рюшами из австрийского шелка.
Сен-Жермен пришел в себя и низко поклонился графине.
– Я счастлив видеть вас, – сказал он и вдруг понял, что это почти правда. – Я не спрашиваю, как вы себя чувствуете, за вас говорит ваш цветущий вид. Зная, сколько у вас хлопот, я скорей ожидал бы найти в вас мрачное существо, удрученное ожиданием надвигающегося события и гадающее, хорошо все пройдет или нет.
Графиня весело рассмеялась; ее глаза сияли почти так же ярко, как тяжелые изумруды колье.
– Ах нет, дорогой граф! Гадать уже некогда. Завтра мой муж увозит нас всех в деревню, где мы сможем перевести дух, пока дом наш готовят к празднеству. Если бы вы почаще бывали у нас, вы бы об этом знали.
– Я получил приглашение, – напомнил ей Сен-Жермен и обратился к герцогу. – Приятно снова вас видеть в Париже, сударь. Надеюсь, ваша миссия в Лондоне завершилась успешно?
– Признаться, не очень, – ответил герцог. – Англичане считают себя практичным народом и весьма этим гордятся, но в австрийском вопросе эта практичность выходит нам боком.
Сен-Жермен улыбнулся.
– Вполне извинительно, дорогой Мер-Эрбо, если желания англичан изредка не совпадают с интересами Франции.
Графиня воздела руки.
– Господа, господа, прошу вас, о политике больше ни слова. Герцог донимает меня этими разговорами уже битый час Его рассуждения слишком сложны для моего разумения.
Она улыбнулась Сен-Жермену.
– Граф, я знаю, вы окажете мне поддержку. Проводите меня к столу и давайте поговорим о другом.
Сен-Жермен повернулся к Мер-Эрбо, подняв брови.
– Вы позволите, герцог?
Мер-Эрбо в шутливом испуге отскочил от графини.
– Разумеется, граф. Не говорить о политике для меня значит молчать.
Он поклонился Сен-Жермену, поцеловал даме руку и удалился в поисках общества, разделяющего его интересы.
– Я уж думала, вечер пропал, – прошептала Клодия с облегчением. – Конечно, он оказал Франции большие услуги, и король им чрезвычайно доволен, но, Боже, еще немного, и я бы умерла от тоски.
– Приложу все усилия, чтобы вернуть вас к жизни, – сказал Сен-Жермен и повел ее в сторону обеденной залы.
– Ах, граф, – продолжила Клодия весело, – в моей жизни случилось столько хорошего, но вы где-то скрываетесь вот уже несколько дней.
– Я очень занят сейчас, дорогая, – ответил Сен-Жермен, стараясь держаться беспечно. – Но я вас вовсе не избегаю, о нет.
Графиня вновь рассмеялась.
– А Мадден говорит, что мы просто наскучили вам.
Мадлен! Такая беспомощная, своенравная и… уязвимая. Бедняжка не понимает, что происходит. Но он не способен помочь ей ничем.
– Вы же знаете, Клодия, мы с Мадлен музицируем, и к тому же я намерен написать для нее небольшую оперу. Покончив с делами, я еще успею вам надоесть.
Они уже входили в столовую.
– Пустое, граф. Не утешайте меня отговорками. Вы ведь даже не едете в Сан-Дезэспор.
– К сожалению, таковы мои обстоятельства.
Он повел свою даму в дальний конец залы и усадил за стол, стоящий в стороне от других. Садясь, графиня тщательно расправила пышные юбки.
– Скажите, что вам принести, а когда я вернусь, вы поделитесь со мной вашими новостями.
– Несите что вам приглянется, мой дорогой, только не рис по-испански. На прошлой неделе нам дважды его подавали. Мадлен заявила, что, если это продолжится, она начнет танцевать с кастаньетами.
– Ладно, на рис по-испански мы наложим запрет.
Граф повернулся к буфету, но, не удержавшись, спросил:
– Мадлен будет ужинать с нами? Если так, я раздобуду еще один стул.
– Возможно, если ее отпустят. Сейчас она танцует с маркизом де Колон-Пюром Он просто очарован ей, граф.
– Неудивительно, – пробормотал Сен-Жермен, удаляясь.
Он медлил, выбирая закуски. Сумбур в мыслях графа был основательным, от наблюдательной Клодии его надлежало скрыть.
Жареная утка в апельсиновом соусе украсила центр блюда, салат из шпината, тонко нарезанные итальянские кабачки и креветки окружили ее. Добавив ко всем этим лакомствам бокал белого полусладкого, Сен-Жермен вернулся к столу и уселся напротив графини.
– Итак, – произнес он, движением руки отметая слова благодарности, – о чем же пойдет у нас речь? Вы сияете, как канделябр в полутемном салоне. Что же преобразило вас так?
Графиня пригубила вино и озорно улыбнулась.
– Ах, граф, порадуйтесь за меня!
От волнения ей было трудно начать говорить. Она поставила свой бокал, поиграла глазами и наконец произнесла, чуть смущаясь:
– Как вы, возможно, догадывались, мои отношения с мужем временами бывали натянутыми…
– Да, я об этом подозревал, – мягко и очень тихо откликнулся граф.
Клодия вздохнула, тряхнув головой.
– А в последнее время они чуть было совсем не зашли в тупик. Муж играл постоянно и много проигрывал, и я очень боялась, что дело кончится плохо. У меня были все основания полагать, что Жервез находится на грани полного разорения. Его управляющий просто голову потерял, не в силах справиться со всем этим кошмаром, и в конце концов обратился ко мне. Я имела возможность обеспечить самые неотложные обязательства, и положение несколько выправилось, но считать, что опасность миновала, все равно было нельзя.
Сен-Жермен промолчал. Что тут скажешь? Только то, что умнице Клодии достался весьма бестолковый супруг.
– И вот, в тот самый миг, когда я, опустив руки, сочла, что выхода уже нет… да и не будет, мой дорогой Жервез поразил меня несказанно. Он полез в какую-то там кубышку, доставшуюся ему от отца, и обнаружил там… Ох, граф, как бы это поточнее сказать?… В общем, можно считать, мой муж получил второе наследство.
– Наследство?
В голосе Сен-Жермена прозвучало сомнение.
Графиня обратила к нему сияющее от счастья лицо.
– Господь услышал мои молитвы. Отец Жервеза сберег для сына огромный неограненный алмаз. Муж приказал оценить его, и оказалось, что камень стоит более 60 000 луидоров.
Клодия стиснула руки, ее глаза загорелись восторгом.
– Неограненный алмаз? – медленно повторил Сен-Жермен.
– Да. Жервез мне его показал. Вид у него, надо сказать, довольно невзрачный…
Клодия умиротворенно вздохнула и с аппетитом накинулась на салат.
– И что же, ваш муж решил огранить его и продать?
Графиня не отозвалась, впрочем Сен-Жермен и не ждал ответа. Он отвернулся к окну, поглаживая рубин.
Из задумчивости его вывело тихое восклицание.
– О, граф, вы только взгляните! Это стекло… оно какое-то странное. Я почему-то не вижу в нем вас!
Сен-Жермен прищурился, чуть подавшись вперед. В темном оконном стекле отражались расплывчатые фигуры гостей, но одного силуэта там действительно не хватало. Он мысленно выругал себя за беспечность и слегка передвинулся вместе со стулом.
– Все дело в угле отражения, дорогая. Сядьте на мое место, и вы тоже исчезнете.
– Ох, как это меня напугало, – призналась Клодия с несколько принужденным смешком.
Сен-Жермен встал и потянул за шнур, удерживавший портьеру. Тяжелый бархат скользнул вниз, полностью драпируя окно.
– Вот так. Зачем нам фокусы Зазеркалья, когда реальность тоже полна чудес.
Усевшись на место, он добавил:
– Взять хотя бы историю с вашим наследством. Она воистину поразительна!
– Не то слово, мой дорогой! Это просто промысел Божий. Камень явился нам в избавление. Жервез сказал, что, если бы не управляющий, он бы так и не вспомнил о нем.
– Надо же, как своевременно, – пробормотал Сен-Жермен. – На редкость удачное стечение обстоятельств.
– О да, граф, о да! С плеч моих словно упал тяжкий груз, я могу немного расслабиться. И с мужем теперь у нас мир.
– Это видно, Клодия. Я счастлив за вас.
Ни голос, ни лицо Сен-Жермена особого счастья не выражали, но графиня, впавшая в своего рода прострацию, не смутилась этим ничуть.
– Да, – повторила она. – Благодарю вас, Сен-Жермен. Вы всегда относились ко мне с участием, я весьма ценю вашу дружбу и могу с легким сердцем многое вам сказать. Должна признаться, – продолжила Клодия после паузы, – когда Жервез предложил мне поехать в деревню, я ужасно перепугалась. Я подумала, что он хочет скрыться от кредиторов. К счастью, все оказалось не так. Честно говоря, – женщина вдруг нахмурилась, – я не очень довольна, что с нами едет де Ла Сеньи. Но кроме него там будут еще семеро гостей, так что это не так уж страшно. Я бы не стала его приглашать, но не решилась перечить мужу. Сейчас, когда жизнь наша начинает потихоньку налаживаться, надо быть особенно осторожной.
Сен-Жермен кивнул и, подметив тень неуверенности, промелькнувшую на ее лице, произнес:
– Клодия, если что-то вас беспокоит, не стесняйтесь, доверьте мне ваши тревоги.
Графиня удивленно обернулась к нему.
– Однако вы наблюдательны, – протянула она смущенно. – Пустяки, граф. Право же, пустяки. Но вы так добры, так отзывчивы, так благородны. Я всегда стояла за вас. Даже в первое время, когда всякий в Париже норовил метнуть камень в странноватого чужака.
Она прижала ладони к лицу.
– О Боже, что я сморозила!…
– Я знаю, что обо мне говорили, – в глазах Сен-Жермена вспыхнули веселые огоньки. – И знаю, что говорят. – Он потянул к себе руку засмущавшейся женщины и нежно ее погладил. – Не огорчайтесь, Клодия. Это все ерунда.
Слезы, блеснувшие во внезапно погрустневших глазах, сказали ему, что отнюдь не досужие слухи о нем причина ее печали.
– Дело в том, что… – Клодия на мгновение замолчала. – Мне стыдно говорить это, граф, но вначале я очень боялась. Я полагала, что он опять лжет, а сам что-то задумал. Я мучилась, я не верила ничему, пока он не показал мне камень…
Признание окончательно сконфузило женщину.
Она опустила глаза.
– Что ж, это вполне объяснимо, – обронил Сен-Жермен, понимая, что главное впереди.
– Но я не верю ему и сейчас!… – воскликнула вдруг графиня. – Мне кажется, все вокруг – только сон и, когда я проснусь, обнаружится, что имущество наше описано, а дом идет с молотка!
Клодия закрылась ладонью.
– Ох, какой стыд! Боже, что вы теперь станете обо мне думать!
– Ничего дурного, мадам.
Она вскинула голову и словно бы утонула в темных колодцах его загадочных глаз.
– Не бойтесь ничего, дорогая. Довольно страхов, довольно огорчений и слез. Вы пережили ужасные времена, но теперь все пойдет как должно. И если новые неприятности встанут у вас на пути, вы встретите их достойно. Ибо вы духом отважны, а сердцем чисты. Не забывайте об этом.
Клодия слушала его, сидя недвижно, глаза ее были туманны. Когда он умолк, она словно очнулась.
– Я, кажется, совсем заболтала вас, граф? – Она взглянула на блюдо.– И очень проголодалась.
Сен-Жермен нахмурился. Он вдруг осознал, что эта пребывающая в постоянном душевном смятении женщина сейчас является единственной опорой Медлен. И что защитить племянницу от опасности она вряд ли способна.
Графиня меж тем принялась за еду, немолчно нахваливая закуски. Утка воистину превосходна, подливка к ней выше всяких похвал – и вообще, в «Трансильвании» отменно готовят. Она, казалось, совсем не помнила о своей недавней тревоге, а может быть, попросту не хотела о ней вспоминать.
Сен-Жермен внутренне покривился и довольно бесцеремонно спросил:
– Я слышал, вы пробовали навестить де Кресси? У вас что-нибудь получилось?
Словесный поток оборвался. Клодия отложила нож в сторону и вздохнула:
– Бедная женщина Меня к ней не пустили. Эшил запретил ей с кем-либо общаться.
– Я знаю, – жестко сказал Сен-Жермен.– Я сам пытался ее повидать – и не был принят.
Он и впрямь дважды проникал в ее спальню, но там находилась служанка. Теперь даже ночью Люсьен Кресси не оставалась одна.
– Я боюсь за нее, – сказала медленно Клодия.– Я писала о ней брату. Конечно, встревать в жизнь супругов не следует, но, по-моему, в ее случае этим правилом можно и пренебречь.
На щеках женщины вспыхнул гневный румянец. В чертах ее вдруг проступило такое сходство с племянницей, что Сен-Жермен был просто ошеломлен.
– Хорошо бы получить доказательства, что муж жестоко с ней обращается. Тогда родственники Люсьен могли бы потребовать, чтобы супруги жили отдельно, – заметил он осторожно.
Клодия обдумала эти слова.
– Ничего не выйдет, – покачала она головой.– Ее родители уже умерли, а единственная сестра – аббатиса. У Люсьен еще есть три тетки, но я сомневаюсь, захотят ли их благоверные дать ей приют… Бог мой, как мы беспомощны! – вырвалось вдруг у нее.
Кого она имела в виду? Себя? Люсьен? Всех женщин на свете?
– Спокойнее, дорогая, – Сен-Жермен накрыл ее руку ладонью.
– Ах, оставьте!
Клодия вырвалась и раздраженно повела плечиком, но внезапно лицо ее прояснилось.
– А вот и Мадлен! – улыбнулась она, указав на племянницу, входящую в залу под руку с каким-то красавцем.– С ней барон де Турбедиг. Дорогая, мы здесь!
Услыхав голос тетки, Мадлен остановилась и что-то сказала своему спутнику.
Элегантный молодой человек, посверкивая розовато-лиловым нарядом, вежливо поклонился и устремился вперед, расчищая дорогу с таким рвением, будто за ним следовала по меньшей мере императрица.
– Тетушка, – произнесла томно Мадлен, – как хорошо, что я вас разыскала. Я умираю от голода, эти танцы меня измотали вконец.
Сен-Жермен встал и предложил девушке стул.
– Добрый вечер, мадемуазель, – сказал он, стараясь не смотреть ей в глаза.
Мадлен одарила его небрежной улыбкой.
– Здравствуйте, граф. Полагаю, я должна поблагодарить вас за учтивость. Мы так долго не виделись, что теперь, наверное, обязаны обращаться друг к другу с соблюдением всяческих церемоний.
Сен-Жермен пропустил этот выпад мимо ушей.
– Вы позволите принести вам ужин? Но тут вмешался подрагивающий от нетерпения де Турбедиг.
– Нет, извините, граф, это моя привилегия. Вы уже услужили тетушке, оставьте племянницу мне.
Он отвесил поклон и удалился, прежде чем ему успели что-либо возразить.
– Резвый юноша, – пробормотал Сен-Жермен. Мадлен резко обернулась к нему.
– И, заметьте, очень ко мне привязан. Что, собственно, я в нем и ценю.
– Ах, Мадлен, – вздохнула Клодия, укоризненно покачав головой.
– Ничего-ничего, – сказал Сен-Жермен.– Я заслужил эту суровость. Человеку моего возраста трудно рассчитывать на что-то другое, когда вокруг столько блистательной молодежи.
Взгляды мужчины и девушки на мгновение встретились.
– Может, вы и не так молоды, граф, – заметила Клодия д'Аржаньяк, – но любезности кое-кто мог бы у вас поучиться.
– Благодарю вас, мадам.
Сен-Жермен взглянул на Мадлен еще раз.
– Я в отчаянии, что не могу сопровождать вас в Сан-Дезэспор. Срочное дело отзывает меня из Парижа.