Страница:
Дженна коснулась каждого по очереди: Петру тронула за щеку, Катрону за плечо, Марека и Сандора за макушки, Джарета за руку – и долго не отнимала пальцев. Он улыбнулся ей.
– У нас ничего нет, кроме друг друга, – сказала она. – И нам нельзя разлучаться. Неужто мы побоимся поверить греннам? Неужто побоимся темного хода? Дайте мне ваши руки. Мы вместе войдем в эту черную дыру и обретем великую силу. Так обещали нам гренны.
Катрона первой положила руку на руку Дженны, за ней Петра, Сандор и Марек. Чувствуя тяжесть и теплоту этих рук, Дженна глубоко вздохнула и передала свое чувство руке Джарета, которую все еще держала в своей. Так, вместе, они и вошли во тьму.
Но мрак оказался не черным, а зеленым: мерцающие пятна на стенах давали слабый свет. Единственный, ведущий под уклон ход был слишком узок, чтобы повернуть лошадей, если бы им вдруг пришла такая мысль.
Никто не разговаривал – теснота и мрак не располагали к разговору. Даже лошади молчали, и только копыта глухо постукивали по каменному полу. Этот тихий мерный звук успокаивал Дженну – он походил на биение сердца.
Внезапно узкий ход разветвился на три пошире. Дженна и Катрона остановились в недоумении, а за ними и остальные, шедшие следом. Они стали шептаться, а гулкое эхо, путая слова, мешало им понимать друг друга.
Наконец Катрона указала вправо, заметив:
– Зеленые пятна есть только там.
Все молча последовали за ней по правому ходу, который все круче и круче спускался вниз.
Дженна коснулась каменной стены, но та была скользкой и холодной – мерзкой, как внутренности дохлой рыбы, змеи или тритона. В детстве, когда они с Пинтой ночевали в лесу, Дженна попробовала съесть тритона – это было малоприятное блюдо. Содрогнувшись, она вытерла руку о рукав, но так и не избавилась от ощущения сырости, как будто та въелась ей в ладонь и оставила свой след навсегда.
Внезапно одна из лошадей фыркнула – в темноте это прозвучало так громко, что все вскрикнули от испуга, кроме Катроны, которая издала точно такой же звук, как ее кобыла. Эхо чуть их не оглушило, но Дженна утихомирила всех, показав вперед.
Ход после долгого спуска круто поднимался вверх, и в конце его виднелось бледно-зеленое сияние.
– Я пойду вперед, – шепнула Катрона. – Возьми мою лошадь, Петра.
И Катрона, не дав Дженне времени удержать ее, устремилась с мечом в руке прямо на зеленый свет. Свет охватил ее фигуру еще более бледной каймой. Катрона вскинула меч, то ли с угрозой, то ли в знак приветствия – и вдруг исчезла. Не прыгнула за край и не упала сраженная – просто исчезла.
– Катрона! – хором вскричали Марек и Сандор, а стены стократ повторили это имя. Братья позвали снова, но не тронулись с места.
Джарет же с криком ринулся в зеленый свет, окунулся в него и тоже пропал.
– Погодите! – сказала Дженна не столько властно, сколько с мольбой, протянув руку к остальным. – Постойте, надо подумать.
Однако Петра, Марек и Сандор, ведя за собой лошадей, один за другим двинулись к свету, словно влекомые им. И один за другим на глазах у Дженны превратились в рой зеленых искорок, растворившись в сиянии.
Дженна погладила Долга, дунула ему в нос.
– Мой Долг. Мой долг обязывает меня идти за ними. Я не могу тебе приказать следовать за мной – ведь я сама не знаю, куда иду. – И она двинулась к свету.
Когда она приблизилась, высокий голос сладостно запел что-то у нее в голове. Свет слепил глаза. Она слышала, что конь идет за ней, но не находила в себе сил обернуться и прогнать его. Свет звал ее к себе, и ничего на свете ей так не хотелось, как войти туда. Она дошла до вершины подъема и замешкалась, чувствуя, что стоит на самом краю, но свет вдруг охватил ее со всех сторон, теплый и холодный, мягкий и колющийся кристаллами, пахнущий цветами и болотной капустой. Она закрыла глаза, чтобы лучше проникнуться всем этим, а когда открыла их вновь, то увидела, что парит над зеленым лугом, где цвели белые лилии и маргаритки, а по краям алели красные лилии. Да, она парила в воздухе!
И тут она бухнулась на четвереньки в мягкую траву, как будто с большой высоты. Дженна оглянулась – Долг тут же мирно щипал траву. Позади не было ни скалы, ни обрыва – только луг с разбросанными там и сям купами деревьев и холм на дальнем его краю. Благодатная, неподвластная времени земля.
Из ближней рощицы вился к зеленовато-голубому небу тонкий дымок. Дженна поднялась и пошла туда медленно, как во сне.
Подойдя поближе, она увидела справа Петру и Катрону, а слева мальчиков.
– Ступай ты первая, Анна, – сказал Марек.
– А мы за тобой, – добавил Сандор.
Дженна кивнула и вошла в рощу.
Здесь росли самые разнообразные деревья, как будто их насадили нарочно: береза, осина, лавр, тополь, терновник, рябина, ясень, ива и дуб. Деревья были высокие, как колонны, и Дженне вспомнилась «Песня дерев», которую ей, маленькой, так часто пели в хейме. Говорили, что ее сложила сама Великая Альта, а припев ее был такой:
Дженна подняла руку, и все остальные, идущие за ней, остановились. Она поднесла ладонь к уху, сделав им знак прислушаться.
– Этот голос… – проронила Катрона и умолкла.
Дженна поманила всех к себе.
– Это не гренны, – шепнула она, и все согласно закивали.
– Знаешь ли ты эту песню? – спросила Катрона у Джарета.
– Мне ее пела матушка, но немножко по-другому, вот так:
– Марек, – сказал Марек. – И Сандор.
– Она пела о нас обоих, когда мы болели корью, – кивнул Сандор.
– Что будем делать дальше? – спросила Дженна Катрону.
– Я умею драться и находить дорогу в лесу, могу быть хорошей подругой солдату и промышлять съестное, но в таких делах я не сильна. Тут нужна жрица.
– Я слышала эту песню в хейме, – сказала Петра, – и Мать Альта учила меня значению каждого дерева, как это записано в Книге Света. Береза – исцеление, лавр – ясный свет, ясень – память. Но я не знаю, где мы и кто это поет. Быть может, Анна знает?
– Анна знает не больше твоего, – пробормотала Дженна, – если я вправду Анна.
– Будь уверена, – сказал Джарет. – Даже гренны назвали тебя так.
– Кто же тогда? – И Дженна умолкла, прикусив губу.
– Есть только один способ выяснить это. – И Катрона вскинула меч.
Дженна ее удержала.
– Кто бы она ни была, она поет песню, знакомую и сестрам, и им. – Она кивнула на мальчиков. – Она хочет сказать нам, что она и сестра нам, и мать.
– Нам всем, – добавила Петра.
– Кто же это, как не сама Альта? – заключила Дженна.
– Говорила же я, что ты должна знать, – улыбнулась Петра.
– Это всего лишь догадка, сделанная наобум. Давайте-ка я пойду вперед и посмотрю.
– Мы пойдем вместе, – сказал Джарет.
И они двинулись толпой через подлесок, ведя за собой лошадей.
Пока они шли, деревья как будто вырастали все выше и выше – вот они достигли небес и сплелись в зеленую кровлю, едва пропускавшую солнечный свет. Стволы превратились в колонны из пестрого мрамора с темно-зелеными прожилками, а земля под ногами – в гладкий пол, однако с тем же узором из травы, лепестков и листьев.
В самой середине зала стоял большой очаг, а перед ним – зеленая колыбель. Ее качала женщина, одетая в светло-зеленое шелковое платье, вышитое по подолу темно-зелеными листьями, а по лифу – золотым плющом. Белые, как снег, волосы были заплетены в две косы. Голову ее украшала корона из шиповника, руку – браслет из диких роз, шею – ожерелье из репейника, перехваченное золотыми кольцами. Ноги женщины были босы.
– Да ведь это… твоя мать, Анна, – прошептал Марек.
– У нее твои волосы, твои глаза и твой рот, – подтвердил Сандор.
Джарет молчал, не сводя с женщины глаз.
Но Петра уже опустилась перед ней на колени, воздев вверх ладони, еще не отмеченные голубыми жреческими знаками. Катрона последовала примеру Петры, сложив свой меч к босым ногам женщины.
– Нет, – заявила Дженна. – Ты не моя мать. И я никогда здесь не лежала. – Она сорвала с зеленой колыбели покров из плюща – колыбель была пуста.
– Я родилась в крови и муках от слипскинской женщины. Повитуха унесла меня в горы, а сестра из Селденского хейма спасла. В это я верю. Это я могу принять. Я убила человека по имени Гончий Пес скорее волей случая, чем умышленно, и отсекла руку другому, по имени Бык. Если это сходится с пророчеством – тем лучше. Но не просите, чтобы я верила в эту… эту подделку. – Дженна чувствовала, как натянулась кожа у нее на лице. Она была слишком зла, чтобы плакать.
Женщина с медленной улыбкой склонилась и подняла на ноги Петру и Катрону, велев Петре стать по правую руку от себя, а Катроне по левую, а после взглянула Дженне в глаза.
– Хорошо. Очень хорошо. Я разочаровалась бы в тебе, если бы ты приняла все безоговорочно. – Она обвела рукой зал, и он опять превратился в рощу.
Джарет шумно вздохнул.
– Безоговорочно? Да у меня сотни вопросов, – воскликнула Дженна. – Не знаю, с которого и начать. Кто ты? Что это за место? Куда подевались гренны? И…
– И что с твоими сестрами? – подсказала женщина.
– Это прежде всего.
– Тогда сядьте, и я расскажу вам все, что могу.
– Но как нам тебя называть? – спросил Джарет.
Женщина с улыбкой протянула ему руку.
– Можете называть меня Альтой.
– Нет. Я, как и Анна, не верю…
– Но меня в самом деле зовут так, – с улыбкой пожала плечами она. И опустилась на землю, а путники расселись вокруг нее. – Так меня назвали – в честь Богини, как и многих девочек моего времени.
– Когда же оно было, твое время? – спросила Дженна, отпихнув Долга, который тыкался мордой ей в ухо. Он встряхнул головой, отошел и стал возле огня.
– Придется тебе отложить свою подозрительность, Дженна, – сказала Альта.
– Откуда ты знаешь мое имя?
– А гренны его откуда знали?
Дженна умолкла, жуя сорванную травинку.
– Я та самая Альта, которая собирала жатву в горах и от которой пошли все хеймы. Это я написала Книгу Света и научила женщин, как правильно дышать, и играть в «Духовный Глаз», и вызывать темных сестер.
– Значит, ты – сама Великая Альта, – прошептала Катрона.
– Нет, Кошечка моя. Я не танцую на радуге и не способна пересечь мост из лучей света. Я была замужем за королем, но не могла рожать, и он прогнал меня и взял вторую жену, а там и третью. В своем горе я начала собирать девочек, оставленных на погибель в Долинах. Я настроила множество тележек и тащила их за собой в помрачении ума, сама не зная, куда иду.
Гренны нашли меня, обезумевшую, влачащую за собой семь возков с плачущими, обмаранными детьми, и привели нас сюда – в Зеленый Мир. Они научили меня ходить за детьми, играть в прутья, находить дорогу в лесу. Рассказали о том, что ждет нас в будущем. Научили управлять дыханием и вызывать своего двойника. А потом они отправили нас обратно в Долины. Но я пробыла у них не день, не месяц и не год, а полных сто лет. И моим именем в Долинах пугали детей: «Будь умницей, не то Альта тебя заберет».
С нашим возвращением сказка началась сызнова, и к нам стали стекаться нежеланные женщины – бесплодные, бездомные, одинокие. И мы построили здесь поблизости первый хейм. Перекресток Вилмы. А за ним появились и другие. Я записала все, чему учили меня гренны – по крайней мере то, что мне запомнилось, – вперемешку с мудростью Долин, и назвала то, что получилось, Книгой Света. А потом… – Альта глубоко вздохнула.
– Потом ты вернулась сюда? – подсказала Дженна.
– Нет, это случилось намного позже, когда я завершила свою работу и собралась умирать. Мои женщины принесли меня ко входу в пещеру, как я им велела, и оставили здесь. Когда они ушли, я спустилась вниз и с тех пор живу здесь.
– Но, Альта, ведь с тех пор прошли… – начал Марек.
– …сотни лет, – завершил Сандор.
– Здесь время течет по-иному. – Альта сняла с себя венок из шиповника и отложила в сторону. – Здесь я дожидалась прихода Анны.
– Были и другие до нее? – спросил Джарет.
– Были, хотя и немногие. Они тоже видели зал и колыбель и слышали песню. Они ели мой хлеб и пили вино, но потом оказывались, бледные и одинокие, на склоне холма, а их близкие давно уже покоились в могиле. Они не знали меня – знали лишь свою мечту. – Альта сняла с себя ожерелье и положила его рядом с короной.
– Но почему я? – спросила Дженна. – Почему мы? Почему теперь?
– Потому что начатое мной должно завершиться. Пришло время миру сделать новый оборот, чтобы сердцевина стала корой, а кора – сердцевиной. Гренны называют это очищением, и случается это каждые несколько столетий.
– Несколько столетий? – вне себя, пораженная, вскричала Дженна.
– Думаешь, наши Долины – это весь мир? – засмеялась Альта. – Мы лишь яблочко на огромном дереве, одно дерево в громадной роще, одна роща… – Альта махнула рукой.
Дженна, вспомнив луг без конца и края, прошептала:
– …на огромном лугу.
– Да, Дженна. Ты и хочешь, и не хочешь быть этой Анной. Но Анн много. Они были и будут. Не все они будут зваться Аннами – у них будет много имен. – Альта коснулась губ Дженны холодным пальцем. – Но на этом повороте дороги Анна – это ты. И тебе еще многому придется учиться. – Альта встала и сказала голосом ласковым, но не допускающим ослушания: – Пойдемте. – Корону и ожерелье она взяла с собой.
Все последовали за ней к огню – Дженна рядом, остальные вереницей позади. Когда они подошли, огонь словно отступил перед ними.
– Так здесь и со временем, – сказала Альта, продолжая идти прямо в огонь. Наконец, как будто достигнув одной ей известной цели, она остановилась и повела рукой вокруг.
Они очутились в уютной кухне, точь-в-точь как в Селденском хейме. Дженне показалось, что сюда вот-вот вбегут Дония, Дойя и их помощницы. Сальные свечи в железных стенных подсвечниках горели ярко, и жаркое на вертеле поворачивалось само собой над жарким огнем. Но эта картинка, четкая в середине, по краям была размыта, как то, что видишь краем глаза, и было в ней что-то чуждое, несмотря на всю видимость уюта. Дженне стало не по себе, она сделала три глубоких вдоха и сказала:
– Это все ненастоящее – так же, как зал и колыбель.
– Ненастоящее? – опечалился Марек. – А поглядеть – прямо как батюшкин дом.
– Точь-в-точь, – согласился Сандор.
– Это одна только видимость, – остерегла их Дженна. – Посмотрите на свечи. Посмотрите на огонь. Теней-то нет.
– И темных сестер нет, – добавила Катрона.
– Вы правы, – кивнула Альта. – Правы по-своему и в то же время неправы. Это и верно видимость, но создана она из вашей памяти, ваших желаний, вашей мечты. Это сделано не для того, чтобы искушать или отвлекать вас, а чтобы вас утешить и напомнить вам.
– Здесь так странно, – поежилась Дженна. – Я не чувствую покоя – только пустоту.
– Покой придет. Сядь и впусти эту картину в свое сердце.
Петра села первая, придвинув к себе тяжелый дубовый стул.
Он был так высок, что ноги ее едва доставали до камыша на полу, усыпанного сухими розами и вербеной.
Дженна вдохнула сладкий аромат, вспоминая. Точно так же пахло в Большом Зале ее хейма. Она потрясла головой и осталась стоять.
Мальчишки растянулись перед огнем на животе, словно щенята после долгой пробежки. Сандор тыкал в очаг палочкой, Марек мечтательно смотрел на огонь. Джарет, опустив подбородок на руки, с беспокойством оглядывал комнату.
Катрона, глубоко вздохнув, уселась в кресло с мягкой подушкой, протянула ноги к огню, откинула назад голову и с улыбкой уставилась в потолок.
Дженна провела пальцами по спинке ее кресла. Там был вырезан знак Альты: круг с двумя пиками, почти сходящимися в крест. «Слишком уж все хорошо», – подумалось Дженне. Она не доверяла совершенству. В Долинах говорят: «Совершенство – конец роста». Иными словами – смерть. Не для того я привела их сюда, чтобы они умерли в довольстве, подумала Дженна и сказала вслух:
– Ты сказала, что нам еще многому нужно учиться. Научи же нас – и мы пойдем.
– Ты и без того уже многое знаешь, Дженна, – улыбнулась Альта. – Игра «Духовный Глаз» приучила тебя к лесу, игра в прутья укрепила правую руку. И ты вызвала свою сестру еще до первой крови. Тебе равно дороги женщины и мужчины – это тоже приготовило тебя к грядущему. Но, Дженна, Джо-ан-энна, во многом ты еще ребенок. Ты боишься своей судьбы. Боишься власти. Боишься покинуть свой очаг
– Нет, не боюсь – ведь я здесь, а не дома. – Дженна беспокойно переступила с ноги на ногу.
– Аннуанна, – резко сказала ей Альта.
Дженна замерла. Ее тайное имя, известное только ее приемным матерям, давно умершим, да жрице Селденского хейма. Она почувствовала, что дрожит – не снаружи, а внутри, не от страха, а от собранности, как кошка, крадущаяся к добыче.
– Когда окажешься в широком мире, помни, как горит мой огонь – он все время отступает, всегда под рукой и все же неуловимый. Так же и наши мечты, так же и наши желания.
Дрожь внутри прекратилась, сменившись ледяным спокойствием. Опять загадки, сердито подумала Дженна и повторила это вслух.
– Нет, не загадки. Это лишь ключ к пониманию, вроде пословиц Долин, которые ты и твои путники так любите поминать. К пониманию и к памяти. Память для тебя главное, Дженна. Помни мой огонь. Помни зеленый луг. – Альта провела рукой над столом, и на нем вдруг явились кубки, чашки и тарелки.
Петра, Катрона и мальчики, будто пробудившись ото сна, подсели к столу и стали шумно, с наслаждением есть. Чего там только не было: пирог с голубями, зеленый салат, фрукты, кувшины с вином, густо-красным, бледно-золотым и сладким розовым, которое Дженна любила больше всего.
– Но пойдет ли нам впрок эта волшебная еда? – спросила Дженна, взяв в руки витую булку.
– О да, – сказала Альта. – Ведь мой огонь вас греет, и мои стулья дают отдых вашим ногам.
Катрона, опрокинув второй кубок красного вина, добавила:
– А это вино веселит мое сердце.
– Вино тебе вредно, – воскликнула Дженна, схватив ее за руку. – Ты же знаешь, что оно вредит твоему желудку. Недоставало нам еще, чтобы у тебя начался понос.
– Это вино ей не повредит, – сказала Альта, – напротив, оно укрепит ее для грядущих сражений.
Джарет встал из-за стола так резко, что опрокинул свой кубок, и вино пролилось. На дубовой столешнице в мерцании свечей оно приобрело цвет запекшейся крови, а после золотистой струйкой стекло за край.
– Что это за сражения? Ты знаешь больше нашего – так скажи же и нам, наконец.
– Это война, которая началась в мое время, а закончиться должна в ваше, – еле слышно произнесла Альта. – Это война, которая все время идет по кругу. Война, которая несет с собой и мрак, и свет. Война, которая сведет вместе мужчин и женщин.
– А если мы победим, то уж навсегда? – тихо спросила Дженна.
– Одно яблочко на огромном дереве, – напомнила Альта. – Одно дерево в огромном лесу.
– Одна роща на огромном лугу, – заключила Дженна. – Я помню. Я все помню, но счастья это мне не прибавляет. – Она встала, а следом и другие. – Должна ли я усвоить что-то еще?
– Только одно. – Альта сняла с руки браслет и положила на стол рядом с короной и ожерельем. – Возьми корону, юный Марек.
Юноша бережно взял ее в ладони, и Альта сжала его руки своими.
– Ты увенчаешь короля. Ты, Сандор, возьми браслет. Тот положил браслет на правую ладонь, и Альта прикрыла ее своей.
– Ты станешь по правую руку короля.
Альта взяла со стола ожерелье и устремила пристальный взгляд на Джарета.
У Дженны внутри сперва стало горячо, потом похолодело. Она прикусила губу. Если Марек должен увенчать короля, кем бы тот ни был, а Сандор – хранить его правую руку, что же может означать ожерелье? Ошейник королевского раба? Или петлю на шее?
Только не Джарет, подумала Дженна, не мой верный друг – и простерла руку к Альте.
– Нет! Не давай ему ожерелья. Если оно несет с собой смерть, лучше дай его мне.
– Ты, Катрона и Петра знаете, в чем состоит ваш долг, – с грустной улыбкой ответила Альта. – Это записано в ваших сердцах – вы прочли это в Книге Света, когда были еще детьми. Но мужчинам, которые пока еще этого не знают, я должна дать эти памятки. Ожерелье предназначено для последнего из героев. Я должна вручить его, Дженна. Должна.
– Пусть вручает, Анна, – сказал Джарет, и взгляд его был тверд. – Я не боюсь. Я иду за тобой и изведал уже столько чудес, что и за всю жизнь не узнал бы, сидя на мельнице около своего старика. Если Анна пожелала умереть за меня – чего же мне больше?
«Не Анна – Дженна», – хотела сказать она, но поняла, что для такого случая «Дженны» будет недостаточно, и промолчала.
Альта надела ожерелье на шею Джарету, и оно стало зеленым, как чистейшей воды изумруд.
– Ты не промолвишь ни слова, пока корона не увенчает короля и правая его рука не одержит победы. После этого люди будут чтить каждое твое слово. Но если ожерелье будет разорвано до времени, твои речи посеют раздор, и король не сядет на трон, и круг никогда не замкнется. Ибо с этим ожерельем ты обретешь дар читать в сердцах и мужчин, и женщин – но никто не захочет услышать, что они думают и что чувствуют друг к другу.
Джарет, держа руку на горле, обвел взглядом всех по очереди, и глаза его при этом то расширялись, то уменьшались, как луны. Напоследок он вперил взор в Дженну, и она потупилась, не в силах смотреть в эти всевидящие очи.
– Бедный мой Джарет, – прошептала она, протянув ему руку.
Он открыл рот, но вместо слов у него вырвались лишь сдавленные звуки. Не взяв руки Дженны, он отошел и стал плечом к плечу с двумя братьями.
– А теперь вам пора, – сказала Альта. – Я дам вам хлеба и вина на дорогу, ибо между нынешним и завтрашним днем лежит долгий путь. Если же вы станете рассказывать о том, что видели и слышали здесь, в зеленом мире, веры вам будет не больше, чем Джарету теперь. Прощайте. – Она подняла руку, и лошади, словно по зову, подошли к ней. Она взяла их поводья.
Всадники стали рассаживаться по коням – Дженна первая, за ней Катрона с обнаженным мечом в руке. Джарет, взобравшись на гнедую кобылу, помог сесть Петре. Марек и Сандор сели последними.
– Увидимся ли мы снова? – спросила Дженна Альту.
– Да, в конце твоей жизни, – улыбнулась та. – Приходи к моей двери, и она откроется перед тобой. С тобой может прийти еще один человек.
– Один? – шепотом повторила Дженна и, не получив больше ответа, повернула коня в указанную Альтой сторону, к дальнему горизонту. Остальные последовали за ней.
Поначалу они ехали медленно, словно не желая покидать луг Альты, но потом один за другим послали коней в галоп. Сначала солнце, потом звезды мелькали мимо, как снег, но это был не день и не ночь, а какие-то вечные сумерки. Весна сменилась летом, осень зимой, а они все ехали по той же дороге туда, где небо сходилось с землей.
Дженна, оглянувшись назад, увидела Альту, стоящую около своей рощи в кругу греннов. Когда она оглянулась опять, все исчезло – Альта, роща и человечки.
МИФ
Книга третья
МИФ
ЛЕГЕНДА
ПОВЕСТЬ
– У нас ничего нет, кроме друг друга, – сказала она. – И нам нельзя разлучаться. Неужто мы побоимся поверить греннам? Неужто побоимся темного хода? Дайте мне ваши руки. Мы вместе войдем в эту черную дыру и обретем великую силу. Так обещали нам гренны.
Катрона первой положила руку на руку Дженны, за ней Петра, Сандор и Марек. Чувствуя тяжесть и теплоту этих рук, Дженна глубоко вздохнула и передала свое чувство руке Джарета, которую все еще держала в своей. Так, вместе, они и вошли во тьму.
Но мрак оказался не черным, а зеленым: мерцающие пятна на стенах давали слабый свет. Единственный, ведущий под уклон ход был слишком узок, чтобы повернуть лошадей, если бы им вдруг пришла такая мысль.
Никто не разговаривал – теснота и мрак не располагали к разговору. Даже лошади молчали, и только копыта глухо постукивали по каменному полу. Этот тихий мерный звук успокаивал Дженну – он походил на биение сердца.
Внезапно узкий ход разветвился на три пошире. Дженна и Катрона остановились в недоумении, а за ними и остальные, шедшие следом. Они стали шептаться, а гулкое эхо, путая слова, мешало им понимать друг друга.
Наконец Катрона указала вправо, заметив:
– Зеленые пятна есть только там.
Все молча последовали за ней по правому ходу, который все круче и круче спускался вниз.
Дженна коснулась каменной стены, но та была скользкой и холодной – мерзкой, как внутренности дохлой рыбы, змеи или тритона. В детстве, когда они с Пинтой ночевали в лесу, Дженна попробовала съесть тритона – это было малоприятное блюдо. Содрогнувшись, она вытерла руку о рукав, но так и не избавилась от ощущения сырости, как будто та въелась ей в ладонь и оставила свой след навсегда.
Внезапно одна из лошадей фыркнула – в темноте это прозвучало так громко, что все вскрикнули от испуга, кроме Катроны, которая издала точно такой же звук, как ее кобыла. Эхо чуть их не оглушило, но Дженна утихомирила всех, показав вперед.
Ход после долгого спуска круто поднимался вверх, и в конце его виднелось бледно-зеленое сияние.
– Я пойду вперед, – шепнула Катрона. – Возьми мою лошадь, Петра.
И Катрона, не дав Дженне времени удержать ее, устремилась с мечом в руке прямо на зеленый свет. Свет охватил ее фигуру еще более бледной каймой. Катрона вскинула меч, то ли с угрозой, то ли в знак приветствия – и вдруг исчезла. Не прыгнула за край и не упала сраженная – просто исчезла.
– Катрона! – хором вскричали Марек и Сандор, а стены стократ повторили это имя. Братья позвали снова, но не тронулись с места.
Джарет же с криком ринулся в зеленый свет, окунулся в него и тоже пропал.
– Погодите! – сказала Дженна не столько властно, сколько с мольбой, протянув руку к остальным. – Постойте, надо подумать.
Однако Петра, Марек и Сандор, ведя за собой лошадей, один за другим двинулись к свету, словно влекомые им. И один за другим на глазах у Дженны превратились в рой зеленых искорок, растворившись в сиянии.
Дженна погладила Долга, дунула ему в нос.
– Мой Долг. Мой долг обязывает меня идти за ними. Я не могу тебе приказать следовать за мной – ведь я сама не знаю, куда иду. – И она двинулась к свету.
Когда она приблизилась, высокий голос сладостно запел что-то у нее в голове. Свет слепил глаза. Она слышала, что конь идет за ней, но не находила в себе сил обернуться и прогнать его. Свет звал ее к себе, и ничего на свете ей так не хотелось, как войти туда. Она дошла до вершины подъема и замешкалась, чувствуя, что стоит на самом краю, но свет вдруг охватил ее со всех сторон, теплый и холодный, мягкий и колющийся кристаллами, пахнущий цветами и болотной капустой. Она закрыла глаза, чтобы лучше проникнуться всем этим, а когда открыла их вновь, то увидела, что парит над зеленым лугом, где цвели белые лилии и маргаритки, а по краям алели красные лилии. Да, она парила в воздухе!
И тут она бухнулась на четвереньки в мягкую траву, как будто с большой высоты. Дженна оглянулась – Долг тут же мирно щипал траву. Позади не было ни скалы, ни обрыва – только луг с разбросанными там и сям купами деревьев и холм на дальнем его краю. Благодатная, неподвластная времени земля.
Из ближней рощицы вился к зеленовато-голубому небу тонкий дымок. Дженна поднялась и пошла туда медленно, как во сне.
Подойдя поближе, она увидела справа Петру и Катрону, а слева мальчиков.
– Ступай ты первая, Анна, – сказал Марек.
– А мы за тобой, – добавил Сандор.
Дженна кивнула и вошла в рощу.
Здесь росли самые разнообразные деревья, как будто их насадили нарочно: береза, осина, лавр, тополь, терновник, рябина, ясень, ива и дуб. Деревья были высокие, как колонны, и Дженне вспомнилась «Песня дерев», которую ей, маленькой, так часто пели в хейме. Говорили, что ее сложила сама Великая Альта, а припев ее был такой:
И далее в песне перечислялись деревья всякого рода. Дженна, проходя, замечала, что здесь растут точно такие же деревья, как в песне. Уж не сон ли это, спросила она себя – и вдруг остановилась, ибо в середине рощи, откуда поднимался дымок, чей-то тихий, проникновенный голос пел эту самую песню.
Дивны древа, что носят зеленый наряд.
Но лесные над древами всеми царят.
Их кроны огромны, их шелест – как смех.
О, древа лесные – прекраснее всех!
Дженна подняла руку, и все остальные, идущие за ней, остановились. Она поднесла ладонь к уху, сделав им знак прислушаться.
– Этот голос… – проронила Катрона и умолкла.
Дженна поманила всех к себе.
– Это не гренны, – шепнула она, и все согласно закивали.
– Знаешь ли ты эту песню? – спросила Катрона у Джарета.
– Мне ее пела матушка, но немножко по-другому, вот так:
Моя матушка пела «Джарет», а чья-то другая, наверное…
Дивны древа, что носят зеленый наряд,
И в Джарете-крошке признают царя…
– Марек, – сказал Марек. – И Сандор.
– Она пела о нас обоих, когда мы болели корью, – кивнул Сандор.
– Что будем делать дальше? – спросила Дженна Катрону.
– Я умею драться и находить дорогу в лесу, могу быть хорошей подругой солдату и промышлять съестное, но в таких делах я не сильна. Тут нужна жрица.
– Я слышала эту песню в хейме, – сказала Петра, – и Мать Альта учила меня значению каждого дерева, как это записано в Книге Света. Береза – исцеление, лавр – ясный свет, ясень – память. Но я не знаю, где мы и кто это поет. Быть может, Анна знает?
– Анна знает не больше твоего, – пробормотала Дженна, – если я вправду Анна.
– Будь уверена, – сказал Джарет. – Даже гренны назвали тебя так.
– Кто же тогда? – И Дженна умолкла, прикусив губу.
– Есть только один способ выяснить это. – И Катрона вскинула меч.
Дженна ее удержала.
– Кто бы она ни была, она поет песню, знакомую и сестрам, и им. – Она кивнула на мальчиков. – Она хочет сказать нам, что она и сестра нам, и мать.
– Нам всем, – добавила Петра.
– Кто же это, как не сама Альта? – заключила Дженна.
– Говорила же я, что ты должна знать, – улыбнулась Петра.
– Это всего лишь догадка, сделанная наобум. Давайте-ка я пойду вперед и посмотрю.
– Мы пойдем вместе, – сказал Джарет.
И они двинулись толпой через подлесок, ведя за собой лошадей.
Пока они шли, деревья как будто вырастали все выше и выше – вот они достигли небес и сплелись в зеленую кровлю, едва пропускавшую солнечный свет. Стволы превратились в колонны из пестрого мрамора с темно-зелеными прожилками, а земля под ногами – в гладкий пол, однако с тем же узором из травы, лепестков и листьев.
В самой середине зала стоял большой очаг, а перед ним – зеленая колыбель. Ее качала женщина, одетая в светло-зеленое шелковое платье, вышитое по подолу темно-зелеными листьями, а по лифу – золотым плющом. Белые, как снег, волосы были заплетены в две косы. Голову ее украшала корона из шиповника, руку – браслет из диких роз, шею – ожерелье из репейника, перехваченное золотыми кольцами. Ноги женщины были босы.
– Да ведь это… твоя мать, Анна, – прошептал Марек.
– У нее твои волосы, твои глаза и твой рот, – подтвердил Сандор.
Джарет молчал, не сводя с женщины глаз.
Но Петра уже опустилась перед ней на колени, воздев вверх ладони, еще не отмеченные голубыми жреческими знаками. Катрона последовала примеру Петры, сложив свой меч к босым ногам женщины.
– Нет, – заявила Дженна. – Ты не моя мать. И я никогда здесь не лежала. – Она сорвала с зеленой колыбели покров из плюща – колыбель была пуста.
– Я родилась в крови и муках от слипскинской женщины. Повитуха унесла меня в горы, а сестра из Селденского хейма спасла. В это я верю. Это я могу принять. Я убила человека по имени Гончий Пес скорее волей случая, чем умышленно, и отсекла руку другому, по имени Бык. Если это сходится с пророчеством – тем лучше. Но не просите, чтобы я верила в эту… эту подделку. – Дженна чувствовала, как натянулась кожа у нее на лице. Она была слишком зла, чтобы плакать.
Женщина с медленной улыбкой склонилась и подняла на ноги Петру и Катрону, велев Петре стать по правую руку от себя, а Катроне по левую, а после взглянула Дженне в глаза.
– Хорошо. Очень хорошо. Я разочаровалась бы в тебе, если бы ты приняла все безоговорочно. – Она обвела рукой зал, и он опять превратился в рощу.
Джарет шумно вздохнул.
– Безоговорочно? Да у меня сотни вопросов, – воскликнула Дженна. – Не знаю, с которого и начать. Кто ты? Что это за место? Куда подевались гренны? И…
– И что с твоими сестрами? – подсказала женщина.
– Это прежде всего.
– Тогда сядьте, и я расскажу вам все, что могу.
– Но как нам тебя называть? – спросил Джарет.
Женщина с улыбкой протянула ему руку.
– Можете называть меня Альтой.
– Нет. Я, как и Анна, не верю…
– Но меня в самом деле зовут так, – с улыбкой пожала плечами она. И опустилась на землю, а путники расселись вокруг нее. – Так меня назвали – в честь Богини, как и многих девочек моего времени.
– Когда же оно было, твое время? – спросила Дженна, отпихнув Долга, который тыкался мордой ей в ухо. Он встряхнул головой, отошел и стал возле огня.
– Придется тебе отложить свою подозрительность, Дженна, – сказала Альта.
– Откуда ты знаешь мое имя?
– А гренны его откуда знали?
Дженна умолкла, жуя сорванную травинку.
– Я та самая Альта, которая собирала жатву в горах и от которой пошли все хеймы. Это я написала Книгу Света и научила женщин, как правильно дышать, и играть в «Духовный Глаз», и вызывать темных сестер.
– Значит, ты – сама Великая Альта, – прошептала Катрона.
– Нет, Кошечка моя. Я не танцую на радуге и не способна пересечь мост из лучей света. Я была замужем за королем, но не могла рожать, и он прогнал меня и взял вторую жену, а там и третью. В своем горе я начала собирать девочек, оставленных на погибель в Долинах. Я настроила множество тележек и тащила их за собой в помрачении ума, сама не зная, куда иду.
Гренны нашли меня, обезумевшую, влачащую за собой семь возков с плачущими, обмаранными детьми, и привели нас сюда – в Зеленый Мир. Они научили меня ходить за детьми, играть в прутья, находить дорогу в лесу. Рассказали о том, что ждет нас в будущем. Научили управлять дыханием и вызывать своего двойника. А потом они отправили нас обратно в Долины. Но я пробыла у них не день, не месяц и не год, а полных сто лет. И моим именем в Долинах пугали детей: «Будь умницей, не то Альта тебя заберет».
С нашим возвращением сказка началась сызнова, и к нам стали стекаться нежеланные женщины – бесплодные, бездомные, одинокие. И мы построили здесь поблизости первый хейм. Перекресток Вилмы. А за ним появились и другие. Я записала все, чему учили меня гренны – по крайней мере то, что мне запомнилось, – вперемешку с мудростью Долин, и назвала то, что получилось, Книгой Света. А потом… – Альта глубоко вздохнула.
– Потом ты вернулась сюда? – подсказала Дженна.
– Нет, это случилось намного позже, когда я завершила свою работу и собралась умирать. Мои женщины принесли меня ко входу в пещеру, как я им велела, и оставили здесь. Когда они ушли, я спустилась вниз и с тех пор живу здесь.
– Но, Альта, ведь с тех пор прошли… – начал Марек.
– …сотни лет, – завершил Сандор.
– Здесь время течет по-иному. – Альта сняла с себя венок из шиповника и отложила в сторону. – Здесь я дожидалась прихода Анны.
– Были и другие до нее? – спросил Джарет.
– Были, хотя и немногие. Они тоже видели зал и колыбель и слышали песню. Они ели мой хлеб и пили вино, но потом оказывались, бледные и одинокие, на склоне холма, а их близкие давно уже покоились в могиле. Они не знали меня – знали лишь свою мечту. – Альта сняла с себя ожерелье и положила его рядом с короной.
– Но почему я? – спросила Дженна. – Почему мы? Почему теперь?
– Потому что начатое мной должно завершиться. Пришло время миру сделать новый оборот, чтобы сердцевина стала корой, а кора – сердцевиной. Гренны называют это очищением, и случается это каждые несколько столетий.
– Несколько столетий? – вне себя, пораженная, вскричала Дженна.
– Думаешь, наши Долины – это весь мир? – засмеялась Альта. – Мы лишь яблочко на огромном дереве, одно дерево в громадной роще, одна роща… – Альта махнула рукой.
Дженна, вспомнив луг без конца и края, прошептала:
– …на огромном лугу.
– Да, Дженна. Ты и хочешь, и не хочешь быть этой Анной. Но Анн много. Они были и будут. Не все они будут зваться Аннами – у них будет много имен. – Альта коснулась губ Дженны холодным пальцем. – Но на этом повороте дороги Анна – это ты. И тебе еще многому придется учиться. – Альта встала и сказала голосом ласковым, но не допускающим ослушания: – Пойдемте. – Корону и ожерелье она взяла с собой.
Все последовали за ней к огню – Дженна рядом, остальные вереницей позади. Когда они подошли, огонь словно отступил перед ними.
– Так здесь и со временем, – сказала Альта, продолжая идти прямо в огонь. Наконец, как будто достигнув одной ей известной цели, она остановилась и повела рукой вокруг.
Они очутились в уютной кухне, точь-в-точь как в Селденском хейме. Дженне показалось, что сюда вот-вот вбегут Дония, Дойя и их помощницы. Сальные свечи в железных стенных подсвечниках горели ярко, и жаркое на вертеле поворачивалось само собой над жарким огнем. Но эта картинка, четкая в середине, по краям была размыта, как то, что видишь краем глаза, и было в ней что-то чуждое, несмотря на всю видимость уюта. Дженне стало не по себе, она сделала три глубоких вдоха и сказала:
– Это все ненастоящее – так же, как зал и колыбель.
– Ненастоящее? – опечалился Марек. – А поглядеть – прямо как батюшкин дом.
– Точь-в-точь, – согласился Сандор.
– Это одна только видимость, – остерегла их Дженна. – Посмотрите на свечи. Посмотрите на огонь. Теней-то нет.
– И темных сестер нет, – добавила Катрона.
– Вы правы, – кивнула Альта. – Правы по-своему и в то же время неправы. Это и верно видимость, но создана она из вашей памяти, ваших желаний, вашей мечты. Это сделано не для того, чтобы искушать или отвлекать вас, а чтобы вас утешить и напомнить вам.
– Здесь так странно, – поежилась Дженна. – Я не чувствую покоя – только пустоту.
– Покой придет. Сядь и впусти эту картину в свое сердце.
Петра села первая, придвинув к себе тяжелый дубовый стул.
Он был так высок, что ноги ее едва доставали до камыша на полу, усыпанного сухими розами и вербеной.
Дженна вдохнула сладкий аромат, вспоминая. Точно так же пахло в Большом Зале ее хейма. Она потрясла головой и осталась стоять.
Мальчишки растянулись перед огнем на животе, словно щенята после долгой пробежки. Сандор тыкал в очаг палочкой, Марек мечтательно смотрел на огонь. Джарет, опустив подбородок на руки, с беспокойством оглядывал комнату.
Катрона, глубоко вздохнув, уселась в кресло с мягкой подушкой, протянула ноги к огню, откинула назад голову и с улыбкой уставилась в потолок.
Дженна провела пальцами по спинке ее кресла. Там был вырезан знак Альты: круг с двумя пиками, почти сходящимися в крест. «Слишком уж все хорошо», – подумалось Дженне. Она не доверяла совершенству. В Долинах говорят: «Совершенство – конец роста». Иными словами – смерть. Не для того я привела их сюда, чтобы они умерли в довольстве, подумала Дженна и сказала вслух:
– Ты сказала, что нам еще многому нужно учиться. Научи же нас – и мы пойдем.
– Ты и без того уже многое знаешь, Дженна, – улыбнулась Альта. – Игра «Духовный Глаз» приучила тебя к лесу, игра в прутья укрепила правую руку. И ты вызвала свою сестру еще до первой крови. Тебе равно дороги женщины и мужчины – это тоже приготовило тебя к грядущему. Но, Дженна, Джо-ан-энна, во многом ты еще ребенок. Ты боишься своей судьбы. Боишься власти. Боишься покинуть свой очаг
– Нет, не боюсь – ведь я здесь, а не дома. – Дженна беспокойно переступила с ноги на ногу.
– Аннуанна, – резко сказала ей Альта.
Дженна замерла. Ее тайное имя, известное только ее приемным матерям, давно умершим, да жрице Селденского хейма. Она почувствовала, что дрожит – не снаружи, а внутри, не от страха, а от собранности, как кошка, крадущаяся к добыче.
– Когда окажешься в широком мире, помни, как горит мой огонь – он все время отступает, всегда под рукой и все же неуловимый. Так же и наши мечты, так же и наши желания.
Дрожь внутри прекратилась, сменившись ледяным спокойствием. Опять загадки, сердито подумала Дженна и повторила это вслух.
– Нет, не загадки. Это лишь ключ к пониманию, вроде пословиц Долин, которые ты и твои путники так любите поминать. К пониманию и к памяти. Память для тебя главное, Дженна. Помни мой огонь. Помни зеленый луг. – Альта провела рукой над столом, и на нем вдруг явились кубки, чашки и тарелки.
Петра, Катрона и мальчики, будто пробудившись ото сна, подсели к столу и стали шумно, с наслаждением есть. Чего там только не было: пирог с голубями, зеленый салат, фрукты, кувшины с вином, густо-красным, бледно-золотым и сладким розовым, которое Дженна любила больше всего.
– Но пойдет ли нам впрок эта волшебная еда? – спросила Дженна, взяв в руки витую булку.
– О да, – сказала Альта. – Ведь мой огонь вас греет, и мои стулья дают отдых вашим ногам.
Катрона, опрокинув второй кубок красного вина, добавила:
– А это вино веселит мое сердце.
– Вино тебе вредно, – воскликнула Дженна, схватив ее за руку. – Ты же знаешь, что оно вредит твоему желудку. Недоставало нам еще, чтобы у тебя начался понос.
– Это вино ей не повредит, – сказала Альта, – напротив, оно укрепит ее для грядущих сражений.
Джарет встал из-за стола так резко, что опрокинул свой кубок, и вино пролилось. На дубовой столешнице в мерцании свечей оно приобрело цвет запекшейся крови, а после золотистой струйкой стекло за край.
– Что это за сражения? Ты знаешь больше нашего – так скажи же и нам, наконец.
– Это война, которая началась в мое время, а закончиться должна в ваше, – еле слышно произнесла Альта. – Это война, которая все время идет по кругу. Война, которая несет с собой и мрак, и свет. Война, которая сведет вместе мужчин и женщин.
– А если мы победим, то уж навсегда? – тихо спросила Дженна.
– Одно яблочко на огромном дереве, – напомнила Альта. – Одно дерево в огромном лесу.
– Одна роща на огромном лугу, – заключила Дженна. – Я помню. Я все помню, но счастья это мне не прибавляет. – Она встала, а следом и другие. – Должна ли я усвоить что-то еще?
– Только одно. – Альта сняла с руки браслет и положила на стол рядом с короной и ожерельем. – Возьми корону, юный Марек.
Юноша бережно взял ее в ладони, и Альта сжала его руки своими.
– Ты увенчаешь короля. Ты, Сандор, возьми браслет. Тот положил браслет на правую ладонь, и Альта прикрыла ее своей.
– Ты станешь по правую руку короля.
Альта взяла со стола ожерелье и устремила пристальный взгляд на Джарета.
У Дженны внутри сперва стало горячо, потом похолодело. Она прикусила губу. Если Марек должен увенчать короля, кем бы тот ни был, а Сандор – хранить его правую руку, что же может означать ожерелье? Ошейник королевского раба? Или петлю на шее?
Только не Джарет, подумала Дженна, не мой верный друг – и простерла руку к Альте.
– Нет! Не давай ему ожерелья. Если оно несет с собой смерть, лучше дай его мне.
– Ты, Катрона и Петра знаете, в чем состоит ваш долг, – с грустной улыбкой ответила Альта. – Это записано в ваших сердцах – вы прочли это в Книге Света, когда были еще детьми. Но мужчинам, которые пока еще этого не знают, я должна дать эти памятки. Ожерелье предназначено для последнего из героев. Я должна вручить его, Дженна. Должна.
– Пусть вручает, Анна, – сказал Джарет, и взгляд его был тверд. – Я не боюсь. Я иду за тобой и изведал уже столько чудес, что и за всю жизнь не узнал бы, сидя на мельнице около своего старика. Если Анна пожелала умереть за меня – чего же мне больше?
«Не Анна – Дженна», – хотела сказать она, но поняла, что для такого случая «Дженны» будет недостаточно, и промолчала.
Альта надела ожерелье на шею Джарету, и оно стало зеленым, как чистейшей воды изумруд.
– Ты не промолвишь ни слова, пока корона не увенчает короля и правая его рука не одержит победы. После этого люди будут чтить каждое твое слово. Но если ожерелье будет разорвано до времени, твои речи посеют раздор, и король не сядет на трон, и круг никогда не замкнется. Ибо с этим ожерельем ты обретешь дар читать в сердцах и мужчин, и женщин – но никто не захочет услышать, что они думают и что чувствуют друг к другу.
Джарет, держа руку на горле, обвел взглядом всех по очереди, и глаза его при этом то расширялись, то уменьшались, как луны. Напоследок он вперил взор в Дженну, и она потупилась, не в силах смотреть в эти всевидящие очи.
– Бедный мой Джарет, – прошептала она, протянув ему руку.
Он открыл рот, но вместо слов у него вырвались лишь сдавленные звуки. Не взяв руки Дженны, он отошел и стал плечом к плечу с двумя братьями.
– А теперь вам пора, – сказала Альта. – Я дам вам хлеба и вина на дорогу, ибо между нынешним и завтрашним днем лежит долгий путь. Если же вы станете рассказывать о том, что видели и слышали здесь, в зеленом мире, веры вам будет не больше, чем Джарету теперь. Прощайте. – Она подняла руку, и лошади, словно по зову, подошли к ней. Она взяла их поводья.
Всадники стали рассаживаться по коням – Дженна первая, за ней Катрона с обнаженным мечом в руке. Джарет, взобравшись на гнедую кобылу, помог сесть Петре. Марек и Сандор сели последними.
– Увидимся ли мы снова? – спросила Дженна Альту.
– Да, в конце твоей жизни, – улыбнулась та. – Приходи к моей двери, и она откроется перед тобой. С тобой может прийти еще один человек.
– Один? – шепотом повторила Дженна и, не получив больше ответа, повернула коня в указанную Альтой сторону, к дальнему горизонту. Остальные последовали за ней.
Поначалу они ехали медленно, словно не желая покидать луг Альты, но потом один за другим послали коней в галоп. Сначала солнце, потом звезды мелькали мимо, как снег, но это был не день и не ночь, а какие-то вечные сумерки. Весна сменилась летом, осень зимой, а они все ехали по той же дороге туда, где небо сходилось с землей.
Дженна, оглянувшись назад, увидела Альту, стоящую около своей рощи в кругу греннов. Когда она оглянулась опять, все исчезло – Альта, роща и человечки.
МИФ
И сказала Великая Альта: «Корона – для чела, дабы править мудро; браслет – для руки, чтобы придать ей ловкости; ожерелье же для языка, ибо без языка мы не люди. Как без него рассказать о том, что было, или воспеть славу? Как нам плакать или проклинать без него? Потому-то ожерелье – самый дорогой из всех даров».
Книга третья
СОРАТНИКИ
МИФ
И Великая Альта раздвинула завесу своих волос и показала им поле брани. По правую руку стояло войско света, по левую – войско ночи. Но солнце село, и взошла луна, и оба войска стали как одно.
– Они соратники, – сказала Великая Альта. – Друг для друга они как щит и меч, как тень и свет. Я велю вам познать войну, чтобы вы могли жить в мире.
И она опустила их на кровавое поле, чтобы они могли постичь эту науку.
– Они соратники, – сказала Великая Альта. – Друг для друга они как щит и меч, как тень и свет. Я велю вам познать войну, чтобы вы могли жить в мире.
И она опустила их на кровавое поле, чтобы они могли постичь эту науку.
ЛЕГЕНДА
Есть посреди Долин бесплодная пустошь, где растет только один цветок – Роза Жатвы. Трава там скудна, да и та бурая, воды мало, да и ту нельзя пить. Только пыль, щебень и Роза Жатвы.
Говорят, что когда-то на этой равнине рос лес, такой высокий, что доставал до самого неба, и дикие кошки жили там в мирном соседстве с кроликами.
Но однажды сошлись на равнине два великана, нагие, в одних только шлемах. Три дня и три ночи боролись друг с другом. Их ноги превращали плодородную землю в пыль, руки вырывали из земли деревья. Этими деревьями они молотили один другого, словно дубинами. Наконец они при последнем издыхании повалились бок о бок и сорвали с себя шлемы и оказались схожими, словно близнецы.
Кровь, пролитая ими в бою, впиталась в изрытую землю, и из каждой капли расцвела Роза Жатвы. На каждом из ее кроваво-красных лепестков видно белое лицо, и все эти лица одинаковы.
Говорят, что когда-то на этой равнине рос лес, такой высокий, что доставал до самого неба, и дикие кошки жили там в мирном соседстве с кроликами.
Но однажды сошлись на равнине два великана, нагие, в одних только шлемах. Три дня и три ночи боролись друг с другом. Их ноги превращали плодородную землю в пыль, руки вырывали из земли деревья. Этими деревьями они молотили один другого, словно дубинами. Наконец они при последнем издыхании повалились бок о бок и сорвали с себя шлемы и оказались схожими, словно близнецы.
Кровь, пролитая ими в бою, впиталась в изрытую землю, и из каждой капли расцвела Роза Жатвы. На каждом из ее кроваво-красных лепестков видно белое лицо, и все эти лица одинаковы.
ПОВЕСТЬ
Когда они миновали последнюю из рощ необъятного луга, над головой светила полная луна.