Страница:
Религия, которую Г'Руны пытались вытеснить, действительно была сильной помехой для пришельцев – ведь она посвящалась беловолосой богине, размножавшейся без участия супруга мужского пола. Религия эта возникла отчасти из-за численного перевеса женщин, ставшего следствием гораздо более ранних войн четырехсотлетней давности. По причине численного несоответствия между полами, после междоусобных боев вошло в обычай уносить лишних, нежеланных младенцев женского пола в горы и оставлять их там. Однако в поздние 600-е годы в горах появилась некая женщина по имени Альта, будто бы очень высокого роста и с длинными развевающимися белыми волосами (возможно, альбиноска, хотя, скорее всего, просто старая). Она обходила селения, осуждая жестокий обычай, и подбирала всех живых младенцев, которых могла найти. Спасенных детей она возила за собой на сцепленных вместе салазках. Постепенно к Альте стали присоединяться единомышленницы, либо незамужние (в то время из-за несоответствия между полами существовало множество одиноких женщин, так называемых ненайденных сокровищ), либо вдовы, либо жены из полигамных семейств. (В Нижних Долинах особенно были приняты столь радикальные формы брака, хотя наследниками могли считаться только дети от первой жены.) Так возник первый из семнадцати хеймов, ставший пристанищем для нежеланных детей и лишних женщин. Эта реконструкция событий, впервые предпринятая покойным профессором Дэвисом Темплом из Хофбридерского университета в его классическом труде «Альтианки», столь общепринята, что не нуждается в дальнейших комментариях.
Сообщества приемных матерей, нуждаясь в некой религиозной подкладке, стали поклоняться Белой Богине по имени Великая Альта. Так была вознаграждена настоящая Альта за свой человеческий подвиг. С годами Альта и ее преемница, странствующая проповедница, называемая Геннра, Хендра, Ханна, Анна и Темная Дева, слились в единый образ богини с волосами светлыми с одной стороны и темными с другой, странное гермафродитическое существо, рожающее детей без участия мужчины. Эта религия переняла многие аспекты от соседних патриархальных племен, а позднее даже кое-какие гарунийские верования. (Так, например, обычай хоронить умерших в пещерах, возникший в более позднее время, заимствован у Г'рунов, ведущих свой род из маленькой долины в изобилующих пещерами горах, где пахотная земля была слишком ценной, чтобы отдавать ее мертвым. Ранние альтианки хоронили своих покойниц в высоких курганах. )
После того как беловолосая Альта стала спасительницей для множества девочек, брошенных в горах, появились слухи о пришествии другой спасительницы. Эти слухи стали религией и вошли – если опять верить Варго – в саму Книгу Света. Спасительницей должна была стать дочь мертвой матери. Эта легко объяснимая психологически подмена – мертвая мать вместо мертвого ребенка – является одним из основных фольклорных мотивов. Мертвых матерей, собственно, полагалось, что было три – магическое число. Следы этих верований еще сохраняются в некоторых народных песнях и пословицах Верхних Долин.
ПЕСНЯ
ПОВЕСТЬ
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Сообщества приемных матерей, нуждаясь в некой религиозной подкладке, стали поклоняться Белой Богине по имени Великая Альта. Так была вознаграждена настоящая Альта за свой человеческий подвиг. С годами Альта и ее преемница, странствующая проповедница, называемая Геннра, Хендра, Ханна, Анна и Темная Дева, слились в единый образ богини с волосами светлыми с одной стороны и темными с другой, странное гермафродитическое существо, рожающее детей без участия мужчины. Эта религия переняла многие аспекты от соседних патриархальных племен, а позднее даже кое-какие гарунийские верования. (Так, например, обычай хоронить умерших в пещерах, возникший в более позднее время, заимствован у Г'рунов, ведущих свой род из маленькой долины в изобилующих пещерами горах, где пахотная земля была слишком ценной, чтобы отдавать ее мертвым. Ранние альтианки хоронили своих покойниц в высоких курганах. )
После того как беловолосая Альта стала спасительницей для множества девочек, брошенных в горах, появились слухи о пришествии другой спасительницы. Эти слухи стали религией и вошли – если опять верить Варго – в саму Книгу Света. Спасительницей должна была стать дочь мертвой матери. Эта легко объяснимая психологически подмена – мертвая мать вместо мертвого ребенка – является одним из основных фольклорных мотивов. Мертвых матерей, собственно, полагалось, что было три – магическое число. Следы этих верований еще сохраняются в некоторых народных песнях и пословицах Верхних Долин.
ПЕСНЯ
Песня Альты
Когда нерожденным ребенком была.
Огонь да вода – на пути,
Я в чреве у матери мирно спала.
О Альта, меня защити!
Будь прокляты те, кто отнял мою мать.
Огонь да вода – на пути.
Кто бросил меня на холме умирать.
О Альта, меня защити!
Но я не сдавалась, кричала, жила.
Огонь да вода – на пути,
И дева на плач мой склонилась с седла.
О Альта, меня защити!
Два дня мы скакали, скок конский был спор.
Огонь да вода – на пути,
На третий – примчались к селенью сестер.
О Альта, меня защити!
И каждая – каждая! – стала мне мать,
Огонь да вода – на пути.
Вот так мне случилось свободною стать.
О Альта, меня защити!
ПОВЕСТЬ
– Что она сказала? А ты? – жадно выспрашивала Пинта, запустив пальцы в свои темные кудряшки. Она сидела на полу под окном в их общей комнате. Здесь было темновато, как и во всех комнатах хейма, поэтому девочки всегда играли поблизости от узких окошек, и летом, и зимой. – Она тебя побила?
Дженна задумалась над ответом. Она почти жалела о том, что Мать Альта и вправду не побила ее. Амальда была скорой на руку и недавно отстегала их обеих ивовым прутом: Пинту – за дерзкий язык, а Дженну за то, что ее защищала. Но наказание было недолгим, и за ним, как всегда, следовали объятия, слезы и поцелуи. Если бы жрица вела себя так же, Дженна не притаилась бы у нее за дверью, как лесная мышка. Неужели она – то дитя, которое, не ведая того, убило свою мать, да не один раз, а целых три? Эта мысль так напугала Дженну, что она не стала больше слушать, а убежала и спряталась в подвале, среди больших бочек с темно-красным вином. Там, в темноте, ее стали душить рыдания – ведь если она то дитя, тогда нечего и притворяться, нечего и надеяться, будто Ама ее мать. Но потом Дженна принудила себя уняться и перестала плакать. Она отыщет Пинту и спросит у нее.
И вот теперь, стоя около Пинты, Дженна вдруг поняла, что ее ноша слишком тяжела, чтобы делить ее с кем-то.
– Она спросила, кто мне об этом рассказал, а я сказала, что не помню, кто была первая. – Дженна опустилась на пол рядом с Пинтой.
– Первая была Ама. Я помню. Это было точно сказка. Нам позволили лечь в большой кровати, между Амой и Саммор, и…
– А может, и нет, – перебила Дженна, радуясь тому, что самое трудное позади. – Может, первая была Катрона. Или Дония. Она слишком много болтает, и уж точно рассказывала это…
– …не меньше трех раз. – Пинта засмеялась. В хейме все повторяли эту шутку, даже дети.
– Домина тоже об этом говорила. И про мою вторую мать тоже. Они были подруги. – Не вступает ли она на зыбкую почву? У Дженны задрожали пальцы, но Пинта как будто ничего не заметила.
Пинта уперла локти в колени и положила подбородок на руки.
– Но не Кадрин. Она бы никогда тебе не рассказала. – Обе важно покивали головами. Кадрин никогда не сплетничала и не говорила лишнего.
– Мне нравится Кадрин, – сказала Дженна, – хотя она и Одиночка и улыбки от нее не дождешься. – Одиночки, женщины без темных сестер, были редкостью в хеймах, и Дженна теперь чувствовала себя так же, как, по ее мнению, и они: покинутой и не имеющей подруги, которая знает каждую твою мысль.
– Я видела раз, как она улыбнулась. Это было, когда Альна перестала дышать, а потом опять начала, с кашлем и такими пузырями изо рта. Мы тогда еще в саду охотились на кролика – понарошку, конечно, как все малыши. А ты побежала за Кадрин, потому что бегаешь быстрее всех, и она приложила ухо к Альниной груди, а потом ка-ак стукнет!
– И Альна семь дней ходила с синяком величиной с кулак.
– Восемь – и всем его показывала.
– Но Кадрин тогда не улыбнулась.
– А вот и да.
– А вот и нет.
– Да.
– Нет.
– Да. И Ама дала мне вот это. – Пинта вынула руки из-за спины, держа в одной две новые куколки из кукурузы, а в другой – две тростниковые котомки. – Они с Саммор сплели это, чтобы отпраздновать наш Выбор.
– Да они красивее, чем у Альны.
– Конечно, красивее.
– И на котомках знак хейма.
– Ну вот, теперь мы с тобой настоящие сестры и все делим пополам. Ты возьми светлую котомку и светлую куколку, а я возьму темные.
Дженна виновато взяла подарки, вспомнив, что так ничем и не поделилась с Пинтой. Еще она вспомнила, как Мать Альта стояла перед своим большим зеркалом и говорила слова, так напугавшие ее, Дженну. Смогут ли они с Пинтой снова стать «настоящими» сестрами?
Но кукла быстро отвлекла ее от столь черных мыслей – она уложила свое дитя в коробок, повесила коробок за спину, и они с Пинтой стали играть в темную и светлую сестру, пока колокол не позвал их на уроки.
– Сегодня, – объявила Катрона, – я научу вас игре «Духовный Глаз».
Девочки заулыбались, и Пинта пихнула Дженну локтем. Обе они слышали об этой игре. Девочки постарше потихоньку шептались о ней за столом, но ничего не объясняли младшим, потому что это было одно из Таинств, открываемых только после Выбора.
Пинта стрельнула глазами по сторонам – не видит ли их кто-нибудь. На воинском дворе были трое старших, но все они занимались своим делом: рыжая Мина целилась из лука в узкую мишень, вгоняя туда стрелы одну за другой, а Варса и маленькая Домина нападали друг на дружку с ивовыми мечами под окрики большой Домины.
– Пинта, смотри на меня! – велела Катрона, но не сердито, а даже весело. – Я знаю, тут есть на что посмотреть, но вы должны научиться сосредоточиваться, а потом рассеиваться.
– Как это – «рассеиваться»? – спросила Пинта.
Катрона снова засмеялась.
– Это значит – замечать много вещей зараз. Но, прежде всего ты должна уметь слушать, Марга. – Катрона больше не смеялась, и девочки стали слушать.
Катрона повернулась к деревянному столику с порядком ободранными ножками, прикрытому старой скатеркой, под которой виднелись какие-то бугры.
– Прежде всего – что вы здесь видите? – спросила она.
– Стол, – тут же выпалила Пинта. – И старую скатерть.
– Под которой лежат какие-то вещи, – добавила Дженна.
– Вы обе правы. Но запомните: самое главное в лесу и в бою – это внимание. Все часто обстоит не так, как нам кажется. – Катрона сдернула скатерть, и девочки увидели, что столешница представляет собой подобие горной страны с пиками и долинами. – Здесь мы учимся находить дорогу в горах, где расположен наш хейм. И обдумываем военные действия.
Пинта восторженно хлопнула в ладоши, а Дженна наклонилась, задумчиво водя пальцем по горам и долам.
– А тут что вы видите? – спросила Катрона, подведя их к нише, где стоял другой стол, накрытый такой же скатертью, под которой виднелось еще больше ям и бугров.
– Снова горы, – сказала Пинта, стремясь, как всегда, быть первой.
– Будь внимательна, – напомнила Катрона.
– По-моему, это не горы, – заметила Дженна. – Они не такие высокие, как те. Тут есть что-то круглое, вроде… вроде…
– Вроде яблока! – ввернула Пинта.
– Давайте посмотрим. – Катрона сняла скатерть, взяв ее за середину. На столе лежало множество разных предметов.
– Ага, ты обманула меня! – ухмыльнулась Пинта.
– Взгляни еще раз, дитя, – только внимательно.
Пинта взглянула, и Катрона снова накрыла стол скатертью.
– А теперь начинается Игра. Начнем с тебя, Марга. Ты любишь быть первой, вот и назови какую-нибудь вещь со стола. Потом Дженна, потом опять ты – так и говорите, сколько сможете вспомнить. Та, кто запомнила больше, получит леденец.
Пинта хлопнула в ладоши – она любила сладости.
– Ложка. Там была ложка.
Дженна кивнула.
– И еще яблоко – это и было то, круглое.
– И палочки для еды, – сказала Пинта.
– Только одна палочка, – поправила Дженна.
– Верно, одна, – согласилась Катрона.
– Игральная карта.
– Пряжка, как у Амы – Амальды.
– Я такую не помню, – удивилась Пинта.
Дженна пожала плечами.
– Есть пряжка, – подтвердила Катрона. – Продолжай, Марга.
Пиита наморщила лоб, уперлась кулаком в щеку, подумала и улыбнулась.
– Еще одно яблоко!
– Молодец, – похвалила Катрона.
– На тарелке, – добавила Дженна.
– Тарелок тоже две? – неуверенно произнесла Пинта.
– Верно, две.
– Нож, – сказала Дженна.
Пинта, пораздумала еще и пожала плечами. – Больше ничего.
– Дженна? – Та теребила свои косички. Она знала, что вещей больше, и могла их назвать, но знала и то, как хочется Пинте выиграть леденец. Как Пинте нужно его выиграть. Дженна вздохнула и сказала:
– Миска с водой. Булавка. Нитка.
– Нитка? Нитки там нет, Дженна.
– Нет, есть. И еще камешки или ягодки, две или три. А больше я не помню.
– Пять ягод, – улыбнулась Катрона, – две черные и три красные. И обе вы забыли кусочек гобелена, где выткана игра в прутья, и ленту, и палочку для письма, ковровую иглу – и сам леденец! Но и запомнили вы тоже немало. Я горжусь вами – ведь вы играете в эту Игру первый раз. – Она убрала скатерть. – Вот, посмотрите сами.
– Смотри, Катрона, – вот она, Дженнина нитка! – тут же приметила Пинта.
Длинная темная нить лежала рядом с гобеленом, но достаточно далеко, чтобы считаться отдельно.
– Ну и глаз у тебя, Джо-ан-энна! – рассмеялась Катрона. – А я, видно, к старости плоха становлюсь. Хороша учительница. Такая оплошность могла бы стоить мне жизни в лесу или в битве.
Девочки важно кивнули, а Катрона торжественно вручила леденец Дженне.
– Мы будем играть снова и снова, пока вы не научитесь запоминать все, что видели. Завтра под скатертью будут уже другие вещи. Овладев Игрой в совершенстве, вы сможете назвать с первого раза более тридцати предметов. Но это не просто игра, дети мои. Цель ее – научить вас видеть не только глазами, но и разумом. Вот почему она называется «Духовный Глаз». Учитесь повторять в голове то, что видели глазами – с той же ясностью.
– И в лесу тоже? – спросила Пинта.
Дженна и без того уже знала ответ. Конечно же, они должны делать это и в лесу, и в хейме, и в городе. Что за глупый вопрос – она просто удивлялась Пинте. Но Катрона не удивилась.
– Да, – сказала она спокойно. – Вы у меня умницы. – Она положила им руки на плечи и подтолкнула поближе к столу. – Посмотрите-ка еще раз.
Они посмотрели. Пинта шевелила губами, запоминая каждую вещь, а Дженну даже дрожь пробрала от старания.
Вечером четверо новых Выборщиц собрались в своей комнате, на кровати у Дженны. Каждой было что рассказать.
Пинта взахлеб повествовала об Игре и о том, как Дженна поделилась с ней леденцом.
– Хотя она честно выиграла его. Но завтра я выиграю. Я, кажется, разгадала секрет. – Рассказывая, Пинта качала на руках новую куклу.
– Вечно ты со своими секретами, Пинта, – сказала Селинда. – И никакой пользы тебе от них нет.
– А вот и есть.
– А вот и нет.
– А вот и есть.
– Расскажи нам про кухню, Альна, – сказала Дженна, которой вдруг наскучил этот спор. Ну какая разница, любит Пинта секретничать или нет?
Альна сказала своим полушепотом:
– Никогда не думала, что на кухне столькому надо учиться. Меня поставили резать разные вещи. В саду мне никогда не давали в руки ножа. И я ни разу не порезалась. Еще там хорошо пахнет, но… – И Альна со вздохом умолкла.
– В саду бы тебе сегодня тоже не понравилось, – поспешно заверила Селинда. – Мы только и делали, что пололи. Да я этим занимаюсь с тех пор, как себя помню. Стоило это выбирать! Лучше бы я пошла на кухню, или в лес, или в ткацкую…
– А мне нравится полоть, – тихо сказала Альна.
– Ну уж нет, – заспорила Пинта. – Ты только и знала, что жаловаться на это.
– А вот и нет.
– А вот и да.
– А вот и нет.
В комнату вошла Амальда.
– Пора спать, малышки. Вы должны быть как птички – они, как бы высоко ни летали, всегда возвращаются в гнездо. – Она поцеловала каждую, прежде чем уйти, и Дженна обняла ее в ответ крепко-крепко.
Потом забежала родная мать Селинды, чтобы укрыть дочку и пожелать всем девочкам спокойной ночи. А потом Дженна вылезла из постели и зажгла все лампы, потому что стемнело, и мать Альны пришла вместе с темной сестрой. Они приласкали всех, но слишком уж, по мнению Дженны, суетились над Альной, несмотря на ее уверения, что у нее все хорошо.
Наконец пришли Марна и Зо и, ко всеобщему восторгу, принесли с собой тембалы. Инструмент Марны звучал чудесно, а тембала Зо, как и ее голос, только вторили ему.
– Спойте «Послушайте, женщины», – попросила Пинта.
– И «Балладу о звонкой кузнице», – прошептала Альна.
– Нет, «Гоп-ля-ля», – вскричала Селинда, подпрыгивая на кровати.
Дженна одна промолчала, расплетая свои белые косы – волосы от них сделались волнистыми.
– А у тебя разве нет любимой песни, Джо-ан-энна? – спросила Марна мягко, следя за ее быстрыми пальцами.
Дженна ответила не сразу, но очень серьезно:
– А нельзя ли нам послушать новую песню? В честь нашего первого дня после Выбора? – Дженне хотелось бы, чтобы этот день был отмечен чем-то, и не только странной пустотой в груди, питаемой мелкими стычками с Пинтой и чувством какого-то отдаления от других девочек. Ей хотелось снова стать такой, как все, и близкой им, хотелось смыть чем-то память о Матери Альте перед ее большим зеркалом. – Такую, которую мы еще ни разу не слышали.
– Конечно, можно, Дженна. Я спою тебе песню, которую выучила в прошлом году, когда к нам приходила певица из Калласфордского хейма. Это большой хейм, там около семисот сестер, поэтому одна из них может позволить себе быть просто певицей.
– А ты хотела бы быть просто певицей, милая Марна? – спросила Пинта, но ответила ей Зо:
– В большом хейме наш скромный дар едва ли признали бы.
– И нам было бы плохо везде, кроме нашего хейма, – добавила Марна.
– Но ведь ты побывала и в других местах, – задумчиво сказала Дженна. Ей стало любопытно, чувствовала бы она себя другой – непризнанной или такой же, как все – где-то еще.
– Конечно, побывала. Во время своих годовых странствий перед окончательным Выбором и перед тем, как вызвать свою сестру из тьмы. Это и вам предстоит. Но всем хеймам, хотя тамошние сестры и хотели, чтобы я осталась, я предпочла наш Селденский хейм, самый маленький.
– Почему? – спросила Пинта.
– Да, почему? – подхватили три остальные.
– Потому что это наш хейм, – хором ответили Марна и Зо. – А теперь довольно вопросов, – добавила Марна, – иначе у нас не останется времени даже на одну песню.
Девочки устроились поуютнее в своих постелях.
– Сначала я спою новую песню, «Песню Альты», а потом и другие. После этого вы все должны крепко уснуть. Вы ведь уже не мои малышки, и с утра у вас будет много разных дел.
Она начала петь, и на третьей песне все девочки уснули. Только Дженна не спала, но Марна и Зо этого не заметили и на цыпочках вышли из комнаты.
В очаге большого зала весело потрескивал огонь, и две охотничьи собаки, дремлющие около, дергали лапами и скребли когтями по камню, преследуя кроликов даже во сне. Здесь приятно пахло камышом, дымом и сухими лепестками роз и вербены, лежавшими в больших мисках.
Когда вошли Марна и Зо, все кресла у огня оказались уже заняты, а три большие девочки лежали на животах на коврике перед очагом.
– Идите сюда, – позвала их Амальда, приберегавшая для них два места за большим круглым столом сбоку от огня. – Как там наши Выборщицы?
– Все еще взбудоражены? – добавила более спокойно ее темная сестра Саммор.
– Угомонились, наконец. Мы спели им четыре песни – хотя нет, только три. Они уснули, не дождавшись четвертой. Бедняжки, за день они совсем обессилели, и я пообещала им, что завтра будет еще труднее. – Марна тяжело опустилась на стул.
– Мы уже соскучились по этим бесенятам, – добавила Зо, садясь рядом с ней.
– Наш хейм не столь велик, чтобы вы не виделись с ними каждый день, – улыбнулась Катрона.
– Но ведь они целых семь лет находились на нашем попечении, – вздохнула Марна. – А теперь они выросли.
– Ты говоришь это каждую весну, при каждом Выборе, – улыбнулась Домина.
– Нет, не каждую. У нас ни разу не было Выбора после Варсы, а тому уже три года. И вот нынче сразу четверо. Это очень тяжело.
– Нам с Глон еще тяжелее, – сказала мать Альны, сидевшая напротив. – Нашу малютку забрали из сада и отдали под начало Донии. Тьфу.
– Что значит «забрали»? – вспыхнула Катрона. – Ты не меньше нашего боялась, что девочка когда-нибудь задохнется посреди твоих сорняков.
– Сорняков? Каких таких сорняков? Наш сад выполот не менее чисто, чем в любом большом хейме. Сорняки – тоже выдумала! – Алинда поднялась с места, но Глон, сидевшая рядом, удержала ее, и Алинда села, все еще дрожа от гнева.
– Она просто хотела пожаловаться, как нам тяжело, – сказала Глон Катроне. – Ты прости ее. Мы сегодня обе не в себе.
Катрона фыркнула и отвернулась.
– Первый день после Выбора всегда труден, – сказала Кадрин, занимая место за столом. – И каждый раз мы говорим то же самое. Только у детей бывает такая короткая память. Посмотрите-ка друг на друга, сестры, и улыбнитесь. Это скоро пройдет. – Она обвела взглядом стол, сама оставаясь неулыбчивой, но все остальные скоро обрели свою обычную веселость. – Ну что, все собрались?
– Дония и Дойи, как всегда, опаздывают, – сказала Домина.
– Тогда подождем их. Дело касается новых Выборщиц, и все, кто имеет к ним отношение, должны присутствовать. – Кадрин сложила руки на столе, сплетя крепкие пальцы с коротко остриженными ногтями. – Может, вы тем временем споете нам, Марна и Зо? Что-нибудь веселое.
Те, не дожидаясь дальнейших просьб, взяли свои тембалы и, обменявшись едва заметным кивком, заиграли быстрый танец, чья мелодия словно перескакивала с одного инструмента на другой. За столом стало еще веселее. Как только мелодия завершилась четырьмя чередующимися аккордами на басовых струнах, вошли Дония и ее темная сестра Дойи, вытирая руки о грязные передники и торопясь оправдаться за свое опоздание.
Катрона замахала на них руками, делая знак садиться, и стулья зашаркали по полу под утихающий звон тембал.
– Как все вы знаете, мы должны теперь поговорить о будущем наших новых Выборщиц. И о своем тоже – ведь дети и есть наше будущее. Начнем, пожалуй, с тебя, Марна. Что девочки знают и насколько быстро усваивают новое?
Марна и Зо кивнули.
– Вам и так уже известно то, что я скажу. Все эти годы я советовались с их матерями и с тобой, Кадрин, когда они болели. Но повторить не помешает – при этом могут открыться истины, скрытые даже от Зо и меня. Все четыре девочки умненькие, быстро схватывают и уже выучили буквы. Дженна умеет даже складывать слова и скоро начнет первую из Малых Книжек, хотя сказки больше всех любит Альна.
Алинда согласно кивнула.
– Мы всегда рассказывали ей сказки, чтобы успокоить, когда ей трудно дышалось.
Марна улыбнулась и продолжила:
– Селинда – мечтательница, и ей то и дело приходится напоминать о ее обязанностях.
– Это она в отца, – засмеялась мать Селинды. – Трех мальчишек я родила, пробыв с их отцами всего неделю, а с этим проваландалась три месяца – так ему приходилось напоминать.
Женщины подхватили ее смех. Марна дождалась, когда смех утихнет.
– Пинта – пожалуй, теперь ее следует называть Маргой, хотя про себя я все так же зову ее Пинтой – самая быстрая почти во всем…
– Но постоянно забывает об осторожности, – вставила Зо. – Мы опасаемся, как бы эта резвость не довела ее до беды.
– Это так, – кивнула Марна.
– Уже довела. – Катрона облокотилась на стол. – Она не получила леденца, который так хотела, при первом знакомстве с Игрой.
Марна рассмеялась, а Зо объяснила:
– Еще как получила – больше половины, во всяком случае, Дженна поделилась с ней.
Кадрин, расплетя пальцы, медленно произнесла:
– Они точно теневые сестры, Дженна и Пинта. Трудно им будет приспособиться к собственным темным близнецам, правда? – Кадрин задала свой вопрос с осторожностью, зная, что она, как Одиночка, почти не вправе обсуждать такие вещи. Она пришла в хейм уже взрослой, решив пожить вдали от шумных городов, где обучалась своему ремеслу. Возраст уже не позволял посвящать ее в Таинства хейма и учить, как вызывать сестру из вечного мрака Альты. – Я хочу сказать, что им тяжело будет расставаться…
– До этого им еще почти семь лет, Кадрин. И ты сама знаешь, что такое детская дружба, – сказала Марна.
– Нет, не знаю, – тихо промолвила та.
– Посмотрим, что будет, когда им придет время отправляться в странствия, – заметила Домина.
– В Книге говорится о благе преданности, – напомнила Кадрин. – Это даже мне известно. И Мать Альта поручила мне предостеречь вас всех, чтобы вы не слишком поощряли их дружбу. Дженна должна быть преданна не одной подруге, но всему хейму в равной степени. Учительница, мать, подруга – этого недостаточно. Мать Альта ясно дала это понять. – Кадрин высказала эти слова так, будто они оставляли дурной вкус у нее во рту.
– Да ведь она еще ребенок, Кадрин, – сказала Амальда. – Я давно уж взяла бы ее себе в дочки, если бы Мать позволила.
Все прочие закивали головами.
– Не простой ребенок, быть может, – пробормотала Кадрин, но больше ничего не добавила к этому.
Дженна задумалась над ответом. Она почти жалела о том, что Мать Альта и вправду не побила ее. Амальда была скорой на руку и недавно отстегала их обеих ивовым прутом: Пинту – за дерзкий язык, а Дженну за то, что ее защищала. Но наказание было недолгим, и за ним, как всегда, следовали объятия, слезы и поцелуи. Если бы жрица вела себя так же, Дженна не притаилась бы у нее за дверью, как лесная мышка. Неужели она – то дитя, которое, не ведая того, убило свою мать, да не один раз, а целых три? Эта мысль так напугала Дженну, что она не стала больше слушать, а убежала и спряталась в подвале, среди больших бочек с темно-красным вином. Там, в темноте, ее стали душить рыдания – ведь если она то дитя, тогда нечего и притворяться, нечего и надеяться, будто Ама ее мать. Но потом Дженна принудила себя уняться и перестала плакать. Она отыщет Пинту и спросит у нее.
И вот теперь, стоя около Пинты, Дженна вдруг поняла, что ее ноша слишком тяжела, чтобы делить ее с кем-то.
– Она спросила, кто мне об этом рассказал, а я сказала, что не помню, кто была первая. – Дженна опустилась на пол рядом с Пинтой.
– Первая была Ама. Я помню. Это было точно сказка. Нам позволили лечь в большой кровати, между Амой и Саммор, и…
– А может, и нет, – перебила Дженна, радуясь тому, что самое трудное позади. – Может, первая была Катрона. Или Дония. Она слишком много болтает, и уж точно рассказывала это…
– …не меньше трех раз. – Пинта засмеялась. В хейме все повторяли эту шутку, даже дети.
– Домина тоже об этом говорила. И про мою вторую мать тоже. Они были подруги. – Не вступает ли она на зыбкую почву? У Дженны задрожали пальцы, но Пинта как будто ничего не заметила.
Пинта уперла локти в колени и положила подбородок на руки.
– Но не Кадрин. Она бы никогда тебе не рассказала. – Обе важно покивали головами. Кадрин никогда не сплетничала и не говорила лишнего.
– Мне нравится Кадрин, – сказала Дженна, – хотя она и Одиночка и улыбки от нее не дождешься. – Одиночки, женщины без темных сестер, были редкостью в хеймах, и Дженна теперь чувствовала себя так же, как, по ее мнению, и они: покинутой и не имеющей подруги, которая знает каждую твою мысль.
– Я видела раз, как она улыбнулась. Это было, когда Альна перестала дышать, а потом опять начала, с кашлем и такими пузырями изо рта. Мы тогда еще в саду охотились на кролика – понарошку, конечно, как все малыши. А ты побежала за Кадрин, потому что бегаешь быстрее всех, и она приложила ухо к Альниной груди, а потом ка-ак стукнет!
– И Альна семь дней ходила с синяком величиной с кулак.
– Восемь – и всем его показывала.
– Но Кадрин тогда не улыбнулась.
– А вот и да.
– А вот и нет.
– Да.
– Нет.
– Да. И Ама дала мне вот это. – Пинта вынула руки из-за спины, держа в одной две новые куколки из кукурузы, а в другой – две тростниковые котомки. – Они с Саммор сплели это, чтобы отпраздновать наш Выбор.
– Да они красивее, чем у Альны.
– Конечно, красивее.
– И на котомках знак хейма.
– Ну вот, теперь мы с тобой настоящие сестры и все делим пополам. Ты возьми светлую котомку и светлую куколку, а я возьму темные.
Дженна виновато взяла подарки, вспомнив, что так ничем и не поделилась с Пинтой. Еще она вспомнила, как Мать Альта стояла перед своим большим зеркалом и говорила слова, так напугавшие ее, Дженну. Смогут ли они с Пинтой снова стать «настоящими» сестрами?
Но кукла быстро отвлекла ее от столь черных мыслей – она уложила свое дитя в коробок, повесила коробок за спину, и они с Пинтой стали играть в темную и светлую сестру, пока колокол не позвал их на уроки.
– Сегодня, – объявила Катрона, – я научу вас игре «Духовный Глаз».
Девочки заулыбались, и Пинта пихнула Дженну локтем. Обе они слышали об этой игре. Девочки постарше потихоньку шептались о ней за столом, но ничего не объясняли младшим, потому что это было одно из Таинств, открываемых только после Выбора.
Пинта стрельнула глазами по сторонам – не видит ли их кто-нибудь. На воинском дворе были трое старших, но все они занимались своим делом: рыжая Мина целилась из лука в узкую мишень, вгоняя туда стрелы одну за другой, а Варса и маленькая Домина нападали друг на дружку с ивовыми мечами под окрики большой Домины.
– Пинта, смотри на меня! – велела Катрона, но не сердито, а даже весело. – Я знаю, тут есть на что посмотреть, но вы должны научиться сосредоточиваться, а потом рассеиваться.
– Как это – «рассеиваться»? – спросила Пинта.
Катрона снова засмеялась.
– Это значит – замечать много вещей зараз. Но, прежде всего ты должна уметь слушать, Марга. – Катрона больше не смеялась, и девочки стали слушать.
Катрона повернулась к деревянному столику с порядком ободранными ножками, прикрытому старой скатеркой, под которой виднелись какие-то бугры.
– Прежде всего – что вы здесь видите? – спросила она.
– Стол, – тут же выпалила Пинта. – И старую скатерть.
– Под которой лежат какие-то вещи, – добавила Дженна.
– Вы обе правы. Но запомните: самое главное в лесу и в бою – это внимание. Все часто обстоит не так, как нам кажется. – Катрона сдернула скатерть, и девочки увидели, что столешница представляет собой подобие горной страны с пиками и долинами. – Здесь мы учимся находить дорогу в горах, где расположен наш хейм. И обдумываем военные действия.
Пинта восторженно хлопнула в ладоши, а Дженна наклонилась, задумчиво водя пальцем по горам и долам.
– А тут что вы видите? – спросила Катрона, подведя их к нише, где стоял другой стол, накрытый такой же скатертью, под которой виднелось еще больше ям и бугров.
– Снова горы, – сказала Пинта, стремясь, как всегда, быть первой.
– Будь внимательна, – напомнила Катрона.
– По-моему, это не горы, – заметила Дженна. – Они не такие высокие, как те. Тут есть что-то круглое, вроде… вроде…
– Вроде яблока! – ввернула Пинта.
– Давайте посмотрим. – Катрона сняла скатерть, взяв ее за середину. На столе лежало множество разных предметов.
– Ага, ты обманула меня! – ухмыльнулась Пинта.
– Взгляни еще раз, дитя, – только внимательно.
Пинта взглянула, и Катрона снова накрыла стол скатертью.
– А теперь начинается Игра. Начнем с тебя, Марга. Ты любишь быть первой, вот и назови какую-нибудь вещь со стола. Потом Дженна, потом опять ты – так и говорите, сколько сможете вспомнить. Та, кто запомнила больше, получит леденец.
Пинта хлопнула в ладоши – она любила сладости.
– Ложка. Там была ложка.
Дженна кивнула.
– И еще яблоко – это и было то, круглое.
– И палочки для еды, – сказала Пинта.
– Только одна палочка, – поправила Дженна.
– Верно, одна, – согласилась Катрона.
– Игральная карта.
– Пряжка, как у Амы – Амальды.
– Я такую не помню, – удивилась Пинта.
Дженна пожала плечами.
– Есть пряжка, – подтвердила Катрона. – Продолжай, Марга.
Пиита наморщила лоб, уперлась кулаком в щеку, подумала и улыбнулась.
– Еще одно яблоко!
– Молодец, – похвалила Катрона.
– На тарелке, – добавила Дженна.
– Тарелок тоже две? – неуверенно произнесла Пинта.
– Верно, две.
– Нож, – сказала Дженна.
Пинта, пораздумала еще и пожала плечами. – Больше ничего.
– Дженна? – Та теребила свои косички. Она знала, что вещей больше, и могла их назвать, но знала и то, как хочется Пинте выиграть леденец. Как Пинте нужно его выиграть. Дженна вздохнула и сказала:
– Миска с водой. Булавка. Нитка.
– Нитка? Нитки там нет, Дженна.
– Нет, есть. И еще камешки или ягодки, две или три. А больше я не помню.
– Пять ягод, – улыбнулась Катрона, – две черные и три красные. И обе вы забыли кусочек гобелена, где выткана игра в прутья, и ленту, и палочку для письма, ковровую иглу – и сам леденец! Но и запомнили вы тоже немало. Я горжусь вами – ведь вы играете в эту Игру первый раз. – Она убрала скатерть. – Вот, посмотрите сами.
– Смотри, Катрона, – вот она, Дженнина нитка! – тут же приметила Пинта.
Длинная темная нить лежала рядом с гобеленом, но достаточно далеко, чтобы считаться отдельно.
– Ну и глаз у тебя, Джо-ан-энна! – рассмеялась Катрона. – А я, видно, к старости плоха становлюсь. Хороша учительница. Такая оплошность могла бы стоить мне жизни в лесу или в битве.
Девочки важно кивнули, а Катрона торжественно вручила леденец Дженне.
– Мы будем играть снова и снова, пока вы не научитесь запоминать все, что видели. Завтра под скатертью будут уже другие вещи. Овладев Игрой в совершенстве, вы сможете назвать с первого раза более тридцати предметов. Но это не просто игра, дети мои. Цель ее – научить вас видеть не только глазами, но и разумом. Вот почему она называется «Духовный Глаз». Учитесь повторять в голове то, что видели глазами – с той же ясностью.
– И в лесу тоже? – спросила Пинта.
Дженна и без того уже знала ответ. Конечно же, они должны делать это и в лесу, и в хейме, и в городе. Что за глупый вопрос – она просто удивлялась Пинте. Но Катрона не удивилась.
– Да, – сказала она спокойно. – Вы у меня умницы. – Она положила им руки на плечи и подтолкнула поближе к столу. – Посмотрите-ка еще раз.
Они посмотрели. Пинта шевелила губами, запоминая каждую вещь, а Дженну даже дрожь пробрала от старания.
Вечером четверо новых Выборщиц собрались в своей комнате, на кровати у Дженны. Каждой было что рассказать.
Пинта взахлеб повествовала об Игре и о том, как Дженна поделилась с ней леденцом.
– Хотя она честно выиграла его. Но завтра я выиграю. Я, кажется, разгадала секрет. – Рассказывая, Пинта качала на руках новую куклу.
– Вечно ты со своими секретами, Пинта, – сказала Селинда. – И никакой пользы тебе от них нет.
– А вот и есть.
– А вот и нет.
– А вот и есть.
– Расскажи нам про кухню, Альна, – сказала Дженна, которой вдруг наскучил этот спор. Ну какая разница, любит Пинта секретничать или нет?
Альна сказала своим полушепотом:
– Никогда не думала, что на кухне столькому надо учиться. Меня поставили резать разные вещи. В саду мне никогда не давали в руки ножа. И я ни разу не порезалась. Еще там хорошо пахнет, но… – И Альна со вздохом умолкла.
– В саду бы тебе сегодня тоже не понравилось, – поспешно заверила Селинда. – Мы только и делали, что пололи. Да я этим занимаюсь с тех пор, как себя помню. Стоило это выбирать! Лучше бы я пошла на кухню, или в лес, или в ткацкую…
– А мне нравится полоть, – тихо сказала Альна.
– Ну уж нет, – заспорила Пинта. – Ты только и знала, что жаловаться на это.
– А вот и нет.
– А вот и да.
– А вот и нет.
В комнату вошла Амальда.
– Пора спать, малышки. Вы должны быть как птички – они, как бы высоко ни летали, всегда возвращаются в гнездо. – Она поцеловала каждую, прежде чем уйти, и Дженна обняла ее в ответ крепко-крепко.
Потом забежала родная мать Селинды, чтобы укрыть дочку и пожелать всем девочкам спокойной ночи. А потом Дженна вылезла из постели и зажгла все лампы, потому что стемнело, и мать Альны пришла вместе с темной сестрой. Они приласкали всех, но слишком уж, по мнению Дженны, суетились над Альной, несмотря на ее уверения, что у нее все хорошо.
Наконец пришли Марна и Зо и, ко всеобщему восторгу, принесли с собой тембалы. Инструмент Марны звучал чудесно, а тембала Зо, как и ее голос, только вторили ему.
– Спойте «Послушайте, женщины», – попросила Пинта.
– И «Балладу о звонкой кузнице», – прошептала Альна.
– Нет, «Гоп-ля-ля», – вскричала Селинда, подпрыгивая на кровати.
Дженна одна промолчала, расплетая свои белые косы – волосы от них сделались волнистыми.
– А у тебя разве нет любимой песни, Джо-ан-энна? – спросила Марна мягко, следя за ее быстрыми пальцами.
Дженна ответила не сразу, но очень серьезно:
– А нельзя ли нам послушать новую песню? В честь нашего первого дня после Выбора? – Дженне хотелось бы, чтобы этот день был отмечен чем-то, и не только странной пустотой в груди, питаемой мелкими стычками с Пинтой и чувством какого-то отдаления от других девочек. Ей хотелось снова стать такой, как все, и близкой им, хотелось смыть чем-то память о Матери Альте перед ее большим зеркалом. – Такую, которую мы еще ни разу не слышали.
– Конечно, можно, Дженна. Я спою тебе песню, которую выучила в прошлом году, когда к нам приходила певица из Калласфордского хейма. Это большой хейм, там около семисот сестер, поэтому одна из них может позволить себе быть просто певицей.
– А ты хотела бы быть просто певицей, милая Марна? – спросила Пинта, но ответила ей Зо:
– В большом хейме наш скромный дар едва ли признали бы.
– И нам было бы плохо везде, кроме нашего хейма, – добавила Марна.
– Но ведь ты побывала и в других местах, – задумчиво сказала Дженна. Ей стало любопытно, чувствовала бы она себя другой – непризнанной или такой же, как все – где-то еще.
– Конечно, побывала. Во время своих годовых странствий перед окончательным Выбором и перед тем, как вызвать свою сестру из тьмы. Это и вам предстоит. Но всем хеймам, хотя тамошние сестры и хотели, чтобы я осталась, я предпочла наш Селденский хейм, самый маленький.
– Почему? – спросила Пинта.
– Да, почему? – подхватили три остальные.
– Потому что это наш хейм, – хором ответили Марна и Зо. – А теперь довольно вопросов, – добавила Марна, – иначе у нас не останется времени даже на одну песню.
Девочки устроились поуютнее в своих постелях.
– Сначала я спою новую песню, «Песню Альты», а потом и другие. После этого вы все должны крепко уснуть. Вы ведь уже не мои малышки, и с утра у вас будет много разных дел.
Она начала петь, и на третьей песне все девочки уснули. Только Дженна не спала, но Марна и Зо этого не заметили и на цыпочках вышли из комнаты.
В очаге большого зала весело потрескивал огонь, и две охотничьи собаки, дремлющие около, дергали лапами и скребли когтями по камню, преследуя кроликов даже во сне. Здесь приятно пахло камышом, дымом и сухими лепестками роз и вербены, лежавшими в больших мисках.
Когда вошли Марна и Зо, все кресла у огня оказались уже заняты, а три большие девочки лежали на животах на коврике перед очагом.
– Идите сюда, – позвала их Амальда, приберегавшая для них два места за большим круглым столом сбоку от огня. – Как там наши Выборщицы?
– Все еще взбудоражены? – добавила более спокойно ее темная сестра Саммор.
– Угомонились, наконец. Мы спели им четыре песни – хотя нет, только три. Они уснули, не дождавшись четвертой. Бедняжки, за день они совсем обессилели, и я пообещала им, что завтра будет еще труднее. – Марна тяжело опустилась на стул.
– Мы уже соскучились по этим бесенятам, – добавила Зо, садясь рядом с ней.
– Наш хейм не столь велик, чтобы вы не виделись с ними каждый день, – улыбнулась Катрона.
– Но ведь они целых семь лет находились на нашем попечении, – вздохнула Марна. – А теперь они выросли.
– Ты говоришь это каждую весну, при каждом Выборе, – улыбнулась Домина.
– Нет, не каждую. У нас ни разу не было Выбора после Варсы, а тому уже три года. И вот нынче сразу четверо. Это очень тяжело.
– Нам с Глон еще тяжелее, – сказала мать Альны, сидевшая напротив. – Нашу малютку забрали из сада и отдали под начало Донии. Тьфу.
– Что значит «забрали»? – вспыхнула Катрона. – Ты не меньше нашего боялась, что девочка когда-нибудь задохнется посреди твоих сорняков.
– Сорняков? Каких таких сорняков? Наш сад выполот не менее чисто, чем в любом большом хейме. Сорняки – тоже выдумала! – Алинда поднялась с места, но Глон, сидевшая рядом, удержала ее, и Алинда села, все еще дрожа от гнева.
– Она просто хотела пожаловаться, как нам тяжело, – сказала Глон Катроне. – Ты прости ее. Мы сегодня обе не в себе.
Катрона фыркнула и отвернулась.
– Первый день после Выбора всегда труден, – сказала Кадрин, занимая место за столом. – И каждый раз мы говорим то же самое. Только у детей бывает такая короткая память. Посмотрите-ка друг на друга, сестры, и улыбнитесь. Это скоро пройдет. – Она обвела взглядом стол, сама оставаясь неулыбчивой, но все остальные скоро обрели свою обычную веселость. – Ну что, все собрались?
– Дония и Дойи, как всегда, опаздывают, – сказала Домина.
– Тогда подождем их. Дело касается новых Выборщиц, и все, кто имеет к ним отношение, должны присутствовать. – Кадрин сложила руки на столе, сплетя крепкие пальцы с коротко остриженными ногтями. – Может, вы тем временем споете нам, Марна и Зо? Что-нибудь веселое.
Те, не дожидаясь дальнейших просьб, взяли свои тембалы и, обменявшись едва заметным кивком, заиграли быстрый танец, чья мелодия словно перескакивала с одного инструмента на другой. За столом стало еще веселее. Как только мелодия завершилась четырьмя чередующимися аккордами на басовых струнах, вошли Дония и ее темная сестра Дойи, вытирая руки о грязные передники и торопясь оправдаться за свое опоздание.
Катрона замахала на них руками, делая знак садиться, и стулья зашаркали по полу под утихающий звон тембал.
– Как все вы знаете, мы должны теперь поговорить о будущем наших новых Выборщиц. И о своем тоже – ведь дети и есть наше будущее. Начнем, пожалуй, с тебя, Марна. Что девочки знают и насколько быстро усваивают новое?
Марна и Зо кивнули.
– Вам и так уже известно то, что я скажу. Все эти годы я советовались с их матерями и с тобой, Кадрин, когда они болели. Но повторить не помешает – при этом могут открыться истины, скрытые даже от Зо и меня. Все четыре девочки умненькие, быстро схватывают и уже выучили буквы. Дженна умеет даже складывать слова и скоро начнет первую из Малых Книжек, хотя сказки больше всех любит Альна.
Алинда согласно кивнула.
– Мы всегда рассказывали ей сказки, чтобы успокоить, когда ей трудно дышалось.
Марна улыбнулась и продолжила:
– Селинда – мечтательница, и ей то и дело приходится напоминать о ее обязанностях.
– Это она в отца, – засмеялась мать Селинды. – Трех мальчишек я родила, пробыв с их отцами всего неделю, а с этим проваландалась три месяца – так ему приходилось напоминать.
Женщины подхватили ее смех. Марна дождалась, когда смех утихнет.
– Пинта – пожалуй, теперь ее следует называть Маргой, хотя про себя я все так же зову ее Пинтой – самая быстрая почти во всем…
– Но постоянно забывает об осторожности, – вставила Зо. – Мы опасаемся, как бы эта резвость не довела ее до беды.
– Это так, – кивнула Марна.
– Уже довела. – Катрона облокотилась на стол. – Она не получила леденца, который так хотела, при первом знакомстве с Игрой.
Марна рассмеялась, а Зо объяснила:
– Еще как получила – больше половины, во всяком случае, Дженна поделилась с ней.
Кадрин, расплетя пальцы, медленно произнесла:
– Они точно теневые сестры, Дженна и Пинта. Трудно им будет приспособиться к собственным темным близнецам, правда? – Кадрин задала свой вопрос с осторожностью, зная, что она, как Одиночка, почти не вправе обсуждать такие вещи. Она пришла в хейм уже взрослой, решив пожить вдали от шумных городов, где обучалась своему ремеслу. Возраст уже не позволял посвящать ее в Таинства хейма и учить, как вызывать сестру из вечного мрака Альты. – Я хочу сказать, что им тяжело будет расставаться…
– До этого им еще почти семь лет, Кадрин. И ты сама знаешь, что такое детская дружба, – сказала Марна.
– Нет, не знаю, – тихо промолвила та.
– Посмотрим, что будет, когда им придет время отправляться в странствия, – заметила Домина.
– В Книге говорится о благе преданности, – напомнила Кадрин. – Это даже мне известно. И Мать Альта поручила мне предостеречь вас всех, чтобы вы не слишком поощряли их дружбу. Дженна должна быть преданна не одной подруге, но всему хейму в равной степени. Учительница, мать, подруга – этого недостаточно. Мать Альта ясно дала это понять. – Кадрин высказала эти слова так, будто они оставляли дурной вкус у нее во рту.
– Да ведь она еще ребенок, Кадрин, – сказала Амальда. – Я давно уж взяла бы ее себе в дочки, если бы Мать позволила.
Все прочие закивали головами.
– Не простой ребенок, быть может, – пробормотала Кадрин, но больше ничего не добавила к этому.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Еще одна игра с долгой и запутанной историей – это «Я – мое», популярная в Нижних Долинах, которую Ловентраут в одном из своих блестящих, но эксцентрических полетов мысли объявляет «классической военно-обучающей игрой альтианок» (см. его «Письмо к редактору», журнал «Игры», т. 544). Его доказательства, весьма шаткие, основаны на, также весьма сомнительных, лингвистических изысканиях и расшифровках Варго, а не на кропотливой археологической работе, как у Кован и Темпла.
Игра в настоящем своем виде существует как настольная. Ее принадлежности – доска из шестидесяти четырех квадратов, тридцати двух темных и тридцати двух светлых, на которой расставляются шашки с картинками – тридцать две темные и тридцать две светлые.
Игра в настоящем своем виде существует как настольная. Ее принадлежности – доска из шестидесяти четырех квадратов, тридцати двух темных и тридцати двух светлых, на которой расставляются шашки с картинками – тридцать две темные и тридцать две светлые.