Забирко Виталий. Мы пришли с миром

   — Для чего вы их используете? — спросил я.
   — Уже не используем, — отмахнулся Иванов. — Не увиливайте от вопроса. Никогда не поверю, что происхождение долларов и экономические проблемы занимают вас больше, чем недоверие к нашей организации. Почему вы думаете, что мы ведем с рами двойную игру?
   Бриллиантовая линза напоминала глаз Буратино, но не была полой. И, естественно, без зрачка. Скорее всего, только формой алмазные линзы походили на стеклянные глаза, выдуваемые Осокиным. А мне они показались похожими лишь потому, что стеклянные глаза уже сидели в печенках.
   — Видел вчера выражение вашего лица, — сказал я и бросил линзу в стакан. Линза немелодично звякнула. — Артист из вас получился бы хороший.
   Иванов недоуменно повел головой.
   — Не понял? Можно конкретнее?
   — Можно. Отчего нельзя? Но перед этим объясните, где я нахожусь?
   — В офисе «Горизонта».
   — И как я сам не догадался! — фыркнул я и желчно процедил: — Где находится этот офис? В аномальной зоне в верховьях реки Корстени?
   — Нет. Офис находится в городе.
   — Где именно? Дом, этаж?
   — Последний этаж гостиницы «Централ».
   — И на каком основании я вам должен верить?
   Иванов пожал плечами, достал из кармана пульт управления и набрал на нем комбинацию цифр.
   — Смотрите.
   Я повернулся к окнам и увидел, как матовая пелена рассеивается туманом и стекла приобретают прозрачность. Встав с кресла, я подошел к окну и выглянул.
   С высоты двенадцатого этажа открывалась унылая панорама родного города. Серые дома, припорошенные снегом крыши, вереницы автомобилей на улицах. Не люблю зиму за то, что она полностью вытравливает все цвета, оставляя только белый, черный и серый. Даже разноцветные автомобили отсюда выглядели блеклыми.
   Я попытался открыть окно, но ручка не поддавалась.
   — Почему я должен верить, что мы действительно находимся на двенадцатом этаже гостиницы?
   — Не понял, — удивился Иванов. — А что там, за окном? Пальмы на лазурном берегу или тундра?
   Он подошел, выглянул и недоуменно посмотрел на меня.
   — А вы можете изобразить за окном и лазурный берег? — не остался я в долгу. — То-то вы щелкали пультом управления... Это что — экран?
   Иванов развел руками, взялся за оконную ручку, повернул и распахнул окно. В кабинет ворвались морозный ветер и далекий шум улицы.
   — Теперь верите? — раздраженно спросил он. — Можете прыгнуть, чтобы окончательно убедиться, где мы находимся. Удерживать не буду.
   — А почему я не смог открыть окно?
   — Потому, — повышая тон, сказал он, — что ваши отпечатки пальцев не зарегистрированы в программе допуска. Еще вопросы будут?
   — Будут, — многозначительно пообещал я, прошел к столику и сел.
   Иванов закрыл окно и присел на подоконник.
   — А я не буду отвечать, пока не услышу ответ на свой вопрос. Что же вы там такого увидели вчера на моем лице? Очередную родинку?
   — Если бы... Растерянность при виде того, как я прохожу сквозь стену.
   — Естественная реакция любого человека, — невозмутимо заметил Иванов. — Вы ожидали, что я буду восторгаться? Не та ситуация — вы были не на арене цирка.
   — Зато вы явно ощущали себя на театральных подмостках, — парировал я.
   Иванов внимательно посмотрел на меня.
   — Продолжайте, — бесстрастно сказал он.
   — Вчера я поверил в искренность ваших чувств, но сегодня получил неоспоримое доказательство, что вы знакомы с техникой прохождения сквозь стены.
   — И что это за доказательство?
   Тон у Иванова по-прежнему был бесстрастным, но правая бровь насмешливо приподнялась.
   — Не понимаете? Тогда объясните, каким образом я, находясь почти в ста километрах от города, попал в офис «Горизонта»?
   Мгновение Иванов с удивлением рассматривал меня, затем невесело хмыкнул.
   — Если бы вы вчера задавали такие вопросы, я бы не взял вас в стажеры...
   От намека, что в таком случае я подвергся бы выбраковке, меня покоробило, но я сдержался.
   — Не путайте божий дар с яичницей, — продолжал Иванов. — Телепортационный створ имеет стационарное размещение и потребляет уйму энергии. К тому же он совмещает только две пространственные точки со строго фиксированными координатами. Вы же прошли сквозь стену без какой-либо аппаратуры, словно бестелесная голограмма. С подобной техникой, как вы выражаетесь, не только мы не знакомы, она никому не известна.
   — Даже так? — с иронией заметил я и попытался, копируя Иванова, заломить бровь. Не знаю, получилось или нет, но выпад прошел мимо цели.
   — Не даже, а именно так, — спокойно поправил он.
   — А каким тогда образом исчез холодец из тарелки в «Театральном кафе»? Что-то я никаких телепортационных створов не видел.
   — Не было никакой телепортации, — вздохнул Иванов, встал с подоконника, подошел к столику и сел в кресло. — Есть такой термин — гипнотическая мимикрия.
   — То есть вы хотите сказать, что плевок окурком и ввинчивание холодца в тарелку были иллюзией?
   — В некоторой степени да, — кивнул Иванов и неожиданно усмехнулся. — Кроме плевка окурком. Право слово, если бы вам в лицо ткнули окурком, вы бы повели себя значительно хуже.
   — Это был кто-то... живой?
   Иванов потрогал кофейник, поморщился.
   — Остыл кофе. Не люблю холодный...
   — Я спросил, кто был в виде холодца? — повторился я.
   — На данном этапе вам лучше не знать.
   — А на каком этапе будет положено знать?
   Иванов все-таки налил себе холодный кофе, отхлебнул и снова поморщился.
   — Если бы вы прошли стажировку, то через полгида, может быть, и узнали.
   — Значит, как посредник я гожусь, а чтобы хоть что-то знать об объекте — нет?
   — Вы будете работать с другим объектом.
   Меня так и подмывало послать его и его организацию к чертовой матери, но я сдержался.
   — В таком случае прошу сообщить сведения о том объекте, с которым буду работать.
   — И этого вам тоже лучше не знать.
   — Что?! — Тут я уже не выдержал. — Вы меня что — втемную собираетесь использовать? В качестве подсадной утки? Или наживки?!
   — Вот только давайте без нервов! — повысил голос Иванов. — Неврастеников и без вас хватает! Объект пошел с вами на контакт, и мы считаем, что лишнее знание в данной ситуации может вам повредить.
   — Кто — мы?
   — Руководство «Горизонта». Представьте, что вы никогда не встречались со мной и ничего не знаете о нашей организации. В таком ключе и действуйте, но при этом не забывайте, что основной вашей задачей является склонение объекта к сотрудничеству с нами.
   При других обстоятельствах я бы рассмеялся. Сейчас, честно говоря, было не до смеха. И все же на иронию меня хватило.
   — Забудьте о нас, но в то же время помните. Не находите, что одно исключает другое?
   — Не нахожу, — не согласился Иванов. — Это азы психологических установок наших оперативных сотрудников.
   — Так вы еще и психологией занимаетесь... — съязвил я.
   — Не просто занимаемся, а в первую очередь, — не принял иронии Иванов. — Вы и представить не можете, насколько психология представителей иных цивилизаций отличается от человеческой.
   — Да неужели? Что-то не замечал в своем объекте. Просветите, если не секрет.
   — Ваш объект копирует человеческую психологию, и в этом отношении вам будет проще с ним работать. В данном случае незнание вам во благо.
   Иванов замолчал и внимательно посмотрел мне в глаза.
   — Ну-ну, — скривился я. — Во благо, говорите?
   Он выдержал паузу, затем кивнул.
   — Хорошо, приведу один пример. Насколько мне известно, вы знакомы с устюпендами?
   — Более-менее, — обтекаемо согласился я.
   — Смею заверить, что мои знания об устюпендах лишь в небольшой степени превышают ваши. Более того, никто в Галактическом Союзе о них практически ничего не знает, хотя обитаемая Вселенная наводнена устюпендами. Существует масса противоречивых гипотез: что они разумны и что они неразумны, что их происхождение искусственное и что их происхождение естественное. В пользу их разумности говорит единственный факт: устюпенды никогда не вступают в контакт с цивилизациями, не входящими в Галактический Союз. Именно поэтому их не встретишь нигде на Земле, а только в аномальных зонах, являющихся форпостами Галактического Союза. В пользу же неразумности говорит то, что контакт ограничивается только их присутствием. Весьма, кстати, назойливым, из-за чего устюпенд часто называют блохами Вселенной, а их псевдоцивилизацию — паразитической. Обусловлено это тем, что устюпенды питаются исключительно кинетической энергией. Чем сильнее вы их бьете, швыряете, тем плотнее они насыщаются. И... И все. Весь контакт. Именно из этого свойства вытекает гипотеза их искусственного происхождения — полагают, что некая цивилизация создала устюпенд в качестве детских игрушек, но затем произошел сбой генетической программы, и устюпенды приобрели свободу воли и способность размножаться. Вот теперь и задайтесь вопросом: что у них за психология и надо ли вам о ней знать?
   Я вспомнил ведро на пристани, коменданта Затонского с удочкой и понял, почему он жаловался на назойливость устюпенд.
   — Понятно, — кивнул я. — Насчет устюпенд понятно. Но какое это имеет отношение к моей миссии?
   — Самое что ни на есть прямое. По мнению экспертов Галактического Союза, земная цивилизация еще не готова к полномасштабному контакту. Если его начать сейчас, то неизбежны такие социальные катаклизмы, которые могут привести цивилизацию к гибели. Наша организация призвана охранять земную цивилизацию от любого несанкционированного контакта, поэтому оперативные сотрудники должны оценивать ситуацию исключительно с точки зрения психологии человека. Представьте себе, какой психологический шок испытает человечество, если, допустим, устюпенды хлынут на Землю и появятся в лесах, полях, реках, океанах, на дорогах, в каждом доме. И это при всем при том, что они не будут демонстрировать никаких агрессивных устремлений.
   Я представил и ужаснулся. Толпа непредсказуема, и всплеск мракобесия перехлестнет по своей мощности все последние войны.
   — Представили? — кивнул Иванов, прочитав все на моем лице. — Поверьте на слово: устюпенды самый простенький и безобидный пример.
   Я подумал. И не поверил. Упоминание Ивановым некоего Галактического Союза в обитаемой Вселенной ошеломляло, а люди его профессии слов на ветер не бросают. Был в его словах какой-то умысел, но какой? Тот, что в населенном космосе существует объединение разумных инопланетян, из которых самая безобидная раса — устюпенды? Следует ли из этого, что наряду с безобидными расами существуют и агрессивные? Голова шла кругом, и ничего в ней не укладывалось.
   — А мой объект... — медленно, растягивая слова, начал я, понятия не имея о том, что скажу дальше.
   Уловка сработала.
   — А ваш объект является особью, принадлежащей цивилизации, не входящей в Галактический Союз, — закончил за меня Иванов, — и, естественно, не подчиняющейся его законам.
   Час от часу не легче. Контакт с цивилизацией, которая не входит в организацию объединенных инопланетных наций и преследует на Земле какие-то свои цели, идущие вразрез с законами межрасовых отношений в Галактическом Союзе. И во главе угла этого контакта стою я — обыкновенный кукольный мастер. Папа Карло.
   — Что им здесь надо? — спросил я севшим голосом.
   Иванов промолчал.
   — Почему они выбрали для вторжения именно Землю — других планет мало?
   Иванов вздохнул и отвел глаза.
   — Вы определенно хотите знать? — тихо спросил он.
   — Да, — сказал я, но, честно говоря, не был в этом уверен.
   — Думаю, большой беды не будет, — словно рассуждая, сказал он в сторону. — Вводную я вам вчера дал... Нет никакого вторжения.
   — То есть как?!
   — А вот так. — Иванов посмотрел мне прямо в глаза. — Земля для них такая же родина, как и для нас. Мы живем в одном пространстве, но способы существования настолько различны, что друг друга практически не замечаем. И первыми они обратили внимание на нас, а не мы на них, так как мы, ступив на техногенный путь развития, вторглись в их сферу существования. Электромагнитные поля вдоль линий электропередач, радиоволны, всплески ядерно-магнитного резонанса в момент испытаний атомного оружия нарушают их среду обитания приблизительно в такой же степени, как нашу среду обитания — землетрясения, извержения вулканов, Ураганы. Так что правильнее говорить не об их вторжении к нам, а о нашем вторжении к ним. И не имеет значения, что наше вторжение неосознанное.
   Я смотрел на Иванова во все глаза. Теперь я понимал, что означала его вчерашняя лекция о миражах и об идентичности излучения человеческого мозга и атмосферных сгустков низкотемпературной плазмы. Если плазмоиды разумны, то им ничего не стоит оживить деревянную куклу...
   Иванов продолжал что-то объяснять, но я его не слышал. Смотрел на него и не слышал. В голове царил хаос, и в то же время я чувствовал себя на удивление спокойно. Может, тихо схожу с ума? Или его слова преследуют цель нейролингвистического программирования моего психического состояния?
   Из памяти внезапно вынырнуло двустишие, слышанное как-то в «Театральном кафе»:

 
Не мы первые, не мы и последние,
когда немы первые и немы последние...
 

   Каким-то образом тайный смысл немых первых-последних касался меня, но размышлять об этом уж очень не хотелось. Хотелось тишины, покоя... и одиночества.
   Я взял с дивана шапку, нахлобучил на голову и начал собирать со стола деньги, рассовывая их по карманам.
   Иванов осекся на полуслове и внимательно посмотрел на меня. Затем вынул из кармана сотовый телефон.
   — Держите. Если я вам понадоблюсь, мой номер закодирован под тремя тройками.
   Я машинально сунул телефон в карман, встал с кресла и, не прощаясь, шагнул в стену.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

   Опять меня занесло куда-то не туда. Местность я узнал сразу, но, странное дело, не испытал ни удивления, ни потрясения, хотя здесь уж точно не ступала нога человека. Настолько привык в последние дни к чудесам, что, попади в реальную обыденную обстановку, поразился бы больше.
   Это был остров из моего сна. Вылизанный ветром песчаный берег, покатые зеленые холмы, два оранжевых солнца в небе, необычно близкий горизонт. Не было только беленького коттеджа — вместо него на склоне одного из холмов играла радужными переливами ячейка телепортационного створа. Здесь было тепло, градусов двадцать, не меньше, и я расстегнул куртку. Курорт да и только.
   Небольшие волны с шорохом накатывались на берег, и в прибое с писком кувыркались устюпенды. Миллионы устюпенд. Вот уж где они заряжались энергией... Если это их родина, а водная стихия — естественная среда обитания, тогда понятно, почему устюпенды похожи на медуз. Писк был резкий, недовольный, но теперь я понимал, что ошибаюсь в оценке. Как тогда, когда я наступил на устюпенду в холле гостиницы, так и сейчас неприятный писк означал крайнюю степень удовольствия. Стереотип человеческого восприятия. Точно так же для европейского человека непривычно слышать, как разговаривают между собой японцы. Хриплая отрывистая речь, похожая на перебранку, на самом деле представляет собой мирную беседу, зато недовольство выражается высокими тонкими голосами, услышав которые, европейцу впору засмеяться. В Средние века, при первых контактах европейцев с японцами, этот смех дорого обходился.
   Я поймал себя на мысли, что, вопреки наставлениям Иванова, пытаюсь рассуждать о чужой психологии, и чертыхнулся. Еще было наставление не думать о «Горизонте». Хорошее наставление. Ходжа Насреддин, изображая из себя лекаря-кудесника, обещал безобразному ростовщику сделать из него красавца, если тот во время сеанса магии не будет думать о белой обезьяне. И, хотя житель Бухары никогда в жизни не видел белой обезьяны, результат лечения оказался легко предсказуем.
   Не думать о «Горизонте»... М-да... Как о нем не думать, когда перед глазами «белой обезьяной» маячит ячейка телепортационного створа?
   Близкий горизонт говорил о том, что планета гораздо меньше Земли, однако ни разреженности воздуха, ни меньшей силы тяжести не ощущалось. Либо плотность планеты была выше плотности Земли, либо здесь действовала искусственная гравитация. Наслышан о таком, точнее — начитан. Как и о том, что можно вторгаться в сны, проецируя в сознание изображение реальной местности, которую человек в глаза не видел. Нечему удивляться, когда против тебя настроилось сообщество сотен галактических цивилизаций. Одно непонятно — «против» они или «за»?
   К сожалению, дело, скорее всего, обстояло значительно хуже. «Против» я или «за» гвоздя, который вколачиваю в стену? «Против» или «за» барашка, из которого приготовлен шашлык? Правомочны ли вообще такие определения, когда есть хочется? Остается надеяться, что меня используют в качестве гвоздя, а не барана...
   И только тогда на меня наконец нахлынуло понимание, что я нахожусь не на Земле. Жутковатое, прямо сказать, чувство. Одно дело, когда Армстронг сознательна, после долгих лет подготовки первым из людей ступил на Луну, и совсем другое — когда на иную планету попадает рядовой обыватель, ни сном ни духом не помышлявший ни о чем подобном. И хотя во сне я здесь побывал, отнюдь не грезил оказаться наяву.
   Я сделал первый шаг. Коротенький, неуверенный. Песок под ногами скрипнул совсем поземному. Тянул легкий бриз, пахло морем, и все вокруг было как на Земле, если бы не два оранжевых солнца в зените и не мириады глаз устюпенд в прибое. Лоб покрыла испарина, голова закружилась. Чтобы не упасть, я поспешно сел на песок и закрыл глаза, Начало поташнивать, и в голову полезли абсурдные мысли. Первопроходец... Почему-то представилось, что на мне ватник и шапка-ушанка с оторванным ухом, а в руках — древко российского флага, чтобы застолбить приоритет России на инопланетные земли. При чем тут шапка-ушанка и ватник? Идиотские мысли, но я никак не мог избавиться от них. Если зациклюсь, то не понадобятся никакие психотехники. Без чужой помощи сойду с ума.
   — Легкая стадия мигрофобии, — заметил знакомый голос. — Симптомы во многом похожи на морскую болезнь и недомогание во время акклиматизации.
   По лбу прошлось что-то мягкое, пушистое, и тотчас тошнота отступила, а голова перестала кружиться. На душе стало легко и покойно, губы невольно растянулись в улыбку, но я не спешил открывать глаза. Никогда бы не подумал, что голос Буратино может вызвать у меня положительные эмоции.
   — Что такое мигрофобия? — спросил я.
   — Боязнь путешествий по Вселенной. Распространенная фобия у особей, совершающих первый вояж. Расстройство вестибулярного аппарата, зрения, нервной системы, общее недомогание и неадекватное восприятие окружающего связано с изменением состава атмосферы, температурного режима, гравитационного и магнитного полей, спектрального излучения. Можешь открыть глаза и встать, я снял симптомы.
   Я открыл глаза, но не встал, так как вместо Буратино увидел перед собой сплетенного из фиолетовой пряжи осьминога, весело приплясывающего на песке.
   — А... — Я растерянно огляделся. — А где Буратино?
   — Я и есть Буратино. Как тебе моя новая форма?
   Он явно красовался передо мной, как перед зеркалом, глубоко посаженные в пряжу стеклянные глаза блестели, но что-то не верилось в его искренность и непосредственность. Слишком много он знал, чтобы я ему верил. Много знал о людях, о Земле, а теперь, оказывается, и о Галактическом Союзе. Откуда, спрашивается, у него сведения о мигрофобии, если, по словам Иванова, его цивилизация не входит в Союз?
   — Так как тебе мое новое тело? — повторился мохеровый осьминог и крутнулся на месте. — Нравится?
   — Нет.
   — Почему? А мне нравится!
   — Гы-гы, ха-ха, хи-хи! — мрачно осадил его я. — А где деревянная кукла?
   — Здесь, — сказал Буратино и вышел из воздуха на песок рядом с плетеным осьминогом.
   Зрелище оказалось впечатляющим. Сам не раз выходил из воздуха то в аномальной зоне в верховьях Корстени, то в квартире Мирона и даже здесь, но впервые наблюдал процесс со стороны. Будто чертик выпрыгнул из-за невидимой ширмы.
   — И кто же из вас кто? — спросил я, переводя взгляд с одного на другого. Оба веселые, оба смешливые... Куклы, одним словом.
   — В каком смысле? — спросили оба одним голосом.
   — В самом прямом. Кто из вас тот, с кем я встречался вчера, позавчера?
   — Я! — ответили оба, и снова один голос донесся до меня стереозвуком.
   — Но вас же двое?
   — Гы-гы, ха-ха, хи-хи! — развеселились деревяшка и клубок пряжи. — А ты надеваешь одну перчатку или две? Ходишь в одном сапоге?
   Аналогия была убийственной, и я наконец понял. Кукловод может одновременно управлять двумя куклами... Вязаный осьминог весело пританцовывал, пыля песком, мельтешащие щупальца двоились, троились, и я ужаснулся.
   — И сколько тел ты способен представлять? — треснутым голосом спросил я.
   — Не имею понятия — тел пока два. Но, наверное, могу и больше.
   И тогда я вспомнил, что представляет собой объект, которого по наивности окрестил Буратино. Сгусток низкотемпературной плазмы. Плазмоид может дробиться на бесчисленное множество мелких образований, а затем собираться воедино в не ограниченный размерами конгломерат. Вот почему он постоянно путал «я» и «мы»...
   Становилось понятно, почему его боится Иванов. Вплоть до ядерной атаки... А учитывая степень развития цивилизаций Галактического Союза, возможно, и чего-то гораздо более мощного. Невообразимо мощного, способного не только стереть в порошок Землю, но и распылить всю Солнечную систему в межзвездное газопылевое облако.
   Я вытер ладонью вспотевший лоб и чертыхнулся. К ладони прилип крупнозернистый песок.
   Степенно рокотал прибой, накатывая на берег пенистые волны с глазастыми устюпендами, в зените светили два солнца, легкий бриз шевелил густую траву на склонах холмов. И я почему-то был уверен, что где-то там, за холмами, на острове стоит беленький коттедж. Идиллия... Живи и радуйся. Но на душе было тоскливо.
   — Это здесь находится то самое «более надежное убежище»? — тихо спросил я, отряхивая песок с ладоней. На Буратино и вязаного осьминога я принципиально не смотрел.
   — Сейчас это уже не имеет значения.
   — Тогда зачем я тебе нужен?
   — Ты мне уже не нужен, — ответил то ли осьминог, то ли Буратино. То ли оба. А точнее, кто-то единый в двух куклах.
   Что ж, он прав. Нашелся, кроме меня, еще один мерзавец, который согласился вязать из пряжи гораздо более удобные тела, чем деревянные. Я перебрал в уме всех знакомых и неожиданно не обнаружил среди них никого, кто бы отказался от столь прибыльного предложения. То ли знакомые у меня сплошь потенциальные мерзавцы, то ли время мерзкое.
   — Тогда зачем ты меня сюда вызвал?
   — Ошибка вышла, — извинился Буратино. — Я не закрыл за собой проход, и ты последовал за мной.
   Ясности в технологии телепортации нисколько не прибавилось. Мало того что я, проходя сквозь стены, попадаю неизвестно куда, так выходит, что место прибытия каким-то образом зависит от Буратино. То есть объекта. Пора переходить на терминологию Иванова — не называть же осьминога Буратино? Тогда действительно получится чушь собачья. Причем полная.
   — Пора тебе назад отправляться. Вставай.
   Не глядя на кукол, я покивал, но не сдвинулся с места. Вздохнул, посмотрел в зенит на два оранжевых солнца, затем разгладил ладонью теплый песок.
   — А где красное солнце? — апатично поинтересовался я.
   — Нет его! — недовольно отрезал объект. — Здесь только два солнца, а третье — плод твоего сна!
   «Откуда ему известно о сне?» — пронеслось в голове.
   — А ты сам не плод моего сна?
   — Гы-гы, ха-ха, хи-хи! — рассмеялись куклы в унисон. — Мне нравится твоя шутка!
   Рта у осьминога не было, зато Буратино исправно двигал челюстью, и слова будто исходили изо рта, а не из динамика, спрятанного в спине.
   — Для кого шутка, а для кого нет, — вздохнул я, наконец-то понимая, что сон об этой планете навеян объектом.
   — Ты собираешься домой? — раздраженно напомнил он.
   — Домой? — переспросил я, но сам не знал, хочу домой или нет. Ничего хорошего меня там не ждало. А здесь вообще ничего не ждало. Ни хорошего, ни плохого. Объект недвусмысленно дал понять, что я ему не нужен. Не будет у Иванова никакого контакта, зря деньги тратил.
   — Да, домой.
   Я оперся рукой о песок и посмотрел вокруг. Сказать, что не хочу домой, язык не поворачивался. Приятный мир, но что здесь делать в одиночестве? Даже если где-то на холмах и стоит маленький белый коттедж.
   — Эта ячейка связана с Землей? — кивнул я в сторону телепортационного створа.
   — Какая тебе разница? Войдешь не в створ, а в его стену, а дальше уже не твое дело. Ты хочешь вернуться в свою квартиру? Тогда действуй!
   Что-то холодное и скользкое коснулось ладони, которой я опирался о песок. Я посмотрел и увидел устюпенду, выразительно подмигивающую мне громадными глазами. Еще несколько устюпенд степенно ползли от воды в нашу сторону.
   Аккуратно взяв устюпенду, я повертел перед глазами. С виду похожая на медузу, она, против ожидания, была плотной и упругой, а оказавшись в руке начала активно моргать и требовательно попискивать. Я усмехнулся, сдавил ее и швырнул к морю.
   — Напрасно ты это сделал, — пожурил объект.
   — Это ещё почему? — пожал я плечами. — Ей нравится...
   До слуха донесся нарастающий пискливый гвалт, будто стая чаек дралась из-за добычи. Набежавшая на берег волна не откатилась назад, а продолжила двигаться по песку. Но это была не вода, а вал устюпенд.