Забирко Виталий. Мы пришли с миром

   Ладно, решил я, вначале подвешу на нитях, посмотрю, как двигается марионетка, а затем займусь глазами. Если понадобится: когда кукла движется, мелкие недостатки часто нивелируются.
   Однако привязывать нитки к кукле не понадобилось. Только я забросил нить на кронштейн над верстаком и протянул ее к Буратино, как он зашевелился, сел и повел головой.
   Сел и я, ошарашенно выпустив из рук конец нити. Началось...
   Катушка упала с верстака и запрыгала по полу, но я и не подумал ее поднимать. Сидел и смотрел, как деревянный Буратино вращает головой и осматривается. Голова куклы медленно, словно перископ подводной лодки, повернулась на триста шестьдесят градусов и замерла, когда взгляд стеклянных глаз уперся в меня. Челюсть беззвучно задвигалась вверх-вниз.
   Я не умею читать по губам, тем более кукольным, но мне почему-то показалось, что Буратино сказал:
   — Здравствуй, папа Карло.
   Это было как гипноз, и я чуть не ответил: «Здравствуй, сынок..», но тут до меня дошел идиотизм ситуации. Со мной пытаются связаться трансцендентные силы, а я им — «сынок»... Отчаянно замотал головой, чтобы избавиться от наваждения, и, кажется, у меня получилось. В голове щелкнуло, я успокоился, и все стало на свои места. Подумаешь, вышли барабашки на контакт. Когда-то это должно было случиться, не со мной, так с кем-нибудь иным. И лучше с таким трезвомыслящим человеком, как я, чем с суеверно-забубённым. Хотите контакта? Будет вам контакт.
   — Привет, — сказал я. — О чем будем говорить?
   Буратино поднял руки, и сработала «хохоталка»:
   — Гы-гы, ха-ха, хи-хи ..
   Против воли я улыбнулся. Но Буратино это не понравилось. Он недовольно завращал глазами, беззвучно задвигал челюстью, принялся отчаянно жестикулировать, тем самым заводя «хохоталку», пока снова не раздался идиотский смех:
   — Гы-гы, ха-ха, хи-хи..
   Ненормальную ситуацию прервал требовательный звонок в дверь. Пронзительный звук словно выдернул меня из фантасмагории, и я очнулся.
   Я по-прежнему сидел на стуле в своей мастерской на лоджии, а передо мной на верстаке застыл в нелепой позе деревянный Буратино. То ли я грезил наяву, то ли секунду назад кукла действительно двигалась и пыталась со мной разговаривать.
   Звонок задребезжал снова.
   «Любаша, — подумал я. — Вчера не смогла позвонить по телефону, а сегодня решила зайти...»
   — Веди себя смирно, — погрозил я пальцем Буратино, так и не решив, пригрезилось ли его «оживание» или это было на самом деле.
   Вскочив со стула, я бросился к входной двери, распахнул во всю ширь... И радостная улыбка сползла с моего лица.
   На лестничной площадке стоял милиционер.
   — Что же вы так, — покачал он головой. — Нехорошо открывать, не спрашивая, кто за дверью. А вдруг грабители? Знаете, сколько сейчас развеюсь домушников?
   Меня перекосило от злости. Будет он еще нотации читать! Ни слова не говоря, я отступил на шаг и с треском захлопнул дверь перед носом милиционера, собравшегося последовать за мной.
   Звонок в дверь не заставил себя ждать.
   — Кто там?
   — Откройте, милиция.
   Я навесил на дверь цепочку и приоткрыл.
   — Вы же меня видели... — укоризненно сказал милиционер. Моложавый, лет тридцати пяти, с открытым приятным лицом, которое несколько портила небольшая сизая родинка под левым глазом, придававшая лицу асимметричность. Но мне сейчас было не до разговоров с «приятными лицами».
   — А почему я должен верить, что ты милиционер? — сварливо поинтересовался я. — Мало ли сейчас бандитов, переодетых в милицейскую форму, шастает по подъездам? Может, ты форму на свалке раскопал. В мусоре нашел.
   К упоминанию «мусора» милиционер отнесся на удивление индифферентно.
   — Петр Иванович Сидоров, старший оперуполномоченный центрального городского райотдела, — представился он, достал удостоверение и предъявил. — А вы — Денис Павлович Егоршин?
   — Да, Егоршин. Что тебе надо?
   — Для начала — чтобы вы перешли «на вы», Я все-таки при исполнении.
   Я поморщился и окинул его оценивающим взглядом. Странный какой-то милиционер, вежливый не в меру. Таких не бывает.
   — Зато я не при исполнении, к тому же у себя дома. И мне твое исполнение до лампочки. Или у тебя имеется ордер?
   — А что, есть причины для ордера? — удивился Петр Иванович. — Нет, ордера нет. Хотел задать несколько вопросов, касающихся одного лица, с которым вам довелось встречаться. Но если вы не хотите впускать, тогда вызову в райотдел по повестке.
   Он развернулся, чтобы уйти.
   Приходить по повестке я не желал. Отделение милиции не то заведение, куда ходишь с охотой. Часа три как минимум придется потратить.
   — Ладно, заходи... — буркнул я, снял цепочку и открыл дверь.
   Однако старший оперуполномоченный тоже проявил норов.
   — Либо «на вы», — сказал он, — либо в мой кабинет по повестке и там уж точно «на вы».
   — Хорошо. Заходи... т-те...
   Он вошел, снял полушубок, шапку, повесил на вешалку и прошел в комнату, куда я пригласил его жестом, избегая обращаться «на вы».
   — Прошу, — указал ему кресло, а сам сел на тахту. — Чем обязан?
   Прежде чем ответить, Петр Иванович осмотрелся, иронично поджал губы, но ничего по поводу моего жилья не сказал. А что можно сказать? Весьма непрезентабельная обстановка.
   — Вы ведь кукольный мастер? — спросил он, проигнорировав мой вопрос.
   — Я — безработный.
   — Ну-ну, зачем же так? — покачал головой Петр Иванович. — Хотя кукольного театра уже нет, но вы по-прежнему мастерите кукол и продаете их. Не правда ли?
   Я нахмурился. Разговор начинал приобретать неприятную направленность. Но разве с милицией можно когда-нибудь говорить на приятные темы?
   — Согласно постановлению городской Думы с творческих работников: художников, скульпторов, мастеров ремесленных искусств — налог не берется. Также нам бесплатно предоставлено место для выставки-продажи своих произведений в сквере Пушкина. Неужели что-то изменилось?
   — Нет-нет, что вы, — пошел на попятную Петр Иванович. — Все по-прежнему в силе... Я просто уточнял род вашей деятельности.
   — Зачем?
   Он опять проигнорировал вопрос. Обучают их, что ли, не слышать вопросы?
   — Вам знаком этот человек? — сказал он, доставая из кармана фотографию.
   — Нет, — ответил я, даже не взглянув.
   Петр Иванович понимающе усмехнулся.
   — А по нашим данным, именно ему вы три дня назад продали куклу Буратино.
   Пришлось посмотреть на фотографию. На снимке, сделанном в морге, было запечатлено тело обнаженного человека среднего возраста с ярко выраженными трупными пятнами на теле.
   — Никогда его не видел, — повторился я.
   — Полноте, Денис Павлович, в кармане пальто этого человека найдена кукла вашего изготовления.
   — Мой покупатель был в темных очках, а лицо так закутано шарфом, что наружу торчал только нос. А вы мне показываете голый труп.
   Петр Иванович кивнул и достал следующую фотографию.
   — Этот?
   Вторая фотография была точь-в-точь, как в газете «Город». Вероятно, следователь и предложил ее опубликовать, преследуя какие-то свои цели. Скорее всего, и статейка в газете была инспирирована следственными органами: смерть бомжа — рядовой случай, чтобы о нем писать.
   — Похож, но не он.
   — Точно? — удивился Петр Иванович.
   — Абсолютно.
   — Почему вы так уверены? Именно у этого человека мы обнаружили в кармане вашу куклу.
   — Несмотря на все это, — я мстительно обвел рукой обстановку в комнате, — газетки иногда почитываю и знаю, что на фотографии труп человека, умершего задолго до того, как я продал свою куклу. А я атеист и не верю в жизнь после смерти. Неужели в милиции думают иначе? Тогда труп надо спрыснуть святой водичкой, чтобы не шастал по городу и не тревожил умы оперуполномоченных.
   — Ершистый вы, однако, человек, — заметил Петр Иванович.
   — Какой есть, — отрезал я. — Не люблю, когда ценя беспокоят по пустякам.
   — Кстати, — он спрятал фотографии в карман, — кроме вашей куклы при трупе было обнаружено четыре тысячи двести долларов сотенными купюрами. Сколько вам заплатил покупатель?
   — Сколько бы ни заплатил, все мои. Я делаю своих кукол и продаю абсолютно на законных основаниях.
   — По имеющимся у нас данным, вы получили за готовую куклу триста долларов и еще пятьсот как задаток за следующую куклу. Не многовато ли?
   — Некоторые за пасхальные яйца платят по двадцать миллионов, и никто не удивляется.
   — Так то ж Фаберже! Ювелирных дел мастер. Звучит!
   — А я — Егоршин. Кукольных дел мастер. Не звучит?
   Петр Иванович неопределенно покрутил головой.
   — Или что — доллары фальшивые?
   — Нет, не фальшивые. Но есть версия, что они похищены из пункта обмена валюты. Придется деньги сдать — увы, такова процедура следствия. Я напишу расписку.
   — Что?
   От подобной наглости у меня перехватило горло, и я закашлялся.
   — По окончании следствия деньги вам вернут.
   — Ну дела! — Я делано расхохотался. — Рэкетиры не трогают, а родная милиция готова ободрать как липку! Если бы у меня что-то и осталось, то сдал бы только по постановлению прокурора, понятно?!
   — Куда же вы их потратили?
   — Долги отдал! Еду купил.
   — Еду... — иронично усмехнулся оперуполномоченный. — На все?
   Я хотел отрезать: «Не ваше дело!», но вспомнил, что твердо решил не обращаться к нему «на вы».
   — Нет, не на все. Еще и занимать пришлось.
   — Так-так... Это называется воспрепятствованием следствию. Не боитесь, что мы можем создать вам невыносимые условия существования?
   — Боюсь?! — Наглое заявление окончательно взбесило меня. — Я свое отбоялся. А потом, — здесь я снова обвел рукой комнату, — куда уж невыносимее?!
   Словно в подтверждение моих слов на лоджии что-то со стуком упало с верстака и как бы покатилось по полу. Очень похожий звук, но я догадался, что это дробный стук деревянных башмачков быстро бегущего Буратино.
   — Вы не один? — удивился Петр Иванович, оглянулся на лоджию, но за шторами ничего рассмотреть не смог.
   — Гы-гы, ха-ха, хи-хи! — угрожающе долетело с лоджии.
   — Кто у вас там?
   Я лихорадочно соображал, что ответить.
   — Насколько знаю, — медленно, с расстановкой начал я, — из морга было похищено два трупа. Второй пока не обнаружен?
   — Нет, — впервые ответил на мой вопрос Петр Иванович.
   — Он там, — авторитетно заверил я, кивнув на шторы.
   Оперуполномоченный понял издевку, лицо его побагровело, но он сдержался.
   — Можно посмотреть?
   — Нет.
   — Любопытно все-таки...
   Он начал подниматься с кресла, чтобы по ми-лицейской привычке нагло проигнорировать запрет и направиться на лоджию, но я опередил его и встал поперек дороги.
   — Посмотреть можно только с санкции прокурора! — бросил ему в лицо.
   С минуту мы сверлили друг друга взглядами, и он первым отвел глаза в сторону.
   — Нельзя так нельзя...
   — Больше вопросов ко мне нет?
   — Пока нет.
   — Тогда попрошу пройти к выходу, — корректно предложил я, хотя так и хотелось гаркнуть: «Пшел вон!»
   Петр Иванович не стал возражать, вышел в прихожую, начал одеваться. Я открыл входную дверь.
   — До скорого свидания, — многообещающе сказал он, выходя на лестничную площадку.
   Я ничего не ответил, захлопнул дверь и поспешил на лоджию.
   Буратино исчез. На верстаке лежала выдранная из туловища «хохоталка», а самой куклы не было видно. Я поискал глазами по всем закоулкам мастерской, но нигде не обнаружил «самоходячей» марионетки. За милиционером, что ли, выскользнул Буратино из квартиры? Похоже, решил повторить приключения своего литературного прототипа...
   Я взял «хохоталку», повертел в руках и только тогда заметил на верстаке написанные карандашом корявые строчки:
   «Придумай вместо этой безделушки такое устройство, чтобы я мог говорить».
   Несмотря на корявые строчки, мой Буратино, в отличие от литературного героя, мог писать, и писал к тому же грамотно. А небезупречность почерка простительна: кукле орудовать карандашом — все равно, что мне бревном писать.

ГЛАВА ПЯТАЯ

   Вначале я растерялся. А что делать, если объявится покупатель? Возвращать деньги? Или мастерить новую куклу? Но из чего — ни материала заказчика, ни стеклянных глаз у меня не было. Однако, поразмыслив над запиской, я решил, что Буратино вернется — иначе зачем просить придумывать для него голосовые связки?
   Тут я поймал себя на мысли, что начинаю думать так, будто все случившееся сегодня вполне естественно. Сумасшедшие тоже искренне полагают, что контактируют с марсианами. Мало того — уверены в контакте. Может, и у меня крыша поехала? Самому очень сложно адекватно оценить подобную ситуацию — сошел или нет человек с ума, видно только со стороны. Но как тогда расценивать визит старшего оперуполномоченного центрального городского райотдела? Оживший труп и ожившая кукла — явления одного порядка. Или оперуполномоченный — такой же плод моего больного воображения, как и оживший Буратино?
   Чтобы привести мысли в порядок, я занялся домашними заботами. Давно пора — в квартире полный бедлам, да и есть нечего. Сварил большую кастрюлю борща — дня на три-четыре, если не прокиснет, — потушил печень, а затем принялся за уборку квартиры. Возился долго, но разговор с оперуполномоченным никак не шел из головы. Только сейчас, анализируя нашу беседу, я вдруг понял, что милиционер, задавая обтекаемые вопросы о «живом трупе», хотел от меня только одного — заполучить деньги. И добивался этого очень конкретно. Неужели я прав в своем спонтанном подозрении, что он переодетый вымогатель? Да, но откуда у него фотографии с места обнаружения трупа и из морга? Обыкновенному вымогателю, даже переодетому в милицейскую форму, такие снимки не достать.
   Наведя в квартире относительный порядок, я решил прояснить этот вопрос. Нашел в телефонном справочнике номер райотдела милиции и позвонил.
   — Центральное городское отделение милиции, — услышал из трубки бесстрастный женский голос.
   — Добрый день.
   — Здравствуйте.
   — Подскажите, как связаться со старшим оперуполномоченным Петром Ивановичем Сидоровым?
   — Сидоровым?
   — Да. Петром Ивановичем.
   — У нас такого нет.
   — Извините...
   Я положил трубку. И тут до меня дошло значение имени, отчества и фамилии липового оперуполномоченного. Петров, Иванов, Сидоров! Самые распространенные фамилии в России. Ну а фотографии... Да мало ли каким образом можно заполучить фотоснимки? Особого секрета они не представляют — быть может, оба снимка были переданы в редакцию газеты, а опубликовали только один. А взять снимки в редакции может практически любой — не времена социализма, когда все издательства и типографии тщательно охранялись во избежание идеологической диверсии. Проходил Сидоров возле редакции, зашел и взял. Этакий проходимец во всех смыслах... Либо все обстоит еще проще: не секрет, насколько тесно связаны правоохранительные органы с криминальными структурами. Порой настолько тесно, что и не разберешь, кто из них кто.
   Мало радости, когда узнаешь, что за заработанными тобой деньгами начали охоту криминальные структуры, но я испытал облегчение. Восемьсот долларов — это для меня крупная сумма, но в криминальном мире ею могут заинтересоваться только мелкие мошенники. А если так, то с Петром Ивановичем Сидоровым мы больше не встретимся, и его многообещающее «До скорого свидания!» не более чем фикция. Любят мошенники пускать пыль в глаза, даже когда махинация не удалась.
   Проблема с милицией как-то сразу отошла на второй план, и ее место заняла другая, гораздо более близкая и потому тяжелая, давящая на сердце. Я посмотрел на телефон — Любаша так и не позвонила. Что с ней происходит? Сама говорила, как только дочка смирится с моим присутствием, так все наладится. Но стоило Оксане переменить свое отношение к будущему отчиму, так у Любаши появились новые страхи.
   Ладно, если Магомет не идет к горе... Я набрал номер городской библиотеки.
   Трубку подняла Лена Изюмова, подруга Любаши, одолжившая ей серьги. Этакая пышечка, кровь с молоком, из-за своей фамилии прозванная за глаза «булочка с изюмом».
   — Городская библиотека имени Надежды Константиновны Крупской, — грассирующим контральто сообщила она.
   — Здравствуй, Леночка, — сказал я. — Это Денис. Позови, пожалуйста, Любашу.
   — А... — разочарованно протянула Леночка. Стоило мне представиться, куда только подевалось ее грассирующее контральто. — Сейчас посмотрю...
   — Денис, — сообщила она через минуту, — ты знаешь, она ушла в хранилище.
   Голос у нее был отчужденный, и я ей не поверил.
   — Ты можешь передать, чтобы она мне перезвонила?
   — А... — запнулась Леночка, подтверждая мои подозрения. — Ты знаешь, я скоро ухожу... Перезвони лучше ты.
   — Когда?
   — Что — когда?
   — Перезвонить?
   — Через полчаса, через час.
   Я глянул на часы — через час библиотека закрывалась.
   — Хорошо, — буркнул я и повесил трубку.
   Не хотела Любаша со мной общаться, и все тут. И не верилось, что только из-за того, что Оксана зашла ко мне после школы и я накормил ее пельменями. Это была только зацепка, из-за которой наши отношения начали катиться в тартарары. Но что могло произойти? Я терялся в догадках, и от этого на душе было тошно. Надежда, что на старости лет у меня будет нормальная семья, таяла как дым. Не успел жениться, а семейные неурядицы уже начались.
   Бесцельно послонявшись по квартире, я вышел на лоджию и долго стоял, вперив взгляд в верстак, на котором совсем недавно ожил деревянный Буратино. Проблема контакта с потусторонними силами казалась нереальной и неинтересной. Что могут значить все проблемы мироздания на фоне рушащегося личного благополучия? Ничто.
   Я вышел в комнату, сел в кресло и включил телевизор на первом попавшемся канале. Как по заказу попал на юмористический фильм о вторжении марсиан. Кукольные марсиане стройными колоннами десантировались на Землю, поливая восторженные толпы встречающих их землян огнем из бластеров, при этом фарисейски приговаривая: «Мы пришли к вам с миром...» Минут пять я наблюдал, как бедные земляне превращаются в прах, затем переключился на спортивный канал. Транслировали гонки Формулы-1 — ревели моторы болидов, непобедимый Шумахер очертя голову несся по трассе к очередному подиуму, оставляя позади себя конкурентов, но былого удовольствия от гонок я не получил. Ничто не было в радость, серым и никчемным казался мир.
   Под рев болидов я и уснул в кресле и проспал до самого утра. Снилось мне вторжение инопланетян. Деревянные Буратино шествовали по нашему городу, поливая все и вся огнем, а над всем этим вагнеровским «Полетом валькирий» рефреном звучало: «Мы пришли к вам с миром...»
   Проснувшись утром с тяжелой головой и отвратительным настроением, я принял душ, позавтракал и только тогда заглянул в мастерскую. Буратино так и не вернулся из своих сказочных странствий, поэтому никто на лоджии не бедокурил. Куклы неподвижно висели на стене, инструменты на верстаке лежали в том же порядке, что и вчера. Кончилась сказка.
   И черт с ней. Когда на душе непорядок, не до посторонних дел, тем более потусторонних. Но, как ни тяжело на душе, надо продолжать жить. Посторонние потусторонние дела могут вылезти боком — если Буратино не вернется, придется возвращать деньги. Быть может, и доплачивать за стеклянные глаза и, вероятно, полено. Древесина-то весьма дорогих сортов...
   Я собрался, вышел из квартиры, запер дверь и с предубеждением посмотрел на желтую рожицу на стене, не решаясь с ней заговорить. Если она начнет кривляться, как Буратино, то мне прямая дорога в сумасшедший дом. Так и не решившись сказать рожице хотя бы «привет», я спустился по лестнице, вышел во двор и поплелся на рынок. Надо выяснить, как там дела с клиентом — что-то мне подсказывало, что очень уж он непростой человек. Нет, конечно, не «живой труп», но он определенно знал, что должно было произойти с куклой, иначе зачем давал мне столь необычное полено и стеклянные глаза с подвижными зрачками?
   Погода выдалась под стать настроению: с пронизывающим холодным ветром, низкой серой облачностью, снежной слякотью под ногами. Весной и не пахло. Что ни день, то сюрприз, и не только в погоде.
   Торговать я не собирался, поэтому не стал забирать лоток и ящик из каморки Михалыча, а прямиком направился в сквер.
   Торговля у Мирона шла бойко, и все художники ему завидовали. Старушки чуть ли не гурьбой подходили к нему, покупали иконки и отходили.
   — Видишь, и мне пофартило! — весело приветствовал меня Мирон, получая у старушки деньги за очередную иконку.
   — Наколдовал, что ли? — сумрачно поинтересовался я.
   — Цыц! — шикнул на меня Мирон, уловив испуганный взгляд старушки, укутывавшей иконку в тряпицу. — Не богохульствуй. — Он расплылся в улыбке и кивнул старушке: — Христос с вами...
   Бородка клинышком, черное длиннополое пальто, согбенная поза придавали ему сходство с дьяком. Старушка осенила Мирона крестным знамением, бросила на меня негодующий взгляд и пошла своей дорогой.
   — Не распугивай клиентуру, — прошипел Мирон. — Сегодня церковный праздник, бабуси иконы в церкви освящают.
   — Что за праздник?
   — А черт его знает... Но иконы идут нарасхват.
   Очередная старушка, остановившаяся перед лотком с иконами, отпрянула и погрозила Мирону пальцем.
   — Не упоминай имя нечистого пред иконами! — строго сказала она.
   — Извини, бабушка, бес попутал... — ляпнул Мирон, осекся, поспешно перекрестил рот и зачастил: — Прости мя, Господи, уста не ведают, что лепечут... Николая-угодника не желаете? Уступлю в цене...
   Когда старушка, купив икону, отошла, Мирон глянул вдоль аллеи и, не обнаружив больше покупателей, распрямил спину, расправил плечи и сразу потерял сходство с дьяком.
   — Ох, и тяжко быть атеистом... — Он посмотрел на меня и увидел, что я без лотка. — Долг требовать пришел?
   — И это тоже, — кивнул я.
   Мирон достал деньги, отсчитал, протянул мне.
   — От сердца отрываю...
   — Ты моего заказчика не видел? — спросил я, пряча деньги в карман.
   Мирон недоуменно уставился на меня.
   — Денис, ты что, газету так и не смотрел?
   — Смотрел... Но фотография некачественная Может, не он?
   — Он, — твердо заверил Мирон. — При нем куклу твою нашли.
   Я подозрительно глянул на Мирона. О кукле в газетной статье не упоминалось.
   — А ты откуда об этом знаешь?
   — Сорока на хвосте принесла!
   Мирон улыбался, смотрел на меня честными глазами, но я все же уловил легкую заминку в ответе. И, кажется, понял, что это за «сорока».
   — Тебе случайно не знаком оперуполномоченный Петр Иванович Сидоров? — напрямик спросил я.
   Мирон поскучнел, нахохлился, отвел глаза в сторону.
   — Приходил сюда... — нехотя промямлил он. — Интересовался тобой и заказчиком...
   Дальше спрашивать я не стал — видел, Мирон либо откажется говорить, либо соврет. И этого хватило, чтобы понять, что версия о Сидорове как о мелком жулике неверна — проходимцы не занимаются скрупулезным сбором информации. Да, но почему тогда в отделении милиции сказали, что такого сотрудника у них нет?
   Холодок пробежал по спине Неужели ФСБ? Там любые документы могут состряпать и представиться ком угодно. Но чем мог заинтересовать Федеральную службу безопасности рядовой кукольных дел мастер?
   — Ты адрес Андрюхи знаешь?
   — Осокина? — удивился Мирон. — Зачем тебе?
   — Поговорить надо. Так знаешь?
   — Нет. Но знаю, где он работает.
   — Это я тоже знаю... Ладно, тогда пойду.
   — Погоди, — придержал меня за рукав Мирон. — Освящение икон в церкви до полудня, так что минут через пятнадцать мои покупатели иссякнут. Я освобожусь, вместе сходим. Деньги есть, посидим втроем, водочки выпьем...
   Я заглянул ему в глаза и увидел, что не только водочки хочется Мирону. Было в глазах что-то такое, отчего я не поверил в искренность его слов.
   — Нет. Мне с Андрюхой тет-а-тет поговорить надо. В другой раз посидим, водочки попьем.
   — Ишь, какие мы... — обиделся Мирон. — Как сделались богатенькими, так появились свои секреты...
   И опять я уловил фальшь в его словах. Не обида, а что-то другое мнилось мне в интонации Мирона, но что именно, понять не мог. Столько личных неурядиц навалилось, что любые слова кажутся подозрительными.
   — Пока, — отчужденно махнул я рукой и направился из сквера в сторону университетского городка.
   Спустившись на набережную, я миновал три двенадцатиэтажных студенческих общежития и свернул к учебным корпусам. Стеклодувная мастерская находилась в одноэтажном здании между корпусами физического и химического факультетов.
   Несмотря на холодную погоду, дверь в мастерскую была открыта настежь, и оттуда тянуло жаром Я вошел и огляделся. В левом углу перемигивалась огоньками муфельная печь, в правом застыл загаженный зеленой пастой ГОИ полировальный круг, а между ними вдоль глухой стены тянулся длинный стол с огнеупорным покрытием и тремя стационарно установленными газовыми горелками. Две не работали, а в пламени центральной, сидя на высоком табурете спиной к входу в мастерскую, колдовал с раскаленным стеклянным шариком Андрей Осокин. Шумела вытяжная вентиляция, ревела газовая горелка, поэтому моих шагов он не услышал и не обернулся.