Страница:
Троцкий знал о молодом человеке — женихе Сильвии. Когда жена сообщила Льву Давидовичу, что Сильвия собирается в Нью-Йорк, Троцкий, благоволивший к своей добровольной помощнице, предложил:
— А почему бы ей не пригласить своего друга в наш дом?
Он считал неприличным, что всякий раз Сильвия оставляла жениха за воротами.
Так Меркадер впервые встретился с «летучим голландцем» мировой революции.
Меркадер пришел в дом с игрушечным планером для внука Троцкого Севы, чем завоевал сердце мальчика. Планер запускался!
После этого Меркадер виделся с Троцким лишь два или три раза.
Покидая Мехико, Сильвия попросила жениха, чтобы в ее отсутствие он не посещал Троцкого:
— Ты ведь живешь в Мексике под чужим именем. Если в полиции узнают, это может принести вред Льву Давидовичу.
Ее сердце предчувствовало беду? Наверное. Тем более, что однажды произошел случай, который укрепил уже зародившиеся к тому времени сомнения. К сожалению, она не поделилась ими ни с кем.
Как-то Сильвия спросила адрес экспортно-импортной фирмы, в которой работал Жак-Фрэнк. Он, беззаботно улыбаясь, сказал:
— Здание Эрмита, комната 820…
Когда же Сильвия направила туда свою сестру Руф, то оказалось, что в том доме нет комнаты под номером 820. И вообще ни о каком Джексоне там никто не слышал…
Провожая Сильвию в Нью-Йорк, Меркадер дал ей слово не бывать без нее в доме Троцкого. Однако слова своего не сдержал.
Увидев в тот злосчастный день жениха Сильвии рядом с мужем, Наталья Ивановна подошла к нему.
— Меня мучает жажда. Вы не дадите мне стакан воды? — поздоровавшись с супругой Троцкого, попросил гость.
— Может быть, чашку чая?
— Нет, нет! Я только что поел, и еда стоит вот здесь, — Меркадер провел рукой по горлу. — Лучше воды.
Жена Троцкого, как она потом вспоминала, обратила внимание на перекинутый через руку плащ и неснятую шляпу и даже спросила, почему он так одет — жарко ведь.
Гость пробормотал что-то невнятное.
После теракта полиция пришла к выводу о непричастности Сильвии к преступлению.
На очной ставке не перестававшая плакать, то и дело терявшая сознание Сильвия требовала, чтобы ДжексонаМорнара немедленно лишили жизни.
— Ты все время врал! — кричала она в лицо недавнему любовнику. — Скажи хоть сейчас правду! Ты агент ГПУ! Они тебя заставили! По приказу Сталина заставили убить Троцкого! Начиная с Парижа, ты обманывал меня. Думал только о том, как покончить с Троцким. Тебе нужно было использовать меня. Каналья!
ЭПИЛОГ
Приложение N 9: ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
Глава 6
ЗЛОПОЛУЧНОЕ ПИСЬМО
РАСХОЖДЕНИЕ В ДИАГНОЗЕ
ПОВТОРНЫЙ ВЫЛЕТ
— А почему бы ей не пригласить своего друга в наш дом?
Он считал неприличным, что всякий раз Сильвия оставляла жениха за воротами.
Так Меркадер впервые встретился с «летучим голландцем» мировой революции.
Меркадер пришел в дом с игрушечным планером для внука Троцкого Севы, чем завоевал сердце мальчика. Планер запускался!
После этого Меркадер виделся с Троцким лишь два или три раза.
Покидая Мехико, Сильвия попросила жениха, чтобы в ее отсутствие он не посещал Троцкого:
— Ты ведь живешь в Мексике под чужим именем. Если в полиции узнают, это может принести вред Льву Давидовичу.
Ее сердце предчувствовало беду? Наверное. Тем более, что однажды произошел случай, который укрепил уже зародившиеся к тому времени сомнения. К сожалению, она не поделилась ими ни с кем.
Как-то Сильвия спросила адрес экспортно-импортной фирмы, в которой работал Жак-Фрэнк. Он, беззаботно улыбаясь, сказал:
— Здание Эрмита, комната 820…
Когда же Сильвия направила туда свою сестру Руф, то оказалось, что в том доме нет комнаты под номером 820. И вообще ни о каком Джексоне там никто не слышал…
Провожая Сильвию в Нью-Йорк, Меркадер дал ей слово не бывать без нее в доме Троцкого. Однако слова своего не сдержал.
Увидев в тот злосчастный день жениха Сильвии рядом с мужем, Наталья Ивановна подошла к нему.
— Меня мучает жажда. Вы не дадите мне стакан воды? — поздоровавшись с супругой Троцкого, попросил гость.
— Может быть, чашку чая?
— Нет, нет! Я только что поел, и еда стоит вот здесь, — Меркадер провел рукой по горлу. — Лучше воды.
Жена Троцкого, как она потом вспоминала, обратила внимание на перекинутый через руку плащ и неснятую шляпу и даже спросила, почему он так одет — жарко ведь.
Гость пробормотал что-то невнятное.
После теракта полиция пришла к выводу о непричастности Сильвии к преступлению.
На очной ставке не перестававшая плакать, то и дело терявшая сознание Сильвия требовала, чтобы ДжексонаМорнара немедленно лишили жизни.
— Ты все время врал! — кричала она в лицо недавнему любовнику. — Скажи хоть сейчас правду! Ты агент ГПУ! Они тебя заставили! По приказу Сталина заставили убить Троцкого! Начиная с Парижа, ты обманывал меня. Думал только о том, как покончить с Троцким. Тебе нужно было использовать меня. Каналья!
ЭПИЛОГ
Отсидев положенный срок, Меркадер вышел на свободу. По словам его брата, в 1961 году Рамону без лишнего шума присвоили звание Героя Советского Союза и дали небольшую квартиру в Москве, на Соколе. Кроме того, положили 400-рублевую пенсию и право пользоваться летней дачей в Малаховке. И все.
О нем словно забыли. Началась нелегкая жизнь в Москве — очереди за картошкой, переполненный холодный троллейбус. Ни Рамон, ни его жена Ракель Мендоса, мексиканская индианка, ни слова не говорили по-русски. Угнетало все: очереди, вечная нехватка то одного, то другого. Тяжелые думы одолевали Рамона. И он уехал на Кубу, где и умер в 1973 году в возрасте 65 лет.
Прах Меркадера покоится на Кунцевском кладбище в Москве. На могильной плите надпись: «Герой Советского Союза ЛОПЕС Рамон Иванович».
И еще об одной, не известной широкой публике до 1994 года, ключевой фигуре этой акции. По иронии судьбы он тоже отсидел свой срок, только в советской тюрьме, в отличие от Меркадера. Павел Судоплатов провел в камереодиночке 15 лет — от звонка до звонка.
Двадцать первого августа 1953 года генерал-лейтенант Павел Анатольевич Судоплатов был арестован в своем служебном кабинете на седьмом этаже известного здания на Лубянке. Ему предъявили обвинение в бериевском заговоре, имевшем целью уничтожение членов советского правительства и реставрацию капитализма.
В тюрьме Судоплатов перенес три инфаркта, ослеп на один глаз, получил инвалидность второй группы. После отсидки он не мог сделать больше двух-трех шагов — именно столько позволяла «жилплощадь» его камеры.
Полностью его реабилитировали лишь в 1992 году. А в апреле 1994 года в Нью-Йорке вышла его нашумевшая книга «Особые задания: воспоминания нежелательного свидетеля — магистра советского шпионажа».
Именно Судоплатов разрабатывал в Москве операцию по уничтожению Троцкого. Вступив в 12-летнем возрасте в Красную Армию, Павел Анатольевич от рядового сотрудника Иностранного отдела ВЧК вырос до одного из руководителей того управления МГБ СССР, которое занималось тайными операциями за рубежом, включая и охоту за атомным оружием.
В 1940 году он возглавил специально созданный на Лубянке отдел, которому Сталин поручил разработку акции по уничтожению Троцкого.
Скончался Судоплатов в Москве летом 1996 года.
О нем словно забыли. Началась нелегкая жизнь в Москве — очереди за картошкой, переполненный холодный троллейбус. Ни Рамон, ни его жена Ракель Мендоса, мексиканская индианка, ни слова не говорили по-русски. Угнетало все: очереди, вечная нехватка то одного, то другого. Тяжелые думы одолевали Рамона. И он уехал на Кубу, где и умер в 1973 году в возрасте 65 лет.
Прах Меркадера покоится на Кунцевском кладбище в Москве. На могильной плите надпись: «Герой Советского Союза ЛОПЕС Рамон Иванович».
И еще об одной, не известной широкой публике до 1994 года, ключевой фигуре этой акции. По иронии судьбы он тоже отсидел свой срок, только в советской тюрьме, в отличие от Меркадера. Павел Судоплатов провел в камереодиночке 15 лет — от звонка до звонка.
Двадцать первого августа 1953 года генерал-лейтенант Павел Анатольевич Судоплатов был арестован в своем служебном кабинете на седьмом этаже известного здания на Лубянке. Ему предъявили обвинение в бериевском заговоре, имевшем целью уничтожение членов советского правительства и реставрацию капитализма.
В тюрьме Судоплатов перенес три инфаркта, ослеп на один глаз, получил инвалидность второй группы. После отсидки он не мог сделать больше двух-трех шагов — именно столько позволяла «жилплощадь» его камеры.
Полностью его реабилитировали лишь в 1992 году. А в апреле 1994 года в Нью-Йорке вышла его нашумевшая книга «Особые задания: воспоминания нежелательного свидетеля — магистра советского шпионажа».
Именно Судоплатов разрабатывал в Москве операцию по уничтожению Троцкого. Вступив в 12-летнем возрасте в Красную Армию, Павел Анатольевич от рядового сотрудника Иностранного отдела ВЧК вырос до одного из руководителей того управления МГБ СССР, которое занималось тайными операциями за рубежом, включая и охоту за атомным оружием.
В 1940 году он возглавил специально созданный на Лубянке отдел, которому Сталин поручил разработку акции по уничтожению Троцкого.
Скончался Судоплатов в Москве летом 1996 года.
Приложение N 9: ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
Из записок Серго Берии
(Серго Лаврентьевич Берия — сын Л. П. Берии, работал в разведке, сопровождал Сталина в Тегеран, в настоящее время главный конструктор и научный руководитель киевского НИИ «Комета». Ракетой С. Берии над Свердловском в 1960 году был сбит американский самолет-шпион «У-2», пилотируемый Ф. Пауэрсом.)
Троцкий был выслан за пределы СССР в ноябре 1929 года… Никакой необходимости в политическом убийстве, совершенном впоследствии, не было. Какого-то влияния Троцкий уже не имел, хотя и был последователен в своей борьбе с бывшими соратниками.
Его авторитет заметно вырос как раз из-за этого убийства. Умри он своей смертью, его скорей всего давно бы забыли.
Шпионом он не был, конечно, но на содержании иностранных разведок, хотел он того или нет, был. Есть документы, которые это подтверждают. Компромиссы такие в политике, наверное, вещь обычная. Не считаем же мы Ленина немецким шпионом, хотя он и принял предложение немецких спецслужб о его переброске в Россию.
Отец с Троцким был знаком в начале 20-х; еще до смерти Ленина тот приезжал в Закавказье. Бывал и позднее. По словам отца, это был жестокий человек и с непримиримыми амбициями. Сейчас такими принято считать фундаменталистов. Троцкий был абсолютно убежден в правоте своих воззрений. Мировая революция — на меньшее он был не согласен. Такие масштабы…
Отец характеризовал его и как очень заносчивого человека, который никогда не спускается со своего Олимпа и не утруждает себя общением с «чернью». Митинги — это одно, но судьбы людей Троцкого, как и большевистских вождей вообще, интересовали мало. Троцкому нужен был целый мир. Наверное, в этом и была его ошибка. Будь он ближе к массам, еще неизвестно, как бы все повернулось в двадцатые… но, мне кажется, окажись на месте Сталина Троцкий, мир содрогнулся бы еще больше. И наверняка раньше… О том, что концлагеря создавались по указанию Троцкого и Ленина, впервые я тоже узнал от отца. Десятки тысяч расстрелянных заложников — ни в чем не повинных людей — тоже на совести Троцкого. Институт комиссаров — тоже изобретение Льва Давидовича. Это был его собственный карательный аппарат в Красной Армии. Невероятно, но в тот период с этим боролся не кто иной, как Сталин. Сегодня об этом предпочитают не вспоминать… Впоследствии Сталин пойдет тем же путем, но тогда предложения Троцкого он встречал в штыки.
Борьба между ними продолжалась годами. Выиграл соперничество Сталин, потому что опирался в этой борьбе на «чернь», к которой издевательски относился Троцкий. Сталин просто оказался умнее и дальновиднее. Позднее, когда увидел, что Троцкий и за границей не может угомониться, спецслужбы получили известный приказ.
Из последней статьи Льва Троцкого, опубликованной в 1940 году в «Либерти лайбрэри корпорейшн»: «Месть истории страшнее мести самого могущественного Генерального секретаря».
Слова оказались пророческими…
Попыток покушения на Троцкого было много, 10-12. Отец как нарком НКВД, допускаю, каким-то образом был причастен к этому делу. Потому что была задействована советская разведка. Одну из таких операций проводила группа, которую возглавлял знаменитый мексиканский художник Давид Альфаро Сикейрос. В мае сорокового года вместе со своими людьми он обстрелял и атаковал виллу Троцкого, но нападение было отбито.
20 августа 1940 года испанский коммунист Рамон Меркадер проник на тщательно охраняемую виллу, представился бельгийским последователем Троцкого и тогда же в его кабинете смертельно ранил ледорубом опального вождя. На следующий день Троцкий скончался в больнице.
Организатором этой операции был кадровый разведчик генерал Наум Эйтингон. С Меркадером и его матерью Каридад он познакомился еще в период гражданской войны в Испании.
Судьбы участников покушений на Троцкого сложились по-разному. Генерал Эйтингон незадолго до смерти Сталина был арестован и освобожден в 1953 году, как и многие другие. А после убийства моего отца Эйтингона снова арестовали, и ему пришлось 12 лет провести во Владимирской тюрьме.
Участник одного из покушений на Троцкого — это он вместе с Сикейросом штурмовал виллу в Койоакане — Иосиф Григулевич закрытым Указом Президиума Верховного Совета СССР был награжден орденом Красной Звезды. В 70-е годы бывшего разведчика-нелегала избрали членом-корреспондентом Академии наук СССР. Он известен как видный ученый-латиноамериканист, автор нескольких книг из серии «ЖЗЛ» о Че Геваре, Сальвадоре Альенде, Боливаре. Слышал, что он воевал в Испании в одной интербригаде с Сикейросом и там был завербован советской разведкой. По некоторым источникам он несколько раз проработал в Ватикане, откуда и возвратился в СССР.
Я не могу согласиться с утверждениями, что все эти люди — а в Мексику была направлена большая группа разведчиков, владевших испанским, — «преступники, организовавшие самое громкое в нынешнем столетии политическое убийство», как написала одна популярная газета. Все они шли на самопожертвование добровольно и конечно же не ради денег. Сикейрос, например, считал, что поступал совершенно правильно. Исходя из своих убеждений, действовали и Меркадер, и Эйтингон, и другие.
Из воспоминаний Г. Анохина
(В шестидесятых годах работал в Институте этнографии Академии наук СССР)
В июне 1955 года, разжалованный «до нуля» из старших инструкторов альпинизма за катастрофу на Казбеке, я впервые приехал в лагерь «Искра» в ущелье Баксан на Центральном Кавказе.
Меня, как хоть и «бывшего», но бывалого, избрали старостой отделения. Командиром же назначили тоже «бывшего», а его заместителем — еще одного разжалованного. По составленному таким образом триумвирату наше отделение и получило наименование «штрафного батальона».
Составляя список отделения, я сразу обратил внимание на одного новичка: тонкого, с гигантской залысиной, едва обрамленной рыжеватыми волосенками, с высоким женским голосом. Хотя он и говорил абсолютно грамотно, но все же иногда не поспевал за скороговоркой собеседников, а ряд слов со смехом переспрашивал, как бы понимая под ними что-то веселое.
— Луис Меркадер, — назвался он, и я подумал: «Еврей из Прибалтики?»
— Вы думаете, что я еврей? — он визгливо засмеялся. — Да нет! Я — каталонец из Барселоны. Не испанец, а именно каталонец!
Ему оказалось тридцать два года. А неулыбчивая и флегматичная женщина, молча или стоявшая рядом, или следовавшая за ним, была Анжелика, его жена. Но не имя заставило меня настороженно отнестись к его спутнице. В первый же день ее соседки по палатке сказали мне, что «молчунья» — дочь Г. М. Маленкова.
Луис, как выяснилось, был одним из тех детей, которых вывезли после 1937 года из Испании во Францию, а затем в 1939 году — в СССР.
Симпатии, возникшие в горах, оказались крепкими. Два года подряд я, бывая в Москве, останавливался у друзей по «штрафбату» — сначала у радиотехника Евгения Чемрданова, сослуживца Луиса, а в 1956 году — уже у самого Луиса в роскошной квартире на Большой Садовой, рядом с площадью Маяковского. Анжелику тогда я не увидел — она с детьми отдыхала где-то на юге, зато Луис познакомил меня уже с новой спутницей, Галиной — стройной, улыбчивой, очень подвижной — во всех отношениях очаровательной собеседницей…
… В годы моего аспирантства Луис бывал у меня всегда именно с Галиной, и на мое тридцатишестилетие в январе 1961 года они тоже пришли…
… Больше на моих днях рождения он не бывал. Говорили, что развод с Анжеликой был скандальным, Галя ушла в маникюрши, Луис переселился к ней, то ли в Фили, то ли в Химки, а домашнего телефона там не было…
… В ноябре 1960 года в Институте этнографии появился новый научный сотрудник. У него не было научной степени, хотя ему уже было сорок семь лет, но держал он себя очень независимо. Впрочем, несколько месяцев спустя он вдруг вообще перестал появляться. Пополз слух, что это был бывший советский резидент, которого после разоблачения в Мексике американцы обменяли на какого-то своего агента. Ходил слух, что его вновь послали, на этот раз в Португалию, но уже на трапе самолета в Лиссабоне ему надели наручники. Впрочем, так как он ничего не успел натворить, все завершилось депортацией в СССР, и летом 1961 года мы вновь увидели этого смуглого, черноволосого и черноглазого толстяка с жирноватыми губами, иногда удостаивавшего своим посещением институт…
… Несколько лет спустя уже мало кто в коллективе не знал, что Григулевич — это автор популярных книг о Че Геваре, Симоне Боливаре из серии «Жизнь замечательных людей», известный читателям под псевдонимом Лаврецкий. Он в буржуазной Литве в 1920-х годах состоял в подпольном комсомоле, был схвачен и приговорен к смертной казни. Его родной дядя, богач из Бразилии, внес тогда выкуп, и юноша оказался в другом полушарии…
… В конце 70-х он потянулся ко мне с откровениями. Второго июня 1988 года он умер. А его самым сногсшибательным сообщением мне было то, что он «участвовал» в убийстве Троцкого!..
… В 1979 году я попытался найти Луиса, чтобы получить его разъяснения о его брате, убийце Троцкого. Позвонил единственному из нашего отделения альпинистов, с которым у меня сохранилась связь, Евгению Чемоданову. Тот навел справки через коллег и ошарашил сообщением, что Луис уехал то ли в Испанию, то ли на Кубу, так как нашелся… его брат, который умирает.
(Журнал «Столица», 1993г., N 6)
(Серго Лаврентьевич Берия — сын Л. П. Берии, работал в разведке, сопровождал Сталина в Тегеран, в настоящее время главный конструктор и научный руководитель киевского НИИ «Комета». Ракетой С. Берии над Свердловском в 1960 году был сбит американский самолет-шпион «У-2», пилотируемый Ф. Пауэрсом.)
Троцкий был выслан за пределы СССР в ноябре 1929 года… Никакой необходимости в политическом убийстве, совершенном впоследствии, не было. Какого-то влияния Троцкий уже не имел, хотя и был последователен в своей борьбе с бывшими соратниками.
Его авторитет заметно вырос как раз из-за этого убийства. Умри он своей смертью, его скорей всего давно бы забыли.
Шпионом он не был, конечно, но на содержании иностранных разведок, хотел он того или нет, был. Есть документы, которые это подтверждают. Компромиссы такие в политике, наверное, вещь обычная. Не считаем же мы Ленина немецким шпионом, хотя он и принял предложение немецких спецслужб о его переброске в Россию.
Отец с Троцким был знаком в начале 20-х; еще до смерти Ленина тот приезжал в Закавказье. Бывал и позднее. По словам отца, это был жестокий человек и с непримиримыми амбициями. Сейчас такими принято считать фундаменталистов. Троцкий был абсолютно убежден в правоте своих воззрений. Мировая революция — на меньшее он был не согласен. Такие масштабы…
Отец характеризовал его и как очень заносчивого человека, который никогда не спускается со своего Олимпа и не утруждает себя общением с «чернью». Митинги — это одно, но судьбы людей Троцкого, как и большевистских вождей вообще, интересовали мало. Троцкому нужен был целый мир. Наверное, в этом и была его ошибка. Будь он ближе к массам, еще неизвестно, как бы все повернулось в двадцатые… но, мне кажется, окажись на месте Сталина Троцкий, мир содрогнулся бы еще больше. И наверняка раньше… О том, что концлагеря создавались по указанию Троцкого и Ленина, впервые я тоже узнал от отца. Десятки тысяч расстрелянных заложников — ни в чем не повинных людей — тоже на совести Троцкого. Институт комиссаров — тоже изобретение Льва Давидовича. Это был его собственный карательный аппарат в Красной Армии. Невероятно, но в тот период с этим боролся не кто иной, как Сталин. Сегодня об этом предпочитают не вспоминать… Впоследствии Сталин пойдет тем же путем, но тогда предложения Троцкого он встречал в штыки.
Борьба между ними продолжалась годами. Выиграл соперничество Сталин, потому что опирался в этой борьбе на «чернь», к которой издевательски относился Троцкий. Сталин просто оказался умнее и дальновиднее. Позднее, когда увидел, что Троцкий и за границей не может угомониться, спецслужбы получили известный приказ.
Из последней статьи Льва Троцкого, опубликованной в 1940 году в «Либерти лайбрэри корпорейшн»: «Месть истории страшнее мести самого могущественного Генерального секретаря».
Слова оказались пророческими…
Попыток покушения на Троцкого было много, 10-12. Отец как нарком НКВД, допускаю, каким-то образом был причастен к этому делу. Потому что была задействована советская разведка. Одну из таких операций проводила группа, которую возглавлял знаменитый мексиканский художник Давид Альфаро Сикейрос. В мае сорокового года вместе со своими людьми он обстрелял и атаковал виллу Троцкого, но нападение было отбито.
20 августа 1940 года испанский коммунист Рамон Меркадер проник на тщательно охраняемую виллу, представился бельгийским последователем Троцкого и тогда же в его кабинете смертельно ранил ледорубом опального вождя. На следующий день Троцкий скончался в больнице.
Организатором этой операции был кадровый разведчик генерал Наум Эйтингон. С Меркадером и его матерью Каридад он познакомился еще в период гражданской войны в Испании.
Судьбы участников покушений на Троцкого сложились по-разному. Генерал Эйтингон незадолго до смерти Сталина был арестован и освобожден в 1953 году, как и многие другие. А после убийства моего отца Эйтингона снова арестовали, и ему пришлось 12 лет провести во Владимирской тюрьме.
Участник одного из покушений на Троцкого — это он вместе с Сикейросом штурмовал виллу в Койоакане — Иосиф Григулевич закрытым Указом Президиума Верховного Совета СССР был награжден орденом Красной Звезды. В 70-е годы бывшего разведчика-нелегала избрали членом-корреспондентом Академии наук СССР. Он известен как видный ученый-латиноамериканист, автор нескольких книг из серии «ЖЗЛ» о Че Геваре, Сальвадоре Альенде, Боливаре. Слышал, что он воевал в Испании в одной интербригаде с Сикейросом и там был завербован советской разведкой. По некоторым источникам он несколько раз проработал в Ватикане, откуда и возвратился в СССР.
Я не могу согласиться с утверждениями, что все эти люди — а в Мексику была направлена большая группа разведчиков, владевших испанским, — «преступники, организовавшие самое громкое в нынешнем столетии политическое убийство», как написала одна популярная газета. Все они шли на самопожертвование добровольно и конечно же не ради денег. Сикейрос, например, считал, что поступал совершенно правильно. Исходя из своих убеждений, действовали и Меркадер, и Эйтингон, и другие.
Из воспоминаний Г. Анохина
(В шестидесятых годах работал в Институте этнографии Академии наук СССР)
В июне 1955 года, разжалованный «до нуля» из старших инструкторов альпинизма за катастрофу на Казбеке, я впервые приехал в лагерь «Искра» в ущелье Баксан на Центральном Кавказе.
Меня, как хоть и «бывшего», но бывалого, избрали старостой отделения. Командиром же назначили тоже «бывшего», а его заместителем — еще одного разжалованного. По составленному таким образом триумвирату наше отделение и получило наименование «штрафного батальона».
Составляя список отделения, я сразу обратил внимание на одного новичка: тонкого, с гигантской залысиной, едва обрамленной рыжеватыми волосенками, с высоким женским голосом. Хотя он и говорил абсолютно грамотно, но все же иногда не поспевал за скороговоркой собеседников, а ряд слов со смехом переспрашивал, как бы понимая под ними что-то веселое.
— Луис Меркадер, — назвался он, и я подумал: «Еврей из Прибалтики?»
— Вы думаете, что я еврей? — он визгливо засмеялся. — Да нет! Я — каталонец из Барселоны. Не испанец, а именно каталонец!
Ему оказалось тридцать два года. А неулыбчивая и флегматичная женщина, молча или стоявшая рядом, или следовавшая за ним, была Анжелика, его жена. Но не имя заставило меня настороженно отнестись к его спутнице. В первый же день ее соседки по палатке сказали мне, что «молчунья» — дочь Г. М. Маленкова.
Луис, как выяснилось, был одним из тех детей, которых вывезли после 1937 года из Испании во Францию, а затем в 1939 году — в СССР.
Симпатии, возникшие в горах, оказались крепкими. Два года подряд я, бывая в Москве, останавливался у друзей по «штрафбату» — сначала у радиотехника Евгения Чемрданова, сослуживца Луиса, а в 1956 году — уже у самого Луиса в роскошной квартире на Большой Садовой, рядом с площадью Маяковского. Анжелику тогда я не увидел — она с детьми отдыхала где-то на юге, зато Луис познакомил меня уже с новой спутницей, Галиной — стройной, улыбчивой, очень подвижной — во всех отношениях очаровательной собеседницей…
… В годы моего аспирантства Луис бывал у меня всегда именно с Галиной, и на мое тридцатишестилетие в январе 1961 года они тоже пришли…
… Больше на моих днях рождения он не бывал. Говорили, что развод с Анжеликой был скандальным, Галя ушла в маникюрши, Луис переселился к ней, то ли в Фили, то ли в Химки, а домашнего телефона там не было…
… В ноябре 1960 года в Институте этнографии появился новый научный сотрудник. У него не было научной степени, хотя ему уже было сорок семь лет, но держал он себя очень независимо. Впрочем, несколько месяцев спустя он вдруг вообще перестал появляться. Пополз слух, что это был бывший советский резидент, которого после разоблачения в Мексике американцы обменяли на какого-то своего агента. Ходил слух, что его вновь послали, на этот раз в Португалию, но уже на трапе самолета в Лиссабоне ему надели наручники. Впрочем, так как он ничего не успел натворить, все завершилось депортацией в СССР, и летом 1961 года мы вновь увидели этого смуглого, черноволосого и черноглазого толстяка с жирноватыми губами, иногда удостаивавшего своим посещением институт…
… Несколько лет спустя уже мало кто в коллективе не знал, что Григулевич — это автор популярных книг о Че Геваре, Симоне Боливаре из серии «Жизнь замечательных людей», известный читателям под псевдонимом Лаврецкий. Он в буржуазной Литве в 1920-х годах состоял в подпольном комсомоле, был схвачен и приговорен к смертной казни. Его родной дядя, богач из Бразилии, внес тогда выкуп, и юноша оказался в другом полушарии…
… В конце 70-х он потянулся ко мне с откровениями. Второго июня 1988 года он умер. А его самым сногсшибательным сообщением мне было то, что он «участвовал» в убийстве Троцкого!..
… В 1979 году я попытался найти Луиса, чтобы получить его разъяснения о его брате, убийце Троцкого. Позвонил единственному из нашего отделения альпинистов, с которым у меня сохранилась связь, Евгению Чемоданову. Тот навел справки через коллег и ошарашил сообщением, что Луис уехал то ли в Испанию, то ли на Кубу, так как нашелся… его брат, который умирает.
(Журнал «Столица», 1993г., N 6)
Глава 6
МЕДИЦИНСКОЕ УБИЙСТВО
Майор Белов хорошо знал эту женщину. Лидия Феодосьевна Тимашук заведовала отделением функциональной диагностики в Лечсанупре Кремля.
Вчера она прилетела на специальном самолете сюда, на Валдай, вместе с руководством Лечсанупра. Сделала электрокардиограмму заболевшему на даче Жданову, о чем-то спорила с профессорами.
Сегодня ее вызвали на Валдай снова. Рано утром, проснувшись, Жданов пошел в туалет и потерял сознание. Его состояние крайне обострилось.
— Я же предупреждала! — возмущенно сказала Тимашук начальнику личной охраны Жданова майору Белову. — У Андрея Александровича инфаркт миокарда. Больному противопоказано вставать с постели. А ему разрешили прогуливаться по парку, смотреть кино…
Белов молча слушал.
— Я знала предыдущие электрокардиограммы Андрея Александровича до 1947 года, — продолжала расстроенная докторша. — Там были лишь небольшие изменения миокарда. Вчерашняя ЭКГ взволновала. Но профессора меня не послушали. Может в ЦК написать? Передадите?
— У меня свой начальник, — ответил майор. — Генерал-лейтенант Власик. По инструкции мы должны информировать обо всем только его.
— Хорошо, передайте Власику, — согласилась докторша. — Я сейчас напишу.
Вчера она прилетела на специальном самолете сюда, на Валдай, вместе с руководством Лечсанупра. Сделала электрокардиограмму заболевшему на даче Жданову, о чем-то спорила с профессорами.
Сегодня ее вызвали на Валдай снова. Рано утром, проснувшись, Жданов пошел в туалет и потерял сознание. Его состояние крайне обострилось.
— Я же предупреждала! — возмущенно сказала Тимашук начальнику личной охраны Жданова майору Белову. — У Андрея Александровича инфаркт миокарда. Больному противопоказано вставать с постели. А ему разрешили прогуливаться по парку, смотреть кино…
Белов молча слушал.
— Я знала предыдущие электрокардиограммы Андрея Александровича до 1947 года, — продолжала расстроенная докторша. — Там были лишь небольшие изменения миокарда. Вчерашняя ЭКГ взволновала. Но профессора меня не послушали. Может в ЦК написать? Передадите?
— У меня свой начальник, — ответил майор. — Генерал-лейтенант Власик. По инструкции мы должны информировать обо всем только его.
— Хорошо, передайте Власику, — согласилась докторша. — Я сейчас напишу.
ЗЛОПОЛУЧНОЕ ПИСЬМО
Генерал-лейтенант Власик Николай Сидорович был начальником Главного управления охраны МГБ СССР, которое отвечало за безопасность Сталина и других членов Политбюро.
Давным-давно, в девятнадцатом году, когда Сталин прибыл на Царицынский фронт, к нему приставили молодого смышленого красноармейца — скорее для поручений, чем для охраны. С тех пор белорус Власик, родившийся в Брестской области, неотлучно пребывал при вожде до конца 1952 года. Брестская область до 1939 года находилась в составе Польши, то есть формально главный телохранитель советского диктатора родился за границей, но и это компрометирующее обстоятельство, стоившее многим карьеры, не сказалось на его судьбе.
Погубило Власика другое. Он был арестован вслед за Поскребышевым незадолго до смерти Сталина и длительное время находился в тюрьме. Власику, к которому очень ревностно относился Берия и, как утверждают, приложил руку к тому, чтобы свалить человека, имевшего каждодневный доступ к телу вождя, предъявили целый букет обвинений. От растраты казенных денег, которые списывались на нужды Сталина, до бытового разложения и неразборчивости в знакомствах.
В вину вменялось и сокрытие письма Тимашук. Если бы он знал, чем обернется для него переданное начальником личной охраны Жданова майором Беловым письмо перепуганной докторши!
Но на дворе стоял август сорок восьмого года, и верный телохранитель вождя пользовался его абсолютным доверием и покровительством, упиваясь своей безграничной властью.
Что же сообщала врач Тимашук?
Полузабытое имя кремлевской докторши, которое было у всех на устах зимой пятьдесят третьего года, после награждения ее орденом Ленина и множества восхваляющих публикаций, вновь замелькало в советской прессе в годы горбачевской гласности. Злополучное письмо, направленное ею Власику, расценивалось как донос, спровоцировавший возникновение громкого дела «кремлевских врачей», или «убийц в белых халатах».
И хотя авторы этих публикаций в жизни не видели и не читали документ, на который ссылались, и, более того, ни разу не встречались с самой Тимашук, которая здравствовала до 1983 года, ее роль в этой истории трактовалась не иначе как зловещая.
Да что там какие-то поверхностные журналисты, пишущие свои однодневки на злобу дня! Сам Никита Сергеевич Хрущев, ниспровергатель сталинской деспотии и отец десятилетней оттепели, заявил в своем знаменитом закрытом докладе на XX съезде КПСС:
— Следует также напомнить о деле «врачей-вредителей». Собственно, никакого «дела» не было, кроме заявления врача Тимашук, которая, может быть, под влиянием кого-нибудь или по указанию, ведь она была негласным сотрудником органов госбезопасности, написала Сталину письмо, в котором заявляла, что врачи якобы применяют неправильные методы лечения…
Складывалось впечатление, что письмо Тимашук появилось на свет в пятьдесят третьем году, после чего и были арестованы «врачи-вредители». Наверное, многие убеждены в этом и поныне, хотя рассекреченные архивы свидетельствуют о том, что кремлевская докторша обратилась со своим письмом в сорок восьмом году, а если быть точным, 29 августа. То есть за пять лет до возникновения дела о «медицинских убийствах».
Попробуем сконструировать сцену на Валдае в той интерпретации, которая содержалась в не известном широкому кругу читателей «доносе» доктора Тимашук.
Давным-давно, в девятнадцатом году, когда Сталин прибыл на Царицынский фронт, к нему приставили молодого смышленого красноармейца — скорее для поручений, чем для охраны. С тех пор белорус Власик, родившийся в Брестской области, неотлучно пребывал при вожде до конца 1952 года. Брестская область до 1939 года находилась в составе Польши, то есть формально главный телохранитель советского диктатора родился за границей, но и это компрометирующее обстоятельство, стоившее многим карьеры, не сказалось на его судьбе.
Погубило Власика другое. Он был арестован вслед за Поскребышевым незадолго до смерти Сталина и длительное время находился в тюрьме. Власику, к которому очень ревностно относился Берия и, как утверждают, приложил руку к тому, чтобы свалить человека, имевшего каждодневный доступ к телу вождя, предъявили целый букет обвинений. От растраты казенных денег, которые списывались на нужды Сталина, до бытового разложения и неразборчивости в знакомствах.
В вину вменялось и сокрытие письма Тимашук. Если бы он знал, чем обернется для него переданное начальником личной охраны Жданова майором Беловым письмо перепуганной докторши!
Но на дворе стоял август сорок восьмого года, и верный телохранитель вождя пользовался его абсолютным доверием и покровительством, упиваясь своей безграничной властью.
Что же сообщала врач Тимашук?
Полузабытое имя кремлевской докторши, которое было у всех на устах зимой пятьдесят третьего года, после награждения ее орденом Ленина и множества восхваляющих публикаций, вновь замелькало в советской прессе в годы горбачевской гласности. Злополучное письмо, направленное ею Власику, расценивалось как донос, спровоцировавший возникновение громкого дела «кремлевских врачей», или «убийц в белых халатах».
И хотя авторы этих публикаций в жизни не видели и не читали документ, на который ссылались, и, более того, ни разу не встречались с самой Тимашук, которая здравствовала до 1983 года, ее роль в этой истории трактовалась не иначе как зловещая.
Да что там какие-то поверхностные журналисты, пишущие свои однодневки на злобу дня! Сам Никита Сергеевич Хрущев, ниспровергатель сталинской деспотии и отец десятилетней оттепели, заявил в своем знаменитом закрытом докладе на XX съезде КПСС:
— Следует также напомнить о деле «врачей-вредителей». Собственно, никакого «дела» не было, кроме заявления врача Тимашук, которая, может быть, под влиянием кого-нибудь или по указанию, ведь она была негласным сотрудником органов госбезопасности, написала Сталину письмо, в котором заявляла, что врачи якобы применяют неправильные методы лечения…
Складывалось впечатление, что письмо Тимашук появилось на свет в пятьдесят третьем году, после чего и были арестованы «врачи-вредители». Наверное, многие убеждены в этом и поныне, хотя рассекреченные архивы свидетельствуют о том, что кремлевская докторша обратилась со своим письмом в сорок восьмом году, а если быть точным, 29 августа. То есть за пять лет до возникновения дела о «медицинских убийствах».
Попробуем сконструировать сцену на Валдае в той интерпретации, которая содержалась в не известном широкому кругу читателей «доносе» доктора Тимашук.
РАСХОЖДЕНИЕ В ДИАГНОЗЕ
Двадцать восьмого августа 1948 года заведующую кабинетом электрокардиографии Кремлевской больницы Лидию Феодосьевну Тимашук пригласил к себе в кабинет начальник Лечебно-санитарного управления Кремля Петр Иванович Егоров.
Сорокадевятилетний профессор медицины имел звание генерал-майора, но военную форму надевал крайне редко — разве что по случаю годовщины Дня Победы. В Лечсанупр Кремля он пришел в 1947 году и возглавлял его в течение пяти лет, до ареста по «делу врачей». После прекращения этого дела в связи со смертью Сталина вышел из тюрьмы, но на прежнюю должность уже не вернулся. Был заведующим кафедрой и проректором Центрального института усовершенствования врачей, в последние годы жизни (1964-1967) возглавлял сектор Института медико-биологических проблем.
Когда Тимашук вошла в кабинет Егорова, там находились академик Виноградов и профессор Василенко. Обоих она хорошо знала по совместной работе.
Владимиру Никитовичу Виноградову в ту пору уже исполнилось шестьдесят лет. Он был старожилом «Кремлевки» — с 1934 года заведовал терапевтическим отделением. После снятия обвинения по «делу врачей», в отличие от Егорова, вновь вернулся на улицу Грановского, на прежнее место работы. Скончался в 1964 году, будучи в преклонном возрасте: ему исполнилось 82 года.
Владимир Харитонович Василенко, пятидесятилетний профессор-консультант Лечсанупра, тоже был хорошо известен своим высокопоставленным пациентам. Он дожил до глубокой старости, перешагнув девяностолетний рубеж. Умер в 1987 году.
— А вот и Лидия Феодосьевна, — сказал Егоров, увидев Тимашук. — Садитесь, пожалуйста.
Петр Иванович отличался исключительной вежливостью и галантными манерами.
— Нам предстоит вылет на Валдай, — сказал он, взглянув на часы. — Товарищ Сталин обеспокоен состоянием здоровья Андрея Александровича Жданова, который, как вы знаете, отдыхает там на своей даче. Нам выделен специальный самолет. Лидия Феодосьевна, вы готовы лететь прямо сейчас?
Конечно, женщине требуется какое-то время на сборы, но что за вопрос, если это указание самого товарища Сталина?
Через два часа они уже были в воздухе.
Около двенадцати дня Тимашук сделала Жданову электрокардиограмму.
— Ну и что вы скажете, коллега? — спросил доктор Майоров, старейший работник Лечсанупра, пришедший туда еще в 1929 году. — Какой результат?
— Думаю, что это инфаркт миокарда. В области левого желудочка и межжелудочковой перегородки.
— Не может быть! — вскричал опытнейший Майоров. — Давайте сюда кардиограмму.
Прилетевшие из Москвы медицинские светила склонились надданными, полученными Тимашук. После обмена врачебными терминами Майоров решительно произнес:
— Лидия Феодосьевна, ваш диагноз — ошибочный. Никакого инфаркта у больного нет.
— А что это, по-вашему?
— Функциональное расстройство на почве склероза и гипертонической болезни.
— Да, Лидия Феодосьевна, придется вам переписать свое заключение, — поддержал Майорова начальник Лечсанупра профессор Егоров. — Инфаркта здесь действительно нет.
— Но ведь показания ЭКГ не совпадают с диагнозом «функциональное расстройство», — пыталась она возражать.
— Ну, если вы не согласны, — примирительно сказал Егоров, — тогда напишите не в такой категоричной форме, а более осторожно. Доктор Карпай, между прочим, так и поступала на предыдущих ЭКГ.
Врач С. Е. Карпай, признанный специалист по функциональной диагностике, была одним из авторов «Атласа электрокардиографии», по которому учились студентымедики. Ее авторитет был высок. Выходит, и она соблюдала «осторожность»? Впрочем, речь шла не о рядовом пациенте…
Каждый врач при осмотре больного находит «свою» болезнь и доказывает ее приоритетность. Не был исключением и случай со Ждановым. Трудно объяснить, чем вызвано расхождение в диагнозе — ведомственными или начальственными амбициями. Но уступать коллегам не хотел никто.
После долгих споров и пререканий Егоров настоял, чтобы Тимашук все же переписала диагноз, исключив из него упоминание об инфаркте миокарда. Кардиолог указание своего начальника выполнила. В конце дня высокая медицинская комиссия благополучно отбыла в Москву.
А назавтра утром Егоров снова пригласил Тимашук и сказал, что на аэродроме ждет специальный самолет и надо немедленно лететь на Валдай — со Ждановым совсем худо.
Сорокадевятилетний профессор медицины имел звание генерал-майора, но военную форму надевал крайне редко — разве что по случаю годовщины Дня Победы. В Лечсанупр Кремля он пришел в 1947 году и возглавлял его в течение пяти лет, до ареста по «делу врачей». После прекращения этого дела в связи со смертью Сталина вышел из тюрьмы, но на прежнюю должность уже не вернулся. Был заведующим кафедрой и проректором Центрального института усовершенствования врачей, в последние годы жизни (1964-1967) возглавлял сектор Института медико-биологических проблем.
Когда Тимашук вошла в кабинет Егорова, там находились академик Виноградов и профессор Василенко. Обоих она хорошо знала по совместной работе.
Владимиру Никитовичу Виноградову в ту пору уже исполнилось шестьдесят лет. Он был старожилом «Кремлевки» — с 1934 года заведовал терапевтическим отделением. После снятия обвинения по «делу врачей», в отличие от Егорова, вновь вернулся на улицу Грановского, на прежнее место работы. Скончался в 1964 году, будучи в преклонном возрасте: ему исполнилось 82 года.
Владимир Харитонович Василенко, пятидесятилетний профессор-консультант Лечсанупра, тоже был хорошо известен своим высокопоставленным пациентам. Он дожил до глубокой старости, перешагнув девяностолетний рубеж. Умер в 1987 году.
— А вот и Лидия Феодосьевна, — сказал Егоров, увидев Тимашук. — Садитесь, пожалуйста.
Петр Иванович отличался исключительной вежливостью и галантными манерами.
— Нам предстоит вылет на Валдай, — сказал он, взглянув на часы. — Товарищ Сталин обеспокоен состоянием здоровья Андрея Александровича Жданова, который, как вы знаете, отдыхает там на своей даче. Нам выделен специальный самолет. Лидия Феодосьевна, вы готовы лететь прямо сейчас?
Конечно, женщине требуется какое-то время на сборы, но что за вопрос, если это указание самого товарища Сталина?
Через два часа они уже были в воздухе.
Около двенадцати дня Тимашук сделала Жданову электрокардиограмму.
— Ну и что вы скажете, коллега? — спросил доктор Майоров, старейший работник Лечсанупра, пришедший туда еще в 1929 году. — Какой результат?
— Думаю, что это инфаркт миокарда. В области левого желудочка и межжелудочковой перегородки.
— Не может быть! — вскричал опытнейший Майоров. — Давайте сюда кардиограмму.
Прилетевшие из Москвы медицинские светила склонились надданными, полученными Тимашук. После обмена врачебными терминами Майоров решительно произнес:
— Лидия Феодосьевна, ваш диагноз — ошибочный. Никакого инфаркта у больного нет.
— А что это, по-вашему?
— Функциональное расстройство на почве склероза и гипертонической болезни.
— Да, Лидия Феодосьевна, придется вам переписать свое заключение, — поддержал Майорова начальник Лечсанупра профессор Егоров. — Инфаркта здесь действительно нет.
— Но ведь показания ЭКГ не совпадают с диагнозом «функциональное расстройство», — пыталась она возражать.
— Ну, если вы не согласны, — примирительно сказал Егоров, — тогда напишите не в такой категоричной форме, а более осторожно. Доктор Карпай, между прочим, так и поступала на предыдущих ЭКГ.
Врач С. Е. Карпай, признанный специалист по функциональной диагностике, была одним из авторов «Атласа электрокардиографии», по которому учились студентымедики. Ее авторитет был высок. Выходит, и она соблюдала «осторожность»? Впрочем, речь шла не о рядовом пациенте…
Каждый врач при осмотре больного находит «свою» болезнь и доказывает ее приоритетность. Не был исключением и случай со Ждановым. Трудно объяснить, чем вызвано расхождение в диагнозе — ведомственными или начальственными амбициями. Но уступать коллегам не хотел никто.
После долгих споров и пререканий Егоров настоял, чтобы Тимашук все же переписала диагноз, исключив из него упоминание об инфаркте миокарда. Кардиолог указание своего начальника выполнила. В конце дня высокая медицинская комиссия благополучно отбыла в Москву.
А назавтра утром Егоров снова пригласил Тимашук и сказал, что на аэродроме ждет специальный самолет и надо немедленно лететь на Валдай — со Ждановым совсем худо.
ПОВТОРНЫЙ ВЫЛЕТ
В самолет поднялись той же группой, что и вчера. Тема разговора была одна — причины резко ухудшившегося здоровья высокопоставленного пациента.
Когда прибыли на место, узнали некоторые подробности.
Рано утром больной встал с постели и направился в туалетную комнату. Там его и обнаружили в беспомощном состоянии.
— Тяжелый сердечный приступ, — доложил начальнику Лечсанупра и прилетевшим с ним консультантам лечащий врач Майоров. — Острый отек легких, резкое расширение сердечной мышцы…
«Ну, а я что говорила? — прочли медицинские светила в глазах Тимашук. — Теперь-то вы понимаете, кто был прав?»
На торжествующего кардиолога старались не смотреть.
— Петр Иванович, Владимир Никитович, — обратилась к своим начальникам Тимашук. — Может, новую электрокардиограмму сделать?
Тимашук показалось, что Егоров и Виноградов переглянулись.
— Как можно, Лидия Феодосьевна, — укоризненно произнес Егоров. — Разве вы не видите, в каком состоянии больной? Сделаете ЭКГ завтра.
— Почему завтра? — возразила Тимашук. — Зачем тогда меня сюда привезли?
— Лидия Феодосьевна, — мягко сказал Виноградов, — есть дела поважнее вашей ЭКГ. Вы уж извините…
Тимашук обидчиво прикусила нижнюю губу. Снисходительный профессорский тон покоробил. В груди всколыхнулось уязвленное ведомственное самолюбие.
— Так что, сегодня здесь я не нужна?
— Если хотите, поработайте еще раз со вчерашней ЭКГ, — рассеянно ответил Егоров.
Он был очень озабочен ухудшившимся состоянием больного и напряженно размышлял, что можно еще предпринять для его спасения. Совет поработать с данными вчерашней электрокардиограммы был скорее всего формальный, чтобы хоть чем-то занять энергичную, искренне уверовавшую в исключительность своей профессии женщину.
Когда прибыли на место, узнали некоторые подробности.
Рано утром больной встал с постели и направился в туалетную комнату. Там его и обнаружили в беспомощном состоянии.
— Тяжелый сердечный приступ, — доложил начальнику Лечсанупра и прилетевшим с ним консультантам лечащий врач Майоров. — Острый отек легких, резкое расширение сердечной мышцы…
«Ну, а я что говорила? — прочли медицинские светила в глазах Тимашук. — Теперь-то вы понимаете, кто был прав?»
На торжествующего кардиолога старались не смотреть.
— Петр Иванович, Владимир Никитович, — обратилась к своим начальникам Тимашук. — Может, новую электрокардиограмму сделать?
Тимашук показалось, что Егоров и Виноградов переглянулись.
— Как можно, Лидия Феодосьевна, — укоризненно произнес Егоров. — Разве вы не видите, в каком состоянии больной? Сделаете ЭКГ завтра.
— Почему завтра? — возразила Тимашук. — Зачем тогда меня сюда привезли?
— Лидия Феодосьевна, — мягко сказал Виноградов, — есть дела поважнее вашей ЭКГ. Вы уж извините…
Тимашук обидчиво прикусила нижнюю губу. Снисходительный профессорский тон покоробил. В груди всколыхнулось уязвленное ведомственное самолюбие.
— Так что, сегодня здесь я не нужна?
— Если хотите, поработайте еще раз со вчерашней ЭКГ, — рассеянно ответил Егоров.
Он был очень озабочен ухудшившимся состоянием больного и напряженно размышлял, что можно еще предпринять для его спасения. Совет поработать с данными вчерашней электрокардиограммы был скорее всего формальный, чтобы хоть чем-то занять энергичную, искренне уверовавшую в исключительность своей профессии женщину.