Страница:
Долгое время он не мог выбраться в немецкий город Йену, чтобы получить диплом почетного доктора, присужденный местным университетом за комплекс работ в области кардиологии. Несколько раз обговаривались сроки поездки, но их приходилось переносить в связи с обострением болезней высокопоставленных пациентов. Сначала это был Брежнев, теперь вот Андропов.
Сидя в самолете, Чазов перебирал в памяти подробности отъезда Юрия Владимировича в отпуск. У генсека были больные почки, и потому отдых решили совместить с лечением. В Крыму, в Нижней Ореанде, размещалась так называемая «первая дача», на которой в течение восемнадцати лет отдыхал Леонид Ильич. Дачу построили по распоряжению Хрущева, который тоже несколько раз там отдыхал. Вряд ли мог представить Никита Сергеевич, что роскошные спальни со временем превратятся в больничные палаты.
Чазов вздохнул, вспоминая, как под его руководством переоборудовали помещения. Готовили специальные комнаты для установки искусственной почки, для обслуживающего персонала. Изо всех сил старался начальник Девятого управления КГБ генерал Плеханов, по наблюдениям Чазова, самый близкий и преданный Андропову человек.
Уже через несколько дней после прибытия в Новую Ореанду Андропов преобразился. Наверное, крымский климат добротворно повлиял на него. Иногда он даже улыбался и шутил, чего ранее за ним не наблюдалось неделями. Улучшилась походка, бодрее стало настроение. Почувствовав себя вполне удовлетворительно, Андропов не стал задерживать возле себя Чазова и отпустил его на несколько дней в Германию. В Москву из Крыма возвратились вместе с Плехановым, и начальник всемогущей «девятки» не видел оснований для задержки в столице главного кремлевского врача — состояние здоровья генсека не вызывало тревоги.
В Йене Чазова встречали с почтением. И хотя он за свою жизнь был удостоен многих высоких наград, каждый новый знак признания своих заслуг воспринимал не без волнения.
Старейший в Германии университет, носящий имя Шиллера, готовился к главному событию, сопутствующему вручению почетного диплома — торжественному приему в честь новоиспеченного доктора. Зал, где должна была состояться праздничная церемония, заполнялся профессорами и академиками — светилами мировой медицинской науки, их нарядно одетыми супругами.
До начала оставалось около получаса. Чазов нетерпеливо посматривал на себя в зеркало, одергивая непривычный смокинг. В дверь вдруг постучали:
— Товарищ Чазов? Вас срочно просят соединиться с Москвой.
В дверях стоял высокий человек в немецкой военной форме. Чазов, мысли которого были полностью поглощены предстоящим торжеством, непонимающе уставился на вошедшего.
— Кто просит? С кем конкретно в Москве? И, вообще, надо выяснить, как отсюда звонить…
— Вы будете говорить по специальной связи, — мягко произнес немец. — Это недалеко, на окраине города. Я вас быстро туда доставлю.
Минут через двадцать Чазов уже разговаривал с Крючковым. Далекий голос с Лубянки прорывался сквозь треск и писк специальной международной линии:
— Евгений Иванович, вам необходимо срочно вылететь в Крым. Прямо из Йены.
— Прямо из Йены? — переспросил Чазов. — Не заезжая в Москву? Владимир Александрович, что случилось?
— Подробностей я не знаю, — сказал Крючков. — Врачи говорят, что ничего угрожающего на данный момент нет, но просят срочно приехать.
Чазов понял, что речь идет об Андропове, хотя фамилия не произносилась. Неужели его состояние ухудшилось?
— Евгений Иванович, — услышал он голос Крючкова, — не будем терять времени. Вертолет из Берлина за вами уже вылетел. Скоро будет у вас. В Берлине на военном аэродроме готовится к полету Ил-62. Он доставит вас в Симферополь.
Вернувшись в университет, где ждали хозяева, Чазов забежал на несколько минут в зал и, извинившись, сказал, что, к сожалению, не может участвовать в приеме. На академика смотрели с удивлением: столы накрыты, приглашенные готовы занять места. А человек, ради которого все это делалось, заявляет, что вынужден срочно их покинуть.
Чазов не мог, не имел права объяснить причину своего внезапного отъезда. Все, что касалось здоровья высшего партийного руководства, являлось особо охраняемой государственной тайной. То, что академик появился в сопровождении лиц в военной форме, только разжигало любопытство.
Через полчаса, так ничего никому и не сказав, Чазов сел в вертолет, который в наступивших сумерках понес его через Германию в Берлин. На военном аэродроме стоял готовый к полету большой многоместный Ил-62.
Экипаж состоял из военных летчиков, поднятых по тревоге. Они с любопытством смотрели на единственного пассажира, ради которого был затеян специальный воздушный рейс. Пассажир был молчаливым, как бы ушедшим в себя. Он напряженно думал над возможными вариантами усложнения ситуации, которые потребовали его срочного возвращения из Германии — прямо из-за банкетного стола. Наверное, произошло нечто экстраординарное.
Самолет приземлился в Симферополе ночью. Диспетчеры посадили его подальше от аэровокзала, чтобы не привлекать внимание публики к фигуре единственного пассажира, спускавшегося по трапу. Сев в ожидавшую его «Волгу», Чазов узнал, что со здоровьем Андропова плохо. Чазов глубоко вздохнул: прошло всего десять месяцев после избрания Андропова генсеком.
Подробности стали известны в Новой Ореанде. Почувствовав себя в Крыму хорошо, Андропов решил съездить погулять в лес — чтобы разрядить больничную обстановку «первой дачи». Погуляв пешком по лесу, он присел на гранитную скамейку в тени деревьев.
В конце сентября в Крыму климат коварный. На солнце кажется, что очень тепло, а попадешь в тень зданий или леса — пронизывает холод. Посидев некоторое время на гранитной скамейке, Андропов почувствовал озноб и попросил, чтобы ему дали теплую верхнюю одежду. Но было уже поздно — на второй день ему стало плохо. Осмотрев после прилета из Германии рано утром вместе с хирургом Федоровым высокопоставленного пациента, Чазов увидел распространявшуюся флегмону. Требовалось немедленное хирургическое вмешательство, и Андропова тотчас же перевезли в Москву.
Операция прошла успешно, но силы организма были настолько подорваны, что послеоперационная рана не заживала. Состояние больного неуклонно ухудшалось. С октября он фактически перестал непосредственно руководить страной, хотя время от времени принимал своих помощников, читал присланные бумаги.
По свидетельству Чазова, Андропов начал понимать, что из этого состояния ему уже не выйти. Однажды, глядя Чазову прямо в глаза, он сказал:
— Наверное, я уже полный инвалид, и надо думать о том, чтобы оставить пост генерального секретаря…
С октября 1983 по февраль 1984 года мир Андропова был ограничен больничной палатой и залом для проведения процедуры очистки крови. Чувствуя, что сам стал инвалидом и дни его сочтены, он никогда не возвращался к теме болезни Черненко и не поднимал вопроса о выводе его из состава Политбюро в связи с инвалидностью.
Как помнят читатели, судьбу Черненко Андропов намеревался решить после своего возвращения из отпуска.
РЫБКА ОТ ФЕДОРЧУКА
НЕЛЕПАЯ ОПЛОШНОСТЬ?
КРЕСЛО НОМЕР ДВА
Сидя в самолете, Чазов перебирал в памяти подробности отъезда Юрия Владимировича в отпуск. У генсека были больные почки, и потому отдых решили совместить с лечением. В Крыму, в Нижней Ореанде, размещалась так называемая «первая дача», на которой в течение восемнадцати лет отдыхал Леонид Ильич. Дачу построили по распоряжению Хрущева, который тоже несколько раз там отдыхал. Вряд ли мог представить Никита Сергеевич, что роскошные спальни со временем превратятся в больничные палаты.
Чазов вздохнул, вспоминая, как под его руководством переоборудовали помещения. Готовили специальные комнаты для установки искусственной почки, для обслуживающего персонала. Изо всех сил старался начальник Девятого управления КГБ генерал Плеханов, по наблюдениям Чазова, самый близкий и преданный Андропову человек.
Уже через несколько дней после прибытия в Новую Ореанду Андропов преобразился. Наверное, крымский климат добротворно повлиял на него. Иногда он даже улыбался и шутил, чего ранее за ним не наблюдалось неделями. Улучшилась походка, бодрее стало настроение. Почувствовав себя вполне удовлетворительно, Андропов не стал задерживать возле себя Чазова и отпустил его на несколько дней в Германию. В Москву из Крыма возвратились вместе с Плехановым, и начальник всемогущей «девятки» не видел оснований для задержки в столице главного кремлевского врача — состояние здоровья генсека не вызывало тревоги.
В Йене Чазова встречали с почтением. И хотя он за свою жизнь был удостоен многих высоких наград, каждый новый знак признания своих заслуг воспринимал не без волнения.
Старейший в Германии университет, носящий имя Шиллера, готовился к главному событию, сопутствующему вручению почетного диплома — торжественному приему в честь новоиспеченного доктора. Зал, где должна была состояться праздничная церемония, заполнялся профессорами и академиками — светилами мировой медицинской науки, их нарядно одетыми супругами.
До начала оставалось около получаса. Чазов нетерпеливо посматривал на себя в зеркало, одергивая непривычный смокинг. В дверь вдруг постучали:
— Товарищ Чазов? Вас срочно просят соединиться с Москвой.
В дверях стоял высокий человек в немецкой военной форме. Чазов, мысли которого были полностью поглощены предстоящим торжеством, непонимающе уставился на вошедшего.
— Кто просит? С кем конкретно в Москве? И, вообще, надо выяснить, как отсюда звонить…
— Вы будете говорить по специальной связи, — мягко произнес немец. — Это недалеко, на окраине города. Я вас быстро туда доставлю.
Минут через двадцать Чазов уже разговаривал с Крючковым. Далекий голос с Лубянки прорывался сквозь треск и писк специальной международной линии:
— Евгений Иванович, вам необходимо срочно вылететь в Крым. Прямо из Йены.
— Прямо из Йены? — переспросил Чазов. — Не заезжая в Москву? Владимир Александрович, что случилось?
— Подробностей я не знаю, — сказал Крючков. — Врачи говорят, что ничего угрожающего на данный момент нет, но просят срочно приехать.
Чазов понял, что речь идет об Андропове, хотя фамилия не произносилась. Неужели его состояние ухудшилось?
— Евгений Иванович, — услышал он голос Крючкова, — не будем терять времени. Вертолет из Берлина за вами уже вылетел. Скоро будет у вас. В Берлине на военном аэродроме готовится к полету Ил-62. Он доставит вас в Симферополь.
Вернувшись в университет, где ждали хозяева, Чазов забежал на несколько минут в зал и, извинившись, сказал, что, к сожалению, не может участвовать в приеме. На академика смотрели с удивлением: столы накрыты, приглашенные готовы занять места. А человек, ради которого все это делалось, заявляет, что вынужден срочно их покинуть.
Чазов не мог, не имел права объяснить причину своего внезапного отъезда. Все, что касалось здоровья высшего партийного руководства, являлось особо охраняемой государственной тайной. То, что академик появился в сопровождении лиц в военной форме, только разжигало любопытство.
Через полчаса, так ничего никому и не сказав, Чазов сел в вертолет, который в наступивших сумерках понес его через Германию в Берлин. На военном аэродроме стоял готовый к полету большой многоместный Ил-62.
Экипаж состоял из военных летчиков, поднятых по тревоге. Они с любопытством смотрели на единственного пассажира, ради которого был затеян специальный воздушный рейс. Пассажир был молчаливым, как бы ушедшим в себя. Он напряженно думал над возможными вариантами усложнения ситуации, которые потребовали его срочного возвращения из Германии — прямо из-за банкетного стола. Наверное, произошло нечто экстраординарное.
Самолет приземлился в Симферополе ночью. Диспетчеры посадили его подальше от аэровокзала, чтобы не привлекать внимание публики к фигуре единственного пассажира, спускавшегося по трапу. Сев в ожидавшую его «Волгу», Чазов узнал, что со здоровьем Андропова плохо. Чазов глубоко вздохнул: прошло всего десять месяцев после избрания Андропова генсеком.
Подробности стали известны в Новой Ореанде. Почувствовав себя в Крыму хорошо, Андропов решил съездить погулять в лес — чтобы разрядить больничную обстановку «первой дачи». Погуляв пешком по лесу, он присел на гранитную скамейку в тени деревьев.
В конце сентября в Крыму климат коварный. На солнце кажется, что очень тепло, а попадешь в тень зданий или леса — пронизывает холод. Посидев некоторое время на гранитной скамейке, Андропов почувствовал озноб и попросил, чтобы ему дали теплую верхнюю одежду. Но было уже поздно — на второй день ему стало плохо. Осмотрев после прилета из Германии рано утром вместе с хирургом Федоровым высокопоставленного пациента, Чазов увидел распространявшуюся флегмону. Требовалось немедленное хирургическое вмешательство, и Андропова тотчас же перевезли в Москву.
Операция прошла успешно, но силы организма были настолько подорваны, что послеоперационная рана не заживала. Состояние больного неуклонно ухудшалось. С октября он фактически перестал непосредственно руководить страной, хотя время от времени принимал своих помощников, читал присланные бумаги.
По свидетельству Чазова, Андропов начал понимать, что из этого состояния ему уже не выйти. Однажды, глядя Чазову прямо в глаза, он сказал:
— Наверное, я уже полный инвалид, и надо думать о том, чтобы оставить пост генерального секретаря…
С октября 1983 по февраль 1984 года мир Андропова был ограничен больничной палатой и залом для проведения процедуры очистки крови. Чувствуя, что сам стал инвалидом и дни его сочтены, он никогда не возвращался к теме болезни Черненко и не поднимал вопроса о выводе его из состава Политбюро в связи с инвалидностью.
Как помнят читатели, судьбу Черненко Андропов намеревался решить после своего возвращения из отпуска.
РЫБКА ОТ ФЕДОРЧУКА
В годы горбачевской гласности пишущая братия на все лады смаковала тему слабого здоровья Черненко, словно соревнуясь, кто хлестче и обиднее пройдется по болезненному виду «КУЧера» — так пренебрежительно именовали ушедшего в мир иной непопулярного в тот период лидера.
И ни один из пишущих не попытался задаться вопросом — а что, собственно, стало причиной болезни предпоследнего генсека?
Глухое молчание вокруг обстоятельств, связанных с тяжким заболеванием Черненко, от которого он уже не оклемался, выглядит странным на фоне того завидного упорства, с которым средства массовой информации горбачевской эпохи копались в диагнозах других коммунистических вождей.
Вспомним, сколько центнеров бумаги исписано по поводу паранойи Сталина, якобы обнаруженной у него профессором-психиатром Бехтеревым, что стало причиной гибели последнего, какие монбланы газетных и журнальных статей сооружены о сифилисе мозга у Ленина, сколько километров пленки снято о пристрастии Брежнева к алкоголю и наркотикам. И только одно исключение — Черненко.
Заговор молчания был прерван лишь в постсоветское время. И то единожды. Заговорил бывший помощник Черненко — Прибытков, один из немногих, кто присутствовал при ее «проявлениях». В его интерпретации эта история выглядит так.
Болезнь Черненко начиналась очень странно.
Август восемьдесят третьего года. Страной рулит Андропов. Второй человек в партии — Черненко. Хотя Андройов и отдалил его от себя, но позиции фаворита и личного друга Леонида Ильича в Кремле еще достаточно крепки.
Константин Устинович собирается на отдых. Едет, как обычно, в Крым. С ним следуют супруга Анна Дмитриевна, сын Владимир со своей женой, двухлетний внук, названный в честь деда Костей. Получает приглашение и Виктор Прибытков. Помощник не знает, то ли радоваться, то ли огорчаться.
С одной стороны, приглашение приятно щекочет самолюбие. С другой, — многоопытный аппаратчик прекрасно понимает, с какой целью его берут с собой. Читка и обработка информации, всяких там шифровок, ежедневные доклады. Где-то невдалеке будет ласково шуметь море, в котором, если повезет, искупнешься разок-другой. Не больше. Таков уж удел помощников.
В отпуск Черненко берет с собой Прибыткова в первый раз, и потому помощнику запоминаются многие детали. Курортная жизнь второго человека в партии не слишком отличается от жизни простых смертных. Весь день на море — купается, загорает.
Болезненной немощи, которая через полгода поразит телезрителей на траурной церемонии прощания с умершим Андроповым, нет и в помине. Ничто не говорило о грозящей катастрофе со здоровьем.
Конечно, Черненко не молод, семьдесят два года — это приличный возраст, но выглядит он прекрасно. Долго и отлично плавает, несмотря на запретные буйки, уходит далеко в открытое море. Сказывается енисейская закалка — могучая сибирская река многому его научила. Охранник Маркин, следовавший в двух-трех метрах сзади, отдает должное мастерству именитого пловца.
Когда оба выходят из воды и садятся рядышком на горячем песке. Прибытков имеет редкую для простого смертного возможность оценить физические данные своего шефа и сравнить их с молодым, мускулистым телохранителем. И хотя разница в годах большая, Черненко для своего возраста выглядит не так уж плохо. Морской влажный воздух ему на пользу, даже про давно мучившую бронхиальную астму забывать стал.
Дни текли за днями, вот уж и отпуск стал приближаться к концу. Начали подумывать об отъезде. И тут в один прекрасный летний вечер в резиденции Черненко появляется его давний знакомый и даже, как утверждают, приятель. В руках у гостя увесистый пакет.
— Прими, Константин Устинович, в подарок, — протягивает гость пакет хозяину. — Сам наловил. И коптил, между прочим, тоже сам.
Раскрытый пакет источает обалденный запах. Ставридка и впрямь была хороша — свежая, жирная, чуть солоноватая. Под свежую отварную картошечку просто объедение!
И гостю, и его подарку обрадовались. Виталия Васильевича Федорчука в семье Черненко знали давно и хорошо. Выходец из Третьего Главного управления КГБ СССР (военная контрразведка), Федорчук дослужился до звания генерала армии. Возглавлял КГБ Украины, а после того как Андропов — еще при Брежневе — стал секретарем ЦК КПСС, сменил его на посту председателя КГБ СССР. В момент описываемых событий Федорчук занимал пост министра внутренних дел СССР и отдыхал недалеко отдачи Черненко в правительственном санатории рангом пониже. В основном коротал время за рыбной ловлей.
Черноморский деликатес был с благодарностью принят. После того как гость ушел, решили отведать ставридки. Угощалась вся семья. Рыба очень понравилась. По признанию Анны Дмитриевны, супруги Черненко, от ставриды трудно было оторваться.
А ночью случилась беда. Константин Устинович проснулся от нестерпимых болей в животе. Началась рвота. Сильное отравление. В крайне тяжелом состоянии его срочно транспортировали в Москву. Так спешно, что Прибытков — ближайший помощник — узнал об этом лишь утром.
Он помчался в столицу. Ему сказали, что причина отравления — в не очень свежей рыбе.
Но ведь ставриду ела вся семья! Все были живы и здоровы, у Анны Дмитриевны, которая тоже налегала на деликатес, ни малейших признаков недомогания. А Константин Устинович — в кремлевской реанимации.
— Просто удивительная ставрида «точечного бомбометания»! — многозначительно восклицает бывший помощник генсека.
По словам Прибыткова, Чазов, к которому он обратился по приезде в Москву, на вопрос, что же произошло с Черненко, отчего-то прятал взгляд, уводил глаза в сторону. С трудом Прибытков выудил у него признание: «Вирусная инфекция…»
Внятный, вразумительный ответ так и не прозвучал. А состояние Черненко между тем не улучшалось.
Впрочем, Чазов дал-таки вразумительный ответ — в своей книге «Здоровье и власть», вышедшей в 1992 году, то есть спустя девять лет после разговора с Прибытковым.
«… К несчастью, рыба оказалась недоброкачественной, — пишет он, — у Черненко развилась тяжелейшая токсикоинфекция с осложнениями в виде сердечной и легочной недостаточности. Выехавшие в Крым наши ведущие специалисты вынуждены были из-за тяжести состояния срочно его транспортировать в Москву. Состояние было настолько угрожающим, что я, да и наблюдавший его профессор-пульмонолог А. Г. Чучалин, как впрочем и другие специалисты, боялись за исход болезни…»
Далее Чазов пишет, что он проинформировал генерального секретаря о состоянии Черненко. Андропов отнесся к этому сообщению совершенно спокойно и сказал, что не будет откладывать свой отпуск:
— Я ничем ему помочь не могу. А в ЦК останется Горбачев, который в курсе всех дел и спокойно справится с работой…
Речь шла о том, кому оставаться на «хозяйстве» в отсутствие генсека. Раньше в таких случаях его замещал Черненко, а теперь он вышел из строя.
Сама судьба давала Горбачеву исторический шанс, и он не преминул им воспользоваться. Однако его время тогда еще не пришло: карты перепутала неожиданная болезнь Андропова. Она удержала Черненко на вершине пирамиды власти. Что касается Горбачева, то ему уже не надо было оттеснять Черненко с его поста номер два в партии. Этот пост переходил к нему автоматически от Черненко, который, будучи сам неизлечимо больным, замещал столь же неизлечимого генсека.
И ни один из пишущих не попытался задаться вопросом — а что, собственно, стало причиной болезни предпоследнего генсека?
Глухое молчание вокруг обстоятельств, связанных с тяжким заболеванием Черненко, от которого он уже не оклемался, выглядит странным на фоне того завидного упорства, с которым средства массовой информации горбачевской эпохи копались в диагнозах других коммунистических вождей.
Вспомним, сколько центнеров бумаги исписано по поводу паранойи Сталина, якобы обнаруженной у него профессором-психиатром Бехтеревым, что стало причиной гибели последнего, какие монбланы газетных и журнальных статей сооружены о сифилисе мозга у Ленина, сколько километров пленки снято о пристрастии Брежнева к алкоголю и наркотикам. И только одно исключение — Черненко.
Заговор молчания был прерван лишь в постсоветское время. И то единожды. Заговорил бывший помощник Черненко — Прибытков, один из немногих, кто присутствовал при ее «проявлениях». В его интерпретации эта история выглядит так.
Болезнь Черненко начиналась очень странно.
Август восемьдесят третьего года. Страной рулит Андропов. Второй человек в партии — Черненко. Хотя Андройов и отдалил его от себя, но позиции фаворита и личного друга Леонида Ильича в Кремле еще достаточно крепки.
Константин Устинович собирается на отдых. Едет, как обычно, в Крым. С ним следуют супруга Анна Дмитриевна, сын Владимир со своей женой, двухлетний внук, названный в честь деда Костей. Получает приглашение и Виктор Прибытков. Помощник не знает, то ли радоваться, то ли огорчаться.
С одной стороны, приглашение приятно щекочет самолюбие. С другой, — многоопытный аппаратчик прекрасно понимает, с какой целью его берут с собой. Читка и обработка информации, всяких там шифровок, ежедневные доклады. Где-то невдалеке будет ласково шуметь море, в котором, если повезет, искупнешься разок-другой. Не больше. Таков уж удел помощников.
В отпуск Черненко берет с собой Прибыткова в первый раз, и потому помощнику запоминаются многие детали. Курортная жизнь второго человека в партии не слишком отличается от жизни простых смертных. Весь день на море — купается, загорает.
Болезненной немощи, которая через полгода поразит телезрителей на траурной церемонии прощания с умершим Андроповым, нет и в помине. Ничто не говорило о грозящей катастрофе со здоровьем.
Конечно, Черненко не молод, семьдесят два года — это приличный возраст, но выглядит он прекрасно. Долго и отлично плавает, несмотря на запретные буйки, уходит далеко в открытое море. Сказывается енисейская закалка — могучая сибирская река многому его научила. Охранник Маркин, следовавший в двух-трех метрах сзади, отдает должное мастерству именитого пловца.
Когда оба выходят из воды и садятся рядышком на горячем песке. Прибытков имеет редкую для простого смертного возможность оценить физические данные своего шефа и сравнить их с молодым, мускулистым телохранителем. И хотя разница в годах большая, Черненко для своего возраста выглядит не так уж плохо. Морской влажный воздух ему на пользу, даже про давно мучившую бронхиальную астму забывать стал.
Дни текли за днями, вот уж и отпуск стал приближаться к концу. Начали подумывать об отъезде. И тут в один прекрасный летний вечер в резиденции Черненко появляется его давний знакомый и даже, как утверждают, приятель. В руках у гостя увесистый пакет.
— Прими, Константин Устинович, в подарок, — протягивает гость пакет хозяину. — Сам наловил. И коптил, между прочим, тоже сам.
Раскрытый пакет источает обалденный запах. Ставридка и впрямь была хороша — свежая, жирная, чуть солоноватая. Под свежую отварную картошечку просто объедение!
И гостю, и его подарку обрадовались. Виталия Васильевича Федорчука в семье Черненко знали давно и хорошо. Выходец из Третьего Главного управления КГБ СССР (военная контрразведка), Федорчук дослужился до звания генерала армии. Возглавлял КГБ Украины, а после того как Андропов — еще при Брежневе — стал секретарем ЦК КПСС, сменил его на посту председателя КГБ СССР. В момент описываемых событий Федорчук занимал пост министра внутренних дел СССР и отдыхал недалеко отдачи Черненко в правительственном санатории рангом пониже. В основном коротал время за рыбной ловлей.
Черноморский деликатес был с благодарностью принят. После того как гость ушел, решили отведать ставридки. Угощалась вся семья. Рыба очень понравилась. По признанию Анны Дмитриевны, супруги Черненко, от ставриды трудно было оторваться.
А ночью случилась беда. Константин Устинович проснулся от нестерпимых болей в животе. Началась рвота. Сильное отравление. В крайне тяжелом состоянии его срочно транспортировали в Москву. Так спешно, что Прибытков — ближайший помощник — узнал об этом лишь утром.
Он помчался в столицу. Ему сказали, что причина отравления — в не очень свежей рыбе.
Но ведь ставриду ела вся семья! Все были живы и здоровы, у Анны Дмитриевны, которая тоже налегала на деликатес, ни малейших признаков недомогания. А Константин Устинович — в кремлевской реанимации.
— Просто удивительная ставрида «точечного бомбометания»! — многозначительно восклицает бывший помощник генсека.
По словам Прибыткова, Чазов, к которому он обратился по приезде в Москву, на вопрос, что же произошло с Черненко, отчего-то прятал взгляд, уводил глаза в сторону. С трудом Прибытков выудил у него признание: «Вирусная инфекция…»
Внятный, вразумительный ответ так и не прозвучал. А состояние Черненко между тем не улучшалось.
Впрочем, Чазов дал-таки вразумительный ответ — в своей книге «Здоровье и власть», вышедшей в 1992 году, то есть спустя девять лет после разговора с Прибытковым.
«… К несчастью, рыба оказалась недоброкачественной, — пишет он, — у Черненко развилась тяжелейшая токсикоинфекция с осложнениями в виде сердечной и легочной недостаточности. Выехавшие в Крым наши ведущие специалисты вынуждены были из-за тяжести состояния срочно его транспортировать в Москву. Состояние было настолько угрожающим, что я, да и наблюдавший его профессор-пульмонолог А. Г. Чучалин, как впрочем и другие специалисты, боялись за исход болезни…»
Далее Чазов пишет, что он проинформировал генерального секретаря о состоянии Черненко. Андропов отнесся к этому сообщению совершенно спокойно и сказал, что не будет откладывать свой отпуск:
— Я ничем ему помочь не могу. А в ЦК останется Горбачев, который в курсе всех дел и спокойно справится с работой…
Речь шла о том, кому оставаться на «хозяйстве» в отсутствие генсека. Раньше в таких случаях его замещал Черненко, а теперь он вышел из строя.
Сама судьба давала Горбачеву исторический шанс, и он не преминул им воспользоваться. Однако его время тогда еще не пришло: карты перепутала неожиданная болезнь Андропова. Она удержала Черненко на вершине пирамиды власти. Что касается Горбачева, то ему уже не надо было оттеснять Черненко с его поста номер два в партии. Этот пост переходил к нему автоматически от Черненко, который, будучи сам неизлечимо больным, замещал столь же неизлечимого генсека.
НЕЛЕПАЯ ОПЛОШНОСТЬ?
В этой истории немало путаницы, нестыковок, разночтений.
Прибытков, бывший помощник Черненко, утверждает, что пакет с копченой рыбой доставил лично министр Федорчук, отдыхавший в трех или четырех километрах отдачи Константина Устиновича.
Бывший главный кремлевский врач Чазов говорит: Федорчук прислал Черненко в подарок приготовленную в домашних условиях копченую рыбу.
Касаясь этого происшествия, бывший начальник личной охраны Горбачева генерал-майор Медведев тоже говорит, что рыба была послана.
Итак, сам привез или прислал с нарочным? Это принципиально важно, потому что если пакет привез кто-то другой, то было совершено грубое нарушение инструкции, предписывавшей проводить строгую проверку всех пищевых продуктов, которые получает руководство страны.
Впрочем, проверке подвергаются не только продукты питания. И на Западе существует правило, согласно которому тщательно исследуется все, что преподносится высшим должностным лицам в качестве подарков, включая букеты цветов. Даже безобидные сувениры, которые дарили руководителям страны на отдыхе в Крыму, фельдъегери отвозили в Москву для проверки.
Требования к продовольственным товарам еще более жесткие — их исследуют прямо на месте, для чего в Крыму до сих пор имеются специальные лаборатории. Однако рыба, приготовленная Федорчуком, в них не попала и, минуя традиционную проверку, оказалась на столе у Черненко. Каким образом?
Объяснений два. Первое — ставриду принес лично министр внутренних дел и передал подарок в руки хозяина или хозяйки. В этом случае ставрида могла миновать всевидящие глаза охраны и избежать лабораторных исследований. Второе — охрана допустила оплошность, просмотрела или понадеялась на качественность продукта. Все-таки прислал близкий знакомый, к тому же недавний высокопоставленный начальник охранников.
Но и в первом случае допущено явное нарушение инструкции, требующей проверки всех без исключения подарков, независимо от того, от кого они исходят.
— Как тут прогнать нехорошие мысли? — спрашивает Прибытков. — Скажу больше — подозрений. Не знаю… Я, например, не мог избавиться от них тогда, не получается и теперь. Бередит душу вопрос — кому так сильно мешал Черненко? Кому нужно было спешно убрать его с дороги? Еще тогда, когда у руля стоял, точнее, лежал одолеваемый недугом Андропов… А что, если… Нет, эту мысль я заканчивать не буду. Но допускаю, что «претендент» не хотел терять лишнего года, его снедало нетерпение обладать властью, взять бразды правления сразу же после Андропова. Но Черненко, несмотря на щедрое «угощение» из рук бывшего председателя КГБ и министра внутренних дел Федорчука, чудом выкарабкался. Сразу же после того, как Горбачев добился вожделенного поста, Федорчука отстранили от дел и отправили в политическое небытие. Словно основного свидетеля спрятать старались…
Смелое заявление. Очень смелое. Столь же тенденциозна и характеристика Федорчука:
— Ни в одной из служб подчиненные его не любили. Больше того — боялись: из-за жестокого необузданного нрава, солдафонства, прямолинейности и приверженности к необъяснимым запретам, как то: не иметь милиционерам в личном владении садово-огородных участков и автомобилей…
Темна вода во облацех. Трудно судить о человеке, который не идет на контакты с прессой, который и в наше болтливое время предпочитает хранить молчание — что бы о нем ни писали. Выпустили самооправдательные фолианты многие бывшие руководители КГБ — Крючков, Бобков, Шебаршин, охотно дает интервью Семичастный. Генерал армии Федорчук молчит.
Его полощут в прессе, рассказывают истории, ставящие под сомнение профессионализм — ну, например, в бытность председателем КГБ Украины заставлял подчиненных приходить на службу в военной форме, в результате чего бойцы невидимого фронта в одночасье «засветились». Став председателем КГБ СССР, потребовал того же и от центрального аппарата.
Федорчук молчит. Нечем крыть или четырехзвездный генерал считает ниже своего достоинства вступать в полемику с журналюгами из бульварной прессы?
Переведенный с поста главы Лубянки в МВД — для расчистки авгиевых конюшен Щелокова — Федорчук с первых дней показал крутой нрав. Первой его «жертвой» пал генерал-майор, с лакейской услужливостью бросившийся открывать перед новым министром тугую дверь. «Как фамилия?» — осведомился министр. Генерал радостно представился. «Молодец, хороший швейцар из тебя получится!» — похвалил Федорчук. И тут же бросил: «Уволить!» Увольнял уличенных пачками, не сообразуясь ни с их служебным положением, ни с высокими связями в партийном руководстве. По отрицательным мотивам тогда было вышвырнуто из органов внутренних дел более ста тысяч человек, из них пять тысяч коммунистов. Больше половины из этих пяти тысяч исключили из партии, часть осудили.
И снова — ни подтверждения, ни опровержения этой астрономической цифры — сто тысяч!
Когда в декабре восемьдесят пятого, через шесть месяцев после прихода Горбачева к власти, Федорчука снимали с поста министра внутренних дел, в вину ему поставили развал МВД, разгон руководящих кадров. На заседании Политбюро якобы фигурировала фантастическая цифра — 30 тысяч. Столько жалоб в письменном виде было подано на министра от обиженных им подчиненных.
Федорчук никак не отреагировал и на это обвинение.
Его коллеги по андроповскому «партнабору» (имеются в виду 150 сотрудников КГБ СССР, направленных на руководящую работу в МВД решением ЦК КПСС и Совета Министров СССР в 1983 году) охотно комментировали изменение политики после снятия Федорчука, когда в МВД стали искать не тех, кто занимался безобразиями, а тех, кто с ними боролся.
Федорчук и тут остался верен себе — молчал. Несмотря на то, что находился на пенсии и не рисковал навлечь на себя гнев властей предержащих.
Такой вот человек — молчун, человек-кремень, в отличие от десятков других не в меру болтливых маршалов и четырехзвездных генералов.
И Чазов, и Прибытков, и бывший начальник личной охраны последнего генсека Медведев отмечают, что Федорчук был близким для Черненко человеком.
В этом — загадка. Или разгадка?
Прибытков, бывший помощник Черненко, утверждает, что пакет с копченой рыбой доставил лично министр Федорчук, отдыхавший в трех или четырех километрах отдачи Константина Устиновича.
Бывший главный кремлевский врач Чазов говорит: Федорчук прислал Черненко в подарок приготовленную в домашних условиях копченую рыбу.
Касаясь этого происшествия, бывший начальник личной охраны Горбачева генерал-майор Медведев тоже говорит, что рыба была послана.
Итак, сам привез или прислал с нарочным? Это принципиально важно, потому что если пакет привез кто-то другой, то было совершено грубое нарушение инструкции, предписывавшей проводить строгую проверку всех пищевых продуктов, которые получает руководство страны.
Впрочем, проверке подвергаются не только продукты питания. И на Западе существует правило, согласно которому тщательно исследуется все, что преподносится высшим должностным лицам в качестве подарков, включая букеты цветов. Даже безобидные сувениры, которые дарили руководителям страны на отдыхе в Крыму, фельдъегери отвозили в Москву для проверки.
Требования к продовольственным товарам еще более жесткие — их исследуют прямо на месте, для чего в Крыму до сих пор имеются специальные лаборатории. Однако рыба, приготовленная Федорчуком, в них не попала и, минуя традиционную проверку, оказалась на столе у Черненко. Каким образом?
Объяснений два. Первое — ставриду принес лично министр внутренних дел и передал подарок в руки хозяина или хозяйки. В этом случае ставрида могла миновать всевидящие глаза охраны и избежать лабораторных исследований. Второе — охрана допустила оплошность, просмотрела или понадеялась на качественность продукта. Все-таки прислал близкий знакомый, к тому же недавний высокопоставленный начальник охранников.
Но и в первом случае допущено явное нарушение инструкции, требующей проверки всех без исключения подарков, независимо от того, от кого они исходят.
— Как тут прогнать нехорошие мысли? — спрашивает Прибытков. — Скажу больше — подозрений. Не знаю… Я, например, не мог избавиться от них тогда, не получается и теперь. Бередит душу вопрос — кому так сильно мешал Черненко? Кому нужно было спешно убрать его с дороги? Еще тогда, когда у руля стоял, точнее, лежал одолеваемый недугом Андропов… А что, если… Нет, эту мысль я заканчивать не буду. Но допускаю, что «претендент» не хотел терять лишнего года, его снедало нетерпение обладать властью, взять бразды правления сразу же после Андропова. Но Черненко, несмотря на щедрое «угощение» из рук бывшего председателя КГБ и министра внутренних дел Федорчука, чудом выкарабкался. Сразу же после того, как Горбачев добился вожделенного поста, Федорчука отстранили от дел и отправили в политическое небытие. Словно основного свидетеля спрятать старались…
Смелое заявление. Очень смелое. Столь же тенденциозна и характеристика Федорчука:
— Ни в одной из служб подчиненные его не любили. Больше того — боялись: из-за жестокого необузданного нрава, солдафонства, прямолинейности и приверженности к необъяснимым запретам, как то: не иметь милиционерам в личном владении садово-огородных участков и автомобилей…
Темна вода во облацех. Трудно судить о человеке, который не идет на контакты с прессой, который и в наше болтливое время предпочитает хранить молчание — что бы о нем ни писали. Выпустили самооправдательные фолианты многие бывшие руководители КГБ — Крючков, Бобков, Шебаршин, охотно дает интервью Семичастный. Генерал армии Федорчук молчит.
Его полощут в прессе, рассказывают истории, ставящие под сомнение профессионализм — ну, например, в бытность председателем КГБ Украины заставлял подчиненных приходить на службу в военной форме, в результате чего бойцы невидимого фронта в одночасье «засветились». Став председателем КГБ СССР, потребовал того же и от центрального аппарата.
Федорчук молчит. Нечем крыть или четырехзвездный генерал считает ниже своего достоинства вступать в полемику с журналюгами из бульварной прессы?
Переведенный с поста главы Лубянки в МВД — для расчистки авгиевых конюшен Щелокова — Федорчук с первых дней показал крутой нрав. Первой его «жертвой» пал генерал-майор, с лакейской услужливостью бросившийся открывать перед новым министром тугую дверь. «Как фамилия?» — осведомился министр. Генерал радостно представился. «Молодец, хороший швейцар из тебя получится!» — похвалил Федорчук. И тут же бросил: «Уволить!» Увольнял уличенных пачками, не сообразуясь ни с их служебным положением, ни с высокими связями в партийном руководстве. По отрицательным мотивам тогда было вышвырнуто из органов внутренних дел более ста тысяч человек, из них пять тысяч коммунистов. Больше половины из этих пяти тысяч исключили из партии, часть осудили.
И снова — ни подтверждения, ни опровержения этой астрономической цифры — сто тысяч!
Когда в декабре восемьдесят пятого, через шесть месяцев после прихода Горбачева к власти, Федорчука снимали с поста министра внутренних дел, в вину ему поставили развал МВД, разгон руководящих кадров. На заседании Политбюро якобы фигурировала фантастическая цифра — 30 тысяч. Столько жалоб в письменном виде было подано на министра от обиженных им подчиненных.
Федорчук никак не отреагировал и на это обвинение.
Его коллеги по андроповскому «партнабору» (имеются в виду 150 сотрудников КГБ СССР, направленных на руководящую работу в МВД решением ЦК КПСС и Совета Министров СССР в 1983 году) охотно комментировали изменение политики после снятия Федорчука, когда в МВД стали искать не тех, кто занимался безобразиями, а тех, кто с ними боролся.
Федорчук и тут остался верен себе — молчал. Несмотря на то, что находился на пенсии и не рисковал навлечь на себя гнев властей предержащих.
Такой вот человек — молчун, человек-кремень, в отличие от десятков других не в меру болтливых маршалов и четырехзвездных генералов.
И Чазов, и Прибытков, и бывший начальник личной охраны последнего генсека Медведев отмечают, что Федорчук был близким для Черненко человеком.
В этом — загадка. Или разгадка?
КРЕСЛО НОМЕР ДВА
О том, что дни Андропова сочтены, знал, пожалуй, только один Чазов. Да еще, похоже, председатель КГБ Чебриков. Кое-кто из молодых членов Политбюро пытался с помощью хитроумных комбинаций выяснить у главного кремлевского врача подлинные сведения о здоровье генерального секретаря, но медицина стояла неприступной стеной.
Иное дело — Черненко. О его предстоявшем выходе на пенсию знало все Политбюро. Болезнь ускорила развязку, поставила естественную точку в длительном противостоянии, которому многие были свидетелями. Ни для кого не было секретом, что внешне почти дружественные отношения между Андроповым и Черненко — это только видимость, а на самом деле между ними существует глубокая взаимная неприязнь.
Возникла она в последние годы жизни Брежнева, когда все чаще стали задумываться о его преемнике. Больше всех рвался к власти Андропов, и это было видно невооруженным глазом. Но перед ним стояла длинная очередь секретарей ЦК, и одним из первых в ней значился Черненко.
Сегодня уже достаточно написано о том, как Андропов, используя неограниченные возможности ведомства, которое он раньше возглавлял, умело расчищал себе дорогу. КГБ искусно инспирировал слухи о ближайшем окружении Брежнева — Гришине, Романове, Кириленко и других. Говорили о коррупции, взяточничестве, о транжировании государственных средств на увеселительные поездки детей партийных бонз за границу. Доставалось и самому Леониду Ильичу, впавшему в маразм, закрывающему глаза на проделки близких родственников.
Казалось бы, главным объектом дискредитации должен быть именно Черненко. Увы, компромата на него не нашлось. Фаворит Брежнева не брал взятки, не погряз в коррупции. Оставалось одно — глумиться над его здоровьем. И обзывать бумажной душой, бюрократом страны номер один, канцелярской крысой.
Став генсеком, Андропов потихоньку, но настойчиво и методично отдалял его от себя. Поначалу Черненко курировал промышленность, идеологию, партийные кадры. Он Превосходно знал аппаратную жизнь ЦК. Кроме того, он был в курсе всех тайн и секретов — ничуть не меньше, чем председатель КГБ. Такова была его многолетняя обязанность — заведующий общим отделом ЦК обычно читал все депеши и шифрограммы глав лубянского ведомства. Да и путь в кабинет генерального секретаря официально лежал через заведующего общим отделом, кооме экстремальных случаев, когда к генсеку председатель КГБ попадал через подчиненную ему охрану.
Постепенно Андропов ограничивает сферу влияния Черненко. Для этого он использует старый, испытанный прием — обновляет Секретариат ЦК. Роль второго человека в партии — по степени доверия со стороны Андропова — отводится молодому выдвиженцу Горбачеву.
Черненко трудно тягаться с энергичным ставропольцем. Горбачев сильнее, напористее, говорливее и, главное, пользуется поддержкой генсека. Это мгновенно замечают в аппарате и поворачиваются корпусом к новому фавориту.
В феврале-июле восемьдесят третьего года продолжается дальнейшее задвигание Черненко на задворки политической жизни. Для непосвященных он еще на плаву — от имени Политбюро выступает на сессии Верховного Совета СССР с рекомендацией об избрании Андропова на пост главы государства, но зарубежные аналитики скрупулезно подсчитывают: встречает и провожает в аэропорту мозамбикскую делегацию, однако в самих переговорах не участвует; сидит в президиуме торжественного собрания по случаю 165-летия со дня рождения Маркса, но отсутствует на вечере, где собрались все деятели партии и государства в честь годовщины со дня рождения Ленина.
По появлению на людях судят о победе или поражении недавнего брежневского фаворита при новой власти. Поражений больше, чем выигранных аппаратных сражений: его даже не пригласили на проведенную с невиданным размахом встречу с ветеранами партии. Председательствовал Андропов. Присутствовали Зимянин, Романов, Капитонов, Рыжков. Встречу открыл самый молодой член Политбюро — Горбачев! Он сидит за председательским столом рядом с Андроповым.
После этого Черненко отправляется в отпуск, где и происходит странная история с отравлением копченой рыбой. «Как там в фильме — „Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?“ Очень похожая ситуация», — считает его бывший помощник Прибытков.
Из больницы он выписался инвалидом. Но, как свидетельствует Чазов, реакция Андропова на врачебное заключение, ему представленное, была удивительной. Казалось бы, недоумевает бывший главный кремлевский врач, Андропов должен был бы обрадоваться, что с политической арены сошел его соперник. Однако генсек искренне сожалел о случившемся и не стал форсировать события.
Иное дело — Черненко. О его предстоявшем выходе на пенсию знало все Политбюро. Болезнь ускорила развязку, поставила естественную точку в длительном противостоянии, которому многие были свидетелями. Ни для кого не было секретом, что внешне почти дружественные отношения между Андроповым и Черненко — это только видимость, а на самом деле между ними существует глубокая взаимная неприязнь.
Возникла она в последние годы жизни Брежнева, когда все чаще стали задумываться о его преемнике. Больше всех рвался к власти Андропов, и это было видно невооруженным глазом. Но перед ним стояла длинная очередь секретарей ЦК, и одним из первых в ней значился Черненко.
Сегодня уже достаточно написано о том, как Андропов, используя неограниченные возможности ведомства, которое он раньше возглавлял, умело расчищал себе дорогу. КГБ искусно инспирировал слухи о ближайшем окружении Брежнева — Гришине, Романове, Кириленко и других. Говорили о коррупции, взяточничестве, о транжировании государственных средств на увеселительные поездки детей партийных бонз за границу. Доставалось и самому Леониду Ильичу, впавшему в маразм, закрывающему глаза на проделки близких родственников.
Казалось бы, главным объектом дискредитации должен быть именно Черненко. Увы, компромата на него не нашлось. Фаворит Брежнева не брал взятки, не погряз в коррупции. Оставалось одно — глумиться над его здоровьем. И обзывать бумажной душой, бюрократом страны номер один, канцелярской крысой.
Став генсеком, Андропов потихоньку, но настойчиво и методично отдалял его от себя. Поначалу Черненко курировал промышленность, идеологию, партийные кадры. Он Превосходно знал аппаратную жизнь ЦК. Кроме того, он был в курсе всех тайн и секретов — ничуть не меньше, чем председатель КГБ. Такова была его многолетняя обязанность — заведующий общим отделом ЦК обычно читал все депеши и шифрограммы глав лубянского ведомства. Да и путь в кабинет генерального секретаря официально лежал через заведующего общим отделом, кооме экстремальных случаев, когда к генсеку председатель КГБ попадал через подчиненную ему охрану.
Постепенно Андропов ограничивает сферу влияния Черненко. Для этого он использует старый, испытанный прием — обновляет Секретариат ЦК. Роль второго человека в партии — по степени доверия со стороны Андропова — отводится молодому выдвиженцу Горбачеву.
Черненко трудно тягаться с энергичным ставропольцем. Горбачев сильнее, напористее, говорливее и, главное, пользуется поддержкой генсека. Это мгновенно замечают в аппарате и поворачиваются корпусом к новому фавориту.
В феврале-июле восемьдесят третьего года продолжается дальнейшее задвигание Черненко на задворки политической жизни. Для непосвященных он еще на плаву — от имени Политбюро выступает на сессии Верховного Совета СССР с рекомендацией об избрании Андропова на пост главы государства, но зарубежные аналитики скрупулезно подсчитывают: встречает и провожает в аэропорту мозамбикскую делегацию, однако в самих переговорах не участвует; сидит в президиуме торжественного собрания по случаю 165-летия со дня рождения Маркса, но отсутствует на вечере, где собрались все деятели партии и государства в честь годовщины со дня рождения Ленина.
По появлению на людях судят о победе или поражении недавнего брежневского фаворита при новой власти. Поражений больше, чем выигранных аппаратных сражений: его даже не пригласили на проведенную с невиданным размахом встречу с ветеранами партии. Председательствовал Андропов. Присутствовали Зимянин, Романов, Капитонов, Рыжков. Встречу открыл самый молодой член Политбюро — Горбачев! Он сидит за председательским столом рядом с Андроповым.
После этого Черненко отправляется в отпуск, где и происходит странная история с отравлением копченой рыбой. «Как там в фильме — „Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?“ Очень похожая ситуация», — считает его бывший помощник Прибытков.
Из больницы он выписался инвалидом. Но, как свидетельствует Чазов, реакция Андропова на врачебное заключение, ему представленное, была удивительной. Казалось бы, недоумевает бывший главный кремлевский врач, Андропов должен был бы обрадоваться, что с политической арены сошел его соперник. Однако генсек искренне сожалел о случившемся и не стал форсировать события.