Он — единственный, кто понес столь строгое наказание. Другие оскорбители Михаила Сергеевича — а их официально было зарегистрировано в Советском Союзе около двух десятков — отделывались либо небольшими штрафами, либо пятнадцатисуточными отсидками.
   Судили Леонтьева за нарушение закона «О защите чести и достоинства Президента СССР». Аналогичного закона в ельцинской России не существует.
   «Дело» Горбачева жило два года. Летом 1992 года в газете «День», выходящей ныне под названием «Завтра», была опубликована статья "К ответу! ", в которой М. С. Горбачев обвинялся в измене Родине.
   Следственное управление Министерства безопасности России провело проверку изложенных в публикации сведений и вынесло постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Предъявленные в статье обвинения в измене Родине были признаны несостоятельными.
   Вместе с тем следователи признали бывшего президента СССР виновньм в превышении своих служебных полномочий при принятии в сентябре 1991 года в составе возглавляемого им Госсовета постановлений о предоставлении независимости Латвии, Литве и Эстонии. Этот вопрос, по мнению следствия, в соответствии с действовавшими тогда законами относился к исключительной компетенции Съезда народных депутатов СССР.
   Указанные действия М. С. Горбачева, причинившие существенный вред государству, следствие квалифицировало как противоправные, подпадавшие под признаки преступления, предусмотренного ст. 171, ч. 1 УК РСФСР.
   Однако управление по надзору за исполнением законов о федеральной безопасности и межнациональных отношениях Генеральной прокуратуры сочло данный вывод следствия преждевременным и на этом основании отменило постановление в целом и возвратило материалы на дополнительную проверку, не высказав при этом каких-либо претензий по поводу отказа в возбуждении дела по измене Родине.
   Но сотрудники следственного управления министерства безопасности не согласились с мнением работников прокуратуры и заявили о несостоятельности претензий последних по поводу полноты проверки сведений в отношении Горбачева и дважды обжаловали решение об отмене их постановления и о возвращении материалов на дополнительную проверку.
   Оппозиционная пресса смаковала инцидент: если Генеральный прокурор признает обоснованность доводов следствия и оставит в силе постановление следственного управления МБ России об отказе в возбуждении уголовного дела против Горбачева по части 1 статьи 171 У К РСФСР вследствие амнистии, объявленной указом президента России от 18 июня 1992 года для лиц, перешагнувших шестидесятилетний рубеж, то создастся прецедент, когда впервые в истории нашего государства действия высшего руководителя страны будут официально квалифицированы как преступные.
   Тогдашний генпрокурор Степанков с мнением следствия согласился.
 
   Предшественники Шмонова.
   В 1993 году сотрудник МВД Молдавии Евгений Соколов поделился сенсационной новостью: он и его сокурсник по академии МВД СССР последним указом Горбачева в качестве президента были в конце 1991 года награждены орденами Красной Звезды.
   За что они удостоились этой награды? По словам Е. Соколова, первого мая 1987 года, за три года до попытки покушения Шмонова на Горбачева, аналогичную акцию во время демонстрации на Красной площади предпринял уроженец Грузии Теймураз Кабахидзе. Его задержали Соколов с однокурсником.
   — История эта долго замалчивалась в прессе, — сказал Соколов. — О самом Кабахидзе знаю лишь, что долгое время его содержали в психбольнице на предмет выяснения вменяемости.
   В том же 1987 году и тоже первого мая, отдельно от Кабахидзе, действовал некто Кайрйс. О нем практически ничего не известно кроме того, что он намеревался взорвать себя и как можно больше манифестантов, включая Горбачева. Словом, «урожайным» на теракты выдался Первомай 1987 года!
   Как и Кабахидзе, Кайрису не удалось осуществить свой кровавый замысел. Его вовремя нейтрализовали.
   Обоих признали невменяемыми. После соответствующего курса лечения их выпустили на свободу.
   Обокрали дочь. Дочь бывшего президента СССР Ирина стала жертвой воровства в столице Ирландии Дублине (август 1996г.). Как удалось узнать из информированное источников, в одном из кафе ирландской столицы у Ирины украли кошелек с деньгами и водительскими правами.
   Ирина изучала в Дублине английский язык и находилась там с двумя дочерьми. Как сообщил представитель полицейского управления Дублина, официальные власти не занимались расследованием данного инцидента, так как «пострадавшая россиянка не заявляла о краже в правоохранительные органы Ирландии».
   «Убейте меня!..» Двадцать первого марта 1996 года Горбачев приехал в Петербург, чтобы объявить о своем решении баллотироваться в президенты России.
   Северная столица встретила экс-президента СССР холодно и негостеприимно. Из Смольного во все гостиницы пришло распоряжение — человека по фамилии Горбачев Михаил Сергеевич, 1931 года рождения, не поселять. Руководители промышленных предприятий отказывали во встречах с коллективами — мол, у рабочих нет интереса к человеку, развалившему страну. Умолкали, переключаясь на режим автоответчиков, самые высокие телефоны.
   В приемной мэра ответили, что господин Собчак очень занят и беспокоить его не нужно.
   Кое-как собрали журналистов города на пресс-конференцию. Под конец поступило сообщение о готовящемся теракте против гостя.
   Надо было покидать угрюмо насупленный Петербург. Поехали в Иван-город, на границу с Эстонией. Собравшиеся на площади скандировали оскорбительные лозунги.
   — Но вы же сами меня пригласили!
   — Да катись ты!
   И тогда он шагнул навстречу толпе:
   — Ну что ж, убейте, распните, если кому-то от этого станет лучше!..
   Из гуманитарной, творческой элиты Петербурга встретиться с бывшим президентом СССР захотели только трое — один поэт, один прозаик и один композитор…
   «Соображаете, с кем имеете дело?» Из рассказа Вениамина Ширшова, сменного заместителя директора департамента авиационной безопасности ОАО «Аэрофлот»:
   — Если раньше мы руководствовались документом, определяющим категории лиц, не подлежащих контролю, то полтора года назад он утратил силу. Теперь согласно решению правительства за подписью премьера и вышедшему во исполнение этого решения приказу министра транспорта предполетный досмотр должны проходить все без исключения. Но у Михаила Сергеевича эти требования, принятые, кстати, во всем мире, почему-то постоянно вызывают крайнее раздражение.
   Первый раз на моей памяти он отправлялся в Швейцарию их авиакомпанией. Нашими он вообще не летает, но дело не в этом: требования-то везде одни. И вот стоит швейцарский представитель, наш сотрудник — все как обычно, а Горбачев наотрез отказывается проходить через «рамку». Буквально перед ним швейцарский посол прошел — никаких проблем. Летают вице-премьеры, руководители ФСБ, Конституционного суда, генпрокурор, наши и зарубежные дипломаты — все с пониманием: закон есть закон.
   Второй раз они с супругой летели куда-то в Европу — то же самое. Как себя вела Раиса Максимовна, думаю, понятно. И теперь вот, второго апреля девяносто седьмого года, он с семейством в Стамбул отправился. На рамке вдруг зазвенел металлоискатель. Наши сотрудники попросили вынуть железо из карманов и пройти снова — чего, собственно, здесь обидного? В ответ — истерика: отбросил пальто, начал расстегивать верхнюю одежду, руки вверх поднимать… Я подошел: «Михаил Сергеевич, в чем дело?» Так он на меня набросился: «Как тебе не стыдно, ты бы хоть очки снял». Не пойму, при чем здесь мои очки? С ним охрана вооруженная, но согласно технологии оружие на борт самолета оформляется под сохранность экипажа — опять же как во всем мире.
   Помощнику приказал всех нас переписать: «Я с ними еще разберусь». А тут еще дочка вмешалась: "Вы все тут с ума посходили, не соображаете, с кем имеете дело! ". Ну мы-то в чем виноваты: у нас инструкции, если ваше семейство не согласно — с начальниками и воюйте. Хотя, с другой стороны, Михаил Сергеевич раньше ратовал за правовое государство, где перед законом все равны…
   По данным службы безопасности международной ассоциации авиаперевозчиков, авиакомпания «Аэрофлот — Российские международные авиалинии» обеспечивает авиационную безопасность пассажиров на мировом уровне. В 1996 году в России не было ни одного захвата или угона воздушных судов (в 1995 году — два случая). Наиболее же «урожайным» в СССР по этому виду террористической деятельности был 1990 год — 33 захвата. Страной рулил тогда Горбачев.

Приложение N 25: ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ

   Из интервью М. Горбачева «Комсомольской правде»
   — Недавно бывший начальник Вашей охраны Медведев заявил, что за время его работы на Вас было совершено десять покушений. Вам что-либо известно об этом?
   — Ни одного покушения, которое бы я реально увидел, я не знаю. А угрозы были, и не десять, а десятки.
   — А Вы интересовались, кто именно?
   — Нет, никогда. Вот я знаю, что произошла свалка во время демонстрации, когда я стоял на Мавзолее, а с той стороны, от ГУМа раздался хлопок. Я только глянул и увидел — там какая-то свалка. Это тот случай, когда я непосредственно видел, и мне сказали, что предотвращена попытка покушения. Я, правда, опять не знаю — не подстроено ли это было, чтобы повлиять на Горбачева?
   «Комсомольская правда», 22 августа 1992г.
 
   Из интервью начальника Управления государственной охраны Украины М. Гайдука «Аргументам и фактам»
   — В 1989 году в Киеве находился генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев. Как и требовалось по ритуалу, к памятнику Ленину были возложены цветы. После этого генсек по своей привычке направился «в народ». Неожиданно неподалеку от него упал брошенный кем-то из толпы «дипломат». Люди даже не поняли, что произошло, когда спортивного вида молодой человек схватил чемоданчик, за считанные секунды преодолел «стометровку» до ближайшей машины и спрятал его под днище. Этот парень был сотрудником охраны. Он не знал, что в чемоданчике, но предполагал, конечно, самое худшее — взрывное устройство.
   Впоследствии выяснилось, что там лежала всего лишь невинная жалоба, которую ее автор таким способом решил передать генеральному секретарю.
   «Аргументы и факты», N 7,1993 г.
 
   Из записок начальника личной охраны Горбачева генерал-майора КГБ В. Т. Медведева
   — Володя, послезавтра, девятнадцатого, в час будем вылетать, — сказал Михаил Сергеевич. — Когда надо с дачи выезжать?
   — Ну, ехать минут сорок. Если вы особо прощаться ни с кем не будете, в двенадцать выедем.
   Я тут же связался с Москвой, с В. Генераловым, заместителем Плеханова.
   — Я за вами этим же самолетом и прилечу, — ответил он. — Заеду на дачу.
   Так было заведено уже при Горбачеве. Когда он возвращался откуда-либо в столицу, за ним обязательно прилетал кто-либо из руководства московской «девятки». Для чего так перестраховывались, я не понимал, но дело не мое, порядок есть порядок…
   18 августа также был обычным днем. Около одиннадцати часов Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна спустились к морю. Она, немного отдохнув, стала плавать, а он читал на берегу книгу. Через час с небольшим они отправились к дому. По дороге еще раз уточнили время отъезда и вылета.
   Я вернулся к себе кабинет, отдал ряд распоряжений, касающихся отъезда. Пообедал.
   В 14.30 позвонил жене в санаторий «Форос». Договорился, что сегодня в девять вечера я постараюсь к ним подъехать, поскольку завтра вылетаю в Москву.
   … Примерно через два часа мне позвонил дежурный по объекту:
   — Владимир Тимофеевич! Пограничникам поступила команда: через резервные ворота дачи никого не выпускать!
   — От кого поступила команда?
   — Не знаю.
   Я стал выяснять, и в этот момент в кабинет ко мне вошли оба моих начальника — Плеханов и Генералов…
   Только что, недавно я говорил по телефону с Москвой — с Генераловым, обо всем договорились, и вдруг он здесь вместе с Плехановым. Мы поздоровались, и я сразу же спросил:
   — Кто отдал команду перекрыть выход?
   — Я. — Плеханов улыбался. — Не волнуйся, все в порядке.
   Когда на объект приезжает начальник управления, все бразды правления переходят к нему, он имеет право отдавать любые распоряжения любому посту. Формально тут не было никаких нарушений или превышения власти, по существу же — я, начальник охраны, оказываюсь не в курсе.
   — К Михаилу Сергеевичу прилетела группа, пойди доложи.
   — А кто приехал? По какому вопросу? Как доложить?
   — Не знаю… У них какие-то дела…
   Плеханов нервничал, я заметил, но отнес это к важности дела, по которому они прибыли. Это теперь уже, спустя время, я анализирую — нервничал, волновался, неспокойный был какой-то, а тогда это все мелькнуло и ушло.
   — Ну, ладно, — сказал Плеханов после паузы, — мы пойдем к нему.
   — Как же вы пойдете, надо же доложить.
   — Ну иди, доложи.
   Он назвал прибывших — Шенин, Бакланов, Болдин, Варенников. Перечень имен исключал всякие подозрения, больше того — успокаивал.
   Во-первых, сам Плеханов — доверенное лицо Горбачева.
   Шенин. Личность сама по себе интересная, неординарная. Горбачев прилетал к нему, когда тот был еще первым секретарем Красноярского крайкома партии. И встреча, и проводы были теплыми, дружескими. Горбачев взял его в Москву и поставил не куда-нибудь, а заведующим отделом оргпартработы, то есть доверил все кадровые вопросы. В Москве оба сохраняли близкие отношения.
   Бакланов. У меня с ним сложились добрые отношения. Он — человек в принципе дружелюбный, при встрече тепло здоровался. Секретарь ЦК, ведал военно-промышленным комплексом, космосом. Со всякой информацией звонил Горбачеву, иногда через меня. Если его нет, просил: запиши, доложи то-то и то-то. И во время отпуска Горбачева поддерживал с ним связь.
   Болдин. Начальник аппарата президента. Весь повседневный календарь — у него. Он заходил к Михаилу Сергеевичу и ни разу не сказал секретарю: «Доложи, что я здесь». Входил прямо, без доклада.
   Генерал Варенников. Тоже из ближайшего окружения.
   Все — свои. Самые, самые свои.
   Плеханов остался у меня в кабинете, в гостевом доме, остальные находились в комнате отдыха. Я направился к Михаилу Сергеевичу.
   Он сидел в теплом халате, читал газету. Дня три-четыре назад его прихватил радикулит, то ли переохладился, то ли просто ветер дунул. Возвращался после прогулки, поднял ногу на ступеньку и охнул.
   — Михаил Сергеевич, разрешите?
   — Заходи. Что там?
   — Прибыла группа. — Я назвал по именам. — Просят принять.
   Он удивился:
   — А зачем они прибыли?
   — Не знаю.
   Горбачев надолго замолчал. Я стоял около минуты. Он что-то заподозрил. Почему же не захотел посоветоваться, прикинуть варианты: Володя, задержись, потолкуем. С кем приехали — одни, с «Альфой»? Какой был разговор? Не уходи. Будь со мной и выполняй только мои распоряжения. Или, если разговор секретный: возьми своих ребят и будьте рядом, наготове.
   Мне кажется, какой-то предварительный разговор о том, чтобы ввести в стране чрезвычайное положение, у них с Горбачевым был, может быть, в самой общей форме. Ведь они прилетели не арестовывать президента, а договориться с ним, уговорить его поставить свою подпись. Раз летели, значит, надеялись. Что же, в итоге не сошлись в формах и методах?
   Ни они не знали, чем кончится разговор, ни он не знал, поэтому не счел нужным переговорить со мной. Тут еще подвела его и отчужденность с охраной — общение лишь через Плеханова, и вечная привычка советоваться с Раисой Максимовной. Он же после минутного раздумья и легкого замешательства пошел к ней в спальню…
   А я отправился обратно к себе в кабинет.
   Так и вышло по его теории: меньше знаешь — лучше спишь…
   В кабинете у меня по-прежнему сидел Плеханов. Я сказал, что приказание выполнил, доложил, но Михаил Сергеевич не сказал ни «да», ни «нет».
   Плеханов сам повел группу к Горбачеву.
   Вскоре вернулся, сказал, что Михаила Сергеевича в кабинете нет, и попросил меня пойти в главный дом и разыскать Горбачева. Я ответил, что он, видимо, в спальне, не исключено, что переодевается.
   — Подождите, он выйдет.
   Время шло, Михаил Сергеевич не появлялся. Начальник управления снова попросил сходить, выяснить. Я снова отказался:
   — Ходить по дому и искать президента не буду.
   Хождения в главный дом были строго ограничены, что вполне справедливо: семья находится на отдыхе, и каждое чужое появление сковывает и раздражает.
   Появился Болдин.
   — Нет его, пойди найди.
   — В спальную комнату не пойду.
   Опять подключился Плеханов, в два голоса они настояли:
   — Ну посмотри. Люди же ждут.
   Вместе с ними я снова поднялся в дом. Вся группа попрежнему сидела в холле. О чем-то негромко переговаривались, вполне спокойно, без видимого напряжения. Я уловил главное: в Москве что-то случилось. Но нашей службы это не касается. Болдин и Плеханов присоединились к группе, а я направился в кабинет. Опять — пусто. С минуту постояв, развернулся и мимо всех молча направился к себе.
   Вскоре вернулся Плеханов.
   — Что случилось-то? — снова попытался я выяснить.
   — Да дела какие-то у них…
   Заговорили о радикулите, как это произошло. Как еще раньше Раиса Максимовна вызвала начальника отдела и велела заменить хрустальные люстры в домике на пляже на другие — попроще. И опять в тон общего разговора спросил:
   — Для чего группа-то, Юрий Сергеевич?
   Он снова засмеялся и повторил:
   — Да успокойся ты, успокойся, все в порядке.
   Тут я снял домофонную трубку. У Горбачева должен загореться огонек, если он на месте — поднимет трубку… Но Плеханов объявил:
   — Не трогай. Телефон не работает.
   Тут я понял: хрущевский вариант. Вся связь отключена.
   Мы вышли на улицу, остановились возле нашего подъезда. На выходе из гостевого дома появились визитеры. Плеханов громко, через дорогу, спросил:
   — Ну, что там?
   Болдин так же громко ответил:
   — Да ничего… Нет, не подписал.
   Ответил разочарованно, но спокойно, как будто и предполагал, что так оно, вероятно, и будет.
   Плеханов двинулся им навстречу, и они о чем-то беседовали.
   Если бы Михаил Сергеевич хотел изменить создавшееся положение!
   Ребята были у меня под рукой. В моем подчинении были резервный самолет Ту-134 и вертолет. Технически — пара пустяков: взять их и в наручниках привезти в Москву. В столицу бы заявились, и там еще можно было накрыть кого угодно. Было еще только 18-е… Что же Горбачев — не смекнул? Не знал исхода? Но как же тогда мы, охрана, могли догадаться?
   Для меня, как начальника охраны, главный вопрос: угрожало ли что-нибудь в тот момент жизни президента, его личной безопасности? Смешно, хотя и грустно: ни об угрозе жизни, ни об аресте не могло быть и речи. Прощаясь, обменялись рукопожатиями. Делегация вышла от Горбачева хоть и расстроенная, но, в общем, довольно спокойная: не получилось, и ладно, они этот исход предполагали. Что будет дальше, не знали ни Горбачев, ни те, кто к нему пожаловал.
   О чем они там советовались после неудавшейся беседы — не знаю. Плеханов двинулся ко мне и завел в кабинет.
   — Михаил Сергеевич продолжит отдых. Генералов остается начальником охраны на объекте, а вместо тебя… Кого ты оставляешь?
   Вошел Климов.
   — Вот, Олег будет выполнять твои обязанности. А тебе — три минуты на сборы, полетишь с нами в Москву.
   Я — работник КГБ. Генерал КГБ. Там, в КГБ, я получал зарплату, много лет назад там, в КГБ, я давал присягу и этой могущественной организации был всецело подчинен, более того, именно Плеханов непосредственно ввел меня в кабинет Горбачева, и он же своей властью отстраняет меня от работы.
   Разговоры о том, чтобы вывести охрану президента СССР из-под крыши КГБ, велись давно. Александр Николаевич Яковлев убеждал в этом Горбачева. Во всех цивилизованных странах охрана подчинена президенту. Мы, охрана, и я в том числе, были «за». А Плеханов — против.
   — Президента станет охранять только его личная охрана, — говорил он Горбачеву, — а так этим занимается весь КГБ.
   Теперь с моей стороны речь шла об элементарной воинской дисциплине.
   — Это приказ? — спросил я.
   — Да! — ответил Плеханов.
   — Вы меня отстраняете? За что?
   — Все делается по согласованию.
   — Давайте письменный приказ, иначе не полечу. Дело серьезное, вы завтра откажетесь, а я как буду выглядеть?
   Плеханов взял лист бумаги, ручку, сел писать.
   — У меня веыя на пляже, — сказал я.
   — Пришлют. Три минуты на все.
   Я собирал то, что было под рукой, а он писал приказ.
   Вошел Болдин.
   — Поехали!
   Плеханов:
   — Сейчас. Один момент.
   Он протянул мне письменный приказ.
   — На, ознакомься.
   Арест — не арест? Оружие не отобрали. Я достал из сейфа пистолет и подвесил его на ремне.
   У выхода из дома увидел доктора.
   — Не поминайте лихом, будьте здоровы.
   Конечно, мои начальники хорошо понимали, что оставить меня на даче нельзя, на сговор с ними я бы никогда не пошел, продолжал бы служить президенту верой и правддй, как это было всегда. Это значит, что я обязательно организовал бы отправку Михаила Сергеевича в Москву, не говоря уже о налаживании связи со всем миром, повторяю, и экипажи дежурных самолета и вертолета, и все наличные силы на территории дачи подчинялись мне.
   Могу поставить себе в достоинство: мои шефы, зная меня хорошо, даже не пытались войти со мной в сговор.
   Выехали на трех «Волгах». На заднем сиденье возле меня сидел Плеханов, впереди начальник крымской «девятки» полковник Лев Толстой. По дороге ни с кем не обмолвился ни словом…
   … Много я размышлял потом. А если бы Горбачева действительно приехали арестовывать? Силой? Мы бы не дали. Завязалась бы борьба. Но если бы Крючков или его заместитель, или тот же Варенников предъявили ордер — мы бы подчинились. Подчинение воинской дисциплине — мой долг, этому я присягал.
   Если суждено было случиться тому, что случилось, хорошо, что все произошло именно так. Без замыслов ареста, угроз, насилия, шантажа. То есть в данном случае подчинение дисциплине не разошлось с нравственным пониманием долга.
   Какая там физическая угроза устранения… Даже душевный покой президента в тот день че нарушили. Мы улетели, а он отправился на пляж. Загорал, купался А вечером, как обычно, в кино.
   Забеспокоился он много позже, спустя более суток. То есть вечером 19 августа, когда Янаев на пресс-конференции объявил его, Горбачева, больным…
   Ельцин, придя к власти, быстро сделал правильный, очень важный шаг — личную охрану вывел из-под власти КГБ, сделал ее действительно личной, подчиненной только ему…
   … Внуково — 2.
   Суета. Бегают солдаты.
   Баранников. Шахрай. Станкевич. Подъехал Бессмертных. Меня удивило, что Баранников — министр внутренних дел, не знал, в каком самолете летит Горбачев.
   — Во втором? — спросил он меня.
   — В первом.
   Подошел Станкевич.
   — Вы разве здесь? А я думал — там.
   — Меня отозвали.
   Прилетел самолет, и начался спектакль.
   Могу в чем-то ошибиться, но, всю жизнь профессионально занимаясь безопасностью первых лиц страны, утверждаю: был поставлен спектакль. Самолет приземлился и встал, чуть дальше, чем обычно. Как объяснял потом всей стране Руцкой: «Если вдруг аэропорт блокирован, тут же прямо и взлетаем». Глупость! У них же связь с землей. Там, в воздухе, они все знали — кто встречает, кто где стоит.
   Подали трап. Открылась дверь. В проем выглянул начальник личной охраны Руцкого и с автоматом наперевес картинно сбежал по трапу вниз. Подошел к Баранникову, о чем-то пошептался с ним и также картинно вбежал обратно — в самолет.
   Только после этого снова открылась дверь. Появилась личная охрана Горбачева, все — с автоматами наиеревес, как будто только что вырвались с боем из тяжелого окружения, за ними появился сам Горбачев, за ним Бакатин, Раиса Максимовна… Далее — интервью, его знаменитые слова, которые войдут в историю, о том, что там, в Форосе, он «… контролировал ситуацию».
   Спустили и задний трап, там тоже охрана…
   Потом Голенцов, мой второй заместитель, сопровождавший президента, рассказывал, что, когда самолет приземлился, Раиса Максимовна спросила:
   — Кто встречает?
   Голенцов перечислил всех, в том числе и меня.
   — А этому что здесь надо? — спросила она.
   Сойдя по трапу, Михаил Сергеевич прошел взглядом мимо меня, поздоровался с моим заместителем Пестовым.
   Я спросил Голенцова:
   — Как обстановка?
   — В машине поеду я, — ответил он коротко, — остальное расскажу на даче.
   Я понял, что моя песенка спета…
 
   Из интервью Р. М. Горбачевой газете «Труд»:
   Корр.: Раиса Максимовна, думали ли вы когда-нибудь прежде о возможности такого поворота событий — изоляции, а по сути аресте президента страны?
   P. М.: Нет, я никогда не думала, что на нашу долю выпадет и такое испытание. Эти дни были ужасны…
   Корр.: Как вы реагировали на сообщение об ультиматуме заговорщиков?
   Р. М.: Испытания начались для нас не с предъявления ультиматума, а раньше, в тот момент, когда 18 августа, где-то около пяти часов вечера, ко мне в комнату неожиданно вошел взволнованный Михаил Сергеевич. Он сказал: «Произошло что-то тяжелое, может быть, страшное. Медведев доложил, что из Москвы прибыла группа лиц. Они уже на территории дачи, требуют встречи. Но я никого не приглашал. Поднимаю телефонную трубку — одну, вторую, третью… — все телефолы отключены. Даже красный…»