Страница:
— Каким это еще Борисом Абрамычем? Березовским, что ли?!
— Ага…
— Значит, ты думаешь, что Воронцов в Москве? — сделал тематический скачок Алик Иваныч.
— Уже или скоро, буквально с минуты на минуту, будет там.
Мыскин задумался. В самом деле, местное отделение концессии, как сказал бы все тот же Остап Бендер, можно было объявлять закрытым. А что ему тут делать — без копейки денег, без ключей от квартиры? Да, надо ехать…
В этот момент послышались приближающиеся шаги, и Алик немедленно утратил задумчивый вид и вскочил на ноги и занял угрожающую оборонительную стойку. Аскольд тоже поднялся и тревожно посмотрел на Алика.
Шаги все приближались, тяжелые, гулкие… и в проем недостроенного гаража заглянула бородатая харя здоровенного дворника, облаченного в оранжевую куртку, форменный «вицмундир» для лиц его профессии.
— Эт-та шта-а за выставка, чертов корень? — гаркнул он, прокатившись по Алику Мыскину и Аскольду тяжелым, как колесо асфальтоукладчика, неприязненным взглядом. — А ну геть отседова, бомжары херрровы!!
Алик хотел было ответить дворнику, что тот недостаточно обдуманно выбирает выражения, что он прибегает к непарламентским выражениям и что неподалеку отсюда работает дипломированный дворник, бывший преподаватель университета, который даже с бомжами на «вы»… одним словом, он хотел обложить грубияна отборнейшим матом, но Аскольд с горьким смехом схватил его за рукав…
И Мыскин промолчал.
— Та-а-ак, — протянул Романов, положив трубку. — Ну что будем делать, Алеша?
— А что такое?
— Вылет сегодня утром в шесть пятнадцать, вот что, — ответил Романов. — Ну… что будем делать? Вылетаем или как?
Константин почесал в затылке, помолчал, закусив тонкие губы, а потом произнес:
— Ну что ж… я думаю, нам нужно выбрать самый очевидный вариант. Тот самый, что я уже озвучил.
— Это какой же?
— А такой, если господин Воронцов будет пока что продолжать играть свою роль, как оказалось, довольно опасную…
— Чев-во? — внятно произнес Сережа.
— Естественно, не на благотворительных началах. Сколько мы можем дать, Сергей Борисович?
— Не меньше пятисот долларов, — проговорил Романов и, когда Сережа протестующе открыл рот, договорил:
— В сутки.
— Ведь неизвестно, как скоро мы сумеем прояснить ситуацию с нашим Принцем, — подхватил Алексей Фирсов, отчего-то трепля себя за и без того выдающееся во всех смыслах ухо. — Не исключено, что подтвердятся самые нехорошие подозрения. Но чтобы в этом убедиться, потребуется не так мало времени. Так что соглашайся, Серега. Ты же похож на Аскольда больше, чем сам Андрюша Вишневский. Просто как по одному образцу лепили.
Сережа почти физически почувствовал, как темные липкие щупальца силы, против которой он ничего не значил, обволакивают его тело. И тянут. Куда? Чем кончится вся эта занимательная комбинация, эта увлекательная игра за гранью фола, на грани провала и — возможно — небытия?
— А если я откажусь? — глухо спросил он.
Глаза Фирсова опасно сузились и коротко, выразительно блеснули, но лицо осталось таким же любезным и глянцево-светским.
— Я думаю, вы не позволите себе такой непростительной глупости, — сухо улыбнувшись, сказал он. — Кроме того, пятьсот долларов в сутки на дороге не валяются. В вашем замечательном городе девяносто процентов населения зарабатывают такую сумму разве что за целый год. Да и то не всегда выпадает такой удачный год. По-моему, ваше семейство — достаточно яркий пример достатка в вашем городе.
Сережа сказал:
— Выгадаете время, обманете Романа Арсеньевича, а потом соскочите, а меня тихо и незаметно сотрут в порошок за пособничество? Я ведь представляю, в какое дело вы меня втягиваете.
— О чем вы говорите? — вкрадчиво проговорил Очковая Змея. — Не понимаю.
— Зато я понимаю! — резко перебил его Воронцов. Впервые он позволял себе разговаривать со своими необычными работодателями в таких резких тонах. — Я не соглашусь на это! Ни за что!
— И напрасно.
Голос Фирсова был абсолютно спокоен, в нем не билось ни единой нервной нотки, но что-то присутствовало в его нарочито сглаженных интонациях, что заставило сердце Сережи на мгновение сдавленно замереть в груди, а потом забиться часто-часто.
— Вы мне угрожаете? — тихо спросил он.
— Мы никому не угрожаем. Мы предупреждаем. А вы отдаете себе отчет в том, что произойдет, если Вишневский узнает, что пропал его племянник? Его спецы перевернут весь город и раскопают всю эту историю. Там работают такие зубры… бывшие офицеры ГРУ и ФСБ, армейского спецназа и элитных подразделений МВД. Им поднять всю эту историю — все равно что экскаватору выкопать могилу. Разок-другой копнул — и готово. И тогда я не позавидую никому, до кого они доберутся. Вы будете одним из первым. — Лицо Фирсова на мгновение осветилось жестокой улыбкой. — Я не преувеличиваю. Потому что я один из них. И не худший. Я допустил прокол, и теперь должен исправить его. И каждый, кто не хочет способствовать мне в этом, мягко говоря, будет подкорректирован в своем поведении. Вот так, уважаемый.
Алексей коротко взглянул на сжавшегося Сережу и договорил уже совсем миролюбиво:
— Но ведь ты умный парень. Поэтому все будет хорошо. Правда?
Сережа конвульсивно дернул плечом. В этот момент в комнате бесшумно появилась Лена, которая до того мирно спала в соседней комнате. Она встала в дверях таким образом, что была отгорожена шкафом от своего мужа Фирсова и от Романова, и только Сережа мог ее видеть. Она начала что-то показывать Воронцову знаками — торопливо, встревоженно. По всей видимости, она слышала, о чем говорят мужчины.
Сережа неловко кашлянул, а потом произнес:
— Мне это… выйти надо.
Фирсов кивнул, а Романов распустил игравшие желваками угловатые темные скулы и проронил:
— Да, конечно.
Сережа встал и пошел к Лене, а вслед ему метнулся негромкий и почти неразличимый быстрый говорок Фирсова:
— Никуда не денется, ключ у меня в кармане.
Сережа вошел в ванную комнату, куда, по идее, он и отпрашивался. Лена молча зашла туда вслед за ним и произнесла:
— Они предлагают тебе ехать в Москву?
— Да.
— А ты?
— А я пока что не соглашаюсь.
— Почему? Боишься?
Сергей хотел метнуть ей в глаза горячий взволнованный взгляд, но почему-то даже не повернул в ее сторону головы. Его неожиданно спеленала холодная, истовая злоба. Холодная ярость. Почти ненависть ко всем этим Фирсовым и Романовым, которые однажды поймали его на непростительной глупости и теперь возомнили, что могут манипулировать им, Сергеем Воронцовым, как им вздумается.
— Почему? — переспросила Лена.
Он заставил себя посмотреть на нее. Верно, вот так же он смотрел на Лену два с небольшим года назад, когда они были вместе. Нет… не так. Тогда все было иначе. А сейчас все по-другому. Да, по-другому. И кто бы знал, кто бы знал…
— Я не знаю, Сережа, как ты хочешь поступить, — тихо проговорила она, — но мне почему-то страшно за тебя. Может, не надо?
— Ехать в Москву? Изображать из себя Аскольда?
— Да. Они, конечно, предложили тебе деньги, но ведь ты не понимаешь, на какую опасную игру соглашаешься.
— А ты понимаешь? — эхом откликнул Сергей.
— Я — тоже.
— А кто? Кто понимает? — с неведомым ожесточением спросил он.
Ее плечи тронула как будто бы легкая судорога.
— Ну кто… Алексей, мой муж, наверно. Романов еще. Не надо… не надо, — с запоздалой распахнутой искренностью вырвалось у нее, но Сережа, на которого имя Фирсова подействовало как государственный флаг Советского Союза на быка, уже упрямо сжал губы и произнес:
— Значит, опасно, говоришь? Опасно? Ну что ж… не все ж мне киснуть в этой глуши. А там мне хоть будут платить реальные деньги. Пора прекращать быть Нищиным! Понимаешь, нет? — И, после паузы, смоченной выступившим на лбу потом, добавил. — Ведь перестала же ты быть Солодовой…
— Сережа… — начала было Лена, но Воронцов уже выскочил из туалета и вошел в комнату, где сидели Фирсов и Романов.
Они разом повернули к нему головы.
— Я согласен, — коротко выговорил Сережа.
…В четверть седьмого утра он со всей группой вылетел в Москву. Из заказанных двадцати билетов не потребовалось три.
Из троих отсутствующих первым был настройщик аппаратуры Василий Рукавицын, а двое других — Мишка-Гриль и его телохранитель Толян.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ПУТЕШЕСТВИЕ В МОСКВУ НАЧИНАЕТСЯ: ПРИНЦ И МЫСКИН В БОГОРОДИЦКЕ
Прежде чем исполнять вокальные партии Вадима Самойлова, Принц и Мыскин прошли через очередные приключения, навязанные им новым образом жизни. Во-первых, Мыскин пытался угнать еще одну машину, но это окончилось позорным фиаско: из соседнего дома выскочил ее хозяин и опрометью бросился к Аскольду и Мыскину.
Те воровато прыснули наутек. Правда, Аскольд попытался было горделиво выкатить грудь и сообщить провинциальному автовлюбителю, что он — Аскольд и племянник олигарха Вишневского, что тот не посмеет поднять руку на столь сиятельную особу, но его — к счастью для незадачливого «князька» — увлек за собой Мыскин, который не питал особых иллюзий в отношении владельца машины.
Денег у них не было вообще. Правда, Аскольд объявил, что у него должны быть кредитные карточки «Виза Голд», на которых оставалось что-то около жалкой «десятки» в тысячах баксов, и начал шарить по карманам, но быстро оставил это бесполезное занятие, продиктованное скорее привычкой постоянно находить в своих карманах то, что требуется.
К счастью, им снова повезло (хотя стоит ли называть это везением в свете последующих событий — это еще вопрос). Они наткнули на брошенную ночью машину Гришки Нищина, на которую с тех пор никто не покусился. Они переглянулись и — сели в нее.
…Выезд из города прошел удачно. Им даже удалось стянуть ящик пива у оптового торговца на обочине дороги, да так ловко, что тот и не заметил. К сотому километру трассы Алик и Аскольд уже почти выпили незаконно экспроприированную ударную порцию напитка и теперь дружно горланили вышеприведенную композицию Вадима Самойлова из «Агаты Кристи» с саунд-трека из «Брата-2». Разумеется, в машине Гришки не было и намека на аудиосистему, и потому приходилось наслаждаться собственными вокальными данными. У Аскольда они были весьма приличными — как уж упоминалось раньше, это даже как-то даже несолидно для звезды нашей безголосой эстрады, — а вот об Алике Мыскине этого сказать было нельзя. Голос у него отсутствовал начисто, слух также был в эмбриональном состоянии.
Таким вот веселым манером нежданно-негаданно сложившийся дуэт одолевал километры, и Аскольд по мере приближения к столице становился все более истерически-весел.
Так шло до тех пор, пока они не проехали примерно двести пятьдесят километров от начальной точки путешествия и не въехали, поднимая тучи пыли, в город со смиренным елейным названием Богородицк.
Здесь у них кончился бензин. Этого рано или поздно следовало ожидать, и еще счастье, что он кончился именно в городе, пусть даже с таким добропорядочным названием, а не на пустынной трассе. Хотя при нынешнем развитии сети АЗС — автозаправочных станций — это не так страшно. Были бы деньги.
А вот с этим у Аскольда и Мыскина как раз было не фонтан. Пьяный Алик, вжившись в роль автоугонщика, предложил было взять бензин вместе с резервуаром, в который его заливают, т. е. вместе с бензобаком, а бензобак, разумеется, вместе с машиной. Проще говоря, он предлагал бросить нищинскую «копейку», тем более что она, по всей видимости, уже была сообщена в розыск, и угнать еще один автомобиль.
Но с этим в Богородицке как раз была проблема. Где ни стояла хотя бы самая захудалая «тачка», везде поблизости маячило злобное рыло ее хозяина, который выглядывал свое детище на колесах с таким тщанием, словно это был по меньшей мере джип «Опель фронтера» или «Мицубиси паджеро».
Между тем самой приличной моделью, которую удалось разглядеть Александру в Богородицке, была раздолбанная БМВ на трех колесах. Четвертое же колесо мирно лежало на обочине, а рядом с ним, под днищем машины, лежал сам счастливый автовладелец в драных пузырящихся трико и копошился в чреве своего драгоценного автомобиля.
— Ну что, Алик, — сказал по этому поводу Аскольд, когда заглохшая «копейка» наконец остановилась на обочине пыльной раздолбанной дороги, — есть у меня одна мысль. И у бомонда могут быть мысли, правда?
— И что за мысль?
— Нам нужны деньги, так? Так. Не меньше чем рублей триста-четыреста. Хотя, с другой стороны — зачем нам деньги, а?
Мыскин недоуменно уставился на него и даже икнул — вероятно, от пива.
— В этом и состоит твоя гениальная мысль — зачем нам деньги? Вообще-то хотелось бы доехать до твоей Москвы, — сардонически сказал он. — А за бесплатно разве что на хрене скакать…
— Пошлая вещь, — по-бендеровски отозвался тот, — буржуазная меркантильность и утилитаризм. Зачем покупать, если можно взять, где плохо лежит?
— А-а… ты тоже страдаешь клептоманией? Ну, я же говорил, что надо отжать еще одно «авто».
— Зачем так жестоко? М-м-м… ты видишь машину во-о-он на том пустыре? Ты вот что, Алик… умеешь бензин откачивать из бензобака?
— Уметь-то умею. А-а… ну попробую.
Алик вышел из машины с увесистой монтировкой, которую он обнаружил под сиденьем, и, подойдя к багажнику нищинской машины, двумя ловкими движениями вскрыл его и окинул его содержимое пристальным взглядом.
— В общем, так, — проговорил он, выуживая оттуда длинный резиновый шланг и канистру с водой.
Воду он тут же вылил прямо на асфальт, окатив при этом какую-то анемичного вида толстенную старуху с перекормленной кривоногой таксой, выражением на жирной морде крайне смахивающей на свою хозяйку.
Старуха подпрыгнула на слоноподобных ногах и заорала:
— Да что же это за хулиганье такое, твою мать? Среди бела дня…
— Заткнись, жирная каракатица, — равнодушно ответствовал Аскольд, глядя на манипуляции Алика Иваныча, — тебе полезно немножко сало отмыть с жопы, плешивая клюшка. Или в контрабас зарядить, курка-матка?
Старуха разразилась потоком брани. Такса подняла ногу, но внезапно привела ее в исходную позицию и с мерзким воем рванула по тротуару, волоча за собой отчаянно сквернословящую почтенную даму.
— Ну вот. Предназначенное расставанье обещает встречу впереди, — поэтически откомментировал Аскольд, а потом повернулся к Алику. — Значит, так: пока ты тут экспроприируешь бензинчик, я пока что наведаюсь вон в тот милый магазинчик.
— Магазинчик? — Алик Иваныч посмотрел в сторону большого и, очевидно, недавно выстроенного белого торгового павильона, которыми повсеместно заменяли допотопные «перестроечные» коммерческие ларьки еще года два назад. — У тебя же денег нет. Пока что.
— Зато у них есть, — загадочно ухмыльнулся Андрюша Вишневский. — Ну ладно… встретимся через десять минут у нашей колымаги.
Все получилось именно так, как и рассчитывал оказавшийся ловким вором и прожженным мошенником кумир тинейджеров: через десять минут они встретились у своей честно угнанной «копейки» и похвастались успехами.
— Литров десять отжал, — заявил Алик Мыскин, ставя у заднего колеса полную канистру. — Весь бак мужику под ноль вычистил. А твои успехи как?
— Недурно.
И Аскольд отточенным движением циркового фокусника выхватил из заднего кармана своих пижамовидных вытертых джинсов — тех самых, в которых он проснулся в квартире дедушки Воронцова — пачку десяти — и пятидесятирублевых купюр, а другой побренчал монетами в левом боковом кармане.
— А-а, — протянул Алик, — маленькая пантомима со счастливым финалом по статье УК РФ такой-то: мелкая кража. Как провел дело?
— Элементарно. Наши торговцы имеют обыкновение держать кассу открытой, — сказал Аскольд, в то время как Алик Мыскин начал заливать незаконно присвоенный бензин в бензобак машины, — надеются на свою ушлость… типа все видят. Я и подумал: а почему мне, собственно, не позаимствовать оттуда денег в трудную для державы минуту? Особенно в какой-то жалкой торговой точке, которую можно купить с потрохами за ничтожную долю месячных доходов моего дядюшки. Правильно я мыслю?
— Ну да, — с кривой усмешкой сказал Александр. — Садись в машину, поедем…
Аскольд продолжил уже в салоне:
— Так вот, я и говорю той кукушке, что там сидела и злобно на меня косилась: а что, мадам, вон то вино за сто восемьдесят рублей — оно у вас включает одиннадцать процентов алкоголя или оно, упаси Боже, крепленое? Вежливо так говорю, я уже лет шесть ни с кем так вежливо не разговаривал с того случая, когда в колледже я предложил преподу присесть, а стул под ним взорвался. Он мне накануне закрысил курсовую… ну, я ему и сбацал чернобыльскую аварию в одной отдельно взятой жопе.
— Ты учился в Америке, небось?
— Да нет, в Москве. Хотя дядя с папашей хотели меня пристроить куда-нибудь в Гарвард: дескать, такой здоровый оболтус, а ни хрена не знает и не умеет. Ну и дальше про ларек: эта шалава, которая там за продавщицу, торкнулась в мою сторону, аки глухой тетерев, а потом подставила стул и полезла за этим вином на самую верхнюю полку, чтобы, значит, узнать, сколько там градусов. А я тем временем кассу вычистил… Копперфилд удавился бы собственными пейсами, увидь он мою денежную реформу… и говорю так вежливо, аж в боку закололо: ну что, сколько процентов спирта на-гора выдали доблестные североосетинские виноделы? Она свою харю поворачивает и говорит: одиннадцать, совершенно верно. А я говорю: ах, какая незадача, а я думал, что оно безалкогольное… я же за рулем. И пока она свои зенки растормаживала, я уже поворот оверштаг — и полный адью. И ручками так на прощание сделал, как я своим гребаным поклонничкам махаю, когда ухожу со сцены.
— А воровать кто тебя учил? — смеясь, спросил Алик Мыскин, размазывая грязь по потному лбу еще более грязным пальцем.
— Ну-у-у, — обиженно протянул Аскольд, — полегче на поворотах. Воровать?! Да это разве воровать? Да я уже ничего не ворую с тех пор, когда проездом в Питере в каком-то клубе напился, кокса обдолбался и обчистил «Руки вверх»… которые там Потехин и Жуков… знаешь, да?
— Это клип такой… с голыми телками… где там еще «где взяла такие ножки», сиськи и жопу? — припомнил знаток русской эстрады Александр Иванович Мыскин.
— Да, что-то в этом роде.
— Ладно, оставим душеспасительные покаяния. Почапали на заправку. Но если там какая-нибудь драная очередь, я им устрою «Галлину бланку буль-буль»!!
Аскольд засмеялся:
— Это типа как в светском анекдоте: идет Ростропович и песенку напевает: «Галлина бланка буль-буль, буль-буль!». Встречает его… ну, там какой-нибудь пианист Женя Кисин и грит: «Что, Мстислав Леопольдович, супчику покушали?» — «Да нет… просто моя грымза в блондинку перекрасилась, ну, я ее и утопил на хер!!»
— А в чем смысл? — недоуменно спросил Алик.
— А в том, болван, что жена Ростроповича — Галина Вишневская, моя однофамилица, кстати. Имя — Галина, блондинка… по-итальянски, что ли — Бланка… вот тебе и буль-буль!
— А-а-а… хо-хо-хо!!
И Мыскин дал по газам. Они поехали искать заправку.
— Ладно… давай иди за бухлом, — напутствовал он Аскольда. Тот в странной заторможенности глянул на Алика Иваныча, а потом провел ладонью по лбу и произнес:
— Интересно, а в этом городишке можно срастить, если не «кокс», то хотя бы «эйч»?
— Героин?
— Ага, — выдохнул Аскольд, и Мыскину хватило одного взгляда, чтобы понять: этот парень очень хочет «шмыгнуться». То бишь пустить себе в ноздрю или по вене какую-нибудь отраву.
…Он вернулся через полчаса, и Алику снова хватило только одного взгляда, чтобы понять: и в городке с милым сердцу названием Богородицк можно найти наркотики, причем даже человеку, который попал в город впервые. На лице Аскольда блуждала бессмысленная улыбка, а взгляд широко распахнутых мутных глаз с точечными зрачками был неуловим и туманен.
Мегастар принес с собой пакет, набитый едой, пивом и водкой. Водка предназначалась Мыскину, пиво намеревался потягивать и сам Аскольд. Да и поесть не мешало бы.
К исходу часа путешествующему дуэту стало совсем весело. На причину этой веселости ясно указывала куча опустошенных бутылок из-под пива и одной водки, честь опорожнения которой взял на себя Алик. Аскольд же высовывался из окна и бессмысленно орал оторопевшим соседям по бензиновой очереди:
— Скорый поезд Нагасаки — Лондон — Чикаго прибывает на третью платформу… КПСС! Гражданин Воробьев, просим не испражняться на рельсы! Положение угнетенных нацменьшинств в Республике Зимбабве и острове Папуа — Новая Гвинея требует немедленного введения урр… уроков закона Божьего… Леди Винтеррр-ым-м-м. У моей милашки в-в жопе рразоррвалась клизьма… пррризрак бродит по Европе… призрак коммунизьма!!
Автолюбители начали проявлять признаки возмущения и закипать, как плохо заваренный старый самовар.
Мыскин же вышел из машины и начал кропить из бутылки «Старого мельника» капот стоящей за ними красной «Нивы», водитель которой особенно возмущался.
— Да ты что ж это творишь, сука? — крикнул в окно водитель.
— Раз упал метеорит, — доверительно сообщил ему Мыскин, пошатнувшись и пнув для удержания равновесия колесо «своей» машины, — а под ним еврей лежит. Это что же за напасть — негде камушку упасть!!
К тому времени почти подошла их очередь. Осталась буквально одна машина, и Алик Иваныч, бормоча под нос веселую разноязычную непотребщину и одновременно уверяя Аскольда, что на выборах в Госдуму лично он, полноправный член российского электората Мыскин А. И., никогда не голосовал и не будет голосовать за гражданина Вишневского Р. А., уже начал отворачивать крышку бензобака. Потом он передал эту миссию Аскольду, а сам помчался платить за бензин.
И тут началось подлинное веселье. В бензиновую очередь нагло въехал 320-ый «Мерседес» с питерскими номерами и затесался прямо в гущу машин — да так удачно, что тут же подошла его очередь заправляться. Аскольд, которого такая наглость просто-таки взбеленила, подскочил к лениво вылезшему из «Мерса» толстяку с оплывшей толстой мордой безнадежно заевшегося бульдога и рявкнул тому в самое ухо:
— Куда это ты прешь без очереди… ряха пуленепробиваемая? Ты, Suomi Finland perkele?!
— Не моя это тема — с педальными лохами банковаться в этой месиловке, — абсолютно невозмутимо ответил тот, и Аскольд ощутил на себе презрительный взгляд маленьких поросячьих глазок. Да, выглядел звезда эстрады не ахти. — Отойди от шланга, ты, синерылая тварь.
— Ах, вот как! — воскликнул Аскольд, и в глазах его сверкнули веселые злые искорки. — Ну ладно, падла!
— Ты что делать-то собрался? — встревоженно крикнул ему возвращающийся Алик.
— Увидишь!
И Аскольд с отчаянно горящими веселыми глазами сдал чуть-чуть назад, едва не ткнувшись в передний бампер уже пострадавшей от его идиотизма «Нивы» — а потом резко выжал газ. «Копейка» Гришки Нищина сорвалась с места, как выпущенный из пращи камень, а потом со скрежетом врезалась в багажник «Мерседеса».
Толстяк-хозяин подскочил на месте со шлангом в руке и бросился к безмятежно и пьяно улыбающемуся Мыскину, который выходил из машины, зажав в руке бутылку пива — последнюю, которая оставалась, — и на бегу заорал:
— Стоять, чмо!!
— Да я никуда и не бегу, — спокойно сказал Аскольд. В воздухе мелькнул мощный кулак возмущенного мерседесовладельца, но по странному стечению обстоятельств он разминулся с ухмыляющейся физией вышедшей в народ «звезды»; Принц резко рванул дверь «Жигулей» от себя, и толстяк с подбитой коленной чашечкой подпрыгнул на месте от боли, словно исполнял ритуальный каннибальский танец, и тут же получил мощный удар прямо в причинное место и, согнувшись, упал на теплый асфальт.
— Заправься, — сказал Андрюша, меланхолично подбирая с земли выроненный счастливым владельцем «Мерса» шланг и засовывая в перекошенный от боли рот толстяка. — Жалко, бензин еще не пустили. Как говорится, кушай яблочко, мой свет, благодарствуй за обед.
Мыскин выпучил на Аскольда глаза, а потом захохотал.
— Ага…
— Значит, ты думаешь, что Воронцов в Москве? — сделал тематический скачок Алик Иваныч.
— Уже или скоро, буквально с минуты на минуту, будет там.
Мыскин задумался. В самом деле, местное отделение концессии, как сказал бы все тот же Остап Бендер, можно было объявлять закрытым. А что ему тут делать — без копейки денег, без ключей от квартиры? Да, надо ехать…
В этот момент послышались приближающиеся шаги, и Алик немедленно утратил задумчивый вид и вскочил на ноги и занял угрожающую оборонительную стойку. Аскольд тоже поднялся и тревожно посмотрел на Алика.
Шаги все приближались, тяжелые, гулкие… и в проем недостроенного гаража заглянула бородатая харя здоровенного дворника, облаченного в оранжевую куртку, форменный «вицмундир» для лиц его профессии.
— Эт-та шта-а за выставка, чертов корень? — гаркнул он, прокатившись по Алику Мыскину и Аскольду тяжелым, как колесо асфальтоукладчика, неприязненным взглядом. — А ну геть отседова, бомжары херрровы!!
Алик хотел было ответить дворнику, что тот недостаточно обдуманно выбирает выражения, что он прибегает к непарламентским выражениям и что неподалеку отсюда работает дипломированный дворник, бывший преподаватель университета, который даже с бомжами на «вы»… одним словом, он хотел обложить грубияна отборнейшим матом, но Аскольд с горьким смехом схватил его за рукав…
И Мыскин промолчал.
* * *
Ночной звонок, который отчего-то так встревожил Романова, оказался от одного из администраторов творческой группы Аскольда. Он срочно уведомлял Сергея Борисовича, что заказаны двадцать два билета на утренний лайнер до Москвы. Вылет в шесть пятнадцать.— Та-а-ак, — протянул Романов, положив трубку. — Ну что будем делать, Алеша?
— А что такое?
— Вылет сегодня утром в шесть пятнадцать, вот что, — ответил Романов. — Ну… что будем делать? Вылетаем или как?
Константин почесал в затылке, помолчал, закусив тонкие губы, а потом произнес:
— Ну что ж… я думаю, нам нужно выбрать самый очевидный вариант. Тот самый, что я уже озвучил.
— Это какой же?
— А такой, если господин Воронцов будет пока что продолжать играть свою роль, как оказалось, довольно опасную…
— Чев-во? — внятно произнес Сережа.
— Естественно, не на благотворительных началах. Сколько мы можем дать, Сергей Борисович?
— Не меньше пятисот долларов, — проговорил Романов и, когда Сережа протестующе открыл рот, договорил:
— В сутки.
— Ведь неизвестно, как скоро мы сумеем прояснить ситуацию с нашим Принцем, — подхватил Алексей Фирсов, отчего-то трепля себя за и без того выдающееся во всех смыслах ухо. — Не исключено, что подтвердятся самые нехорошие подозрения. Но чтобы в этом убедиться, потребуется не так мало времени. Так что соглашайся, Серега. Ты же похож на Аскольда больше, чем сам Андрюша Вишневский. Просто как по одному образцу лепили.
Сережа почти физически почувствовал, как темные липкие щупальца силы, против которой он ничего не значил, обволакивают его тело. И тянут. Куда? Чем кончится вся эта занимательная комбинация, эта увлекательная игра за гранью фола, на грани провала и — возможно — небытия?
— А если я откажусь? — глухо спросил он.
Глаза Фирсова опасно сузились и коротко, выразительно блеснули, но лицо осталось таким же любезным и глянцево-светским.
— Я думаю, вы не позволите себе такой непростительной глупости, — сухо улыбнувшись, сказал он. — Кроме того, пятьсот долларов в сутки на дороге не валяются. В вашем замечательном городе девяносто процентов населения зарабатывают такую сумму разве что за целый год. Да и то не всегда выпадает такой удачный год. По-моему, ваше семейство — достаточно яркий пример достатка в вашем городе.
Сережа сказал:
— Выгадаете время, обманете Романа Арсеньевича, а потом соскочите, а меня тихо и незаметно сотрут в порошок за пособничество? Я ведь представляю, в какое дело вы меня втягиваете.
— О чем вы говорите? — вкрадчиво проговорил Очковая Змея. — Не понимаю.
— Зато я понимаю! — резко перебил его Воронцов. Впервые он позволял себе разговаривать со своими необычными работодателями в таких резких тонах. — Я не соглашусь на это! Ни за что!
— И напрасно.
Голос Фирсова был абсолютно спокоен, в нем не билось ни единой нервной нотки, но что-то присутствовало в его нарочито сглаженных интонациях, что заставило сердце Сережи на мгновение сдавленно замереть в груди, а потом забиться часто-часто.
— Вы мне угрожаете? — тихо спросил он.
— Мы никому не угрожаем. Мы предупреждаем. А вы отдаете себе отчет в том, что произойдет, если Вишневский узнает, что пропал его племянник? Его спецы перевернут весь город и раскопают всю эту историю. Там работают такие зубры… бывшие офицеры ГРУ и ФСБ, армейского спецназа и элитных подразделений МВД. Им поднять всю эту историю — все равно что экскаватору выкопать могилу. Разок-другой копнул — и готово. И тогда я не позавидую никому, до кого они доберутся. Вы будете одним из первым. — Лицо Фирсова на мгновение осветилось жестокой улыбкой. — Я не преувеличиваю. Потому что я один из них. И не худший. Я допустил прокол, и теперь должен исправить его. И каждый, кто не хочет способствовать мне в этом, мягко говоря, будет подкорректирован в своем поведении. Вот так, уважаемый.
Алексей коротко взглянул на сжавшегося Сережу и договорил уже совсем миролюбиво:
— Но ведь ты умный парень. Поэтому все будет хорошо. Правда?
Сережа конвульсивно дернул плечом. В этот момент в комнате бесшумно появилась Лена, которая до того мирно спала в соседней комнате. Она встала в дверях таким образом, что была отгорожена шкафом от своего мужа Фирсова и от Романова, и только Сережа мог ее видеть. Она начала что-то показывать Воронцову знаками — торопливо, встревоженно. По всей видимости, она слышала, о чем говорят мужчины.
Сережа неловко кашлянул, а потом произнес:
— Мне это… выйти надо.
Фирсов кивнул, а Романов распустил игравшие желваками угловатые темные скулы и проронил:
— Да, конечно.
Сережа встал и пошел к Лене, а вслед ему метнулся негромкий и почти неразличимый быстрый говорок Фирсова:
— Никуда не денется, ключ у меня в кармане.
Сережа вошел в ванную комнату, куда, по идее, он и отпрашивался. Лена молча зашла туда вслед за ним и произнесла:
— Они предлагают тебе ехать в Москву?
— Да.
— А ты?
— А я пока что не соглашаюсь.
— Почему? Боишься?
Сергей хотел метнуть ей в глаза горячий взволнованный взгляд, но почему-то даже не повернул в ее сторону головы. Его неожиданно спеленала холодная, истовая злоба. Холодная ярость. Почти ненависть ко всем этим Фирсовым и Романовым, которые однажды поймали его на непростительной глупости и теперь возомнили, что могут манипулировать им, Сергеем Воронцовым, как им вздумается.
— Почему? — переспросила Лена.
Он заставил себя посмотреть на нее. Верно, вот так же он смотрел на Лену два с небольшим года назад, когда они были вместе. Нет… не так. Тогда все было иначе. А сейчас все по-другому. Да, по-другому. И кто бы знал, кто бы знал…
— Я не знаю, Сережа, как ты хочешь поступить, — тихо проговорила она, — но мне почему-то страшно за тебя. Может, не надо?
— Ехать в Москву? Изображать из себя Аскольда?
— Да. Они, конечно, предложили тебе деньги, но ведь ты не понимаешь, на какую опасную игру соглашаешься.
— А ты понимаешь? — эхом откликнул Сергей.
— Я — тоже.
— А кто? Кто понимает? — с неведомым ожесточением спросил он.
Ее плечи тронула как будто бы легкая судорога.
— Ну кто… Алексей, мой муж, наверно. Романов еще. Не надо… не надо, — с запоздалой распахнутой искренностью вырвалось у нее, но Сережа, на которого имя Фирсова подействовало как государственный флаг Советского Союза на быка, уже упрямо сжал губы и произнес:
— Значит, опасно, говоришь? Опасно? Ну что ж… не все ж мне киснуть в этой глуши. А там мне хоть будут платить реальные деньги. Пора прекращать быть Нищиным! Понимаешь, нет? — И, после паузы, смоченной выступившим на лбу потом, добавил. — Ведь перестала же ты быть Солодовой…
— Сережа… — начала было Лена, но Воронцов уже выскочил из туалета и вошел в комнату, где сидели Фирсов и Романов.
Они разом повернули к нему головы.
— Я согласен, — коротко выговорил Сережа.
…В четверть седьмого утра он со всей группой вылетел в Москву. Из заказанных двадцати билетов не потребовалось три.
Из троих отсутствующих первым был настройщик аппаратуры Василий Рукавицын, а двое других — Мишка-Гриль и его телохранитель Толян.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ПУТЕШЕСТВИЕ В МОСКВУ НАЧИНАЕТСЯ: ПРИНЦ И МЫСКИН В БОГОРОДИЦКЕ
* * *
— И мертвы-ы-ый адмирал сойдет со стен к свечам… и пустотой зеркал наполнит свой бока-ал… и в гробовой тиши провозгласи-ит он то-ост… за упокой души-и, за вечную любо-о-овь… Я не забуду о тебе никогда-а-а, никогда-а… с тобою буду до конца-а, до конца-а, до конца-а-а!!Прежде чем исполнять вокальные партии Вадима Самойлова, Принц и Мыскин прошли через очередные приключения, навязанные им новым образом жизни. Во-первых, Мыскин пытался угнать еще одну машину, но это окончилось позорным фиаско: из соседнего дома выскочил ее хозяин и опрометью бросился к Аскольду и Мыскину.
Те воровато прыснули наутек. Правда, Аскольд попытался было горделиво выкатить грудь и сообщить провинциальному автовлюбителю, что он — Аскольд и племянник олигарха Вишневского, что тот не посмеет поднять руку на столь сиятельную особу, но его — к счастью для незадачливого «князька» — увлек за собой Мыскин, который не питал особых иллюзий в отношении владельца машины.
Денег у них не было вообще. Правда, Аскольд объявил, что у него должны быть кредитные карточки «Виза Голд», на которых оставалось что-то около жалкой «десятки» в тысячах баксов, и начал шарить по карманам, но быстро оставил это бесполезное занятие, продиктованное скорее привычкой постоянно находить в своих карманах то, что требуется.
К счастью, им снова повезло (хотя стоит ли называть это везением в свете последующих событий — это еще вопрос). Они наткнули на брошенную ночью машину Гришки Нищина, на которую с тех пор никто не покусился. Они переглянулись и — сели в нее.
…Выезд из города прошел удачно. Им даже удалось стянуть ящик пива у оптового торговца на обочине дороги, да так ловко, что тот и не заметил. К сотому километру трассы Алик и Аскольд уже почти выпили незаконно экспроприированную ударную порцию напитка и теперь дружно горланили вышеприведенную композицию Вадима Самойлова из «Агаты Кристи» с саунд-трека из «Брата-2». Разумеется, в машине Гришки не было и намека на аудиосистему, и потому приходилось наслаждаться собственными вокальными данными. У Аскольда они были весьма приличными — как уж упоминалось раньше, это даже как-то даже несолидно для звезды нашей безголосой эстрады, — а вот об Алике Мыскине этого сказать было нельзя. Голос у него отсутствовал начисто, слух также был в эмбриональном состоянии.
Таким вот веселым манером нежданно-негаданно сложившийся дуэт одолевал километры, и Аскольд по мере приближения к столице становился все более истерически-весел.
Так шло до тех пор, пока они не проехали примерно двести пятьдесят километров от начальной точки путешествия и не въехали, поднимая тучи пыли, в город со смиренным елейным названием Богородицк.
Здесь у них кончился бензин. Этого рано или поздно следовало ожидать, и еще счастье, что он кончился именно в городе, пусть даже с таким добропорядочным названием, а не на пустынной трассе. Хотя при нынешнем развитии сети АЗС — автозаправочных станций — это не так страшно. Были бы деньги.
А вот с этим у Аскольда и Мыскина как раз было не фонтан. Пьяный Алик, вжившись в роль автоугонщика, предложил было взять бензин вместе с резервуаром, в который его заливают, т. е. вместе с бензобаком, а бензобак, разумеется, вместе с машиной. Проще говоря, он предлагал бросить нищинскую «копейку», тем более что она, по всей видимости, уже была сообщена в розыск, и угнать еще один автомобиль.
Но с этим в Богородицке как раз была проблема. Где ни стояла хотя бы самая захудалая «тачка», везде поблизости маячило злобное рыло ее хозяина, который выглядывал свое детище на колесах с таким тщанием, словно это был по меньшей мере джип «Опель фронтера» или «Мицубиси паджеро».
Между тем самой приличной моделью, которую удалось разглядеть Александру в Богородицке, была раздолбанная БМВ на трех колесах. Четвертое же колесо мирно лежало на обочине, а рядом с ним, под днищем машины, лежал сам счастливый автовладелец в драных пузырящихся трико и копошился в чреве своего драгоценного автомобиля.
— Ну что, Алик, — сказал по этому поводу Аскольд, когда заглохшая «копейка» наконец остановилась на обочине пыльной раздолбанной дороги, — есть у меня одна мысль. И у бомонда могут быть мысли, правда?
— И что за мысль?
— Нам нужны деньги, так? Так. Не меньше чем рублей триста-четыреста. Хотя, с другой стороны — зачем нам деньги, а?
Мыскин недоуменно уставился на него и даже икнул — вероятно, от пива.
— В этом и состоит твоя гениальная мысль — зачем нам деньги? Вообще-то хотелось бы доехать до твоей Москвы, — сардонически сказал он. — А за бесплатно разве что на хрене скакать…
— Пошлая вещь, — по-бендеровски отозвался тот, — буржуазная меркантильность и утилитаризм. Зачем покупать, если можно взять, где плохо лежит?
— А-а… ты тоже страдаешь клептоманией? Ну, я же говорил, что надо отжать еще одно «авто».
— Зачем так жестоко? М-м-м… ты видишь машину во-о-он на том пустыре? Ты вот что, Алик… умеешь бензин откачивать из бензобака?
— Уметь-то умею. А-а… ну попробую.
Алик вышел из машины с увесистой монтировкой, которую он обнаружил под сиденьем, и, подойдя к багажнику нищинской машины, двумя ловкими движениями вскрыл его и окинул его содержимое пристальным взглядом.
— В общем, так, — проговорил он, выуживая оттуда длинный резиновый шланг и канистру с водой.
Воду он тут же вылил прямо на асфальт, окатив при этом какую-то анемичного вида толстенную старуху с перекормленной кривоногой таксой, выражением на жирной морде крайне смахивающей на свою хозяйку.
Старуха подпрыгнула на слоноподобных ногах и заорала:
— Да что же это за хулиганье такое, твою мать? Среди бела дня…
— Заткнись, жирная каракатица, — равнодушно ответствовал Аскольд, глядя на манипуляции Алика Иваныча, — тебе полезно немножко сало отмыть с жопы, плешивая клюшка. Или в контрабас зарядить, курка-матка?
Старуха разразилась потоком брани. Такса подняла ногу, но внезапно привела ее в исходную позицию и с мерзким воем рванула по тротуару, волоча за собой отчаянно сквернословящую почтенную даму.
— Ну вот. Предназначенное расставанье обещает встречу впереди, — поэтически откомментировал Аскольд, а потом повернулся к Алику. — Значит, так: пока ты тут экспроприируешь бензинчик, я пока что наведаюсь вон в тот милый магазинчик.
— Магазинчик? — Алик Иваныч посмотрел в сторону большого и, очевидно, недавно выстроенного белого торгового павильона, которыми повсеместно заменяли допотопные «перестроечные» коммерческие ларьки еще года два назад. — У тебя же денег нет. Пока что.
— Зато у них есть, — загадочно ухмыльнулся Андрюша Вишневский. — Ну ладно… встретимся через десять минут у нашей колымаги.
Все получилось именно так, как и рассчитывал оказавшийся ловким вором и прожженным мошенником кумир тинейджеров: через десять минут они встретились у своей честно угнанной «копейки» и похвастались успехами.
— Литров десять отжал, — заявил Алик Мыскин, ставя у заднего колеса полную канистру. — Весь бак мужику под ноль вычистил. А твои успехи как?
— Недурно.
И Аскольд отточенным движением циркового фокусника выхватил из заднего кармана своих пижамовидных вытертых джинсов — тех самых, в которых он проснулся в квартире дедушки Воронцова — пачку десяти — и пятидесятирублевых купюр, а другой побренчал монетами в левом боковом кармане.
— А-а, — протянул Алик, — маленькая пантомима со счастливым финалом по статье УК РФ такой-то: мелкая кража. Как провел дело?
— Элементарно. Наши торговцы имеют обыкновение держать кассу открытой, — сказал Аскольд, в то время как Алик Мыскин начал заливать незаконно присвоенный бензин в бензобак машины, — надеются на свою ушлость… типа все видят. Я и подумал: а почему мне, собственно, не позаимствовать оттуда денег в трудную для державы минуту? Особенно в какой-то жалкой торговой точке, которую можно купить с потрохами за ничтожную долю месячных доходов моего дядюшки. Правильно я мыслю?
— Ну да, — с кривой усмешкой сказал Александр. — Садись в машину, поедем…
Аскольд продолжил уже в салоне:
— Так вот, я и говорю той кукушке, что там сидела и злобно на меня косилась: а что, мадам, вон то вино за сто восемьдесят рублей — оно у вас включает одиннадцать процентов алкоголя или оно, упаси Боже, крепленое? Вежливо так говорю, я уже лет шесть ни с кем так вежливо не разговаривал с того случая, когда в колледже я предложил преподу присесть, а стул под ним взорвался. Он мне накануне закрысил курсовую… ну, я ему и сбацал чернобыльскую аварию в одной отдельно взятой жопе.
— Ты учился в Америке, небось?
— Да нет, в Москве. Хотя дядя с папашей хотели меня пристроить куда-нибудь в Гарвард: дескать, такой здоровый оболтус, а ни хрена не знает и не умеет. Ну и дальше про ларек: эта шалава, которая там за продавщицу, торкнулась в мою сторону, аки глухой тетерев, а потом подставила стул и полезла за этим вином на самую верхнюю полку, чтобы, значит, узнать, сколько там градусов. А я тем временем кассу вычистил… Копперфилд удавился бы собственными пейсами, увидь он мою денежную реформу… и говорю так вежливо, аж в боку закололо: ну что, сколько процентов спирта на-гора выдали доблестные североосетинские виноделы? Она свою харю поворачивает и говорит: одиннадцать, совершенно верно. А я говорю: ах, какая незадача, а я думал, что оно безалкогольное… я же за рулем. И пока она свои зенки растормаживала, я уже поворот оверштаг — и полный адью. И ручками так на прощание сделал, как я своим гребаным поклонничкам махаю, когда ухожу со сцены.
— А воровать кто тебя учил? — смеясь, спросил Алик Мыскин, размазывая грязь по потному лбу еще более грязным пальцем.
— Ну-у-у, — обиженно протянул Аскольд, — полегче на поворотах. Воровать?! Да это разве воровать? Да я уже ничего не ворую с тех пор, когда проездом в Питере в каком-то клубе напился, кокса обдолбался и обчистил «Руки вверх»… которые там Потехин и Жуков… знаешь, да?
— Это клип такой… с голыми телками… где там еще «где взяла такие ножки», сиськи и жопу? — припомнил знаток русской эстрады Александр Иванович Мыскин.
— Да, что-то в этом роде.
— Ладно, оставим душеспасительные покаяния. Почапали на заправку. Но если там какая-нибудь драная очередь, я им устрою «Галлину бланку буль-буль»!!
Аскольд засмеялся:
— Это типа как в светском анекдоте: идет Ростропович и песенку напевает: «Галлина бланка буль-буль, буль-буль!». Встречает его… ну, там какой-нибудь пианист Женя Кисин и грит: «Что, Мстислав Леопольдович, супчику покушали?» — «Да нет… просто моя грымза в блондинку перекрасилась, ну, я ее и утопил на хер!!»
— А в чем смысл? — недоуменно спросил Алик.
— А в том, болван, что жена Ростроповича — Галина Вишневская, моя однофамилица, кстати. Имя — Галина, блондинка… по-итальянски, что ли — Бланка… вот тебе и буль-буль!
— А-а-а… хо-хо-хо!!
И Мыскин дал по газам. Они поехали искать заправку.
* * *
Самые нехорошие подозрения Алика, к несчастью, оправдались. У едва ли не единственной на весь городок функционирущей автозаправки собралась здоровенная очередь автолюбителей, жаждущих заправиться. Алик громко выругался и тут же порекомендовал «звезде» сбегать за «заправкой» в ближайший ларек, а сам пристроился в конец очереди.— Ладно… давай иди за бухлом, — напутствовал он Аскольда. Тот в странной заторможенности глянул на Алика Иваныча, а потом провел ладонью по лбу и произнес:
— Интересно, а в этом городишке можно срастить, если не «кокс», то хотя бы «эйч»?
— Героин?
— Ага, — выдохнул Аскольд, и Мыскину хватило одного взгляда, чтобы понять: этот парень очень хочет «шмыгнуться». То бишь пустить себе в ноздрю или по вене какую-нибудь отраву.
…Он вернулся через полчаса, и Алику снова хватило только одного взгляда, чтобы понять: и в городке с милым сердцу названием Богородицк можно найти наркотики, причем даже человеку, который попал в город впервые. На лице Аскольда блуждала бессмысленная улыбка, а взгляд широко распахнутых мутных глаз с точечными зрачками был неуловим и туманен.
Мегастар принес с собой пакет, набитый едой, пивом и водкой. Водка предназначалась Мыскину, пиво намеревался потягивать и сам Аскольд. Да и поесть не мешало бы.
К исходу часа путешествующему дуэту стало совсем весело. На причину этой веселости ясно указывала куча опустошенных бутылок из-под пива и одной водки, честь опорожнения которой взял на себя Алик. Аскольд же высовывался из окна и бессмысленно орал оторопевшим соседям по бензиновой очереди:
— Скорый поезд Нагасаки — Лондон — Чикаго прибывает на третью платформу… КПСС! Гражданин Воробьев, просим не испражняться на рельсы! Положение угнетенных нацменьшинств в Республике Зимбабве и острове Папуа — Новая Гвинея требует немедленного введения урр… уроков закона Божьего… Леди Винтеррр-ым-м-м. У моей милашки в-в жопе рразоррвалась клизьма… пррризрак бродит по Европе… призрак коммунизьма!!
Автолюбители начали проявлять признаки возмущения и закипать, как плохо заваренный старый самовар.
Мыскин же вышел из машины и начал кропить из бутылки «Старого мельника» капот стоящей за ними красной «Нивы», водитель которой особенно возмущался.
— Да ты что ж это творишь, сука? — крикнул в окно водитель.
— Раз упал метеорит, — доверительно сообщил ему Мыскин, пошатнувшись и пнув для удержания равновесия колесо «своей» машины, — а под ним еврей лежит. Это что же за напасть — негде камушку упасть!!
К тому времени почти подошла их очередь. Осталась буквально одна машина, и Алик Иваныч, бормоча под нос веселую разноязычную непотребщину и одновременно уверяя Аскольда, что на выборах в Госдуму лично он, полноправный член российского электората Мыскин А. И., никогда не голосовал и не будет голосовать за гражданина Вишневского Р. А., уже начал отворачивать крышку бензобака. Потом он передал эту миссию Аскольду, а сам помчался платить за бензин.
И тут началось подлинное веселье. В бензиновую очередь нагло въехал 320-ый «Мерседес» с питерскими номерами и затесался прямо в гущу машин — да так удачно, что тут же подошла его очередь заправляться. Аскольд, которого такая наглость просто-таки взбеленила, подскочил к лениво вылезшему из «Мерса» толстяку с оплывшей толстой мордой безнадежно заевшегося бульдога и рявкнул тому в самое ухо:
— Куда это ты прешь без очереди… ряха пуленепробиваемая? Ты, Suomi Finland perkele?!
— Не моя это тема — с педальными лохами банковаться в этой месиловке, — абсолютно невозмутимо ответил тот, и Аскольд ощутил на себе презрительный взгляд маленьких поросячьих глазок. Да, выглядел звезда эстрады не ахти. — Отойди от шланга, ты, синерылая тварь.
— Ах, вот как! — воскликнул Аскольд, и в глазах его сверкнули веселые злые искорки. — Ну ладно, падла!
— Ты что делать-то собрался? — встревоженно крикнул ему возвращающийся Алик.
— Увидишь!
И Аскольд с отчаянно горящими веселыми глазами сдал чуть-чуть назад, едва не ткнувшись в передний бампер уже пострадавшей от его идиотизма «Нивы» — а потом резко выжал газ. «Копейка» Гришки Нищина сорвалась с места, как выпущенный из пращи камень, а потом со скрежетом врезалась в багажник «Мерседеса».
Толстяк-хозяин подскочил на месте со шлангом в руке и бросился к безмятежно и пьяно улыбающемуся Мыскину, который выходил из машины, зажав в руке бутылку пива — последнюю, которая оставалась, — и на бегу заорал:
— Стоять, чмо!!
— Да я никуда и не бегу, — спокойно сказал Аскольд. В воздухе мелькнул мощный кулак возмущенного мерседесовладельца, но по странному стечению обстоятельств он разминулся с ухмыляющейся физией вышедшей в народ «звезды»; Принц резко рванул дверь «Жигулей» от себя, и толстяк с подбитой коленной чашечкой подпрыгнул на месте от боли, словно исполнял ритуальный каннибальский танец, и тут же получил мощный удар прямо в причинное место и, согнувшись, упал на теплый асфальт.
— Заправься, — сказал Андрюша, меланхолично подбирая с земли выроненный счастливым владельцем «Мерса» шланг и засовывая в перекошенный от боли рот толстяка. — Жалко, бензин еще не пустили. Как говорится, кушай яблочко, мой свет, благодарствуй за обед.
Мыскин выпучил на Аскольда глаза, а потом захохотал.