Страница:
Роман Арсеньевич тоже молчал, поглаживая небритый подбородок и сверля непутевого племянника холодным немигающим взглядом.
— Это как?… — наконец пролепетал Аскольд. — Ты? Но ведь… я не понимаю… ты же сам мне…
— Разумеется, это была только имитация, — сказал Вишневский. — Если бы я хотел устранить тебя на самом деле, я бы прибег к помощи более профессиональных людей, чем этот Курицын, который, кроме балетной школы и службы в морском спецназе — таким оригинальным сочетанием жизненных уроков, — ничем не примечателен. Конечно, у него есть фальшивое удостоверение ФСО, но это так, бутафория. Помогли все эти забавные истории с двойниками. Адамов сам инструктировал, как следует с тобой поступить.
— Но зачем?…
— Чтобы показать тебе, Андрюша, как опасна профессия, которую ты — по недоразумению — избрал. Конечно, у нее есть свои плюсы — популярность и т. д. Но ведь это далеко не все, и упомянутый мной плюс легко превращается в минус. А в руках моих врагов, которым выгодно звонить, что племянник Романа Вишневского — скандалист, наркоман, психопат и педераст, этот плюс может стать страшным оружием. К тому же, — Роман Арсеньевич постучал пальцем по столу, на тебе мокруха. Я знаю. Поверь, Андрей, я хочу выпроводить тебя из страны, потому что здесь ты плохо кончишь. Вернее — кончат тебя. Уезжай.
— Но ты же испортил мне всю гастроль… — сказал Адриан, а потом улыбнулся чему-то своему…
— Конечно. Если бы я был таким мерзким тираном, каким ты, откровенно говоря, меня и считаешь, то я мог бы легко блокировать всю твою, с позволения сказать, творческую деятельность. Но я этого не делаю. Я просто прошу: уезжай на время из России. Жить здесь тихо и смирно ты не можешь, твоя обдолбанная наркотой или просто пьяная физиономия не сходит с газетных полос и не выветривается из журналов, ты то и дело влипаешь в конфликты с серьезным людьми, которых оскорбляешь умышленно ли, по недоумию, или просто так, из запоздалого молодечества. А я на этом несу большие убытки и, что гораздо хуже, ты компрометируешь меня.
— А если я не уеду?
— Я же вкратце продемонстрировал, на что я могу пойти. Курицын — это ребенок по сравнению с теми кадрами, которыми располагает Адамов. Не дразни меня… племянник. Последнее слово прозвучало особенно весомо — очевидно потому, что было произнесено с некоторым усилием. Аскольд постучал кулаком по колену непрерывно дергающейся левой ноги: он был сильно бледен и откровенно нервничал.
Потом поднял на олигарха глаза и сказал:
— И все-таки в твоем поступке есть положительная сторона: ты натолкнул меня на одну блестящую идею. Еще до того, как я поехал на гастроли.
— Это что же за идея?
— А про это я скажу тебе перед самым уходом.
Вишневский пригладил лысеющую голову и сказал:
— Кстати, я наслышан о твоих долгах. Сколько тебе нужно денег, чтобы ты покинул Россию?
— Вообще-то все твое состояние, — серьезно ответил Адриан. — Во сколько определил его «Форбс»? В два с половиной миллиарда долларов, а, дядя Рома?
— В два, — ответил Роман Арсеньевич. — Причем не исключено, что американцы несколько погорячились. А сейчас я готов предоставить тебе, скажем, пятьдесят тысяч, но чтобы завтра тебя не было в Москве.
— Двести, — холодно сказал Аскольд, — и меня не будет уже сегодня.
— Я не намерен с тобой торговаться, — не повышая голоса, произнес Вишневский-старший. — Максимум, на что ты можешь рассчитывать, это семьдесят пять… хорошо, сто тысяч «гринов». Договорились?
— Ладно, — каким-то странным голосом проговорил Адриан. — Только не трудись выписывать чек. Я приму только наличными. Кэш, как говорят у них, где этим кэшем никогда не платят.
— Ты хочешь сказать, что…
— Я хочу сказать, что в стену этого кабинета вмурован сейф, а в нем наверняка найдется не одна сотня. Я хорошо тебя знаю.
Роман Арсеньевич положил на стол ручку, которой он уже хотел было выписывать чек на предъявителя, и упер в племянника тяжелый каменный взгляд.
— Будь по-твоему, — наконец сказал он. — Ты получишь всю сумму наличными. Кроме того, сейчас же подготовят самолет, чтобы доставить тебя в любую точку земного шара. Скажи, куда именно.
— Согласен, — сказал Аскольд, приближаясь к столу племянника и подбирая с его поверхности ручку, — Хорошая ручка. Небось «десятку» стоит, а, дядя Рома? Мне такие не по карману.
— Как кокаин на девять тысяч шестьсот долларов, так по карману, а хорошее перо — так дорого, — невозмутимо произнес Вишневский.
— Ты хорошо информирован.
— Разумеется. Тот, кто владеет информацией, владеет миром. Пошлая вещь, а верная. Так куда ты направишься?
— Ну, например, в Барселону. Как раз на матч «Барселона» — «Реал Мадрид» попаду.
Вишневский снял трубку и ровным голосом произнес:
— Виктор Семенович? Да, я. Немедленно подготовьте к вылету мой самолет. Пусть там распорядятся.
— А теперь бабки, брателло, — неподражаемым вульгарным тоном произнес Аскольд. — И у нас снова воцарится трогательная семейная идиллия.
Роман Арсеньевич смерил племянника холодным взглядом, потом повернулся с стене, в которую действительно — совершенно незаметно для стороннего наблюдателя — был вмонтирован сейф производства солидной швейцарской фирмы. Открыл первую, резного дерева дверь панели, скрывающей мощную металлическую дверцу, набрал двойной шестизначный код и слово-ключ, поколдовал и наконец плавно отворил сейф.
— Здесь сто тысячедолларовых банкнот, — сказал олигарх, протягивая Аскольду запечатанную пачку крупных долларовых купюр. — Можешь не пересчитывать — все проверено в моем банке.
— Ну, в этом плане я тебе полностью доверяю, — нарочито равнодушно отозвался Аскольду, укладывая деньги во внутренний карман пиджака.
— Вот и прекрасно. Тебе позвонят и скажут, когда твой самолет. Ну, теперь все. Надеюсь, до нескорого свидания?
— Конечно, — сказал Принц. — Ну что ж, за мой retirez ты заплатил. А сколько ты заплатишь за это.
С этими словами он вынул из пиджака сложенный вчетверо лист и бросил на стол Романа Арсеньевича:
— Вот это!
— Что это такое? — хмуро спросил олигарх, осторожно взяв бумагу за уголок.
— А ты посмотри!
Роман Арсеньевич развернул бумажку и начал читать. Очки медленно сползали с его переносицы. Лицо олигарха потемнело, он поднял на племянника мутный взгляд и спросил:
— Откуда у тебя эта дрянь?
— Оттуда! — с вызовом ответил Аскольд. — Прямо из стола главы президентской администрации Половцева. Правда, когда все это произошло, он еще не был в администрации.
— И ты этому веришь? — быстро спросил Роман Арсеньевич. — Веришь тому, что я заказал твою мать, мою родную сестру?
— А почему бы нет, если из-за нее мог рухнуть весь твой бизнес?
Олигарх покачал головой и заговорил:
— Половцев — продажный и страшный человек. Он ничего просто так не делает. И эту фальшивку он подсунул тебе для того, чтобы как-то использовать тебя в своих целях. Верно, он подкапывается под меня и…
— Верно. Под тебя, — перебил его Аскольд.
Он все еще крутил между пальцами дядину ручку. Но, произнеся эти слова, он положил ее на стол и после короткой, но весьма напряженной паузы произнес:
— У меня тоже есть ручка. Та, которая мне по карману. — И он вынул ее из кармана. — Правда, ничего?
— Ничего, — холодно отозвался Роман Арсеньевич, не понимая, какое отношение может иметь ручка к предыдущей теме разговора. — Но это к чему?
— Да так. Почти ни к чему. Совсем чуть-чуть. Просто ты не видел, как она работает.
С этими словами Аскольд резко нажал на ручке кнопочку, в воздухе словно тонко пропел комар, и Роман Арсеньевич рывком оторвал руки от поверхности стола и поднес их к горлу. В котором — в сантиметре от адамова яблока, среди модных рыжеватых щетинок, в самой сонной артерии — торчала еле заметная тоненькая иголочка.
Роман Арсеньевич Вишневский захрипел и попятился, бессмысленно глядя на племянника налившимися кровью мутными глазами. А потом упал — неожиданно и страшно, не так, как падают живые люди — а плашмя, всем телом, как подрубленное бензопилой дерево.
— Да, теперь действительно до нескорого свидания, — задумчиво проговорил Аскольд, словно он только что посадил на поезд Москва-Сочи наскучившего ему приятеля, а не убил человека.
К тому же собственного родного дядю. Он обошел стол кругом, спокойно переступив при этом через труп Романа Арсеньевича, и выдвинул нижний ящик. Там он нашел ключ от кабинета. Аскольд в самом деле очень хорошо знал привычки своего родственника.
— А идея состояла в том, что вовсе не я убил господина Вишневского Эр А. Совершенно другой человек… — пробормотал он и машинально взглянул на огромные настенные часы. Четверть десятого. — Совершенно другой человек, подменяющий меня… двойник.
И он крупными шагами вышел из кабинета, закрыл его, а ключ бросил в кадку с пальмой, стоявшую неподалеку от входа в кабинет хозяина дома.
На лестнице Аскольд встретил начальника охраны своего дяди — Адамова. Тот подозрительно покосился на безмятежное лицо Аскольда с плавающими зрачками в красноватых припухлых — от излюбленного кокаина — глазах, и быстро спросил:
— Ну что, поговорили?
— Поговорили, — мрачно ответил Аскольд. — Только я не советую в ближайшее время посещать господина Вишневского в его кабинетном уединении. У него сейчас очень плохое настроение.
Адамов смерил пронизывающим взглядом сумрачное лицо племянника олигарха и подумал, что, вероятно, так оно и есть…
Самой дешевой, мерзкой и сивушной, какая только имеется в продаже.
Выпив залпом первые сто граммов, Аскольд вынул из кармана сотовый телефон и набрал номер. Продавщица равнодушно воззрилась на человека, который только что заказал отвратительное пойло, которое пьют только бомжи, а теперь стал говорить по мобильнику очень дорогой модификации. Чудак какой-то.
— Да, это я, — сказал Аскольд. — Все сделано.
— Ну что ж, — через несколько секунд молчания откликнулись на том конце, — приму к сведению. А где ты в данный момент?
Аскольд пояснил, где он находится.
— Да ну, — удивился абонент, — что это тебя туда занесло?
— Вот так, — совершенно лишенным выражения голосом ответил убийца. — Захотелось. Я недолго. Все-таки не каждый день…
Он хотел сказать: не каждый день убиваешь родного дядю, но, к счастью, сдержался.
— Вот и превосходно. Вот и превосходно, — прервал его собеседник. — Ну ладно, отбой.
Андрей выпил еще и, набрав другой номер, сказал:
— Але, Алик? Алик, как ты смотришь на то, чтобы сегодня… нажраться в дробадан?
— А то! — бодро раскатился в трубке голос Александра Мыскина. — Запросто!
— Вот и превосходно, — выдохнул Аскольд.
Прямо как тот человек, которому он сказал о том, что «отработал» своего родного дядю.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. КРОВЬ НА АСФАЛЬТЕ
— Это р-радует, — отозвался Сережа, которому решительно не хотелось выходить из приятного оцепенения, и, по всей видимости, его не интересовало, куда направляется везущая его машина и что же, собственно, будет дальше. — А что мы щас будем делать, а?
— А что делать? Премию ты получил? Получил. Теперь так: Эйхман сказал, что нужно отвезти тебя в клуб… — Фирсов произнес название заведения, — типа сегодня там ты должен выступать. День рождения там у кого-то из твоих коллег по музыкальному цеху, вот что. Этого, как его… нет, не помню…
— А-а, — протянул Сергей. — Вас понял, товарищ генерал. Поехали. Авось там-то ваш пресловутый киллер, от ко-то-ро-го вы так шиифруетесь, меня не срисует… меня…
Фирсов свирепо покосился на Сережу и, наклонившись к самому его уху, прошептал:
— Обдолбался — веди себя прилично… А если ты еще раз будешь торкать мою жену, то хорошей жизни я тебе, откровенно говоря, вовсе не обещаю. Ладно, поехали, — скомандовал он водителю.
…По дороге «Мерседес» пару раз останавливался, Фирсов выходил из машины, оставляя Воронцова на попечение водителя и девушки Милы, а потом появляясь буквально через три минуты. Впрочем, Сергей не обращал на это никакого внимания: за несколько часов пребывания в столице он еще не приходил в ту кондицию, чтобы адекватно оценивать окружающую действительность.
К сияющему огнями ночному клубу, в котором должно было проходить все действо, Сережа Воронцов подкатил уже сладко спящим и даже что-то нежно бормочущим во сне. Фирсов грубо разрушил его покой толчком в бок и словами:
— Труба зовет!
— Кто ска-зал, что у Кутузова не было одного глаза? — пробормотал Сережа, двигаясь к двери. — У К-кутузова был один глаз-з-з!!
Когда он, пошатываясь, вышел из машины, его — совершенно неожиданно — атаковала целая армия поклонниц, жаждущих хотя бы мимолетного общения с кумиром, ну и, разумеется, автографа на память. Воронцов попытался было продраться сквозь них, но не тут-то было — его зажали в таких тисках, что он почувствовал, как его псевдо-«звездная» душа улетучивается через черный ход. Тогда он безнадежно вздохнул и принял из рук первой попавшейся злобной фанатки плакат со своим изображением и маркер, который тут же выпал из его дрогнувших пальцев.
— Не беда, — весело сказал Фирсов, возникший за его спиной, и протянул ему ручку с позолоченным пером, — держи крепче, не роняй.
Сережа подозрительно покосился на преувеличенно бодро ухмыляющегося Алексея, намалевал какие-то неразборчивые каракули на нескольких плакатах, дисках и аудиокассетах, а потом с помощью подскочившей охраны ночного клуба разорвал блокадное кольцо и на пороге заведения попытался было всучить одолженную ручку обратно, но Фирсов только широко улыбнулся и сказал:
— Да оставь ты ее себе. На память.
…Если бы Сережа только мог представить, какая это будет память.
В клубе тем временем уже началось веселое времяпрепровождение. Все поздравляли именинника, известного певца, чьего имени Сергей упорно не мог вспомнить.
Тем не менее он бодро подкатил к нему, сказал несколько малозначащих развязных слов поздравления, а потом, вспомнив манеру поведения настоящего Аскольда и решив быть ближе к оригиналу, смачно чмокнул размалеванного деятеля попс-культуры прямо в губы. После этого он уселся за столик рядом со своей землячкой — тоже из провинции — известной певичкой Аленой Аллиной и начал нести такую несусветную чушь, что спутник этой самой Аллиной (кажется, по совместительству ее продюсер и муж) позвонил по мобильнику Борис Борисычу Эйхману — который, кстати, был буквально в десяти шагах — и попросил унять расходившегося «Аскольда».
Эйхман не успел сделать этого, потому что в этот момент ему позвонил еще кто-то, и он стал слушать с все более вытягивающимся лицом, а потом изумленно посмотрел на Сережу Воронцова и как-то бочком-бочком начал пробираться к выходу из клуба. За ним следовал его телохранитель.
Сережа тем временем потерял чувство меры совершенно. Он вел себя так, словно ему объявили, что завтра утром он умрет, и потому в последний оставшийся ему вечер стоит оттянуться по полной программе. Нет смысле пересказывать все эти безобразия, стоит только подвести им итог: Фирсов подобрал Воронцова буквально из-под стола и с помощью охранника и Романова довел до машины и усадил в салон.
Сережа размахивал руками и время от времени бормотал почему-то с грузинским акцентом:
— Шалико… пасматры, какой странни этот русски язик… Настя по-русски — прастытутка, а нэнастя — плохая погода…
Собирался ночной дождь.
— Куда мы едем? — наконец выдавил он.
— В Шереметьево-II, — коротко ответил Фирсов.
— Защщем ета?
— Ты летишь в Барселону.
— В Бар-се-лон-ну? — Сережа растерянно потер кулаками глаза и уставился на невозмутимого Алексея. — Это что… шутка такая?
— Нет, это такая столица Каталонии. Провинции в Испании.
Этот ответ так придавил пьяного Сережу Воронцова своей краткостью и новизной, что он замолчал и продолжал молчать до самого аэропорта, оцепенело уставив взгляд в широченную спину своего личного водителя. Потом вынул из холодильника бутылку пива и начал пить из нее с таким видом, с каким сапная лошадь хлебала бы холодный авиационный керосин.
— И все-таки я не совсем понимаю, — вполголоса сказал Романов, — такими экстренными темпами его не стали бы отправлять за границу. Может быть, Вишневский что-то узнал? Как ты думаешь, Алекс?
— Может быть, — следовал индифферентный ответ.
Вдруг невозмутимое лицо Фирсова дрогнуло, и он легонько толкнул в спину водителя, кивнув на темную машину, следующую метрах в ста за ними и соответственно отражающуюся в зеркалах заднего вида:
— Эй, Диман, глянь-ка, за нами, никак, хвост?
— Да не, Алексей Иваныч, померещилось тебе, — отмахнулся тот. — Вам, гэбэшникам бывшим, вечно что-то подозрительное мерещится.
— И это?!
Из-за поворота на углу массивного сталинского дома — буквально в пятидесяти метрах от «Мерса», на которой ехали Сережа Воронцов и сотоварищи — вылетела длинная черная машина и резко затормозила.
Она еще не прекратила движения, а дверцы ее по обе стороны салона распахнулись, и из них буквально вывалилось несколько темных, еле различимых в свете ночных придорожных фонарей фигурок. Они синхронно, как в цирке, исполнили кувырок через голову и, встав на одно колено — открыли беглый автоматный огонь!
С грохотом разлетелось лобовое стекло, и водитель Дмитрий, пораженный несколькими пулями, глухо застонал и выпустил руль — и машину угрожающе занесло в сторону. Сидевший рядом с ним Романов успел перехватить бесхозную «баранку» и вывернуть ее буквально в нескольких метрах от темной громады дома.
«Мерс» прогрохотал по бордюру тротуара и, развернувшись, остановилась посреди пустынной улицы.
— Ла-а-ажись!!! — заорал Фирсов и, схватив Сережу Воронцова, пригнул его к сиденью. Его рука успела нащупать что-то горячее и влажное, струящееся по шее Сергея.
Воронцова все-таки успели подстрелить, и один Бог ведал, сколь серьезно.
В этот момент долгое время следовавшая на некотором отдалении вишневая «десятка», которую Фирсов заподозрил в слежке, поравнялась с подбитым «Мерсом», притормозила… бесшумно опустились тонированные окна, и две очереди разнесли боковые окна Сережиной машины и прошли навылет через голову так и не успевшего пригнуться Романова.
Не издав ни звука, тот мешком осел на сиденье.
«Десятка» сорвалась с места и ушла во тьму ночных улиц вслед за первой машиной.
Фирсов выпрямился и начал тормошить Сережу:
— Ну же… ты, сердцеед! — быстро повторял он (вероятно, даже сейчас не мог забыть про свою жену и про то, прикаких обстоятельствах он, Алексей Фирсов, застал ее с Воронцовым), — Сдохнуть ты еще успеешь! Э-э-э, ты! М-м-м… что тут у него?…
…Пуля едва зацепила шею Воронцова, только порвав кожу, и прошла навылет, совсем чуть-чуть разминувшись с сонной артерией. Еще бы два-три сантиметра правее — и у него не было бы ни одного шанса выжить: он просто умер бы от потери крови.
— Кажется, живой. Это зря, — пробормотал Фирсов, а потом перегнулся через спинку переднего кресла и взглянул на Романова. Лицо того уже помертвело и приобрело тот восковой желтоватый оттенок, который беспощадно констатирует леталь ный исход.
Возле затылка темные волосы Романова слиплись в темный ржавый ком, на лоб свисала тяжело набухшая кровавая сосулька, а дальше, перечеркивая неподвижное лицо, через переносицу и угол рта, текла узкая темная струйка. Точно такая же выбегала из-под правого уха мистера Очковая Змея. Полуприкрытые глаза его с темными коричневатыми мешками уже остекленели и навсегда остановили бессмысленный взгляд свой на потолке салона.
— А вот ему уже точно ничего не поможет, — сказал Фирсов, словно докладывая вышестоящему начальству о последствиях этого ужасающего эксцесса.
Сережа Воронцов пошевелился и слабо простонал (по всей видимости, больше пострадав от алкоголя и кокаина, чем от пули), а потом сдавленно пробормотал несколько слов, которых Фирсов не сумел разобрать.
Но ему это и не требовалось…
Он вынул пистолет и приставил его к виску Сергея. Секунду поколебался и спрятал оружие.
— Нет… нельзя. Они могут вычислить по результатам баллистической экспертизы, что его убили вовсе не… — Он чутко прислушался к прерывистому дыханию Воронцова, бормотавшего какую-то чушь, а потом вынул из пиджака мобильный телефон и быстро набрал номер.
— Адамов слушает! — резко отозвался звучный мужской голос. — Говорите!
— Михаил Миронович, это Фирсов. Хорошо, что так удачно нашел вас, — быстро заговорил Алексей. — Срочно пришлите кого-нибудь на угол улиц… — И он назвал место происшествия.
— В чем дело?
— Нападение, Михаил Миронович. Расстреляли «Мерседес», в которой находились Аскольд… Андрей, плямянник Романа Арсеньевича, и Романов… а также шофер Дмитрий Степанов. Андрей ранен, Романов и Степанов — убиты.
— Аскольд?! — рявкнул в трубку Адамов. — Так он с тобой, что ли?
— Так точно.
— То-то его нет ни в аэропорту, ни на этом концерте в клубе! Самолет должен вылететь через три минуты, из-за него задерживают, а он, значит, благодушествует там с пулей в брюхе?
— В шее, — несколько озадаченно отозвался Фирсов. — Хотя нет… она прошла навылет, только немного… совсем чуть-чуть… зацепила.
— Хорошо, через десять минут буду лично. Держись, Фирсов! Отвечаешь за Аскольда головой.
Единственный уцелевший после нападения неизвестных — Фирсов — положил трубку во внутренний карман своего пиджака и вынул пистолет. Снял с предохранителя и, выйдя из машины примерно к тому месту, откуда стреляли, прицелился в четко прорисовывающуюся в окне голову Сережи Воронцова.
— Не может быть, чтобы Адамов до сих пор ничего не знал о шефе.
Он посмотрел по сторонам и, не увидев никого, перевел взгляд на Мерседес».
И широко разинул рот.
…Негромко хлопнул выстрел, и Фирсов, пошатнувшись, почувствовал… нет, не резкую боль, а то, как отвратительное, дурнотное состояние мгновенно разливается по всему его телу.
Оцепенелая серая тьма коварной паутиной выткалась перед его мутнеющими глазами, и все его огромное тело вздрогнуло и пошатнулось.
— Эт-та что такое?… — пробормотал несостоявшийся убийца. И, опустив глаза, он увидел, что на правом боку расплылось огромное кровавое пятно…
…Воронцов, шатаясь, вылез из машины и, с трудом приподняв крышку канализационного люка, бросил туда пистолет, из которого он стрелял. Пистолет, вытащенный им у водителя Димы. Он задвинул крышку люка обратно и, сделав несколько шагов, упал на асфальт и замер…
К тому времени, как на место происшествия подкатили «Мерседес» и серебристый джип «Гранд Чероки» с людьми из службы безопасности Романа Вишневского, Фирсов только что очнулся от кратковременного обморока, вызванного болевым шоком и потерей крови.
— Стоять! Ста-а…ять, сказал!! — прохрипел он вышедшим из машин темным личностям и навел на них пистолет. — Кто такие… не вижу!
— Убери пушку, Фирсов. Что же ты не сказал, что ты тоже ранен? Помогите ему, ребята, — прозвучал спокойный голос Адамова, и начальник «секьюрити» быстрыми шагами подошел к расстрелянному «Мерсу» и окинул ее пристальным взглядом. Потом открыл дверцу и взял уже холодную руку Романова.
— Н-да, — констатировал он. — Этот готов. Второй тоже. А где Андрей?
— А вон он, — сказал один из охранников. — Лежит около бордюра.
— Как он туда попал? Пополз, что ли? Поднимите его. Быстро, мать твою!!!
…Всякому человеку, знающему Михаила Мироновича Адамова достаточно долго, его поведение в эту ночь показалось бы неслыханно порывистым, взрывоопасным и вообще — крайне нетипичным для этого обладающего громадной выдержкой и стальными нервами сорокапятилетнего мужчины.
В его серых глазах метался бешеный огонек гнева, крепко сжатые тонкие губы сложились в опасную сардоническую складку и напряженно цедили каждое слово, словно боясь выпустить лишнее.
— Это как?… — наконец пролепетал Аскольд. — Ты? Но ведь… я не понимаю… ты же сам мне…
— Разумеется, это была только имитация, — сказал Вишневский. — Если бы я хотел устранить тебя на самом деле, я бы прибег к помощи более профессиональных людей, чем этот Курицын, который, кроме балетной школы и службы в морском спецназе — таким оригинальным сочетанием жизненных уроков, — ничем не примечателен. Конечно, у него есть фальшивое удостоверение ФСО, но это так, бутафория. Помогли все эти забавные истории с двойниками. Адамов сам инструктировал, как следует с тобой поступить.
— Но зачем?…
— Чтобы показать тебе, Андрюша, как опасна профессия, которую ты — по недоразумению — избрал. Конечно, у нее есть свои плюсы — популярность и т. д. Но ведь это далеко не все, и упомянутый мной плюс легко превращается в минус. А в руках моих врагов, которым выгодно звонить, что племянник Романа Вишневского — скандалист, наркоман, психопат и педераст, этот плюс может стать страшным оружием. К тому же, — Роман Арсеньевич постучал пальцем по столу, на тебе мокруха. Я знаю. Поверь, Андрей, я хочу выпроводить тебя из страны, потому что здесь ты плохо кончишь. Вернее — кончат тебя. Уезжай.
— Но ты же испортил мне всю гастроль… — сказал Адриан, а потом улыбнулся чему-то своему…
— Конечно. Если бы я был таким мерзким тираном, каким ты, откровенно говоря, меня и считаешь, то я мог бы легко блокировать всю твою, с позволения сказать, творческую деятельность. Но я этого не делаю. Я просто прошу: уезжай на время из России. Жить здесь тихо и смирно ты не можешь, твоя обдолбанная наркотой или просто пьяная физиономия не сходит с газетных полос и не выветривается из журналов, ты то и дело влипаешь в конфликты с серьезным людьми, которых оскорбляешь умышленно ли, по недоумию, или просто так, из запоздалого молодечества. А я на этом несу большие убытки и, что гораздо хуже, ты компрометируешь меня.
— А если я не уеду?
— Я же вкратце продемонстрировал, на что я могу пойти. Курицын — это ребенок по сравнению с теми кадрами, которыми располагает Адамов. Не дразни меня… племянник. Последнее слово прозвучало особенно весомо — очевидно потому, что было произнесено с некоторым усилием. Аскольд постучал кулаком по колену непрерывно дергающейся левой ноги: он был сильно бледен и откровенно нервничал.
Потом поднял на олигарха глаза и сказал:
— И все-таки в твоем поступке есть положительная сторона: ты натолкнул меня на одну блестящую идею. Еще до того, как я поехал на гастроли.
— Это что же за идея?
— А про это я скажу тебе перед самым уходом.
Вишневский пригладил лысеющую голову и сказал:
— Кстати, я наслышан о твоих долгах. Сколько тебе нужно денег, чтобы ты покинул Россию?
— Вообще-то все твое состояние, — серьезно ответил Адриан. — Во сколько определил его «Форбс»? В два с половиной миллиарда долларов, а, дядя Рома?
— В два, — ответил Роман Арсеньевич. — Причем не исключено, что американцы несколько погорячились. А сейчас я готов предоставить тебе, скажем, пятьдесят тысяч, но чтобы завтра тебя не было в Москве.
— Двести, — холодно сказал Аскольд, — и меня не будет уже сегодня.
— Я не намерен с тобой торговаться, — не повышая голоса, произнес Вишневский-старший. — Максимум, на что ты можешь рассчитывать, это семьдесят пять… хорошо, сто тысяч «гринов». Договорились?
— Ладно, — каким-то странным голосом проговорил Адриан. — Только не трудись выписывать чек. Я приму только наличными. Кэш, как говорят у них, где этим кэшем никогда не платят.
— Ты хочешь сказать, что…
— Я хочу сказать, что в стену этого кабинета вмурован сейф, а в нем наверняка найдется не одна сотня. Я хорошо тебя знаю.
Роман Арсеньевич положил на стол ручку, которой он уже хотел было выписывать чек на предъявителя, и упер в племянника тяжелый каменный взгляд.
— Будь по-твоему, — наконец сказал он. — Ты получишь всю сумму наличными. Кроме того, сейчас же подготовят самолет, чтобы доставить тебя в любую точку земного шара. Скажи, куда именно.
— Согласен, — сказал Аскольд, приближаясь к столу племянника и подбирая с его поверхности ручку, — Хорошая ручка. Небось «десятку» стоит, а, дядя Рома? Мне такие не по карману.
— Как кокаин на девять тысяч шестьсот долларов, так по карману, а хорошее перо — так дорого, — невозмутимо произнес Вишневский.
— Ты хорошо информирован.
— Разумеется. Тот, кто владеет информацией, владеет миром. Пошлая вещь, а верная. Так куда ты направишься?
— Ну, например, в Барселону. Как раз на матч «Барселона» — «Реал Мадрид» попаду.
Вишневский снял трубку и ровным голосом произнес:
— Виктор Семенович? Да, я. Немедленно подготовьте к вылету мой самолет. Пусть там распорядятся.
— А теперь бабки, брателло, — неподражаемым вульгарным тоном произнес Аскольд. — И у нас снова воцарится трогательная семейная идиллия.
Роман Арсеньевич смерил племянника холодным взглядом, потом повернулся с стене, в которую действительно — совершенно незаметно для стороннего наблюдателя — был вмонтирован сейф производства солидной швейцарской фирмы. Открыл первую, резного дерева дверь панели, скрывающей мощную металлическую дверцу, набрал двойной шестизначный код и слово-ключ, поколдовал и наконец плавно отворил сейф.
— Здесь сто тысячедолларовых банкнот, — сказал олигарх, протягивая Аскольду запечатанную пачку крупных долларовых купюр. — Можешь не пересчитывать — все проверено в моем банке.
— Ну, в этом плане я тебе полностью доверяю, — нарочито равнодушно отозвался Аскольду, укладывая деньги во внутренний карман пиджака.
— Вот и прекрасно. Тебе позвонят и скажут, когда твой самолет. Ну, теперь все. Надеюсь, до нескорого свидания?
— Конечно, — сказал Принц. — Ну что ж, за мой retirez ты заплатил. А сколько ты заплатишь за это.
С этими словами он вынул из пиджака сложенный вчетверо лист и бросил на стол Романа Арсеньевича:
— Вот это!
— Что это такое? — хмуро спросил олигарх, осторожно взяв бумагу за уголок.
— А ты посмотри!
Роман Арсеньевич развернул бумажку и начал читать. Очки медленно сползали с его переносицы. Лицо олигарха потемнело, он поднял на племянника мутный взгляд и спросил:
— Откуда у тебя эта дрянь?
— Оттуда! — с вызовом ответил Аскольд. — Прямо из стола главы президентской администрации Половцева. Правда, когда все это произошло, он еще не был в администрации.
— И ты этому веришь? — быстро спросил Роман Арсеньевич. — Веришь тому, что я заказал твою мать, мою родную сестру?
— А почему бы нет, если из-за нее мог рухнуть весь твой бизнес?
Олигарх покачал головой и заговорил:
— Половцев — продажный и страшный человек. Он ничего просто так не делает. И эту фальшивку он подсунул тебе для того, чтобы как-то использовать тебя в своих целях. Верно, он подкапывается под меня и…
— Верно. Под тебя, — перебил его Аскольд.
Он все еще крутил между пальцами дядину ручку. Но, произнеся эти слова, он положил ее на стол и после короткой, но весьма напряженной паузы произнес:
— У меня тоже есть ручка. Та, которая мне по карману. — И он вынул ее из кармана. — Правда, ничего?
— Ничего, — холодно отозвался Роман Арсеньевич, не понимая, какое отношение может иметь ручка к предыдущей теме разговора. — Но это к чему?
— Да так. Почти ни к чему. Совсем чуть-чуть. Просто ты не видел, как она работает.
С этими словами Аскольд резко нажал на ручке кнопочку, в воздухе словно тонко пропел комар, и Роман Арсеньевич рывком оторвал руки от поверхности стола и поднес их к горлу. В котором — в сантиметре от адамова яблока, среди модных рыжеватых щетинок, в самой сонной артерии — торчала еле заметная тоненькая иголочка.
Роман Арсеньевич Вишневский захрипел и попятился, бессмысленно глядя на племянника налившимися кровью мутными глазами. А потом упал — неожиданно и страшно, не так, как падают живые люди — а плашмя, всем телом, как подрубленное бензопилой дерево.
— Да, теперь действительно до нескорого свидания, — задумчиво проговорил Аскольд, словно он только что посадил на поезд Москва-Сочи наскучившего ему приятеля, а не убил человека.
К тому же собственного родного дядю. Он обошел стол кругом, спокойно переступив при этом через труп Романа Арсеньевича, и выдвинул нижний ящик. Там он нашел ключ от кабинета. Аскольд в самом деле очень хорошо знал привычки своего родственника.
— А идея состояла в том, что вовсе не я убил господина Вишневского Эр А. Совершенно другой человек… — пробормотал он и машинально взглянул на огромные настенные часы. Четверть десятого. — Совершенно другой человек, подменяющий меня… двойник.
И он крупными шагами вышел из кабинета, закрыл его, а ключ бросил в кадку с пальмой, стоявшую неподалеку от входа в кабинет хозяина дома.
На лестнице Аскольд встретил начальника охраны своего дяди — Адамова. Тот подозрительно покосился на безмятежное лицо Аскольда с плавающими зрачками в красноватых припухлых — от излюбленного кокаина — глазах, и быстро спросил:
— Ну что, поговорили?
— Поговорили, — мрачно ответил Аскольд. — Только я не советую в ближайшее время посещать господина Вишневского в его кабинетном уединении. У него сейчас очень плохое настроение.
Адамов смерил пронизывающим взглядом сумрачное лицо племянника олигарха и подумал, что, вероятно, так оно и есть…
* * *
Отъехав от дома своего дяди на несколько кварталов, Адриан зашел в ближайшую забегаловку, где традиционно тусовалась не самая преуспевающая прослойка общества, и заказал себе водки.Самой дешевой, мерзкой и сивушной, какая только имеется в продаже.
Выпив залпом первые сто граммов, Аскольд вынул из кармана сотовый телефон и набрал номер. Продавщица равнодушно воззрилась на человека, который только что заказал отвратительное пойло, которое пьют только бомжи, а теперь стал говорить по мобильнику очень дорогой модификации. Чудак какой-то.
— Да, это я, — сказал Аскольд. — Все сделано.
— Ну что ж, — через несколько секунд молчания откликнулись на том конце, — приму к сведению. А где ты в данный момент?
Аскольд пояснил, где он находится.
— Да ну, — удивился абонент, — что это тебя туда занесло?
— Вот так, — совершенно лишенным выражения голосом ответил убийца. — Захотелось. Я недолго. Все-таки не каждый день…
Он хотел сказать: не каждый день убиваешь родного дядю, но, к счастью, сдержался.
— Вот и превосходно. Вот и превосходно, — прервал его собеседник. — Ну ладно, отбой.
Андрей выпил еще и, набрав другой номер, сказал:
— Але, Алик? Алик, как ты смотришь на то, чтобы сегодня… нажраться в дробадан?
— А то! — бодро раскатился в трубке голос Александра Мыскина. — Запросто!
— Вот и превосходно, — выдохнул Аскольд.
Прямо как тот человек, которому он сказал о том, что «отработал» своего родного дядю.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. КРОВЬ НА АСФАЛЬТЕ
* * *
— Вот и превосходно, — в третий раз повторил Алексей Фирсов и положил трубку, а потом, обернувшись, посмотрел на Воронцова, который мирно дремал на заднем сиденье везущего их «Мерседеса», положив голову на колени девушке по имени Мила, которую Сережа Воронцов подцепил в ночном клубе. — Але… Андрюха! Андрюха! В общем, так: все отменяется. Комедия переносится на неопределенное время, так что можешь вздохнуть спокойно. Только что звонили из службы безопасности Романа Арсеньевича. Он не может встретиться с тобой. У него нет времени: дела.— Это р-радует, — отозвался Сережа, которому решительно не хотелось выходить из приятного оцепенения, и, по всей видимости, его не интересовало, куда направляется везущая его машина и что же, собственно, будет дальше. — А что мы щас будем делать, а?
— А что делать? Премию ты получил? Получил. Теперь так: Эйхман сказал, что нужно отвезти тебя в клуб… — Фирсов произнес название заведения, — типа сегодня там ты должен выступать. День рождения там у кого-то из твоих коллег по музыкальному цеху, вот что. Этого, как его… нет, не помню…
— А-а, — протянул Сергей. — Вас понял, товарищ генерал. Поехали. Авось там-то ваш пресловутый киллер, от ко-то-ро-го вы так шиифруетесь, меня не срисует… меня…
Фирсов свирепо покосился на Сережу и, наклонившись к самому его уху, прошептал:
— Обдолбался — веди себя прилично… А если ты еще раз будешь торкать мою жену, то хорошей жизни я тебе, откровенно говоря, вовсе не обещаю. Ладно, поехали, — скомандовал он водителю.
…По дороге «Мерседес» пару раз останавливался, Фирсов выходил из машины, оставляя Воронцова на попечение водителя и девушки Милы, а потом появляясь буквально через три минуты. Впрочем, Сергей не обращал на это никакого внимания: за несколько часов пребывания в столице он еще не приходил в ту кондицию, чтобы адекватно оценивать окружающую действительность.
К сияющему огнями ночному клубу, в котором должно было проходить все действо, Сережа Воронцов подкатил уже сладко спящим и даже что-то нежно бормочущим во сне. Фирсов грубо разрушил его покой толчком в бок и словами:
— Труба зовет!
— Кто ска-зал, что у Кутузова не было одного глаза? — пробормотал Сережа, двигаясь к двери. — У К-кутузова был один глаз-з-з!!
Когда он, пошатываясь, вышел из машины, его — совершенно неожиданно — атаковала целая армия поклонниц, жаждущих хотя бы мимолетного общения с кумиром, ну и, разумеется, автографа на память. Воронцов попытался было продраться сквозь них, но не тут-то было — его зажали в таких тисках, что он почувствовал, как его псевдо-«звездная» душа улетучивается через черный ход. Тогда он безнадежно вздохнул и принял из рук первой попавшейся злобной фанатки плакат со своим изображением и маркер, который тут же выпал из его дрогнувших пальцев.
— Не беда, — весело сказал Фирсов, возникший за его спиной, и протянул ему ручку с позолоченным пером, — держи крепче, не роняй.
Сережа подозрительно покосился на преувеличенно бодро ухмыляющегося Алексея, намалевал какие-то неразборчивые каракули на нескольких плакатах, дисках и аудиокассетах, а потом с помощью подскочившей охраны ночного клуба разорвал блокадное кольцо и на пороге заведения попытался было всучить одолженную ручку обратно, но Фирсов только широко улыбнулся и сказал:
— Да оставь ты ее себе. На память.
…Если бы Сережа только мог представить, какая это будет память.
В клубе тем временем уже началось веселое времяпрепровождение. Все поздравляли именинника, известного певца, чьего имени Сергей упорно не мог вспомнить.
Тем не менее он бодро подкатил к нему, сказал несколько малозначащих развязных слов поздравления, а потом, вспомнив манеру поведения настоящего Аскольда и решив быть ближе к оригиналу, смачно чмокнул размалеванного деятеля попс-культуры прямо в губы. После этого он уселся за столик рядом со своей землячкой — тоже из провинции — известной певичкой Аленой Аллиной и начал нести такую несусветную чушь, что спутник этой самой Аллиной (кажется, по совместительству ее продюсер и муж) позвонил по мобильнику Борис Борисычу Эйхману — который, кстати, был буквально в десяти шагах — и попросил унять расходившегося «Аскольда».
Эйхман не успел сделать этого, потому что в этот момент ему позвонил еще кто-то, и он стал слушать с все более вытягивающимся лицом, а потом изумленно посмотрел на Сережу Воронцова и как-то бочком-бочком начал пробираться к выходу из клуба. За ним следовал его телохранитель.
Сережа тем временем потерял чувство меры совершенно. Он вел себя так, словно ему объявили, что завтра утром он умрет, и потому в последний оставшийся ему вечер стоит оттянуться по полной программе. Нет смысле пересказывать все эти безобразия, стоит только подвести им итог: Фирсов подобрал Воронцова буквально из-под стола и с помощью охранника и Романова довел до машины и усадил в салон.
Сережа размахивал руками и время от времени бормотал почему-то с грузинским акцентом:
— Шалико… пасматры, какой странни этот русски язик… Настя по-русски — прастытутка, а нэнастя — плохая погода…
Собирался ночной дождь.
* * *
В течение первых пяти минут езды по ночной Москве многострадальный горе-«суперстар», то бишь г-н Воронцов, не мог вымолвить ни единого слова, только открывал и закрывал рот, как вытащенная на берег рыба-неудачница, да на крутых поворотах время от времени бился затылком о стекло и рассеянно щурил глаза.— Куда мы едем? — наконец выдавил он.
— В Шереметьево-II, — коротко ответил Фирсов.
— Защщем ета?
— Ты летишь в Барселону.
— В Бар-се-лон-ну? — Сережа растерянно потер кулаками глаза и уставился на невозмутимого Алексея. — Это что… шутка такая?
— Нет, это такая столица Каталонии. Провинции в Испании.
Этот ответ так придавил пьяного Сережу Воронцова своей краткостью и новизной, что он замолчал и продолжал молчать до самого аэропорта, оцепенело уставив взгляд в широченную спину своего личного водителя. Потом вынул из холодильника бутылку пива и начал пить из нее с таким видом, с каким сапная лошадь хлебала бы холодный авиационный керосин.
— И все-таки я не совсем понимаю, — вполголоса сказал Романов, — такими экстренными темпами его не стали бы отправлять за границу. Может быть, Вишневский что-то узнал? Как ты думаешь, Алекс?
— Может быть, — следовал индифферентный ответ.
Вдруг невозмутимое лицо Фирсова дрогнуло, и он легонько толкнул в спину водителя, кивнув на темную машину, следующую метрах в ста за ними и соответственно отражающуюся в зеркалах заднего вида:
— Эй, Диман, глянь-ка, за нами, никак, хвост?
— Да не, Алексей Иваныч, померещилось тебе, — отмахнулся тот. — Вам, гэбэшникам бывшим, вечно что-то подозрительное мерещится.
— И это?!
Из-за поворота на углу массивного сталинского дома — буквально в пятидесяти метрах от «Мерса», на которой ехали Сережа Воронцов и сотоварищи — вылетела длинная черная машина и резко затормозила.
Она еще не прекратила движения, а дверцы ее по обе стороны салона распахнулись, и из них буквально вывалилось несколько темных, еле различимых в свете ночных придорожных фонарей фигурок. Они синхронно, как в цирке, исполнили кувырок через голову и, встав на одно колено — открыли беглый автоматный огонь!
С грохотом разлетелось лобовое стекло, и водитель Дмитрий, пораженный несколькими пулями, глухо застонал и выпустил руль — и машину угрожающе занесло в сторону. Сидевший рядом с ним Романов успел перехватить бесхозную «баранку» и вывернуть ее буквально в нескольких метрах от темной громады дома.
«Мерс» прогрохотал по бордюру тротуара и, развернувшись, остановилась посреди пустынной улицы.
— Ла-а-ажись!!! — заорал Фирсов и, схватив Сережу Воронцова, пригнул его к сиденью. Его рука успела нащупать что-то горячее и влажное, струящееся по шее Сергея.
Воронцова все-таки успели подстрелить, и один Бог ведал, сколь серьезно.
В этот момент долгое время следовавшая на некотором отдалении вишневая «десятка», которую Фирсов заподозрил в слежке, поравнялась с подбитым «Мерсом», притормозила… бесшумно опустились тонированные окна, и две очереди разнесли боковые окна Сережиной машины и прошли навылет через голову так и не успевшего пригнуться Романова.
Не издав ни звука, тот мешком осел на сиденье.
«Десятка» сорвалась с места и ушла во тьму ночных улиц вслед за первой машиной.
Фирсов выпрямился и начал тормошить Сережу:
— Ну же… ты, сердцеед! — быстро повторял он (вероятно, даже сейчас не мог забыть про свою жену и про то, прикаких обстоятельствах он, Алексей Фирсов, застал ее с Воронцовым), — Сдохнуть ты еще успеешь! Э-э-э, ты! М-м-м… что тут у него?…
…Пуля едва зацепила шею Воронцова, только порвав кожу, и прошла навылет, совсем чуть-чуть разминувшись с сонной артерией. Еще бы два-три сантиметра правее — и у него не было бы ни одного шанса выжить: он просто умер бы от потери крови.
— Кажется, живой. Это зря, — пробормотал Фирсов, а потом перегнулся через спинку переднего кресла и взглянул на Романова. Лицо того уже помертвело и приобрело тот восковой желтоватый оттенок, который беспощадно констатирует леталь ный исход.
Возле затылка темные волосы Романова слиплись в темный ржавый ком, на лоб свисала тяжело набухшая кровавая сосулька, а дальше, перечеркивая неподвижное лицо, через переносицу и угол рта, текла узкая темная струйка. Точно такая же выбегала из-под правого уха мистера Очковая Змея. Полуприкрытые глаза его с темными коричневатыми мешками уже остекленели и навсегда остановили бессмысленный взгляд свой на потолке салона.
— А вот ему уже точно ничего не поможет, — сказал Фирсов, словно докладывая вышестоящему начальству о последствиях этого ужасающего эксцесса.
Сережа Воронцов пошевелился и слабо простонал (по всей видимости, больше пострадав от алкоголя и кокаина, чем от пули), а потом сдавленно пробормотал несколько слов, которых Фирсов не сумел разобрать.
Но ему это и не требовалось…
Он вынул пистолет и приставил его к виску Сергея. Секунду поколебался и спрятал оружие.
— Нет… нельзя. Они могут вычислить по результатам баллистической экспертизы, что его убили вовсе не… — Он чутко прислушался к прерывистому дыханию Воронцова, бормотавшего какую-то чушь, а потом вынул из пиджака мобильный телефон и быстро набрал номер.
— Адамов слушает! — резко отозвался звучный мужской голос. — Говорите!
— Михаил Миронович, это Фирсов. Хорошо, что так удачно нашел вас, — быстро заговорил Алексей. — Срочно пришлите кого-нибудь на угол улиц… — И он назвал место происшествия.
— В чем дело?
— Нападение, Михаил Миронович. Расстреляли «Мерседес», в которой находились Аскольд… Андрей, плямянник Романа Арсеньевича, и Романов… а также шофер Дмитрий Степанов. Андрей ранен, Романов и Степанов — убиты.
— Аскольд?! — рявкнул в трубку Адамов. — Так он с тобой, что ли?
— Так точно.
— То-то его нет ни в аэропорту, ни на этом концерте в клубе! Самолет должен вылететь через три минуты, из-за него задерживают, а он, значит, благодушествует там с пулей в брюхе?
— В шее, — несколько озадаченно отозвался Фирсов. — Хотя нет… она прошла навылет, только немного… совсем чуть-чуть… зацепила.
— Хорошо, через десять минут буду лично. Держись, Фирсов! Отвечаешь за Аскольда головой.
Единственный уцелевший после нападения неизвестных — Фирсов — положил трубку во внутренний карман своего пиджака и вынул пистолет. Снял с предохранителя и, выйдя из машины примерно к тому месту, откуда стреляли, прицелился в четко прорисовывающуюся в окне голову Сережи Воронцова.
— Не может быть, чтобы Адамов до сих пор ничего не знал о шефе.
Он посмотрел по сторонам и, не увидев никого, перевел взгляд на Мерседес».
И широко разинул рот.
…Негромко хлопнул выстрел, и Фирсов, пошатнувшись, почувствовал… нет, не резкую боль, а то, как отвратительное, дурнотное состояние мгновенно разливается по всему его телу.
Оцепенелая серая тьма коварной паутиной выткалась перед его мутнеющими глазами, и все его огромное тело вздрогнуло и пошатнулось.
— Эт-та что такое?… — пробормотал несостоявшийся убийца. И, опустив глаза, он увидел, что на правом боку расплылось огромное кровавое пятно…
…Воронцов, шатаясь, вылез из машины и, с трудом приподняв крышку канализационного люка, бросил туда пистолет, из которого он стрелял. Пистолет, вытащенный им у водителя Димы. Он задвинул крышку люка обратно и, сделав несколько шагов, упал на асфальт и замер…
К тому времени, как на место происшествия подкатили «Мерседес» и серебристый джип «Гранд Чероки» с людьми из службы безопасности Романа Вишневского, Фирсов только что очнулся от кратковременного обморока, вызванного болевым шоком и потерей крови.
— Стоять! Ста-а…ять, сказал!! — прохрипел он вышедшим из машин темным личностям и навел на них пистолет. — Кто такие… не вижу!
— Убери пушку, Фирсов. Что же ты не сказал, что ты тоже ранен? Помогите ему, ребята, — прозвучал спокойный голос Адамова, и начальник «секьюрити» быстрыми шагами подошел к расстрелянному «Мерсу» и окинул ее пристальным взглядом. Потом открыл дверцу и взял уже холодную руку Романова.
— Н-да, — констатировал он. — Этот готов. Второй тоже. А где Андрей?
— А вон он, — сказал один из охранников. — Лежит около бордюра.
— Как он туда попал? Пополз, что ли? Поднимите его. Быстро, мать твою!!!
…Всякому человеку, знающему Михаила Мироновича Адамова достаточно долго, его поведение в эту ночь показалось бы неслыханно порывистым, взрывоопасным и вообще — крайне нетипичным для этого обладающего громадной выдержкой и стальными нервами сорокапятилетнего мужчины.
В его серых глазах метался бешеный огонек гнева, крепко сжатые тонкие губы сложились в опасную сардоническую складку и напряженно цедили каждое слово, словно боясь выпустить лишнее.