Страница:
Аскольд смерил тело Гришки Нищина мутным, мало что сознаюим взглядом и пробормотал шипящим шепотом, каким, верно, заговорила бы брошенная в воду непотушенная сигарета:
— Куда ш-ш-ш евво ш-ш-ш?…
— Куда ж? А куда угодно! Надо увезти его отсюда, и никаких гвоздей, — решительно сказал Мыскин. — Нечего ему тут валяться. — Он сморщился, резко выдохнул, а потом подхватил Гришку подмышки и поволок его к багажнику. — Открывай, что сидишь, как Минин и Пожарский! — злым свистящим голосом прикрикнул он на Аскольда, продолжавшего мутно таращиться в лобовое стекло. — Да не аптечку открывай, болван, на хера аптечка?!.
— А что? — прокудахтал Андрюша. — Что открывать-то?
— Багажник!!
Несчастного главу семейства Нищиных сволокли в багажник и, покрыв сверху куском рубероида, захлопнули. Багажник упорно не желал закрываться, поэтому пришлось еще и примотать замок проволокой, чтобы он не раззявился во время езды по той полосе препятствий, что именовались дорогами в окрестностях городка Богородицка.
— Куда мы едем? — осведомился Аскольд, когда они отъехали от рокового озерца метров на триста.
— Ну уж только не на трассу! Вон там я вижу лесок, нужно оставить его там и хорошо замаскировать. Там, в багажнике, я видел лопату.
Аскольд потаращил на Мыскина глаза и запил впечатление от его слов здоровенным глотком водки, одна бутылка которой, разумеется, початая, была обнаружена в бардачке. Гришка уже успел отовариться за тот малый промежуток времени, когда угнанная машина снова поступила в его владение. Еще день назад Принц побрезговал бы такой водкой даже в качестве отравы для тараканов, а сейчас он пил ее точно так же, как самый простой смертный из населения страны, управляемой в том числе и его дядей и отцом.
Машина шла плохо. То и дело глох двигатель, кошмарные колдобины недвусмысленно намекали на то, что вытрясут и без того утлую душонку из тщедушного тела «копейки» раньше, чем она достигнет вожделенного леска. Предательский рассвет все явственней и откровенней рвал в клочья туманное нижнее белье тающей ночи. Еще мягкий свет тем не менее колол глаза, а утренняя свежесть катилась по спине крупными каплями почти трупного холодного пота. Аскольд, уже захмелевший с Гришкиной паленой водки, крутил головой, поминутно вытирал лоб и бормотал:
— Ну быстрее… быстрее… эх, кокса бы!!
Дергаясь и испуская тяжелый, захлебывающий рев, «копейка» вскарабкалась на холм и тут заглохла. Аскольд допил водку. По всей видимости, машина сделала то же самое с бензином, потому что все потуги Мыскина завести ее безрезультатно заглохли.
Аскольд испуганно трепыхнулся на кресле, и Алик только тут заметил, что незадачливый суперстар смертельно пьян. Уделался с перепугу, называется.
— Что… не едем? — вопросил Принц.
— Не едем, ваша светлость. Вы удивительно догадливы, ваше высочество. У нас бензин кончился.
— Ко-ко… кон-чился?
— Вот именно. Кончился. Так что у нас остался только один вид транспорта?
— Ко-ко…кой?
— Какой-какой? На хрене скакать, вот какой!
Вывалив на голову суперстара эту фразу, Мыскин вылез из машины и, изысканно выругавшись, пнул колесо.
У Аскольда от страха, верно, встали бы дыбом волосы, если бы он не был обрит наголо. Впрочем, встопорщилась и та скудная поросль, что уже начала прорастать. Он выскочил из машины, как черт из табакерки, и с ужасом воззрился на Мыскина:
— И что делать? Ко…
— Ко-копут нам! — передразнил его Алик. — Ничего, прорвемся! — поспешно добавил он, видя, что Принц тут же сел на траву с совершенно-таки жабьими глазками. — Ты, главное, Андрюха, не менжуйся и на парься. Ну да, скверное дело вышло с «мокрухой», ну да это со всяким может случиться. Я вот одного не пойму: кого это ты так обидел, что не можешь этому хмырю ответить? Тебе, племяннику олигарха, по-моему, и бояться-то нечего. Разрулят. Это меня могут закопать, а потом не вспомнят и имени не спросят.
Аскольд поднял на Алика мутный взгляд, похожий на взбаламученный омут с поднявшимися донными отложениями, и выговорил:
— И что же дальше? Мы… мы на самом юру торчим. На самом видном месте застряли.
— А это не проблема, — сказал Алик. — Другое дело, что у нас бензобак пустой, зато багажник заполнен всяческими трупиками.
Вот тут Аскольду стало дурно. Верно, сказалось и моральное потрясение, и выпитое мерзкое пойло Гришки — Андрюша сел на корточки и пополз в близлежащие кусты. До последних он, впрочем, не добрался: его стошнило раньше. Алик Мыскин деликатно отвернулся и, плюнув на руки, начал деловито толкать под гору закапризничавшую машину. Там, у склона холма, виднелись заманчивые заросли, куда, вне всякого сомнения, было бы очень полезно затолкать машину хотя бы из чисто конспиративных соображений. Чтобы только потом, поразмыслив в тишине и теньке, кумекать, что же делать дальше и каким манером добираться из этой глуши в первопрестольную. К тому же за зарослями тускло отвечивала водная полоска озерца — примерно такого же, возе которого убили незадачливого автовладельца Гришку Нищина.
Аскольд же продолжал уныло блевать в кустики. Беседа с собственным желудком у него явно затягивалась. Алик напрягся и начал медленно разгонять машину под уклон, в сторону маскировочного леска. «Копейка» сначала кряхтела, корячилась в колдобинах, а потом вдруг как-то сразу набрала кинетическую энергию и рванулась из рук Алика, как жеребец-мустанг из-под неопытного объездчика.
— А, черт! — вырвалось у Алика, и при виде припустившей под гору машины ему стало нехорошо: он вспомнил гонки по горпарку на «запоре»-кабриолете, а в еще большей степени он припомнил то, к чему все эти «формулические» действа привели.
Он побежал по склону вслед разогнавшейся «копейке». В ушах хохотал встречный ветер с восхода. Алик видел, как «копейка» вонзилась в лесок, протаранив молоденькую березу и конвульсивно подпрыгнув, — но больше он ничего не видел.
Под ноги подвернулась какая-то коварная кочка, и многострадальный Мыскин перевернулся в воздухе и покатился.
Очнулся же он и огляделся только у подножия холма, точно возле сломанной «копейкой» березки. Возле него сидел зеленый Аскольд и отплевывался. Как оказалось, он спустился с холма примерно тем же манером, что и Алик, но несколько более успешно, и потому очухался первым.
— Уф… ну и уделались, — выдохнул Принц.
И похолодел, потому что из леска явственно послышались голоса, треск веток и отрывистые вопли:
— Ты-ва-аю ма-а-ать!
Принц вскочил на ноги. Его лицо, еще недавно аккуратного нежно-зеленого цвета, стало наскоро приобретать погребальный оттенок древнеегипетских мумий.
— Кто… там?
Треск кустов выхлестнулся прямо ему в лицо вместе с криком:
— Ну… што ж за мудозвоны?
Принц сел на траву. Потому что прямо из леска на него и отряхивающегося от грязи и налипшей росной травы Мыскина вышли те, кого он меньше всего желал видеть, но в то же самое время больше всего — в кошмарных предчувствиях — увидеть все-таки ожидал.
Помятые, пьяные, с опухшими физиономиями и в помятой форме — но тем не менее это были майор Иван Филипыч и лейтенант, что так деловито разбирался с мерседесовладельцем Николаем Алексеевичем, так лихо и так опрометчиво обиженным Аскольдом. Аскольдом, который, будучи таким крутым на автостоянке, сейчас просто-напросто смахивал на выжатую половую тряпку.
И этот пол не имел никакого отношения к мужскому…
— Ну что… нарушаем, безобразничаем? Пьянствуем-браконьерствуем?
— Да на кого тут охотиться, чтоб вот браконьерствовать… — на автопилоте ответил бедный Аскольд. — Тут же, кроме кузнечиков, никакой другой дичи не это самое… не водится.
— Шутник, — сказал майор Филипыч. Только сейчас Алик и Принц заметил, что корыстолюбивый сотрудник ГИБДД пьян просто грандиозно. Организм майора, кажется, сам удивлялся, как это в него вошло столько спиртного, и время от времени выказывал свое удивление актом громового икания. — Шут-ни…ик! А ну, бл…! — вдруг заорал он и едва не повалился назад, и ведь повалился бы, если бы его не подхватил лейтенант. Майор вдохновился поддержкой, передернул затвор автомата и продолжил. — А ннну… открывай багажник!!
— Как-кой багажник? — пролепетал Аскольд.
— А в вашей гребаной тачке, которая выскочила на нас и… ик!!. чуть всех к чертям не передавила!
— Ага, — сказал лейтенант, — палатку нашу переехала.
Если бы я там был, то кранты бы мне. Хорошо, что я пошел водку искать… бутылка у нас с утреца в кусты закатилась, а остальная водка кончилась. Выпили. Леня поехал в город за водкой. Только где-то шляется.
Лейтенант был явно настроен более благодушно, чем майор Иван Филипыч, и потом Аскольд повернул к нему лицо и проговорил так жалостливо, как, верно, не говорил ни разу в жизни:
— Товарищ лейтенант, мы, честное слово… не того. У нас у самих…
— Водка есть? — вдруг перебил его Филипыч, кажется, забыв о багажнике.
— Есть! — обрадовался Аскольд. — Там, в машине, есть. В бардачке. Я не допил.
— Ленька куда-то запропастился, — тупо повторил майор Филипыч. — Взял патрульную машину и уехал. Мы вообще на рабалку поехали, опосля как ваши, из ФСБ там или из ФСО… вас забрали. А гы-де они?
— Сейчас приедут! — быстро выпалил Принц. — Они поехали. Нужно им было отъехать. У них тут рядом какие-то дела… ну и…
Майор не спускал с него левого мутного, накаченного бессмысленным багровым подозрением глаза, а правый закрыл и чесал грязным ногтем веко. Под этим взглядом Аскольд все больше путался и заплетался в словах. Филипыч сам неожиданно пришел Принцу на подмогу:
— Рядом? Дела? Это не в Кукое у них дела случайно? А то там какие-то байкеры пасутся, трех свиней и корову угнали у местного фермера и на шашлыки пустили. Веселые ребята.
— Мотоциклы у них хорошие, — поддакнул лейтенант. — Два. А остальные — дерьмо. Мотороллер даже один есть, они на нем свиней и возят.
— А ну, идем, — решительно сказал майор Филипыч и вразрез с собственной директивой упал. — Идем, — выговорил он уже из горизонтального положения.
Вся четверка не без труда дошла до места расквартирования ментов. Их взору предстала распластанная палатка, похожая на огромную раздавленную жабу. Возле самого берега озерца стояла многострадальная нищинская «копейка» с трупом владельца в багажнике. Аскольд конвульсивно шагнул к ней и тут же, наступив на что-то скользкое и твердое, свалился в заросли прибрежного камыша. А на том месте, куда он ступил, под лучами восходящего солнца скупо блеснуло что-то стеклянное.
— Водка, — мертво сказал майор Иван Филипыч. — Лейтенант, дай стаканы. И ты, слышь, — повернулся он к Аскольду, — возьми там из бардачка свое жабло, как говорил. Щас плеснем на жабры, а то Леня где-то катается, сукин кот.
Выпили молча. Говорить не хотелось, а впечатлений, которые следовало бы залить, было много. К тому же глотки были постоянно заняты: менты оказались из популярной в народе категории «малопьющих». В смысле: сколько ни налей, все равно мало.
На втором свежевыпитом литре майор Филипыч поднял голову и произнес:
— Слышите… жужжит что-то.
— Это глюк, Филипыч.
— Да нет, чтоб мне в сержанты слететь пэпээсные! Жужжит, говорю!!
Майор оказался прав: жужжание, надсадно лезшее ему в уши, обернулось ревом моторов, и на берег вылетел раздолбанный милицейский газик, в котором сидел голый до пояса мент в фуражке и форменном галстуке. За «газиком» веером вылетели несколько мотоциклов, на которых сидело от двух до четырех человек одновременно. Больше всего сидело в показавшемся последнем мотроллере с коляской: три человека, свинья в шлеме и похожий на свинью аморфный толстяк с рыхлым носом и блинообразным лицом. По всей видимости, он и упомянутый представитель семейства парнокопытных состояли в близкой степени родства.
Майор Филипыч хладнокровно приложил ладонь к щеке и сказал:
— Леня приехал. Водку привез.
Вдребезги пьяный Леня, в котором Аскольд узнал одного из ментов КПП, выскочил из машины и, пошатываясь, доложил майору:
— Ввот, Филипыч… арестовал. Пять единиц транспорта, восемь человек, три бабы еще. Везли свинью. Наверно, опять сперли. До каких поррр… гуляки, байкеры хреновы.
— Леня, не надо так говорить, — печальным голосом выговорил толстяк в мотороллере, потупив глазки. — У меня ревматизм, чтобы свинью таскать. И радикулит у меня. Я специально из Питера в здешние места приехал, чтобы здоровье поправлять.
— Не грузи, Мешок! — перебил его Леня. — Свинью нужно это… на шашлык. Под водочку. С вас ящик. За кражу животноводческой пр-р-р… продукции. С поличным.
— Не надо так говорить, — уныло повторил Мешок. — Не огорчай меня, Леня. От меня и так жена ушла. Саша ее зовут, и она ушла. У меня астма.
Алик и Аскольд остолбенело слушали весь этот бред и даже не шевельнулись, когда байкеры бодро слезли с мотоциклов, выволокли из мотороллера протестующе похрюкивающую свинью, точно так же похрюкивиющих, но без нотки протеста, трех датых девушек; и еще — ящик водки, кучу закуси, три спиннинга, с которыми два бравых мотоциклиста пошли ловить рыбку в озерце. Мешок же уныло извлек из мотороллера свои телеса, а потом вынул маленький черно-белый телевизор и подсоединил его к аккумулятору. Шли утренние новости. Аскольд, который уже и не знал, что думать и делать во всей этой кутерьме, влепился кисельным взглядом в подслеповатый экран.
Бодрячковая дикторша вычитывала новости так называемой культуры:
— Сегодня состоится вручение национальной премии в области шоу-бизнеса «Аполло». Весь цвет отечественного эстрадного боманда… — Аскольд пропустил несколько ничего не значащих помпезных периодов, и тут его резануло по ушам. — В номинации «Открытие года» претендуют женский дуэт «Та-ту», мужской аналог «Та-ту» — «Тот-Того» а также сверхновая звезда российского шоу-бизнеса — Аскольд. Скорее всего, он победит сразу в нескольких номинациях, особенно если учесть, что почетный учредитель премии «Аполло» — Роман Арсеньевич Вишневский, родной дядя Аскольда. К тому же право на трансляцию вручения премии принадлежит каналу этого олигарха.
Принц задергался. Один из байкеров повернулся к Мешку и сказал:
— Ты же вроде по Аскольду зарубаешься, да, Петя?
— У меня отит, — моргая коровьими ресницами, ответил тот. — Я не слушаю музыку. У меня жена ушла. Саша. Она хорошая.
«…Сейчас в нашем утреннем эфире — один из хитов Аскольда „Гвадалахара“…
— Аскольд — это я, — вдруг злобно сказал Принц и оскалился. — Кому там будут давать премию, если я — здесь?! Аскольд — это я!! Я!
— Мама, — испуганно сказал Петя-Мешок и рыхло сел на траву, — не надо так говорить. У меня…
— Знаю, жена ушла!! — бешено перебил его Принц, которого словно взорвало изнутри. Ему, как зайцу из известной сказки, надоело бояться. — У всех жена ушла! А в Москве такое творится… все пррродали, суки-и-и!.. — И Аскольд, выхватив из ящика бутылку водки, швырнул в телевизор, но попал не в него, а в предназначенную к закланию свинью, с которой все еще не сняли мотоциклетный шлем. Многострадальное животное хрюкнуло и крупным лошадиным аллюром поскакало к кустам. За свиньей побежали несколько матерящихся байкеров.
— «Беляк», — косясь на пускающего пузыри «мегастара», доложил мент Леня майору Филипычу, — нужно его того… приплющить немного.
И Леня вместе с лейтенантом начал крутить руки вопящему Андрюше Вишневскому.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. СРОК: ДЕСЯТЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА
Воронцов дернулся всем телом и проснулся.
— Черррт… — пробормотал он и открыл глаза. Потом снова закрыл и снова открыл, но то, что он увидел, не исчезло: огромная фосфоресцирующая пластина потолка испускала слабые сполохи, и созадавалось впечатление, словно за стеклом ворочается огромный живой студень сине-зеленых морских тонов.
В тот момент, когда Сережа сел и увидел, что он сидит на огромном белом кожаном диване, потолок вспыхнул ярко-белым, и в огромном помещении, в котором нашел себя Воронцов, стало ослипетельно-светло. Или это все показалось Сергею спросонку?…
— Нет, это не сон!.. — простонал он. — У-у-у, бляха-муха!
За спиной ему почудилось движение, и он медленно повернул голову. Там стоял огромного роста парень, в котором Сережа, напружинив мозговые извилины, не без труда идентифицировал вчерашнего Диму. А за Димой стоял Романов.
— Н-да-с, драгоценный Андрей Львович, — сказал мистер Очковая Змея, — по слухам, ты вчера давал незапланированный концерт?
— К-какой концерт? — слабо пискнул Сережа.
— Рассказки всяческие ребятам рассказывал, — продолжал Сергей Борисович, — про папу-сантехника и все такое. Вообще, конечно, психика у тебя несколько неадекватная. Ну, да это не по моей части, психика-то. Ты в курсе, Сережа, что у тебя сегодня премия «Аполло». По слухам, тебе могут дать сразу по трем номинациям: «Альбом года», «Открытие года»…ну и еще что-то там, это Борис Борисыч твой должен хорошо знать.
— Какая еще премия? — разлепив сухие губы, выговорил Сережа. — Хреново мне.
— Еще бы тебе не хреново было, — продолжал щебетать Романов, — ты же вчера, брат, столько всякой разной гадости употребил, что мало никому не покажется. Даже средних размеров гиппопотаму. Так что вот так. Ты же еще с Фирсовым подрался. Жену его что-то там притиснул… оно, конечно, сучка не захочет — кобелек не вскочит, но…
Сережу так подкинуло на диване, и он рванулся к Романову:
— А ну, завали табло, козел!!
Дима перехватил уже направленный в физиономию Сергея Борисовича карающий кулак Воронцова и мягко, но с силой, отвел его руку. Сережа метнул в Романова ненявидящий взгляд и прошипел:
— Ничего… доберусь я до вас!
— Дай человеку похмелиться, — недовольно сказал Романов и, решительно чеканя шаги, направился к выходу из квартиры. Захлопнув за собой дверь, он вынул трубку и, быстро нашлепав на тастатуре длиннющий номер, выговорил:
— Алло… Алексей? Ну что, никаких новостей?
— Нет, — послышался мрачный голос Фирсова. — А на сегодня Роман Арсеньевич вызвал к себе Аскольда. Вечером, в одиннадцать, после вручения премии «Аполло».
Романов вздрогнул всем телом:
— Уже сегодня? Откуда такая информация?
— От Адамова, начальника службы безопасности. Повезу Аскольда к Вишневскому я.
— Да кого же ты повезешь, если он пропал, и весь план может сорваться?! — едва не заорал Романов, но вовремя сбросил избыток децибел в голосе. — Пропал с концами, и ни ответа ни привета! И где его искать, неизвестно!
— Ну, тут явно замешан Мишка Гриль и Рукавицын, настройщик аппаратуры, — сказал Фирсов. — Только на кого они работают, если так? Наверно, серьезные люди за ними, если они на такое решились.
— Ты не говори наобум, — предупредил его Романов. — Может, они вовсе и ни при чем. Может, этот недоумок Аскольд возомнил, что способен на собственную игру? И теперь шутит с нами шутки нехорошие?
— Черт его знает, — ответил Фирсов, — ясно только одно: если Аскольд не появится сегодня хотя бы до десяти, то вся операция сорвется. И тогда Антон Николаевич нас прихлопнет.
— Какой Антон Нико… а-а, черрт, ну да!! — Желтоватое лицо Романова начало покрываться серыми пятнами. — Да, дело табак. А что вчера у тебя вышло с этим Воронцовым?
— Не будем об этом! — отрезал Фирсов. — Не для телефона ты тему поднял. Нам сейчас главное — Аскольда найти. Или… уффф!.. рассчитывать на «авось»: авось появится сам, авось вспомнит, что и как…
— А если не появится? — бросил Романов, и голос его дрогнул.
— Тогда — все. Будем убирать Воронцова. Он нам после одиннадцати вечера уже не нужен.
— А если…
— Меня твое «если», Романов, уже заколебало! Если нам не удастся сделать намеченное, то нам край: деньги, которые нам за это выплатили в качестве аванса — это как гиря. Утянет на дно, и понимай как знали, когда затянет илом. На этой поэтической нотке Алексей Фирсов дал отбой.
Его лицо, сдержанное и умное, в данный момент выказывало озабоченность, а в чуть косящих темных глазах светилась легкая обеспокоенность и тревога. Он потер небритый подбородок, заросший модной трехдневной рыжеватой щетиной (правда, продвинутый олигарх?) и резко прошелся по кабинету туда и сюда.
Нет, не деловые документы занимали мысли Романа Арсеньевича в данный момент, и даже не беспокойство из-за трехсот пятидесяти миллионов долларов, составлявших задолженность одной из подконтрольных ему фирм по кредитам Центробанка. Эти триста пятьдесят миллионов следовало — плюс проценты — выплатить буквально на днях, но Роман Арсеньевич даже не вспоминал об этом.
Кроме того, две недели состоялся неприятный разговор с Львом Борисовичем Габриловичем, председателем правления банка «Альтаир», банка, который не без основания считался карманной финансовой структурой империи Вишневского. Роман Аркадьевич поморщился, припомнив, как Габрилович говорил о замороженных счетах в ряде швейцарских, японских и американских банков, и о том, куда тянутся нити влияния на эти неблагоприятные для Вишневского и его предприятий.
— Помяни мое слово, Роман Арсеньевич, против нас идет крупнейшая игра, — говорил он. — То, что в свое время провернули против Гусинского и его «Медиа-Моста» — это цветочки по сравнению с тем, что готовится против нас. Можно сказать, впервые поднимают руку на олигарха. На тебя, Роман Арсеньевич.
— А разве Гусинский не олигарх? — кисло улыбаясь, спросил тогда Вишневский и нервно пригладил лысеющую голову. Ему никогда не нравилось совсем недавно привнесенное в русский язык звучное словечко «олигарх».
Габрилович качнул головой:
— Нет, Гусинский не олигарх. Олигарх — это тот, у кого есть деньги и власть. Деньги-то у Владимира Александровича есть. А вот власть… властью его Бог обидел.
— Какой Бог? — глухо спросил Вишневский. — Президент, что ли?
Габрилович оправил браслет своих платиновых часов, стоимость которых превышала годовой бюджет иного районного центра, и ответил:
— Власть есть у тебя, Роман Арсеньевич. И вот именно ее хотят вырвать. Глава президентской администрации, Половцев. И начали с нервов — с финансовых структур. Вот так. Наверно, я начну перевод активов в оффшоры — в Гибралтар, ну и т. д. Да что я, впрочем… не мне тебе эти азы объяснять, Роман. Политически…
Вишневский, который всегда — и небезосновательно — считал себя выдержанным и хладнокровным человеком, вспылил тогда неожиданно даже для самого себя, с жаром перебив Габриловича:
— Не надо тебе в политику лезть, Борисыч! Вон знай себе давай бабки на открытие очередного еврейского центра, отслеживай свои любимые финансовые потоки, а в политику не лезь! Ясно?!
— Да я и не…
— Кто без согласования со мной отсрочил выдачу кредитов красноярским? А? А кто…
И Вишневский принялся перечислять грехи своего главного финансового распорядителя. А закончил совсем уж за упокой:
— И вообще, Лева, известно ли тебе, что в последнее время вытворяет твой сыночек?
— Н-нет. А что? Я с ним просто не общаюсь.
— Твое счастье! А я вот — общаюсь. И, надо сказать, нервов мне это стоит немалых.
— Да что случилось-то?
— Этот болван уже не знает, какой геморрой себе нажить! Например, недавно он нарвался на любезности со стороны одних конкретных людей. Мало того, что те контролируют чуть ли не половину казино Москвы, так ведь еще и отморозки редкие. Если бы не Адамов со своими, Андрея пять раз замочили бы. А он, кажется, ничего не понимает. Он, наверно, думает, что если из него сделали «звезду», так его никто не тронет. Ба-алванн!
— А ты его припугни, — сказал Лев Борисович.
Роман Арсеньевич хитро закрыл один глаз и выговорил почему-то шепотом, хотя, вне всякого сомнения, никто не мог слышать их в запертом и тщательно охраняемом кабинете:
— Уже делают.
…Да, сейчас мысли Романа Арсеньевича были о вовсе не о кредитах и замороженных счетах. Инциндент, происшедший в одном из провинциальных городов — с срывом концерта и взрывом — настоящим взрывом колонок с жертвами! — в прессе были представлены оглушительно и с большим резонансом в плане дальнейшего скандализирования имиджа племянника Андрея, он же — Аскольд. Этот молодой человек, новоиспеченный князь Андрей Вишневский вообще обладал уникальным талантом вызывать недовольство у серьезных и влиятельных людей своими идиотскими выходками, и чем влиятельнее был человек, тем более идиотской являлась и выходка.
— Куда ш-ш-ш евво ш-ш-ш?…
— Куда ж? А куда угодно! Надо увезти его отсюда, и никаких гвоздей, — решительно сказал Мыскин. — Нечего ему тут валяться. — Он сморщился, резко выдохнул, а потом подхватил Гришку подмышки и поволок его к багажнику. — Открывай, что сидишь, как Минин и Пожарский! — злым свистящим голосом прикрикнул он на Аскольда, продолжавшего мутно таращиться в лобовое стекло. — Да не аптечку открывай, болван, на хера аптечка?!.
— А что? — прокудахтал Андрюша. — Что открывать-то?
— Багажник!!
Несчастного главу семейства Нищиных сволокли в багажник и, покрыв сверху куском рубероида, захлопнули. Багажник упорно не желал закрываться, поэтому пришлось еще и примотать замок проволокой, чтобы он не раззявился во время езды по той полосе препятствий, что именовались дорогами в окрестностях городка Богородицка.
— Куда мы едем? — осведомился Аскольд, когда они отъехали от рокового озерца метров на триста.
— Ну уж только не на трассу! Вон там я вижу лесок, нужно оставить его там и хорошо замаскировать. Там, в багажнике, я видел лопату.
Аскольд потаращил на Мыскина глаза и запил впечатление от его слов здоровенным глотком водки, одна бутылка которой, разумеется, початая, была обнаружена в бардачке. Гришка уже успел отовариться за тот малый промежуток времени, когда угнанная машина снова поступила в его владение. Еще день назад Принц побрезговал бы такой водкой даже в качестве отравы для тараканов, а сейчас он пил ее точно так же, как самый простой смертный из населения страны, управляемой в том числе и его дядей и отцом.
Машина шла плохо. То и дело глох двигатель, кошмарные колдобины недвусмысленно намекали на то, что вытрясут и без того утлую душонку из тщедушного тела «копейки» раньше, чем она достигнет вожделенного леска. Предательский рассвет все явственней и откровенней рвал в клочья туманное нижнее белье тающей ночи. Еще мягкий свет тем не менее колол глаза, а утренняя свежесть катилась по спине крупными каплями почти трупного холодного пота. Аскольд, уже захмелевший с Гришкиной паленой водки, крутил головой, поминутно вытирал лоб и бормотал:
— Ну быстрее… быстрее… эх, кокса бы!!
Дергаясь и испуская тяжелый, захлебывающий рев, «копейка» вскарабкалась на холм и тут заглохла. Аскольд допил водку. По всей видимости, машина сделала то же самое с бензином, потому что все потуги Мыскина завести ее безрезультатно заглохли.
Аскольд испуганно трепыхнулся на кресле, и Алик только тут заметил, что незадачливый суперстар смертельно пьян. Уделался с перепугу, называется.
— Что… не едем? — вопросил Принц.
— Не едем, ваша светлость. Вы удивительно догадливы, ваше высочество. У нас бензин кончился.
— Ко-ко… кон-чился?
— Вот именно. Кончился. Так что у нас остался только один вид транспорта?
— Ко-ко…кой?
— Какой-какой? На хрене скакать, вот какой!
Вывалив на голову суперстара эту фразу, Мыскин вылез из машины и, изысканно выругавшись, пнул колесо.
У Аскольда от страха, верно, встали бы дыбом волосы, если бы он не был обрит наголо. Впрочем, встопорщилась и та скудная поросль, что уже начала прорастать. Он выскочил из машины, как черт из табакерки, и с ужасом воззрился на Мыскина:
— И что делать? Ко…
— Ко-копут нам! — передразнил его Алик. — Ничего, прорвемся! — поспешно добавил он, видя, что Принц тут же сел на траву с совершенно-таки жабьими глазками. — Ты, главное, Андрюха, не менжуйся и на парься. Ну да, скверное дело вышло с «мокрухой», ну да это со всяким может случиться. Я вот одного не пойму: кого это ты так обидел, что не можешь этому хмырю ответить? Тебе, племяннику олигарха, по-моему, и бояться-то нечего. Разрулят. Это меня могут закопать, а потом не вспомнят и имени не спросят.
Аскольд поднял на Алика мутный взгляд, похожий на взбаламученный омут с поднявшимися донными отложениями, и выговорил:
— И что же дальше? Мы… мы на самом юру торчим. На самом видном месте застряли.
— А это не проблема, — сказал Алик. — Другое дело, что у нас бензобак пустой, зато багажник заполнен всяческими трупиками.
Вот тут Аскольду стало дурно. Верно, сказалось и моральное потрясение, и выпитое мерзкое пойло Гришки — Андрюша сел на корточки и пополз в близлежащие кусты. До последних он, впрочем, не добрался: его стошнило раньше. Алик Мыскин деликатно отвернулся и, плюнув на руки, начал деловито толкать под гору закапризничавшую машину. Там, у склона холма, виднелись заманчивые заросли, куда, вне всякого сомнения, было бы очень полезно затолкать машину хотя бы из чисто конспиративных соображений. Чтобы только потом, поразмыслив в тишине и теньке, кумекать, что же делать дальше и каким манером добираться из этой глуши в первопрестольную. К тому же за зарослями тускло отвечивала водная полоска озерца — примерно такого же, возе которого убили незадачливого автовладельца Гришку Нищина.
Аскольд же продолжал уныло блевать в кустики. Беседа с собственным желудком у него явно затягивалась. Алик напрягся и начал медленно разгонять машину под уклон, в сторону маскировочного леска. «Копейка» сначала кряхтела, корячилась в колдобинах, а потом вдруг как-то сразу набрала кинетическую энергию и рванулась из рук Алика, как жеребец-мустанг из-под неопытного объездчика.
— А, черт! — вырвалось у Алика, и при виде припустившей под гору машины ему стало нехорошо: он вспомнил гонки по горпарку на «запоре»-кабриолете, а в еще большей степени он припомнил то, к чему все эти «формулические» действа привели.
Он побежал по склону вслед разогнавшейся «копейке». В ушах хохотал встречный ветер с восхода. Алик видел, как «копейка» вонзилась в лесок, протаранив молоденькую березу и конвульсивно подпрыгнув, — но больше он ничего не видел.
Под ноги подвернулась какая-то коварная кочка, и многострадальный Мыскин перевернулся в воздухе и покатился.
Очнулся же он и огляделся только у подножия холма, точно возле сломанной «копейкой» березки. Возле него сидел зеленый Аскольд и отплевывался. Как оказалось, он спустился с холма примерно тем же манером, что и Алик, но несколько более успешно, и потому очухался первым.
— Уф… ну и уделались, — выдохнул Принц.
И похолодел, потому что из леска явственно послышались голоса, треск веток и отрывистые вопли:
— Ты-ва-аю ма-а-ать!
Принц вскочил на ноги. Его лицо, еще недавно аккуратного нежно-зеленого цвета, стало наскоро приобретать погребальный оттенок древнеегипетских мумий.
— Кто… там?
Треск кустов выхлестнулся прямо ему в лицо вместе с криком:
— Ну… што ж за мудозвоны?
Принц сел на траву. Потому что прямо из леска на него и отряхивающегося от грязи и налипшей росной травы Мыскина вышли те, кого он меньше всего желал видеть, но в то же самое время больше всего — в кошмарных предчувствиях — увидеть все-таки ожидал.
Помятые, пьяные, с опухшими физиономиями и в помятой форме — но тем не менее это были майор Иван Филипыч и лейтенант, что так деловито разбирался с мерседесовладельцем Николаем Алексеевичем, так лихо и так опрометчиво обиженным Аскольдом. Аскольдом, который, будучи таким крутым на автостоянке, сейчас просто-напросто смахивал на выжатую половую тряпку.
И этот пол не имел никакого отношения к мужскому…
* * *
Филипыч приподнял одну бровь. Очевидно, он сам был немало озадачен увиденным. Потом он почесал щеку и, дернув табельным оружием, выговорил:— Ну что… нарушаем, безобразничаем? Пьянствуем-браконьерствуем?
— Да на кого тут охотиться, чтоб вот браконьерствовать… — на автопилоте ответил бедный Аскольд. — Тут же, кроме кузнечиков, никакой другой дичи не это самое… не водится.
— Шутник, — сказал майор Филипыч. Только сейчас Алик и Принц заметил, что корыстолюбивый сотрудник ГИБДД пьян просто грандиозно. Организм майора, кажется, сам удивлялся, как это в него вошло столько спиртного, и время от времени выказывал свое удивление актом громового икания. — Шут-ни…ик! А ну, бл…! — вдруг заорал он и едва не повалился назад, и ведь повалился бы, если бы его не подхватил лейтенант. Майор вдохновился поддержкой, передернул затвор автомата и продолжил. — А ннну… открывай багажник!!
— Как-кой багажник? — пролепетал Аскольд.
— А в вашей гребаной тачке, которая выскочила на нас и… ик!!. чуть всех к чертям не передавила!
— Ага, — сказал лейтенант, — палатку нашу переехала.
Если бы я там был, то кранты бы мне. Хорошо, что я пошел водку искать… бутылка у нас с утреца в кусты закатилась, а остальная водка кончилась. Выпили. Леня поехал в город за водкой. Только где-то шляется.
Лейтенант был явно настроен более благодушно, чем майор Иван Филипыч, и потом Аскольд повернул к нему лицо и проговорил так жалостливо, как, верно, не говорил ни разу в жизни:
— Товарищ лейтенант, мы, честное слово… не того. У нас у самих…
— Водка есть? — вдруг перебил его Филипыч, кажется, забыв о багажнике.
— Есть! — обрадовался Аскольд. — Там, в машине, есть. В бардачке. Я не допил.
— Ленька куда-то запропастился, — тупо повторил майор Филипыч. — Взял патрульную машину и уехал. Мы вообще на рабалку поехали, опосля как ваши, из ФСБ там или из ФСО… вас забрали. А гы-де они?
— Сейчас приедут! — быстро выпалил Принц. — Они поехали. Нужно им было отъехать. У них тут рядом какие-то дела… ну и…
Майор не спускал с него левого мутного, накаченного бессмысленным багровым подозрением глаза, а правый закрыл и чесал грязным ногтем веко. Под этим взглядом Аскольд все больше путался и заплетался в словах. Филипыч сам неожиданно пришел Принцу на подмогу:
— Рядом? Дела? Это не в Кукое у них дела случайно? А то там какие-то байкеры пасутся, трех свиней и корову угнали у местного фермера и на шашлыки пустили. Веселые ребята.
— Мотоциклы у них хорошие, — поддакнул лейтенант. — Два. А остальные — дерьмо. Мотороллер даже один есть, они на нем свиней и возят.
— А ну, идем, — решительно сказал майор Филипыч и вразрез с собственной директивой упал. — Идем, — выговорил он уже из горизонтального положения.
Вся четверка не без труда дошла до места расквартирования ментов. Их взору предстала распластанная палатка, похожая на огромную раздавленную жабу. Возле самого берега озерца стояла многострадальная нищинская «копейка» с трупом владельца в багажнике. Аскольд конвульсивно шагнул к ней и тут же, наступив на что-то скользкое и твердое, свалился в заросли прибрежного камыша. А на том месте, куда он ступил, под лучами восходящего солнца скупо блеснуло что-то стеклянное.
— Водка, — мертво сказал майор Иван Филипыч. — Лейтенант, дай стаканы. И ты, слышь, — повернулся он к Аскольду, — возьми там из бардачка свое жабло, как говорил. Щас плеснем на жабры, а то Леня где-то катается, сукин кот.
Выпили молча. Говорить не хотелось, а впечатлений, которые следовало бы залить, было много. К тому же глотки были постоянно заняты: менты оказались из популярной в народе категории «малопьющих». В смысле: сколько ни налей, все равно мало.
На втором свежевыпитом литре майор Филипыч поднял голову и произнес:
— Слышите… жужжит что-то.
— Это глюк, Филипыч.
— Да нет, чтоб мне в сержанты слететь пэпээсные! Жужжит, говорю!!
Майор оказался прав: жужжание, надсадно лезшее ему в уши, обернулось ревом моторов, и на берег вылетел раздолбанный милицейский газик, в котором сидел голый до пояса мент в фуражке и форменном галстуке. За «газиком» веером вылетели несколько мотоциклов, на которых сидело от двух до четырех человек одновременно. Больше всего сидело в показавшемся последнем мотроллере с коляской: три человека, свинья в шлеме и похожий на свинью аморфный толстяк с рыхлым носом и блинообразным лицом. По всей видимости, он и упомянутый представитель семейства парнокопытных состояли в близкой степени родства.
Майор Филипыч хладнокровно приложил ладонь к щеке и сказал:
— Леня приехал. Водку привез.
Вдребезги пьяный Леня, в котором Аскольд узнал одного из ментов КПП, выскочил из машины и, пошатываясь, доложил майору:
— Ввот, Филипыч… арестовал. Пять единиц транспорта, восемь человек, три бабы еще. Везли свинью. Наверно, опять сперли. До каких поррр… гуляки, байкеры хреновы.
— Леня, не надо так говорить, — печальным голосом выговорил толстяк в мотороллере, потупив глазки. — У меня ревматизм, чтобы свинью таскать. И радикулит у меня. Я специально из Питера в здешние места приехал, чтобы здоровье поправлять.
— Не грузи, Мешок! — перебил его Леня. — Свинью нужно это… на шашлык. Под водочку. С вас ящик. За кражу животноводческой пр-р-р… продукции. С поличным.
— Не надо так говорить, — уныло повторил Мешок. — Не огорчай меня, Леня. От меня и так жена ушла. Саша ее зовут, и она ушла. У меня астма.
Алик и Аскольд остолбенело слушали весь этот бред и даже не шевельнулись, когда байкеры бодро слезли с мотоциклов, выволокли из мотороллера протестующе похрюкивающую свинью, точно так же похрюкивиющих, но без нотки протеста, трех датых девушек; и еще — ящик водки, кучу закуси, три спиннинга, с которыми два бравых мотоциклиста пошли ловить рыбку в озерце. Мешок же уныло извлек из мотороллера свои телеса, а потом вынул маленький черно-белый телевизор и подсоединил его к аккумулятору. Шли утренние новости. Аскольд, который уже и не знал, что думать и делать во всей этой кутерьме, влепился кисельным взглядом в подслеповатый экран.
Бодрячковая дикторша вычитывала новости так называемой культуры:
— Сегодня состоится вручение национальной премии в области шоу-бизнеса «Аполло». Весь цвет отечественного эстрадного боманда… — Аскольд пропустил несколько ничего не значащих помпезных периодов, и тут его резануло по ушам. — В номинации «Открытие года» претендуют женский дуэт «Та-ту», мужской аналог «Та-ту» — «Тот-Того» а также сверхновая звезда российского шоу-бизнеса — Аскольд. Скорее всего, он победит сразу в нескольких номинациях, особенно если учесть, что почетный учредитель премии «Аполло» — Роман Арсеньевич Вишневский, родной дядя Аскольда. К тому же право на трансляцию вручения премии принадлежит каналу этого олигарха.
Принц задергался. Один из байкеров повернулся к Мешку и сказал:
— Ты же вроде по Аскольду зарубаешься, да, Петя?
— У меня отит, — моргая коровьими ресницами, ответил тот. — Я не слушаю музыку. У меня жена ушла. Саша. Она хорошая.
«…Сейчас в нашем утреннем эфире — один из хитов Аскольда „Гвадалахара“…
— Аскольд — это я, — вдруг злобно сказал Принц и оскалился. — Кому там будут давать премию, если я — здесь?! Аскольд — это я!! Я!
— Мама, — испуганно сказал Петя-Мешок и рыхло сел на траву, — не надо так говорить. У меня…
— Знаю, жена ушла!! — бешено перебил его Принц, которого словно взорвало изнутри. Ему, как зайцу из известной сказки, надоело бояться. — У всех жена ушла! А в Москве такое творится… все пррродали, суки-и-и!.. — И Аскольд, выхватив из ящика бутылку водки, швырнул в телевизор, но попал не в него, а в предназначенную к закланию свинью, с которой все еще не сняли мотоциклетный шлем. Многострадальное животное хрюкнуло и крупным лошадиным аллюром поскакало к кустам. За свиньей побежали несколько матерящихся байкеров.
— «Беляк», — косясь на пускающего пузыри «мегастара», доложил мент Леня майору Филипычу, — нужно его того… приплющить немного.
И Леня вместе с лейтенантом начал крутить руки вопящему Андрюше Вишневскому.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. СРОК: ДЕСЯТЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА
* * *
Сереже Воронцову снились кошмары. Ему снился кошмар, что нежданно-негаданно он перенесся из своей занюханной провинциальной квартиры в роскошные апартаменты, белые, пустые, как огромные сводчатые палаты элитной психиатрической клиники. Он шел по ним крадучись, придерживаясь рукой за белые стены, а стены выскальзывали из-под пальцев, уходили белыми парусами-панелями в стороны, и далеко-далеко, опережая Сережины ступни, разбегались, как тараканы, гулкие Сережины же шаги.Воронцов дернулся всем телом и проснулся.
— Черррт… — пробормотал он и открыл глаза. Потом снова закрыл и снова открыл, но то, что он увидел, не исчезло: огромная фосфоресцирующая пластина потолка испускала слабые сполохи, и созадавалось впечатление, словно за стеклом ворочается огромный живой студень сине-зеленых морских тонов.
В тот момент, когда Сережа сел и увидел, что он сидит на огромном белом кожаном диване, потолок вспыхнул ярко-белым, и в огромном помещении, в котором нашел себя Воронцов, стало ослипетельно-светло. Или это все показалось Сергею спросонку?…
— Нет, это не сон!.. — простонал он. — У-у-у, бляха-муха!
За спиной ему почудилось движение, и он медленно повернул голову. Там стоял огромного роста парень, в котором Сережа, напружинив мозговые извилины, не без труда идентифицировал вчерашнего Диму. А за Димой стоял Романов.
— Н-да-с, драгоценный Андрей Львович, — сказал мистер Очковая Змея, — по слухам, ты вчера давал незапланированный концерт?
— К-какой концерт? — слабо пискнул Сережа.
— Рассказки всяческие ребятам рассказывал, — продолжал Сергей Борисович, — про папу-сантехника и все такое. Вообще, конечно, психика у тебя несколько неадекватная. Ну, да это не по моей части, психика-то. Ты в курсе, Сережа, что у тебя сегодня премия «Аполло». По слухам, тебе могут дать сразу по трем номинациям: «Альбом года», «Открытие года»…ну и еще что-то там, это Борис Борисыч твой должен хорошо знать.
— Какая еще премия? — разлепив сухие губы, выговорил Сережа. — Хреново мне.
— Еще бы тебе не хреново было, — продолжал щебетать Романов, — ты же вчера, брат, столько всякой разной гадости употребил, что мало никому не покажется. Даже средних размеров гиппопотаму. Так что вот так. Ты же еще с Фирсовым подрался. Жену его что-то там притиснул… оно, конечно, сучка не захочет — кобелек не вскочит, но…
Сережу так подкинуло на диване, и он рванулся к Романову:
— А ну, завали табло, козел!!
Дима перехватил уже направленный в физиономию Сергея Борисовича карающий кулак Воронцова и мягко, но с силой, отвел его руку. Сережа метнул в Романова ненявидящий взгляд и прошипел:
— Ничего… доберусь я до вас!
— Дай человеку похмелиться, — недовольно сказал Романов и, решительно чеканя шаги, направился к выходу из квартиры. Захлопнув за собой дверь, он вынул трубку и, быстро нашлепав на тастатуре длиннющий номер, выговорил:
— Алло… Алексей? Ну что, никаких новостей?
— Нет, — послышался мрачный голос Фирсова. — А на сегодня Роман Арсеньевич вызвал к себе Аскольда. Вечером, в одиннадцать, после вручения премии «Аполло».
Романов вздрогнул всем телом:
— Уже сегодня? Откуда такая информация?
— От Адамова, начальника службы безопасности. Повезу Аскольда к Вишневскому я.
— Да кого же ты повезешь, если он пропал, и весь план может сорваться?! — едва не заорал Романов, но вовремя сбросил избыток децибел в голосе. — Пропал с концами, и ни ответа ни привета! И где его искать, неизвестно!
— Ну, тут явно замешан Мишка Гриль и Рукавицын, настройщик аппаратуры, — сказал Фирсов. — Только на кого они работают, если так? Наверно, серьезные люди за ними, если они на такое решились.
— Ты не говори наобум, — предупредил его Романов. — Может, они вовсе и ни при чем. Может, этот недоумок Аскольд возомнил, что способен на собственную игру? И теперь шутит с нами шутки нехорошие?
— Черт его знает, — ответил Фирсов, — ясно только одно: если Аскольд не появится сегодня хотя бы до десяти, то вся операция сорвется. И тогда Антон Николаевич нас прихлопнет.
— Какой Антон Нико… а-а, черрт, ну да!! — Желтоватое лицо Романова начало покрываться серыми пятнами. — Да, дело табак. А что вчера у тебя вышло с этим Воронцовым?
— Не будем об этом! — отрезал Фирсов. — Не для телефона ты тему поднял. Нам сейчас главное — Аскольда найти. Или… уффф!.. рассчитывать на «авось»: авось появится сам, авось вспомнит, что и как…
— А если не появится? — бросил Романов, и голос его дрогнул.
— Тогда — все. Будем убирать Воронцова. Он нам после одиннадцати вечера уже не нужен.
— А если…
— Меня твое «если», Романов, уже заколебало! Если нам не удастся сделать намеченное, то нам край: деньги, которые нам за это выплатили в качестве аванса — это как гиря. Утянет на дно, и понимай как знали, когда затянет илом. На этой поэтической нотке Алексей Фирсов дал отбой.
* * *
Роман Арсеньевич Вишневский сидел в огромном кабинете своего трехэтажного особняка и пристально рассматривал лежавшие перед ним бумаги. Просмотрев некоторые из них, он бросил их на стол и поднялся. Олигарх был высокого роста рыжеволосый, слегка седеющий мужчина лет пятидесяти с небольшим. Но выглядел он определенно моложе. И, несмотря на видимую молодость, он в самом деле был одним из богатейших и влиятельнейших людей в России.Его лицо, сдержанное и умное, в данный момент выказывало озабоченность, а в чуть косящих темных глазах светилась легкая обеспокоенность и тревога. Он потер небритый подбородок, заросший модной трехдневной рыжеватой щетиной (правда, продвинутый олигарх?) и резко прошелся по кабинету туда и сюда.
Нет, не деловые документы занимали мысли Романа Арсеньевича в данный момент, и даже не беспокойство из-за трехсот пятидесяти миллионов долларов, составлявших задолженность одной из подконтрольных ему фирм по кредитам Центробанка. Эти триста пятьдесят миллионов следовало — плюс проценты — выплатить буквально на днях, но Роман Арсеньевич даже не вспоминал об этом.
Кроме того, две недели состоялся неприятный разговор с Львом Борисовичем Габриловичем, председателем правления банка «Альтаир», банка, который не без основания считался карманной финансовой структурой империи Вишневского. Роман Аркадьевич поморщился, припомнив, как Габрилович говорил о замороженных счетах в ряде швейцарских, японских и американских банков, и о том, куда тянутся нити влияния на эти неблагоприятные для Вишневского и его предприятий.
— Помяни мое слово, Роман Арсеньевич, против нас идет крупнейшая игра, — говорил он. — То, что в свое время провернули против Гусинского и его «Медиа-Моста» — это цветочки по сравнению с тем, что готовится против нас. Можно сказать, впервые поднимают руку на олигарха. На тебя, Роман Арсеньевич.
— А разве Гусинский не олигарх? — кисло улыбаясь, спросил тогда Вишневский и нервно пригладил лысеющую голову. Ему никогда не нравилось совсем недавно привнесенное в русский язык звучное словечко «олигарх».
Габрилович качнул головой:
— Нет, Гусинский не олигарх. Олигарх — это тот, у кого есть деньги и власть. Деньги-то у Владимира Александровича есть. А вот власть… властью его Бог обидел.
— Какой Бог? — глухо спросил Вишневский. — Президент, что ли?
Габрилович оправил браслет своих платиновых часов, стоимость которых превышала годовой бюджет иного районного центра, и ответил:
— Власть есть у тебя, Роман Арсеньевич. И вот именно ее хотят вырвать. Глава президентской администрации, Половцев. И начали с нервов — с финансовых структур. Вот так. Наверно, я начну перевод активов в оффшоры — в Гибралтар, ну и т. д. Да что я, впрочем… не мне тебе эти азы объяснять, Роман. Политически…
Вишневский, который всегда — и небезосновательно — считал себя выдержанным и хладнокровным человеком, вспылил тогда неожиданно даже для самого себя, с жаром перебив Габриловича:
— Не надо тебе в политику лезть, Борисыч! Вон знай себе давай бабки на открытие очередного еврейского центра, отслеживай свои любимые финансовые потоки, а в политику не лезь! Ясно?!
— Да я и не…
— Кто без согласования со мной отсрочил выдачу кредитов красноярским? А? А кто…
И Вишневский принялся перечислять грехи своего главного финансового распорядителя. А закончил совсем уж за упокой:
— И вообще, Лева, известно ли тебе, что в последнее время вытворяет твой сыночек?
— Н-нет. А что? Я с ним просто не общаюсь.
— Твое счастье! А я вот — общаюсь. И, надо сказать, нервов мне это стоит немалых.
— Да что случилось-то?
— Этот болван уже не знает, какой геморрой себе нажить! Например, недавно он нарвался на любезности со стороны одних конкретных людей. Мало того, что те контролируют чуть ли не половину казино Москвы, так ведь еще и отморозки редкие. Если бы не Адамов со своими, Андрея пять раз замочили бы. А он, кажется, ничего не понимает. Он, наверно, думает, что если из него сделали «звезду», так его никто не тронет. Ба-алванн!
— А ты его припугни, — сказал Лев Борисович.
Роман Арсеньевич хитро закрыл один глаз и выговорил почему-то шепотом, хотя, вне всякого сомнения, никто не мог слышать их в запертом и тщательно охраняемом кабинете:
— Уже делают.
…Да, сейчас мысли Романа Арсеньевича были о вовсе не о кредитах и замороженных счетах. Инциндент, происшедший в одном из провинциальных городов — с срывом концерта и взрывом — настоящим взрывом колонок с жертвами! — в прессе были представлены оглушительно и с большим резонансом в плане дальнейшего скандализирования имиджа племянника Андрея, он же — Аскольд. Этот молодой человек, новоиспеченный князь Андрей Вишневский вообще обладал уникальным талантом вызывать недовольство у серьезных и влиятельных людей своими идиотскими выходками, и чем влиятельнее был человек, тем более идиотской являлась и выходка.