Страница:
Воронцова-«Аскольда» осторожно посадили на тротуар, прислонив спиной к фонарному столбу. Фирсов внимательно наблюдал за всеми этими манипуляциями остекленевшими от ужаса глазами, но не вмешивался.
— Перевяжите и обыщите его, — кивнул Адамов.
В карманах Сережи оказались следующие вещи: пачка сигарет «Мальборо» (хотя он не курил), расческа (хотя расчесывать было особенно нечего), связка ключей с брелоком «Man.United», несколько мелких долларовых купюр, а также простенькая пластмассовая зажигалка и ручка.
Эта последняя вызвала особый интерес Адамова. Он покрутил ее в руках, потом быстро и умело разобрал, разложил на ладони и прицыкнул языком.
— Все ясно.
— Что ясно? — спросил Фирсов.
— Пневматический мини-пистолет, стреляющий отравленными иглами, встроенный в корпус обыкновенной авторучки. Кстати, она может писать.
— Что-что? — тихо выговорил Алексей.
— Тебя что, так удивляет обстоятельство, что она может писать? — ледяным тоном отчеканил Адамов, а потом коротко добавил:
— Теперь, кажется, состав преступления налицо.
Фирсов провел цепенеющей рукой по светловолосой голове, посмотрел сначала на Сережу Воронцова, потерявшего сознание от усердствования на алкогольно-наркотическом поприще и потери крови, потом на Адамова, и спросил:
— Но какое отношение имеет эта ручка к этому преступлению?
— А я говорю не об этом преступлении. Что произошло вот тут полчаса назад, не суть важно. А вот эта ручка… из этой ручки, Алеша, несколько часов назад, — Адамов сделал паузу, глубоко вдохнул, а потом выдохнул — резко, как отжался от пола:
— Из нее был убит Роман Арсеньевич.
Это конец, мелькнуло в голове Фирсова. А ведь все было так просто: только успеть нажать на курок, выкинуть пистолет в канализацию и… А теперь — поздно.
Он еще пытался что-то лепетать:
— Но ведь это… это совершенно невозможно. Михаил Миронович! Невозможно!
— А что Михаил Миронович? Михаил Миронович уже не при делах! — резко отозвался Адамов. — Вишневского убили в упор с расстояния полутора-двух метров. И кто убил! Я много лет копаюсь во всяком дерьме, но с таким… с таким сталкиваться еще не приходилось. И ведь камеры слежения были отключены по его же собственной просьбе! Но я разберусь!! — Он потряс в воздухе кулаком, словно грозя кому-то невидимому и могущественному, чьи щупальца дотянулись даже до всесильного олигарха Вишневского и поразили его. — Непременно разберусь, пусть мне даже потребуется поставить на уши всю эту гребаную Москву!
— А если это не Москва? — спросил один из стоявших за плечами своего шефа людей.
Шеф службы безопасности олигарха хищно раздул узкие ноздри и бросил только одно слово, которое затрепетало в стылом ночном воздухе более зловеще, чем россыпь самых жутких и изощренных угроз:
— Посмотрим!
В этот момент из-за угла выехало две милицейские машины, с обычной для наших родимых правоохранительных органов оперативностью — чуть ли не через полчаса! — прибывших на место преступления. Из первой выскочил плотный краснолицый капитан и бодро зашагал к израненному «Мерсу». В хвост ему пристроилось еще трое.
— Что здесь происходит?
— Уже ничего, — ответил Адамов.
— Тогда все посторонние — будьте добры покинуть это место! — не без апломба заявил тот.
— Ну тогда вали, — спокойно, но со скрытой угрозой произнес Адамов. — Все равно от вас, мусоров несчастных, никакого толка, под ногами путаетесь со своими дежурными версиями.
Капитан аж задохнулся от возмущения.
— Я Адамов, начальник службы безопасности Романа Вишневского, — небрежно произнес Адамов. — И то, что здесь произошло, в моей компетенции. Если ты имеешь сказать что-то против, дай мне телефон твоего начальника. Я думаю, что по моей просьбе он с радостью предоставит тебе отпуск. Пожизненный.
— Виш-нев-ско-го? — протянул капитан и аж попятился от изумления. — Это который олигарх? Значит, это в него стре…
— Почти, — бесцеремонно перебил Адамов. — Ишь какие умные слова знаешь, капитан: «олигарх». Молодец. Еще вопросы есть?
— Никак нет, — по-военному четко ответил капитан милиции и, повернувшись на каблуках, зашагал к своей машине.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. СКАНДАЛ В РЕСТОРАНЕ «РАФАЭЛЬ»
Нельзя сказать, что это ему не нравилось, но ведь в конечном итоге самое большое удовольствие рано или поздно переходит в пресыщение, а потом и в дискомфорт, если не сказать — боль.
Аскольд раздобыл где-то совершенно невероятное количество денег и тут же пригласил Мыскина в ресторан.
— Хотя, конечно, неохота идти в ресторан или клуб, — говорил по пути скандальный певец с каким-то истерическим надрывом, который для Алика Иваныча уже перестал быть диковинкой и стал чем-то вроде слабенькой специи для любителя термоядерного «Chilli»-кетчупа. — опять будут вычитать за разбитые стекла и демонтированные морды официантов. Вечно им не угодишь… то я, видите ли, немного не дошел до туалета… пол испортил, то разбил бутылку, и ни чего-нибудь там, а вполне приличного французского коньяка, о башку другого посетителя. То трахнул повариху, то поливал соусом оркестр, то танцевал на столе стриптиз, отпугивая клиентуру… то горланил похабные песни.
— А когда же мы разыщем Серегу-то, а? — вставил Александр.
Аскольд неопределенно махнул рукой и сказал:
— Завтра… слово даю, завтра ты его увидишь.
И они ввалились в один из самых дорогих московских ресторанов.
Александр не припомнит, чтобы он когда-либо так обдалбливался. По всей видимости, виной тут не только алкоголь, потому что он смутно припоминает, как Аскольд подносил к его локтевому сгибу что-то мутное и Мыскин чувствовал легкий укол.
…Это было как несколько сменяющих друг друга театральных актов. С полной сменой декораций где-то там, за огромным непроницаемым занавесом.
Как будто вот он ты — спокойно сидишь в квартире своего нового московского знакомого и чинно пьешь вино, — и вдруг всплеск, занавес падает и оплывает багровым, а когда поднимается, когда вокруг становится невероятно — до слепящей бриллиантовой рези в глазах! — светло, тогда ты начинаешь понимать, что твое бытие в той квартире исчерпалось, как исчерпывался золотой ложкой из изумрудного сосуда чистейший александрийский гашиш, которым так показательно потчевал своих гостей граф Монте-Кристо.
С Аликом никогда еще не было ничего подобного: только что он посмотрел на перекошенное улыбкой лицо Аскольда, который, раскачиваясь взад-вперед на подоконнике туалета, демонстрировал все тридцать два белоснежных голливудских зуба, и с жутковатой оцепенелостью смотрел при этом куда-то в пол, — и вдруг огромный зал, наполненный мягким теплым светом, достаточно ярким, но таким нежным, что он кажется легко светящимся полумраком.
Он нашел себя сидящим за столом, заставленным блюдами и яствами, как то неподражаемо именуется в русских сказках.
Плыла и сладко лепетала музыка, и он узнавал в ней одну из медленных композиций своего неожиданного друга Аскольда. В метре от него, едва придерживаясь рукою за столб, танцевала стриптизерка… она вращалась вокруг него по спирали, извиваясь и впитывая всем телом распаленные взгляды посетителей, и от нее плыли пенящиеся волны чувственности — разлетались и опаляли жестоко и неотвратимо, словно это было настоящее пламя.
— Да вон он, бл… уставился, на какую-то тощую чиксу, словно это царица Клеопатра, — услышал Мыскин далекий иронический голос и понял, что это о нем. — Поплыл совсем, дурик.
— Да в таком состоянии конечно… после такой неплохой дозы… сейчас ему и какая-нибудь бабка Евдокия Никитишна, моющая вокзальные сортиры, покажется Шэрон Стоун.
Алик Иваныч повернул голову — и увидел смеющее лицо сидящего на другом конце стола Аскольда. Рядом с тем сидел незнакомый Мыскину длинноволосый человек со здоровенным семитским носом и смешно оттопыренными ушами, которые были не в силах скрыть самые длинные и густые волосы. Аскольд называл его Борей Эйхманом, и, насколько мог понять Александр, этот Боря Эйхман был не самым последним человеком в ряду знакомцев Андрея Вишневского.
— А гы… гыде это мы? — спросил Мыскин, густо запинаясь.
Аскольд захохотал. В отсветах лазерных спецэффектов в его лице промелькнуло что-то демоническое.
— Это напоминает б-булгаковское, — не дожидаясь ответа Андрея, проговорил Мыскин. — «И было в полночь видение в аду. Вышел на веранду черноглазый красавец с кинжальной бородой, во фраке, и царственным взором окинул владения. Говорили, говорили мистики…» что-то там… наверху… Сутки над пентаграммой рыдала жена… (Мыскин сам удивился, откуда у него, не очень начитанного человека, насколько вообще можно говорить о начитанности у Алика, такое доскональное знание булгаковского «Мастера и Маргариты»).
— Иоанн Богослов! — хихикнул Аскольд, а его длинноволосый семитский друг беспокойно посмотрел по сторонам. — Блаженный Августин… Диоген… э-э-э… Лаэртский… мудрец Сиона, бл…!
— Ма-а-аэсррро-о! Урежьте марш!! — заорал Алик, припоминая, что читал эту книгу непосредственно в квартире Воронцова в промежутке между двумя грандиозными запоями, и громко мяукнул. Тут же подошел официант и почтительно склонился над Мыскиным:
— Будьте так добры так не шуметь и…
— А где мой заказ?! — злобно перебил его Аскольд, синхронно дергая своего густоволосого соседа за оттопыренное ухо. — Гыде-е мой заказ, я спрашиваю?
— Уже несут, — быстро ответил официант.
…Заказ несли на громадном подносе двое здоровенных парней в белых сорочках, с черными «бабочками». Алик Иваныч даже не мог представить, что же такое может находиться на таком монументальном подносе — целиком изжаренный бык, что ли? Впрочем, он оказался почти прав: среди разнообразнейших экзотических фруктов был уложен целиком зажаренный огромный свин, размером едва ли не с теленка, фаршированный чем-то ароматным… Александр уже был не в состоянии разобрать, чем именно. От порося исходил густейший запах, такой захватывающий и аппетитный, что у Мыскина, который отнюдь не был голоден, потекли слюнки.
По периметру же подноса были уложены столовые приборы и круглые чаши с мороженым.
Эйхман покосился на принесенный заказ и недоуменно посмотрел на Аскольда. Тот смешно сморщил нос и громко захохотал, хлопнув Алика по плечу:
— Ты только посмотри, как Боря нос от свиньи воротит! Ему же по Талмуду нельзя свинину хавать… ему раввин за такое святотатство все поотрывает, что после обрезания осталось!
— Андрей! — укоризненно выговорил Эйхман. — Что ты такое говоришь, Андрей?
— А что Андрей? — взмахнул рукой Аскольд. — Что, Андрей — не такой же жид, как ты? Правда, ты — чистый, а я только наполовину… Что, Боря… ты хочешь сказать, что тебе не нравится вот эта свинка? А? Так, что ли? Свиней, значит, убивать нельзя, а людей — можно?
— Ты чего взъелся-то? — продолжал недоумевать Борис Борисович.
— А ничего… — начал было Аскольд, но вдруг его голос оборвался, чтобы через секунду возрасти до пронзительной визгливой ноты:
— Куриц… Курицы… Гриль, бл… — а-а-а?!
Мыскин, голову которого вопль Аскольда пронзил, как вязальная спица пронизывает клубок, обернулся. В самом деле, через три столика от них в компании трех девушек сидел красивый молодой человек. Правда, он выглядел несколько болезненно, но в целом можно было только подивиться, какими завидными темпами он привел в себя в чувство после тех травм, что нанесли ему распоясавшиеся хулиганы из клуба «Белая ночь».
Вероятно, Гриль услышал вопль Аскольда, потому что резко отставил от себя прибор и поднялся на своем месте. Пошатнулся. Вероятно, он был немного подшофе, но ярость на лице Вишневского-младшего мигом улетучила из его организма эти хмельные пары.
— Ах ты, су-у-ука!!!
Аскольд схватил со стола нож и вилку — первое, что попалось ему под руку, отшвырнул тычком локтя пытавшегося удержать его длинноволосого Борис Борисыча и, перемахнув прямо через поднос с жарким, бросился к Грилю. Эйхман отшатнулся и, ухватившись для удержания равновесия за пятак умерщвленного порося, загремел на пол.
Жаркое из свинины упало сверху и приплюснуло длиннейший горбатый нос правоверного иудея к пахнущему шампанским влажному полу.
Тем временем Аскольд гнался за Грилем, который при виде приближающегося к нему с ножом в одной руке и с вилкой в другой кумира молодежи бросился наутек.
Он пробежал через весь зал, перевернув по пути два столика и опрокинув толстую и неповоротливую, как квашня, даму, которая только что встала, чтобы посетить кабинет с литерой «Ж», она же «L» — Ladyes, чтобы, так сказать, попудрить носик.
Аскольд настиг Гриля прямо у дверей — прыгнул, как снежный барс, и вцепился в плечи.
Столовый нож распорол тому синюю атласную рубашку и порезал плечо.
— Говори, козлина ты дойная, кто убил Лио и устроил… устроил все это? — завопил он, до хруста выворачивая руку упавшему на пол Грилю. — Тебя мой дядя на все это своротил, правда, сука ты такая? Ну-у!!
Тот едва удержал крик боли и, втянув голову в плечи, быстро проговорил (кажется, он в самом деле был испуган):
— Андрей, я клянусь тебе, я ничего не знаю. Я делал только то, что мне поручали… но мне не приказывали никого убивать. Так получилось…
— А на кого ты работал?
— Да я…
— А кто велел запалить меня на «мокрухе» с этим Гришкой Нищиным?
— Это… я…
— Можешь не отвечать. На моего дядюшку ты работал, да? Что притих? Или я не прав?
В этот момент две мощные руки легко оторвали Аскольда от Миши Курицына-Гриля и, перекрутив в воздухе, прижали к широкой панели входных дверей. Здоровенный охранник, проделавший эту операцию, впрочем, тут же был отброшен сильным ударом ноги прямо в переносицу на столики.
На Аскольда тотчас же бросились двое и, не без труда скрутив, швырнули лицом о пол. Гриль, отряхивая брюки, медленно поднялся с пола и, срадальчески морщась, кивнул мужчине в темном пиджаке, который помог ему встать:
— Не трогайте его. Это Аскольд.
— Уберите ваши куркули, суки, — хрипел тот и пытался лягнуть ближайшего охранника правой ногой. — А-а-атпусти, мудила-а-а!! Козлодой… прошмандоб… Да я вас всех… мне одно слово сказать…
— Кто это такой, вы говорите? — спокойно спросил начальник охраны.
— Аскольд. Певец такой. Андрей Львович Вишневский, если угодно.
— А, понятно. Плямянник Романа Арсеньевича?
— Да, — раздраженно ответил Гриль, — и я советую вам отпустить этого человека.
— А что же это: он за вами с ножом гнался, а вы — защищаете? — усмехнулся тот и махнул рукой своим людям. — Отпустите его, ребята. Нам совершенно не нужны неприятности с Романом Арсеньевичем. А вот вы кто такой? — обратился он к Грилю.
— Клиент вашего ресторана, — хмуро ответил Курицын и косо посмотрел на поднимающегося с пола Аскольда.
— А вообще?
— Руководитель шоу-балета вот его… Аскольда, — произнес Гриль и после некоторой паузы прибавил:
— Вернее, бывший.
— Мы с тобой еще поговорим, — с неприкрытой угрозой пообещал Вишневский-младший.
Охранник пристально взглянул на них, и Гриль поспешил важно заявить:
— Мы не сошлись по ряду концептуальных моментов нового альбома.
С момента приобретения им вертикального положения и по мере удаления от него Аскольда возвратилась прежняя вальяжность. Начальник охраны кивнул головой и удалился.
— А кто его спрашивает?
— Колесников. Начальник охраны ресторана «Рафаэль».
— Он вряд ли сможет поговорить с вами. В данный момент он очень занят.
— В половине четвертого ночи?
— Такая работа.
— Но у меня как раз насчет того, чем он сейчас занят. Я ведь тоже, некоторым образом, числюсь в его ведомстве. Я хочу передать ему, что Андрей Вишневский находится в нашем ресторане.
Молчание. Потом несколько недоуменный голос с оттенком досады:
— По-моему, вы ошибаетесь. Андрей Вишневский находится в другом месте, известном Михаилу Мироновичу.
— Да нет же! Я узнал его. Это Аскольд. Он устроил тут драку со своим… который у него на подтанцовке. Это точно он. Я его много раз видел. К тому же у меня дочь обклеила его фотографиями всю квартиру. Приезжайте, сами убедитесь.
— Хорошо. Через двадцать минут.
— Может, Аскольда это самое… надежно.
— Никаких «это самое». Даже если это недоразумение, все равно — никакой самодеятельности. Придержите этого человека в вашем ресторане.
— Да он еще долго будет сидеть, судя по всему. Он на заказывал тут — до утра хватит.
— Вот и хорошо. Ждите.
Алик не мог понять этого.
Гриль не желал распространяться о том, каким образом вышел на него Вишневский-старший и склонил к сотрудничанью. Все это дело техники. Он признал, что скандал в клубе и взрывчатка в колонках — его рук дело. Так велел Роман Арсеньевич, точнее — шеф его службы безопасности Адамов.
Гриль выразил озабоченность происшедшим на последнем концерте Аскольда и среди прочего сказал:
— Из квартиры Воронцова вот этого мужика, — он показал на пьяного Мыскина, — и тебя мы забрали после того, как сами же и доставили туда по приказу Фирсова. Уж мне-то он доверял, т. е. ему сказал Роман Арсеньевич: мне можно доверять. Ну, а потом… потом не составило труда разыграть маленькую пантомиму. Все, как в театре.
— А почему такая мерзкая квартира?
Гриль вздохнул и повел речь совсем уж ни к селу ни к городу:
— Ну мы и перепугались, когда увидели, что квартира сгорела, Толян с синерылым семейством погибли… а тебя и Алика с тобой уже нет.
Аскольд неестественно рассмеялся.
— А тогда на полном серьезе думали, что за мной охотятся. Сколько наворочали всего, сраная канава!
В этот момент длинноволосый гражданин семитского типа, то бишь Борис Борисович Эйхман, ткнулся лицом в костный остов недоеденного борова и испустил первый аккорд басовитого храпа.
— Та-а-ак… одиннадцатая маршевая рота девяносто первого полка идет испражняться и на покой, — невесть к чему протянул Аскольд (по-моему, это из «Бравого солдата Швейка», выудил из своей невесть откуда нарисовавшейся литературной эрудиции Алик Мыскин), а потом вдруг заплакал. Никто не обратил на это внимания: вероятно, слезы скромного идола молодежной культуры были обычным явлением на увеселительных мероприятиях.
— А ты знаешь, Алик, что я агент ФБР? — пробормотал он, размазывая скорбную влагу по лицу.
— Ну вот, начинается, — сказал Гриль. — Однажды он мне целую ночь напролет доказывал, что он полномочный представитель какого-то Всемирного Эзотерического Синедриона больших и малых раввинов. И еще рассказывал, что очень любит есть кактусы, чтобы при этом расцарапаться до крови, помню, доказывал, что в него вселились душа преподобных Августина и какой-то мученицы Агафьи… такой святой дубль. А недавно битых три часа вдохновенно рассказывал, как он похож на Федора Михайловича Достоевского… тот тоже в молодости с друзьями якобы изнасиловал двенадцатилетнюю девочку. Н-да-а-а…
— А мне, — вспомнил Мыскин, — мне он только сегодня сказал, что убил собственного дядю. Дунул ему в лицо, и тот упал.
— А что, — упрямо сказал Аскольд, — дунул, и упал.
Стойкий оловянный солдатик… стеклянный, оловянный, деревянный.
Гриль невесело усмехнулся и столкнул под стол выводящего замысловатые трели длинноволосого продюсера. Именно с мягким стуком упавшего на пол тела в зал вошли несколько новых посетителей. С ними был начальник охраны ресторан, который сдержанно жестикулировал и изредка показывал в сторону сцены, на которой танцевали стриптизерки. В сторону столика, за которым сидели Мыскин и Вишневский-младший сотоварищи.
И в этот момент над его ухом прозвучал несколько недоуменный голос:
— Ах ты, черрт! В самом деле — одно лицо.
— Это как же так? — прозвучал второй, еще более удивленный голос.
— А вот разберемся. Андрей Арсеньевич!
Аскольд вскинулся и, повернув голову, посмотрел на невозмутимое лицо окликнувшего его человека, а потом перевел взгляд на стоявших за его спиной еще двоих.
— Что вам надо? — резко спросил он. — Вы из журнала? Из «Экспресс-газеты»? С НТВ? Из «Совершенно секретно»? Уходите немедленно… я вызову охрану! Я не буду давать интервью каким-то неизвестным людям! Потом вы напишете, что я замешан в отмывании грязных денег через финансовые структуры моего… моего дядюшки! Вновь пришедшие люди переглянулись, и первый мягко выговорил:
— Мы не из газеты. Мы офицеры ФСО. Федеральной службы охраны. При службе безопасности господина Вишневского, вашего дяди. Вы нам нужны.
— Все так говорят, — забормотал Аскольд, — однажды ко мне пришел человек и сказал, что он был лично знаком с Карлом Марксом. Я подумал, что, наверно, он не журналист, и стал говорить о педерастии в Голливуде и иудаизме в Нью-Йорке. А вы знаете, что Дэвида Копперфилда зовут Давид Хаимович Коткин, а?
— Наверное, легкий передозняк, — апатично сказал человек из «секьюрити» Вишневского и рывком поставил Аскольда на ноги. — Берите его, парни. И тут произошло неожиданное.
Аскольд схватил со стола ананас и залепил им прямо в лицо схватившего его человека.
— Али-и-и-ик!! Мы-ы-ыскин!!! — заорал он. — Не ве-е-ерь им!
Абсурд, но этот крик оказал на Александра прямо-таки вулканическое воздействие: он подлетел на месте, схватил останки несчастного борова и запулил в темных личностей, невесть откуда прорисовавшихся на горизонте лучшего — по ощущениям — вечера в его жизни.
…Честно говоря, он толком и не соображал, что делает. Более того, все происходящее прокручивалось в его мозгу как бы взглядом со стороны.
Скелет порося был отражен мощным взмахом верхней конечности офицера ФСО и разлетелся на части. Свиные кости брызнули во все стороны с кинетической энергией метеоров, пронизывающих земную атмосферу.
Одна из них угодила прямо в глаз Грилю, другая взъерошила прическу девушке за соседним столиком… а потом Мыскин схватил поднос с фруктами и мороженым и швырнул его в сотрудников Федеральной службы охраны.
Бананы, апельсины, киви, манго раскатились по все стороны, попадая под ноги заметавшимся людям и лопаясь с легким фонтаническим всхлипом.
На одном из бананов и «подорвался» работник «секьюрити».
Поскользнулся и растянулся во весь рост, сбив подбежавшего официанта, за которого он попытался ухватиться, чтобы сохранить вертикаль.
— Ума-а-атываем!! — заорал Аскольд и, восторженно пнув оглушенного «ананасным» хуком главу группы захвата, помчался по залу. За ним устремился Мыскин и — в некотором отдалении — Курицын-Гриль, на которого быстро оправившиеся от первого легкого шока подчиненные Адамова не обратили ни малейшего внимания.
…Алик Иваныч не понимал, куда он бежит. Стены и потолок ресторана пульсировали, словно внутренние полости стенок огромного сердца, в мягком воздухе грохотало сдавленное преддверие чего-то жуткого и тошнотворного. Так, как грохотала бы зловещая и перенасыщенная упругой сатанинской энергией музыка.
И тут ему стало плохо: он почувствовал, что внутренности, словно тряпочные, сминаются и выворачиваются наизнанку огромной рукой, по которой искрами пробегают сполохи тока высочайшего напряжения. На полном ходу его ноги заплелись, и он врезался лбом в стену. Алик припал виском к холодной вертикальной поверхности, и тут его вырвало.
Последнее, что он запомнил, это грохот бьющегося стекла и чей-то истошный душераздирающий вопль:
— Во-о-озьмемся за ррруки, дрру-уззя, возьмемся за рруки, друззя… штоб не прра-а-апасть по «одиночкам»!
Последняя в личной биографии Александра Мыскина вокальная партия Аскольда.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. УБИЙЦА РОМАНА ВИШНЕВСКОГО
За эту ночь он постарел лет на десять. Нет, не то чтобы он был очень привязан к убитому — просто своим безотказным чутьем он чувствовал, как сильно осложнится теперь его и без того полная опасностей жизнь с потерей Хозяина.
Присутствовал также невысокий плотный генерал-майор ФСБ и следователь Генпрокуратуры. Оба старые друзья и бывшие коллеги Адамова, который успел поработать в КГБ еще союзного образца, потом занимал одну из руководящих должностей в ФСО — Федеральной службе охраны — а три года назад возглавил службу безопасности стремительно набравшего финансовый и политический вес молодого олигарха.
— Перевяжите и обыщите его, — кивнул Адамов.
В карманах Сережи оказались следующие вещи: пачка сигарет «Мальборо» (хотя он не курил), расческа (хотя расчесывать было особенно нечего), связка ключей с брелоком «Man.United», несколько мелких долларовых купюр, а также простенькая пластмассовая зажигалка и ручка.
Эта последняя вызвала особый интерес Адамова. Он покрутил ее в руках, потом быстро и умело разобрал, разложил на ладони и прицыкнул языком.
— Все ясно.
— Что ясно? — спросил Фирсов.
— Пневматический мини-пистолет, стреляющий отравленными иглами, встроенный в корпус обыкновенной авторучки. Кстати, она может писать.
— Что-что? — тихо выговорил Алексей.
— Тебя что, так удивляет обстоятельство, что она может писать? — ледяным тоном отчеканил Адамов, а потом коротко добавил:
— Теперь, кажется, состав преступления налицо.
Фирсов провел цепенеющей рукой по светловолосой голове, посмотрел сначала на Сережу Воронцова, потерявшего сознание от усердствования на алкогольно-наркотическом поприще и потери крови, потом на Адамова, и спросил:
— Но какое отношение имеет эта ручка к этому преступлению?
— А я говорю не об этом преступлении. Что произошло вот тут полчаса назад, не суть важно. А вот эта ручка… из этой ручки, Алеша, несколько часов назад, — Адамов сделал паузу, глубоко вдохнул, а потом выдохнул — резко, как отжался от пола:
— Из нее был убит Роман Арсеньевич.
Это конец, мелькнуло в голове Фирсова. А ведь все было так просто: только успеть нажать на курок, выкинуть пистолет в канализацию и… А теперь — поздно.
Он еще пытался что-то лепетать:
— Но ведь это… это совершенно невозможно. Михаил Миронович! Невозможно!
— А что Михаил Миронович? Михаил Миронович уже не при делах! — резко отозвался Адамов. — Вишневского убили в упор с расстояния полутора-двух метров. И кто убил! Я много лет копаюсь во всяком дерьме, но с таким… с таким сталкиваться еще не приходилось. И ведь камеры слежения были отключены по его же собственной просьбе! Но я разберусь!! — Он потряс в воздухе кулаком, словно грозя кому-то невидимому и могущественному, чьи щупальца дотянулись даже до всесильного олигарха Вишневского и поразили его. — Непременно разберусь, пусть мне даже потребуется поставить на уши всю эту гребаную Москву!
— А если это не Москва? — спросил один из стоявших за плечами своего шефа людей.
Шеф службы безопасности олигарха хищно раздул узкие ноздри и бросил только одно слово, которое затрепетало в стылом ночном воздухе более зловеще, чем россыпь самых жутких и изощренных угроз:
— Посмотрим!
В этот момент из-за угла выехало две милицейские машины, с обычной для наших родимых правоохранительных органов оперативностью — чуть ли не через полчаса! — прибывших на место преступления. Из первой выскочил плотный краснолицый капитан и бодро зашагал к израненному «Мерсу». В хвост ему пристроилось еще трое.
— Что здесь происходит?
— Уже ничего, — ответил Адамов.
— Тогда все посторонние — будьте добры покинуть это место! — не без апломба заявил тот.
— Ну тогда вали, — спокойно, но со скрытой угрозой произнес Адамов. — Все равно от вас, мусоров несчастных, никакого толка, под ногами путаетесь со своими дежурными версиями.
Капитан аж задохнулся от возмущения.
— Я Адамов, начальник службы безопасности Романа Вишневского, — небрежно произнес Адамов. — И то, что здесь произошло, в моей компетенции. Если ты имеешь сказать что-то против, дай мне телефон твоего начальника. Я думаю, что по моей просьбе он с радостью предоставит тебе отпуск. Пожизненный.
— Виш-нев-ско-го? — протянул капитан и аж попятился от изумления. — Это который олигарх? Значит, это в него стре…
— Почти, — бесцеремонно перебил Адамов. — Ишь какие умные слова знаешь, капитан: «олигарх». Молодец. Еще вопросы есть?
— Никак нет, — по-военному четко ответил капитан милиции и, повернувшись на каблуках, зашагал к своей машине.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. СКАНДАЛ В РЕСТОРАНЕ «РАФАЭЛЬ»
* * *
Вся эта ночь с девятого на десятое августа прошла для Алика Иваныча Мыскина в сплошном жутковатом веселье, время от времени перехлестывавшем через все мыслимые границы.Нельзя сказать, что это ему не нравилось, но ведь в конечном итоге самое большое удовольствие рано или поздно переходит в пресыщение, а потом и в дискомфорт, если не сказать — боль.
Аскольд раздобыл где-то совершенно невероятное количество денег и тут же пригласил Мыскина в ресторан.
— Хотя, конечно, неохота идти в ресторан или клуб, — говорил по пути скандальный певец с каким-то истерическим надрывом, который для Алика Иваныча уже перестал быть диковинкой и стал чем-то вроде слабенькой специи для любителя термоядерного «Chilli»-кетчупа. — опять будут вычитать за разбитые стекла и демонтированные морды официантов. Вечно им не угодишь… то я, видите ли, немного не дошел до туалета… пол испортил, то разбил бутылку, и ни чего-нибудь там, а вполне приличного французского коньяка, о башку другого посетителя. То трахнул повариху, то поливал соусом оркестр, то танцевал на столе стриптиз, отпугивая клиентуру… то горланил похабные песни.
— А когда же мы разыщем Серегу-то, а? — вставил Александр.
Аскольд неопределенно махнул рукой и сказал:
— Завтра… слово даю, завтра ты его увидишь.
И они ввалились в один из самых дорогих московских ресторанов.
Александр не припомнит, чтобы он когда-либо так обдалбливался. По всей видимости, виной тут не только алкоголь, потому что он смутно припоминает, как Аскольд подносил к его локтевому сгибу что-то мутное и Мыскин чувствовал легкий укол.
…Это было как несколько сменяющих друг друга театральных актов. С полной сменой декораций где-то там, за огромным непроницаемым занавесом.
Как будто вот он ты — спокойно сидишь в квартире своего нового московского знакомого и чинно пьешь вино, — и вдруг всплеск, занавес падает и оплывает багровым, а когда поднимается, когда вокруг становится невероятно — до слепящей бриллиантовой рези в глазах! — светло, тогда ты начинаешь понимать, что твое бытие в той квартире исчерпалось, как исчерпывался золотой ложкой из изумрудного сосуда чистейший александрийский гашиш, которым так показательно потчевал своих гостей граф Монте-Кристо.
С Аликом никогда еще не было ничего подобного: только что он посмотрел на перекошенное улыбкой лицо Аскольда, который, раскачиваясь взад-вперед на подоконнике туалета, демонстрировал все тридцать два белоснежных голливудских зуба, и с жутковатой оцепенелостью смотрел при этом куда-то в пол, — и вдруг огромный зал, наполненный мягким теплым светом, достаточно ярким, но таким нежным, что он кажется легко светящимся полумраком.
Он нашел себя сидящим за столом, заставленным блюдами и яствами, как то неподражаемо именуется в русских сказках.
Плыла и сладко лепетала музыка, и он узнавал в ней одну из медленных композиций своего неожиданного друга Аскольда. В метре от него, едва придерживаясь рукою за столб, танцевала стриптизерка… она вращалась вокруг него по спирали, извиваясь и впитывая всем телом распаленные взгляды посетителей, и от нее плыли пенящиеся волны чувственности — разлетались и опаляли жестоко и неотвратимо, словно это было настоящее пламя.
— Да вон он, бл… уставился, на какую-то тощую чиксу, словно это царица Клеопатра, — услышал Мыскин далекий иронический голос и понял, что это о нем. — Поплыл совсем, дурик.
— Да в таком состоянии конечно… после такой неплохой дозы… сейчас ему и какая-нибудь бабка Евдокия Никитишна, моющая вокзальные сортиры, покажется Шэрон Стоун.
Алик Иваныч повернул голову — и увидел смеющее лицо сидящего на другом конце стола Аскольда. Рядом с тем сидел незнакомый Мыскину длинноволосый человек со здоровенным семитским носом и смешно оттопыренными ушами, которые были не в силах скрыть самые длинные и густые волосы. Аскольд называл его Борей Эйхманом, и, насколько мог понять Александр, этот Боря Эйхман был не самым последним человеком в ряду знакомцев Андрея Вишневского.
— А гы… гыде это мы? — спросил Мыскин, густо запинаясь.
Аскольд захохотал. В отсветах лазерных спецэффектов в его лице промелькнуло что-то демоническое.
— Это напоминает б-булгаковское, — не дожидаясь ответа Андрея, проговорил Мыскин. — «И было в полночь видение в аду. Вышел на веранду черноглазый красавец с кинжальной бородой, во фраке, и царственным взором окинул владения. Говорили, говорили мистики…» что-то там… наверху… Сутки над пентаграммой рыдала жена… (Мыскин сам удивился, откуда у него, не очень начитанного человека, насколько вообще можно говорить о начитанности у Алика, такое доскональное знание булгаковского «Мастера и Маргариты»).
— Иоанн Богослов! — хихикнул Аскольд, а его длинноволосый семитский друг беспокойно посмотрел по сторонам. — Блаженный Августин… Диоген… э-э-э… Лаэртский… мудрец Сиона, бл…!
— Ма-а-аэсррро-о! Урежьте марш!! — заорал Алик, припоминая, что читал эту книгу непосредственно в квартире Воронцова в промежутке между двумя грандиозными запоями, и громко мяукнул. Тут же подошел официант и почтительно склонился над Мыскиным:
— Будьте так добры так не шуметь и…
— А где мой заказ?! — злобно перебил его Аскольд, синхронно дергая своего густоволосого соседа за оттопыренное ухо. — Гыде-е мой заказ, я спрашиваю?
— Уже несут, — быстро ответил официант.
…Заказ несли на громадном подносе двое здоровенных парней в белых сорочках, с черными «бабочками». Алик Иваныч даже не мог представить, что же такое может находиться на таком монументальном подносе — целиком изжаренный бык, что ли? Впрочем, он оказался почти прав: среди разнообразнейших экзотических фруктов был уложен целиком зажаренный огромный свин, размером едва ли не с теленка, фаршированный чем-то ароматным… Александр уже был не в состоянии разобрать, чем именно. От порося исходил густейший запах, такой захватывающий и аппетитный, что у Мыскина, который отнюдь не был голоден, потекли слюнки.
По периметру же подноса были уложены столовые приборы и круглые чаши с мороженым.
Эйхман покосился на принесенный заказ и недоуменно посмотрел на Аскольда. Тот смешно сморщил нос и громко захохотал, хлопнув Алика по плечу:
— Ты только посмотри, как Боря нос от свиньи воротит! Ему же по Талмуду нельзя свинину хавать… ему раввин за такое святотатство все поотрывает, что после обрезания осталось!
— Андрей! — укоризненно выговорил Эйхман. — Что ты такое говоришь, Андрей?
— А что Андрей? — взмахнул рукой Аскольд. — Что, Андрей — не такой же жид, как ты? Правда, ты — чистый, а я только наполовину… Что, Боря… ты хочешь сказать, что тебе не нравится вот эта свинка? А? Так, что ли? Свиней, значит, убивать нельзя, а людей — можно?
— Ты чего взъелся-то? — продолжал недоумевать Борис Борисович.
— А ничего… — начал было Аскольд, но вдруг его голос оборвался, чтобы через секунду возрасти до пронзительной визгливой ноты:
— Куриц… Курицы… Гриль, бл… — а-а-а?!
Мыскин, голову которого вопль Аскольда пронзил, как вязальная спица пронизывает клубок, обернулся. В самом деле, через три столика от них в компании трех девушек сидел красивый молодой человек. Правда, он выглядел несколько болезненно, но в целом можно было только подивиться, какими завидными темпами он привел в себя в чувство после тех травм, что нанесли ему распоясавшиеся хулиганы из клуба «Белая ночь».
Вероятно, Гриль услышал вопль Аскольда, потому что резко отставил от себя прибор и поднялся на своем месте. Пошатнулся. Вероятно, он был немного подшофе, но ярость на лице Вишневского-младшего мигом улетучила из его организма эти хмельные пары.
— Ах ты, су-у-ука!!!
Аскольд схватил со стола нож и вилку — первое, что попалось ему под руку, отшвырнул тычком локтя пытавшегося удержать его длинноволосого Борис Борисыча и, перемахнув прямо через поднос с жарким, бросился к Грилю. Эйхман отшатнулся и, ухватившись для удержания равновесия за пятак умерщвленного порося, загремел на пол.
Жаркое из свинины упало сверху и приплюснуло длиннейший горбатый нос правоверного иудея к пахнущему шампанским влажному полу.
Тем временем Аскольд гнался за Грилем, который при виде приближающегося к нему с ножом в одной руке и с вилкой в другой кумира молодежи бросился наутек.
Он пробежал через весь зал, перевернув по пути два столика и опрокинув толстую и неповоротливую, как квашня, даму, которая только что встала, чтобы посетить кабинет с литерой «Ж», она же «L» — Ladyes, чтобы, так сказать, попудрить носик.
Аскольд настиг Гриля прямо у дверей — прыгнул, как снежный барс, и вцепился в плечи.
Столовый нож распорол тому синюю атласную рубашку и порезал плечо.
— Говори, козлина ты дойная, кто убил Лио и устроил… устроил все это? — завопил он, до хруста выворачивая руку упавшему на пол Грилю. — Тебя мой дядя на все это своротил, правда, сука ты такая? Ну-у!!
Тот едва удержал крик боли и, втянув голову в плечи, быстро проговорил (кажется, он в самом деле был испуган):
— Андрей, я клянусь тебе, я ничего не знаю. Я делал только то, что мне поручали… но мне не приказывали никого убивать. Так получилось…
— А на кого ты работал?
— Да я…
— А кто велел запалить меня на «мокрухе» с этим Гришкой Нищиным?
— Это… я…
— Можешь не отвечать. На моего дядюшку ты работал, да? Что притих? Или я не прав?
В этот момент две мощные руки легко оторвали Аскольда от Миши Курицына-Гриля и, перекрутив в воздухе, прижали к широкой панели входных дверей. Здоровенный охранник, проделавший эту операцию, впрочем, тут же был отброшен сильным ударом ноги прямо в переносицу на столики.
На Аскольда тотчас же бросились двое и, не без труда скрутив, швырнули лицом о пол. Гриль, отряхивая брюки, медленно поднялся с пола и, срадальчески морщась, кивнул мужчине в темном пиджаке, который помог ему встать:
— Не трогайте его. Это Аскольд.
— Уберите ваши куркули, суки, — хрипел тот и пытался лягнуть ближайшего охранника правой ногой. — А-а-атпусти, мудила-а-а!! Козлодой… прошмандоб… Да я вас всех… мне одно слово сказать…
— Кто это такой, вы говорите? — спокойно спросил начальник охраны.
— Аскольд. Певец такой. Андрей Львович Вишневский, если угодно.
— А, понятно. Плямянник Романа Арсеньевича?
— Да, — раздраженно ответил Гриль, — и я советую вам отпустить этого человека.
— А что же это: он за вами с ножом гнался, а вы — защищаете? — усмехнулся тот и махнул рукой своим людям. — Отпустите его, ребята. Нам совершенно не нужны неприятности с Романом Арсеньевичем. А вот вы кто такой? — обратился он к Грилю.
— Клиент вашего ресторана, — хмуро ответил Курицын и косо посмотрел на поднимающегося с пола Аскольда.
— А вообще?
— Руководитель шоу-балета вот его… Аскольда, — произнес Гриль и после некоторой паузы прибавил:
— Вернее, бывший.
— Мы с тобой еще поговорим, — с неприкрытой угрозой пообещал Вишневский-младший.
Охранник пристально взглянул на них, и Гриль поспешил важно заявить:
— Мы не сошлись по ряду концептуальных моментов нового альбома.
С момента приобретения им вертикального положения и по мере удаления от него Аскольда возвратилась прежняя вальяжность. Начальник охраны кивнул головой и удалился.
* * *
— Мне нужен господин Адамов.— А кто его спрашивает?
— Колесников. Начальник охраны ресторана «Рафаэль».
— Он вряд ли сможет поговорить с вами. В данный момент он очень занят.
— В половине четвертого ночи?
— Такая работа.
— Но у меня как раз насчет того, чем он сейчас занят. Я ведь тоже, некоторым образом, числюсь в его ведомстве. Я хочу передать ему, что Андрей Вишневский находится в нашем ресторане.
Молчание. Потом несколько недоуменный голос с оттенком досады:
— По-моему, вы ошибаетесь. Андрей Вишневский находится в другом месте, известном Михаилу Мироновичу.
— Да нет же! Я узнал его. Это Аскольд. Он устроил тут драку со своим… который у него на подтанцовке. Это точно он. Я его много раз видел. К тому же у меня дочь обклеила его фотографиями всю квартиру. Приезжайте, сами убедитесь.
— Хорошо. Через двадцать минут.
— Может, Аскольда это самое… надежно.
— Никаких «это самое». Даже если это недоразумение, все равно — никакой самодеятельности. Придержите этого человека в вашем ресторане.
— Да он еще долго будет сидеть, судя по всему. Он на заказывал тут — до утра хватит.
— Вот и хорошо. Ждите.
* * *
Аскольд, как показало не такое уж недалекое будущее, был человек чрезвычайно отходчивый. Впрочем, отходчивым был не столько сам Принц, сколько та его ипостась, в которую его повергли неумеренные дозы алкогля. Он сам позвал Гриля за свой столик и, приобняв за одно плечо, долго говорил что-то извиняющимся и почти заискивающим тоном. Через пять минут между ними царили мир и согласие. Даже труп Гришки Нищина был забыт и по обоюдному умолчанию признан досадным недоразумением.Алик не мог понять этого.
Гриль не желал распространяться о том, каким образом вышел на него Вишневский-старший и склонил к сотрудничанью. Все это дело техники. Он признал, что скандал в клубе и взрывчатка в колонках — его рук дело. Так велел Роман Арсеньевич, точнее — шеф его службы безопасности Адамов.
Гриль выразил озабоченность происшедшим на последнем концерте Аскольда и среди прочего сказал:
— Из квартиры Воронцова вот этого мужика, — он показал на пьяного Мыскина, — и тебя мы забрали после того, как сами же и доставили туда по приказу Фирсова. Уж мне-то он доверял, т. е. ему сказал Роман Арсеньевич: мне можно доверять. Ну, а потом… потом не составило труда разыграть маленькую пантомиму. Все, как в театре.
— А почему такая мерзкая квартира?
Гриль вздохнул и повел речь совсем уж ни к селу ни к городу:
— Ну мы и перепугались, когда увидели, что квартира сгорела, Толян с синерылым семейством погибли… а тебя и Алика с тобой уже нет.
Аскольд неестественно рассмеялся.
— А тогда на полном серьезе думали, что за мной охотятся. Сколько наворочали всего, сраная канава!
В этот момент длинноволосый гражданин семитского типа, то бишь Борис Борисович Эйхман, ткнулся лицом в костный остов недоеденного борова и испустил первый аккорд басовитого храпа.
— Та-а-ак… одиннадцатая маршевая рота девяносто первого полка идет испражняться и на покой, — невесть к чему протянул Аскольд (по-моему, это из «Бравого солдата Швейка», выудил из своей невесть откуда нарисовавшейся литературной эрудиции Алик Мыскин), а потом вдруг заплакал. Никто не обратил на это внимания: вероятно, слезы скромного идола молодежной культуры были обычным явлением на увеселительных мероприятиях.
— А ты знаешь, Алик, что я агент ФБР? — пробормотал он, размазывая скорбную влагу по лицу.
— Ну вот, начинается, — сказал Гриль. — Однажды он мне целую ночь напролет доказывал, что он полномочный представитель какого-то Всемирного Эзотерического Синедриона больших и малых раввинов. И еще рассказывал, что очень любит есть кактусы, чтобы при этом расцарапаться до крови, помню, доказывал, что в него вселились душа преподобных Августина и какой-то мученицы Агафьи… такой святой дубль. А недавно битых три часа вдохновенно рассказывал, как он похож на Федора Михайловича Достоевского… тот тоже в молодости с друзьями якобы изнасиловал двенадцатилетнюю девочку. Н-да-а-а…
— А мне, — вспомнил Мыскин, — мне он только сегодня сказал, что убил собственного дядю. Дунул ему в лицо, и тот упал.
— А что, — упрямо сказал Аскольд, — дунул, и упал.
Стойкий оловянный солдатик… стеклянный, оловянный, деревянный.
Гриль невесело усмехнулся и столкнул под стол выводящего замысловатые трели длинноволосого продюсера. Именно с мягким стуком упавшего на пол тела в зал вошли несколько новых посетителей. С ними был начальник охраны ресторан, который сдержанно жестикулировал и изредка показывал в сторону сцены, на которой танцевали стриптизерки. В сторону столика, за которым сидели Мыскин и Вишневский-младший сотоварищи.
* * *
— Я не понимаю, почем мне никто не верит, когда я говорю правду… — бормотал Аскольд.И в этот момент над его ухом прозвучал несколько недоуменный голос:
— Ах ты, черрт! В самом деле — одно лицо.
— Это как же так? — прозвучал второй, еще более удивленный голос.
— А вот разберемся. Андрей Арсеньевич!
Аскольд вскинулся и, повернув голову, посмотрел на невозмутимое лицо окликнувшего его человека, а потом перевел взгляд на стоявших за его спиной еще двоих.
— Что вам надо? — резко спросил он. — Вы из журнала? Из «Экспресс-газеты»? С НТВ? Из «Совершенно секретно»? Уходите немедленно… я вызову охрану! Я не буду давать интервью каким-то неизвестным людям! Потом вы напишете, что я замешан в отмывании грязных денег через финансовые структуры моего… моего дядюшки! Вновь пришедшие люди переглянулись, и первый мягко выговорил:
— Мы не из газеты. Мы офицеры ФСО. Федеральной службы охраны. При службе безопасности господина Вишневского, вашего дяди. Вы нам нужны.
— Все так говорят, — забормотал Аскольд, — однажды ко мне пришел человек и сказал, что он был лично знаком с Карлом Марксом. Я подумал, что, наверно, он не журналист, и стал говорить о педерастии в Голливуде и иудаизме в Нью-Йорке. А вы знаете, что Дэвида Копперфилда зовут Давид Хаимович Коткин, а?
— Наверное, легкий передозняк, — апатично сказал человек из «секьюрити» Вишневского и рывком поставил Аскольда на ноги. — Берите его, парни. И тут произошло неожиданное.
Аскольд схватил со стола ананас и залепил им прямо в лицо схватившего его человека.
— Али-и-и-ик!! Мы-ы-ыскин!!! — заорал он. — Не ве-е-ерь им!
Абсурд, но этот крик оказал на Александра прямо-таки вулканическое воздействие: он подлетел на месте, схватил останки несчастного борова и запулил в темных личностей, невесть откуда прорисовавшихся на горизонте лучшего — по ощущениям — вечера в его жизни.
…Честно говоря, он толком и не соображал, что делает. Более того, все происходящее прокручивалось в его мозгу как бы взглядом со стороны.
Скелет порося был отражен мощным взмахом верхней конечности офицера ФСО и разлетелся на части. Свиные кости брызнули во все стороны с кинетической энергией метеоров, пронизывающих земную атмосферу.
Одна из них угодила прямо в глаз Грилю, другая взъерошила прическу девушке за соседним столиком… а потом Мыскин схватил поднос с фруктами и мороженым и швырнул его в сотрудников Федеральной службы охраны.
Бананы, апельсины, киви, манго раскатились по все стороны, попадая под ноги заметавшимся людям и лопаясь с легким фонтаническим всхлипом.
На одном из бананов и «подорвался» работник «секьюрити».
Поскользнулся и растянулся во весь рост, сбив подбежавшего официанта, за которого он попытался ухватиться, чтобы сохранить вертикаль.
— Ума-а-атываем!! — заорал Аскольд и, восторженно пнув оглушенного «ананасным» хуком главу группы захвата, помчался по залу. За ним устремился Мыскин и — в некотором отдалении — Курицын-Гриль, на которого быстро оправившиеся от первого легкого шока подчиненные Адамова не обратили ни малейшего внимания.
…Алик Иваныч не понимал, куда он бежит. Стены и потолок ресторана пульсировали, словно внутренние полости стенок огромного сердца, в мягком воздухе грохотало сдавленное преддверие чего-то жуткого и тошнотворного. Так, как грохотала бы зловещая и перенасыщенная упругой сатанинской энергией музыка.
И тут ему стало плохо: он почувствовал, что внутренности, словно тряпочные, сминаются и выворачиваются наизнанку огромной рукой, по которой искрами пробегают сполохи тока высочайшего напряжения. На полном ходу его ноги заплелись, и он врезался лбом в стену. Алик припал виском к холодной вертикальной поверхности, и тут его вырвало.
Последнее, что он запомнил, это грохот бьющегося стекла и чей-то истошный душераздирающий вопль:
— Во-о-озьмемся за ррруки, дрру-уззя, возьмемся за рруки, друззя… штоб не прра-а-апасть по «одиночкам»!
Последняя в личной биографии Александра Мыскина вокальная партия Аскольда.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. УБИЙЦА РОМАНА ВИШНЕВСКОГО
* * *
В огромном мрачном кабинете Романа Арсеньевича Вишневского, том самом, где накануне был убит его хозяин, собралось несколько важных — как говорится, компетентных — лиц. Одним из них был начальник службы безопасности покойного олигарха Михаил Адамов.За эту ночь он постарел лет на десять. Нет, не то чтобы он был очень привязан к убитому — просто своим безотказным чутьем он чувствовал, как сильно осложнится теперь его и без того полная опасностей жизнь с потерей Хозяина.
Присутствовал также невысокий плотный генерал-майор ФСБ и следователь Генпрокуратуры. Оба старые друзья и бывшие коллеги Адамова, который успел поработать в КГБ еще союзного образца, потом занимал одну из руководящих должностей в ФСО — Федеральной службе охраны — а три года назад возглавил службу безопасности стремительно набравшего финансовый и политический вес молодого олигарха.