Страница:
…и как мало шансов у людей, находившихся в «Мерседесе», остаться в живых, т. е. их, этих шансов, не было совсем — уж слишком силен был взрыв.
Пламя сбили буквально за минуту, но это не помешало оправдаться самым худшим — и наиболее оправданным, если уж быть до конца откровенным — подозрениям: главу службы безопасности уже покойного олигарха Романа Вишневского — Адамова — разорвало в клочья. Двое людей из его сопровождения также были убиты наповал. Какие-то надежды подавал только водитель, но и он через две минуты затих.
В «Опеле Фронтера» кто-то взвизгнул, и никто не видел, как открылась его дверца, за шлейфом дыма скользнула чья-то фигура и исчезла за углом дома.
Потрясенные этой страшной катастрофой, следователь Генпрокуратуры и генерал ФСБ косо посмотрели друг на друга и снова перевели взгляды на дымящиеся останки «Мерседеса» и мертво застывший «Опель».
— Господи… — только и смог пробормотать Константин Ильич. — Да кто же? Как?
Сбежавшиеся на грохот со всех этажей клиники люди из службы безопасности Вишневского в ужасе смотрели на своего шефа. Вернее, на то, что от него осталось.
— Но такого не может быть, — сказал один заместитель Адамова другому. — Такого не может быть. Это мог сделать только кто-то из…
— Из… — с упруго пульсирующей интонацией повторил второй, не отрывая острых глаз от угрюмо запавшего жесткого рта первого.
Тот еле заметно кивнул на стоявших чуть поодаль людей генерала ФСБ. Трех одинаковых парней с одинаковой стильной небритостью.
После того, как был осмотрен «Мерседес», заглянули и в «Опель Фронтеру». Здесь обнаружили тело водителя, бесчувственного охранника и — все.
Аскольд же исчез. Воспользовавшись катастрофой и гибельной суматохой, ее сопровождавшей.
— А-а, черрт!!
— Что там так-кое?…
Когда прогремел взрыв, оба «медбрата» синхронно отпустили руки Сережи и бросились к окну, позабыв о своей смертоносной миссии: убить свидетеля. Сергей перехватил руку Лены и вырвал из своей вены шприц, из которого уже успело попасть в его тело около четверть «кубика» смертоносного препарата, и вскочил с кровати.
Перед глазами багрово метнулась клокочущая дурнота, но невероятным усилием Сережа заставил себя четко чувствовать ситуацию.
Один из амбалов отпрыгнул от окна и развернулся к нему, но Воронцов с неожиданной для самого себя — все-таки он был ранен и чувствовал себя отвратительно! — стремительностью схватил прикроватную тумбочку и швырнул в сотрудника службы безопасности Вишневского. Тот успел уклониться, но импровизированный метательный снаряд угодил точно в голову второму парню.
Тот рухнул как подкошенный.
Второй вскинул на Воронцова пистолет, но Сережа — как в плохом голливудском боевике — успел выбить его в тот самый момент, когда палец противника уже начал вдавливать курок.
Пистолет вылетел из руки парня, но Воронцов тут же получил такой удар, что завертелся на месте и рухнул на кровать. Амбал с неожиданным для него визгливым кудахтаньем подскочил к нему, синхронно поддев с пола и подкинув пистолет, поймал его… и тогда Лена — с пепельно-серым перекошенным лицом, Лена, о существовании которой дерущиеся мужчины уже позабыли в пылу борьбы — Лена с размаху вонзила шприц в мускулистую шею парня и ввела препарат.
— А-а-а… сука-а-а…
И, выдав это, парень вздрогнул всем телом и начал разворачиваться, но тут Лена еще раз ударила его прямо в лицо.
Парень попятился, на мгновение ослепленный, навернулся через тело своего собрата и вывалился в окно. Короткий вопль оборвался треском ветвей и глухим стуком. Лена, не ожидавшая, что ее действия возымеют такой успех, опустилась на кровать и невнятно пробормотала односложное ругательство.
Сережа тяжело упал на колени, и его выворотило наизнанку от непреодолимого приступа тошноты, слабости и дурноты.
— Пойдем! — Лена схватила его за руку и рывком подняла на ноги — уже после того, как Сережа в лучших традициях чудесной семьи Нищиных загрязнил добрых два квадратных метра пола. — Пойдем, Сережа… а то будет поздно! Лена схватила пистолет, и они выскочили из палаты. На глаза им попался всклокоченный врач с безумными глазами, но молодая женщина вскинула на него «ствол», и он шарахнулся к стене.
Они выскочили из больницы выходом в заднем дворе и прямиком устремились к бежевой «девятке», в которую только что сел похожий на поросенка розовый толстяк с похотливой самодовольной физиономией. Он поднял глаза на Воронцова и открыл рот, начав говорить:
— Привет! А у меня Саша ко мне вернула…
Но толстяку не суждено было договорить фразу до конца. Уже пришедший в себя после жуткого приступа слабости Сергей просто выволок его из салона и оттолкнул на асфальт. Толстяк охнул и запричитал:
— Да что же это? Со мной нельзя так обходиться, у меня атеросклероз…
Сережа ничего не слышал. В тот момент, когда толстяк выговаривал пышное слово «атеросклероз», он дал по газам.
— Здравствуйте, Константин Ильич. Рад вас слышать. Чем порадуете?
— Да радоваться-то особо нечему. Я должен срочно сообщить, что десять минут назад на территории клиники, принадлежащей Вишневскому, произошел взрыв. Взорвался «Мерседес» с Адамовым и, кажется, племянником Ромна Арсеньевича Андреем.
Кроме них, погибло еще трое.
— Как это произошло?
— На моих глазах, — чуть раздраженно ответил генерал Еременко. — Люди Адамова утверждают, что заложить мину могли только те люди, которых я взял с собой.
— Те, которых порекомендовал я? — отозвался Антон Николаевич. — Это интересно. И что, вы собираетесь проверять их?
— Люди Адамова… они… настаивают!
— Вот видите — в одной короткой фразе вы дважды запнулись. Если бы настаивал Вишневский или Адамов, то это дело другое. Но оперировать неопределенными величинами — «люди настаивают» — это не наш калибр, Константин Ильич. Вы меня понимаете?
— Так что я должен делать?
— Запустить следствие и по предварительным результатам его явиться ко мне с докладом. Сейчас посмотрю, в какое время вы это сделаете. Ага… сейчас… в девятнадцать двадцать.
Генерал промычал что-то вроде «угу», положил трубку и головокружительно выругался.
— Куда это ты звонил? — спросил его следователь Генпрокуратуры, еще не отошедший от взрыва.
— И не спрашивай, Иван Алексеич, — отмахнулся тот, а потом обмахнул платочком потный лоб и добавил нарочито небрежно, но с горькими усталыми интонациями:
— В администрацию Президента…
…На другом конце линии тоже положили трубку. Лысеющий мужчина в дорогом сером костюме — очевидно, «Brioni». У мужчины было длинное узкое лицо с холодными серыми глазами и утиным носом, строгие тонкие губы и властный подбородок, выдающийся вперед.
Он постучал длинным пальцем по массивной черной папке и негромко произнес:
— Ну вот… а Фирсов говорил, что это совершенно невозможно.
И он растянул свои тонкие губы в хищной полуулыбке, неприятно кривя при этом узкое лицо. Такое знакомое почти каждому россиянину и довольно часто торчащее в теле-«ящике».
Воронцов плюнул в окно и выключил радио.
И тут произошло, как говорится, главное событие уик-энда.
На обочине дороги торчала шатающаяся тощая фигура в рваной рубахе и перепачканных штанах. По всей видимости, этот гражданин переживал сильнейший похмельный синдром, потому что только что вылез из-за мусорного контейнера, где он благополучно блевал, отравляя жизнь и атмосферу какому-то синеморного образца старичку, копошившемуся в мусорном баке с видом специалиста по цитологии, разглядывающего в микроскоп образец растительной ткани.
…Вытащив свое длинное нескладное туловище с длинными и тощими, как у журавля, ногами, на проезжую часть, похмельный товарищ теперь рассекал вдоль бордюра и усиленно тормозил тачки, вероятно, только чудом не попав под несколько проезжающих мимо машин.
Сергей истерически захохотал, напугав вздрогнувшую всем телом Лену, и, резко тормознув, высунулся из окна и весело проговорил:
— Садись, Алик Иваныч.
Тот оторопело выпялился на Воронцова, выпучил глаза, потом закрыл сначала один, а потом другой, и начал открывать в той же смехотворной последовательности: сначала на багровой и опухшей с похмелья харе проклюнулся правый, совершенно бессмысленный красный глаз, а потом и левый, выражавший ужас и изумление.
— Да быстрее ты садись, идиот! — прикрикнул на него Сережа Воронцов. — Сваливать пора!
— Куда? — тихо пробормотала Инна, глядя на то, как Мыскин складывает свое длинное тело вдвое и буквально втыкается головой в пространство салона. — Из Москвы-то нас точно не выпустят.
— Я знаю, — бросил Сергей. — Конечно, не выпустят. Я так чувствую, заказчик всего этого переполоха сидит на самом верху. Где-нибудь этак на первых ступенях трона… близко к президенту.
При этим словах Мыскин почувствовал первые симптомы белой горячки и начал читать «Отче наш», отчаянно перевирая слова и «иже еси на небеси» произнося ну уж как-то совсем непотребно. Лена же тревожно спросила:
— Что же делать?
— Отсидеться! — сказал Воронцов. — Есть у меня один верный человек, который нас не выдаст.
— Кто?
— Мой бывший командир, подполковник Котляров. Точнее, полковник — он вышел в отставку с повышением.
— Как? — быстро переспросила Лена. — Котляров?
— Да. А что такое? Что-то не то?
— Да нет, — переводя дыхание, быстро ответила Лена, — ничего, нормально. Просто у меня в Москве был знакомый Котляров, так он редкий ублюдок.
— Ну, Котляров — фамилия дов-вольно распространенная, — пробулькал Мыскин. — Это тебе не какой-нибудь Пржевальский или… кгм… Красно-бельмо-вский…
Сережа сказал:
— Когда я ездил в Москву полтора месяца назад, то встретил его и он остаивл мне свой московский телефон. Сказал, что если будут сложности: звони. Теперь, кажется, некоторые сложности возникли, — со слабой претензией на юмор добавил он. — Ты помнишь Котлярова, Алик?
…Еще бы Алик не помнил Котлярова. Человека, чьи слова:
«Помни: пятьдесят метров!» — еще долго мучили его в кошмарах.
— Так ты знаешь, где найти Котлярова? — спросил Мыскин, пытаясь продраться сквозь чудовищное похмелье.
Сережа напряженно взглянул в зеркало заднего вида и ответил:
— Не то чтобы знаю, но примерно представляю… По крайней мере, я совершенно точно знаю одно: без посторонней помощи нам из города не выбраться.
— П-почему?
— Потому что люди, уничтожившие Вишневского и Адамова, раздавят нас, как мелких букашек. Мне даже представить страшно, кто стоит за всем этим кошмаром.
— А тут и представлять нечего, вот, — хрипло сказала Елена. — Это надо спросить у моего муженька. Он, кажется, уцелел во всей этой мясорубке, как ни странно. Хотя я и без этого вопроса думаю, что все нити ведут непосредственно в Кремль.
— А как вышло, что именно тебя заставили устранить меня… всучили этот шприц с отравой? — еле заметно дрогнувшим голосом спросил Сережа. — А?
— Я и сама не знаю. После нашего последнего разговора… там, в студии… Алексей перестал разговаривать со мной. Он даже не смотрел в мою сторону, и я уже понимала, что просто так дело не обойдется. Поэтому когда меня вытащили прямо из квартиры какие-то незнакомые люди, я подумала, что это его рук дело. Но оказалось… оказалось, что это не так, потому что он сам оказался жертвой.
— Понятно. Но ведь ты только что говорила — не думаешь, что он Фирсов погиб?
— То есть его убили, — поправила Инна совершенно спокойно, хотя губы, которыми она вытолкнула эти равнодушные слова, побелели от напряжения.
— Это не меняет дела, — сказал Воронцов, резко сворачивая в какой-то дворик. — Ладно… хватит нарезать по дорогам, тем более что нас, по всей видимости, уже вырисовали в общегородской розыск. Нужно позвонить.
— Котлярову?
— Ну… не ему самому, так, по крайней мере, передадут. Так он мне сказал.
— Могу я услышать Котлярова?
— Кондора, что ли?
— Мне нужен Котляров, — чуть повысил голос Воронцов.
— Где я могу встретиться с ним?
— А кто говорит? — резко разнеслось в трубке. — Назовите ваше имя и номер телефона. Вам позвонят.
— У меня нет московского номера, а что касается имени, то его, можно сказать, тоже нет. Передайте Котлярову: ему напоминают про пятьдесят метров у села Айсын-Юрт. Срочно.
— Пятьдесят метров у села Айсын-Юрт? — В голосе говорившего послышалось недоумение. — Ты что мне тут порожняк прокидываешь, пацан?
Лицо Сережи помрачнело:
— Я тебе не пацан. И не надо говорить со мной таким тоном. Вы можете связаться с Котляровым и передать ему то, что я просил?
— Да могу. Только что-то… ну ладно, перезвони через пять минут. Если будет что тебе сказать, забьем стрелку, а нет — не обессудь.
И в трубке раздались короткие гудки.
Сережа Воронцов тревожно посмотрел на скорчившихся на лавочке в нескольких метрах от него Мыскина и Инну Фирсову и тихо сказал:
— Не понял. Мне все это напоминает бандитский винегрет. Стрелки, все такое. И они его называют Кондором. Что, Котляров стал отзываться на братовское погоняло? Ну что… проверим через несколько минут.
— А почему ты не назвал себя?
— А потому, что ты болван, Алик, — быстро вставила Лена. — Откуда ты знаешь, что на этот период времени телефоны Котлярова не прослушиваются спецслужбами… теми самыми, которые, по всей видимости, расправились с Вишневским и его главным телохранителем Адамовым?
Сережа как-то странно на нее посмотрел.
… — В общем, так, брат, — в голосе говорившего при повторном звонке звучало уже нечто смахивающее на уважение.
— Через час у памятника Пушкину в…
— Я понял, — поспешно перебил его Воронцов. — Котляров уже встречался со мной в этом месте. Тогда, когда он дал мне свой телефон, — добавил он после того, как положил трубку.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ПОЛКОВНИК КОТЛЯРОВ КАК ЗЕРКАЛО РУССКОЙ КОНТРАКТНОЙ АРМИИ
Но тем не менее это был ни кто иной, как Сережа Воронцов. Прирожденный шут — как назвала его совсем недавно Лена Фирсова, — Сережа и на этот раз остался верен себе и изменил свою внешность. Тем более что это было жизненно необходимо. А добился он этого очень простым способом — зашел в косметический магазин и приобрел там все, что надо для корректировки внешнего облика. Благо магазин находился возле той самой арки, куда — совершенно сознательно — завернул машину Воронцов. А потом он приобрел в секонд-хенде и одежду для своего нового имиджа. Гримировала его Лена, которая, собственно, и настояла на таких мерах предосторожности. А деньги, на которые все это покупалось, взяли в бардачке угнанной у толстячка машины.
Потом машину бросили.
Лена и Мыскин остались ждать его в условленном (относительно безопасном, как полагала Лена, месте), а Воронцов пошел на «стрелку». Ему было тревожно.
…Он не успел прочитать и половины первой полосы, как его окликнули:
— Это ты звонил?
Он повернулся и увидел невысокого и невзрачного парня в темной куртке и с папкой в руках.
— Во-первых, молодой человек, со старшими следует разговаривать на «вы», — и Сережа в облике почтенного коммунистического старикана приподнялся с лавки, — а во-вторых… да, звонил я.
— Идите к серой «восьмерке». Вон она стоит. — И едва уловимым движением подбородка парень оказал направление, в котором надлежало проследовать «постаревшему» Сереже. Сделав это, парень с папкой спокойно пошел дальше, словно он останавливался у лавки только для того, чтобы спросить сигаретку.
— Конспираторы хреновы! — проворчал Сергей и, поднявшись, направился к указанной парнем машине.
В серой «восьмерке» сидели двое. Сережа постучал в окно, стекло опустилось, и один из сидевших в машине парней сказал:
— Садись назад. — Потом недоуменно покосился на «старческое» обличье Воронцова, но ничего не сказал: вероятно, образ жизни и специфическая сфера деятельности приучили его ни в чем не выказывать своего удивления.
Ехали недолго.
Машина свернула в проулок, попетляла по извилистым узким улочкам и наконец остановилась перед большим серым домом старинной постройки.
— Второй подъезд, третий этаж, квартира восемнадцать, папаша, — сказал плотный светловолосый парень, сидевший за рулем. — Давай.
Сережа Воронцов хотел было отвесить шутовской крендель в виде ответного старческого дребезжания, но удержался. Переигрывать не имело смысла. Подсознательно не понравилось все это. Конечно, он прекрасно понимал, что полковник Котляров, всю жизнь проработавший в спецслужбах, в контрактной армии и т. д., вполне мог иметь знакомства и авторитет в криминальных кругах. Более того, по выходе в отставку он в считанные месяцы мог превратиться в бизнесмена и даже одного из боссов крупной полубандитской коммерческой структуры и перенес военные порядки в свою новую организацию. Но то, как смотрели на него, Сережу, эти парни — словно рентгеном прошивали… нет, лучше не давать воли этой проклятой интуиции, не давать корням сомнения прорастать в душе, разъедая ее и разрушая, как склон холма, грозящего переродиться в обрыв.
Не надо. Не надо распускать нервы. Впрочем, хуже уже не будет, решил Сережа. Человек, который попал в свойстве палки в такое грандиозное колесо, как то, что перемололо Вишневского и Адамова… нет, такому человеку не стоит опасаться еще худшего. Потому что еще худшего не существует по определению.
Воронцов прошел в подъезд и поднялся на третий этаж. Квартира восемнадцать. Коричневая железная дверь, испачканная у самого пола чем-то серым. Засохшей грязью, что ли. Возможно, какой-то особенно продвинутый браток стучал в эту дверь ногой. Лежа.
Сережа осмотрел дверь в поисках какого-либо звонка, но такового не оказалось. Он хотел было постучать, но его рука непроизвольно потянулась к ручке — и дверь, еле слышно щелкнув замком, отворилась.
Сергей шагнул в ярко освещенную просторную прихожую, и в тот же момент прозвучал звучный, хорошо поставленный сочный баритон:
— Чем я могу быть вам полезен? Ведь, если не ошибаюсь, мы не знакомы?
Сергей повернул голову: в проеме двери, ведущей в комнату, стоял среднего роста темноволосый мужчина, с легкой проседью в аккуратно зачесанных назад волосах, в темном костюме и расстегнутой на груди черной рубашке с воротником-стоечкой. Его лицо подергивалось, и это создавало почти комический эффект: как будто Котляров сам с собой гримасничал и сам себе подмигивал. Знаменитые усы полковника Котлярова уже не украшали это характерное лицо, но тем не менее это был он — Кондор. Полковник Котляров, экс-командир карательного отряда в горах Чечни.
— Почему же незнакомы, — тихо проговорил Сережа, — просто вы, как говорится, не узнали меня в гриме. Мы одни, Георгий Павлович?
Котляров прищурился и, пристально посмотрев на Сергея, подошел к нему ближе и, внезапно протянув руку, резко захлопнул дверь за спиной Воронцова — тот аж вздрогнул.
Полковник Котляров два раза дернул левой щекой, потом усиленно замигал. Все это вызвало у Сережи садистскую ассоциацию безногим и безруким постовым милиционером, который за неимением конечностей выныжден регулировать дорожное движение мимикой.
— Понятно, — сказал «постовой». — Здорово, Сережа. Я всегда говорил, Воронцов, что в искусстве перевоплощения тебе мало кто под пару подойдет. Артист. Ты же вроде как актер по образованию?
— Журналист-недоучка. Так вы не ответили. Мы тут одни?
— Да, мы тут одни, Воронцов. Это, так сказать, явочная квартира. Только не задавай лишних вопросов, — как бы предупреждая последующие слова Воронцова, добавил он и дернул усом, как маляр кисточкой.
— Очень хорошо, — сказал Сергей. — Мне нужна ваша помощь, Георгий Павлович.
— А что такое? Нужна работа?
— Все по порядку, Георгий Павлович.
— Да, разумеется. Проходи, выпьем по стопочке коньяку. Я смотрю, тебе надо немного расслабиться, Воронцов. Выпьешь коньяку.
Последняя фраза была сказана тоном приказа.
— Да… и сними этот маскарад, — быстро проговорил Котляров через плечо, семафоря обеими щеками. Сели в гостиной. Котляров нарезал лимончик, налил по стопочке отличного армянского коньяку, который полковник предпочитал любым французским, и, «прожонглировав» по пятьдесят граммов (по выражению Алика Мыскина), Котляров и Сережа Воронцов закурили сигары. Сережа не курил, но иногда его тянуло и на табак.
— Я так понимаю, ты пришел сообщить мне что-то серьезное, — сказал Кондор. — Хоть мы и виделись недавно, месяца полтора назад. Все-таки я убежден, что ты не мог прийти просто так. Повидать своего старого командира.
— Вы совершенно правы, Георгий Павлович, — подтвердил Сережа. — И так глобально я еще не влипал. Даже когда меня сунули в Чечню, я так не боялся.
— Ну… если это говоришь ты, то я даже боюсь предположить, что ты там такое натворил.
— А догадаться несложно. Вы в курсе последних сегодняшних новостей?
Котляров прищурился на него и налил еще коньяку.
— Нет… а что случилось?
— Убит Вишневский.
— Какой Вишневский? Уж не…
— Да, тот самый. Король алюминия и нефти. Роман Арсеньевич Вишневский, олигарх, член Госдумы.
Котляров перекосил лицо в кривой усмешке и перебил Сережу:
— Ну, будет мне все его регалии перечислять. И без того знаю. Но… — Сумрачное, скованное беспощадной выдержкой лицо Кондора чуть дрогнуло, когда он договорил:
— …но только не вздумай говорить мне, что ты имеешь ко всему этому какое-то отношение.
Сережа покачал головой, а потом произнес:
— Вот именно. Вот именно. На меня хотят повесить его убийство. Или я так думаю, что хотят. Но я не убивал его.
Котляров задвигал шишковатым лбом, мрачнея:
— Ну вот что… выкладывай, Воронцов. Если ты хоть бочком задел все это, то сейчас тебе не позавидовал бы и Усама бен-Ладен. Рассказывай, брат.
Сережа шмыгнул носом и заговорил:
— Самое интересное, что влип я именно из того, что вы, Георгий Палыч, считали самым у меня существенным недостатком.
— Это от чего же?
Сергей с силой провел ладонью по псевдо-седым волосам и резко бросил, выдохнул — как бросился с головой в холодный, мутный, завораживающий омут:
— От актерства. Все началось с того, как некто Фирсов и Романов предложили мне…
— Фирсов и Романов? — перебил его Котляров. — Звучные фамилии. — И полковник два раза дернул щекой, опять вызвав у Сережи богатый поток асоциаций: — Звучные фамилии, звучные. И что же тебе предложили эти?…
— Да… ты действительно влип в серьезное дело, — наконец сказал Котляров. — Настолько серьезное, что я даже не могу сказать тебе, чем, собственно, могу тебе помочь.
— Я хочу, чтобы вы помогли мне уехать из Москвы и чтобы меня больше никогда-никогда не нашли.
— Ты говоришь как ребенок. «Никогда-никогда». — При каждом произнесенном «никогда» полковник комично кривил лицо, но Сереже вовсе не было смешно. — Для того чтобы укрыть тебя, спрятать, надо знать, кто конкретно тобой интересуется. Кто травит тебя. Ведь, по сути, ты былинка. Ведь сломали Вишневского и Адамова. А это были люди. Большие люди. — Щека полковника пришла в непрерывное движение.
Пламя сбили буквально за минуту, но это не помешало оправдаться самым худшим — и наиболее оправданным, если уж быть до конца откровенным — подозрениям: главу службы безопасности уже покойного олигарха Романа Вишневского — Адамова — разорвало в клочья. Двое людей из его сопровождения также были убиты наповал. Какие-то надежды подавал только водитель, но и он через две минуты затих.
В «Опеле Фронтера» кто-то взвизгнул, и никто не видел, как открылась его дверца, за шлейфом дыма скользнула чья-то фигура и исчезла за углом дома.
Потрясенные этой страшной катастрофой, следователь Генпрокуратуры и генерал ФСБ косо посмотрели друг на друга и снова перевели взгляды на дымящиеся останки «Мерседеса» и мертво застывший «Опель».
— Господи… — только и смог пробормотать Константин Ильич. — Да кто же? Как?
Сбежавшиеся на грохот со всех этажей клиники люди из службы безопасности Вишневского в ужасе смотрели на своего шефа. Вернее, на то, что от него осталось.
— Но такого не может быть, — сказал один заместитель Адамова другому. — Такого не может быть. Это мог сделать только кто-то из…
— Из… — с упруго пульсирующей интонацией повторил второй, не отрывая острых глаз от угрюмо запавшего жесткого рта первого.
Тот еле заметно кивнул на стоявших чуть поодаль людей генерала ФСБ. Трех одинаковых парней с одинаковой стильной небритостью.
После того, как был осмотрен «Мерседес», заглянули и в «Опель Фронтеру». Здесь обнаружили тело водителя, бесчувственного охранника и — все.
Аскольд же исчез. Воспользовавшись катастрофой и гибельной суматохой, ее сопровождавшей.
* * *
Вспуганно метнулись тени, и в палате Сережи Воронцова стало ослепительно светло. Лопнуло наружнее стекло и с грохотом и звоном полетело во двор.— А-а, черрт!!
— Что там так-кое?…
Когда прогремел взрыв, оба «медбрата» синхронно отпустили руки Сережи и бросились к окну, позабыв о своей смертоносной миссии: убить свидетеля. Сергей перехватил руку Лены и вырвал из своей вены шприц, из которого уже успело попасть в его тело около четверть «кубика» смертоносного препарата, и вскочил с кровати.
Перед глазами багрово метнулась клокочущая дурнота, но невероятным усилием Сережа заставил себя четко чувствовать ситуацию.
Один из амбалов отпрыгнул от окна и развернулся к нему, но Воронцов с неожиданной для самого себя — все-таки он был ранен и чувствовал себя отвратительно! — стремительностью схватил прикроватную тумбочку и швырнул в сотрудника службы безопасности Вишневского. Тот успел уклониться, но импровизированный метательный снаряд угодил точно в голову второму парню.
Тот рухнул как подкошенный.
Второй вскинул на Воронцова пистолет, но Сережа — как в плохом голливудском боевике — успел выбить его в тот самый момент, когда палец противника уже начал вдавливать курок.
Пистолет вылетел из руки парня, но Воронцов тут же получил такой удар, что завертелся на месте и рухнул на кровать. Амбал с неожиданным для него визгливым кудахтаньем подскочил к нему, синхронно поддев с пола и подкинув пистолет, поймал его… и тогда Лена — с пепельно-серым перекошенным лицом, Лена, о существовании которой дерущиеся мужчины уже позабыли в пылу борьбы — Лена с размаху вонзила шприц в мускулистую шею парня и ввела препарат.
— А-а-а… сука-а-а…
И, выдав это, парень вздрогнул всем телом и начал разворачиваться, но тут Лена еще раз ударила его прямо в лицо.
Парень попятился, на мгновение ослепленный, навернулся через тело своего собрата и вывалился в окно. Короткий вопль оборвался треском ветвей и глухим стуком. Лена, не ожидавшая, что ее действия возымеют такой успех, опустилась на кровать и невнятно пробормотала односложное ругательство.
Сережа тяжело упал на колени, и его выворотило наизнанку от непреодолимого приступа тошноты, слабости и дурноты.
— Пойдем! — Лена схватила его за руку и рывком подняла на ноги — уже после того, как Сережа в лучших традициях чудесной семьи Нищиных загрязнил добрых два квадратных метра пола. — Пойдем, Сережа… а то будет поздно! Лена схватила пистолет, и они выскочили из палаты. На глаза им попался всклокоченный врач с безумными глазами, но молодая женщина вскинула на него «ствол», и он шарахнулся к стене.
Они выскочили из больницы выходом в заднем дворе и прямиком устремились к бежевой «девятке», в которую только что сел похожий на поросенка розовый толстяк с похотливой самодовольной физиономией. Он поднял глаза на Воронцова и открыл рот, начав говорить:
— Привет! А у меня Саша ко мне вернула…
Но толстяку не суждено было договорить фразу до конца. Уже пришедший в себя после жуткого приступа слабости Сергей просто выволок его из салона и оттолкнул на асфальт. Толстяк охнул и запричитал:
— Да что же это? Со мной нельзя так обходиться, у меня атеросклероз…
Сережа ничего не слышал. В тот момент, когда толстяк выговаривал пышное слово «атеросклероз», он дал по газам.
* * *
— Добрый день, Антон Николаевич. Вас беспокоит генерал Еременко из ФСБ.— Здравствуйте, Константин Ильич. Рад вас слышать. Чем порадуете?
— Да радоваться-то особо нечему. Я должен срочно сообщить, что десять минут назад на территории клиники, принадлежащей Вишневскому, произошел взрыв. Взорвался «Мерседес» с Адамовым и, кажется, племянником Ромна Арсеньевича Андреем.
Кроме них, погибло еще трое.
— Как это произошло?
— На моих глазах, — чуть раздраженно ответил генерал Еременко. — Люди Адамова утверждают, что заложить мину могли только те люди, которых я взял с собой.
— Те, которых порекомендовал я? — отозвался Антон Николаевич. — Это интересно. И что, вы собираетесь проверять их?
— Люди Адамова… они… настаивают!
— Вот видите — в одной короткой фразе вы дважды запнулись. Если бы настаивал Вишневский или Адамов, то это дело другое. Но оперировать неопределенными величинами — «люди настаивают» — это не наш калибр, Константин Ильич. Вы меня понимаете?
— Так что я должен делать?
— Запустить следствие и по предварительным результатам его явиться ко мне с докладом. Сейчас посмотрю, в какое время вы это сделаете. Ага… сейчас… в девятнадцать двадцать.
Генерал промычал что-то вроде «угу», положил трубку и головокружительно выругался.
— Куда это ты звонил? — спросил его следователь Генпрокуратуры, еще не отошедший от взрыва.
— И не спрашивай, Иван Алексеич, — отмахнулся тот, а потом обмахнул платочком потный лоб и добавил нарочито небрежно, но с горькими усталыми интонациями:
— В администрацию Президента…
…На другом конце линии тоже положили трубку. Лысеющий мужчина в дорогом сером костюме — очевидно, «Brioni». У мужчины было длинное узкое лицо с холодными серыми глазами и утиным носом, строгие тонкие губы и властный подбородок, выдающийся вперед.
Он постучал длинным пальцем по массивной черной папке и негромко произнес:
— Ну вот… а Фирсов говорил, что это совершенно невозможно.
И он растянул свои тонкие губы в хищной полуулыбке, неприятно кривя при этом узкое лицо. Такое знакомое почти каждому россиянину и довольно часто торчащее в теле-«ящике».
* * *
— Буквально несколько минут назад в столице зарегистрировано очередное громкое преступление. В полдень возле …ской больницы взорвался «Мерседес-600», в котором находилось четыре человека, среди них глаза службы безопасности убитого вчера олигарха Вишневского и, по всей видимости, племянник Вишневского, известный певец Аскольд. Опознание тел продолжается…Воронцов плюнул в окно и выключил радио.
И тут произошло, как говорится, главное событие уик-энда.
На обочине дороги торчала шатающаяся тощая фигура в рваной рубахе и перепачканных штанах. По всей видимости, этот гражданин переживал сильнейший похмельный синдром, потому что только что вылез из-за мусорного контейнера, где он благополучно блевал, отравляя жизнь и атмосферу какому-то синеморного образца старичку, копошившемуся в мусорном баке с видом специалиста по цитологии, разглядывающего в микроскоп образец растительной ткани.
…Вытащив свое длинное нескладное туловище с длинными и тощими, как у журавля, ногами, на проезжую часть, похмельный товарищ теперь рассекал вдоль бордюра и усиленно тормозил тачки, вероятно, только чудом не попав под несколько проезжающих мимо машин.
Сергей истерически захохотал, напугав вздрогнувшую всем телом Лену, и, резко тормознув, высунулся из окна и весело проговорил:
— Садись, Алик Иваныч.
Тот оторопело выпялился на Воронцова, выпучил глаза, потом закрыл сначала один, а потом другой, и начал открывать в той же смехотворной последовательности: сначала на багровой и опухшей с похмелья харе проклюнулся правый, совершенно бессмысленный красный глаз, а потом и левый, выражавший ужас и изумление.
— Да быстрее ты садись, идиот! — прикрикнул на него Сережа Воронцов. — Сваливать пора!
— Куда? — тихо пробормотала Инна, глядя на то, как Мыскин складывает свое длинное тело вдвое и буквально втыкается головой в пространство салона. — Из Москвы-то нас точно не выпустят.
— Я знаю, — бросил Сергей. — Конечно, не выпустят. Я так чувствую, заказчик всего этого переполоха сидит на самом верху. Где-нибудь этак на первых ступенях трона… близко к президенту.
При этим словах Мыскин почувствовал первые симптомы белой горячки и начал читать «Отче наш», отчаянно перевирая слова и «иже еси на небеси» произнося ну уж как-то совсем непотребно. Лена же тревожно спросила:
— Что же делать?
— Отсидеться! — сказал Воронцов. — Есть у меня один верный человек, который нас не выдаст.
— Кто?
— Мой бывший командир, подполковник Котляров. Точнее, полковник — он вышел в отставку с повышением.
— Как? — быстро переспросила Лена. — Котляров?
— Да. А что такое? Что-то не то?
— Да нет, — переводя дыхание, быстро ответила Лена, — ничего, нормально. Просто у меня в Москве был знакомый Котляров, так он редкий ублюдок.
— Ну, Котляров — фамилия дов-вольно распространенная, — пробулькал Мыскин. — Это тебе не какой-нибудь Пржевальский или… кгм… Красно-бельмо-вский…
Сережа сказал:
— Когда я ездил в Москву полтора месяца назад, то встретил его и он остаивл мне свой московский телефон. Сказал, что если будут сложности: звони. Теперь, кажется, некоторые сложности возникли, — со слабой претензией на юмор добавил он. — Ты помнишь Котлярова, Алик?
…Еще бы Алик не помнил Котлярова. Человека, чьи слова:
«Помни: пятьдесят метров!» — еще долго мучили его в кошмарах.
— Так ты знаешь, где найти Котлярова? — спросил Мыскин, пытаясь продраться сквозь чудовищное похмелье.
Сережа напряженно взглянул в зеркало заднего вида и ответил:
— Не то чтобы знаю, но примерно представляю… По крайней мере, я совершенно точно знаю одно: без посторонней помощи нам из города не выбраться.
— П-почему?
— Потому что люди, уничтожившие Вишневского и Адамова, раздавят нас, как мелких букашек. Мне даже представить страшно, кто стоит за всем этим кошмаром.
— А тут и представлять нечего, вот, — хрипло сказала Елена. — Это надо спросить у моего муженька. Он, кажется, уцелел во всей этой мясорубке, как ни странно. Хотя я и без этого вопроса думаю, что все нити ведут непосредственно в Кремль.
— А как вышло, что именно тебя заставили устранить меня… всучили этот шприц с отравой? — еле заметно дрогнувшим голосом спросил Сережа. — А?
— Я и сама не знаю. После нашего последнего разговора… там, в студии… Алексей перестал разговаривать со мной. Он даже не смотрел в мою сторону, и я уже понимала, что просто так дело не обойдется. Поэтому когда меня вытащили прямо из квартиры какие-то незнакомые люди, я подумала, что это его рук дело. Но оказалось… оказалось, что это не так, потому что он сам оказался жертвой.
— Понятно. Но ведь ты только что говорила — не думаешь, что он Фирсов погиб?
— То есть его убили, — поправила Инна совершенно спокойно, хотя губы, которыми она вытолкнула эти равнодушные слова, побелели от напряжения.
— Это не меняет дела, — сказал Воронцов, резко сворачивая в какой-то дворик. — Ладно… хватит нарезать по дорогам, тем более что нас, по всей видимости, уже вырисовали в общегородской розыск. Нужно позвонить.
— Котлярову?
— Ну… не ему самому, так, по крайней мере, передадут. Так он мне сказал.
* * *
— Слушаю.— Могу я услышать Котлярова?
— Кондора, что ли?
— Мне нужен Котляров, — чуть повысил голос Воронцов.
— Где я могу встретиться с ним?
— А кто говорит? — резко разнеслось в трубке. — Назовите ваше имя и номер телефона. Вам позвонят.
— У меня нет московского номера, а что касается имени, то его, можно сказать, тоже нет. Передайте Котлярову: ему напоминают про пятьдесят метров у села Айсын-Юрт. Срочно.
— Пятьдесят метров у села Айсын-Юрт? — В голосе говорившего послышалось недоумение. — Ты что мне тут порожняк прокидываешь, пацан?
Лицо Сережи помрачнело:
— Я тебе не пацан. И не надо говорить со мной таким тоном. Вы можете связаться с Котляровым и передать ему то, что я просил?
— Да могу. Только что-то… ну ладно, перезвони через пять минут. Если будет что тебе сказать, забьем стрелку, а нет — не обессудь.
И в трубке раздались короткие гудки.
Сережа Воронцов тревожно посмотрел на скорчившихся на лавочке в нескольких метрах от него Мыскина и Инну Фирсову и тихо сказал:
— Не понял. Мне все это напоминает бандитский винегрет. Стрелки, все такое. И они его называют Кондором. Что, Котляров стал отзываться на братовское погоняло? Ну что… проверим через несколько минут.
— А почему ты не назвал себя?
— А потому, что ты болван, Алик, — быстро вставила Лена. — Откуда ты знаешь, что на этот период времени телефоны Котлярова не прослушиваются спецслужбами… теми самыми, которые, по всей видимости, расправились с Вишневским и его главным телохранителем Адамовым?
Сережа как-то странно на нее посмотрел.
… — В общем, так, брат, — в голосе говорившего при повторном звонке звучало уже нечто смахивающее на уважение.
— Через час у памятника Пушкину в…
— Я понял, — поспешно перебил его Воронцов. — Котляров уже встречался со мной в этом месте. Тогда, когда он дал мне свой телефон, — добавил он после того, как положил трубку.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ПОЛКОВНИК КОТЛЯРОВ КАК ЗЕРКАЛО РУССКОЙ КОНТРАКТНОЙ АРМИИ
* * *
Человек в невзрачном сером плаще подошел к лавочке возле памятника великому русскому поэту и, тяжело закашлявшись, сел. Пригладил седеющие волосы под шляпой и, раскрыв газету, углубился в чтение. Судя по тому, с каким вниманием он читал ультраоппозиционную газетку «Завтра» с внушительным портретом Сталина и даже кивал каким-то особо понравившимся ему мыслям, изложенным на первой полосе, он был отъявленным коммунистом. Впрочем, подобное политическое кредо вполне соответствовало его возрасту: судя по всему, этому пожилому мужчине было около пятидесяти пяти-шестидесяти лет.Но тем не менее это был ни кто иной, как Сережа Воронцов. Прирожденный шут — как назвала его совсем недавно Лена Фирсова, — Сережа и на этот раз остался верен себе и изменил свою внешность. Тем более что это было жизненно необходимо. А добился он этого очень простым способом — зашел в косметический магазин и приобрел там все, что надо для корректировки внешнего облика. Благо магазин находился возле той самой арки, куда — совершенно сознательно — завернул машину Воронцов. А потом он приобрел в секонд-хенде и одежду для своего нового имиджа. Гримировала его Лена, которая, собственно, и настояла на таких мерах предосторожности. А деньги, на которые все это покупалось, взяли в бардачке угнанной у толстячка машины.
Потом машину бросили.
Лена и Мыскин остались ждать его в условленном (относительно безопасном, как полагала Лена, месте), а Воронцов пошел на «стрелку». Ему было тревожно.
…Он не успел прочитать и половины первой полосы, как его окликнули:
— Это ты звонил?
Он повернулся и увидел невысокого и невзрачного парня в темной куртке и с папкой в руках.
— Во-первых, молодой человек, со старшими следует разговаривать на «вы», — и Сережа в облике почтенного коммунистического старикана приподнялся с лавки, — а во-вторых… да, звонил я.
— Идите к серой «восьмерке». Вон она стоит. — И едва уловимым движением подбородка парень оказал направление, в котором надлежало проследовать «постаревшему» Сереже. Сделав это, парень с папкой спокойно пошел дальше, словно он останавливался у лавки только для того, чтобы спросить сигаретку.
— Конспираторы хреновы! — проворчал Сергей и, поднявшись, направился к указанной парнем машине.
В серой «восьмерке» сидели двое. Сережа постучал в окно, стекло опустилось, и один из сидевших в машине парней сказал:
— Садись назад. — Потом недоуменно покосился на «старческое» обличье Воронцова, но ничего не сказал: вероятно, образ жизни и специфическая сфера деятельности приучили его ни в чем не выказывать своего удивления.
Ехали недолго.
Машина свернула в проулок, попетляла по извилистым узким улочкам и наконец остановилась перед большим серым домом старинной постройки.
— Второй подъезд, третий этаж, квартира восемнадцать, папаша, — сказал плотный светловолосый парень, сидевший за рулем. — Давай.
Сережа Воронцов хотел было отвесить шутовской крендель в виде ответного старческого дребезжания, но удержался. Переигрывать не имело смысла. Подсознательно не понравилось все это. Конечно, он прекрасно понимал, что полковник Котляров, всю жизнь проработавший в спецслужбах, в контрактной армии и т. д., вполне мог иметь знакомства и авторитет в криминальных кругах. Более того, по выходе в отставку он в считанные месяцы мог превратиться в бизнесмена и даже одного из боссов крупной полубандитской коммерческой структуры и перенес военные порядки в свою новую организацию. Но то, как смотрели на него, Сережу, эти парни — словно рентгеном прошивали… нет, лучше не давать воли этой проклятой интуиции, не давать корням сомнения прорастать в душе, разъедая ее и разрушая, как склон холма, грозящего переродиться в обрыв.
Не надо. Не надо распускать нервы. Впрочем, хуже уже не будет, решил Сережа. Человек, который попал в свойстве палки в такое грандиозное колесо, как то, что перемололо Вишневского и Адамова… нет, такому человеку не стоит опасаться еще худшего. Потому что еще худшего не существует по определению.
Воронцов прошел в подъезд и поднялся на третий этаж. Квартира восемнадцать. Коричневая железная дверь, испачканная у самого пола чем-то серым. Засохшей грязью, что ли. Возможно, какой-то особенно продвинутый браток стучал в эту дверь ногой. Лежа.
Сережа осмотрел дверь в поисках какого-либо звонка, но такового не оказалось. Он хотел было постучать, но его рука непроизвольно потянулась к ручке — и дверь, еле слышно щелкнув замком, отворилась.
Сергей шагнул в ярко освещенную просторную прихожую, и в тот же момент прозвучал звучный, хорошо поставленный сочный баритон:
— Чем я могу быть вам полезен? Ведь, если не ошибаюсь, мы не знакомы?
Сергей повернул голову: в проеме двери, ведущей в комнату, стоял среднего роста темноволосый мужчина, с легкой проседью в аккуратно зачесанных назад волосах, в темном костюме и расстегнутой на груди черной рубашке с воротником-стоечкой. Его лицо подергивалось, и это создавало почти комический эффект: как будто Котляров сам с собой гримасничал и сам себе подмигивал. Знаменитые усы полковника Котлярова уже не украшали это характерное лицо, но тем не менее это был он — Кондор. Полковник Котляров, экс-командир карательного отряда в горах Чечни.
— Почему же незнакомы, — тихо проговорил Сережа, — просто вы, как говорится, не узнали меня в гриме. Мы одни, Георгий Павлович?
Котляров прищурился и, пристально посмотрев на Сергея, подошел к нему ближе и, внезапно протянув руку, резко захлопнул дверь за спиной Воронцова — тот аж вздрогнул.
Полковник Котляров два раза дернул левой щекой, потом усиленно замигал. Все это вызвало у Сережи садистскую ассоциацию безногим и безруким постовым милиционером, который за неимением конечностей выныжден регулировать дорожное движение мимикой.
— Понятно, — сказал «постовой». — Здорово, Сережа. Я всегда говорил, Воронцов, что в искусстве перевоплощения тебе мало кто под пару подойдет. Артист. Ты же вроде как актер по образованию?
— Журналист-недоучка. Так вы не ответили. Мы тут одни?
— Да, мы тут одни, Воронцов. Это, так сказать, явочная квартира. Только не задавай лишних вопросов, — как бы предупреждая последующие слова Воронцова, добавил он и дернул усом, как маляр кисточкой.
— Очень хорошо, — сказал Сергей. — Мне нужна ваша помощь, Георгий Павлович.
— А что такое? Нужна работа?
— Все по порядку, Георгий Павлович.
— Да, разумеется. Проходи, выпьем по стопочке коньяку. Я смотрю, тебе надо немного расслабиться, Воронцов. Выпьешь коньяку.
Последняя фраза была сказана тоном приказа.
— Да… и сними этот маскарад, — быстро проговорил Котляров через плечо, семафоря обеими щеками. Сели в гостиной. Котляров нарезал лимончик, налил по стопочке отличного армянского коньяку, который полковник предпочитал любым французским, и, «прожонглировав» по пятьдесят граммов (по выражению Алика Мыскина), Котляров и Сережа Воронцов закурили сигары. Сережа не курил, но иногда его тянуло и на табак.
— Я так понимаю, ты пришел сообщить мне что-то серьезное, — сказал Кондор. — Хоть мы и виделись недавно, месяца полтора назад. Все-таки я убежден, что ты не мог прийти просто так. Повидать своего старого командира.
— Вы совершенно правы, Георгий Павлович, — подтвердил Сережа. — И так глобально я еще не влипал. Даже когда меня сунули в Чечню, я так не боялся.
— Ну… если это говоришь ты, то я даже боюсь предположить, что ты там такое натворил.
— А догадаться несложно. Вы в курсе последних сегодняшних новостей?
Котляров прищурился на него и налил еще коньяку.
— Нет… а что случилось?
— Убит Вишневский.
— Какой Вишневский? Уж не…
— Да, тот самый. Король алюминия и нефти. Роман Арсеньевич Вишневский, олигарх, член Госдумы.
Котляров перекосил лицо в кривой усмешке и перебил Сережу:
— Ну, будет мне все его регалии перечислять. И без того знаю. Но… — Сумрачное, скованное беспощадной выдержкой лицо Кондора чуть дрогнуло, когда он договорил:
— …но только не вздумай говорить мне, что ты имеешь ко всему этому какое-то отношение.
Сережа покачал головой, а потом произнес:
— Вот именно. Вот именно. На меня хотят повесить его убийство. Или я так думаю, что хотят. Но я не убивал его.
Котляров задвигал шишковатым лбом, мрачнея:
— Ну вот что… выкладывай, Воронцов. Если ты хоть бочком задел все это, то сейчас тебе не позавидовал бы и Усама бен-Ладен. Рассказывай, брат.
Сережа шмыгнул носом и заговорил:
— Самое интересное, что влип я именно из того, что вы, Георгий Палыч, считали самым у меня существенным недостатком.
— Это от чего же?
Сергей с силой провел ладонью по псевдо-седым волосам и резко бросил, выдохнул — как бросился с головой в холодный, мутный, завораживающий омут:
— От актерства. Все началось с того, как некто Фирсов и Романов предложили мне…
— Фирсов и Романов? — перебил его Котляров. — Звучные фамилии. — И полковник два раза дернул щекой, опять вызвав у Сережи богатый поток асоциаций: — Звучные фамилии, звучные. И что же тебе предложили эти?…
* * *
Два часа истекли тяжелыми янтарными струйками свечи, стоявшей на столе, за которым сидели Сережа и Котляров. Последний был отнюдь не так оживлен и не так изощрялся в мимических роскошествах, обусловленных нервным тиком. Он был мрачен. Котляров глубоко затягивался и выпускал дым уже не щегольскими колечками, а густыми синеватыми струями. Время от времени он бросал недобрые взгляды на сидевшего на стуле Воронцова. Сергей уже успел освободиться от большей части столь мастерски наложенного им грима и теперь тупо буравил застывшим взглядом поверхность стола.— Да… ты действительно влип в серьезное дело, — наконец сказал Котляров. — Настолько серьезное, что я даже не могу сказать тебе, чем, собственно, могу тебе помочь.
— Я хочу, чтобы вы помогли мне уехать из Москвы и чтобы меня больше никогда-никогда не нашли.
— Ты говоришь как ребенок. «Никогда-никогда». — При каждом произнесенном «никогда» полковник комично кривил лицо, но Сереже вовсе не было смешно. — Для того чтобы укрыть тебя, спрятать, надо знать, кто конкретно тобой интересуется. Кто травит тебя. Ведь, по сути, ты былинка. Ведь сломали Вишневского и Адамова. А это были люди. Большие люди. — Щека полковника пришла в непрерывное движение.