Португалия всегда терпимо относилась к недостаткам. Когда французский король Филипп Красивый вместе с папой римским уничтожали орден тамплиеров3 и всей христианской Европе было приказано выжечь эту заразу, как колорадского жука, португальский король Диниш не тронул тамплиеровскии орден, несмотря на то что у его адептов была репутация мужеложцев и идолопоклонников. Я думаю, что им двигала та же идея, что и портье в лиссабонском отеле,
'Камоэнс, Луиш - солдат и поэт, много воевавший за португальского короля и сочинивший эпическую поэму «Лузиады», основополагающее произведение португальской литературы.
2 Фигу, Луиш - португальский футболист, большую часть карьеры иг равший за испанские клубы «Реал» и «Барселона».
3 Орден тамплиеров - военизированная организация рыцарей Хра ма, участников первых Крестовых походов; быстро обрел недюжинную боевую и финансовую мощь и был уничтожен французским королем под предлогом борьбы с ересью. объяснившим мне про пьяных регулировщиков: «Во-первых, они так зарабатывают деньги. А во-вторых, так больше порядка».
Португалия тогда отбивала последние самозахваты мавров, и тамплиеры нужны были монарху в качестве дееспособных боевых единиц, вышибал во имя Господне. А уж через какое место они служат Богу, это вопрос второй - война все спишет.
Диниш оставил тамплиерам все: деньги, замки, права. Единственное, он переименовал Братство Храма в Орден Христа. Это обычная история о цивилизованном банкротстве, знакомая нам по 1998 году: перерегистрация ЗАО с теми же учредителями.
Тамплиеры в плату за это отвоевали Португалию у мавров, открыли университет в Коим-бре1, организовали эпоху Великих открытий2 (каравеллы Васко да Гамы, Магеллана3 и проч. были построены на деньги Ордена Христа, а главный герой этой эпохи - Генрих Мореплаватель, третий сын португальского короля, был магистром ордена), застроили всю страну мрачновато-живописными замками и монастырями, в половине которых сегодня гуляет ветер, в другой половине - гостиницы пусады. Пусады - 1 Коимбра- университетская столица Португалии.
2 Эпоха Великих географических открытий - освоение на родами Европы территорий остального мира, начавшееся в конце Средних ве ков и длившееся много лет.
3 Магеллан, Фернан - португальский мореплаватель, первым обо гнувший Южную Америку. жанр, придуманный диктатором Салазаром в подражание парадорам диктатора Франко. В Испании в 30-е годы запущенные церкви, монастыри и тюрьмы начали перестраивать в отели, чтобы стимулировать в стране национальный туристический пыл. В Португалии это стали делать несколькими годами позже. И есть в них какая-то разница, как между двумя лозами шар-доне, высаженными на разных почвах. Из замка в замок
Всякое путешествие должно иметь какую-нибудь конечную цель. Моя с женой конечная цель была скромна, как оклад президента РАО ЕЭС. Мы хотели за десять дней составить полное представление о Португалии.
По своему опыту я знаю: если тебе на что-то не хватает десяти дней, значит, не хватит и всей жизни. Страну можно понять только двумя способами: ночуя десять дней в одном и том же месте или каждый день меняя место ночлега. Это, конечно, абсурдная максима, но в ней есть то, что составляет прелесть социологии, - статистическая выборка. Все познается в сравнении. Того же самого с тем же самым или одного с другим, то есть практически по-шекспировски: как вам это понравится.
Пусады - единственные провинциальные гостиницы Португалии, которые могут что-то вам гарантировать. Я имею в виду - качественный вид из окна, размер комнат и кроватей, горячую воду и прочую гуманитарную блажь. Их сорок штук, и они так равномерно разбросаны по стране, что можно переезжать от примечательного места к примечательному месту, зная, что не нужно будет потратить еще три часа на поиски приличной гостиницы. Более того - пусады, как правило, и есть те примечательные места, ради которых в Португалии имеет смысл переезжать с места на место. В пусады превращены самые жирные, самые смачные куски архитектурной истории Португалии, а не просто какая-то случайная замковая чепуха, как в Испании. В Португалии пусады - чаще всего главная достопримечательность в округе.
Чтобы понять, как это сделано, надо представить себе, например, Ростовский или Новгородский кремль целиком, а не одним флигелем перестроенный в хорошую гостиницу. Целиком - это значит вместе со всеми своими привидениями, звонницами и трапезными. В одной из пусад рядом с испанской границей я поздним вечером после бутылки портвейна забрел случайно в залу, расположенную за ресепшен. Там шел ремонт, и все было завешено целлофаном. Портвейн - это тот ключ, который подходит к любой целлофановой преграде. Разумеется, я ее преодолел, и за ней обнаружился склеп, в котором так же естественно, как банкоматы на главной улице Лиссабона, стояли две гробницы португальских королей, сработанные в стиле мануэлино. На каждой могиле, как и на всех сколько-нибудь важных кусках архитектуры и смерти в Португалии, были знаки Ордена Христа - крест и астролябия.
Один мой приятель, в промышленных масштабах торгующий вином, в том числе и португальским, сказал мне: «Зимин, Португалия - прекрасная страна, но то, что у них происходит с едой, - это катастрофа». Можно считать, что я предпочел смену пейзажа перемене одинаково невкусных блюд.
Португалия действительно пуста в плане еды. Если, конечно, делать из этой самой еды культ. Португальцы небрежно обращаются со свежей рыбой, предпочитая ей соленую треску. Говядину они передерживают на плите до состояния чипсов. В рекламных проспектах пусад написано, что в них, как правило, находятся лучшие в окрестностях рестораны. Это действительно так. Поскольку все окрестные рестораны, опять-таки, как правило, ужасны. И на их фоне но-менклатурно-ленивые кулинарные изыски пусад жуются с восторгом, которого они совсем не заслуживают.
Но с другой стороны - это просто мои придирки и французский гастрономический патриотизм. Странно ехать в Португалию, чтобы есть там ужин, приготовленный с французским тщанием. В конце концов, португальцы так старались изжить в себе эхо французской оккупации, что можно подумать, будто и свои сардины с треской они готовят так нарочито антифран-цузски, как будто это пища для ума, а не для желудка.
Кажется, Лютер1 сказал: «Верую, потому что нелепо». Португальцы едят, потому что невкусно. Но с другой стороны, что еще можно ждать от народа, главное вино которого - портвейн - придумали англичане. И которые много лет, будучи католиками, терпели рядом с собой арабов и иудеев, не говоря уж о поклонявшихся бородатой голове тамплиерах. Все о такой-то матери
Португальское католичество не такое истеричное, как в Испании или в Италии. Португальская вера суха, как соленая треска, и прагматична, как морской узел. Но у нее тоже есть масштабы.
В мае семнадцатого года две пастушки и один пастушок из деревеньки Фатима повстречали в ивовых кустах Деву, Сияющую, Как Солнце. Она сказала им, что она Та, О Ком Они Молятся, Перебирая Четки. Дева, Сияющая, Как Солнце, договорилась встречаться с детьми каждое тринадцатое число летних и осенних месяцев семнадцатого года. За время этих встреч она рассказала им все о будущей революции в России, о Второй мировой войне, даже о покуше 1 Лютер, Мартин - деятель религиозной реформации, уведший большую часть народов Северной Европы из-под власти римского папства. нии на папу римского в мае 80-го года и много-много чего еще. Поразительно, что во всех этих пророчествах не было сказано практически ничего о собственно Португалии. И тем не менее именно португальцы восприняли эти пророчества ближе всех к сердцу. На финальное свидание малышей Фатимы с Богородицей пришли семьдесят тысяч человек. Они не увидели Деву, Сияющую, Как Солнце. На футболе тоже никто не гарантирует, что, купив билет на финал, ты обязательно увидишь, как мяч затрепещет в сетке. Но всем, кто собрался тогда на окраине Фатимы, было видение: будто солнце, уже клонящееся к закату, вдруг вспыхнуло и разорвалось радугой, как потешный новогодний фугас.
На месте этого божественного фейерверка сегодня построен блевотного вида храм и площадь, по размерам превосходящая площадь собора Святого Петра в Риме.
В праздники здесь собираются до двухсот тысяч человек, а за год бывает до десяти миллионов паломников, при том, что в Фатиме живут, как и сто лет назад, всего семь тысяч. Совсем недавно одной из этих семи тысяч была Луиза, та самая девочка, которая разговаривала с Богоматерью. Она умерла в мае 2005-го, на несколько дней пережив папу римского и дождавшись сбычи практически всех пророчеств, которые она принесла в этот мир.
В 30 километрах от Фатимы находится город Томар, а в нем - тот самый замок, в котором главный герой романа Умберто Эко «Маятник Фуко»1 нашел начала хитросплетенного, как корабельный канат, заговора тамплиеров.
Томарская цитадель со смешной, похожей на барабан церковью, где вместо Богородицы в орнаментальные плетения иконостаса вписана голова невеселого бородатого мужика, висит над городом как пророчество. Герои Умберто Эко считали, что бородатый мужик - это личина Ба-фомета2, искусствоведческие справочники говорят, что это автопортрет Диогу ди Арруда, архитектора, перестроившего монастырь Томар в стиле мануэлино. Как бы то ни было, именно отсюда началась история португальского мореплавания, аукнувшаяся тем, что сегодня в мире почти двести миллионов человек говорят на языке Камоэнса и Генриха Мореплавателя, а в старых кварталах Гоа лопается на солнце та же самая изразцовая плитка, которой украшены дворцы в Лиссабоне, Порту и Тавире.
Есть и совсем уж неожиданный рикошет. На Украине сегодня выходят книжки, в которых научно доказывается, что португальские тамплиеры, после того как их прижала Испания, нашли убежище в Мексике и в Галицко-Волын-ском княжестве. И что они всегда мечтали вернуться обратно домой. Это можно было бы счи 1 «Маятник Фуко» - роман итальянского писателя и ученого Умберто Эко, посвященный распутыванию загадочных тайн ордена тамплиеров.
2 Бафомет - бородатый идол, которому поклонялись члены тамплиерского ордена. тать проявлением смешного малороссийского сумасшествия, если бы не сведения из португальского Госкомстата о том, что главными источниками эмиграции в Португалию сегодня служат не Бразилия и Ангола, а Мексика и Украина. Комната с видом
От Лиссабона до Лиссабона по кругу фадо. Через винную столицу Порту, через столицу сардинной ловли Виана-ду-Каштелу, через религиозную Брагу, через университетскую Коим-бру, через архитектурную Эвору и, наконец, через курортную Фару. Это занимает около десяти дней. 2500 км уютных, пустых дорог, мимо обглоданных пробковых деревьев, римских акведуков, практически тосканских пейзажей, монастырей и могил. На юго-западном мысе Португалии, в городе Сагреш, где Генрих Мореплаватель открыл навигационную школу и откуда в Индию уплывали португальские корабли, прописана пу-сада Sagres, похожая на амбулаторное отделение больницы, которое с какого-то перепугу взял под свою опеку Цезарь Ритц. Океан начинается сразу за ее окнами, и от него невозможно оторвать взгляд. Подернутый дымкой или подпаленный закатом, хмурый и яростный, он всегда другой - и всегда тот же самый. Тысячи лет океан ставит человека на место, в тысячный раз объясняя человеку, что он слаб, ничтожен и вообще - дрожащая тварь.
Португальцы тысячу лет жили возле океана, их месило в кровавой каше штормов, смывало цунами, но они упрямо бросали океану вызов. Человек ведь тем отличается от животного, что он может победить рефлекс боли. Может радоваться, когда нет причин для радости. Грустить, когда нет резонов для тоски.
Когда в «Касабланке»1 гестаповский офицер спросил Хамфри Богарта о национальности, он ответил: «Пьяница». И в кармане у него лежал пропуск в Лиссабон.
1 «Касабланка» - один из главных фильмов в истории мирового кино, снятый во время войны режиссером Кертисом. Драматически переплетает историю частной любви с историей человечества.
АЕ-МАН,
На ужин давали велюте из тыквы, припорошенное слюдяными снежинками пармезана и трюфельной крошкой, желудки ланкаширского хряка с баклажанной икрой и веселыми проростками шпината, плоские, как пакет молока, по которому проехал каток, равиоли, нафаршированные изрубленными в капусту тайскими креветками и малосольными полосками гребешков, которых, если верить меню, таскали из глубин вручную. На десерт были кольца ананасов, упакованные в сумеречный панцирь из тростниковой карамели, шампанское Bollinger и похожий на тысячекратно увеличенную беспроводную мышь Microsoft IntelliMouse Wireless Explorer болид Bentley, который вкатили в обеденную залу модного лондонского ресторана Gordon Ramsay at Claridges1 несколько одетых в зелено-белые комбинезоны молодчиков.
На этом самом болиде команда Bentley уже один раз пыталась выиграть двадцатичетырехчасовые гонки в Ле-Мане. Но не получилось -
1 Gordon Ramsey at Claridges - один из лучших ресторанов Лондона, возглавляемый культовым поваром Гордоном Рамзи. то ли Вселенная, то ли карбюратор тогда дали сбой, и победная бранзулетка ушла к вечным друзьям - обидчикам из Audi.
«В этот раз ничего подобного не случится», - говорит бог-отец и святой дух команды Bentley Дерек Белл. Ему за шестьдесят, у него есть неофициальный титул Лучшего Гонщика Всех Времен, он пять раз побеждал в Ле-Мане, был консультантом Стива МакКуина1 на съемках главного фильма об автомобильных гонках, который называется, естественно, «Ле-Ман».
С лица Дерек - вылитый Род Стюарт, никогда в жизни не бравший в рот спиртного, и говорит таким тоном, что не надо еще полбутылки Bollinger, чтобы верить каждому его слову.
Завтра утром я вместе с командой Bentley улетаю из Лондона, чтобы увидеть, как станет былью то, о чем говорил Дерек Белл. На французской стороне
Маленький боинг взлетает с аэродрома в Сити и, почти коснувшись тонированных окон небоскреба HSBC2, берет курс на Францию. В иллюминаторе - мутная полоска Ла-Манша, пестрая кругорядь достижений нормандской агрикультуры, в салоне - мутный кофе с молоком и дости 1 МакКуин, Стив - американский актер, воплощение нервной муж ской харизмы. 2 HSBC - крупный британский банк. жения агрикультуры английской: пшеничные тосты, обезжиренное масло и ягодный джем.
Меньше часа лету, и мы приземляемся в крошечном, как автобусная станция в поселке городского типа Переволоки, аэропорту города поселкового типа Ле-Ман.
Пахнет северофранцузским разнотравьем, рядом с прихотливо расписанными самолетиками Cessna задумчиво пасется пегий конь, таможенную службу отправляет полная дама с выгоревшими желтыми волосами.
Увидев два десятка мужиков в зеленых бейсболках с литерами Bentley, она начинает расплываться в улыбке, которую сотруднику силового ведомства, должно быть, запрещено размещать на лице должностной инструкцией. «Бентли-тим, желаю победы, полной победы для Бентли-тим».
И даже я под своей зеленой бейсболкой вдруг начинаю ощущать нечто вроде идиотской гордости, ведь я, как это ни смешно, тоже на три дня - эта самая «Бентли-тим».
Ле-Ман, возможно, единственное место на территории Франции, где действительно любят англичан. И это несмотря на то, что лет шестьсот назад они в этих местах изрядно побесчин-ствовали. Но Ле-Ман простил им все после того, как в начале 20-х годов несколько породистых английских джентльменов с какого-то перепугу решили устроить здесь нечто вроде суточного автомобильного пикника в духе тех, что едва не привели в петлю Козлевича в «Золотом теленке», - с выпивкой, лихачеством, веселым смехом и бензиновой гарью, смешанной с ароматом чабреца.
Результат, однако, оказался прямо противоположным козлевичевскому. Этот букет - из скорости, пикника, смеха, чабреца и бензиновой дымки - стал гордостью Ле-Мана, его легендой и существенной доходной статьей. Каждый год 12 июня, для того чтобы последовать примеру английских джентльменов, здесь собираются триста тысяч человек, что примерно вдвое больше, чем на самом посещаемом этапе «Формулы-1», которую успех Ле-Мана же и породил. Благородное собрание
От аэропорта до гоночной трассы примерно тридцать минут езды. И каждую минуту этой езды ощущение того, что ты присутствуешь при каком-то значительном, но не вполне доступном обычному человеческому разумению действе, усиливается. Мы мчим на привезенных с собой винтажных Bentley. Я - пассажир машины 30-го года розлива - последнего сезона, когда Bent-ley, несколько раз подряд праздновавшая викторию в Ле-Мане, имела здесь успех.
Быстрая поездка на старом английском автомобиле - авантюра для рискового гражданина. Во-первых, в нем практически невозможно поместиться - сиденье по габаритам вроде тех, что в ресторанах приставляют к столам для младенцев.
Во-вторых, открытый верх, а значит - и ветер, который естественно возникает при скорости в сто сухопутных миль. Ветер так и норовит вытянуть тебя из детского стульчика, мотор ревет, как тысяча чертей, дорога петляет, как Саддам Хусейн на допросах Коалиционных сил.
Если бы мы не останавливались через каждые три километра пропустить по стаканчику, до финиша, возможно, добралось бы мое тело, но душа бы точно ушла в области, далекие даже от пяток.
Пить за рулем в Ле-Мане - освященная полицией традиция. То есть, конечно, не до свинства пить, но полбутылки, бутылка - норма вполне допустимая. Регулятором количества промилле здесь служит только водительская совесть: можешь пить и рулить, тогда пей, нет - тогда ходи пешком.
Многие из трехсот тысяч автотуристов так и поступают. Они приезжают со всего света на стареньких «Ламборгини», «Лянчах», «Мустангах», «Роллс-Ройсах», устраиваются на бивуаке по клановому принципу: здесь рядом сорок пять «Феррари» только 74-го года выпуска, там двенадцать раритетных «Бугатти», весь цвет культового мирового автопрома ранжирован по форме, цвету и культовой значимости. Хозяева этих железных чудес разбивают рядом со своими игрушками палатки, одеваются в твид, шорты или ямайские рубахи - в зависимости от жанра, который представляет их автомобиль, накрывают столы и пируют под завистливо-восхищенными взглядами безлошадных туристов.
Многие даже не ходят смотреть гонки, просто общаются друг с другом, обсуждают повышение цен на запчасти для «Мазерати» 58-го года выпуска и гоняют лопоухих детей в ближайшее сельпо за сыром и вином. Сутки в сторону
Всеобщее веселье, начавшись в пятницу, достигает апогея к четырем часам субботы. В паддок набиваются десятки тысяч еврозевак, которые машут флагами, кричат то ли устрашающие, то ли ободряющие непонятно кого лозунги, обливаются минералкой и ждут самого интересного момента этой гонки - старта.
В 15.59 атмосфера накалена так, что если превратить ее в тепловую энергию - она бы расплавила весь асфальт в радиусе трехсот миль. Выстрел, гудок - и воздух наполняется чудовищным автомобильным ревом, который не будет смолкать здесь еще сутки.
Я прихожу в Bentley Lodge - здоровенный временный дом, нафаршированный телевизорами, разноязыкими членами клуба Bentley, большинство из них приехали в Ле-Ман на своих машинах. Все пьют Bollinger, оживленно кричат и смотрят на трассу - она прямо под окнами. Я присаживаюсь к здоровенному розовощекому молодцу, который запасся ведром со льдом, напихал в это ведро сразу три бутылки шампанского и технично делает один за другим коктейли «Кир-Рояль», смешивая холодное шампанское с тягучим черносмородиновым ликером «Крем-де-кассис». Он американец, имеет какое-то отношение к сети галантерейных магазинов Kenneth Cole1, служил во Вьетнаме, откуда в качестве трофея привез машину «Москвич», но в Ле-Ман приехал не на «Москвиче», а на Bentley. Я спрашиваю его, в чем смысл гонок. «Во всем этом, - он раскидывает руки, как сеятель. - Много шампанского, шума, красивых людей, страсти и веселья. Веселье - это самое главное, потому что надо быть идиотом, чтобы сутки кряду пялится на трассу. Конечно, иногда там происходит что-нибудь интересное, скажем, машина может взорваться. Но гораздо интереснее все, что не на трассе, а здесь».
Я соглашаюсь, мы пьем виртуозно приготовленный «Кир».
Так проходит несколько часов, спускается вечер, потом ночь, мы идем на концерт «Джи-мироквай», американец остается еще на дискотеку, где тысяч двадцать человек отплясывают
1 Kenneth Cole - американская марка одежды и аксессуаров для среднего класса. под Кайли Миноуг, я иду спать в гостиницу, заткнув уши берушами, и во сне я лечу на трофейном «Москвиче» мимо финансовых громадин Сити. Кир победителей
Bentley, вырвавшись вперед со старта, так и заканчивают гонку первыми. Американец с утроенной силой замешивает «Кир-Рояль». «Мы победили! - кричит он. А потом зачем-то добавляет: - Audi, конечно, уступили нам по-джентльменски. Все-таки Bentley и Audi - это одна контора, концерн Volkswagen, и ему надо продавать новую модель Bentley Continental GT, а победа в Ле-Мане добавит этому делу привкуса легенды».
Пораженный этой смесью фанатизма и практичности, я спрашиваю вырулившую из паддока еще одну легенду - Дерека Белла: «Это правда, что Audi играли в поддавки?» Он улыбается и говорит таким тоном, что не надо еще полбутылки Bollinger, чтобы верить каждому его слову. «Даже если бы это было правдой, не это главное. Главное - это». - И он раскидывает руки, как сеятель.
СТАМБУЛ, ИЛИ КАК ДЕЛАЕТСЯ БУДУЩЕЕ
'Камоэнс, Луиш - солдат и поэт, много воевавший за португальского короля и сочинивший эпическую поэму «Лузиады», основополагающее произведение португальской литературы.
2 Фигу, Луиш - португальский футболист, большую часть карьеры иг равший за испанские клубы «Реал» и «Барселона».
3 Орден тамплиеров - военизированная организация рыцарей Хра ма, участников первых Крестовых походов; быстро обрел недюжинную боевую и финансовую мощь и был уничтожен французским королем под предлогом борьбы с ересью. объяснившим мне про пьяных регулировщиков: «Во-первых, они так зарабатывают деньги. А во-вторых, так больше порядка».
Португалия тогда отбивала последние самозахваты мавров, и тамплиеры нужны были монарху в качестве дееспособных боевых единиц, вышибал во имя Господне. А уж через какое место они служат Богу, это вопрос второй - война все спишет.
Диниш оставил тамплиерам все: деньги, замки, права. Единственное, он переименовал Братство Храма в Орден Христа. Это обычная история о цивилизованном банкротстве, знакомая нам по 1998 году: перерегистрация ЗАО с теми же учредителями.
Тамплиеры в плату за это отвоевали Португалию у мавров, открыли университет в Коим-бре1, организовали эпоху Великих открытий2 (каравеллы Васко да Гамы, Магеллана3 и проч. были построены на деньги Ордена Христа, а главный герой этой эпохи - Генрих Мореплаватель, третий сын португальского короля, был магистром ордена), застроили всю страну мрачновато-живописными замками и монастырями, в половине которых сегодня гуляет ветер, в другой половине - гостиницы пусады. Пусады - 1 Коимбра- университетская столица Португалии.
2 Эпоха Великих географических открытий - освоение на родами Европы территорий остального мира, начавшееся в конце Средних ве ков и длившееся много лет.
3 Магеллан, Фернан - португальский мореплаватель, первым обо гнувший Южную Америку. жанр, придуманный диктатором Салазаром в подражание парадорам диктатора Франко. В Испании в 30-е годы запущенные церкви, монастыри и тюрьмы начали перестраивать в отели, чтобы стимулировать в стране национальный туристический пыл. В Португалии это стали делать несколькими годами позже. И есть в них какая-то разница, как между двумя лозами шар-доне, высаженными на разных почвах. Из замка в замок
Всякое путешествие должно иметь какую-нибудь конечную цель. Моя с женой конечная цель была скромна, как оклад президента РАО ЕЭС. Мы хотели за десять дней составить полное представление о Португалии.
По своему опыту я знаю: если тебе на что-то не хватает десяти дней, значит, не хватит и всей жизни. Страну можно понять только двумя способами: ночуя десять дней в одном и том же месте или каждый день меняя место ночлега. Это, конечно, абсурдная максима, но в ней есть то, что составляет прелесть социологии, - статистическая выборка. Все познается в сравнении. Того же самого с тем же самым или одного с другим, то есть практически по-шекспировски: как вам это понравится.
Пусады - единственные провинциальные гостиницы Португалии, которые могут что-то вам гарантировать. Я имею в виду - качественный вид из окна, размер комнат и кроватей, горячую воду и прочую гуманитарную блажь. Их сорок штук, и они так равномерно разбросаны по стране, что можно переезжать от примечательного места к примечательному месту, зная, что не нужно будет потратить еще три часа на поиски приличной гостиницы. Более того - пусады, как правило, и есть те примечательные места, ради которых в Португалии имеет смысл переезжать с места на место. В пусады превращены самые жирные, самые смачные куски архитектурной истории Португалии, а не просто какая-то случайная замковая чепуха, как в Испании. В Португалии пусады - чаще всего главная достопримечательность в округе.
Чтобы понять, как это сделано, надо представить себе, например, Ростовский или Новгородский кремль целиком, а не одним флигелем перестроенный в хорошую гостиницу. Целиком - это значит вместе со всеми своими привидениями, звонницами и трапезными. В одной из пусад рядом с испанской границей я поздним вечером после бутылки портвейна забрел случайно в залу, расположенную за ресепшен. Там шел ремонт, и все было завешено целлофаном. Портвейн - это тот ключ, который подходит к любой целлофановой преграде. Разумеется, я ее преодолел, и за ней обнаружился склеп, в котором так же естественно, как банкоматы на главной улице Лиссабона, стояли две гробницы португальских королей, сработанные в стиле мануэлино. На каждой могиле, как и на всех сколько-нибудь важных кусках архитектуры и смерти в Португалии, были знаки Ордена Христа - крест и астролябия.
Один мой приятель, в промышленных масштабах торгующий вином, в том числе и португальским, сказал мне: «Зимин, Португалия - прекрасная страна, но то, что у них происходит с едой, - это катастрофа». Можно считать, что я предпочел смену пейзажа перемене одинаково невкусных блюд.
Португалия действительно пуста в плане еды. Если, конечно, делать из этой самой еды культ. Португальцы небрежно обращаются со свежей рыбой, предпочитая ей соленую треску. Говядину они передерживают на плите до состояния чипсов. В рекламных проспектах пусад написано, что в них, как правило, находятся лучшие в окрестностях рестораны. Это действительно так. Поскольку все окрестные рестораны, опять-таки, как правило, ужасны. И на их фоне но-менклатурно-ленивые кулинарные изыски пусад жуются с восторгом, которого они совсем не заслуживают.
Но с другой стороны - это просто мои придирки и французский гастрономический патриотизм. Странно ехать в Португалию, чтобы есть там ужин, приготовленный с французским тщанием. В конце концов, португальцы так старались изжить в себе эхо французской оккупации, что можно подумать, будто и свои сардины с треской они готовят так нарочито антифран-цузски, как будто это пища для ума, а не для желудка.
Кажется, Лютер1 сказал: «Верую, потому что нелепо». Португальцы едят, потому что невкусно. Но с другой стороны, что еще можно ждать от народа, главное вино которого - портвейн - придумали англичане. И которые много лет, будучи католиками, терпели рядом с собой арабов и иудеев, не говоря уж о поклонявшихся бородатой голове тамплиерах. Все о такой-то матери
Португальское католичество не такое истеричное, как в Испании или в Италии. Португальская вера суха, как соленая треска, и прагматична, как морской узел. Но у нее тоже есть масштабы.
В мае семнадцатого года две пастушки и один пастушок из деревеньки Фатима повстречали в ивовых кустах Деву, Сияющую, Как Солнце. Она сказала им, что она Та, О Ком Они Молятся, Перебирая Четки. Дева, Сияющая, Как Солнце, договорилась встречаться с детьми каждое тринадцатое число летних и осенних месяцев семнадцатого года. За время этих встреч она рассказала им все о будущей революции в России, о Второй мировой войне, даже о покуше 1 Лютер, Мартин - деятель религиозной реформации, уведший большую часть народов Северной Европы из-под власти римского папства. нии на папу римского в мае 80-го года и много-много чего еще. Поразительно, что во всех этих пророчествах не было сказано практически ничего о собственно Португалии. И тем не менее именно португальцы восприняли эти пророчества ближе всех к сердцу. На финальное свидание малышей Фатимы с Богородицей пришли семьдесят тысяч человек. Они не увидели Деву, Сияющую, Как Солнце. На футболе тоже никто не гарантирует, что, купив билет на финал, ты обязательно увидишь, как мяч затрепещет в сетке. Но всем, кто собрался тогда на окраине Фатимы, было видение: будто солнце, уже клонящееся к закату, вдруг вспыхнуло и разорвалось радугой, как потешный новогодний фугас.
На месте этого божественного фейерверка сегодня построен блевотного вида храм и площадь, по размерам превосходящая площадь собора Святого Петра в Риме.
В праздники здесь собираются до двухсот тысяч человек, а за год бывает до десяти миллионов паломников, при том, что в Фатиме живут, как и сто лет назад, всего семь тысяч. Совсем недавно одной из этих семи тысяч была Луиза, та самая девочка, которая разговаривала с Богоматерью. Она умерла в мае 2005-го, на несколько дней пережив папу римского и дождавшись сбычи практически всех пророчеств, которые она принесла в этот мир.
В 30 километрах от Фатимы находится город Томар, а в нем - тот самый замок, в котором главный герой романа Умберто Эко «Маятник Фуко»1 нашел начала хитросплетенного, как корабельный канат, заговора тамплиеров.
Томарская цитадель со смешной, похожей на барабан церковью, где вместо Богородицы в орнаментальные плетения иконостаса вписана голова невеселого бородатого мужика, висит над городом как пророчество. Герои Умберто Эко считали, что бородатый мужик - это личина Ба-фомета2, искусствоведческие справочники говорят, что это автопортрет Диогу ди Арруда, архитектора, перестроившего монастырь Томар в стиле мануэлино. Как бы то ни было, именно отсюда началась история португальского мореплавания, аукнувшаяся тем, что сегодня в мире почти двести миллионов человек говорят на языке Камоэнса и Генриха Мореплавателя, а в старых кварталах Гоа лопается на солнце та же самая изразцовая плитка, которой украшены дворцы в Лиссабоне, Порту и Тавире.
Есть и совсем уж неожиданный рикошет. На Украине сегодня выходят книжки, в которых научно доказывается, что португальские тамплиеры, после того как их прижала Испания, нашли убежище в Мексике и в Галицко-Волын-ском княжестве. И что они всегда мечтали вернуться обратно домой. Это можно было бы счи 1 «Маятник Фуко» - роман итальянского писателя и ученого Умберто Эко, посвященный распутыванию загадочных тайн ордена тамплиеров.
2 Бафомет - бородатый идол, которому поклонялись члены тамплиерского ордена. тать проявлением смешного малороссийского сумасшествия, если бы не сведения из португальского Госкомстата о том, что главными источниками эмиграции в Португалию сегодня служат не Бразилия и Ангола, а Мексика и Украина. Комната с видом
От Лиссабона до Лиссабона по кругу фадо. Через винную столицу Порту, через столицу сардинной ловли Виана-ду-Каштелу, через религиозную Брагу, через университетскую Коим-бру, через архитектурную Эвору и, наконец, через курортную Фару. Это занимает около десяти дней. 2500 км уютных, пустых дорог, мимо обглоданных пробковых деревьев, римских акведуков, практически тосканских пейзажей, монастырей и могил. На юго-западном мысе Португалии, в городе Сагреш, где Генрих Мореплаватель открыл навигационную школу и откуда в Индию уплывали португальские корабли, прописана пу-сада Sagres, похожая на амбулаторное отделение больницы, которое с какого-то перепугу взял под свою опеку Цезарь Ритц. Океан начинается сразу за ее окнами, и от него невозможно оторвать взгляд. Подернутый дымкой или подпаленный закатом, хмурый и яростный, он всегда другой - и всегда тот же самый. Тысячи лет океан ставит человека на место, в тысячный раз объясняя человеку, что он слаб, ничтожен и вообще - дрожащая тварь.
Португальцы тысячу лет жили возле океана, их месило в кровавой каше штормов, смывало цунами, но они упрямо бросали океану вызов. Человек ведь тем отличается от животного, что он может победить рефлекс боли. Может радоваться, когда нет причин для радости. Грустить, когда нет резонов для тоски.
Когда в «Касабланке»1 гестаповский офицер спросил Хамфри Богарта о национальности, он ответил: «Пьяница». И в кармане у него лежал пропуск в Лиссабон.
1 «Касабланка» - один из главных фильмов в истории мирового кино, снятый во время войны режиссером Кертисом. Драматически переплетает историю частной любви с историей человечества.
АЕ-МАН,
ИЛИ КАК НА ПОЛНОЙ СКОРОСТИ
ВЪЕХАТЬ В МИНУВШЕЕ
На ужин давали велюте из тыквы, припорошенное слюдяными снежинками пармезана и трюфельной крошкой, желудки ланкаширского хряка с баклажанной икрой и веселыми проростками шпината, плоские, как пакет молока, по которому проехал каток, равиоли, нафаршированные изрубленными в капусту тайскими креветками и малосольными полосками гребешков, которых, если верить меню, таскали из глубин вручную. На десерт были кольца ананасов, упакованные в сумеречный панцирь из тростниковой карамели, шампанское Bollinger и похожий на тысячекратно увеличенную беспроводную мышь Microsoft IntelliMouse Wireless Explorer болид Bentley, который вкатили в обеденную залу модного лондонского ресторана Gordon Ramsay at Claridges1 несколько одетых в зелено-белые комбинезоны молодчиков.
На этом самом болиде команда Bentley уже один раз пыталась выиграть двадцатичетырехчасовые гонки в Ле-Мане. Но не получилось -
1 Gordon Ramsey at Claridges - один из лучших ресторанов Лондона, возглавляемый культовым поваром Гордоном Рамзи. то ли Вселенная, то ли карбюратор тогда дали сбой, и победная бранзулетка ушла к вечным друзьям - обидчикам из Audi.
«В этот раз ничего подобного не случится», - говорит бог-отец и святой дух команды Bentley Дерек Белл. Ему за шестьдесят, у него есть неофициальный титул Лучшего Гонщика Всех Времен, он пять раз побеждал в Ле-Мане, был консультантом Стива МакКуина1 на съемках главного фильма об автомобильных гонках, который называется, естественно, «Ле-Ман».
С лица Дерек - вылитый Род Стюарт, никогда в жизни не бравший в рот спиртного, и говорит таким тоном, что не надо еще полбутылки Bollinger, чтобы верить каждому его слову.
Завтра утром я вместе с командой Bentley улетаю из Лондона, чтобы увидеть, как станет былью то, о чем говорил Дерек Белл. На французской стороне
Маленький боинг взлетает с аэродрома в Сити и, почти коснувшись тонированных окон небоскреба HSBC2, берет курс на Францию. В иллюминаторе - мутная полоска Ла-Манша, пестрая кругорядь достижений нормандской агрикультуры, в салоне - мутный кофе с молоком и дости 1 МакКуин, Стив - американский актер, воплощение нервной муж ской харизмы. 2 HSBC - крупный британский банк. жения агрикультуры английской: пшеничные тосты, обезжиренное масло и ягодный джем.
Меньше часа лету, и мы приземляемся в крошечном, как автобусная станция в поселке городского типа Переволоки, аэропорту города поселкового типа Ле-Ман.
Пахнет северофранцузским разнотравьем, рядом с прихотливо расписанными самолетиками Cessna задумчиво пасется пегий конь, таможенную службу отправляет полная дама с выгоревшими желтыми волосами.
Увидев два десятка мужиков в зеленых бейсболках с литерами Bentley, она начинает расплываться в улыбке, которую сотруднику силового ведомства, должно быть, запрещено размещать на лице должностной инструкцией. «Бентли-тим, желаю победы, полной победы для Бентли-тим».
И даже я под своей зеленой бейсболкой вдруг начинаю ощущать нечто вроде идиотской гордости, ведь я, как это ни смешно, тоже на три дня - эта самая «Бентли-тим».
Ле-Ман, возможно, единственное место на территории Франции, где действительно любят англичан. И это несмотря на то, что лет шестьсот назад они в этих местах изрядно побесчин-ствовали. Но Ле-Ман простил им все после того, как в начале 20-х годов несколько породистых английских джентльменов с какого-то перепугу решили устроить здесь нечто вроде суточного автомобильного пикника в духе тех, что едва не привели в петлю Козлевича в «Золотом теленке», - с выпивкой, лихачеством, веселым смехом и бензиновой гарью, смешанной с ароматом чабреца.
Результат, однако, оказался прямо противоположным козлевичевскому. Этот букет - из скорости, пикника, смеха, чабреца и бензиновой дымки - стал гордостью Ле-Мана, его легендой и существенной доходной статьей. Каждый год 12 июня, для того чтобы последовать примеру английских джентльменов, здесь собираются триста тысяч человек, что примерно вдвое больше, чем на самом посещаемом этапе «Формулы-1», которую успех Ле-Мана же и породил. Благородное собрание
От аэропорта до гоночной трассы примерно тридцать минут езды. И каждую минуту этой езды ощущение того, что ты присутствуешь при каком-то значительном, но не вполне доступном обычному человеческому разумению действе, усиливается. Мы мчим на привезенных с собой винтажных Bentley. Я - пассажир машины 30-го года розлива - последнего сезона, когда Bent-ley, несколько раз подряд праздновавшая викторию в Ле-Мане, имела здесь успех.
Быстрая поездка на старом английском автомобиле - авантюра для рискового гражданина. Во-первых, в нем практически невозможно поместиться - сиденье по габаритам вроде тех, что в ресторанах приставляют к столам для младенцев.
Во-вторых, открытый верх, а значит - и ветер, который естественно возникает при скорости в сто сухопутных миль. Ветер так и норовит вытянуть тебя из детского стульчика, мотор ревет, как тысяча чертей, дорога петляет, как Саддам Хусейн на допросах Коалиционных сил.
Если бы мы не останавливались через каждые три километра пропустить по стаканчику, до финиша, возможно, добралось бы мое тело, но душа бы точно ушла в области, далекие даже от пяток.
Пить за рулем в Ле-Мане - освященная полицией традиция. То есть, конечно, не до свинства пить, но полбутылки, бутылка - норма вполне допустимая. Регулятором количества промилле здесь служит только водительская совесть: можешь пить и рулить, тогда пей, нет - тогда ходи пешком.
Многие из трехсот тысяч автотуристов так и поступают. Они приезжают со всего света на стареньких «Ламборгини», «Лянчах», «Мустангах», «Роллс-Ройсах», устраиваются на бивуаке по клановому принципу: здесь рядом сорок пять «Феррари» только 74-го года выпуска, там двенадцать раритетных «Бугатти», весь цвет культового мирового автопрома ранжирован по форме, цвету и культовой значимости. Хозяева этих железных чудес разбивают рядом со своими игрушками палатки, одеваются в твид, шорты или ямайские рубахи - в зависимости от жанра, который представляет их автомобиль, накрывают столы и пируют под завистливо-восхищенными взглядами безлошадных туристов.
Многие даже не ходят смотреть гонки, просто общаются друг с другом, обсуждают повышение цен на запчасти для «Мазерати» 58-го года выпуска и гоняют лопоухих детей в ближайшее сельпо за сыром и вином. Сутки в сторону
Всеобщее веселье, начавшись в пятницу, достигает апогея к четырем часам субботы. В паддок набиваются десятки тысяч еврозевак, которые машут флагами, кричат то ли устрашающие, то ли ободряющие непонятно кого лозунги, обливаются минералкой и ждут самого интересного момента этой гонки - старта.
В 15.59 атмосфера накалена так, что если превратить ее в тепловую энергию - она бы расплавила весь асфальт в радиусе трехсот миль. Выстрел, гудок - и воздух наполняется чудовищным автомобильным ревом, который не будет смолкать здесь еще сутки.
Я прихожу в Bentley Lodge - здоровенный временный дом, нафаршированный телевизорами, разноязыкими членами клуба Bentley, большинство из них приехали в Ле-Ман на своих машинах. Все пьют Bollinger, оживленно кричат и смотрят на трассу - она прямо под окнами. Я присаживаюсь к здоровенному розовощекому молодцу, который запасся ведром со льдом, напихал в это ведро сразу три бутылки шампанского и технично делает один за другим коктейли «Кир-Рояль», смешивая холодное шампанское с тягучим черносмородиновым ликером «Крем-де-кассис». Он американец, имеет какое-то отношение к сети галантерейных магазинов Kenneth Cole1, служил во Вьетнаме, откуда в качестве трофея привез машину «Москвич», но в Ле-Ман приехал не на «Москвиче», а на Bentley. Я спрашиваю его, в чем смысл гонок. «Во всем этом, - он раскидывает руки, как сеятель. - Много шампанского, шума, красивых людей, страсти и веселья. Веселье - это самое главное, потому что надо быть идиотом, чтобы сутки кряду пялится на трассу. Конечно, иногда там происходит что-нибудь интересное, скажем, машина может взорваться. Но гораздо интереснее все, что не на трассе, а здесь».
Я соглашаюсь, мы пьем виртуозно приготовленный «Кир».
Так проходит несколько часов, спускается вечер, потом ночь, мы идем на концерт «Джи-мироквай», американец остается еще на дискотеку, где тысяч двадцать человек отплясывают
1 Kenneth Cole - американская марка одежды и аксессуаров для среднего класса. под Кайли Миноуг, я иду спать в гостиницу, заткнув уши берушами, и во сне я лечу на трофейном «Москвиче» мимо финансовых громадин Сити. Кир победителей
Bentley, вырвавшись вперед со старта, так и заканчивают гонку первыми. Американец с утроенной силой замешивает «Кир-Рояль». «Мы победили! - кричит он. А потом зачем-то добавляет: - Audi, конечно, уступили нам по-джентльменски. Все-таки Bentley и Audi - это одна контора, концерн Volkswagen, и ему надо продавать новую модель Bentley Continental GT, а победа в Ле-Мане добавит этому делу привкуса легенды».
Пораженный этой смесью фанатизма и практичности, я спрашиваю вырулившую из паддока еще одну легенду - Дерека Белла: «Это правда, что Audi играли в поддавки?» Он улыбается и говорит таким тоном, что не надо еще полбутылки Bollinger, чтобы верить каждому его слову. «Даже если бы это было правдой, не это главное. Главное - это». - И он раскидывает руки, как сеятель.
СТАМБУЛ, ИЛИ КАК ДЕЛАЕТСЯ БУДУЩЕЕ
Есть три самых завораживающих зрелища. Не отрываясь смотреть можно на огонь, воду и на то, как другие работают. У меня перед глазами зрелище номер четыре.
Я сижу на балконе гостиницы Ciragan Palace1 в Стамбуле и смотрю на подвесной мост через Босфор. Мост соединяет две географические условности - Европу и Азию, и по нему безостановочно - днем, вечером, утром и ночью - шпарит поток машин.
Ничего сверхъестественного. Просто мост в один пролет, циклопическими струнами стягивающий зеленые холмы европейского и азиатского берегов. Пара километров железных конструкций, сколько-то там асфальта и бетона, а вот поди ж ты - вид у него совершенно гипнотический. Я человек не слишком впечатлительный. Но такие простые символические вещи меня иногда трогают. Европа и Азия, сшитая толстой, звенящей струной. Разве что слезы не наворачиваются, и комок к горлу.
Завтрак в Ciragan Palace тоже выглядит как мост между разными цивилизациями. Суши с
1 Ciragan Palace - гостиница в Стамбуле, входящая в сеть отелей Kempinski. лососем и кислой сливой, органическая болтунья с помидорами, йогурт с мятой, апельсиновые оладьи, липкие маслины и кутабы с вяленым мясом. Из окна ресторана виден все тот же Босфор, по которому, едва не чиркая пузатыми боками о парапет набережной, шляются циклопические нефтеналивные танкеры.
Мой приятель и бывший начальник Эндрю Полсон считает Стамбул следующей после Берлина и Москвы столицей мира. Мнению Эндрю можно безоговорочно доверять, когда он советует вино и французский сыр. Я смотрю, как полицейский катер пристраивается к боку танкера, зачерпываю ложку йогурта с мятой и думаю, распространяется ли экспертный статус Полсо-на на планетарные столицы. Сам я, честно говоря, всегда несколько недоумевал, когда иностранцы при мне начинали истерично восторгаться Москвой, говоря, что это самая что ни на есть точка силы. Мне казалось, что как-то опрометчиво делать такие выводы на основании двух десятков дорогих машин, припаркованных у модного московского кафе. Но иностранцам, наверное, видней. В конце концов, большинство из известных мне экспатов в девяностые приехали в Москву именно за этим - за силой, которая раз в десятилетие выплескивается в новом месте.
В девяностые таким местом был Берлин, спешно застраивающий плеши пустырей и обрастающий столичными функциями под аккомпанемент сиплых диджейских пластинок.
Прошло десять лет, и Берлин забурел, упаковав кусочки стены в аккуратные стеклянные призмочки и выставив на продажу по десять евро. Берлин прикрутил громкость рейва, выселил разноплеменных сквоттеров из разрушающихся кварталов Востока и успокоился, став городом, где главная достопримечательность - не градус жизни, а Пергамский алтарь.
Энергетическую инициативу у Берлина перехватила Москва. Пустота, унавоженная нефтедолларами, дала удивительный феномен бешеного города, зачатого в морганатическом браке Лас-Вегаса и православного монастыря.
Однако сейчас энергия из Москвы стала утекать, как газ сквозь прорехи на украинском участке трубопровода.
Эндрю Полсон считает, что для Москвы наступило время консервации. И все лихие дела здесь уже сделаны. Когда построят башню Фос-тера в Сити - это будет своеобразным мемориальным обелиском городу, из которого ушла сила. Сам Полсон уже подыскивает себе дом на берегу Босфора.
Самый веселый район Стамбула называется Бейоглы1. Это в европейской части. Сбегающие к Большой воде улочки нафаршированы ночными клубами без вывесок, шумными ресторанчиками, где только одной шавермы семнадцать ви 1 Бейоглы - район в Стамбуле, место сосредоточения ресторанчиков и увеселительных заведений. дов, рыбными и антикварными развалами, радом с которыми прямо на улице продают дешевые итальянские холодильники. По главной улице этого квартала, которая раньше называлась Пера1, а теперь называется проспектом Независимости, разрезая плотную толпу, как ледокол «Челюскин», ползет древний, практически средневековый трамвайчик. В воздухе пахнет тюльпанами, шафраном и приторным анисом. На улице уже глубокая ночь, но толпа, кажется, только прибывает. Музыка орет так, как будто весельчакам здесь давно удалось поубивать всех недовольных соседей и больше некому звонить в полицию.
Я сижу на балконе гостиницы Ciragan Palace1 в Стамбуле и смотрю на подвесной мост через Босфор. Мост соединяет две географические условности - Европу и Азию, и по нему безостановочно - днем, вечером, утром и ночью - шпарит поток машин.
Ничего сверхъестественного. Просто мост в один пролет, циклопическими струнами стягивающий зеленые холмы европейского и азиатского берегов. Пара километров железных конструкций, сколько-то там асфальта и бетона, а вот поди ж ты - вид у него совершенно гипнотический. Я человек не слишком впечатлительный. Но такие простые символические вещи меня иногда трогают. Европа и Азия, сшитая толстой, звенящей струной. Разве что слезы не наворачиваются, и комок к горлу.
Завтрак в Ciragan Palace тоже выглядит как мост между разными цивилизациями. Суши с
1 Ciragan Palace - гостиница в Стамбуле, входящая в сеть отелей Kempinski. лососем и кислой сливой, органическая болтунья с помидорами, йогурт с мятой, апельсиновые оладьи, липкие маслины и кутабы с вяленым мясом. Из окна ресторана виден все тот же Босфор, по которому, едва не чиркая пузатыми боками о парапет набережной, шляются циклопические нефтеналивные танкеры.
Мой приятель и бывший начальник Эндрю Полсон считает Стамбул следующей после Берлина и Москвы столицей мира. Мнению Эндрю можно безоговорочно доверять, когда он советует вино и французский сыр. Я смотрю, как полицейский катер пристраивается к боку танкера, зачерпываю ложку йогурта с мятой и думаю, распространяется ли экспертный статус Полсо-на на планетарные столицы. Сам я, честно говоря, всегда несколько недоумевал, когда иностранцы при мне начинали истерично восторгаться Москвой, говоря, что это самая что ни на есть точка силы. Мне казалось, что как-то опрометчиво делать такие выводы на основании двух десятков дорогих машин, припаркованных у модного московского кафе. Но иностранцам, наверное, видней. В конце концов, большинство из известных мне экспатов в девяностые приехали в Москву именно за этим - за силой, которая раз в десятилетие выплескивается в новом месте.
В девяностые таким местом был Берлин, спешно застраивающий плеши пустырей и обрастающий столичными функциями под аккомпанемент сиплых диджейских пластинок.
Прошло десять лет, и Берлин забурел, упаковав кусочки стены в аккуратные стеклянные призмочки и выставив на продажу по десять евро. Берлин прикрутил громкость рейва, выселил разноплеменных сквоттеров из разрушающихся кварталов Востока и успокоился, став городом, где главная достопримечательность - не градус жизни, а Пергамский алтарь.
Энергетическую инициативу у Берлина перехватила Москва. Пустота, унавоженная нефтедолларами, дала удивительный феномен бешеного города, зачатого в морганатическом браке Лас-Вегаса и православного монастыря.
Однако сейчас энергия из Москвы стала утекать, как газ сквозь прорехи на украинском участке трубопровода.
Эндрю Полсон считает, что для Москвы наступило время консервации. И все лихие дела здесь уже сделаны. Когда построят башню Фос-тера в Сити - это будет своеобразным мемориальным обелиском городу, из которого ушла сила. Сам Полсон уже подыскивает себе дом на берегу Босфора.
Самый веселый район Стамбула называется Бейоглы1. Это в европейской части. Сбегающие к Большой воде улочки нафаршированы ночными клубами без вывесок, шумными ресторанчиками, где только одной шавермы семнадцать ви 1 Бейоглы - район в Стамбуле, место сосредоточения ресторанчиков и увеселительных заведений. дов, рыбными и антикварными развалами, радом с которыми прямо на улице продают дешевые итальянские холодильники. По главной улице этого квартала, которая раньше называлась Пера1, а теперь называется проспектом Независимости, разрезая плотную толпу, как ледокол «Челюскин», ползет древний, практически средневековый трамвайчик. В воздухе пахнет тюльпанами, шафраном и приторным анисом. На улице уже глубокая ночь, но толпа, кажется, только прибывает. Музыка орет так, как будто весельчакам здесь давно удалось поубивать всех недовольных соседей и больше некому звонить в полицию.