роли Гибор, ведь и действительно это была славная чета. Все
завидовали им не без основания.
Трудности же в том, чтобы побыть эту самую минуту на их
месте, вовсе никакой не было, ибо приглашали они всех желающих
испробовать на себе греческое чудо и цену назначили не слишком
большую, но никто однако же не рвался. Это понятно. Тогда они
совершили еще один полет, а потом и еще один и всем на это
посмотреть было в диковинку и в удовольствие, а им, видно, в
радость было полетать. Дело это и вправду новое среди
магометан, еще не ясно позволительно ли, а уж для христиан так
точно нельзя - впрочем, христиан особенно и не было видно.
Кроме них самих, которые по всему видно были не мавры, а кто -
бог весть. Уже ближе к вечеру нашелся один смельчак, который
со своей юной невестой отважился совершить сей чудесный полет.
Однако по приземлении поцеловаться с бесстрашной спутницей ему
не случилось, ибо обоих их тошнило беспощадно.
Теперь привлеченный - неизвестно чем больше - рекламой
Хасана или доброй (недоброй) молвой, появляется Али Зегрес,
человек знатного рода и весомых добродетелей. Об руку с
девушкой, которая ему жена, Фатима, и с десятком мавров,
которые ему слуги. Вот он появляется и в этот момент каждому
уже очевидно кто здесь будет первой пташкой, кто первым орлом,
кто взмоет в небо. Гвискар пригласительно уступает ему свое
место, а поскольку лететь одному нельзя - таково устройство
крыльев, такова их конструкция - то и Гибор, хоть и не без
сожаления, уступает место его спутнице. Вот она, дрожащая от
страха, он, трепещущий от возбуждения, стоят на краю обрыва,
ими любуется публика, а они любуются городом и Альгамброй.
Гвискар прилаживает последние застежки на крыльях. Али
подмигивает Гибор - девочка что надо, но придется потерпеть до
вечера. Гибор подмигивает в ответ Али - давай, давай. Все
напряглись в ожидании чуда и вот чудо свершилось - Али Зегрес
со своей женой взмыл, как и подобает человеку его достоинств и
храбрости, - взмыл в небо словно ястреб или даже дракон.
Казалось, будто они летели очень долго, хотя на самом деле
все заняло считанные секунды и ветви деревьев в безбрежном
персиковом саду, хорошо видном с обрыва, окрасились их кровью,
чего уже никак нельзя было разглядеть с высоты двести футов. В
то же время всем показалось, что они не рухнули в него,
беспомощно трепеща переломанными крыльями, словно убитый влет
сокол или мифический дракон, а попросту сели передохнуть. Иным
же показалось, что они, напротив, воспарили к самому солнцу,
сбросив с себя тленные одежды, которые теперь покоятся внизу в
персиковой роще, словно оставленные на месте преступления
застигнутой врасплох влюбленной парочкой. Так оно и было на
самом деле.
Жануарий понимает, что когда сильнейшая сторона просит
помощи у слабейшей и, в силу трусости либо беспринципности
последней, в конце концов получает ее, то в качестве награды,
как правило, фигурирует симитарра. Особенно если дело касается
заказных убийств. Слабейшая сторона наравне с псами утешается
попаданием в рай при условии, что туда принимают наемных
убийц. Aoi.
Жануарий не удивился, когда сквозь распахнутые Мусой
ворота несколько десятков мавров в обрамлении маленькой
песчаной бури пересекли границу приюта Святой Бриггиты, его
скромной вотчины. Самое время обзавестись митральезой.
Гарцующие абреки ничуть не походят на благодарных
клиентов, (как представляет себе их Жануарий), приехавших
украсить долг соответствующим платежом, да и золота при них не
видать. Живописное стадо лошаденогих, саблеблещущих
Абенсеррахов во главе с роскошным Мусой, на белом, хотя и
слегка пыльном жеребце, обступив Жануария, отплясывало
медлительный хоровод, ибо, бибо... - прежде, чем речь, следует
отдышаться.
Для себя Жануарий отметил, что, невзирая на щепетильность
расклада, он все еще жив. И это хороший знак, - думает он,
прикрываясь рукавом от пыли и лошадиных запахов. Танец
постепенно замедляется, Жануарий поднимает голову, Муса
подъезжает к нему вплотную - так, что его колено, образующее с
корпусом совершенный прямой угол, находится прямо на уровне
подбородка Жануария, узда на уровне уха Жануария, а солнце на
прямой, соединяющей глаз Жануария, руку Мусы, башню над
воротами приюта Святой Бригитты и ангела, за которого Жануарий
по ошибке принял метаморформное многокрасочное пятно в
переутомленном пылью и ярким солнцем зрачке.
- Добрый день, почтенный Муса. Пришел убить меня? - первым
заговорил Жануарий, потому что надо было что-то сказать.
Молчание есть знак виновности для Мусы. Виновный или
приговоренный молчит либо ведет себя скованно - это основное,
что позволяет прочим догадаться о его вине и покарать
соразмерно преступлению, то есть убить. Невиновный, уверенный
в своей правоте, тоже имеет право молчать, но его молчание
другого рода - оно недоступно христианам, этим сподручнее
говорить.
- Добрый день, Жануарий, - вторя ему с утроенной
серьезностью, ответил Муса. - Пришел говорить тебе.
Жануарий мельком обозрел многочисленных его спутников,
пришедших, вероятно, своими симитаррами подбавить весу таким
словам Мусы, исторгнутым в ответ на пригласительный жест
Жануария: говори, добрый человек, а что делать.
- Ты убил кого просил я, но еще ты убей Фатара, пойми это,
и трех братьев Магомы его убей. Если не убьешь, будет еще
хуже, чем если бы ты не убил и остальных, а если убьешь -
ничего плохого не будет.
- Хорошо, - как-то необычайно легко и быстро согласился
Жануарий, настроившийся на гораздо худшее. - Убью и Фатара, и
братьев Магомы.
К вящему неудовольствию мавров-клакеров, этим дело и
кончилось. Братва постепенно начала приходить в движение,
осознавая свою дальнейшую бесполезность и втайне сожалея о
чрезмерной сговорчивости Жануария, которая им явно испортила
все дело: ни тебе сапогом в рыло, ни тебе саблей по черепу.
Муса скучный, не умеет сделать из наезда спектакль. А жаль.
Жануарий посредник. Жануарий - перекупщик, ему
плоскопараллельно, украден ли перстень, доставлен ли
ныряльщиком из трюма затонувшего корабля или выкован поддатым
ювелиром, продающим его за бесценок, чтобы побыстрей
опохмелиться. Жануарию по большому счету все равно как Гвискар
разделается с Фатаром и братьями Магомы. Посмотреть ведь все
равно не получится - страшно.
- Выходит, это еще не конец?
- Выходит так, - неохотно согласился Жануарий. - Остались
еще Фатар и братья Магомы. Они должны отправиться за своим
кровникам.
- Этому твоему Мусе - ему что, скучно, да?
- Он не мой и ему, конечно, скучно, - Жануарий понимал и
даже отчасти разделял ленивое раздражение Гвискара, которому,
понятное дело, не нравилось быть машинкой для вспарывания
чужих животов, но, чтоб не питать его горячую желчь своими
словами, отвечал нарочито скупо, смиренно дожидаясь пока
Гвискар выдавит из себя недовольное "Ну ладно, завтра или
послезавтра я этим займусь".
- Если скучно, есть рецепт, - пел соловьем Гвискар. -
Пусть Муса соберет своих дармоедов, построит их римским строем
и пойдет войной на Велес. Средство проверенное - после первых
кишок, намотанных на шальное копье, скуки как не бывало! А то
сильно умный. Сначала - пяток заказных убийств, а потом вдруг
возьми ему замок с Фатаром и братьями Магомы. А дальше что -
Гвискар, собирай пожитки и бегом воевать португальского
короля, он ведь ясное дело тоже родственник Зегресов по линии
праматери нашей Евы?
Жануарий, сложив руки на груди, помалкивал. Он понимал,
что такая несвойственная Гвискару охота разглагольствовать
обуяла его только потому, что убивать Фатара он не хочет. Ему
немного боязно (Фатар, еще тот матерый человечище, наверняка
попытается сжечь гвискарову тень, как только сообразит, что
перед ним стандартный глиняный человек, который не пойдет на
компромиссы, не купится на деньги и перебьет всех кого
поймает. И будет прав. Таковы големы, Фатар и сам их помощью,
по слухам, не брезговал. А удастся или нет - это уж зависит от
Гвискара). Еще Гвискару немного лень: уж очень энергоемкое и
утомительное мероприятие - призывать мятежный замок к
повиновению. Тем более, что Гибор с ним внутрь не пойдет, из
нее первоклассная давалка, второсортная минетчица, но
никудышный Терминатор. А ведь без Гибор ему всегда тоскливо в
гостях. И, наконец, - и это самое главное, - Жануарий
чувствовал, что за оказанное им сомнительное благодеяние
Гвискар и Гибор уже расплатились сполна своими услугами. Его
докторский кредит исчерпан. Теперь и в будущем только
взаимозачет, бартер, рука руку моет (с юридически закрепленным
количеством мытийных процедур и мыла с каждой стороны).
- Хорошо, Гвискар. Что ты хочешь за это дело?
- Я? - указательный палец Гвискара уперся в его
собственную грудь так, будто поблизости был еще один кандидат
на штурм Велеса. - Я, то есть мы с Гибор, хотим, чтобы ты нас
обвенчал, - торжественным тоном объявил Гвискар.
Чувствовалось, что этот маленький шантаж был продуман загодя в
одном из недавних альковов.
- Это совершенно невозможно, - наотрез отказался Жануарий.
- Почему?
"По кочану" был бы самым коротким и исчерпывающим из
аргументов. Но Жануарий предпочел другие.
- Я не имею духовного сана. Это раз. У вас с Гибор все
равно никогда не будет детей, венчать вас все равно, что
готовить весельную лодку к тому, чтобы съезжать на ней со
снежной горы. Это не имеет смысла. Бастардов вам все равно не
нажить. Это два. Любой клирик скажет вам то же самое. Это
три. И я не советую обращаться с этой просьбой к клирикам, ибо
ведомство господина Торквемады еще не поразила губительная
зараза либерализма. Это четыре, - устало выдохнул Жануарий.
- Постой, а почему у нас не будет детей? - к вящему
удивлению Жануария, Гвискар был обескуражен, опечален и
обозлен именно предпосылкой к аргументу номер два. - Ты нам об
этом не говорил!
- А вы об этом меня не спрашивали, - отрезал Жануарий. -
Поэтому проси что-нибудь другое. Что-нибудь, что мне по силам.
Долгий торг, да и долгий разговор порядком утомили
Жануария, в те времена записного нелюдима. Торговаться с
собственными големами, каково?
- Тогда, взамен за Фатара и братьев Магомы Зегреса, я
прошу у тебя ребенка.
- Разве я похож на беременную женщину? - поинтересовался
Жануарий и, судя по ходу желваков, его челюсти только что
смололи в пыль невидимую пулю. Жануарий демонстративно перевел
взгляд с Гвискара на воробьиную стайку, полоскавшуюся в
пылище. Может, если на него не смотреть, он выкажет большую
сообразительность. Жануарий не ошибся - прохладное, широкое,
нежданное лезвие кинжала уперлось в его сонную артерию, а
белая рука Гвискара легла ему на затылок. Выказал.
- Не похож. И все-таки, нам нужен ребенок.
- Возьмите любого ребенка и назовите своим! - внешне
Жануарий, казалось, не потерял самообладания, но струйка пота
медленно покатилась промеж двух продольных мышц спины в штаны.
Ее не обманешь.
- Нам не нужен любой. Нам нужен наш, - настаивал Гвискар,
усиливая давление кинжала на берег пульсирующей под
жануариевой кожей реки.
- Возьмите любого младенца, который вам приглянется и он
до гробовой доски будет уверен, что он ваш сынок, или дочурка.
Или вас смущает безнравственность такого поступка? Это же
нехорошо, воровать чужих детей? - криво улыбнулся Жануарий,
косясь на манипуляции Гвискара.
Струйка пота скрылась в ущелье между ягодиц и Жануарию
сразу же несказанно полегчало.
- Нет. Меня смущает, что если наш ребенок будет человеком,
то мы с ним едва ли уживемся, - пока Жануарий переживал за
целостность своей шкуры, в душе Гвискара зудели
экзистенциальные проблемы. Насколько Жануарий мог судить по
голосу, Гвискар был не на шутку озадачен своим
футурологическим и пропедевтическим прогнозом.
- Гвискар, по-моему ты слишком увлекся антиномиями. Ты
хочешь ребенка, но понимаешь, что ребенок едва ли уживется в
обществе двух големов. Чего же ты хочешь?
- Проще простого. Наш ребенок должен быть таким же как мы.
"О Боже!" - хотел вскричать Жануарий, но не вскричал. Он
немного поразмыслил - со стороны это выглядело так, будто он
считает воробьев, - затем властно отвел руку Гвискара с
кинжалом и, словно гинеколог, которого занесло в зал, где
крутят любительскую порнографию, отвечал:
- Убери это. Мне надоело. Если ты настаиваешь, я научу
тебя, как сделать, чтобы у вас был ребенок, чтобы он был
големом и что бы вы были довольны как слоны. Правда, вам и
самим придется попотеть - я не собираюсь колесить с вами по
миру, пока вы разыщите подходящую кандидатуру в сыновья. Вы
сделаете все нужное сами.
Конь его был бел, попона черна, в переметной суме,
окрашенные темным багрянцем заскорузлой крови, безмолвствовали
четыре головы. У седла была приторочена великолепная
симитарра. Девиз на ножнах: "Магома, Зегресы, Эра Аллаха
Великомощного".
Гвискар был одет в шаровары, тунисскую кольчугу до колен,
приколотая к черному тюрбану изумрудной брошью зеленая же шора
застила лицо до самых глаз.
Его заметили издалека.
- Магома возвращается!
Стены и три разновысокие башни Велеса Красного - скалы,
напоенные геометрией, отлившиеся в бастионных углах,
расчерченные жесткими тенями и прямоугольниками бойничных
провалов, тел абсолютно черных, пожирающих излишек солнечного
света и вражьего любопытства, скрывающих отблески белков
сарацинских глаз, - многоочитые стены и башни Велеса Красного
узрели и узнали Магому издалека и только заливистый лай
Джибрила не отразился жидким эхом в хаосе скал, поставляющих
фрактальный фон для мавританского замка. Потому что Джибрила
не было с Магомой, потому что с Магомой не было Магомы, потому
что с Гвискаром не было никого больше.
Магома возвращался и Магома молчал. Он кивнул двум
привратникам - чистым джиннам, заросшим длинным черным волосом
в той мере, когда телу уже не требуется кольчуга - и
привратники, дикие йеменские кочевники в туманно-генетическом
прошлом, растворив ворота Велеса Красного, пали пред ним ниц,
целуя тень тени Магомы, святого рыцаря, строгого пастыря,
сократителя неверных.
Гвискару было наплевать на то, что чьи-то коричневые губы
обсосали всю его тень - плевать, впрочем, менее, чем могло бы
показаться, ведь в его тени воплощалось куда больше Гвискарова
эйдоса, чем собственно во плоти - поэтому симитарра блеснула
дважды и трижды не из оскорбленных чувств, отнюдь. Зарубив
правого привратника без труда - двойной проблеск
кровопролитного металла - Гвискар безропотно принял боль в
левом бедре. Второй привратник оказался чуток, второй
привратник не мог не видеть краем подглядывающего за миром
глаза, как его коллега воссоединился с пухнущей от крови пылью
- и его когтистые лапы, впившись в бедро фальшивого Магомы,
рванули того из седла.
Гвискар понял отчего у привратников не было оружия. Будь
он, Гвискар, прост, ебической силы демон Зегресов оторвал бы
ему ногу по самый кобчик - а так она осталась при нем, он не
вылетел из седла, но конь, заржав и захрипев, упал на
привратника и вместе с ним упал Гвискар. Привратник с ревом в
глотке и хрустом в переломанных ребрах ворочался под
навалившейся тушей, когда в тройном проблеске гвискарова сабля
утешила раненного. Первые два удара неловко отпружинили от его
проволочных волос, но третий наконец-то решил задачу отыскания
нормали к сферообразной поверхности и череп привратника,
неохотно крякнув, раскрылся. В нем симитарра и осталась -
сломанная, ненужная.
В глухом дворике крепости Гвискара встретили стрелы. С ним
не было ничего кроме переметной сумы, но и она оказалась
доброй эгидой. Три стрелы он принял в нее, четвертую - в левую
руку, пятую - в левую руку, шестую - в левую руку, седьмая
воткнулась в разодранное привратником бедро.
Дверь - первая любая какая угодно дверь, - брякнув
вырванным запором, распахнулась перед Гвискаром и удар из
ступенчатых сумерек опрокинул его на спину. Удар копья, как он
заключил, взбежав глазами по тисовому шесту в красные облака
среди фиолетового неба.
- Так его не убить! - услышал Гвискар.
Нападающий, видимо, не верил - тисовый шест, с трудом
вырванный с профессиональным хаком из его груди, на мгновение
показал незапятнанный наконечник и не воткнулся Гвискару в
глаз. Потому что тот, вполне уже собрав в небытии черепки
расколоченного тела, умерев и возродившись, откатился в
сторону и копье поразило звонкую каменную пустоту,
подзвученную изумленным воплем воина. И в быстроте сравнимый с
фальконетным ядром, Гвискар перехватил копье,
выкручивая-вырывая его из рук жадины, а когда тот оказался
силен, оковкой сапога раздробил ему колено. Теперь он обладал
копьем, чей прежний владелец остался на пороге, рядом с
выброшенной переметной сумой.
Гвискар подымался по винтовой лестнице. Левую руку он
запустил в свалявшуюся шевелюру Магомы, под головой которого
не хватало тела, и если бы не копье в правой, был бы наверное
похож на Персея.
Двое с мечами догнали его снизу, предварительно разувшись,
осторожно ступая босыми ступнями, чтобы ни одним звуком не
выдать свое приближение. Но волна кровавой разгоряченности,
опередив их на несколько шагов, догнала Гвискара быстрее.
Арабы с ужасом пробудившихся в саркофаге, заблудившихся в
саркофаге и вновь сновидящих в саркофаге, встретили вполне
осмысленный, вполне осмысленный смертью взгляд головы своего
бывшего господина. Гвискар приколол их, как снулых по осени
ленточниц-ночниц, но булавка сыскалась одному лишь, а другой,
выбракованный, покатился по трем-ом-ом ступенькам и все.
Лучшая из трех ног Гвискара была для руки коротковата и
он, перевооружившись одним мечом вместо одного копья, оказался
на галерее, переполошив лучников окончательно. К обломкам
предыдущих стрел сразу же прибавились новые, пока еще целые.
Но не это испугало Гвискара - в конце галереи мелькнул пестрый
силуэт, мелькнул и исчез, но в глазах остались длинные
неоновые треки, они долго не хотели иззмеиться в ничто и
Гвискар плохо видел что тот, а что этот, куда падает и зачем
так истошно вопит выброшенный через перильца во двор лучник, а
куда идет он сам, Гвискар, и дважды поскользнулся на чужой
крови, чего с ним раньше не случалось.
И хотя он разогнал их в основном головой Магомы, самый
намек на сходство с Персеем исчез окончательно. Из галереи в
небольшой висячий садик с фонтаном, разбитый на крыше и
уводящий все далее вглубь замка, вырулил языческий идол:
измазанный красным от рожи до пят, попорченный стрелами верных
в угаре иконоборчества, жадный до жертв и безбожно
блистательный.
Он припал на колено и неприятельская альфанга, обозначив
полукружие горизонта над его головой, высекла слепые смолистые
брызги из ствола скрюченного фисташкового дерева. Он поднялся,
мгновение назад коленопреклоненной ногой отталкивая
проткнутого прочь и подавая меч на себя, сделал три шага
вперед и был вынужден вновь остановиться - в радужном одеянии,
колеблемый и дробимый фонтанными струями, Гвискару явился
силуэт коренастого карлика.
Гвискар не знал, кто перед ним, потому что видел его
второй раз в жизни - первый случился едва не минуту назад, в
галерее, мельком, вдалеке. Не знал и знал вместе с тем
совершенно точно - это Фатар, Разбивающий и Создающий, о нем
говорил Магома в лицо Гибор, о нем шептала Гибор в ухо
Гвискара, о нем справлялся Гвискар у Жануария и в ответ
услышал: "Убить его быстрее, чем увидеть".
Чтобы убить Фатара, Гвискару нужно было сейчас немногое -
полтора шага вперед.
- Кто он? - Спросил Фатар.
Ответ прозвучал откуда-то снизу - Гвискару почудилось, что
говорит его левое бедро.
- Гвискар, глиняный человек.
Гвискар скосил глаза к источнику этого откровения. Говорит
Магома в его левой руке, конечно, и он не может сдвинуться с
места, конечно, потому что трещины, без которых нет и плит на
дорожках любого сада, трещины тонкими и цепкими корешками
врастают в тень его ног и держат крепко. Гвискар сорвал злость
на вещательной голове Магомы. Ее раскроенные остатки упали
вниз, к хищным трещинам, и те, послушные Фатару, но глупые,
как и вся безмозглая природа, поймали их, ослабив хватку на
гвискаровой тени. В один прыжок он оказался в каменной чаше
фонтана. Но Фатара в радужном струении уже не было - мокрые
следы и несколько впереди них семенящий быстро-быстро карлик
тянулись и виднелись меж двух последних деревьев сада, а
секунду после хлопнула дверь в бронзовых узорочьях и дьявол
меня прибери, сказал Гвискар, если я понял, на что ушло мое
время между последним взмахом меча и этим мгновением, этим
мвением, эиммением.
Гвискар отыскал Фатара, а Фатар соблаговолил быть
отысканным спустя четверть часа. У двери, сплошь составленной
из перевитых литых виноградных лоз, Гвискар рубился с троими.
Двух он убил, а последнего до поры до времени помиловал. Ему
нужен был поводырь, ему нужен был передний браток, ему нужно
было обмануть Фатара.
Коридором, низкий потолок которого арочно обымал головы
впереди идущих, прошли двое (Гвискар руководствовался
искренними признаниями своего нового спутника, а его новый
спутник - искренней верой в то, что нельзя врать демону, каким
представлялся отчасти справедливо неистовый Гвискар) и двое -
один спереди, другой за ним следом, вперив острие кинжала в
спину пленнику - вошли в заветную дверь, которая раскрылась с
тревожным звоном.
Гвискар был в сердце Велеса Красного и он настиг Фатара.
Фатар ждал его без страха, потому что знал и силу, и слабость
глиняных людей. Путей к их убийству куда больше, чем к
созданию, Фатару были известны не менее восьми, но самым
простым и действенным представлялось сокрушение их тени,
отложившейся от тела на что-нибудь подходящее. Шелк, нафт,
порох. Под рукой был только порох, да и то немного.
Когда мелодический скрежет промурлыкал появление Гвискара
и Гвискар влетел во мрак колдовской обители в своей мокрой,
окровавленной, изодранной одежде, Фатар был готов. Он знал,
что теперь у него не будет союзника в лице, в голове
умерщвленного Магомы и придется все свершать с проворством
лепездричества.
Фатар был верен себе. С семи ярчайших светильников
упадала, обманчиво и сладостно шурша, толстотканная шора, свет
проявлял незваного гостя во всем его подозрительном
великолепии, а правица Фатара уже сообщила огонь пороховой
западне на полу.
Шипящая дуга расползлась по крупицам, обращая серое в
черное. Тень врага, возлежащая на них, была сожжена без
остатка. Враг повалился лицом вперед, исторгая хрип,
недостойный глиняного человека.
Гвискар обманул Фатара. Его мимолетный передний дружок,
пораженный кинжалом в спину, был мертв, Гвискар был жив,
Фатару, только что испепелившему тень какой-то жалкой шестерки
из колоды Зегресов, оставалось жить совсем недолго.
Чужой, неприятно легкий меч в руке Гвискара в погоне за
сердцем Разбивающего и Создающего искрошил анфиладу
демонов-покровителей среди прочей магической утвари. Фатар
держал свое хозяйство на огромных возносящихся ввысь
стеллажах, расставленных по стенам предтечами Эмпайр Стейтс
Билдинг. Фатару было некуда бежать и он, словно бы смазливый
юнга, словно бы человек-паук, споро перебирая руками-ногами,
полез вверх. Гвискар подпрыгнул, но острие его меча смогло
лишь нежно кольнуть Фатара в пятку - суетливый карлик успешно
уходил в третье измерение.
Гвискар расхохотался. Он, Гвискар, здесь, среди пороховой
гари и мускусной вони, загоняет на небеса вредного старикана,
который мог бы коротать остатки сытой жизни в кругу прыщавых
внуков, так нет, гляди, он туда же - Разбивающий и Создающий!
Фатар был уже на высоте четвертого этажа. Из-под его ног
сорвался и полетел вниз исполинский тигль с какой-то
философской отрыжкой. Гвискар учтиво отошел в сторону. Тигль
разорвался с силой бомбического ядра и на Гвискаре прибавилось
пурпурных оспин. Сандаловые плашки на рукояти меча, обляпанные
рыжеватой бурдой, поспешили обуглиться. Гвискар поспешил
брякнуть безобидное богохульство.
Фатару это понравилось. Обустроившись на четырнадцатой по
счету снизу полке, он смахнул на Гвискара все ее содержимое -
двенадцать томов Руми в золотых окладах, стопу пустых
пергаментов, кучу мышиного кала и действующую модель человека
по Абу-Сине.
- Подвязывай! - крикнул Гвискар скучным голосом. У его ног
звонко дрожал воткнувшийся углом в пол одиннадцатый том.
Фатару не думалось подвязывать. Его душа рвалась вверх
посредством цепкого до жизни тела. Пальцы Фатара легли на край
пятнадцатой полки. Легли в осязательное ощущение мягкого
войлока - пыль, как заключили пальцы. Пыль на паутине - гордо
уточнил кое-кто.
Кое-кто, скрытый во глубине вечных сумерек пятнадцатой
полки, имел представление о пальцах Фатара через дрожательное
ощущение. В мироздание кое-кого вторгся съедобный друг,
несъедобный враг, нечто невразумительное - нужное укусить.
Как падал тигль, как падали тома Руми, как падал человек
по Абу-Сине, так падал вниз Фатар, человек по Дарвину. Гвискар
сопроводил его взглядом до самого одиннадцатого тома.
Разбивающий и Создающий пропорол себе чрево на его золотом
окладе.
Гвискар отрубил Фатару голову.
Гвискар растоптал плоского и алого (в прошлом - серого)
паука, барахтавшегося в крови Фатара.
Гвискар вздохнул и осмотрелся.
Сопротивление было подавлено.
За внутренней пустотой Фатара придут двое в
ультрамариновом... (Гвискар снял с пояса Фатара трут и
кресало; досадливо тряхнул головой, поморщился и осторожно
вернул их умертвию; подошел к семи светильникам; наотмашь
рубанул по ним сарацинским мечом; на толстотканные шоры, на
пол, на расплющенное тело злого мудреца пролился огонь) ...а
над внешней пустотой будут трудиться простые законы вещного
мира. Апейрон, бальтасар, флогистон.
Гвискар вышел из Велеса Красного, провожаемый восторженным
испугом трех десятков зегресовых зольдатиков, которые
совершенно не входили в гвискаров estimation.
Гвискар прихрамывал. Какой-то идиот пустил ему в затылок
одинокую стрелу. Промахнулся, вдобавок.
завидовали им не без основания.
Трудности же в том, чтобы побыть эту самую минуту на их
месте, вовсе никакой не было, ибо приглашали они всех желающих
испробовать на себе греческое чудо и цену назначили не слишком
большую, но никто однако же не рвался. Это понятно. Тогда они
совершили еще один полет, а потом и еще один и всем на это
посмотреть было в диковинку и в удовольствие, а им, видно, в
радость было полетать. Дело это и вправду новое среди
магометан, еще не ясно позволительно ли, а уж для христиан так
точно нельзя - впрочем, христиан особенно и не было видно.
Кроме них самих, которые по всему видно были не мавры, а кто -
бог весть. Уже ближе к вечеру нашелся один смельчак, который
со своей юной невестой отважился совершить сей чудесный полет.
Однако по приземлении поцеловаться с бесстрашной спутницей ему
не случилось, ибо обоих их тошнило беспощадно.
Теперь привлеченный - неизвестно чем больше - рекламой
Хасана или доброй (недоброй) молвой, появляется Али Зегрес,
человек знатного рода и весомых добродетелей. Об руку с
девушкой, которая ему жена, Фатима, и с десятком мавров,
которые ему слуги. Вот он появляется и в этот момент каждому
уже очевидно кто здесь будет первой пташкой, кто первым орлом,
кто взмоет в небо. Гвискар пригласительно уступает ему свое
место, а поскольку лететь одному нельзя - таково устройство
крыльев, такова их конструкция - то и Гибор, хоть и не без
сожаления, уступает место его спутнице. Вот она, дрожащая от
страха, он, трепещущий от возбуждения, стоят на краю обрыва,
ими любуется публика, а они любуются городом и Альгамброй.
Гвискар прилаживает последние застежки на крыльях. Али
подмигивает Гибор - девочка что надо, но придется потерпеть до
вечера. Гибор подмигивает в ответ Али - давай, давай. Все
напряглись в ожидании чуда и вот чудо свершилось - Али Зегрес
со своей женой взмыл, как и подобает человеку его достоинств и
храбрости, - взмыл в небо словно ястреб или даже дракон.
Казалось, будто они летели очень долго, хотя на самом деле
все заняло считанные секунды и ветви деревьев в безбрежном
персиковом саду, хорошо видном с обрыва, окрасились их кровью,
чего уже никак нельзя было разглядеть с высоты двести футов. В
то же время всем показалось, что они не рухнули в него,
беспомощно трепеща переломанными крыльями, словно убитый влет
сокол или мифический дракон, а попросту сели передохнуть. Иным
же показалось, что они, напротив, воспарили к самому солнцу,
сбросив с себя тленные одежды, которые теперь покоятся внизу в
персиковой роще, словно оставленные на месте преступления
застигнутой врасплох влюбленной парочкой. Так оно и было на
самом деле.
Жануарий понимает, что когда сильнейшая сторона просит
помощи у слабейшей и, в силу трусости либо беспринципности
последней, в конце концов получает ее, то в качестве награды,
как правило, фигурирует симитарра. Особенно если дело касается
заказных убийств. Слабейшая сторона наравне с псами утешается
попаданием в рай при условии, что туда принимают наемных
убийц. Aoi.
Жануарий не удивился, когда сквозь распахнутые Мусой
ворота несколько десятков мавров в обрамлении маленькой
песчаной бури пересекли границу приюта Святой Бриггиты, его
скромной вотчины. Самое время обзавестись митральезой.
Гарцующие абреки ничуть не походят на благодарных
клиентов, (как представляет себе их Жануарий), приехавших
украсить долг соответствующим платежом, да и золота при них не
видать. Живописное стадо лошаденогих, саблеблещущих
Абенсеррахов во главе с роскошным Мусой, на белом, хотя и
слегка пыльном жеребце, обступив Жануария, отплясывало
медлительный хоровод, ибо, бибо... - прежде, чем речь, следует
отдышаться.
Для себя Жануарий отметил, что, невзирая на щепетильность
расклада, он все еще жив. И это хороший знак, - думает он,
прикрываясь рукавом от пыли и лошадиных запахов. Танец
постепенно замедляется, Жануарий поднимает голову, Муса
подъезжает к нему вплотную - так, что его колено, образующее с
корпусом совершенный прямой угол, находится прямо на уровне
подбородка Жануария, узда на уровне уха Жануария, а солнце на
прямой, соединяющей глаз Жануария, руку Мусы, башню над
воротами приюта Святой Бригитты и ангела, за которого Жануарий
по ошибке принял метаморформное многокрасочное пятно в
переутомленном пылью и ярким солнцем зрачке.
- Добрый день, почтенный Муса. Пришел убить меня? - первым
заговорил Жануарий, потому что надо было что-то сказать.
Молчание есть знак виновности для Мусы. Виновный или
приговоренный молчит либо ведет себя скованно - это основное,
что позволяет прочим догадаться о его вине и покарать
соразмерно преступлению, то есть убить. Невиновный, уверенный
в своей правоте, тоже имеет право молчать, но его молчание
другого рода - оно недоступно христианам, этим сподручнее
говорить.
- Добрый день, Жануарий, - вторя ему с утроенной
серьезностью, ответил Муса. - Пришел говорить тебе.
Жануарий мельком обозрел многочисленных его спутников,
пришедших, вероятно, своими симитаррами подбавить весу таким
словам Мусы, исторгнутым в ответ на пригласительный жест
Жануария: говори, добрый человек, а что делать.
- Ты убил кого просил я, но еще ты убей Фатара, пойми это,
и трех братьев Магомы его убей. Если не убьешь, будет еще
хуже, чем если бы ты не убил и остальных, а если убьешь -
ничего плохого не будет.
- Хорошо, - как-то необычайно легко и быстро согласился
Жануарий, настроившийся на гораздо худшее. - Убью и Фатара, и
братьев Магомы.
К вящему неудовольствию мавров-клакеров, этим дело и
кончилось. Братва постепенно начала приходить в движение,
осознавая свою дальнейшую бесполезность и втайне сожалея о
чрезмерной сговорчивости Жануария, которая им явно испортила
все дело: ни тебе сапогом в рыло, ни тебе саблей по черепу.
Муса скучный, не умеет сделать из наезда спектакль. А жаль.
Жануарий посредник. Жануарий - перекупщик, ему
плоскопараллельно, украден ли перстень, доставлен ли
ныряльщиком из трюма затонувшего корабля или выкован поддатым
ювелиром, продающим его за бесценок, чтобы побыстрей
опохмелиться. Жануарию по большому счету все равно как Гвискар
разделается с Фатаром и братьями Магомы. Посмотреть ведь все
равно не получится - страшно.
- Выходит, это еще не конец?
- Выходит так, - неохотно согласился Жануарий. - Остались
еще Фатар и братья Магомы. Они должны отправиться за своим
кровникам.
- Этому твоему Мусе - ему что, скучно, да?
- Он не мой и ему, конечно, скучно, - Жануарий понимал и
даже отчасти разделял ленивое раздражение Гвискара, которому,
понятное дело, не нравилось быть машинкой для вспарывания
чужих животов, но, чтоб не питать его горячую желчь своими
словами, отвечал нарочито скупо, смиренно дожидаясь пока
Гвискар выдавит из себя недовольное "Ну ладно, завтра или
послезавтра я этим займусь".
- Если скучно, есть рецепт, - пел соловьем Гвискар. -
Пусть Муса соберет своих дармоедов, построит их римским строем
и пойдет войной на Велес. Средство проверенное - после первых
кишок, намотанных на шальное копье, скуки как не бывало! А то
сильно умный. Сначала - пяток заказных убийств, а потом вдруг
возьми ему замок с Фатаром и братьями Магомы. А дальше что -
Гвискар, собирай пожитки и бегом воевать португальского
короля, он ведь ясное дело тоже родственник Зегресов по линии
праматери нашей Евы?
Жануарий, сложив руки на груди, помалкивал. Он понимал,
что такая несвойственная Гвискару охота разглагольствовать
обуяла его только потому, что убивать Фатара он не хочет. Ему
немного боязно (Фатар, еще тот матерый человечище, наверняка
попытается сжечь гвискарову тень, как только сообразит, что
перед ним стандартный глиняный человек, который не пойдет на
компромиссы, не купится на деньги и перебьет всех кого
поймает. И будет прав. Таковы големы, Фатар и сам их помощью,
по слухам, не брезговал. А удастся или нет - это уж зависит от
Гвискара). Еще Гвискару немного лень: уж очень энергоемкое и
утомительное мероприятие - призывать мятежный замок к
повиновению. Тем более, что Гибор с ним внутрь не пойдет, из
нее первоклассная давалка, второсортная минетчица, но
никудышный Терминатор. А ведь без Гибор ему всегда тоскливо в
гостях. И, наконец, - и это самое главное, - Жануарий
чувствовал, что за оказанное им сомнительное благодеяние
Гвискар и Гибор уже расплатились сполна своими услугами. Его
докторский кредит исчерпан. Теперь и в будущем только
взаимозачет, бартер, рука руку моет (с юридически закрепленным
количеством мытийных процедур и мыла с каждой стороны).
- Хорошо, Гвискар. Что ты хочешь за это дело?
- Я? - указательный палец Гвискара уперся в его
собственную грудь так, будто поблизости был еще один кандидат
на штурм Велеса. - Я, то есть мы с Гибор, хотим, чтобы ты нас
обвенчал, - торжественным тоном объявил Гвискар.
Чувствовалось, что этот маленький шантаж был продуман загодя в
одном из недавних альковов.
- Это совершенно невозможно, - наотрез отказался Жануарий.
- Почему?
"По кочану" был бы самым коротким и исчерпывающим из
аргументов. Но Жануарий предпочел другие.
- Я не имею духовного сана. Это раз. У вас с Гибор все
равно никогда не будет детей, венчать вас все равно, что
готовить весельную лодку к тому, чтобы съезжать на ней со
снежной горы. Это не имеет смысла. Бастардов вам все равно не
нажить. Это два. Любой клирик скажет вам то же самое. Это
три. И я не советую обращаться с этой просьбой к клирикам, ибо
ведомство господина Торквемады еще не поразила губительная
зараза либерализма. Это четыре, - устало выдохнул Жануарий.
- Постой, а почему у нас не будет детей? - к вящему
удивлению Жануария, Гвискар был обескуражен, опечален и
обозлен именно предпосылкой к аргументу номер два. - Ты нам об
этом не говорил!
- А вы об этом меня не спрашивали, - отрезал Жануарий. -
Поэтому проси что-нибудь другое. Что-нибудь, что мне по силам.
Долгий торг, да и долгий разговор порядком утомили
Жануария, в те времена записного нелюдима. Торговаться с
собственными големами, каково?
- Тогда, взамен за Фатара и братьев Магомы Зегреса, я
прошу у тебя ребенка.
- Разве я похож на беременную женщину? - поинтересовался
Жануарий и, судя по ходу желваков, его челюсти только что
смололи в пыль невидимую пулю. Жануарий демонстративно перевел
взгляд с Гвискара на воробьиную стайку, полоскавшуюся в
пылище. Может, если на него не смотреть, он выкажет большую
сообразительность. Жануарий не ошибся - прохладное, широкое,
нежданное лезвие кинжала уперлось в его сонную артерию, а
белая рука Гвискара легла ему на затылок. Выказал.
- Не похож. И все-таки, нам нужен ребенок.
- Возьмите любого ребенка и назовите своим! - внешне
Жануарий, казалось, не потерял самообладания, но струйка пота
медленно покатилась промеж двух продольных мышц спины в штаны.
Ее не обманешь.
- Нам не нужен любой. Нам нужен наш, - настаивал Гвискар,
усиливая давление кинжала на берег пульсирующей под
жануариевой кожей реки.
- Возьмите любого младенца, который вам приглянется и он
до гробовой доски будет уверен, что он ваш сынок, или дочурка.
Или вас смущает безнравственность такого поступка? Это же
нехорошо, воровать чужих детей? - криво улыбнулся Жануарий,
косясь на манипуляции Гвискара.
Струйка пота скрылась в ущелье между ягодиц и Жануарию
сразу же несказанно полегчало.
- Нет. Меня смущает, что если наш ребенок будет человеком,
то мы с ним едва ли уживемся, - пока Жануарий переживал за
целостность своей шкуры, в душе Гвискара зудели
экзистенциальные проблемы. Насколько Жануарий мог судить по
голосу, Гвискар был не на шутку озадачен своим
футурологическим и пропедевтическим прогнозом.
- Гвискар, по-моему ты слишком увлекся антиномиями. Ты
хочешь ребенка, но понимаешь, что ребенок едва ли уживется в
обществе двух големов. Чего же ты хочешь?
- Проще простого. Наш ребенок должен быть таким же как мы.
"О Боже!" - хотел вскричать Жануарий, но не вскричал. Он
немного поразмыслил - со стороны это выглядело так, будто он
считает воробьев, - затем властно отвел руку Гвискара с
кинжалом и, словно гинеколог, которого занесло в зал, где
крутят любительскую порнографию, отвечал:
- Убери это. Мне надоело. Если ты настаиваешь, я научу
тебя, как сделать, чтобы у вас был ребенок, чтобы он был
големом и что бы вы были довольны как слоны. Правда, вам и
самим придется попотеть - я не собираюсь колесить с вами по
миру, пока вы разыщите подходящую кандидатуру в сыновья. Вы
сделаете все нужное сами.
Конь его был бел, попона черна, в переметной суме,
окрашенные темным багрянцем заскорузлой крови, безмолвствовали
четыре головы. У седла была приторочена великолепная
симитарра. Девиз на ножнах: "Магома, Зегресы, Эра Аллаха
Великомощного".
Гвискар был одет в шаровары, тунисскую кольчугу до колен,
приколотая к черному тюрбану изумрудной брошью зеленая же шора
застила лицо до самых глаз.
Его заметили издалека.
- Магома возвращается!
Стены и три разновысокие башни Велеса Красного - скалы,
напоенные геометрией, отлившиеся в бастионных углах,
расчерченные жесткими тенями и прямоугольниками бойничных
провалов, тел абсолютно черных, пожирающих излишек солнечного
света и вражьего любопытства, скрывающих отблески белков
сарацинских глаз, - многоочитые стены и башни Велеса Красного
узрели и узнали Магому издалека и только заливистый лай
Джибрила не отразился жидким эхом в хаосе скал, поставляющих
фрактальный фон для мавританского замка. Потому что Джибрила
не было с Магомой, потому что с Магомой не было Магомы, потому
что с Гвискаром не было никого больше.
Магома возвращался и Магома молчал. Он кивнул двум
привратникам - чистым джиннам, заросшим длинным черным волосом
в той мере, когда телу уже не требуется кольчуга - и
привратники, дикие йеменские кочевники в туманно-генетическом
прошлом, растворив ворота Велеса Красного, пали пред ним ниц,
целуя тень тени Магомы, святого рыцаря, строгого пастыря,
сократителя неверных.
Гвискару было наплевать на то, что чьи-то коричневые губы
обсосали всю его тень - плевать, впрочем, менее, чем могло бы
показаться, ведь в его тени воплощалось куда больше Гвискарова
эйдоса, чем собственно во плоти - поэтому симитарра блеснула
дважды и трижды не из оскорбленных чувств, отнюдь. Зарубив
правого привратника без труда - двойной проблеск
кровопролитного металла - Гвискар безропотно принял боль в
левом бедре. Второй привратник оказался чуток, второй
привратник не мог не видеть краем подглядывающего за миром
глаза, как его коллега воссоединился с пухнущей от крови пылью
- и его когтистые лапы, впившись в бедро фальшивого Магомы,
рванули того из седла.
Гвискар понял отчего у привратников не было оружия. Будь
он, Гвискар, прост, ебической силы демон Зегресов оторвал бы
ему ногу по самый кобчик - а так она осталась при нем, он не
вылетел из седла, но конь, заржав и захрипев, упал на
привратника и вместе с ним упал Гвискар. Привратник с ревом в
глотке и хрустом в переломанных ребрах ворочался под
навалившейся тушей, когда в тройном проблеске гвискарова сабля
утешила раненного. Первые два удара неловко отпружинили от его
проволочных волос, но третий наконец-то решил задачу отыскания
нормали к сферообразной поверхности и череп привратника,
неохотно крякнув, раскрылся. В нем симитарра и осталась -
сломанная, ненужная.
В глухом дворике крепости Гвискара встретили стрелы. С ним
не было ничего кроме переметной сумы, но и она оказалась
доброй эгидой. Три стрелы он принял в нее, четвертую - в левую
руку, пятую - в левую руку, шестую - в левую руку, седьмая
воткнулась в разодранное привратником бедро.
Дверь - первая любая какая угодно дверь, - брякнув
вырванным запором, распахнулась перед Гвискаром и удар из
ступенчатых сумерек опрокинул его на спину. Удар копья, как он
заключил, взбежав глазами по тисовому шесту в красные облака
среди фиолетового неба.
- Так его не убить! - услышал Гвискар.
Нападающий, видимо, не верил - тисовый шест, с трудом
вырванный с профессиональным хаком из его груди, на мгновение
показал незапятнанный наконечник и не воткнулся Гвискару в
глаз. Потому что тот, вполне уже собрав в небытии черепки
расколоченного тела, умерев и возродившись, откатился в
сторону и копье поразило звонкую каменную пустоту,
подзвученную изумленным воплем воина. И в быстроте сравнимый с
фальконетным ядром, Гвискар перехватил копье,
выкручивая-вырывая его из рук жадины, а когда тот оказался
силен, оковкой сапога раздробил ему колено. Теперь он обладал
копьем, чей прежний владелец остался на пороге, рядом с
выброшенной переметной сумой.
Гвискар подымался по винтовой лестнице. Левую руку он
запустил в свалявшуюся шевелюру Магомы, под головой которого
не хватало тела, и если бы не копье в правой, был бы наверное
похож на Персея.
Двое с мечами догнали его снизу, предварительно разувшись,
осторожно ступая босыми ступнями, чтобы ни одним звуком не
выдать свое приближение. Но волна кровавой разгоряченности,
опередив их на несколько шагов, догнала Гвискара быстрее.
Арабы с ужасом пробудившихся в саркофаге, заблудившихся в
саркофаге и вновь сновидящих в саркофаге, встретили вполне
осмысленный, вполне осмысленный смертью взгляд головы своего
бывшего господина. Гвискар приколол их, как снулых по осени
ленточниц-ночниц, но булавка сыскалась одному лишь, а другой,
выбракованный, покатился по трем-ом-ом ступенькам и все.
Лучшая из трех ног Гвискара была для руки коротковата и
он, перевооружившись одним мечом вместо одного копья, оказался
на галерее, переполошив лучников окончательно. К обломкам
предыдущих стрел сразу же прибавились новые, пока еще целые.
Но не это испугало Гвискара - в конце галереи мелькнул пестрый
силуэт, мелькнул и исчез, но в глазах остались длинные
неоновые треки, они долго не хотели иззмеиться в ничто и
Гвискар плохо видел что тот, а что этот, куда падает и зачем
так истошно вопит выброшенный через перильца во двор лучник, а
куда идет он сам, Гвискар, и дважды поскользнулся на чужой
крови, чего с ним раньше не случалось.
И хотя он разогнал их в основном головой Магомы, самый
намек на сходство с Персеем исчез окончательно. Из галереи в
небольшой висячий садик с фонтаном, разбитый на крыше и
уводящий все далее вглубь замка, вырулил языческий идол:
измазанный красным от рожи до пят, попорченный стрелами верных
в угаре иконоборчества, жадный до жертв и безбожно
блистательный.
Он припал на колено и неприятельская альфанга, обозначив
полукружие горизонта над его головой, высекла слепые смолистые
брызги из ствола скрюченного фисташкового дерева. Он поднялся,
мгновение назад коленопреклоненной ногой отталкивая
проткнутого прочь и подавая меч на себя, сделал три шага
вперед и был вынужден вновь остановиться - в радужном одеянии,
колеблемый и дробимый фонтанными струями, Гвискару явился
силуэт коренастого карлика.
Гвискар не знал, кто перед ним, потому что видел его
второй раз в жизни - первый случился едва не минуту назад, в
галерее, мельком, вдалеке. Не знал и знал вместе с тем
совершенно точно - это Фатар, Разбивающий и Создающий, о нем
говорил Магома в лицо Гибор, о нем шептала Гибор в ухо
Гвискара, о нем справлялся Гвискар у Жануария и в ответ
услышал: "Убить его быстрее, чем увидеть".
Чтобы убить Фатара, Гвискару нужно было сейчас немногое -
полтора шага вперед.
- Кто он? - Спросил Фатар.
Ответ прозвучал откуда-то снизу - Гвискару почудилось, что
говорит его левое бедро.
- Гвискар, глиняный человек.
Гвискар скосил глаза к источнику этого откровения. Говорит
Магома в его левой руке, конечно, и он не может сдвинуться с
места, конечно, потому что трещины, без которых нет и плит на
дорожках любого сада, трещины тонкими и цепкими корешками
врастают в тень его ног и держат крепко. Гвискар сорвал злость
на вещательной голове Магомы. Ее раскроенные остатки упали
вниз, к хищным трещинам, и те, послушные Фатару, но глупые,
как и вся безмозглая природа, поймали их, ослабив хватку на
гвискаровой тени. В один прыжок он оказался в каменной чаше
фонтана. Но Фатара в радужном струении уже не было - мокрые
следы и несколько впереди них семенящий быстро-быстро карлик
тянулись и виднелись меж двух последних деревьев сада, а
секунду после хлопнула дверь в бронзовых узорочьях и дьявол
меня прибери, сказал Гвискар, если я понял, на что ушло мое
время между последним взмахом меча и этим мгновением, этим
мвением, эиммением.
Гвискар отыскал Фатара, а Фатар соблаговолил быть
отысканным спустя четверть часа. У двери, сплошь составленной
из перевитых литых виноградных лоз, Гвискар рубился с троими.
Двух он убил, а последнего до поры до времени помиловал. Ему
нужен был поводырь, ему нужен был передний браток, ему нужно
было обмануть Фатара.
Коридором, низкий потолок которого арочно обымал головы
впереди идущих, прошли двое (Гвискар руководствовался
искренними признаниями своего нового спутника, а его новый
спутник - искренней верой в то, что нельзя врать демону, каким
представлялся отчасти справедливо неистовый Гвискар) и двое -
один спереди, другой за ним следом, вперив острие кинжала в
спину пленнику - вошли в заветную дверь, которая раскрылась с
тревожным звоном.
Гвискар был в сердце Велеса Красного и он настиг Фатара.
Фатар ждал его без страха, потому что знал и силу, и слабость
глиняных людей. Путей к их убийству куда больше, чем к
созданию, Фатару были известны не менее восьми, но самым
простым и действенным представлялось сокрушение их тени,
отложившейся от тела на что-нибудь подходящее. Шелк, нафт,
порох. Под рукой был только порох, да и то немного.
Когда мелодический скрежет промурлыкал появление Гвискара
и Гвискар влетел во мрак колдовской обители в своей мокрой,
окровавленной, изодранной одежде, Фатар был готов. Он знал,
что теперь у него не будет союзника в лице, в голове
умерщвленного Магомы и придется все свершать с проворством
лепездричества.
Фатар был верен себе. С семи ярчайших светильников
упадала, обманчиво и сладостно шурша, толстотканная шора, свет
проявлял незваного гостя во всем его подозрительном
великолепии, а правица Фатара уже сообщила огонь пороховой
западне на полу.
Шипящая дуга расползлась по крупицам, обращая серое в
черное. Тень врага, возлежащая на них, была сожжена без
остатка. Враг повалился лицом вперед, исторгая хрип,
недостойный глиняного человека.
Гвискар обманул Фатара. Его мимолетный передний дружок,
пораженный кинжалом в спину, был мертв, Гвискар был жив,
Фатару, только что испепелившему тень какой-то жалкой шестерки
из колоды Зегресов, оставалось жить совсем недолго.
Чужой, неприятно легкий меч в руке Гвискара в погоне за
сердцем Разбивающего и Создающего искрошил анфиладу
демонов-покровителей среди прочей магической утвари. Фатар
держал свое хозяйство на огромных возносящихся ввысь
стеллажах, расставленных по стенам предтечами Эмпайр Стейтс
Билдинг. Фатару было некуда бежать и он, словно бы смазливый
юнга, словно бы человек-паук, споро перебирая руками-ногами,
полез вверх. Гвискар подпрыгнул, но острие его меча смогло
лишь нежно кольнуть Фатара в пятку - суетливый карлик успешно
уходил в третье измерение.
Гвискар расхохотался. Он, Гвискар, здесь, среди пороховой
гари и мускусной вони, загоняет на небеса вредного старикана,
который мог бы коротать остатки сытой жизни в кругу прыщавых
внуков, так нет, гляди, он туда же - Разбивающий и Создающий!
Фатар был уже на высоте четвертого этажа. Из-под его ног
сорвался и полетел вниз исполинский тигль с какой-то
философской отрыжкой. Гвискар учтиво отошел в сторону. Тигль
разорвался с силой бомбического ядра и на Гвискаре прибавилось
пурпурных оспин. Сандаловые плашки на рукояти меча, обляпанные
рыжеватой бурдой, поспешили обуглиться. Гвискар поспешил
брякнуть безобидное богохульство.
Фатару это понравилось. Обустроившись на четырнадцатой по
счету снизу полке, он смахнул на Гвискара все ее содержимое -
двенадцать томов Руми в золотых окладах, стопу пустых
пергаментов, кучу мышиного кала и действующую модель человека
по Абу-Сине.
- Подвязывай! - крикнул Гвискар скучным голосом. У его ног
звонко дрожал воткнувшийся углом в пол одиннадцатый том.
Фатару не думалось подвязывать. Его душа рвалась вверх
посредством цепкого до жизни тела. Пальцы Фатара легли на край
пятнадцатой полки. Легли в осязательное ощущение мягкого
войлока - пыль, как заключили пальцы. Пыль на паутине - гордо
уточнил кое-кто.
Кое-кто, скрытый во глубине вечных сумерек пятнадцатой
полки, имел представление о пальцах Фатара через дрожательное
ощущение. В мироздание кое-кого вторгся съедобный друг,
несъедобный враг, нечто невразумительное - нужное укусить.
Как падал тигль, как падали тома Руми, как падал человек
по Абу-Сине, так падал вниз Фатар, человек по Дарвину. Гвискар
сопроводил его взглядом до самого одиннадцатого тома.
Разбивающий и Создающий пропорол себе чрево на его золотом
окладе.
Гвискар отрубил Фатару голову.
Гвискар растоптал плоского и алого (в прошлом - серого)
паука, барахтавшегося в крови Фатара.
Гвискар вздохнул и осмотрелся.
Сопротивление было подавлено.
За внутренней пустотой Фатара придут двое в
ультрамариновом... (Гвискар снял с пояса Фатара трут и
кресало; досадливо тряхнул головой, поморщился и осторожно
вернул их умертвию; подошел к семи светильникам; наотмашь
рубанул по ним сарацинским мечом; на толстотканные шоры, на
пол, на расплющенное тело злого мудреца пролился огонь) ...а
над внешней пустотой будут трудиться простые законы вещного
мира. Апейрон, бальтасар, флогистон.
Гвискар вышел из Велеса Красного, провожаемый восторженным
испугом трех десятков зегресовых зольдатиков, которые
совершенно не входили в гвискаров estimation.
Гвискар прихрамывал. Какой-то идиот пустил ему в затылок
одинокую стрелу. Промахнулся, вдобавок.