– Он прав, – подала голос Тамара. Боник резко обернулся на звук ее голоса, он хотел посоветовать заткнуться, но сдержал себя. Глупо обижать союзников, когда вокруг одни враги.
   – Что ты предлагаешь?
   – Переждем до утра, – сказал Белый. – Утром, посветлу, когда ребята проспятся, возьмем курицу. Никуда она от нас не денется.
   – Да она за пять часов до Перекопа добежит!
   – Не добежит, Вацлав Збигневович. Объявите по своим каналам в розыск, подключите милицию…
   – Какой ты умный! – крикнул Бонифацкий, – только срать не просишься! Подключите милицию, надо же! – он задохнулся, вспомнив, что Цыган и его милиционеры остались под завалом, вместе с Витряковым. Конечно, у него оставались другие концы в МВД, и, тем не менее, потеря Цыгана представлялась весьма существенной. Он уже брал беглянку один раз, возможно, взял бы и во второй.
   – Меня окружают одни идиоты! – сказал Вацлав Збигневович, обращаясь к Томе. – Положительно не на кого положиться.
   Она прильнула к нему, как бы дав понять, что он может положиться на нее. В любое время дня и ночи. Белый разобижено засопел.
   – Он прав, – приятным, грудным голосом сказала Тома. – Утро вечера мудренее.
   – Согласен, Вацлав Збигневович, – подхватил телохранитель. – Что вы с них сейчас возьмете, кроме анализов, а? Да с ними бы и Огнемет не управился, в таком виде…
   Сверху долетели пьяные вопли, наводящие на мысли о зоопарке. Вацлав Збигневович поежился. Вообще-то, он не был уверен на счет Витрякова, Огнемет обламывал и не таких. Тонкость состояла в том, что он не был Леней. Он был другим. Кто-то умеет скакать на коне, впереди наступающих отрядов, кому-то гораздо комфортнее в штабе. Более того, он там куда полезнее, чем на поле брани. Бонифацкий смотрел то на Тому, то на Белого, не зная, на что решиться.
   – Слава, – сказала Тамара. Как ни странно, она снова взяла на себя инициативу. – Сходи, пожалуйста, посмотри осторожно, что они там творят. Если ничего такого, ступай наверх, и приглядывай за Юлией Сергеевной. Еще не хватало, чтобы с ней что-то случилось. Проснется, спустится вниз, получим новую головную боль.
   Телохранитель вопросительно посмотрел на Бонифацкого. Тот сделал утвердительный знак.
   – Что-то ты раскомандовалась, – пробормотал Боник, когда дверь за Белым закрылась. Впрочем, в голосе не чувствовалось ни тени упрека.
   – Я чуть-чуть, если вы не против, – она заискивающе улыбнулась, задвигая засовы.
   – Смотрю, у тебя получается.
   – А вы позволите?
   – Смотря что… – протянул Бонифацкий не очень уверенно.
   – Только то, что я умею, – сказала Тамара, усаживаясь рядышком и возвращая руку на его безжизненный инструмент.
   – Ах, это… – печально вздохнул Бонифацкий. – Знаешь, мне уже давно не семнадцать, хоть я, если честно, и в юности не получал особого удовольствия, занимаясь этим в лифте или парке, где в любой момент, может свалиться на голову разъяренный сосед или компания туристов. Или, вообще, наряд милиции…
   – Но ведь нам надо скоротать время, до утра, – сказала она, избавляя его от халата, а вы не кончили. Это вредно и никуда не годится.
   – Не годится, – согласился Боник, подумывая о том, а не напиться ли, по примеру подчиненных этажом выше. Нельзя сказать, что он чувствовал себя осажденным со всех сторон последним защитником Брестской крепости, в своем же доме, но мысли такого рода у него в голове крутились.
   – Не думайте о них, Вацлав Збигневович. Хотите, я вам вина налью?
   – Можно, – согласился Бонифацкий. – Знаешь, Тома, не знаю, как у тебя, а у меня от всего этого колени дрожат. – Возможно, ему и не следовало так откровенничать. С другой стороны, они уже давно знали друг друга, а сейчас вообще превратились в единственных вменяемых пассажиров зловещего корабля с безумной командой на борту, плывущего неизвестно куда.
   – У меня тоже, – кивнула Тамара. – Но, знаете, мне с вами хорошо. Здесь, внизу, тепло и уютно, – она передала ему бокал, – так что мы еще совсем неплохо устроились.
   – Да уж, – язвительно бросил Бонифацкий. – Лучше некуда…
   – Мы ведь все равно не можем ничего изменить сейчас, – спокойно добавила Тамара. – Так к чему волноваться?
   – К чему волноваться? – переспросил Боник, сбрасывая ее навязчивую ладонь. – Я тебе скажу, раз ты просишь, к чему! Завтра тут будет милиция. Это раз. Хотят они того или нет, им придется реагировать на ту небольшую войну, которую устроил в горах с утра этот кретин Витряков. Коза эта, опять же, то есть, Мила Сергеевна, я хотел сказать, к часикам девяти добежит до телефонного автомата. Или, до отделения милиции, а они, как ты понимаешь, куплены далеко не все. Да мало ли что еще может случиться? Взбредет перепившимся дружкам Витрякова поискать тебя здесь, если они, в ближайшее время не попадают под столы, или этот кретин Завик не привезет им шлюх, а судя по тому, что его до сих пор нет, что-то у него случилось, понимаешь?
   – Искать меня? – немного удивилась Тома. – Зачем?
   – Не задавай глупых вопросов, ладно? Зачем? Затем, что они, перепившись, не имеют обыкновения ходить по библиотекам, вот почему! Им нужна баба, чтобы, прости меня, отпетрушить. К сожалению, ни мне, ни Огнемету ни пришло в голову обзавестись комплектом силиконовых женщин, так, на всякий пожарный случай, вроде того, что сейчас настал, и ты единственная в радиусе километров пятидесяти, наверное, у кого есть то, что им надо. Так что я, на твоем бы месте, не стал расхолаживаться, не уверен, что смогу вразумить их, если они окончательно слетят с катушек, а они, кажется, уже слетели, Тома. – Боник умолк, переводя дух. Тамара, оставив его член в покое, подлила им в бокалы вина.
   – Знаете, из-за чего меня бросил муж? – спросила она, передавая ему фужер.
   – Ты не рассказывала, – сказал Бонифацкий, немного успокаиваясь. – Да я и не спрашивал. Так из-за чего?
   – Мой благоверный, в отличие от вас, Вацлав Збигневович, вы уж простите, был большим любителем экстрима, – сказала Тамара, смакуя вино. – Нет, вы не подумайте, он не прыгал с парашютом с Ай-Петри, а с какого-нибудь моста на резинке, которая называется…
   – Банджо, – подсказал Бонифацкий.
   – Да-да, именно так. Он не карабкался на небоскребы, как это делают те ребята, которых любят показывать по телевизору, а потом их хватает полиция. Не ползал по пещерам, нет, ничего такого. Он был, – продолжала она под его заинтересованным взглядом, – мелким сексуальным экстремалом, скажем так. Не знаю, были ли у него другие женщины, и, если были, вытворял ли он с ними нечто подобное. Но, со мной вытворял.
   – Чем же он заставлял тебя заниматься? – заинтересовался Бонифацкий.
   – Ничем криминальным, вы не подумайте, – продолжала Тамара, не выпуская из ладони его вялый член, несколько напоминающий дохлую рыбку из аквариума. – Он не таскал в нашу супружескую постель своих дружков, и не заставлял меня заниматься этим с другими женщинами, делая вид, что я просто без ума от лесбийских забав, как будто мне снова пятнадцать. Нет, этого не было. Просто, на каком-то этапе, примерно года через полтора после свадьбы, ему опостылел секс в нашей супружеской кровати.
   – Он начал тебе изменять?
   – Нет, зачем же? – удивилась Тамара. – Просто, его, видите ли, потянуло на свежий воздух. И он потащил меня за собой.
   – Ах, на свежий воздух… – сказал Бонифацкий, подумав, как зябко, должно быть сейчас на улице.
   Мы начали с кухни, – продолжала Тамара, – продолжили гаражом. У нас в Алуште был маленький частный домик, с пристроенным сбоку кирпичным гаражом. Не скажу, что меня здорово заводило, когда я давала ему на его старом мотоцикле «ЧеЗет», [78]который там стоял, но он был в восторге, уверяю вас.
   – Романтика, – промолвил Бонифацкий не очень уверенно, наблюдая за ее опытной рукой, предпринимающей всевозможные движения, вращательные, поступательные и другие разные. Ему стало приятно, хоть торжествовать было рано, естественно.
   – Да, мне не нравилось заниматься с ним сексом в гараже, тем более, что там было довольно грязно, пахло бензином и водились крысы. Правда, в гараже мы оставались недолго, у него возникли новые идеи.
   – Какие же? – заворожено спросил Бонифацкий.
   – Ох, Вацлав Збигневович, где мы только этим с ним не занимались, – сказала Тамара, и, на минуту оставив шефа в покое, до краев наполнила бокалы. – Скажу, не поверите. Как я уже говорила, у него был старенький мотоцикл, на котором он пристрастился меня иметь в гараже. Кстати, как ни странно, верхом на мотоцикле – довольно удобно, когда он, конечно, стоит.
   – Вы занимались любовью на ходу? – вскинул брови Бонифацкий.
   – Нет, зачем же? На мотоцикле мы исколесили весь Крым. Он подыскивал подходящие, по его разумению, естественно, места, возбуждавшие его, когда к ним прилагалось мое тело. В качестве эротического довеска.
   – А, – протянул Вацлав Збигневович, улыбаясь. – Теперь я понял. Тома, я открываю в тебе новые стороны.
   – Да, – согласилась она. – Мы с ним тоже – много чего открыли, за пару лет. Наверное, его возбуждала сама мысль о том, что нас могут застукать, как подростков, занимающихся чем-то предосудительным. В квартире – ничего такого не было, по-моему, со временем он там вообще ничего не мог. Кроме того, в соседней комнате постоянно торчала его бабушка, и у нее были уши от слона. Бабушка, конечно, тоже могла подсматривать и подслушивать, но, его это, к счастью, не возбуждало. А то, знаете ли… Другое дело – пляж, лесополоса или, например, пожарная лестница жилого дома. Знаете, например, та ее часть, что ведет на крышу, к лифтовым помещениям.
   – Да уж, – протянул Бонифацкий, вспомнив свой первый и последний опыт занятия сексом на природе. Ему тогда не было и восемнадцати, его партнерша была младше на два года. Они отправились на старое кладбище, давным-давно превратившееся в нечто вроде заброшенного парка, твердо зная, чего хотят друг от друга. И довольно долго блаженствовали, действительно испытывая весьма острые ощущения, пока Боник, находившийся позади девушки, опиравшейся руками о слегка покосившийся замшелый мраморный обелиск, неожиданно не почувствовал, что на них кто-то смотрит. А, вскинув голову, увидел, метрах в десяти, буквально за парой обветшавших оград здоровенного заросшего щетиной бугая со спущенными штанами, который, не отрывая от них жадных глаз, бешено орудовал таким инструментом, что у Вацика перехватило дыхание. Он, помнится, громко закричал, от неожиданности и ужаса, чем чуть ли не до смерти напугал свою партнершу. Потом они бежали из парка, поправляя одежду на ходу, и им еще здорово повезло, как он думал тогда, и продолжал думать теперь, что они так легко отделались. Могло быть гораздо хуже. Больше Боника на природу никогда не тянуло, он предпочитал комфортабельные, уединенные помещения, снабженные душевыми, кроватями и дверями с надежными запорами.
   – Один раз, – продолжила Тамара, допив вино, – наверное, спустя полгода, как я родила ему второго сына, мы отправились в окрестности Орлиного гнезда. На его еле живом мотоцикле. Там тогда было полно уединенных мест. Захватили выпивку и еду в кошелке, с детьми осталась моя мама, она как раз приехала в гости.
   – И что же случилось потом? – спросил Бонифацкий.
   – Ну и, не знаю, как он, а я получила сполна этого экстрима, который он искал. Рано или поздно что-то такое должно было произойти. Нас таки застукали, когда мы занимались этим, плотно перекусив и выпив по бутылочке пива.
   – Милиция? – предположил Бонифацкий заворожено.
   – Если бы, – вздохнула Тамара. – Они неожиданно вышли из зарослей, человек десять, быть может, даже больше. Я, если честно, сбилась со счета. Потом. Они дали моему благоверному по ушам, просто так, чтобы мы поняли – это не шутка, а затем объяснили нам, в двух словах, что им от меня требуется, чтобы мы смогли разойтись.
   – От тебя?
   – Ну, естественно, от меня! Чего им было добиваться от моего дурака-мужа? Мотоцикл, как вы, наверное, понимаете, Вацлав Збигневович, их не очень-то интересовал. Тем более, на нем не уедешь вдесятером, верно?
   – Они тебя изнасиловали? – догадался Бонифацкий, испытывая какое-то странное, немного болезненное любопытство.
   – Не совсем так, – сказала Тамара. – Мне предложили отдаться добровольно, пообещав, что в противном случае, если я упрусь, обязательно изнасиловать, а потом и убить. И меня, и его. Будь хорошей девочкой, заявили мне эти негодяи, и поверь, тебе даже понравится, будешь просить еще. У меня, конечно, были кое-какие сомнения, на этот счет, но что прикажете делать?
   Бонифацкий допил вино.
   – В общем, – сказала Тамара, – все действительно оказалось не так уж плохо, как я воображала в начале. Конечно, было немного страшновато, но, когда до меня дошло, что никто не собирается делать мне больно…
   – А муж? – спросил Бонифацкий.
   – Сидел себе на пенечке, – Тамара улыбнулась. – Если честно, у меня не было ни малейшей возможности наблюдать за ним, я была слишком занята. Даже не знаю, сколько это длилось, возможно, час или даже два. Когда они, наконец, закончили забавляться со мной, вечерело. Они вымотались, каждый кончил, наверное, по несколько раз, что же касается меня, то… если честно, Вацлав Збигневович, я вообще потеряла счет оргазмам. Они сдержали слово, и, посмеиваясь, отправились восвояси, оставив меня в полуобморочном состоянии и моего Васю, честно скажу, не знаю, в каком.
   – Что было потом?
   – Мы молча отправились домой, – сказала Тамара. – Сначала я думала, что он оставит меня в лесу или даже прибьет. Или изнасилует. Не знаю, что было у него на уме, но, кажется, что-то подобное. Однако, он и пальцем меня не тронул. Наверное, понимал, что сам во всем виноват, или, по крайней мере, его вина в том, что случилось, ничуть не меньше моей. В конце концов, это ему не сиделось дома, и он не смог меня защитить. Правда, вечером я уже не очень-то жалела по поводу того, что он у меня такой худосочный. Не перебросившись ни единым словом, мы вернулись в Алушту. Сославшись на какую-то чепуху, вроде болей в животе, он отправился спать на чердак. Я его не удерживала. Мы прожили в молчании несколько дней, а через неделю он подал на развод, заявив, что никогда не сумеет забыть моего поведения, и никогда не простит мне того, что я вела себя, как последняя шлюха. Что мои сладострастные вопли будут звенеть у него в голове до тех пор, пока его не положат в гроб, если он каждый день будет видеть мою физиономию. Я не стала с ним припираться, нас, в конце концов, развели. Я переехала жить к маме. Напоследок заявила этому болвану, что, в отличие от него, ничуть на него не обижаюсь, и даже благодарна его придурям, потому что благодаря им узнала, что такое настоящий оргазм. Видели бы вы его рожу, когда он это от меня услыхал.
   – М-да, – протянул Бонифацкий, – интересная история. – И какое она имеет отношение к нам, а, Тома? Ты что же, надеешься получить нечто подобное, если до тебя доберутся эти кретины, которым всегда мало водки?
   – Я надеюсь, – сказала Тамара, – хорошо провести с вами время, Вацлав Збигневович. Кажется, у нас это получится. А вы говорили, ничего не выйдет.
   – Да уж, – согласился Бонифацкий, к которому, в процессе ее рассказа, как это ни странно, вернулась эрекция. – Ты, оказывается, волшебница, Тома. Шахеризада, мля.
   – Все, что ни делается – к лучшему, Вацлав Збигневович, сказала Тамара, зажав его пробудившегося воина своими пухлыми грудями. – Никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Побудьте со мной до утра, и постарайтесь ни о чем не думать. А там все наладится, вот увидите.
   – Кое-что уже наладилось, – согласился Бонифацкий, поглаживая ее по голове. – Хорошо. Только вот что. Сними-ка эти дурацкие чулки и надень передник, ладно?
   Когда она справилась с полученным заданием и встала перед ним, он, сбросив дурацкий халат Витрякова, поманил ее пальцем:
   – Иди-ка сюда, одноклассница.
   На этот раз у него бы наверняка получилось, но День Рождения Леонида Витрякова, который стоил имениннику жизни, выдался явно не его, Вацлава Збигневовича днем. Правда, день давно закончился, перетек в ночь, но и она оказалась подстать дню. То есть, не Бонифацкого. Стоило Тамаре примоститься у него на коленях, как со стороны коридора до них донесся тяжелый топот. Бонифацкий, у которого не осталось сил даже выругаться, подумал, цепенея, что его издает десяток, а то и более пар ног.
   – Кажется, ты дождалась, Тома, – почти торжественно обронил Вацлав Збигневович. Секунду любовники оставались неподвижными, как фотография из наглядного пособия по сексу для тех, кому за тридцать и чуточку больше, затем перевели дух. Самые худшие опасения пока не оправдались, мужчины, Боник нисколько не сомневался, что это перепившиеся гангстеры Витрякова, кто еще, протопали мимо.
   – Куда это они собрались? – сказал Бонифацкий. Тома пожала плечами. – Главное, что не к нам на огонек, верно?
   – Наверное, мне все же надо выяснить, что там за лошадиные бега начались, – неуверенно протянул Боник, словно спрашивая у Томы совета и при этом пребывая в уверенности, что она станет его удерживать от этого. И не ошибся.
   – Не ходите туда, Вацлав Збигневович!
   Боник высвободил руку, ему снова, в который раз, стало решительно не до секса. Слов нет, Тамара жевала свой хлеб не зря, но не следовало ожидать от нее чудес в особняке, медленно, но уверенно превращающемся в какой-то зловещий балаган.
   – Вставай.
   – Не ходите, Вацлав Збигневович.
   – Дай халат! – заартачился Бонифацкий.
   Тома, вскочив, помогла ему набросить халат. Вацлав Збигневович сначала прильнул ухом к ведущей в коридор двери, а потом приоткрыл ее и осторожно выглянул наружу.
   Он увидел темные силуэты дюжины широких спин, они удалялись, захмелевшие боевики Витрякова уже прошагали мимо. В одном из них, немного отставшем от остальных, Бонифацкий узнал Желтого, второго своего телохранителя, которому, вообще-то полагалось дежурить под его дверью.
   – Артур! – позвал Вацлав Збигневович. Медленно удалявшийся телохранитель сначала остановился, потом нетвердо шагнул назад.
   – Артур, ты что тут делаешь?!
   – Иду…
   – Как это, иду? Куда это? Ты где был?
   – Пиво пил, – с вызовом ответил Желтый и тут до Боника, наконец, дошло, что телохранитель буквально в стельку пьян. Желтый слегка покачивался, его простецкое лицо раскраснелось, а глаза, и без того немного навыкате, налились кровью, как у раздраженного быка.
   – Ты что, выпил, Артур? – спросил Боник, хоть ответ не вызывал сомнений.
   – Я? Я ни в одном глазу, Збигневович, – заявил телохранитель с апломбом, глядя на шефа даже не бычьими, а куда как более страшными глазами стаффордширского терьера, собравшегося порвать ненавистную хозяйскую глотку за изнурительную дрессировку и страсть к собачьим боям, где, К БОЛЬШОМУ СОЖАЛЕНИЮ, ЛЬЕТСЯ КРОВЬ БОЙЦОВ, А НЕ ЗРИТЕЛЕЙ, КОТОРЫЕ ЭТО ЧЕСТНО ЗАСЛУЖИЛИ.
   – Значит, не пьян?! – переспросил Бонифацкий, закипая. – И пробки, выходит, не нюхал?
   – Вацлав Збигневович?! – начал телохранитель, ужасно коверкая трудновыговариваемое и на трезвую голову отчество шефа, – Я сказал, что не пил… водки. Пива немного дернул. Было, б-дь…
    «Наверное, бочку», –подумал Бонифацкий, решив про себя, что подождет с выволочкой до утра.
   – Что там за бега в коридоре, Артур? – спросил Бонифацкий.
   – Ребята гуляют, – пояснил Желтый с вызовом, так легко переходящим в агрессию.
   – Что значит, гуляют?!
   – А то и значит, Збигнич, что страха пацаны натерпелись. Столько наших за сегодня порешили. Что, бляха, уже и погулять нельзя?
   Боник проглотил слюну, которую ни с того, ни с чего начала вырабатывать соответствующая железа после того, как он, наконец, почувствовал смертельную угрозу, исходящую от этого человека. Нанятого, кстати, чтобы его защищать.
   – Мы, между прочим, – добавил телохранитель, нависая над шефом, как утес над горной дорогой, – вашу бабу ищем. Ту самую, из-за которой все началось.
   – В подвале ищите? – не удержался Бонифацкий.
   – Ага, здесь, – сказал телохранитель. – А вы запрещаете?
   – Нет, конечно, – сказал Боник, напрягая все силы, чтобы не выказать страх, как перед собакой, которая может напасть. – Хорошо, иди. – Образ старого шкипера, схлопотавшего черную метку от взбунтовавшейся команды на первых страницах любимого в юности «Острова сокровищ» промелькнул в голове Бонифацкого и выпал инеем между лопатками.
    «Что бы в таком случае предпринял Витряков? –спрашивал он себя, прикрывая дверь. – Пристрелил одного или двух уродов? Или просто набил бы морду каждому второму? Или с ним заведомо ничего подобного не приключилось бы просто потому как фамилия у него другая?» —размышлял он, привалившись к косяку плечом.
   – Что происходит? – подала голос с лежака Тамара.
   – Черт знает что! – честно сказал Бонифацкий. Из коридора донеслись маты, еще несколько человек прошлепало мимо двери в сауну.
   – Иди ко мне…
   Боник посмотрел на нее с тоской, подумав о трудолюбивом дворнике, честно орудующем лопатой в разгар снегопада без малейшего шанса расчистить тротуар от заносов.
   – Какого черта им нужно в подвале?
   Снаружи кто-то закричал. Похоже, кто-то кого-то ударил. Потом бичом прогремел выстрел.
   – Нахуя?! – крикнул испуганный, и, одновременно, пьяный голос.
   – Руки забери, пидор!
   – Кончайте, пацаны. Всем, блядь, хватит! – крикнул еще кто-то.
   – Хватит ЧЕГО?! – одними губами сказал Бонифацкий.
   – Наверное, вашего коньяка, – подумав, шепотом ответила Тамара.
   – Моего коньяка?! Какого коньяка?! Что ты имеешь в виду?!
   – Я думаю, они вспомнили о ваших запасах. О вашем погребке, с марочными винами и коньяками, Вацлав Збигневович.
   – О моей коллекции?! – воскликнул Бонифацкий. – Ты хочешь сказать, что они жрут мой коньяк?! Дай мою одежду!
   – Не ходите, Вацлав Збигневович! – взмолилась Тамара.
   – Ну уж нет! – крикнул Бонифацкий.
   – По-моему, лучше пролить свой коньяк, чем свою кровь, – бросила горничная. Боник понимал, она абсолютно права, тем не менее, он начал лихорадочно одеваться, готовый придушить ее за эту чертову правоту. Схватив семейные трусы в красный горошек, которые подала ему женщина, Боник, в запале попал обеими ступнями в одну дыру и наверняка упал бы, если б верная Тома не схватила его за руку. Он повис на ней, балансируя и чертыхаясь. В этот момент кто-то врезал по двери и она распахнулась, потому что Бонифацкий, после разговора с Желтым, не удосужился опустить засов. Вацлав Збигневович вскинул голову и обомлел. В дверях стояла Юлия.
   В своем похожем на носовой платок платье девушка была почти обнажена. Перекошенное от ярости лицо с размазанной по щекам косметикой наводило на мысли об оскорбленной амазонке, или о красивой, но невероятно злой богиней, которую обвели вокруг пальца.
    «Она бухая и вне себя, –констатировал Бонифацкий, продолжая висеть на Томе с трусами, надетыми на одну ногу. – Ну, началось».
   – Не помешаю, папуля?! – визгливым голосом осведомилась Юлия, рыская безумными глазами то по белому переднику Тамары, надетому на голое тело, то по трусам, застрявшим на полпути к промежности.
   – Как ты можешь помешать, детка? – пролепетал Боник, покрываясь бурыми пятнами.
   – Ах ты старый похотливый буй! – зашипела Юлия, медленно наступая на них. Закусив губу до крови, она судорожно то сжимала, то разжимала пальцы, увенчанные длинными и холеными ногтями полной бездельницы. Боник не мог от них оторваться, справедливо опасаясь за глаза, которые Юлия запросто могла выцарапать. – Козел! Презерватив долбанный.
   – Это не то, что ты думаешь, сладенькая, – промямлил Бонифацкий. – Это совсем другое.
   – Да ну! – взвизгнула девушка и, нагнувшись, подцепила двумя пальцами изящный пояс с чулками, которые недавно сняла с себя Тамара. – Муфлон. Конь педальный! – Огнемет говорил мне, что у тебя, дегенерата, только на старых вешалок хуй стоит. А я еще не поверила! Чтобы ты после нее меня трахал, ублюдок!
   Пятясь, Боник с Тамарой очутились за диваном, жалея, что он не может, по их желанию, превратиться в минное поле или, скажем, бурную горную реку. Диван был явно недостаточным препятствием для Юлии.
   – Я тебе сейчас зыркалы твои блудливые выцарапаю! – шипела девушка. Ее слова не казались Бонику пустым обещанием. – А тебе, сука старая, – она сконцентрировала внимание на Тамаре, – калоша злоебучая, да я тебе матку выковыряю! Давай, сука, раздвинь ноги! По-хорошему!
   – Сладенькая, – подал голос Боник. – Не психуй. Это не то, что ты думаешь. Это… это просто физиология, понимаешь? Как с резиновой куклой. Как с той вагиной из пластика, которую Витряков припер в феврале из секс-шопа, помнишь? Никаких чувств. Абсолютно никаких чувств. Просто, я так хотел тебя, детка, но ты ведь спала, и, чтобы тебя не будить…
   – Сволочь, блядь! – неожиданно Юлия заплакала.
   – Это же просто мясо, – сказал Бонифацкий, слегка хлопнув Тамару по ягодице. Та же вагина из секс-шопа, просто упаковка другая. Та в коробке и целлофане, эта на двух ногах. Ну, прости, девочка, ты же знаешь, как я люблю тебя. Как не переношу, когда ты плачешь. – Поскольку Юлия продолжала сотрясаться от рыданий, Боник, наконец-то справившись с трусами, накинул халат и шагнул к ней, протянув руки.
   – Ну же, все в порядке, сладенькая. Успокойся. Сейчас она уберется и мы…
   – Какая же ты мразь! – выдавила девушка через рыдания.
   – Не надо так говорить, – увещевал Боник. Юлия, плача навзрыд, тем не менее, позволила ему себя обнять. Вскинув глаза на Тому, Вацлав Збигневович сделал ей знак убираться.