Страница:
– А если п-промажем?! – колебался Армеец.
– Да тут пьяный ежик, и тот не сплохует. – Планшетов прищурился, прицеливаясь. – И потом, какая разница? Хуже все равно не будет.
– Ты так ду-думаешь?
– Я не думаю, это факт.
Джипы были уже совсем рядом. Многоголосый рев моторов наводил на мысли о рассерженном улье. Правда, пчелы были великоваты.
Тут и незрячий в яблочко засадит. Как этот, как его… который стрелял с завязанными глазами на ярмарках, и еще тиролку с головы не снимал… Вильгельм Пик, [15]верно?
Армеец наморщил лоб:
Ты, о-очевидно, Вильгельма Теля [16]имеешь в виду?
– Ага. Того, что под Робин Гуда косил.
– Тогда Т-теля. Только он ни под кого не косил.
– А, без разницы, – беспечно отмахнулся Планшетов. – Слушай, а Пик этот, выходит, что из другой оперы?
– Из со-совершенно другой, – заверил Армеец.
– И рядом не стоял, да?
– Пальцем в небо…
Планшетов вздохнул:
– Ну и фиг с ними двумя. Ладно, давай на счет три. А то у меня сейчас икру судорогой сведет. И-и-и, раз…
– А я ни разу в боулинге не был! – крикнул Планшетов с нервным смешком. – Прикинь несправедливость, а?
– Се-сейчас?! – фыркнул Армеец отдуваясь. Протасов у них за спиной как раз добрел до стены, устроил Вовчика среди лишайников и присел на корточки, переводя дух и смахивая ливший градом пот.
Давай! – скомандовал Планшетов. Джипы выскочили на финишную стометровку, когда им навстречу, охваченный огнем, словно миноносец «Сын Грома» из знаменитого романа Уэллса, [17]потрясшего Юрика в юности, устремился обреченный «Линкольн».
Как и следовало ожидать, появление импровизированного сухопутного брандера [18]посеяло в рядах преследователей жестокую панику. Головной джип заблокировал колеса, водитель ведомого безнадежно запоздал. Или перепутал педали, что в стрессовой ситуации случается сплошь и рядом. В результате второй врезался в корму головному и заглох. Третий отвернул вправо, наскочил на валун и лег на борт с такой легкостью, словно был изготовленным из гофрированного картона макетом. Четвертый внедорожник, водитель которого вообще ничего не заметил за высокими задками передних машин и поднятой ими пылищей, по консистенции не уступающей дымовой завесе, ударил второго, поддев как бык матадора.
– Вау! – торжествуя, завопил Планшетов. – Шведский бутерброд! Кто последний, тот и папа?! Прикинь, какой облом!
– Па-паравозики ту-ту, я и-иду, – в свою очередь крикнул Эдик. Под впечатлением яркой автокатастрофы он даже перестал сожалеть о «Линкольне».
А между тем автомобиль, доставшийся Эдику от Правилова, а тому, в свою очередь, от самого Виктора Ледового, только набирал скорость. Уцелевшие пассажиры джипов смотрели на него глазами матросов, заметивших приближающуюся торпеду.
– Реальная куча мала вышла! – закричал со своей позиции Протасов. – Мы пацанами, помню, в короля горы играли, так похожие кучи получались!
Снизу полыхнуло пламя. «Линкольн» врезался в головной джип, канистра взорвалась, за ней последовал бензобак, и обе машины исчезли в огне. Планшетов, исступленно вопя, пошел в пляс. Как дикарь, которому на охоте посчастливилось посадить на рожон [19]пещерного медведя.
И тут откуда-то посыпались пули, сухо щелкая по камням и подымая облачка пыли. Они падали с неба, совсем как дождь.
– Бегите, пацаны! – заорал Протасов, стреляя куда-то вверх, как солдат комендантского взвода на похоронах крупного военачальника. Эдик подскочил, как ужаленный, и припал на одно колено.
– Нога!
– В укрытие! – вопил Протасов. Пулемет даже в его ручищах ходил ходуном, как брандспойт в руках пожарного, речи о прицельном огне, естественно не было и быть не могло. Скорее, это был огонь заградительный.
Вскинув голову, Планшетов вроде бы разглядел несколько стрелков, прячущихся в одной из пещер прямо у них над головами. С занимаемой ими позиции Планшетов и Армеец должны были стрелкам двумя мишенями из тира и, очевидно, если бы не пальба Протасова, оба были бы уже мертвы. Валерию сложно было попасть, зато он заставил стрелков залечь, сбил им прицелы, это обстоятельство и спасло жизни Армейцу с Планшетовым.
– Бежим! – Юрик подставил Армейцу плечо. Через полминуты все трое тяжело отдувались под защитой каменного козырька, шириной в несколько метров.
– Спасибо, чувак! – выдохнул Юрик, переводя дух. – Если б не ты…
– Ленту давай! – Протасов повел стволом пулемета в сторону догорающих внизу джипов.
– Ах ты, черт! – Юрик в досаде хлопнул себя по лбу. – Она в «Линкольне» осталась!
Какое-то мгновение Армейцу казалось, что Валерий прикончит Юрика прямо на месте, пользуясь ставшим бесполезным пулеметом как дубиной, но Протасов, устало вздохнув, только молча сплюнул на грунт, прислонил MG к известняковой стене и, кряхтя, опять поднял Вовчика на руки.
– Дай помогу, – предложил Планшетов.
– А, не парься…
Планшетов обернулся к Армейцу:
– Сильно зацепило, чувак?
– Те-терпимо…
– Сам идти сможешь?
Эдик попробовал, ничего не вышло.
– Разве что на одной но-ноге прыгать… – сообщил он чуть не плача. – П-полная кроссовка крови… на-набежала.
Планшетов присвистнул:
– Надо перевязать. Только давай сперва отсюда смотаем. В темпе вальса.
– Давай, – спорить не имело смысла.
– Я перевяжу, – бросил через плечо Протасов. – Позже.
Вход в ближайшую пещеру располагался практически на уровне земли и проникнуть в нее не составило большего труда. Не сложнее, чем перешагнуть порог. Тем не менее, очутившись внутри, приятели будто оказались в другом мире. Полуденное солнце накалило воздух в ущелье, в пещере же он казался кондиционированным, хоть никаких кондиционеров, естественно, не было. Древние, как выяснилось, обходились без них, и ничего, получалось. Кроме того, тут господствовал мрак, со свету казавшийся непроглядным и всепоглощающим. Глазам еще только предстояло приспособиться. Для этого требовалось время. Вскоре Протасов громко охнул, видимо, ударившись макушкой о какой-то прятавшийся в темноте выступ.
– Блин! – громко выругался Валерий. – Были бы мозги, было бы сотрясение, в натуре!
Какое-то время приятели брели во тьме, как персонажи известной легенды, пока Данко [20]не совершил акт суицида, бесполезный, как и все подобные поступки. Потом Протасов снова подал голос. Теперь он споткнулся о ступени, вытесанные прямо в скале:
– Вот, б-дь, – пробасил Валерий, – тут, блин, лестница, пацаны.
– Потише, чувак, – попросил Планшетов. Стрелки из верхних пещер могли быть где-то неподалеку, следовательно, не мешало держаться на чеку. Тем более, что отряд понес потери, которые сказались на боеспособности. – Вниз лестница, или вверх.
– Наверх, – хриплым шепотом сообщил Протасов, и Эдик машинально ответил, что он не огрызнулся, как следовало ожидать.
– Чувак? Пусти нас с Эдиком вперед, – предложил Юрик.
– А толку? – отдувался Протасов, сгибаясь под тяжестью Вовчика. – Что это тебе даст.
– Все же л-лучше, – возразил бледный как смерть Арамеец. Эта бледность делало его лицо слегка различимым, казалось, оно начало светиться, словно его сделали из фосфора. В обнимку с Планшетовым они напоминали знакомого советским детям Тянитолкая Корнея Чуковского.
– Команда инвалидов, – бурчал Протасов, переходя из авангарда в арьергард.
Они начали медленно подниматься по лестнице. В ней оказалось не больше трех десятков ступеней. Лестница вывела приятелей в длинный узкий коридор, связующий в единую систему лабиринтов, как вскоре выяснилось, великое множество пещер. То тут, то там беглецам попадались ответвления от главного коридора. Некоторые из них походили на лазы, но были и такие, где бы свободно проехал и паровоз. И те и другие замечательно подходили для засады, которая не оставила бы приятелям ни единого шанса. Пока что им хотя бы относительно везло, но никто не мог дать гарантии, что везение не оборвется автоматной очередью из-за угла.
Постепенно глаза свыклись с темнотой, кроме того, некоторые пещеры оказались скудно освещены рассеянными солнечными лучами, проникающими откуда-то сверху. Тогда непроглядный мрак отступал в углы, освобождая место сумраку.
– Если ка-катакомбы разветвленные, а по-похоже, так оно и есть, то они за-запросто могут вообще потерять наш след, – нарушил молчание Армеец. – В-вполне вероятно, уже потеряли. А собак у них нет.
– Хорошо бы, чувак, – поддержал Армейца Планшетов. Протасов отделался сопением. Было очевидно, Валерий выбился из сил. Пора было сделать привал. Хотя бы для того, чтобы Валерий смог отдышаться, а, отдышавшись, остановил кровотечение из поврежденной ноги Эдика. Институт физкультуры, который Протасов окончил много лет назад, наградил его двумя специальностями, тренера по боксу и массажиста. Массажист, конечно, не заменит травматолога, но, согласитесь, все же предпочтительнее дирижера или риэлтора. Не мешало также оценить состояние Вовчика, хоть здесь Протасов был, вероятно, бессилен. Волына не подавал признаков жизни. Его голова безвольно болталась при каждом шаге Протасова, и Планшетов, обернувшись, подумал, что зема напоминает большую куклу, у которой башка держится на паре ниток.
Некоторое время пол штольни шел параллельно земле, потом начался подъем, еле заметный, но затяжной и изнурительный. Протасов, продолжавший тащить Вовчика, окончательно обессилел, он задыхался и хрипел, словно больной бронхитом. Армеец больше не разговаривал, повиснув на плече Планшетова как рюкзак. Затем снова им начали попадаться перекрестки, образуемые коридорами меньших размеров, они ответвлялись от главного, как ветви. Приятели сбились со счета и полностью потеряли ориентацию, никто из них толком не представлял, в какую сторону они вообще идут. Да и имело ли это значение? Планшетов, взваливший на себя неблагодарную роль проводника, склонялся к тому, что ни малейшего.
– Заблудились, блин, – охал в затылок Протасов. – Вечно теперь, блин, придется в потемках бродить?
Не успел Валерий закончить фразу, как впереди забрезжил свет, сначала показавшийся приятелям таким робким, словно исходил от слабенького ночника. Они прибавили шагу, обогнули несколько поворотов, пока не очутились в хорошо освещенной пещере площадью метров в сорок. В одной из ее стен зияла дыра размером с панорамное окно, почти правильной прямоугольной формы. За окном пронзительно голубое небо сдавало позиции целой армаде фиолетовых грозовых облаков, которые надвигались плотным строем.
«Вечером будет дождь», –отметил Планшетов. Впрочем, пока они были внутри горы и не рисковали промокнуть. Коридор миновал пещеру и шел дальше, темный и абсолютно безлюдный.
– Привал, – сказал Протасов таким голосом, что у приятелей не осталось сомнений: Валерий не сойдет с места даже под страхом смерти. Планшетов усадил Эдика, а потом помог Валерию осторожно опустить на землю Волыну. Как только это произошло, Протасов, чувствуя себя Атлантом, у которого выдался отгул, растянулся рядом.
– Надо бы глянуть, что с Эдиком, чувак, – сказал Юрик, озираясь по сторонам. Он казался самым свежим из всей четверки.
– Вода у кого-нибудь есть? – прохрипел Протасов.
– Откуда, чувак? Кто ж знал, что так обернется? Ты б рану Эдика посмотрел…
– Позже, – веки Протасова сомкнулись.
– У нас сейчас каждая единица на счету, – укоризненно заметил Планшетов.
– Ты треплешься, как политрук из Брестской крепости, – пробормотал Протасов, не открывая глаз.
– Я и есть красноперый. Только флаг проширял. Ладно, давай, займись Армейцем, а я пока на рекогносцировку сгоняю. Идет?
– Куда сгоняешь? – не понял Валерий, но Юрик уже двинулся к окну.
Глава2 СХВАТКА В ПОДЗЕМЕЛЬЕ
– Да тут пьяный ежик, и тот не сплохует. – Планшетов прищурился, прицеливаясь. – И потом, какая разница? Хуже все равно не будет.
– Ты так ду-думаешь?
– Я не думаю, это факт.
Джипы были уже совсем рядом. Многоголосый рев моторов наводил на мысли о рассерженном улье. Правда, пчелы были великоваты.
Тут и незрячий в яблочко засадит. Как этот, как его… который стрелял с завязанными глазами на ярмарках, и еще тиролку с головы не снимал… Вильгельм Пик, [15]верно?
Армеец наморщил лоб:
Ты, о-очевидно, Вильгельма Теля [16]имеешь в виду?
– Ага. Того, что под Робин Гуда косил.
– Тогда Т-теля. Только он ни под кого не косил.
– А, без разницы, – беспечно отмахнулся Планшетов. – Слушай, а Пик этот, выходит, что из другой оперы?
– Из со-совершенно другой, – заверил Армеец.
– И рядом не стоял, да?
– Пальцем в небо…
Планшетов вздохнул:
– Ну и фиг с ними двумя. Ладно, давай на счет три. А то у меня сейчас икру судорогой сведет. И-и-и, раз…
* * *
Приятели встали по бокам обреченного «Линкольна», как почетный караул у гроба генсека. Левая дверь была открыта нараспашку, Планшетов давил на педаль тормоза ногой. При выключенном двигателе от гидроусилителя тормозов толку, как от фонарика без батареек, весила же машина Армейца порядочно. Оба воротили носы. Из салона разило бензином. Приятели вывернули на пол половину двадцатилитровой железной канистры, половина продолжала плескаться в емкости на заднем сидении, в качестве бомбы замедленного действия.– А я ни разу в боулинге не был! – крикнул Планшетов с нервным смешком. – Прикинь несправедливость, а?
– Се-сейчас?! – фыркнул Армеец отдуваясь. Протасов у них за спиной как раз добрел до стены, устроил Вовчика среди лишайников и присел на корточки, переводя дух и смахивая ливший градом пот.
Давай! – скомандовал Планшетов. Джипы выскочили на финишную стометровку, когда им навстречу, охваченный огнем, словно миноносец «Сын Грома» из знаменитого романа Уэллса, [17]потрясшего Юрика в юности, устремился обреченный «Линкольн».
Как и следовало ожидать, появление импровизированного сухопутного брандера [18]посеяло в рядах преследователей жестокую панику. Головной джип заблокировал колеса, водитель ведомого безнадежно запоздал. Или перепутал педали, что в стрессовой ситуации случается сплошь и рядом. В результате второй врезался в корму головному и заглох. Третий отвернул вправо, наскочил на валун и лег на борт с такой легкостью, словно был изготовленным из гофрированного картона макетом. Четвертый внедорожник, водитель которого вообще ничего не заметил за высокими задками передних машин и поднятой ими пылищей, по консистенции не уступающей дымовой завесе, ударил второго, поддев как бык матадора.
– Вау! – торжествуя, завопил Планшетов. – Шведский бутерброд! Кто последний, тот и папа?! Прикинь, какой облом!
– Па-паравозики ту-ту, я и-иду, – в свою очередь крикнул Эдик. Под впечатлением яркой автокатастрофы он даже перестал сожалеть о «Линкольне».
А между тем автомобиль, доставшийся Эдику от Правилова, а тому, в свою очередь, от самого Виктора Ледового, только набирал скорость. Уцелевшие пассажиры джипов смотрели на него глазами матросов, заметивших приближающуюся торпеду.
– Реальная куча мала вышла! – закричал со своей позиции Протасов. – Мы пацанами, помню, в короля горы играли, так похожие кучи получались!
Снизу полыхнуло пламя. «Линкольн» врезался в головной джип, канистра взорвалась, за ней последовал бензобак, и обе машины исчезли в огне. Планшетов, исступленно вопя, пошел в пляс. Как дикарь, которому на охоте посчастливилось посадить на рожон [19]пещерного медведя.
И тут откуда-то посыпались пули, сухо щелкая по камням и подымая облачка пыли. Они падали с неба, совсем как дождь.
– Бегите, пацаны! – заорал Протасов, стреляя куда-то вверх, как солдат комендантского взвода на похоронах крупного военачальника. Эдик подскочил, как ужаленный, и припал на одно колено.
– Нога!
– В укрытие! – вопил Протасов. Пулемет даже в его ручищах ходил ходуном, как брандспойт в руках пожарного, речи о прицельном огне, естественно не было и быть не могло. Скорее, это был огонь заградительный.
Вскинув голову, Планшетов вроде бы разглядел несколько стрелков, прячущихся в одной из пещер прямо у них над головами. С занимаемой ими позиции Планшетов и Армеец должны были стрелкам двумя мишенями из тира и, очевидно, если бы не пальба Протасова, оба были бы уже мертвы. Валерию сложно было попасть, зато он заставил стрелков залечь, сбил им прицелы, это обстоятельство и спасло жизни Армейцу с Планшетовым.
– Бежим! – Юрик подставил Армейцу плечо. Через полминуты все трое тяжело отдувались под защитой каменного козырька, шириной в несколько метров.
– Спасибо, чувак! – выдохнул Юрик, переводя дух. – Если б не ты…
– Ленту давай! – Протасов повел стволом пулемета в сторону догорающих внизу джипов.
– Ах ты, черт! – Юрик в досаде хлопнул себя по лбу. – Она в «Линкольне» осталась!
Какое-то мгновение Армейцу казалось, что Валерий прикончит Юрика прямо на месте, пользуясь ставшим бесполезным пулеметом как дубиной, но Протасов, устало вздохнув, только молча сплюнул на грунт, прислонил MG к известняковой стене и, кряхтя, опять поднял Вовчика на руки.
– Дай помогу, – предложил Планшетов.
– А, не парься…
Планшетов обернулся к Армейцу:
– Сильно зацепило, чувак?
– Те-терпимо…
– Сам идти сможешь?
Эдик попробовал, ничего не вышло.
– Разве что на одной но-ноге прыгать… – сообщил он чуть не плача. – П-полная кроссовка крови… на-набежала.
Планшетов присвистнул:
– Надо перевязать. Только давай сперва отсюда смотаем. В темпе вальса.
– Давай, – спорить не имело смысла.
– Я перевяжу, – бросил через плечо Протасов. – Позже.
Вход в ближайшую пещеру располагался практически на уровне земли и проникнуть в нее не составило большего труда. Не сложнее, чем перешагнуть порог. Тем не менее, очутившись внутри, приятели будто оказались в другом мире. Полуденное солнце накалило воздух в ущелье, в пещере же он казался кондиционированным, хоть никаких кондиционеров, естественно, не было. Древние, как выяснилось, обходились без них, и ничего, получалось. Кроме того, тут господствовал мрак, со свету казавшийся непроглядным и всепоглощающим. Глазам еще только предстояло приспособиться. Для этого требовалось время. Вскоре Протасов громко охнул, видимо, ударившись макушкой о какой-то прятавшийся в темноте выступ.
– Блин! – громко выругался Валерий. – Были бы мозги, было бы сотрясение, в натуре!
Какое-то время приятели брели во тьме, как персонажи известной легенды, пока Данко [20]не совершил акт суицида, бесполезный, как и все подобные поступки. Потом Протасов снова подал голос. Теперь он споткнулся о ступени, вытесанные прямо в скале:
– Вот, б-дь, – пробасил Валерий, – тут, блин, лестница, пацаны.
– Потише, чувак, – попросил Планшетов. Стрелки из верхних пещер могли быть где-то неподалеку, следовательно, не мешало держаться на чеку. Тем более, что отряд понес потери, которые сказались на боеспособности. – Вниз лестница, или вверх.
– Наверх, – хриплым шепотом сообщил Протасов, и Эдик машинально ответил, что он не огрызнулся, как следовало ожидать.
– Чувак? Пусти нас с Эдиком вперед, – предложил Юрик.
– А толку? – отдувался Протасов, сгибаясь под тяжестью Вовчика. – Что это тебе даст.
– Все же л-лучше, – возразил бледный как смерть Арамеец. Эта бледность делало его лицо слегка различимым, казалось, оно начало светиться, словно его сделали из фосфора. В обнимку с Планшетовым они напоминали знакомого советским детям Тянитолкая Корнея Чуковского.
– Команда инвалидов, – бурчал Протасов, переходя из авангарда в арьергард.
Они начали медленно подниматься по лестнице. В ней оказалось не больше трех десятков ступеней. Лестница вывела приятелей в длинный узкий коридор, связующий в единую систему лабиринтов, как вскоре выяснилось, великое множество пещер. То тут, то там беглецам попадались ответвления от главного коридора. Некоторые из них походили на лазы, но были и такие, где бы свободно проехал и паровоз. И те и другие замечательно подходили для засады, которая не оставила бы приятелям ни единого шанса. Пока что им хотя бы относительно везло, но никто не мог дать гарантии, что везение не оборвется автоматной очередью из-за угла.
Постепенно глаза свыклись с темнотой, кроме того, некоторые пещеры оказались скудно освещены рассеянными солнечными лучами, проникающими откуда-то сверху. Тогда непроглядный мрак отступал в углы, освобождая место сумраку.
– Если ка-катакомбы разветвленные, а по-похоже, так оно и есть, то они за-запросто могут вообще потерять наш след, – нарушил молчание Армеец. – В-вполне вероятно, уже потеряли. А собак у них нет.
– Хорошо бы, чувак, – поддержал Армейца Планшетов. Протасов отделался сопением. Было очевидно, Валерий выбился из сил. Пора было сделать привал. Хотя бы для того, чтобы Валерий смог отдышаться, а, отдышавшись, остановил кровотечение из поврежденной ноги Эдика. Институт физкультуры, который Протасов окончил много лет назад, наградил его двумя специальностями, тренера по боксу и массажиста. Массажист, конечно, не заменит травматолога, но, согласитесь, все же предпочтительнее дирижера или риэлтора. Не мешало также оценить состояние Вовчика, хоть здесь Протасов был, вероятно, бессилен. Волына не подавал признаков жизни. Его голова безвольно болталась при каждом шаге Протасова, и Планшетов, обернувшись, подумал, что зема напоминает большую куклу, у которой башка держится на паре ниток.
Некоторое время пол штольни шел параллельно земле, потом начался подъем, еле заметный, но затяжной и изнурительный. Протасов, продолжавший тащить Вовчика, окончательно обессилел, он задыхался и хрипел, словно больной бронхитом. Армеец больше не разговаривал, повиснув на плече Планшетова как рюкзак. Затем снова им начали попадаться перекрестки, образуемые коридорами меньших размеров, они ответвлялись от главного, как ветви. Приятели сбились со счета и полностью потеряли ориентацию, никто из них толком не представлял, в какую сторону они вообще идут. Да и имело ли это значение? Планшетов, взваливший на себя неблагодарную роль проводника, склонялся к тому, что ни малейшего.
– Заблудились, блин, – охал в затылок Протасов. – Вечно теперь, блин, придется в потемках бродить?
Не успел Валерий закончить фразу, как впереди забрезжил свет, сначала показавшийся приятелям таким робким, словно исходил от слабенького ночника. Они прибавили шагу, обогнули несколько поворотов, пока не очутились в хорошо освещенной пещере площадью метров в сорок. В одной из ее стен зияла дыра размером с панорамное окно, почти правильной прямоугольной формы. За окном пронзительно голубое небо сдавало позиции целой армаде фиолетовых грозовых облаков, которые надвигались плотным строем.
«Вечером будет дождь», –отметил Планшетов. Впрочем, пока они были внутри горы и не рисковали промокнуть. Коридор миновал пещеру и шел дальше, темный и абсолютно безлюдный.
– Привал, – сказал Протасов таким голосом, что у приятелей не осталось сомнений: Валерий не сойдет с места даже под страхом смерти. Планшетов усадил Эдика, а потом помог Валерию осторожно опустить на землю Волыну. Как только это произошло, Протасов, чувствуя себя Атлантом, у которого выдался отгул, растянулся рядом.
– Надо бы глянуть, что с Эдиком, чувак, – сказал Юрик, озираясь по сторонам. Он казался самым свежим из всей четверки.
– Вода у кого-нибудь есть? – прохрипел Протасов.
– Откуда, чувак? Кто ж знал, что так обернется? Ты б рану Эдика посмотрел…
– Позже, – веки Протасова сомкнулись.
– У нас сейчас каждая единица на счету, – укоризненно заметил Планшетов.
– Ты треплешься, как политрук из Брестской крепости, – пробормотал Протасов, не открывая глаз.
– Я и есть красноперый. Только флаг проширял. Ладно, давай, займись Армейцем, а я пока на рекогносцировку сгоняю. Идет?
– Куда сгоняешь? – не понял Валерий, но Юрик уже двинулся к окну.
Глава2 СХВАТКА В ПОДЗЕМЕЛЬЕ
Пока Протасов, при помощи финского ножа резал джинсы на ноге Эдика, Планшетов проскользнул к окну, если этим термином позволительно назвать почти прямоугольное отверстие в известняке, примерно метра три на четыре. За «окном» Юрик обнаружил скалистый выступ шириной с хорошую лоджию.
– Отпад, чуваки, – прошептал Планшетов. – Этаж седьмой, чтоб не сбрехать. Или девятый. Ну и ну…
Это действительно было так. Коридор, по которому они брели тошнотворно долго, вероятно, закручивался спиралью, так что приятели очутились примерно в том же месте, где столкнули «Линкольн» с горы. Только гораздо выше. От входа в пещеру теперь их отделяло двадцать метров отвесной скалы. А то и все тридцать. Через окно открывался такой вид, что у Юрика захватило дух. Весь пещерный город был перед ним, как на ладони, гигантские соты, из которых не выкачаешь мед. Скалистый кряж слева венчали руины крепостной стены, по крайней мере, Планшетов подумал, что вполне логично было возвести в этом месте крепость. Издали кряж напоминал слоеное тесто, разрезанное напополам, и Юрик, на мгновение отвлекшись, вспомнил козырное блюдо покойной мамы, торт «Наполеон», пропитанный густым белым масляным кремом. Что-что, а готовить его мать умела, пока не спилась.
Скользнув взглядом по горизонту, где косматые утесы, кое-где увенчанные каменистыми проплешинами, обрывались над степью, как оставшаяся неприступной твердыня, Планшетов, осторожно подавшись вперед, сконцентрировался на изучении самого ущелья. Первыми ему бросились в глаза обуглившиеся остовы нескольких автомобилей, в которых с трудом угадывались джипы. К удивлению и досаде Планшетова, столкнувшиеся машины уже догорели. Как и можно было предположить, крепче всех досталось «Линкольну» Армейца и головному внедорожнику, которые сгорели буквально дотла. Планшетов подумал, что из трех остальных джипов при известном старании, пожалуй, удастся слепить один. А то, и полтора. У машин топтались несколько людей, с высоты казавшихся двуногими тараканами. Больше никого разглядеть не удалось. Видимо, преследовавшие их бандиты углубились в пещеры. Высунувшись чуть дальше, Планшетов принялся изучать похожий на лоджию скалистый выступ, который про себя окрестил «балконом». «Балкон», начинался сразу под приютившей приятелей пещерой и тянулся вдоль отвесной стены на добрый десяток метров, а затем скрывался за изгибом скалы. Встав на четвереньки, Планшетов выглянул за край выступа, чтобы рассмотреть, куда ведет «балкон», и можно ли, набравшись храбрости, перебраться по нему в другие пещеры, если такая необходимость возникнет. Подтвердить или опровергнуть предположение не удалось, зато Юрик удостоверился в том, что скалистый выступ не одинок, напротив, похожие имеются и сверху, и снизу, придавая горному кряжу некоторое сходство с фасадом многоэтажки, возведенной по распространенному некогда «чешскому» проекту. [21]
Юрик высунулся еще дальше, когда отчетливо услыхал мужские голоса, доносившиеся откуда-то сверху. Практически одновременно в ноздри ударил запах импортных сигарет, которые в те времена еще были в диковинку.
«Магна», – мелькнуло у Планшетова. От неожиданности у него перехватило дыхание. На коже выступил пот, в таком количестве, словно Юрик не мучался от жажды. «И как я так опростоволосился?» —эта мысль буквально заклинила мозг. Планшетов распластался на камнях, холодея од предчувствия выстрела, который раздробит ему хребет или затылок, и горячо сожалея о том, что не родился хамелеоном, для которого прикинуться булыжником – раз плюнуть. Но, его время еще не пришло, поскольку враги оказались слепцами. Соблюдая чрезвычайную осторожность, Планшетов перевернулся с живота на спину, и принялся смотреть вверх. Кряж высился над ним, будто башня из известного романа Кинга, причем количество верхних ярусов как минимум не уступало числу нижних. Хозяев напугавших его голосов Планшетов сначала не разглядел. Только спустя минут пять ему удалось засечь сизый табачный дымок, выплывающий из пещеры несколько правее и выше той, где он оставил Протасова с Армейцем.
Курение – злейший враг маскировки. Не даром оно строго-настрого запрещено караульными уставами большинства современных армий. За то, что демаскирует часового, и отвлекает от прямых обязанностей. Кстати, уставы запрещают и болтовню на посту. Но, кому они сейчас указ?
Курильщиков и Планшетова разделяли метров двадцать уже известного нам карниза, в одном месте казавшегося отвратительно узким. Впрочем, недостаточно чтобы заставить Юрика отказаться от намерения совершить разведку боем, как наверняка выразился бы Правилов. Конечно, для этого предприятия требовались известная сноровка и, естественно, везение. Юрик решил, что и первое, и второе есть. Он на секунду заглянул в пещеру. Там царил полумрак, от которого его глаза успели отвыкнуть. Тем не менее, Юрик сумел разглядеть приятелей. Эдик дремал в углу, привалившись головой к стене. Его правая брючина была разрезана до колена, как у Волка в одной из серий «Ну погоди», которые Юрик обожал смотреть в детстве. Повязки на ноге не было. Протасов склонился над лежащим навзничь Волыной. Юрик сумел рассмотреть лишь широкую спину Валерия, и рифленые подошвы тяжелых армейских ботинок Вовчика, с размашистыми надписями «IN GOD WE TRUST» на каждом. Юрик задержался на мгновение, наблюдая за действиями Валерия. На рубашке Волына брызнули пуговицы, Протасов снова приник ухом к волосатой груди приятеля, потом неожиданно отпрянул и издал удивленный возглас.
– Что? – напрягся Планшетов. – Что стряслось, Валерка?
Но, Протасов его, похоже, не услышал. Он был на своей волне.
– А ну, погоди! – продолжал Валерий, держа на ладони какой-то амулет, до того висевший у Вовчика на шее. – Ах ты, крыса! То-то я гляжу, ремешок знакомый. Это ж мой талисман. Вот жопа самоходная! Жлоб африканский!
– Какой талисман? – удивился Планшетов.
– Мой, – отозвался Протасов. – Мне его Ксюша подарила.
– Какая Ксюша, чувак?
– Дочка хозяйская, с Пустоши.
– С какой Пустоши, чувак? С той, где вы с Вованом последние полгода шифровались?
– А этот гад взял и спер, – добавил Протасов, он больше разговаривал сам с собой. – Мурло, блин…
– Что за талисман, брат?
– Против зомби.
– Против кого? – Планшетов едва не подавился.
– Против живых мертвяков. – Протасов почесал лоб, – которые по ночам из могил встают. Только вот против пуль он, видать, не фурычит, – добавил Валерий, возвращая амулет на шею Вовке. – Хоть я так и не врублюсь, куда его пуля ударила?
– Не дышит? – спросил Планшетов. Валера сокрушенно покачал головой. Юрик принял решение:
– Ладно, Валерка. Вы тут передохните, короче. Я на одну минуту.
– А ты куда?
– На разведку. Только сидите тихо. А то, сдается, у нас соседи появились. Я сползаю, разнюхаю, что и как.
Протасов снова еле заметно кивнул. Армеец не шелохнулся.
Сунув «Люгер» за ремень брюк, Юрик вернулся на карниз, хоть и достигавший ширины балкона в элитном доме, но не оборудованный, к сожалению, перилами. Поэтому двигаться пришлось черепашьими шагами, тесно прижавшись к стене. Ее поверхность была шершавой, теплой и приятной на ощупь. Поросшие какими-то вьюнами трещины делали скалу похожей на панцирь исполинской древней черепахи, возможно, той самой, на которой, согласно легенде, покоится все мироздание. По крайней мере, мир самого Планшетова сейчас напрямую зависел от нее, а он, этот мир, был ничуть не хуже всех прочих миллиардов миров.
С величайшей осторожностью переставляя ноги, на которых, по счастью, были кроссовки «Пума», а, скажем, не туфли на высоких каблуках, Юрик медленно двинулся по карнизу, чувствуя себя пигмеем на вечеринке у великанов. Одно неверное движение грозило полетом без парашюта до земли, без малейшего шанса выжить. Впрочем, Планшетов не собирался доводить до этого. Вниз он вообще не смотрел, прекрасно зная, что земля умеет звать к себе, только на нее взгляни.
«Я дойду», –твердил, будто молитву, Планшетов. В горах исключительно важно сохранять выдержку и спокойствие, которые, правда, не стоит путать с самонадеянностью. Поскольку, это чревато неприятностями.
В юности Юрик довольно серьезно увлекся альпинизмом, даже получил спортивный разряд, побывав в тренировочном лагере на Чегете. [22]Тогда про него говорили: ловкий, как кошка. В те времена страну еще не порвали на тряпки, словно старое одеяло, которое каждый тащил на себя, никаких виз никуда не требовалось, цены повсюду были копеечными, а за занятия спортом вообще не нужно было платить. Удивительно, но факт. «Людоедское» социалистическое государство, обозначаемое на картах четырьмя буквами СССР, империя зла по-американски, зачем-то, видимо, вследствие своей звериной антинародной сущности, финансировало сотни тысяч секций и клубов, вместо того, чтобы пичкать население телесериалами и водкой. Правда, с тех пор прошло немало лет, обновленное, капиталистическое государство прагматично рассудило, что столько спортсменов ему без надобности, да и сам Юрик не изменился в лучшую сторону. Потяжелел, утратил сноровку, а от его ловкости кошки остались одни воспоминания. Тем не менее, он собирался тряхнуть стариной, доказав самому себе, что не перевелся еще порох в пороховницах. А если и перевелся – то не весь.
Медленно карабкаясь над обрывом, Юрик молил Бога, чтобы погода оставалась безветренной, поскольку мало-мальски хороший порыв ветра мог сдуть его, будто увядший лист с ветки. К счастью, пока над ущельем царил штиль, который, правда, в виду наступающего с севера грозового фронта, следовало назвать скорее затишьем перед бурей.
Преодолев самую опасную часть карниза, Юрик не удержался, и глянул вниз, чего делать было нельзя. Говорят, будто мастера восточных единоборств специально подолгу стоят над пропастью, тренируя выдержку, то есть способность мозга контролировать любые, самые сильные эмоции. Юрик не был мастером, приступ головокружительной тошноты дернул его так сильно, будто к телу привязали гирю. Он нелепо замахал руками, мама дорогая,мелькнуло в мозгу. Левая ладонь задела пистолет, и он, кувыркаясь, полетел к земле. Чудом восстановив равновесие, Юрик распластался у стены. Теперь его колотила дрожь, подсознание пичкало голову картинами, на которых он то летел в бездну с вытаращенными глазами и перекошенным ртом, то валялся на камнях бесформенной, окровавленной массой, в которой сложно опознать человека. Прошло, должно быть, не меньше четверти часа, прежде чем он сумел восстановить силы и успокоиться. На счастье Планшетова курильщики тоже никуда не спешили, а к обязанностям часовых относились халатно. Спустя еще десять минут Юрик, уже вполне оправившись, практически вплотную подкрался к входу в пещеру и навострил уши, пытаясь на слух определить, сколько человек внутри. Курильщики, в отличие от превратившегося в слух Планшетова, чесали языками, позабыв об осторожности, так что сделать это оказалось довольно просто.
– Прямо с телки меня снял, зараза, – возмущался один из местных бандитов, судя по надтреснутому голосу, заядлый курильщик с таким стажем, при котором уже можно не бросать. Он был зол, как оса, которую прогнали с варенья, неудивительно, человека прервали на самом интересном месте. – Такая баба оказалась чумовая. Бизнесвумен из столицы. Приехала от мужа отдохнуть, – продолжал разоряться обладатель надтреснутого голоса. – Ну и поработать ртом, ясное дело. И вот, прикинь, только я ее наладил, зараза, только сунул под хвост, как звонит Ленька на трубу: Давай, Мотыль, выдвигайся! Аврал, зараза, и все такое! Пацаны киевских прошляпили. Упустили, мля! Без старой гвардии, короче, край…
Планшетов мог разве что посочувствовать невидимому бандиту, который, к тому же, сам сейчас представился, но не стал этого делать.
– Облом, – констатировал второй курильщик, правда, в его голосе не чувствовалось особого сострадания.
– Не то слово, зараза! И за каким буем, спрашивается, было жопу рвать и теперь корячиться тут, среди вас, дебилов?! Какой такой аврал, мля?!
– Ну, – дипломатично протянул второй, – надо ж было тех гавриков за яйца взять…
– И что, взяли?! – с издевкой поинтересовался Мотыль и харкнул так, что Планшетов чуть не сорвался со скалы. – Ни буя не можете. Ни телке палку кинуть, ни замочить грамотно, зараза. Как не крути, Беля, – продолжал он ворчливо, – а Боник с Винтарем облажались. По полной, зараза, программе. А почему, знаешь? А потому, что Огнемет, зараза, уже давно с балдой не дружит. А вы при нем – вообще ни буя не стоите.
Э… – кисло начал Беля, пропуская личный выпад мимо ушей. Беле не улыбалось прослыть фрондером. [23]Витряков вольнодумцев не жаловал, мягко говоря, и эта черта его характера не хранилась под грифом «секретно». Последнего на памяти Бели критикана, корреспондентишку из газетенки «Рабочая Алушта», Витряков пустил на корм рыбам после того, как Филимонов обрил несчастного при помощи паяльной лампы.
– Отпад, чуваки, – прошептал Планшетов. – Этаж седьмой, чтоб не сбрехать. Или девятый. Ну и ну…
Это действительно было так. Коридор, по которому они брели тошнотворно долго, вероятно, закручивался спиралью, так что приятели очутились примерно в том же месте, где столкнули «Линкольн» с горы. Только гораздо выше. От входа в пещеру теперь их отделяло двадцать метров отвесной скалы. А то и все тридцать. Через окно открывался такой вид, что у Юрика захватило дух. Весь пещерный город был перед ним, как на ладони, гигантские соты, из которых не выкачаешь мед. Скалистый кряж слева венчали руины крепостной стены, по крайней мере, Планшетов подумал, что вполне логично было возвести в этом месте крепость. Издали кряж напоминал слоеное тесто, разрезанное напополам, и Юрик, на мгновение отвлекшись, вспомнил козырное блюдо покойной мамы, торт «Наполеон», пропитанный густым белым масляным кремом. Что-что, а готовить его мать умела, пока не спилась.
Скользнув взглядом по горизонту, где косматые утесы, кое-где увенчанные каменистыми проплешинами, обрывались над степью, как оставшаяся неприступной твердыня, Планшетов, осторожно подавшись вперед, сконцентрировался на изучении самого ущелья. Первыми ему бросились в глаза обуглившиеся остовы нескольких автомобилей, в которых с трудом угадывались джипы. К удивлению и досаде Планшетова, столкнувшиеся машины уже догорели. Как и можно было предположить, крепче всех досталось «Линкольну» Армейца и головному внедорожнику, которые сгорели буквально дотла. Планшетов подумал, что из трех остальных джипов при известном старании, пожалуй, удастся слепить один. А то, и полтора. У машин топтались несколько людей, с высоты казавшихся двуногими тараканами. Больше никого разглядеть не удалось. Видимо, преследовавшие их бандиты углубились в пещеры. Высунувшись чуть дальше, Планшетов принялся изучать похожий на лоджию скалистый выступ, который про себя окрестил «балконом». «Балкон», начинался сразу под приютившей приятелей пещерой и тянулся вдоль отвесной стены на добрый десяток метров, а затем скрывался за изгибом скалы. Встав на четвереньки, Планшетов выглянул за край выступа, чтобы рассмотреть, куда ведет «балкон», и можно ли, набравшись храбрости, перебраться по нему в другие пещеры, если такая необходимость возникнет. Подтвердить или опровергнуть предположение не удалось, зато Юрик удостоверился в том, что скалистый выступ не одинок, напротив, похожие имеются и сверху, и снизу, придавая горному кряжу некоторое сходство с фасадом многоэтажки, возведенной по распространенному некогда «чешскому» проекту. [21]
Юрик высунулся еще дальше, когда отчетливо услыхал мужские голоса, доносившиеся откуда-то сверху. Практически одновременно в ноздри ударил запах импортных сигарет, которые в те времена еще были в диковинку.
«Магна», – мелькнуло у Планшетова. От неожиданности у него перехватило дыхание. На коже выступил пот, в таком количестве, словно Юрик не мучался от жажды. «И как я так опростоволосился?» —эта мысль буквально заклинила мозг. Планшетов распластался на камнях, холодея од предчувствия выстрела, который раздробит ему хребет или затылок, и горячо сожалея о том, что не родился хамелеоном, для которого прикинуться булыжником – раз плюнуть. Но, его время еще не пришло, поскольку враги оказались слепцами. Соблюдая чрезвычайную осторожность, Планшетов перевернулся с живота на спину, и принялся смотреть вверх. Кряж высился над ним, будто башня из известного романа Кинга, причем количество верхних ярусов как минимум не уступало числу нижних. Хозяев напугавших его голосов Планшетов сначала не разглядел. Только спустя минут пять ему удалось засечь сизый табачный дымок, выплывающий из пещеры несколько правее и выше той, где он оставил Протасова с Армейцем.
Курение – злейший враг маскировки. Не даром оно строго-настрого запрещено караульными уставами большинства современных армий. За то, что демаскирует часового, и отвлекает от прямых обязанностей. Кстати, уставы запрещают и болтовню на посту. Но, кому они сейчас указ?
Курильщиков и Планшетова разделяли метров двадцать уже известного нам карниза, в одном месте казавшегося отвратительно узким. Впрочем, недостаточно чтобы заставить Юрика отказаться от намерения совершить разведку боем, как наверняка выразился бы Правилов. Конечно, для этого предприятия требовались известная сноровка и, естественно, везение. Юрик решил, что и первое, и второе есть. Он на секунду заглянул в пещеру. Там царил полумрак, от которого его глаза успели отвыкнуть. Тем не менее, Юрик сумел разглядеть приятелей. Эдик дремал в углу, привалившись головой к стене. Его правая брючина была разрезана до колена, как у Волка в одной из серий «Ну погоди», которые Юрик обожал смотреть в детстве. Повязки на ноге не было. Протасов склонился над лежащим навзничь Волыной. Юрик сумел рассмотреть лишь широкую спину Валерия, и рифленые подошвы тяжелых армейских ботинок Вовчика, с размашистыми надписями «IN GOD WE TRUST» на каждом. Юрик задержался на мгновение, наблюдая за действиями Валерия. На рубашке Волына брызнули пуговицы, Протасов снова приник ухом к волосатой груди приятеля, потом неожиданно отпрянул и издал удивленный возглас.
– Что? – напрягся Планшетов. – Что стряслось, Валерка?
Но, Протасов его, похоже, не услышал. Он был на своей волне.
– А ну, погоди! – продолжал Валерий, держа на ладони какой-то амулет, до того висевший у Вовчика на шее. – Ах ты, крыса! То-то я гляжу, ремешок знакомый. Это ж мой талисман. Вот жопа самоходная! Жлоб африканский!
– Какой талисман? – удивился Планшетов.
– Мой, – отозвался Протасов. – Мне его Ксюша подарила.
– Какая Ксюша, чувак?
– Дочка хозяйская, с Пустоши.
– С какой Пустоши, чувак? С той, где вы с Вованом последние полгода шифровались?
– А этот гад взял и спер, – добавил Протасов, он больше разговаривал сам с собой. – Мурло, блин…
– Что за талисман, брат?
– Против зомби.
– Против кого? – Планшетов едва не подавился.
– Против живых мертвяков. – Протасов почесал лоб, – которые по ночам из могил встают. Только вот против пуль он, видать, не фурычит, – добавил Валерий, возвращая амулет на шею Вовке. – Хоть я так и не врублюсь, куда его пуля ударила?
– Не дышит? – спросил Планшетов. Валера сокрушенно покачал головой. Юрик принял решение:
– Ладно, Валерка. Вы тут передохните, короче. Я на одну минуту.
– А ты куда?
– На разведку. Только сидите тихо. А то, сдается, у нас соседи появились. Я сползаю, разнюхаю, что и как.
Протасов снова еле заметно кивнул. Армеец не шелохнулся.
Сунув «Люгер» за ремень брюк, Юрик вернулся на карниз, хоть и достигавший ширины балкона в элитном доме, но не оборудованный, к сожалению, перилами. Поэтому двигаться пришлось черепашьими шагами, тесно прижавшись к стене. Ее поверхность была шершавой, теплой и приятной на ощупь. Поросшие какими-то вьюнами трещины делали скалу похожей на панцирь исполинской древней черепахи, возможно, той самой, на которой, согласно легенде, покоится все мироздание. По крайней мере, мир самого Планшетова сейчас напрямую зависел от нее, а он, этот мир, был ничуть не хуже всех прочих миллиардов миров.
С величайшей осторожностью переставляя ноги, на которых, по счастью, были кроссовки «Пума», а, скажем, не туфли на высоких каблуках, Юрик медленно двинулся по карнизу, чувствуя себя пигмеем на вечеринке у великанов. Одно неверное движение грозило полетом без парашюта до земли, без малейшего шанса выжить. Впрочем, Планшетов не собирался доводить до этого. Вниз он вообще не смотрел, прекрасно зная, что земля умеет звать к себе, только на нее взгляни.
«Я дойду», –твердил, будто молитву, Планшетов. В горах исключительно важно сохранять выдержку и спокойствие, которые, правда, не стоит путать с самонадеянностью. Поскольку, это чревато неприятностями.
В юности Юрик довольно серьезно увлекся альпинизмом, даже получил спортивный разряд, побывав в тренировочном лагере на Чегете. [22]Тогда про него говорили: ловкий, как кошка. В те времена страну еще не порвали на тряпки, словно старое одеяло, которое каждый тащил на себя, никаких виз никуда не требовалось, цены повсюду были копеечными, а за занятия спортом вообще не нужно было платить. Удивительно, но факт. «Людоедское» социалистическое государство, обозначаемое на картах четырьмя буквами СССР, империя зла по-американски, зачем-то, видимо, вследствие своей звериной антинародной сущности, финансировало сотни тысяч секций и клубов, вместо того, чтобы пичкать население телесериалами и водкой. Правда, с тех пор прошло немало лет, обновленное, капиталистическое государство прагматично рассудило, что столько спортсменов ему без надобности, да и сам Юрик не изменился в лучшую сторону. Потяжелел, утратил сноровку, а от его ловкости кошки остались одни воспоминания. Тем не менее, он собирался тряхнуть стариной, доказав самому себе, что не перевелся еще порох в пороховницах. А если и перевелся – то не весь.
Медленно карабкаясь над обрывом, Юрик молил Бога, чтобы погода оставалась безветренной, поскольку мало-мальски хороший порыв ветра мог сдуть его, будто увядший лист с ветки. К счастью, пока над ущельем царил штиль, который, правда, в виду наступающего с севера грозового фронта, следовало назвать скорее затишьем перед бурей.
Преодолев самую опасную часть карниза, Юрик не удержался, и глянул вниз, чего делать было нельзя. Говорят, будто мастера восточных единоборств специально подолгу стоят над пропастью, тренируя выдержку, то есть способность мозга контролировать любые, самые сильные эмоции. Юрик не был мастером, приступ головокружительной тошноты дернул его так сильно, будто к телу привязали гирю. Он нелепо замахал руками, мама дорогая,мелькнуло в мозгу. Левая ладонь задела пистолет, и он, кувыркаясь, полетел к земле. Чудом восстановив равновесие, Юрик распластался у стены. Теперь его колотила дрожь, подсознание пичкало голову картинами, на которых он то летел в бездну с вытаращенными глазами и перекошенным ртом, то валялся на камнях бесформенной, окровавленной массой, в которой сложно опознать человека. Прошло, должно быть, не меньше четверти часа, прежде чем он сумел восстановить силы и успокоиться. На счастье Планшетова курильщики тоже никуда не спешили, а к обязанностям часовых относились халатно. Спустя еще десять минут Юрик, уже вполне оправившись, практически вплотную подкрался к входу в пещеру и навострил уши, пытаясь на слух определить, сколько человек внутри. Курильщики, в отличие от превратившегося в слух Планшетова, чесали языками, позабыв об осторожности, так что сделать это оказалось довольно просто.
– Прямо с телки меня снял, зараза, – возмущался один из местных бандитов, судя по надтреснутому голосу, заядлый курильщик с таким стажем, при котором уже можно не бросать. Он был зол, как оса, которую прогнали с варенья, неудивительно, человека прервали на самом интересном месте. – Такая баба оказалась чумовая. Бизнесвумен из столицы. Приехала от мужа отдохнуть, – продолжал разоряться обладатель надтреснутого голоса. – Ну и поработать ртом, ясное дело. И вот, прикинь, только я ее наладил, зараза, только сунул под хвост, как звонит Ленька на трубу: Давай, Мотыль, выдвигайся! Аврал, зараза, и все такое! Пацаны киевских прошляпили. Упустили, мля! Без старой гвардии, короче, край…
Планшетов мог разве что посочувствовать невидимому бандиту, который, к тому же, сам сейчас представился, но не стал этого делать.
– Облом, – констатировал второй курильщик, правда, в его голосе не чувствовалось особого сострадания.
– Не то слово, зараза! И за каким буем, спрашивается, было жопу рвать и теперь корячиться тут, среди вас, дебилов?! Какой такой аврал, мля?!
– Ну, – дипломатично протянул второй, – надо ж было тех гавриков за яйца взять…
– И что, взяли?! – с издевкой поинтересовался Мотыль и харкнул так, что Планшетов чуть не сорвался со скалы. – Ни буя не можете. Ни телке палку кинуть, ни замочить грамотно, зараза. Как не крути, Беля, – продолжал он ворчливо, – а Боник с Винтарем облажались. По полной, зараза, программе. А почему, знаешь? А потому, что Огнемет, зараза, уже давно с балдой не дружит. А вы при нем – вообще ни буя не стоите.
Э… – кисло начал Беля, пропуская личный выпад мимо ушей. Беле не улыбалось прослыть фрондером. [23]Витряков вольнодумцев не жаловал, мягко говоря, и эта черта его характера не хранилась под грифом «секретно». Последнего на памяти Бели критикана, корреспондентишку из газетенки «Рабочая Алушта», Витряков пустил на корм рыбам после того, как Филимонов обрил несчастного при помощи паяльной лампы.