Зуев Ярослав. Конец сказки

* * *

   – Это все? – Леня смотрел на десятилитровую канистру бензина, не зная, смеяться или пустить в ход кулаки. – Это все, что вы нацедили, болваны?! – Насколько помнил Леня, у запасливого Жорика, отвечавшего при Бонифацком за хозяйственную часть, в кладовой всегда стояли про запас три-четыре бочки дизельного топлива и примерно столько же бочек бензина. – Это все, я спрашиваю?! – повысил голос Огнемет, чтобы перекричать дождь, ливший последние четверть часа, как из ведра. Грозовой фронт пришел раньше, чем он ожидал. – Вы чего мне тут горбатого лепите, клоуны?!
   – Нет в мастерской ни буя, Леонид Львович, оправдывались головорезы.
   – Как это, нет? – удивился Огнемет.
   – Одни пустые бочки стоят, – доложил Копейка. – Бензин вытек на х….
   – Куда вытек? – переспросил Витряков, кусая губу.
   – Кто-то нарочно дырки проковырял, Леонид Львович.
   – Нарочно? – поднял брови Огнемет.
   – Ну да. В мастерской бензина на пол натекло – по щиколотку. Если пыхнет, от дома – одни, б-дь, головешки останутся…
   А где сам Жорик? – перебил Витряков, который, валяясь под завалом, а затем, шлепая пешкодралом Бог знает сколько километров, немного отстал от жизни. Потерял драйв, как любят выражаться современные журналисты и политики, нахватавшиеся западных слов, как попугаи. Нарочно проковыряли, ну надо же? Огнемет не верил своим ушам. Товарищу Сталину в каждом углу мерещились вредители и диверсанты, за что историки эпохи Перестройки приписали ему паранойю. Огнемет подумал, что и ему, возможно, со временем поставят аналогичный диагноз. Если он, конечно, сумеет прославиться на уровне дядюшки Джо. ^[90]
   – Так ведь зарезала Жорика какая-то сучара, – доложил бандит со старомодными бакенбардами по кличке Копейка.
   – Зарезала, значит, б-дь на х…?! – переспросил Витряков, решив, что ему, наверное, тоже пора кого-то зарезать. Для пользы дела, в смысле поддержания дисциплины. – Значит, больше ни у кого, ни капли бензина, я правильно понял, так? – он сделал шаг к своим людям, головорезы боязливо попятились. Как не жаждали они расправиться с засевшими в бронетранспортере чужаками, бензиновый кризис, бушевавший в стране, приучил их рачительно относиться к топливу, добытому для прокорма своих стальных коней. Расставаться с собственным бензином никто не спешил, а десятилитровая канистра соляры была всем, что удалось наскрести в общественных, скажем так, запасах, сделанных Жориком по распоряжению и на деньги Бонифацкого.
   – Так-таки ни капли, б-дь на х…? – продолжал Огнемет, наступая на них со стиснутыми кулаками. Диалог рисковал закончиться смертоубийством. В этот неподходящий момент подоспели Мурик с Качком. Они тоже вернулись с пустыми руками. Комната Андрея оказалась пуста. Узника Ястребиного – и след простыл.
   – Повторите-ка еще раз? – сказал Огнемет бандитам, которые исподтишка переглядывались, не зная, чего ждать от рассвирепевшего главаря.
   – Смылся покалеченный, – пролепетал Мурик, отдуваясь. – Дверь открыта, внутри пусто, бля.
   – В голове у тебя пусто, – зарычал Витряков, и остановился, пораженный неожиданной догадкой. Как он не подумал об этом раньше? Ведь было ясно даже коню, столичный киллер, со своими многочисленными переломами, не мог далеко уйти, это было просто нереально. Значит, он либо где-то прятался, либо, вместе со своим дружком заикой, которого днем взял Завик, сидел в бронетранспортере. Где еще? Заика его освободил и потащил с собой, но далеко уйти не удалось. «Значит, оба паука в банке, –решил Леонид Львович, и у него начало подниматься настроение. – Другое дело – доктор», – продолжал размышлять Огнемет. Эскулап, осмелившийся стрелять по его пацанам, прекрасно знал местность и был здоров, как бык, следовательно, мог задать стрекача куда угодно, в любою сторону света, после того как решил, что добром события в Ястребином не кончатся. Для него.
   – И шалашовка тоже там, в машине, – дошло до Витрякова, и он перестал думать о докторе, поскольку добраться до Милы Сергеевны ему хотелось гораздо больше. Конечно, проклятая шлюха вполне могла пуститься в бега, рвануть через горы, рассчитывая, что ноги, до наступления рассвета вынесут в более населенные места, где она сможет без труда раствориться, среди людей. Но, он здорово сомневался в этом. Нет, он все же так не думал. Мила ухитрилась зарезать идиота-егеря, а потом, пока его верный партнер Вацик Бонифацкий забавлялся в сауне со старой потаскухой Томой, а скорее, с Юлией (при этой мысли Огнемет с хрустом сжал кулаки), выпустила на волю своих трахнутых дружков, заику и Андрея Бандуру. Да, естественно, так и было. Кто-то из них прокрался в гараж и продырявил все бочки с бензином, но, не довел дело до конца. Не смог поджечь, или, не решился, если они рассчитывали убраться, не поднимая шума. А побег не удался, вот незадача, все трое попались.
   – Все три паука – в одной банке, – поправился Витряков
   – Какие пауки, Леонид Львович? – заискивающе осведомился Качок. Проигнорировав его вопрос, Витряков медленно двинулся к бронетранспортеру и стукнул несколько раз по двери, не сильно, будто просил разрешения войти.
   – Цыпа, ты там? – позвал Леня почти ласково. – Тук-тук? Цыпа? Алло-у?
   – Не отзывается, – сказал Леня, не дождавшись ответа.
   – Кто, Леонид Львович? – спросил Мурик.
   – Плевалку закрой! – посоветовал Огнемет, наклоняясь к задраенной прорези. – Цыпа? Я знаю, что ты тут, маленькая вероломная шлюха.
   – Как думаешь, о чем это болтает этот урод? – спросил Бандура шепотом. – Какая цыпа? Он что, совсем рехнулся?
   Внутри было темно, как в склепе. Армеец, стараясь не шуметь, присел поближе. Он двигался осторожно, наощупь.
   – По-понятия не имею, брат. По-моему, они все здесь какие-то немного о-озабоченные на се-сексуальной почве.
   – Курорт, – глубокомысленно заключил Бандура, как будто это слово объясняло все.
   – Цыпа, – снова позвал снаружи Витряков. – Что ж ты не отзываешься, драная курица? Давай, поговорим.
   – Полный отморозок, – шепотом сказал Андрей, обращаясь к Армейцу. Тот, в темноте, кивнул.
   – Ма-ма-маньяк…
   – Ну, не хочешь говорить, не надо, – сказал Огнемет. И потянулся так, что в спине громко хрустнули позвонки. Принять дозу хотелось невыносимо, но сначала следовало разобраться с топливом. Леонид Львович хмуро оглядел своих людей.
   – Что-то я не понял, где бензин? Мурик, я не слышу ответа?!
   Бандит с залысинами, которого этот вопрос застал врасплох, раззявил рот. Остальные головорезы расступились, чтобы быть подальше от вероятного козла отпущения.
   – Я, – проблеял Мурик, – можно сказать, на парах сюда дотянул, Леонид Львович. На одном честном слове. В моей аудяхе бензобак под днищем. Как оттуда отсосать?
   – Тебя научить отсасывать, б-дь на х…?
   – А у этого корыта – где бак? – подал голос Качок, показывая на бронетранспортер.
   – Тут баки – пустые, – буркнул Копейка. – Мы хотели заправить под крантик, да потом забегались. Не знаю, куда эти козлы рассчитывали уехать. Странно, как он вообще завелся…
   – Ну, спасибо твоей подружке, – зашипел Бандура в ухо Эдику. – Низкий, б-дь, поклон. Один ноль, сука. Вставила – так вставила, от души!
   – Она не моя по-подружка! – яростным шепотом запротестовал Армеец. – Я ее пе-первый раз в жизни видел!
   – И в последний, похоже.
   – Можно попробовать из разбитых машин топливо слить, – предложил Копейка.
   – Так пиздуйте, сливайте! – сквозь зубы процедил Огнемет.

* * *

   – Эдик? Чего эти гниды задумали, не врублюсь? – сказал Бандура. Он приник к триплексу, но мог разобрать лишь неясные человеческие силуэты, рыскавшие по двору. После перестрелки там не осталось фонарей, Андрей почти ничего не видел. – Чего они хотят?!
   – Про Жанну д’Арк слышал? – свистящим шепотом спросил Армеец.
   – Чего-чего? – не понял Андрей. – Слыхал я про одну Жанну. Стюардессой трудилась в Аэрофлоте. Была такой желанной, что про нее даже песню какой-то мудак сложил.
   – А про ту, которую на костре со-сожгли, не слышал? Ее еще Орлеанской девой называли…
   – На костре? – переспросил Андрей. – Деву? А мы тут при чем?!
   – Цыпа? – снова позвал Витряков снаружи, стукнув по броне еще раз. – Что ж ты не хочешь поговорить с родственником?
   – Вот достал, урод! – фыркнул Андрей и обернулся к Эдику. – Армеец, только не корчь из себя грамотея, ладно?! Поясни, что ты имеешь в виду? Причем тут какая-то дева, Орлеанская там, или даже житомирская?
   – Ты и вправду такой ту-тупой? – не выдержал Армеец. – Они хотят нас сжечь. Что неясного?
   – Да ладно… – засомневался Бандура. – Слышишь гром? С минуты на минуту дождь польет…
   – Сожгут по-после дождя, – сказал Эдик. – С-стало легче?
   – Не очень.
   – Аналогично.
   – Надо что-то делать!
   – Ага. То-только – что?
   – Без понятия, – честно признался Андрей.
   – Цыпа, забыл тебе сказать – ты круто порешься, – сказал снаружи Огнемет. От его приторного голоса у приятелей волосы встали дыбом. – В одно не врублюсь, – продолжал Витряков по ту сторону броневого листа, – на х… ты Шрама зарезала? Когда он тебя драл, тебе, по-моему, нравилось. В чем проблема, Цыпа?
   – Он, наверное, к той барышне о-обращается, которая мне ру-руки развязала, – догадался Армеец. – Наверное, она его крепко до-достала.
   – Тебе что с того?
   – Если этому па-парню нужна Цыпа, то пускай забирает. Бога ради.
   – Так ее ж тут нет! – белки Андрея сверкнули во мраке.
   – Но он-то этого не-не знает. По-поторгуемся, протянем время.
   – Цыпа? – позвал Витряков.
   – Пошел ты на х…! – крикнул Бандура. Армеец схватился за голову.
   – Ого, – добродушно сказал Витряков. – Так сразу на х…? Что-то меня стали часто посылать, в последнее время. Второй раз – за два дня. Ни х… себе. Ты, видать, крутой парень. Или дурной. Побереги голосовые связки, фраер. Скоро понадобятся. Захлебнешься, б-дь на х… криками.

* * *

   Как ни хотелось Витрякову немедленно начать экзекуцию, Армеец с Бандурой получили неожиданную передышку, если, конечно, можно назвать передышкой ожидание смерти на костре. У гангстеров возникли новые осложнения. Во-первых, зарядил дождь. Во-вторых, распоряжение Витрякова насчет бензина осталось невыполненным, бандиты вернулись ни с чем. Баки и бензопроводы пострадавших автомобилей были повреждены, бензин разлился по земле и перемешался с водой. Поджечь его, конечно, было еще можно, доставить к бронетранспортеру нельзя. Огнемет, узнав это, снова пошел бурыми пятнами.
   – Леонид Львович! – чтобы перекричать ливень, Мурику пришлось расстараться. – Не выйдет у нас ни х… с одной канистрой. Дождь по-любому пламя собьет.
   – Да ты прямо астролог! – сказал Огнемет, подумав, что Мурик – самая подходящая кандидатура для мордобоя. Мурик это почувствовал:
   – Надо под корыто дровишек насовать, – затараторил он, кожей ощущая, что ходит по тонкому льду и рискует, вероятно, уже не одними зубами, – взбрызнем полешки бензином из канистры, и они, – он стукнул по броне, – как на сковороде зажарятся. Эффектно будет.
   Искушение дать Мурику по зубам было велико, но Огнемет сумел взять себя в руки. Полешки – это была стоящая идея.
   – Тащите дрова! Шевелите граблями!
   Боевики поспешили в хозблок, где хранились запасы дров, предназначавшихся для камина и сауны. Однако и тут их ожидал неприятный сюрприз. Дрова исчезли.
   – Как так?! – не поверил Витряков.
   – Видать, последние дровишки пошли, чтобы Вацлаву Збигневовичу баньку протопить, – предположил Качок.
   – Бонифацкий… – скрипнул зубами Огнемет. – Все говно из-за этого хитрожопого паразита. Ну, доберусь я до тебя! – Витряков обернулся к Качку: – Живо нарубить дров!
   Поскольку в округе росли одни кусты и трава, бандитам пришлось поломать голову над тем, что пустить на дрова. Особняк был обставлен дорогой финской мебелью, ее решили не трогать. В конце концов, жертвами пали пара телеграфных столбов, торчавших в отдалении на косогоре. Мурик притащил из мастерской двуручную пилу, несколько топоров, и работа закипела. Пока одни боевики пилили столбы, другие болтались вокруг, делая вид, что собирают хворост, лишь бы не угодить под горячую руку Витрякова.
   Как только дрова были аккуратно сложены под днищем, Огнемет вынул из кармана изящную серебристую зажигалку, сделанную ему на зоне каким-то умельцем. Армеец, не отрывавшийся от триплексов, решил, что пора возобновить переговоры. Дальше – будет поздно.
   – П-послушайте?! – крикнул Эдик, зажав рот Андрею ладонью из опасения, как бы он снова не послал главаря бандитов по широко известному адресу. – Мы могли бы до-договориться!
   – Иди ты? – оживился Витряков, поигрывая зажигалкой. – Сдается мне, вы оба уже договорились, и ты, заика, и твой педик-дружок.
   – Я се-серьезно, – проговорил Армеец.
   – Ясное, б-дь, дело, что серьезно, – губы Витрякова растянулись в широкую ухмылку, больше напоминающую прорезь в заборе, тепла в ней было не больше, чем в морозилке. – Если тебе припекло с кем-то срочно договариваться, заика, я бы тебе посоветовал пару стоящих патологоанатомов из морга, они чудеса творят, с покойниками, чтобы смотрелись в гробу, как огурчики… – Огнемет нажал кнопку, на кончике зажигалки вспыхнул крохотный голубой огонек. Леня прикрыл ее ладонью – домиком. – Но, видишь ли, заика, к чему тебе лишние хлопоты? Открытый гроб и отпевание в церкви ни тебе, ни твоему пиздлявому (говорливому?) дружку один х… не светят, потому как вы оба уже вроде как в гробу. Закрытом, б-дь на х… В эксклюзивном, б-дь на х… – Огнемет хохотнул. Он упивался ситуацией.
   – Мы к вам не с бухты-барахты у-упали! – выпалил Армеец. Андрей решил, что приятель хватается за соломинку, которая все равно не станет плотом или шлюпкой, как бы ему этого не хотелось. Витряков улыбнулся с притворным сожалением.
   – Если ты Артема в виду имеешь, заика, то Артем тебя и сдал, мудака, со всем твоим говном. Усекаешь, как оно все вышло, буево, да? – Леня зевнул. – Ладно. Потрепались и хватит. Пора вас б-дь на х… поджигать. Давайте бензин, пацаны.
   – По-постойте! – крикнул Армеец. – А как же ваша подружка? Вы-вы ее что, тоже со-со-со…
   – Заика, – доброжелательно сказал Витряков. – мне она больше без надобности. Забирай ее себе. Точнее, с собой. Я просто хотел сказать ей напоследок, что она лихо порется. Поролась, – поправился Огнемет, и снова хохотнул. – Кстати, Цыпа, ты заике и этому второму долбобую уже дала, или только собираешься? Если еще нет, поторопись, б-дь на х… как зажаришься, ноги не сможешь раздвинуть.
   – Мне дала твоя мама, – откликнулся через прорезь Бандура. Огнемет вздрогнул.
   – Понял, о чем базар, ты, шизик трахнутый, дегенерат обдолбанный, Огнемет или как там тебя еще?! Слышишь меня, олигофрен?! Я имел твою маму! Она мне еще и доплатила!
   – Побереги глотку, дружок, – посоветовал Леонид изменившимся от еле сдерживаемой ярости голосом. Его лицо стало таким красным, что казалось – капли воды на щеках и лбу вот-вот начнут испаряться, словно с поверхности раскаленной кастрюли. – Еще наорешься, я тебе, б-дь на х… гарантирую.
   Пока они обменивались комплиментами через два сантиметра брони, подручные Огнемета откупорили канистру. Из горловины пахнуло бензином.
   – Девяносто пятый, – фыркнул Копейка. По его грубому лицу текла вода. – А бздит, как семьдесят шестой.
   – Лей, умник, – поторопил его Мурик. – Тебе не по бую, чем он бздит? Главное, чтобы горел.
   Копейка, морща нос, перевернул канистру. Бензин, пенясь, потек на дрова.
   – Теперь с другой стороны, – посоветовал Качок.
   – Не учи ученого!
   – П-пожалуйста, п-послушайте! – взмолился Армеец. – Хорошо, у-убедили, мы с-сдаемся! Сдаемся, слышите? – отодвинув лючок по левому борту, Эдик приник к отверстию глазом. – Не на-надо поджигать!
   – Ничего не попишешь, заика, – Витряков пожал плечами. – Корыту, – он еще раз хлопнул по мокрой броне, – так и так – крышка. Проще новое намутить. Пацаны трудились, дровишки таскали, теперь хотят у пионерского костра погреться, как ты понимаешь. – Огнемет повернулся к боевику с бакенбардами. – Дай сюда канистру! – Как только емкость оказалась в руках, Витряков выплеснул остатки бензина на дверь БТРа так ловко, что часть брызг попала Эдику в глаза. Замотав головой, Армеец схватился за лицо.
   – Пе-печет!
   – Нет, – заверил Леня, готовясь зажечь поленницу. – Ты крупно ошибаешься, заика. Пока еще не печет. Но, скоро будет. – Нагнувшись, Огнемет поднес зажигалку к поленнице, защищая трепетный огонек сложенной домиком ладонью.
   Увидев через амбразуру массивную макушку Витрякова, Андрей, сообразив, что счет пошел на секунды, поймал руку Эдика уцелевшей ладонью, крепко стиснул ее.
   – Держись, брат, – прошептал Бандура.
   – Че за хуйня?! – воскликнул снизу Огнемет. – Вот, б-дь, кремень отсырел! – В панораме амбразуры снова появилась мокрая физиономия Витрякова. – Как меня этот гребаный ливень задолбал!
   Метнув изящную вещицу в темноту, Леня обернулся к своим людям:
   – Эй, кто-нибудь, дайте с-с-с… – Витряков хотел сказать спички, но последнее слово застряло в глотке. Его взгляд совершенно случайно упал на крыльцо, до которого было метров семьдесят, может, чуть меньше. Широкие входные двери из дуба, украшенные вычурной резьбой, которые наверняка бы влетели Бонифацкому в копеечку, если б Витряков не послал краснодеревщика на х… после того, как работа была сделана, исчезли. В испещренном выбоинами от пуль проходе как раз появилась примечательная во всех отношениях троица. Первой ступала растрепанная молодая женщина в коротком черном платье, почти не скрывавшем длинные, как у куклы Барби ноги манекенщицы из гламурного журнала. За куклой плелся, как на расстрел, мужчина в вышитом золотом банном халате. Его мокрое лицо было совершенно потерянным. У Витрякова отвисла челюсть, когда он узнал Юлию и Бонифацкого.
   – Ни х… себе, – пробормотал Витряков.
   В эту секунду Армеец и Бандура, вероятно, могли попробовать сбежать. Шанс, по-крайней мере, у них появился. Но, они даже не задумались о бегстве, поскольку в свою очередь таращились, каждый в свою амбразуру. Приглядевшись к третьему участнику процессии, Андрей просто не поверил глазам.

Глава 8   ЗАМОРОЖЕННЫЙ

   Едва за Витряковым захлопнулась дверь, Боник и Тома обменялись взглядами, в которых сквозило облегчение. Затем в глазах Бонифацкого проскользнуло отвращение, и Тамара подумала, что он никогда не простит ей унижения, свидетелем которого она поневоле стала. Впрочем, Тома и не ждала от него благодарности за неоценимую услугу, тем более, что она была уже оказана, следовательно, вообще ничего не стоила. Кроме того, Тамара не хуже Боника понимала, что ничего еще не кончено. Пока. Витряков, конечно, ушел, но ненадолго. Если ему удалось выбраться из-под завала, нечего было надеяться, будто он надолго застрянет во дворе.
   – Хорошенькие дела, – пробормотал Бонифацкий, отвернувшись к стене. – Что же теперь делать? – Он не обращался ни к кому конкретно, да и вопрос звучал риторически. Тем не менее, Тома посчитала, что в сложившихся обстоятельствах имеет право высказать собственное мнение.
   – Надо опустить засовы, Вацлав Збигневович.
   За Тамарой оживилась Юлия:
   – Жопе слово не давали! – воскликнула девушка. – Закрой свой дырявый рот, старая потаскуха!
   Лицо горничной напряглось, но она естественно не подняла перчатку. Да это и не было перчаткой, по большому счету. Юля просто поставила ее на место, как предмет. А затем направилась к Бонифацкому и развернула его лицом к себе.
   – Что делать? Тебе сказать, что делать, папик?! Я тебе, б-дь, скажу, что теперь делать! Пердеть и бегать, вот что делать, муфлон ты трахнутый. Теперь Леня нас обоих прикончит.
   – Заткнись, – коротко бросил Бонифацкий.
   – Что ты сказал?! – завизжала Юля. – Ты мне рот не затыкай, козел?! Ты – гребаная пустышка!
   Боник почувствовал, как зачесалась ладонь. Говорят, будто это к деньгам, но он полагал, тут другое объяснение. Ему очень хотелось заехать ей в физиономию, хоть это, конечно, могло привести к самым негативным последствиям. В голове Бонифацкого даже сформировалась реалистичная и очень заманчивая картина: его пятерня врезается ей в скулу, Юлия летит через всю комнату с перекошенной рожей, пока не растягивается на полу, желательно за секунду до приземления разбив затылок о шкаф и прикусив язык. Правда, потом она, безусловно, могла черт знает что наплести Витрякову, превратиться из вероломной шлюхи в невинную жертву соблазнителя и шантажиста, но… но, сейчас это Бонифацкого не интересовало. Скорее всего, он бы дал ей, рано или поздно, затрещину, вопреки обыкновенной осторожности, если бы неожиданно с улицы не застучал пулемет. Даже не пулемет, а целая артиллерийская батарея. Боник никогда не слышал ничего подобного, у всех троих заложило уши, когда пули забарабанили по стене с такой силой, что Вацлав Збигневович, цепенея, решил: сейчас они будут внутри. Юлия, завизжав, отшатнулась, споткнулась, ударилась затылком об угол и сползла на пол, как растаявший студень. Как он и хотел, минутой назад. Тома превратилась в статую, хрупкую и уязвимую, будто фарфор. Как и сам Бонифацкий, который решил, что теперь знает об ощущениях таракана, забравшегося накануне концерта в барабан, не понаслышке. Он машинально вжал голову в плечи, как черепашка из аквариума в панцирь, при виде чужака, хоть этот маневр мог защитить его не больше, чем панцирь глупую черепаху. Затем под потолком лопнуло толстое непрозрачное стекло, закрывавшее амбразуру крохотного окна, проделанного строителями по прихоти самого Бонифацкого, что-то влетело внутрь помещения с такой силой и скоростью, которые означают только одно – смерть. Пробило стену в коридор и покинуло комнату, оставив после себя дыру, которую можно, расстаравшись, пробурить при помощи перфоратора. Потрудившись час – другой. Боник, которому давно было пора растянуться на полу, продолжал стоять посреди комнаты на деревянных ногах-ходулях, обалдело глядя на Тому. Горничная держалась за лицо, между пальцев капала кровь, густая и темная, словно прокисший томатный сок. Затем обстрел их стены прекратился, хоть пулемет продолжал греметь на всю округу. Просто невидимый садовник, поливавший двор свинцовыми струями, повел шлангом дальше, наверное, чтобы обработать другие кусты. Боник и Тамара остались стоять, как вкопанные, только руки Боника безвольно висели, Тома прижимала обе ладони к голове.

* * *

   Они смогли разговаривать, только когда пулемет замолчал.
   – Что это было? – пролепетал Бонифацкий не своим голосом. В ушах стоял такой звон, словно он очутился на колокольне. Во рту был вкус каменной пыли и крови.
   – Ни х… себе, – донеслось из угла, где сидела Юлия. Кажется, девушка обмочилась, Вацлав Збигневович не стал разглядывать. Под окнами вопили раненые, которым повезло гораздо меньше их, потому что у них не оказалось стены, защитившей от пуль. Те, кто на них напал, если это было нападение, собрали приличную жатву. Тамара по-прежнему держалась за лицо. Глядя на ее окровавленные пальца, Бонифацкий вспомнил о Витрякове, так энергично устремившемся на улицу, и тут до него дошло, что если партнер-Леня очутился на ступеньках в тот момент, когда начался обстрел, то о нем, вероятно, можно больше не беспокоиться. Его многочисленным кошачьим жизням наверняка настал конец, сколько бы их не оставалось у него в запасе, две, три, или даже четыре. Во дворе снова взревел мотор, явно не принадлежавший иномарке, раздался скрежещущий звук рвущегося металла. Отчаянно завопил какой-то человек. Боник решил, что должен посмотреть на то, как разворачиваются события, своими глазами. Правда, перед этим он все же уделил пару минут Тамаре. Силой оторвал ее ладони от лица, чтобы убедиться – ее жизнь вне опасности. Просто, кожу на лбу распорол осколок стекла, но, к счастью, не зацепил глаза.
   – Все в порядке, Тома, сказал Боник, выпуская ее руки, чтобы отереть окровавленные пальцы о золотой халат Витрякова. – Есть тут у нас перекись водорода?
   – Аптечка в шкафчике на верхней полке.
   – Вот и славно. Приложишь ватку. Только займись собой сама, – посоветовал Бонифацкий. – Мне надо глянуть, что там делается.
   Предоставив Тому самой себе, хоть кровь попала ей в глаза, и она почти ничего не видела, Боник двинулся мимо бассейна и душевых кабин в дальнюю часть помещения, где находилось маленькое окно, толстое фигурное стекло которого после контакта с крупнокалиберной пулей напоминало зубы дракона. По пути Вацлав Збигневович прихватил высокий табурет, окно было задрано под самый потолок. Установив табурет под стенку, Бонифацкий полез наверх, так медленно и нерешительно, словно собирался повеситься, но при этом еще раздумывал, а стоит ли это делать. Пулемет пока молчал, шум мотора начал отдаляться. Тома наощупь двинулась к умывальнику, держа аптечку подмышкой. Когда Вацлав Збигневович, привстав на цыпочки, приготовился выглянуть из окна, послышался звук сильного удара. Посыпались стекла. Загудел автомобильный клаксон, загремели первые выстрелы из ручного оружия. И, хоть после зенитных пулеметов издаваемые им звуки походили на треск пистонов в игрушечном пистолете, Боник, резко присев, чуть не спрыгнул с табурета. Юлия презрительно хохотнула.
   – Сцыкун! – бросила она в спину любовнику.
   – Скоро договоришься, злобная сука! – пробормотал Боник, выглядывая во двор.