Страница:
– Ч-ччерт! Ах ты, хамелеон па-паршивый.
Образ геолога рассеялся, перед ним был один из бандитов Витрякова, который либо сидел в засаде, и Эдик его зашиб, по счастливому стечению обстоятельств, либо даже бежал по тоннелю плечо к плечу с Армейцем, просто последнему больше повезло. Это было не очень важно, главное, бандит погиб, а Эдик нет. Более того, он получил возможность завладеть автоматом, что было очень кстати. Говорят, будто Мерлин Монро любила повторять, что, мол, бриллиант – лучший друг девушки. Переиначив эти ее слова по-своему, Армеец изобрел собственный афоризм: снаряженный пистолет-пулемет – лучший друг парня, угодившего в дурную компанию. Правда, потом он решил, что нечто подобное уже где-то было, на ум взбрела крылатая фраза «тяжело в деревне без нагана». Она тоже была ничего, вполне подходящей.
Раз дармовое оружие буквально приплыло в руки, глупо было не воспользоваться удачей. «Не забудьте прихватить револьвер, Ватсон, – сказал себе Армеец голосом Ливанова в роли Шерлока Холмса, и подумал, что это, кажется, было в отечественной экранизации „Пестрой ленты“. – Револьвер – превосходный аргумент в споре с джентльменом, способным завязать кочергу узлом…»
Армеец огляделся по сторонам, кусты окружали сцену сплошной живой изгородью, никаких посторонних взглядов. Это было хорошо. Нагнувшись к сраженному «геологу», Армеец взялся за ствол пулемета и потянул на себя, как рыбак невод. К сожалению, эти действия не принесли желаемого результата. Во-первых, «геолог» давил оружие всем весом, а он был не мал, во-вторых, грудь покойного пережимал добротный кожаный ремень, на котором висело оружие. В-третьих, покойник не был покойником. Это пренеприятнейшее обстоятельство всплыло, как только Эдик попробовал перекатить тело со спины на живот.
– Друг! – застонал бандит, – помоги…
Эдик, подпрыгнув от неожиданности, изо всех сил дернул пистолет-пулемет, а затем, кряхтя, повис на стволе всем весом. Это ничего не дало, более того, у Армейца возникло впечатление, будто он пробует обезоружить цельнометаллический воинский монумент советской поры. Его прошиб холодный пот.
– Что за ч-черт! – пыхтя, крикнул Эдик.
Геолог застонал, приоткрыв голубые глаза. Он довольно быстро приходил в себя, Армейцу следовало поторопиться, если он не хотел, чтобы начались проблемы.
После того, как попытка стянуть пистолет-пулемет через голову бандита в свою очередь бездарно провалилась, Эдик снова попробовал откатить «геолога», как бревно. И тут бревно перешло к активным действиям. Выбросив вперед здоровенные ручищи, «геолог» вцепился Эдику в горло.
– Сучара! – рычал «геолог», нащупывая пальцами вражеский кадык. Армеец ничего не мог ответить на это оскорбительное замечание, он только хрипел, пытаясь освободиться от захвата. Оказалось, проще порвать сцепку между вагонами голыми руками. В отчаянии Армеец несколько раз саданул бандита коленом, метя в ухо и угодив в скулу. Геолог хрюкнул, но его пальцы-тиски остались, где были, на горле Эдика. Армеец, задыхаясь, упал на бок. Стало очевидным, что выиграть борьбу в партере шансов у него не больше, чем у мухи против мухобойки. Геолог понимал это прекрасно. Эдик решил, что он был неплохим борцом до того, как стал неизвестно каким бандитом. Минуту Армеец извивался на земле, затем «геолог» взгромоздился сверху, схватка превратилась в убийство. Изо рта бородача разило чесноком и гнилыми зубами, но Эдик радовался и этому отравленному воздуху, понимая, что его подача вот-вот прекратится, он делает свои самые последние глотки. Мелькнула мысль о Протасове, который бы не помешал, очутившись рядом, Валерий сбросил бы этого гребаного лже-геолога, недобитого борца-вольника как пушинку, вместе с его окладистой бородой, выцветшей штормовкой и лапами, наделенными железной хваткой. Свет в глазах начал меркнуть, Армеец погружался в темноту. Левая рука еще продолжала вести неравную борьбу на горле, вчистую проигрывая волосатым пальцам «геолога», правая соскользнула ниже, как дохлая рыба. И неожиданно нащупала плечевой упор пистолета-пулемета, о котором Эдик впопыхах забыл. Во время борьбы оружие соскользнуло со спины бородатого «геолога», и теперь болталось подмышкой. Пальцы сами рванули вперед, к спусковому крючку, который просто обязан был быть где-то рядом, только чуть ниже. Геолог, увлеченный шеей Армейца, разгадал этот маневр с опозданием в пару секунд. Продолжая душить Эдика правой, он левой рукой перехватил пулемет за магазин, рванул в противоположную сторону. Эдик затрясся, почувствовав, как оружие уплывает из рук. В этот момент его указательный палец коснулся вожделенной собачки спускового механизма, и, естественно, сразу нажал ее. Если бы «геолог» сидел в засаде снаружи, его оружие наверняка стояло было на предохраните. Но, поскольку, скорее всего, он проник в подземелье с Витряковым, а затем слинял, как только запахло жареным, оно было готово к стрельбе. Эдику снова повезло. Пистолет-пулемет затрясся от одного прикосновения, с полдесятка пуль, покинув магазин, поразили «геолога» в бедро.
– Уф! – выкрикнул «геолог», и, оставив в покое шею Армейца, попробовал приподняться. На его лице было написано удивление, с оттенком досады. На перекошенном лице Эдика, напротив, читался приговор. Сунув дуло в живот раненому, Армеец снова выстрелил. Пистолет-пулемет изрыгнул пламя, и оно оплавило шерсть свитера. «Геолога» подбросило, и он повалился на спину, дергаясь, как попавший под ток человек, затем изогнулся дугой, будто собирался встать на борцовский мостик и немного подкачать мышцы шеи. Армеец не удержался и дал третью очередь. Глазные яблоки умирающего закатились, мышцы расслабились, он испустил дух.
Поднявшись на ноги при помощи пистолета-пулемета, который теперь заменил ему костыль, Эдик, дрожащей ладонью утер со лба испарину, пошатываясь, шагнул к поверженному противнику и от души пнул ногой. Тело медленно поползло под откос, но, проделав метра полтора, остановилось.
– Ч-черт с тобой, – сказал Армеец, и, задрав голову, посмотрел наверх, туда, откуда он прилетел, и где раньше был выход из пещеры, которая теперь стала могилой Протасова. К сожалению, тучи опустились совсем низко, Эдик не смог ничего разглядеть. Да и не успел, потому что снизу донесся какой-то звук, в котором он не сразу угадал шелест осыпающихся под подошвами ботинок камешков.
«Подошв гораздо больше двух», –подумал Эдик в следующий момент, приседая. Яна, наверное, стала ближе, после того, как он избавился от геолога. Но, все равно была очень далеко.
Эдик затаился, навострив уши. Сначала он улавливал только шум осыпающихся камней и шелест раздвигаемых кустов, еле различимые за шипением дождя и журчанием множества разнокалиберных ручейков, затем пришельцы появились в поле зрения.
В неверном, переменчивом мареве, укутавшем долину призрачным одеялом, над кромкой самых дальних кустов, буквально на границе видимости, он насчитал сначала три, а потом четыре головы. Эдик окаменел, словно почуявший присутствие гюрзы тушканчик. Тела незнакомцев скрывались кустами и туманом, отчего создавалось впечатление, будто головы плывут сами по себе. Зрелище было жутким, оно сгодилось бы для фильма ужасов. По телу побежали мурашки. Эдик вспомнил «Doom», ставший хитом среди компьютерных стрелялок, от которого тащились Протасов с Волыной, и который не переносил Атасов, поскольку, после того, как Валерий принес откуда-то дискеты с заархивированной игрой, вообще не мог пробиться к компьютеру. В «Doom», насколько помнил Армеец, тоже летали головы, Протасов расстреливал их из двустволки ночи напролет, благо, Бандура сообщил ему соответствующие компьютерные коды, благодаря которым боезапас вообще никогда не иссякал.
«Ну вы и крысы», – ворчал Протасов, когда Эдик, не без помощи Атасова спроваживал его за дверь, наотрез отказавшись «долгануть шарманку» на время, чтобы ему с земой Вовчиком было чем заняться у себя в Пустоши, где, «блин, хоть на луну по ночам вой».
«По-любому», – горячо кивал Вовчик.
«Что, у газовой баронессы п-проблема с компьютерами?» – помнится, бортанул он его, памятуя о том, что одолжить какую либо вещь Протасову значило почти наверняка распрощаться с ней навсегда.
«Жлобы, блин, конкретные! – возмущался Протасов, стоя под дверью. – Ну, Армеец, жила, я тебе это попомню… Придет война, попросишь ты у меня хлеба…»
– Откуда стреляли? – донеслось издалека. Встряхнувшись, Эдик сбросил наваждение, оттолкнул воспоминания, как льдину от берега и, пригнувшись, принялся внимательно следить за головами, которые неумолимо росли в размерах. Скоро стали различимы и другие части тел. Незнакомцы шли веером, прочесывая поросший кустами склон.
«А ты думал, они собирают грибы?»
Все имели при себе оружие. Двое держали автоматы Калашникова. Добрые верные АКС, против которых пистолет-пулемет времен Второй Мировой войны – не самое подходящее оружие, хоть, безусловно, и лучше хлопушки.
Мигом просчитав свои шансы в перестрелке, Армеец не опустился, а скорее стек на траву, как жиле из перевернутого блюдца. Уже на земле Эдик бегло проверил оружие, магазин пистолета-пулемета был почти пуст. Несколько оставшихся в нем патронов годились разве что для того, чтобы застрелиться. Установив переводник видов огня в положение для одиночной стрельбы, Армеец, извиваясь, как рептилия, пополз под самый густой куст, какой только рос поблизости.
Вскоре он так отчетливо слышал голоса, словно болтали под ухом.
– Пошли отсюда на х… Завик.
– Огнемет тебя потом в ж… трахнет, мудак.
– Винтаря в пещере привалило, пацаны говорят.
– П… твои пацаны, понял, да?! Еще слово ляпнешь, припарок!..
Эдик затаил дыхание, ожидая, когда головорезы обнаружат труп «геолога», и начнутся крупные неприятности. Большие проблемы, как он их назвал, чтобы окончательно не запаниковать. И тут ему снова улыбнулась удача.
– Забираем правее, пацаны! – приказал невидимый Завик. Бандиты, перекликиваясь на ходу, взяли выше, разминувшись с Армейцем быть может в нескольких метрах. Эдик обмер под кустом, испытывая острое желание помочиться и еще не вполне веря, что пока обошлось. Что пока еще не все потеряно. Как только голоса смолкли, Армеец решил, что настало самое время определиться, как распорядиться ниспосланным Провидением подарком.
Он понятия не имел, правильно ли распорядился им, когда пополз в направлении, противоположном тому, в котором отправились Завик и его приятели. По-крайней мере, это было логично. Проделав около сотни метров, он очутился на косогоре, лысом, как легендарный череп Григория Котовского, пользовавшийся большой популярностью среди любителей анекдотов в советские времена. Заросли, служившие Армейцу замечательным укрытием, оборвались так внезапно, будто их выкосил какой-то комбайн. Устроившись на опушке, Эдик принялся внимательно изучать окрестности.
Прямо под его носом, метрах в двадцати, не более, проходил проселок, назвать который дорогой не повернулся бы язык и у чиновника, лидирующего в абсолютном зачете на открытом чемпионате страны по втиранию очков, который вполне бы мог провести, скажем, Автодор [47]между своими областными управлениями. Ну, или любое другое отечественное ведомство, имеющее прямой доступ к бюджету. Рытвины и валуны делали проселок непроходимым для большинства машин и в сухую погоду, после дождя же он вообще превратился в невесть что. Слева от Армейца проселок сначала задирался вверх, круто, как горнолыжный трамплин, а затем начинал штопором вкручиваться в горы. Где-то там, только много выше, за сплошной пеленой, мокрой и серой, как белье из плацкартного вагона, находился пещерный монастырь, в котором остался Протасов. Теперь оттуда устремлялись ручьи, и Армеец подумал, что, пожалуй, можно было бы срубить немало денег, устроив вместо проселка скоростной спуск на резиновых матрасах для любителей экстрима. Вроде того, что предлагают туристам турки. Эдик даже попытался вспомнить, как это сейчас называется, но модное словечко напрочь вылетело из головы.
Справа от Армейца, только гораздо ниже уровнем бушевала порожденная ливнем река, заполонившая мутной клокочущей водой довольно широкую балку. Проселок спускался к ней и перебирался на противоположный берег по узкому мосту, сложенному из бетонных плит. Тут местность идеально подходила для обустройства блокпоста, мимо которого и мышь не проскочит. На той стороне балки виднелась небольшая заасфальтированная площадка, заставленная машинами, которые казались абсолютно лишними на картине. Эдик насчитал три джипа, пару микроавтобусов и пикап. Людей видно не было, то ли они куда то отправились (например, блокировать выходы из пещерного города Кара-Кале), толи прятались от непогоды в кабинах.
За площадкой проселок превращался в бетонку, каких в Крыму великое множество, и, петляя, спускался в долину. Эдик подумал, что это и есть путь к спасению, надежно блокированный теми кретинами, что наверняка ошивались в машинах. Он поверить не мог, что покойный Витряков не выставил здесь часовых.
Армеец внимательно посмотрел на реку, бьющуюся в узком пространстве между скалами, словно коктейль в миксере, и подумал, что если бы вода была домашним молоком, ниже по течению можно было бы экскаваторами грузить в самосвалы масло. Нечего было даже думать форсировать водяную преграду вплавь. Это было бы абсолютным безумием, самоубийством в чистом виде. Побывав еще студентом на Северном Кавказе, Эдик на всю оставшуюся жизнь запомнил, чем оборачиваются такие попытки. Трагедия случилась практически у него на глазах.
Пока курица варилась, наступил вечер. В горах темнеет быстро, тут нет широких просторов, тени прячутся среди скал весь день, так что он переходит в ночь как по команде «потушить свет». Рядом глухо урчала Теберда, как собака, сидящая на цепи. В ее голосе слышалась скрытая ярость и мощь, заточенная до поры до времени между обрывистыми берегами. До противоположного, поросшего кустами дикой малины, казалось, было подать рукой, тем более что и река даже на фарватере была не глубже детского бассейна. В общем, раз, два, и ты уже там.
Но, это было обманчивое впечатление.
Отливающая красным в лучах заката вода летела со скоростью железнодорожного экспресса. Кое-где из воды торчали валуны, вспарывая перекатывающий через них поток пенными гребнями. И еще, вода была холодной. Потому что родилась из ледника.
А еще она была чистой как слеза. Да что там, гораздо чище.
Когда уроженка Финляндии была почти готова, Эдик направился к берегу, черпнуть котелок воды. Вечером не мешало побаловаться чайком, пропахшим дымом костра, тем более, что ночью в горах прохладно. По дороге ребята набрали целую канистру нарзана, хлеставшего прямо из горы, но нарзан это нарзан, у чая свои достоинства.
Эдик уже наклонился к воде, когда услышал возбужденные голоса и звук мотора. Бегом вернувшись в лагерь, он увидел полноприводный «Газик» с местными номерами и четырех черкесов, которые были очень возбуждены. Вскоре выяснилось, что местные жители разыскивают девушек, унесенных Тебердой выше по течению.
Оказывается, молодому трактористу вздумалось переехать вброд реку, полноводную после выпавших в горах дождей. Трактор тащил за собой прицеп, в котором сидело несколько девушек. На стремнине течение перевернуло и трактор, и прицеп, словно они были картонными коробками. Злосчастный тракторист уцелел, а вот девушки стали легкой добычей свирепых бурунов. Одну из них вскоре нашли на отмели, где река делала крутой поворот. Она была мертва и обезображена до неузнаваемости. Остальных только предстояло найти. В том случае, если повезет.
Перебросившись еще парой слов, мрачные черкесы уселись в «Газик» и отправились дальше, вдоль берега, осматривая любые места, где тела могли зацепиться о коряги или застрять в прибрежных камнях. Ребята остались у догорающего костра, с разинутыми ртами, Эдику расхотелось заваривать чай.
Эдик все еще колебался, когда слева, чуть ли не из-за туч, донеслось неуверенное, с перебоями, жужжание. Работал мотор внутреннего сгорания, причем издаваемые им звуки летели с такой высоты, что Армеец машинально распластался на земле, вообразив, что приближается самолет. Какой-нибудь архаичный биплан, фанерная этажерка эпохи Нестерова и Красного Барона, [49]поднятая в воздух витряковцами, чтобы произвести разведку воздухом. Выявить, где прячется недобитый киевский гастролер по прозвищу Армеец, бывший учитель Эдик Дубинский, крепко связать и посадить на кол.
Пока Эдик вытирал пот, его ушей достигли сопровождающие многотрудные завывания мотора скрипы и стуки, свидетельствовавшие в пользу того, что вопить «Воздух!» рано, с горы спускается автомобиль, возможно, даже не один. Он не новый, и ему тяжело, как старику, которого заставили вскарабкаться на шведскую стенку.
Шум постепенно нарастал, так как объект, кем или чем бы он ни был, приближался, рыча, бурча и постанывая на ходу. Наконец тучи, прилипшие к горе, расступились, выпустив из мокрого чрева большую темно-зеленую машину, в которой Эдик, схватившись от неожиданности за волосы, узнал старый армейский бронетранспортер. Мысли, что в дело включились военные, не возникло. БТР явно давно пребывал на пенсии, даже когда Эдик служил в армии, таких машин в строю не оставалось. Их либо пустили на лом, либо давно передали дружественным арабам, чтобы их сожгли воинственные израильтяне в ходе множественных ближневосточных конфликтов. Впрочем, судя по всему, пенсионер еще сохранял остатки былой прыти, перемалывая грязь всеми своими шестью колесами. На крыше торчал крупнокалиберный пулемет, его зачехленный ствол царапал мокрое небо. Люки машины были задраены, видимо, водитель и пассажиры предпочитали пялиться на окружающий мир через триплексы.
За бронетранспортером плелся такой же древний отечественный внедорожник «ГАЗ-66», любовно прозванный в армии «козликом». Его похожие на большие карманные фонарики фары тускло горели, скользя по квадратной корме БТРа, когда машину водило из стороны в сторону. «Слон и моська, –подумал Армеец. – Нет, Шерхан и Табаки, или, как там еще звали шакала, которому не терпелось попасть на север? Нет, черт возьми! Дон Кихот и Санчо Пансо».Впрочем, вопреки преклонному возрасту, оба ветерана довольно уверенно преодолевали весьма крутой спуск, какие, кстати, зачастую куда коварнее подъемов. Дорога изобиловала промоинами, раскисая все больше с каждым новым кубометром воды, льющейся из безразмерных туч. Водители вели машины так осторожно, словно везли нитроглицерин из замечательного романа Жоржа Арно. [50]
В двадцати метрах от Армейца водитель бронетранспортера с хрустом воткнул понижающую передачу, вероятно первую. Двигатель откликнулся протестующим стоном, но это было правильно. Уклон дороги стал таким крутым, что многотонная машина рисковала заскользить вниз, как санки. Следующий в хвосте БТРа «Газон» заблокировал колеса, едва не зацепив идущую впереди машину бампером, и Эдик, не удержавшись, горячо пожелал им обоим под пронзительные вопли сидящих внутри бандитов съехать в реку и скрыться под водой, пуская пузыри.
Когда «газик» поравнялся с Армейцем, он разглядел, что салон битком набит людьми. Проделанные в прорезиненном тенте окошки запотели так, будто их покрасили, пассажиры основательно надышали в кабине, снабженной системой вентиляции, имеющей примерно столько же общего с современными кондиционерами, сколько ныряльщик за жемчугом имеет с подводной лодкой. Следовательно, их было много. Кроме того, Эдик сумел различить силуэты голов, люди сидели и спереди, и сзади на лавках, установленных в кормовой части друг напротив друга, как в кукурузнике или «ЗИЛ-131», что неудивительно, ведь «ГАЗ-66» создавался для армии.
Раз старый «козлик» был набит до отказа, то и в бронетранспортере негде было упасть яблоку, этот вывод напрашивался сразу. Это, по мысли Эдика означало следующее: далеко не все бандиты погибли при взрыве, зато теперь они свернулись и убираются. Последнее внушало определенные надежды на спасение.
Пока Армеец приходил к этому очевидному выводу, кавалькада из двух старых, но надежных машин спустилась к реке и, преодолев грязно-бурный поток по мосту, зарулила на автостоянку, где без движения стояли иномарки.
«Все как у людей, – отметил Армеец с кривой улыбкой, – старики вкалывают, молодежь прохлаждается. Кто считает, что я не прав, пусть посмотрит на дорожных рабочих. Или заглянет в любой цех, чтобы оценить средний возраст работяг».
Вскоре, впрочем, Эдику сделалось не до экскурсов на заводы. Как он и предполагал, в дремлющих на стоянке иномарках пережидали дождь головорезы Витрякова. Теперь они выбрались наружу, навстречу прибывшим из пещерного города товарищам. Произошла бурная встреча, как будто бандиты не виделись несколько лет, и очень соскучились. Армеец даже подумал о братании русских и немецких солдат под занавес Первой Мировой, каким он его представлял по иллюстрациям из учебника истории. Издалека головорезы напоминали тараканов на задних лапках, тем не менее, все это выглядело впечатляюще.
Просовещавшись на стоянке у моста минут пять, боевики погрузились в микроавтобусы и джипы, после чего колонна двинулась по бетонке в долину. БТР медленно пополз следом. «Козлик», напротив, остался у моста, чем основательно огорчил и даже разочаровал Армейца. Лихорадочно жуя стебелек, выдернутый из земли, Эдик принялся размышлять, какого черта забыл на опустевшей стоянке гребаный водитель дурацкого старого корыта, и почему бы ему не убраться восвояси, вслед за остальными, ведь не собрался же он пустить в этом проклятом месте корни? Или поудить рыбу. Или подрочить, что тоже было допустимо. Почему нет? Была мысль, «козлик» мог сломаться. С другой стороны, почему его не взяли на буксир другие машины, в таком случае. Правильный ответ был очевиден, но Армеец его упустил, как зазевавшийся юный натуралист бабочку из сачка. Он вообще немного расслабился, наблюдая задние габариты и стопы удаляющихся по бетонке машин. Поэтому правильный ответ сам нашел его спустя минуту, когда тяжеленная рифленая подошва, опустившись между лопаток, буквально пригвоздила его к земле. Эдик окунулся лицом в жидкую грязь. В следующую секунду что-то твердое и гладкое, до тошноты напоминающее стальную трубку автоматного ствола, толкнула его в основание черепа.
– Лежи и не рыпайся, гад! – приказали сверху.
Эдик энергично закивал, при этом жидкая глина полностью залепила нос и рот, Эдик в панике решил, что его собираются утопить в луже. В принципе это было несложно. Он попытался отстраниться и немедленно заработал болезненный тычок в затылок.
– У тебя что с ушами проблемы, морда?! Сказано, не рыпаться! Вот и лежи тихо, падло!
Пистолет-пулемет рывком слетел с плеча Армейца и исчез наверху, итак, его обезоружили.
Образ геолога рассеялся, перед ним был один из бандитов Витрякова, который либо сидел в засаде, и Эдик его зашиб, по счастливому стечению обстоятельств, либо даже бежал по тоннелю плечо к плечу с Армейцем, просто последнему больше повезло. Это было не очень важно, главное, бандит погиб, а Эдик нет. Более того, он получил возможность завладеть автоматом, что было очень кстати. Говорят, будто Мерлин Монро любила повторять, что, мол, бриллиант – лучший друг девушки. Переиначив эти ее слова по-своему, Армеец изобрел собственный афоризм: снаряженный пистолет-пулемет – лучший друг парня, угодившего в дурную компанию. Правда, потом он решил, что нечто подобное уже где-то было, на ум взбрела крылатая фраза «тяжело в деревне без нагана». Она тоже была ничего, вполне подходящей.
Раз дармовое оружие буквально приплыло в руки, глупо было не воспользоваться удачей. «Не забудьте прихватить револьвер, Ватсон, – сказал себе Армеец голосом Ливанова в роли Шерлока Холмса, и подумал, что это, кажется, было в отечественной экранизации „Пестрой ленты“. – Револьвер – превосходный аргумент в споре с джентльменом, способным завязать кочергу узлом…»
Армеец огляделся по сторонам, кусты окружали сцену сплошной живой изгородью, никаких посторонних взглядов. Это было хорошо. Нагнувшись к сраженному «геологу», Армеец взялся за ствол пулемета и потянул на себя, как рыбак невод. К сожалению, эти действия не принесли желаемого результата. Во-первых, «геолог» давил оружие всем весом, а он был не мал, во-вторых, грудь покойного пережимал добротный кожаный ремень, на котором висело оружие. В-третьих, покойник не был покойником. Это пренеприятнейшее обстоятельство всплыло, как только Эдик попробовал перекатить тело со спины на живот.
– Друг! – застонал бандит, – помоги…
Эдик, подпрыгнув от неожиданности, изо всех сил дернул пистолет-пулемет, а затем, кряхтя, повис на стволе всем весом. Это ничего не дало, более того, у Армейца возникло впечатление, будто он пробует обезоружить цельнометаллический воинский монумент советской поры. Его прошиб холодный пот.
– Что за ч-черт! – пыхтя, крикнул Эдик.
Геолог застонал, приоткрыв голубые глаза. Он довольно быстро приходил в себя, Армейцу следовало поторопиться, если он не хотел, чтобы начались проблемы.
После того, как попытка стянуть пистолет-пулемет через голову бандита в свою очередь бездарно провалилась, Эдик снова попробовал откатить «геолога», как бревно. И тут бревно перешло к активным действиям. Выбросив вперед здоровенные ручищи, «геолог» вцепился Эдику в горло.
– Сучара! – рычал «геолог», нащупывая пальцами вражеский кадык. Армеец ничего не мог ответить на это оскорбительное замечание, он только хрипел, пытаясь освободиться от захвата. Оказалось, проще порвать сцепку между вагонами голыми руками. В отчаянии Армеец несколько раз саданул бандита коленом, метя в ухо и угодив в скулу. Геолог хрюкнул, но его пальцы-тиски остались, где были, на горле Эдика. Армеец, задыхаясь, упал на бок. Стало очевидным, что выиграть борьбу в партере шансов у него не больше, чем у мухи против мухобойки. Геолог понимал это прекрасно. Эдик решил, что он был неплохим борцом до того, как стал неизвестно каким бандитом. Минуту Армеец извивался на земле, затем «геолог» взгромоздился сверху, схватка превратилась в убийство. Изо рта бородача разило чесноком и гнилыми зубами, но Эдик радовался и этому отравленному воздуху, понимая, что его подача вот-вот прекратится, он делает свои самые последние глотки. Мелькнула мысль о Протасове, который бы не помешал, очутившись рядом, Валерий сбросил бы этого гребаного лже-геолога, недобитого борца-вольника как пушинку, вместе с его окладистой бородой, выцветшей штормовкой и лапами, наделенными железной хваткой. Свет в глазах начал меркнуть, Армеец погружался в темноту. Левая рука еще продолжала вести неравную борьбу на горле, вчистую проигрывая волосатым пальцам «геолога», правая соскользнула ниже, как дохлая рыба. И неожиданно нащупала плечевой упор пистолета-пулемета, о котором Эдик впопыхах забыл. Во время борьбы оружие соскользнуло со спины бородатого «геолога», и теперь болталось подмышкой. Пальцы сами рванули вперед, к спусковому крючку, который просто обязан был быть где-то рядом, только чуть ниже. Геолог, увлеченный шеей Армейца, разгадал этот маневр с опозданием в пару секунд. Продолжая душить Эдика правой, он левой рукой перехватил пулемет за магазин, рванул в противоположную сторону. Эдик затрясся, почувствовав, как оружие уплывает из рук. В этот момент его указательный палец коснулся вожделенной собачки спускового механизма, и, естественно, сразу нажал ее. Если бы «геолог» сидел в засаде снаружи, его оружие наверняка стояло было на предохраните. Но, поскольку, скорее всего, он проник в подземелье с Витряковым, а затем слинял, как только запахло жареным, оно было готово к стрельбе. Эдику снова повезло. Пистолет-пулемет затрясся от одного прикосновения, с полдесятка пуль, покинув магазин, поразили «геолога» в бедро.
– Уф! – выкрикнул «геолог», и, оставив в покое шею Армейца, попробовал приподняться. На его лице было написано удивление, с оттенком досады. На перекошенном лице Эдика, напротив, читался приговор. Сунув дуло в живот раненому, Армеец снова выстрелил. Пистолет-пулемет изрыгнул пламя, и оно оплавило шерсть свитера. «Геолога» подбросило, и он повалился на спину, дергаясь, как попавший под ток человек, затем изогнулся дугой, будто собирался встать на борцовский мостик и немного подкачать мышцы шеи. Армеец не удержался и дал третью очередь. Глазные яблоки умирающего закатились, мышцы расслабились, он испустил дух.
Поднявшись на ноги при помощи пистолета-пулемета, который теперь заменил ему костыль, Эдик, дрожащей ладонью утер со лба испарину, пошатываясь, шагнул к поверженному противнику и от души пнул ногой. Тело медленно поползло под откос, но, проделав метра полтора, остановилось.
– Ч-черт с тобой, – сказал Армеец, и, задрав голову, посмотрел наверх, туда, откуда он прилетел, и где раньше был выход из пещеры, которая теперь стала могилой Протасова. К сожалению, тучи опустились совсем низко, Эдик не смог ничего разглядеть. Да и не успел, потому что снизу донесся какой-то звук, в котором он не сразу угадал шелест осыпающихся под подошвами ботинок камешков.
«Подошв гораздо больше двух», –подумал Эдик в следующий момент, приседая. Яна, наверное, стала ближе, после того, как он избавился от геолога. Но, все равно была очень далеко.
* * *
Не на шутку разбушевавшаяся стихия сократила видимость, заслонив горизонт грязно-серыми ширмами, сотканными из проливного дождя. С окрестностями обстояло не лучше. На протяжении первой половины дня солнце припекало, раскалив поверхность земли, как противень. Как только начался ливень, отроги затянуло плотной водяной взвесью, не туманом, не паром, а чем-то средним между ними. На счастье Эдика, непогода не делала разницы между своими и чужими, и бандиты, что спешили к нему, привлеченные выстрелами, причем вряд ли, чтобы вручить Ворошиловский значок за меткость, тоже почти ничего не видели.Эдик затаился, навострив уши. Сначала он улавливал только шум осыпающихся камней и шелест раздвигаемых кустов, еле различимые за шипением дождя и журчанием множества разнокалиберных ручейков, затем пришельцы появились в поле зрения.
В неверном, переменчивом мареве, укутавшем долину призрачным одеялом, над кромкой самых дальних кустов, буквально на границе видимости, он насчитал сначала три, а потом четыре головы. Эдик окаменел, словно почуявший присутствие гюрзы тушканчик. Тела незнакомцев скрывались кустами и туманом, отчего создавалось впечатление, будто головы плывут сами по себе. Зрелище было жутким, оно сгодилось бы для фильма ужасов. По телу побежали мурашки. Эдик вспомнил «Doom», ставший хитом среди компьютерных стрелялок, от которого тащились Протасов с Волыной, и который не переносил Атасов, поскольку, после того, как Валерий принес откуда-то дискеты с заархивированной игрой, вообще не мог пробиться к компьютеру. В «Doom», насколько помнил Армеец, тоже летали головы, Протасов расстреливал их из двустволки ночи напролет, благо, Бандура сообщил ему соответствующие компьютерные коды, благодаря которым боезапас вообще никогда не иссякал.
«Ну вы и крысы», – ворчал Протасов, когда Эдик, не без помощи Атасова спроваживал его за дверь, наотрез отказавшись «долгануть шарманку» на время, чтобы ему с земой Вовчиком было чем заняться у себя в Пустоши, где, «блин, хоть на луну по ночам вой».
«По-любому», – горячо кивал Вовчик.
«Что, у газовой баронессы п-проблема с компьютерами?» – помнится, бортанул он его, памятуя о том, что одолжить какую либо вещь Протасову значило почти наверняка распрощаться с ней навсегда.
«Жлобы, блин, конкретные! – возмущался Протасов, стоя под дверью. – Ну, Армеец, жила, я тебе это попомню… Придет война, попросишь ты у меня хлеба…»
– Откуда стреляли? – донеслось издалека. Встряхнувшись, Эдик сбросил наваждение, оттолкнул воспоминания, как льдину от берега и, пригнувшись, принялся внимательно следить за головами, которые неумолимо росли в размерах. Скоро стали различимы и другие части тел. Незнакомцы шли веером, прочесывая поросший кустами склон.
«А ты думал, они собирают грибы?»
Все имели при себе оружие. Двое держали автоматы Калашникова. Добрые верные АКС, против которых пистолет-пулемет времен Второй Мировой войны – не самое подходящее оружие, хоть, безусловно, и лучше хлопушки.
Мигом просчитав свои шансы в перестрелке, Армеец не опустился, а скорее стек на траву, как жиле из перевернутого блюдца. Уже на земле Эдик бегло проверил оружие, магазин пистолета-пулемета был почти пуст. Несколько оставшихся в нем патронов годились разве что для того, чтобы застрелиться. Установив переводник видов огня в положение для одиночной стрельбы, Армеец, извиваясь, как рептилия, пополз под самый густой куст, какой только рос поблизости.
Вскоре он так отчетливо слышал голоса, словно болтали под ухом.
– Пошли отсюда на х… Завик.
– Огнемет тебя потом в ж… трахнет, мудак.
– Винтаря в пещере привалило, пацаны говорят.
– П… твои пацаны, понял, да?! Еще слово ляпнешь, припарок!..
Эдик затаил дыхание, ожидая, когда головорезы обнаружат труп «геолога», и начнутся крупные неприятности. Большие проблемы, как он их назвал, чтобы окончательно не запаниковать. И тут ему снова улыбнулась удача.
– Забираем правее, пацаны! – приказал невидимый Завик. Бандиты, перекликиваясь на ходу, взяли выше, разминувшись с Армейцем быть может в нескольких метрах. Эдик обмер под кустом, испытывая острое желание помочиться и еще не вполне веря, что пока обошлось. Что пока еще не все потеряно. Как только голоса смолкли, Армеец решил, что настало самое время определиться, как распорядиться ниспосланным Провидением подарком.
Он понятия не имел, правильно ли распорядился им, когда пополз в направлении, противоположном тому, в котором отправились Завик и его приятели. По-крайней мере, это было логично. Проделав около сотни метров, он очутился на косогоре, лысом, как легендарный череп Григория Котовского, пользовавшийся большой популярностью среди любителей анекдотов в советские времена. Заросли, служившие Армейцу замечательным укрытием, оборвались так внезапно, будто их выкосил какой-то комбайн. Устроившись на опушке, Эдик принялся внимательно изучать окрестности.
Прямо под его носом, метрах в двадцати, не более, проходил проселок, назвать который дорогой не повернулся бы язык и у чиновника, лидирующего в абсолютном зачете на открытом чемпионате страны по втиранию очков, который вполне бы мог провести, скажем, Автодор [47]между своими областными управлениями. Ну, или любое другое отечественное ведомство, имеющее прямой доступ к бюджету. Рытвины и валуны делали проселок непроходимым для большинства машин и в сухую погоду, после дождя же он вообще превратился в невесть что. Слева от Армейца проселок сначала задирался вверх, круто, как горнолыжный трамплин, а затем начинал штопором вкручиваться в горы. Где-то там, только много выше, за сплошной пеленой, мокрой и серой, как белье из плацкартного вагона, находился пещерный монастырь, в котором остался Протасов. Теперь оттуда устремлялись ручьи, и Армеец подумал, что, пожалуй, можно было бы срубить немало денег, устроив вместо проселка скоростной спуск на резиновых матрасах для любителей экстрима. Вроде того, что предлагают туристам турки. Эдик даже попытался вспомнить, как это сейчас называется, но модное словечко напрочь вылетело из головы.
Справа от Армейца, только гораздо ниже уровнем бушевала порожденная ливнем река, заполонившая мутной клокочущей водой довольно широкую балку. Проселок спускался к ней и перебирался на противоположный берег по узкому мосту, сложенному из бетонных плит. Тут местность идеально подходила для обустройства блокпоста, мимо которого и мышь не проскочит. На той стороне балки виднелась небольшая заасфальтированная площадка, заставленная машинами, которые казались абсолютно лишними на картине. Эдик насчитал три джипа, пару микроавтобусов и пикап. Людей видно не было, то ли они куда то отправились (например, блокировать выходы из пещерного города Кара-Кале), толи прятались от непогоды в кабинах.
За площадкой проселок превращался в бетонку, каких в Крыму великое множество, и, петляя, спускался в долину. Эдик подумал, что это и есть путь к спасению, надежно блокированный теми кретинами, что наверняка ошивались в машинах. Он поверить не мог, что покойный Витряков не выставил здесь часовых.
Армеец внимательно посмотрел на реку, бьющуюся в узком пространстве между скалами, словно коктейль в миксере, и подумал, что если бы вода была домашним молоком, ниже по течению можно было бы экскаваторами грузить в самосвалы масло. Нечего было даже думать форсировать водяную преграду вплавь. Это было бы абсолютным безумием, самоубийством в чистом виде. Побывав еще студентом на Северном Кавказе, Эдик на всю оставшуюся жизнь запомнил, чем оборачиваются такие попытки. Трагедия случилась практически у него на глазах.
* * *
Он и еще парочка ребят сидели у костра на берегу Теберды, наслаждаясь ароматом поспевающей в котелке финской курицы. О том, что несчастная птица родом из Финляндии, говорили соответствующие надписи на английском, нанесенные на невиданную полиэтиленовую упаковку. Ради того, чтобы ее добыть, ребятам пришлось выстоять не один час у центрального гастронома Пятигорска, очередь жаждущих полакомиться курятиной, как подумал Эдик, была раза в полтора длиннее той, что обычно собиралась на Красной площади у Мавзолея.Пока курица варилась, наступил вечер. В горах темнеет быстро, тут нет широких просторов, тени прячутся среди скал весь день, так что он переходит в ночь как по команде «потушить свет». Рядом глухо урчала Теберда, как собака, сидящая на цепи. В ее голосе слышалась скрытая ярость и мощь, заточенная до поры до времени между обрывистыми берегами. До противоположного, поросшего кустами дикой малины, казалось, было подать рукой, тем более что и река даже на фарватере была не глубже детского бассейна. В общем, раз, два, и ты уже там.
Но, это было обманчивое впечатление.
Отливающая красным в лучах заката вода летела со скоростью железнодорожного экспресса. Кое-где из воды торчали валуны, вспарывая перекатывающий через них поток пенными гребнями. И еще, вода была холодной. Потому что родилась из ледника.
А еще она была чистой как слеза. Да что там, гораздо чище.
Когда уроженка Финляндии была почти готова, Эдик направился к берегу, черпнуть котелок воды. Вечером не мешало побаловаться чайком, пропахшим дымом костра, тем более, что ночью в горах прохладно. По дороге ребята набрали целую канистру нарзана, хлеставшего прямо из горы, но нарзан это нарзан, у чая свои достоинства.
Эдик уже наклонился к воде, когда услышал возбужденные голоса и звук мотора. Бегом вернувшись в лагерь, он увидел полноприводный «Газик» с местными номерами и четырех черкесов, которые были очень возбуждены. Вскоре выяснилось, что местные жители разыскивают девушек, унесенных Тебердой выше по течению.
Оказывается, молодому трактористу вздумалось переехать вброд реку, полноводную после выпавших в горах дождей. Трактор тащил за собой прицеп, в котором сидело несколько девушек. На стремнине течение перевернуло и трактор, и прицеп, словно они были картонными коробками. Злосчастный тракторист уцелел, а вот девушки стали легкой добычей свирепых бурунов. Одну из них вскоре нашли на отмели, где река делала крутой поворот. Она была мертва и обезображена до неузнаваемости. Остальных только предстояло найти. В том случае, если повезет.
Перебросившись еще парой слов, мрачные черкесы уселись в «Газик» и отправились дальше, вдоль берега, осматривая любые места, где тела могли зацепиться о коряги или застрять в прибрежных камнях. Ребята остались у догорающего костра, с разинутыми ртами, Эдику расхотелось заваривать чай.
* * *
В-в общем, я в воду не по-полезу, – решил Армеец, представив себя с полным песка ртом и волосами, из которых торчат водоросли. Но и мимо парней у моста он мог надеяться проскочить только разжившись плащом-невидимкой, обладать которым мечтал, когда был подростком, чтобы таскать с прилавка сигареты, или пробраться безнаказанно в дамскую душевую. Поскольку Эдик бросил курить еще на втором курсе института, научился проникать в труднодоступные места при помощи обаяния или денег, а плащ-невидимку так и не изобрели, если, конечно, не считать Альберта Эйнштейна с приписываемым ему Филадельфийским экспериментом, [48]вариантов у него оставалось немного. Либо повернуть вспять и выбираться кружным путем через горы, что было нежелательно, памятуя о команде боевиков, с которой он разминулся по счастливой случайности, а она могла больше не выпасть. Либо торчать тут, до скончания века, дожидаясь, пока уцелевшие после взрыва бандиты не уберутся восвояси. Это тоже было рискованно, и Армеец не знал, на чем остановиться.Эдик все еще колебался, когда слева, чуть ли не из-за туч, донеслось неуверенное, с перебоями, жужжание. Работал мотор внутреннего сгорания, причем издаваемые им звуки летели с такой высоты, что Армеец машинально распластался на земле, вообразив, что приближается самолет. Какой-нибудь архаичный биплан, фанерная этажерка эпохи Нестерова и Красного Барона, [49]поднятая в воздух витряковцами, чтобы произвести разведку воздухом. Выявить, где прячется недобитый киевский гастролер по прозвищу Армеец, бывший учитель Эдик Дубинский, крепко связать и посадить на кол.
Пока Эдик вытирал пот, его ушей достигли сопровождающие многотрудные завывания мотора скрипы и стуки, свидетельствовавшие в пользу того, что вопить «Воздух!» рано, с горы спускается автомобиль, возможно, даже не один. Он не новый, и ему тяжело, как старику, которого заставили вскарабкаться на шведскую стенку.
Шум постепенно нарастал, так как объект, кем или чем бы он ни был, приближался, рыча, бурча и постанывая на ходу. Наконец тучи, прилипшие к горе, расступились, выпустив из мокрого чрева большую темно-зеленую машину, в которой Эдик, схватившись от неожиданности за волосы, узнал старый армейский бронетранспортер. Мысли, что в дело включились военные, не возникло. БТР явно давно пребывал на пенсии, даже когда Эдик служил в армии, таких машин в строю не оставалось. Их либо пустили на лом, либо давно передали дружественным арабам, чтобы их сожгли воинственные израильтяне в ходе множественных ближневосточных конфликтов. Впрочем, судя по всему, пенсионер еще сохранял остатки былой прыти, перемалывая грязь всеми своими шестью колесами. На крыше торчал крупнокалиберный пулемет, его зачехленный ствол царапал мокрое небо. Люки машины были задраены, видимо, водитель и пассажиры предпочитали пялиться на окружающий мир через триплексы.
За бронетранспортером плелся такой же древний отечественный внедорожник «ГАЗ-66», любовно прозванный в армии «козликом». Его похожие на большие карманные фонарики фары тускло горели, скользя по квадратной корме БТРа, когда машину водило из стороны в сторону. «Слон и моська, –подумал Армеец. – Нет, Шерхан и Табаки, или, как там еще звали шакала, которому не терпелось попасть на север? Нет, черт возьми! Дон Кихот и Санчо Пансо».Впрочем, вопреки преклонному возрасту, оба ветерана довольно уверенно преодолевали весьма крутой спуск, какие, кстати, зачастую куда коварнее подъемов. Дорога изобиловала промоинами, раскисая все больше с каждым новым кубометром воды, льющейся из безразмерных туч. Водители вели машины так осторожно, словно везли нитроглицерин из замечательного романа Жоржа Арно. [50]
В двадцати метрах от Армейца водитель бронетранспортера с хрустом воткнул понижающую передачу, вероятно первую. Двигатель откликнулся протестующим стоном, но это было правильно. Уклон дороги стал таким крутым, что многотонная машина рисковала заскользить вниз, как санки. Следующий в хвосте БТРа «Газон» заблокировал колеса, едва не зацепив идущую впереди машину бампером, и Эдик, не удержавшись, горячо пожелал им обоим под пронзительные вопли сидящих внутри бандитов съехать в реку и скрыться под водой, пуская пузыри.
Когда «газик» поравнялся с Армейцем, он разглядел, что салон битком набит людьми. Проделанные в прорезиненном тенте окошки запотели так, будто их покрасили, пассажиры основательно надышали в кабине, снабженной системой вентиляции, имеющей примерно столько же общего с современными кондиционерами, сколько ныряльщик за жемчугом имеет с подводной лодкой. Следовательно, их было много. Кроме того, Эдик сумел различить силуэты голов, люди сидели и спереди, и сзади на лавках, установленных в кормовой части друг напротив друга, как в кукурузнике или «ЗИЛ-131», что неудивительно, ведь «ГАЗ-66» создавался для армии.
Раз старый «козлик» был набит до отказа, то и в бронетранспортере негде было упасть яблоку, этот вывод напрашивался сразу. Это, по мысли Эдика означало следующее: далеко не все бандиты погибли при взрыве, зато теперь они свернулись и убираются. Последнее внушало определенные надежды на спасение.
Пока Армеец приходил к этому очевидному выводу, кавалькада из двух старых, но надежных машин спустилась к реке и, преодолев грязно-бурный поток по мосту, зарулила на автостоянку, где без движения стояли иномарки.
«Все как у людей, – отметил Армеец с кривой улыбкой, – старики вкалывают, молодежь прохлаждается. Кто считает, что я не прав, пусть посмотрит на дорожных рабочих. Или заглянет в любой цех, чтобы оценить средний возраст работяг».
Вскоре, впрочем, Эдику сделалось не до экскурсов на заводы. Как он и предполагал, в дремлющих на стоянке иномарках пережидали дождь головорезы Витрякова. Теперь они выбрались наружу, навстречу прибывшим из пещерного города товарищам. Произошла бурная встреча, как будто бандиты не виделись несколько лет, и очень соскучились. Армеец даже подумал о братании русских и немецких солдат под занавес Первой Мировой, каким он его представлял по иллюстрациям из учебника истории. Издалека головорезы напоминали тараканов на задних лапках, тем не менее, все это выглядело впечатляюще.
Просовещавшись на стоянке у моста минут пять, боевики погрузились в микроавтобусы и джипы, после чего колонна двинулась по бетонке в долину. БТР медленно пополз следом. «Козлик», напротив, остался у моста, чем основательно огорчил и даже разочаровал Армейца. Лихорадочно жуя стебелек, выдернутый из земли, Эдик принялся размышлять, какого черта забыл на опустевшей стоянке гребаный водитель дурацкого старого корыта, и почему бы ему не убраться восвояси, вслед за остальными, ведь не собрался же он пустить в этом проклятом месте корни? Или поудить рыбу. Или подрочить, что тоже было допустимо. Почему нет? Была мысль, «козлик» мог сломаться. С другой стороны, почему его не взяли на буксир другие машины, в таком случае. Правильный ответ был очевиден, но Армеец его упустил, как зазевавшийся юный натуралист бабочку из сачка. Он вообще немного расслабился, наблюдая задние габариты и стопы удаляющихся по бетонке машин. Поэтому правильный ответ сам нашел его спустя минуту, когда тяжеленная рифленая подошва, опустившись между лопаток, буквально пригвоздила его к земле. Эдик окунулся лицом в жидкую грязь. В следующую секунду что-то твердое и гладкое, до тошноты напоминающее стальную трубку автоматного ствола, толкнула его в основание черепа.
– Лежи и не рыпайся, гад! – приказали сверху.
Эдик энергично закивал, при этом жидкая глина полностью залепила нос и рот, Эдик в панике решил, что его собираются утопить в луже. В принципе это было несложно. Он попытался отстраниться и немедленно заработал болезненный тычок в затылок.
– У тебя что с ушами проблемы, морда?! Сказано, не рыпаться! Вот и лежи тихо, падло!
Пистолет-пулемет рывком слетел с плеча Армейца и исчез наверху, итак, его обезоружили.