Страница:
– Ах ты, сука! – крикнул Волына, и оттолкнул Юлю. Девушка покатилась по грязи, как кукла. Вовчик вскинул руку, целясь в Витрякова. Его шансы равнялись нулю, головорезы Огнемета держали его на мушке. Пять или шесть человек нажали курки до того, как это сумел сделать Вовка. Но, ему было не суждено стать дуршлагом в этот момент. Земля дрогнула у него под ногами за долю секунды до того, как пули боевиков поразили цель. Небо за спиной из темно-фиолетового стало оранжевым, полыхнув так, что погасли звезды. Особняк Бонифацкого не вспыхнул, он взорвался, будто пороховой склад. Крышу подбросило вверх, затем она начала проваливаться туда, где уже не было стен. Огненный шар величиной со стратостат вырвался из пламени и отправился в небо, заставив тучи посторониться. Во двор посыпались обломки камней, словно он находился в осажденной средневековой крепости, обстреливаемой из баллист. Волыну и Бонифацкого, очутившихся ближе всех к эпицентру, опрокинуло взрывной волной. Предназначавшиеся им пули прожужжали над головами, не причинив вреда, а затем и сами стрелки, выпустив из рук оружие, попадали, закрывая руками головы. Один лишь Огнемет остался стоять, потрясенно наблюдая, как их с Бонифацким особняк рассыпается, будто карточный домик.
– Мила, б-дь на х…! – заорал Витряков, сообразив, что его снова обвели вокруг пальца как щенка. Гребаной суки не было в бронетранспортере, где-то внутри он чувствовал это и раньше, да, знал, что все это время проклятая шалава торчала в особняке, брошенном его людьми на произвол судьбы. Она не просто продырявила бочки с бензином. Судя по тому, как рвануло, сучка нашла его динамит.
– Все из-за этой проклятой суки! – крикнул Огнемет, но его голос потонул в оглушительном реве пожара.
Посоветовав освобожденному ей заике с физиономией школьного учителя воспользоваться в качестве средства для побега стоявшим во дворе бронетранспортером, Мила осторожно поднялась из подвала на первый этаж, проскользнула по коридору бесшумно, как тень, свернула к черному ходу и через пять минут уже была в мастерской. Сверху доносились мелодии ala шансон и пьяные вопли боевиков, здесь же было относительно тихо и темно. Запах бензина присутствовал по-прежнему, возможно даже, им пахло еще сильнее, чем вчера. Ступая аккуратно, чтобы не сломать ногу, споткнувшись о какой-нибудь сварочный аппарат, домкрат, или что-то еще, в том же роде, Мила направилась в ту часть гаража, где находилось несколько велосипедов, попавшихся ей на глаза накануне. Еще тогда она сразу подумала, что это самый подходящий вид транспорта из всех, если ей посчастливится бежать. Если представится такая возможность. Возможность представилась, ей следовало воспользоваться. Сказав заике, что будет дожидаться его у бронетранспортера, господа Кларчук, естественно, не собиралась выполнять это свое обещание, как и множество других, которые она давала раньше. Она намеревалась воспользоваться велосипедом, укатив беззвучно в то время, как все бешеные собаки из Ястребиного, а тут их было великое множество, человек тридцать, может, даже полсотни, ринутся в погоню за заикой и его дружком.
Взяв с полки карманный фонарик, Мила тщательно осмотрела велосипеды, проверила цепи и накачку шин. Оба оказались на ходу. Выбрав себе тот, что был поменьше, она закрепила к багажнику большой охотничий нож и кусок веревки, на всякой случай, накинула темно-синий дождевик и повела машину к выходу, морща нос, потому что бензином воняло невыносимо.
Уже буквально в дверях ей в голову пришла небесспорная мысль, она остановилась, заколебавшись. Осветила фонарем дальнюю часть мастерской. Луч искусственного света выхватил из мрака длинный ряд металлических бочек у стены, литров по двести каждая. Можно было не сомневаться, в них бензин, припасенный Вацлавом Збигневовичем на черный день, не лишняя предосторожность по тем временам, когда топливные кризисы случались, чуть ли не каждый месяц.
Твой черный день, кажется, настал, ублюдок, –сказала себе Мила, хоть часть сознания увещевала ее настойчиво: Убирайся отсюда, слышишь, убирайся!
Тем не менее, Мила Сергеевна решила задержаться, минут на десять, и провела в подвале полчаса, выкручивая пробки из сливных отверстий и пробивая бочки шилом, которое нашла на верстаке. Постепенно у нее разболелась голова, к горлу подступила тошнота. Мила надышалась парами бензина, который теперь плескался по бетонному полу гаража и мастерской, вонючее озеро глубиной примерно по щиколотку, рискующее от малейшей искры превратиться в море огня. Она как раз заканчивала работу, когда во дворе заревел мотор, а затем началась свистопляска. Светопреставление. Заика и его приятель последовали ее совету, захватив бронетранспортер. Им, естественно, не удалось ускользнуть незамеченными.
«Черт!», –сказала себе госпожа Кларчук, потому что, хоть все внимание головорезов Витрякова было приковано к неповоротливой бронированной машине, устроившей во дворе стальную корриду, она теперь тоже не могла выбраться наружу. Калитка, устроенная в широких стальных воротах мастерской, выходила во двор, а там теперь было полно людей. Мила решила обождать, при этом, правда, она рисковала задохнуться. Между тем коррида во дворе переросла в настоящее сражение, заика принялся утюжить двор из зенитных пулеметов, установленных на крыше машины, и, кажется, перестрелял целую кучу боевиков. В мастерскую проникали крики раненых, Мила вслушивалась в эти жуткие звуки, как будто они были прекрасной музыкой. Она демонически засмеялась, блуждая по подвалу в кромешной тьме, творящееся наверху было возмездием, кричавшие от боли люди его целиком заслужили. Затем раздалось несколько сильных взрывов, вероятно, по бронетранспортеру выстрелили из базуки, и он замер, столкнувшись с кирпичной будкой. Это случилось далеко, почти за пределами двора, у нее появился хороший шанс улизнуть, вместе со своим велосипедом. Мила сказала себе: «Пора» и выглянула из калитки, шатаясь, как пьяная. Пары бензина сделали свое дело, она схлопотала токсическое отравление. Но, путь наружу оказался отрезан. Уцелевшие в перестрелке боевики бежали к мастерской, вопя во все горло, что им до зарезу нужен бензин, чтобы кого-то там спалить. Мила могла легко догадаться, кого, – незадачливого заику и его дружка. Бросив велосипед, она отступила в глубь гаража, а затем еще дальше, на лестницу, подумав, что если кто-то из головорезов забежит внутрь с сигаретой, они все взлетят на воздух.
К счастью, этого не случилось. Как только боевики обнаружили, что бочки пусты, а весь бензин на полу, они принялись орать, угрожая тому, кто это сделал, страшными карами, одна хуже другой. Правда, судя по всему, кретины понятия не имели, кто этот анонимный вредитель. Они наверняка схватили бы Милу, если бы додумались, как следует обыскать помещение. Вместо этого бандиты поспешили наружу, даже не решившись зажечь свет, что было очень мудро с их стороны. Боевики побежали обратно, к БТРу. Один из них крикнул другому, что надо бы сгонять за динамитом, который хранится в зале с чучелами, второй ответил на ходу, что Огнемет хочет сжечь гребаных мудаков живьем, а не взорвать, следовательно, никакого динамита.
Вместо того, чтобы, наконец бежать, Мила Сергеевна, глупо ухмыляясь, отправилась в зал с чучелами, о котором только что трепались головорезы Витрякова. Никакого четкого плана у нее не было, более того, она вообще смутно осознавала, что делает. Просто ею завладело навязчивое желание добавить динамит к бензину. Ни о чем другом она просто не думала.
Она обнаружила динамит в большой подсобке, в дальнем конце зала с чучелами умерщвленных Витряковым зверей. Взрывчатка была аккуратно уложена в ящики, их было семь или восемь. Они оказались неподъемными, тем не менее, Мила Сергеевна принялась таскать их, со второго этажа в мастерскую, делая короткие остановки, чтобы передохнуть, и оставляя по пути динамитные шашки.
Покончив с первыми двумя ящиками, Мила Сергеевна окончательно выбилась из сил и даже не представляла, откуда возьмет еще хоть немного, чтобы удержаться верхом на велосипеде. Руки и ноги совершенно не слушались ее, зато пришло знакомое чувство сделанной на совесть работы. Она протоптала тропинку со второго этажа в мастерские, ноги промокли, тропинка была бензиновой. Мила решила, что, пожалуй, хватит. Правда, у нее не было опыта подрывника, но что-то подсказывало ей: разбросанных повсюду динамитных шашек более чем достаточно, чтобы превратить осиное гнездо, замаскированное под уютное гнездышко в руины. Оставалось решить одну проблему. Ей нужно было поджечь бензин, и при этом самой не сгореть, как спичке. В приключенческих фильмах, которые она смотрела в юности, эта задача обыкновенно решалась при помощи бикфордового шнура, но она не представляла, где взять такой шнур, или нечто подобное. Потом до нее дошло, что под рукой нет даже спичек. Она могла вылить часть бензина, оставшегося в десятилитровой канистре, сделать дорожку, чтобы поджечь снаружи. Правда, на улице лил дождь, не было уверенности, что бензин воспламенится, если дорожка будет слишком длинной. И, что она сама не привратится в вопящий факел, если окажется слишком близко от особняка. Она вернулась в зал с чучелами, стараясь держаться подальше от окон, через которые ее могли увидеть боевики, копошившиеся у бронемашины. Волына как раз вытолкал Бонифацкого и Юлию на крыльцо, Мила Сергеевна этого не увидела. В особняке, который она задалась целью уничтожить, осталось только двое живых людей, сама Мила и горничная Тамара, которую Вовка решил пожалеть, из-за ее детей.
Действуя с лихорадочной поспешностью, Мила Сергеевна вывернула ящики письменного стола, обыскала секретер, но ни зажигалки, ни хотя бы спичек нигде не обнаружила. Она уже собиралась уйти ни с чем, когда взгляд упал на стену. Там висело множество ружей. Мила сняла первое попавшееся, двустволку. Прошла к сейфу, который Витряков не удосужился захлопнуть после того, как вытащил оттуда гранатомет. Пошарила на полках, выудила картонную коробку с охотничьими патронами, высыпала тут же на пол, взяла только два, чтобы зарядить ружье. Справилась с этой задачей, хоть побаивалась, что не сумеет. И снова поспешила в мастерскую. Хоть и не была уверена на сто процентов, что бензин воспламенится, когда она выстрелит в лужу из ружья.
Эта мысль донимала Милу, когда она бегом спускалась на первый этаж. Вонь в мастерской стояла умопомрачительная, Мила снова засомневалась в успехе, потому что стрелять требовалось снаружи, звук выстрела наверняка отвлек бы головорезов от увлекательного занятия – заготовки дровишек для пионерского костра под бронетранспортером. Они заметили бы Милу, дальнейшее было легко предугадать. И тут ей в голову пришла замечательная мысль, появившаяся неизвестно откуда. Отложив ружье, Мила бросилась к своему велосипеду, стоявшему возле выхода, нащупала багажник, вынула карманный фонарь, который уже успела закрепить. Вооружившись фонарем, женщина двинулась по мастерской, осматривая верстаки и стены. Вскоре она обнаружила, что искала – электрическую переносную лампу, без которой не обходится ни один гараж. Эта штука, по ее мнению, вполне подходила, чтобы сыграть роль импровизированного дистанционного взрывателя. Прихватив моток липкой ленты, Мила укрепила лампу на одном из верстаков так, чтобы она висела сантиметрах в пятнадцати от пола. Нашла кусок ветоши, тщательно смочила в бензине, а затем обернула саму лампочку, словно та была сендвичем, а Мила Сергеевна – хорошей мамой, собирающей ребенка в школу. Покончив со всем этим, Мила вернулась к калитке и снова выглянула наружу. Боевики по-прежнему столпились у подбитого БТРа и о чем-то разговаривали. Кажется, Мила узнала среди них Витрякова и Бонифацкого. Какая жалость, что вы не подохли, ублюдки, подумала госпожа Кларчук. Некоторые бандиты стояли лицом к мастерским, Мила решила, что выходить из особняка через калитку слишком опасно. Это значило, что от первоначального плана с велосипедом придется отказаться.
Она еще раз взглянула на велосипед, на этот раз с сожалением. Его широкие шины и многоскоростная коробка передач могли здорово приходиться на пути, который ей предстоял. Но, она променяла быстроту на возмездие и до сих пор полагала, что это – стоящий бартер.
Мила вернулась к лампе, аккуратно, двумя пальцами взяла штепсель и, задержав дыхание, вставила в розетку, с содроганием ожидая, как проскользнувшая между контактами искра превратит мастерские в печь, а ее в живой факел. Лампа тускло загорелась, под своей тряпкой, через мгновение над ней взвилось крохотное облачко пара. Он был бензиновым, с соответствующим запахом. Настало самое время убираться. Не думая больше о велосипеде, Мила поспешила к лестнице, чтобы проникнуть на первый этаж и покинуть особняк, выбравшись через одно из окон в той части здания, которая выходила на горы.
Мила не взбежала, взлетела по лестнице на первый этаж, лестница была куцей, не больше полдесятка ступеней. Мысленно женщина уже покинула особняк, это неудивительнео, ведь мысли гораздо быстрее ног. Выбравшись через окно, в точности, как было запланировано, она понеслась по лугу, все больше удаляясь от замаскированного под респектабельную виллу осиного гнезда в горах, и его обитателей, которых иногда по ошибке можно принять за людей. Чтобы потом здорово пожалеть об этом. Неужели они все такие, респектабельные обитатели респектабельных вилл, скрывающие под слоем гламура, толстым, будто пудра на физиономии старой потаскухи, уродливые бездонные пропасти там, где вообще-то должны быть души? Весь опыт, имевшийся в распоряжении Милы, говорил: да, они такие все, по-крайней мере, по эту сторону границы. Впрочем, думать об этом ей было некогда.
Окна первого этажа были защищены добротными стальными решетками, которые не откроешь без автогена. Она понеслась по длинному коридору, как по перрону за отбывающим поездом, заглядывая в окна, словно провожала кого-то, кто был ей дорог, но никак не могла разглядеть его лица за темными окнами, их было слишком много, и они бежали все быстрее, мимо нее. Она набрала такую скорость, что проскочила мимо единствененого незарешеченного окна по иннерции. Затормозила будто школьник, пытающийся прокатиться по натертому мастикой и отполированному тысячами подошв паркету, метнулась обратно, вцепилась в шпингалет. Он подался так легко, словно ждал ее, как собака хозяйку у гастронома. Мила потянула на себя створку окна, в лицо пахнуло запахом степи, умытой дождем, ветер растрепал ей волосы, снова пришло ощущение, что она уже там, внизу, сбегает по склону, навстречу розовеющему на востоке небу. Мила забросила правую ногу на подоконник, когда ее ударили в спину. В волосы вцепилась чья-то рука, панорама гор и далекой степи опрокинулась, ее сменил потолок, обклееный лепными панелями из гипса. Мила Сергеевна очутилась на ламинированном полу коридора, барахтаясь под чьм-то массивным телом. При падении она больно ударилась затылком, но не смогла даже вскрикнуть, чьи-то пальцы сдавили горло. Мила почему-то решила, что пальцы женские, хоть хватка была скорее мужской.
– Я тебе, сука, подожгу дом! – зарычала их обладательница. Мила не ошиблась, это действительна была женщина. Госпожа Кларчук подумала о горничной, потому что не представляла, кому бы это быть еще.
– Я тебе подожгу, дрянь, шлюха паршивая! – выкрикивала горничная, в то время как неумолимые пальцы все крепче сжимали кадык. – Я тебе подожгу!
– Пусти! – захрипела Мила Сергеевна, корчась. – Пусти, тупая сука! Тебе какое дело?!
Мила поняла, что скоро умрет. Тома была и тяжелее, и гораздо сильнее. Кроме того, в любой момент могло рвануть. Мила не имела представления о том, сколько времени понадобится стоваттной электролампе, чтобы воспламенилась пропитанная бензином ветошь, зато не сомневалась – как только это случится, огонь мигом проглотит особняк, и если не подавится динамитом, то потом еще и дожует то, что останется после взрыва. В любом случае, Миле предстояло погибнуть по милости собаки, защищающей то ли будку, то ли цепь. Хозяйскую палку, не раз пересчитывавшую ребра, и, наверное, только в последнюю очередь – миску, чаще пустую, чем с горстью отрубей.
– Пусти, старая тупая давалка! – закричала Мила, выгибаясь дугой и запуская ухоженные длинные ногти в глаза горничной. – Пусти, идиотка проклятая, мы же сейчас обе сгорим!
Взвыв от боли, горничная изо всех сил ударила Милу головой об пол. Госпожа Кларчук прекратила сопротивление.
– ПУСТИ!!! – в третий раз хотела крикнуть Мила, но в легких не осталось кислорода. В глазах потемнело, руки безвольно упали по швам, как выражаются военные. Вес горничной, взгромоздившейся сверху, перестал давить на живот и грудь, Мила обнаружила, что снова бежит по лугу. «Значит, я вырвалась»,сказала себе она. Очевидно, это действительно было так. Она летела по лугу, мокрому после дождя, легко отталкиваясь ногами от земли, которая должна была, но не казалась раскисшей. Мила не опасалась растянуться на ней или, хуже того, подвернуть ногу. Ведь такого не случается во сне. Потом где-то очень далеко, как показалось ей, что-то полыхнуло, вероятно зарница. Она продолжала бежать, пока бег превратился в полет, она воспарила вверх, к звездам, тускнеющим, по мере наступления рассвета. Ночь отступила на запад. Пришел новый день, первый на Земле после нее.
– Мила, б-дь на х…! – выплевывал Витряков, как заведенный механизм, – сука! Сука проклятая! – Неожиданно его взгляд приобрел осмысленное выражение, Леня вскинул пистолет.
– Это ты, пидор горбатый, притащил сюда эту заразу! – зарычал Огнемет, и Волына заворожено наблюдавший за его действиями, решил, что речь о нем и обмочившейся фотомодели, которую он так неудачно для себя и нее взял в заложницы. – Все говно из-за тебя, урод. Сдохни, паскуда!
Волына решил, что сейчас умрет.
– Леня! Не надо! – крикнули ему в левое ухо. Обернувшись, Вовка увидел Бонифацкого, который стоял на коленях, как приговоренный у плахи.
– Бывай, ублюдок! – крикнул Огнемет, нажимая курок. Боник тоже закричал. Прогремел выстрел. Вацлав Збигневович, схватившись за грудь, повалился на грунт ничком, словно фронтовик при виде осветительной ракеты. Волына подумал, что теперь наступит его очередь, Огнемет загонит ему пулю в лоб, прямо между глаз, однако, ему снова повезло. Витряков продолжал заворожено смотреть на застреленного партнера. Неожиданно для Вовчика и Витрякова Боник поразительно ловко вскочил на четвереньки и, разбрызгивая грязь и виляя из стороны в сторону, рванул к пылающему особняку. Бежать ему было некуда, но он все равно бежал.
– Ах ты ублюдок, б-дь на х…! – заревел Витряков, посылая вдогонку удаляющемуся партнеру пулю за пулей, как в тире по движущейся мишени. Насколько понял Вовчик, зачарованно наблюдая за экзекуцией, первые несколько пуль благополучно разминулись с кормой Вацлава Збигневовича, ободренный, он взял правее, огибая пылающий особняк по большой дуге. Затем Огнемет все же попал и Боник, жалобно вскрикнув, растянулся в луже. Витряков медленно двинулся к нему, раз за разом нажимая спусковой крючок, и все ближе подступая к тому месту, где, приподнявшись на локте, лежал Вовчик.
– Гребаный ублюдок! – выкрикивал Огнемет на ходу. Волына не знал, что творится с Бонифацким, все его внимание сконцентрировалось на Витрякове. Когда затвор его пистолета отскочил назад и замер, а Леня полез в карман за новой обоймой, Волына вспомнил о своем пистолете, опустил голову и увидел его, валяющимся в грязи, прямо под носом. Он протянул руку и схватил оружие. Витряков, наконец, заметил его краем глаза, выщелкнул пустую обойму, вогнал на ее место новую, передернул затвор. Вне зависимости от того, находился ли Леня под впечатлением от безжалостного расстрела многолетнего партнера, его руки орудовали с точностью и неумолимостью, отличающей механизмы. Волына затратил столько же времени, чтобы просто вскинуть ствол своего пистолета. Они одновременно спустили собачки, два выстрела слились в один. Грудь Вовчика обожгло стужей, словно туда вонзилась зазубренная сосулька. Он подумал, что сейчас снова упадет, мордой в противную жижу, хотел подставить руку, но в ней оказался пистолет. Ствол ткнулся в мокрую землю, кисть подогнулась.
– Блин! – прошептал Вовка, и повалился ничком. Огнемет остался стоять, как вкопанный. В его глазах застыло изумление. С нижней губы капала кровь. Затем пальцы правой руки разжались, оружие шлепнулось в грязь, под ноги.
– Вот б-дь! – сказал Витряков недоверчиво, сделал несколько неуверенный шагов, забирая вправо, а затем рухнул, вытянувшись во весь рост.
– Не-не о-открывается! – крикнул Армеец. – На-наверное, обломками придавило!
Теперь в запасе оставалась только дверь, у которой сгрудились боевики. Стоило только попробовать высунуть наружу нос, и они были бы немедленно расстреляны. Собственно, и с люком на крыше была примерно та же картина, если бы он, конечно, открылся, просто, задыхаясь и изнемогая от жара, приятели об этом уже не думали. Их охватило стремление выбраться из кабины – любой ценой.
Впрочем, в этот момент боевики стояли спиной к пылающему броневику, в отличие от Армейца и Андрея они видели, чем закончилась перестрелка. Получив пулю от Витрякова, Волына упал, и больше не подавал признаков жизни. Витряков, сраженный Вовкой, тоже не шевелился. Как и Бонифацкий, распластавшийся в десяти метрах от них. Последний валялся на боку, поджав под себя ноги, как ребенок. Юлия, которой, наверное, крупно повезло, когда Вовка толкнул ее так, что она покатилась, уже была на ногах и бродила по двору, среди трупов и обломков, как приведение. Она, вероятно, тронулась рассудком, никто не обращал на это внимания. Уцелевшие головорезы сгрудились тесной кучкой, потерянные, как алкаши, перед носом которых бульдозер снес местный, облюбованный ими ганделык, куда они протоптали дорогу, как правоверные коммунисты в Мавзолей Владимира Ильича. Дорогу к новым, демократическим ценностям, проявившимся, главным образом в том, что заведения подобного сорта перешли на круглосуточную форму обслуживания населения, совсем как дежурные аптеки, пожарные станции и скорая помощь. Огнемет столько раз выходил сухим из воды, столько раз у него в запасе откуда-то оказывались новые жизни, извлекаемые, будто фокусником из волшебного ящика, что они не могли представить себе, чтобы какой-то залетный черт сразил его одной единственной пулей, словно сказочного Кощея Бессмертного, или древнегреческого Ахиллеса. Это просто не укладывалось в голове.
– Ни х… себе, Мурик! Ну и дела! Б-дь, поверить не могу! – сказал бандит с бакенбардами приятелю. Тот потрясенно кивнул. Это были их последние осмысленные слова. Откуда-то коротко и яростно зашипело, никто из них не успел даже испугаться, как следует. Полыхнуло маленькое рукотворное солнце, превратив столпившихся у бронетранспортера людей в бегущие и катающиеся по земле факелы. Бронетранспортер качнуло, как лодку на волне, Армеец упал на пол. Прежде чем он сумел подняться, заходясь в кашле, кто-то забарабанил по двери снаружи.
– Мила, б-дь на х…! – заорал Витряков, сообразив, что его снова обвели вокруг пальца как щенка. Гребаной суки не было в бронетранспортере, где-то внутри он чувствовал это и раньше, да, знал, что все это время проклятая шалава торчала в особняке, брошенном его людьми на произвол судьбы. Она не просто продырявила бочки с бензином. Судя по тому, как рвануло, сучка нашла его динамит.
– Все из-за этой проклятой суки! – крикнул Огнемет, но его голос потонул в оглушительном реве пожара.
* * *
Освободив Армейца и отдав ему ключи от камеры, где держали Андрея, Мила поспешила в мастерскую. Когда накануне вечером ее привезли в Ястребиное, человек, которого кажется, звали Жориком (Мила еще подумала, что он здорово отличается от прочих подручных Огнемета), провел ее в дом через черный ход. Они прошли гараж, где стояли несколько легковых машин и пара отличных горных велосипедов, миновали мастерскую, стены которой были увешаны всевозможными инструментами, и где сильно пахло бензином, а затем, через боковую дверь вышли на узкую лестницу и поднялись на второй этаж.Посоветовав освобожденному ей заике с физиономией школьного учителя воспользоваться в качестве средства для побега стоявшим во дворе бронетранспортером, Мила осторожно поднялась из подвала на первый этаж, проскользнула по коридору бесшумно, как тень, свернула к черному ходу и через пять минут уже была в мастерской. Сверху доносились мелодии ala шансон и пьяные вопли боевиков, здесь же было относительно тихо и темно. Запах бензина присутствовал по-прежнему, возможно даже, им пахло еще сильнее, чем вчера. Ступая аккуратно, чтобы не сломать ногу, споткнувшись о какой-нибудь сварочный аппарат, домкрат, или что-то еще, в том же роде, Мила направилась в ту часть гаража, где находилось несколько велосипедов, попавшихся ей на глаза накануне. Еще тогда она сразу подумала, что это самый подходящий вид транспорта из всех, если ей посчастливится бежать. Если представится такая возможность. Возможность представилась, ей следовало воспользоваться. Сказав заике, что будет дожидаться его у бронетранспортера, господа Кларчук, естественно, не собиралась выполнять это свое обещание, как и множество других, которые она давала раньше. Она намеревалась воспользоваться велосипедом, укатив беззвучно в то время, как все бешеные собаки из Ястребиного, а тут их было великое множество, человек тридцать, может, даже полсотни, ринутся в погоню за заикой и его дружком.
Взяв с полки карманный фонарик, Мила тщательно осмотрела велосипеды, проверила цепи и накачку шин. Оба оказались на ходу. Выбрав себе тот, что был поменьше, она закрепила к багажнику большой охотничий нож и кусок веревки, на всякой случай, накинула темно-синий дождевик и повела машину к выходу, морща нос, потому что бензином воняло невыносимо.
Уже буквально в дверях ей в голову пришла небесспорная мысль, она остановилась, заколебавшись. Осветила фонарем дальнюю часть мастерской. Луч искусственного света выхватил из мрака длинный ряд металлических бочек у стены, литров по двести каждая. Можно было не сомневаться, в них бензин, припасенный Вацлавом Збигневовичем на черный день, не лишняя предосторожность по тем временам, когда топливные кризисы случались, чуть ли не каждый месяц.
Твой черный день, кажется, настал, ублюдок, –сказала себе Мила, хоть часть сознания увещевала ее настойчиво: Убирайся отсюда, слышишь, убирайся!
Тем не менее, Мила Сергеевна решила задержаться, минут на десять, и провела в подвале полчаса, выкручивая пробки из сливных отверстий и пробивая бочки шилом, которое нашла на верстаке. Постепенно у нее разболелась голова, к горлу подступила тошнота. Мила надышалась парами бензина, который теперь плескался по бетонному полу гаража и мастерской, вонючее озеро глубиной примерно по щиколотку, рискующее от малейшей искры превратиться в море огня. Она как раз заканчивала работу, когда во дворе заревел мотор, а затем началась свистопляска. Светопреставление. Заика и его приятель последовали ее совету, захватив бронетранспортер. Им, естественно, не удалось ускользнуть незамеченными.
«Черт!», –сказала себе госпожа Кларчук, потому что, хоть все внимание головорезов Витрякова было приковано к неповоротливой бронированной машине, устроившей во дворе стальную корриду, она теперь тоже не могла выбраться наружу. Калитка, устроенная в широких стальных воротах мастерской, выходила во двор, а там теперь было полно людей. Мила решила обождать, при этом, правда, она рисковала задохнуться. Между тем коррида во дворе переросла в настоящее сражение, заика принялся утюжить двор из зенитных пулеметов, установленных на крыше машины, и, кажется, перестрелял целую кучу боевиков. В мастерскую проникали крики раненых, Мила вслушивалась в эти жуткие звуки, как будто они были прекрасной музыкой. Она демонически засмеялась, блуждая по подвалу в кромешной тьме, творящееся наверху было возмездием, кричавшие от боли люди его целиком заслужили. Затем раздалось несколько сильных взрывов, вероятно, по бронетранспортеру выстрелили из базуки, и он замер, столкнувшись с кирпичной будкой. Это случилось далеко, почти за пределами двора, у нее появился хороший шанс улизнуть, вместе со своим велосипедом. Мила сказала себе: «Пора» и выглянула из калитки, шатаясь, как пьяная. Пары бензина сделали свое дело, она схлопотала токсическое отравление. Но, путь наружу оказался отрезан. Уцелевшие в перестрелке боевики бежали к мастерской, вопя во все горло, что им до зарезу нужен бензин, чтобы кого-то там спалить. Мила могла легко догадаться, кого, – незадачливого заику и его дружка. Бросив велосипед, она отступила в глубь гаража, а затем еще дальше, на лестницу, подумав, что если кто-то из головорезов забежит внутрь с сигаретой, они все взлетят на воздух.
К счастью, этого не случилось. Как только боевики обнаружили, что бочки пусты, а весь бензин на полу, они принялись орать, угрожая тому, кто это сделал, страшными карами, одна хуже другой. Правда, судя по всему, кретины понятия не имели, кто этот анонимный вредитель. Они наверняка схватили бы Милу, если бы додумались, как следует обыскать помещение. Вместо этого бандиты поспешили наружу, даже не решившись зажечь свет, что было очень мудро с их стороны. Боевики побежали обратно, к БТРу. Один из них крикнул другому, что надо бы сгонять за динамитом, который хранится в зале с чучелами, второй ответил на ходу, что Огнемет хочет сжечь гребаных мудаков живьем, а не взорвать, следовательно, никакого динамита.
Вместо того, чтобы, наконец бежать, Мила Сергеевна, глупо ухмыляясь, отправилась в зал с чучелами, о котором только что трепались головорезы Витрякова. Никакого четкого плана у нее не было, более того, она вообще смутно осознавала, что делает. Просто ею завладело навязчивое желание добавить динамит к бензину. Ни о чем другом она просто не думала.
Она обнаружила динамит в большой подсобке, в дальнем конце зала с чучелами умерщвленных Витряковым зверей. Взрывчатка была аккуратно уложена в ящики, их было семь или восемь. Они оказались неподъемными, тем не менее, Мила Сергеевна принялась таскать их, со второго этажа в мастерскую, делая короткие остановки, чтобы передохнуть, и оставляя по пути динамитные шашки.
Покончив с первыми двумя ящиками, Мила Сергеевна окончательно выбилась из сил и даже не представляла, откуда возьмет еще хоть немного, чтобы удержаться верхом на велосипеде. Руки и ноги совершенно не слушались ее, зато пришло знакомое чувство сделанной на совесть работы. Она протоптала тропинку со второго этажа в мастерские, ноги промокли, тропинка была бензиновой. Мила решила, что, пожалуй, хватит. Правда, у нее не было опыта подрывника, но что-то подсказывало ей: разбросанных повсюду динамитных шашек более чем достаточно, чтобы превратить осиное гнездо, замаскированное под уютное гнездышко в руины. Оставалось решить одну проблему. Ей нужно было поджечь бензин, и при этом самой не сгореть, как спичке. В приключенческих фильмах, которые она смотрела в юности, эта задача обыкновенно решалась при помощи бикфордового шнура, но она не представляла, где взять такой шнур, или нечто подобное. Потом до нее дошло, что под рукой нет даже спичек. Она могла вылить часть бензина, оставшегося в десятилитровой канистре, сделать дорожку, чтобы поджечь снаружи. Правда, на улице лил дождь, не было уверенности, что бензин воспламенится, если дорожка будет слишком длинной. И, что она сама не привратится в вопящий факел, если окажется слишком близко от особняка. Она вернулась в зал с чучелами, стараясь держаться подальше от окон, через которые ее могли увидеть боевики, копошившиеся у бронемашины. Волына как раз вытолкал Бонифацкого и Юлию на крыльцо, Мила Сергеевна этого не увидела. В особняке, который она задалась целью уничтожить, осталось только двое живых людей, сама Мила и горничная Тамара, которую Вовка решил пожалеть, из-за ее детей.
Действуя с лихорадочной поспешностью, Мила Сергеевна вывернула ящики письменного стола, обыскала секретер, но ни зажигалки, ни хотя бы спичек нигде не обнаружила. Она уже собиралась уйти ни с чем, когда взгляд упал на стену. Там висело множество ружей. Мила сняла первое попавшееся, двустволку. Прошла к сейфу, который Витряков не удосужился захлопнуть после того, как вытащил оттуда гранатомет. Пошарила на полках, выудила картонную коробку с охотничьими патронами, высыпала тут же на пол, взяла только два, чтобы зарядить ружье. Справилась с этой задачей, хоть побаивалась, что не сумеет. И снова поспешила в мастерскую. Хоть и не была уверена на сто процентов, что бензин воспламенится, когда она выстрелит в лужу из ружья.
Эта мысль донимала Милу, когда она бегом спускалась на первый этаж. Вонь в мастерской стояла умопомрачительная, Мила снова засомневалась в успехе, потому что стрелять требовалось снаружи, звук выстрела наверняка отвлек бы головорезов от увлекательного занятия – заготовки дровишек для пионерского костра под бронетранспортером. Они заметили бы Милу, дальнейшее было легко предугадать. И тут ей в голову пришла замечательная мысль, появившаяся неизвестно откуда. Отложив ружье, Мила бросилась к своему велосипеду, стоявшему возле выхода, нащупала багажник, вынула карманный фонарь, который уже успела закрепить. Вооружившись фонарем, женщина двинулась по мастерской, осматривая верстаки и стены. Вскоре она обнаружила, что искала – электрическую переносную лампу, без которой не обходится ни один гараж. Эта штука, по ее мнению, вполне подходила, чтобы сыграть роль импровизированного дистанционного взрывателя. Прихватив моток липкой ленты, Мила укрепила лампу на одном из верстаков так, чтобы она висела сантиметрах в пятнадцати от пола. Нашла кусок ветоши, тщательно смочила в бензине, а затем обернула саму лампочку, словно та была сендвичем, а Мила Сергеевна – хорошей мамой, собирающей ребенка в школу. Покончив со всем этим, Мила вернулась к калитке и снова выглянула наружу. Боевики по-прежнему столпились у подбитого БТРа и о чем-то разговаривали. Кажется, Мила узнала среди них Витрякова и Бонифацкого. Какая жалость, что вы не подохли, ублюдки, подумала госпожа Кларчук. Некоторые бандиты стояли лицом к мастерским, Мила решила, что выходить из особняка через калитку слишком опасно. Это значило, что от первоначального плана с велосипедом придется отказаться.
Она еще раз взглянула на велосипед, на этот раз с сожалением. Его широкие шины и многоскоростная коробка передач могли здорово приходиться на пути, который ей предстоял. Но, она променяла быстроту на возмездие и до сих пор полагала, что это – стоящий бартер.
Мила вернулась к лампе, аккуратно, двумя пальцами взяла штепсель и, задержав дыхание, вставила в розетку, с содроганием ожидая, как проскользнувшая между контактами искра превратит мастерские в печь, а ее в живой факел. Лампа тускло загорелась, под своей тряпкой, через мгновение над ней взвилось крохотное облачко пара. Он был бензиновым, с соответствующим запахом. Настало самое время убираться. Не думая больше о велосипеде, Мила поспешила к лестнице, чтобы проникнуть на первый этаж и покинуть особняк, выбравшись через одно из окон в той части здания, которая выходила на горы.
Мила не взбежала, взлетела по лестнице на первый этаж, лестница была куцей, не больше полдесятка ступеней. Мысленно женщина уже покинула особняк, это неудивительнео, ведь мысли гораздо быстрее ног. Выбравшись через окно, в точности, как было запланировано, она понеслась по лугу, все больше удаляясь от замаскированного под респектабельную виллу осиного гнезда в горах, и его обитателей, которых иногда по ошибке можно принять за людей. Чтобы потом здорово пожалеть об этом. Неужели они все такие, респектабельные обитатели респектабельных вилл, скрывающие под слоем гламура, толстым, будто пудра на физиономии старой потаскухи, уродливые бездонные пропасти там, где вообще-то должны быть души? Весь опыт, имевшийся в распоряжении Милы, говорил: да, они такие все, по-крайней мере, по эту сторону границы. Впрочем, думать об этом ей было некогда.
Окна первого этажа были защищены добротными стальными решетками, которые не откроешь без автогена. Она понеслась по длинному коридору, как по перрону за отбывающим поездом, заглядывая в окна, словно провожала кого-то, кто был ей дорог, но никак не могла разглядеть его лица за темными окнами, их было слишком много, и они бежали все быстрее, мимо нее. Она набрала такую скорость, что проскочила мимо единствененого незарешеченного окна по иннерции. Затормозила будто школьник, пытающийся прокатиться по натертому мастикой и отполированному тысячами подошв паркету, метнулась обратно, вцепилась в шпингалет. Он подался так легко, словно ждал ее, как собака хозяйку у гастронома. Мила потянула на себя створку окна, в лицо пахнуло запахом степи, умытой дождем, ветер растрепал ей волосы, снова пришло ощущение, что она уже там, внизу, сбегает по склону, навстречу розовеющему на востоке небу. Мила забросила правую ногу на подоконник, когда ее ударили в спину. В волосы вцепилась чья-то рука, панорама гор и далекой степи опрокинулась, ее сменил потолок, обклееный лепными панелями из гипса. Мила Сергеевна очутилась на ламинированном полу коридора, барахтаясь под чьм-то массивным телом. При падении она больно ударилась затылком, но не смогла даже вскрикнуть, чьи-то пальцы сдавили горло. Мила почему-то решила, что пальцы женские, хоть хватка была скорее мужской.
– Я тебе, сука, подожгу дом! – зарычала их обладательница. Мила не ошиблась, это действительна была женщина. Госпожа Кларчук подумала о горничной, потому что не представляла, кому бы это быть еще.
– Я тебе подожгу, дрянь, шлюха паршивая! – выкрикивала горничная, в то время как неумолимые пальцы все крепче сжимали кадык. – Я тебе подожгу!
– Пусти! – захрипела Мила Сергеевна, корчась. – Пусти, тупая сука! Тебе какое дело?!
Мила поняла, что скоро умрет. Тома была и тяжелее, и гораздо сильнее. Кроме того, в любой момент могло рвануть. Мила не имела представления о том, сколько времени понадобится стоваттной электролампе, чтобы воспламенилась пропитанная бензином ветошь, зато не сомневалась – как только это случится, огонь мигом проглотит особняк, и если не подавится динамитом, то потом еще и дожует то, что останется после взрыва. В любом случае, Миле предстояло погибнуть по милости собаки, защищающей то ли будку, то ли цепь. Хозяйскую палку, не раз пересчитывавшую ребра, и, наверное, только в последнюю очередь – миску, чаще пустую, чем с горстью отрубей.
– Пусти, старая тупая давалка! – закричала Мила, выгибаясь дугой и запуская ухоженные длинные ногти в глаза горничной. – Пусти, идиотка проклятая, мы же сейчас обе сгорим!
Взвыв от боли, горничная изо всех сил ударила Милу головой об пол. Госпожа Кларчук прекратила сопротивление.
– ПУСТИ!!! – в третий раз хотела крикнуть Мила, но в легких не осталось кислорода. В глазах потемнело, руки безвольно упали по швам, как выражаются военные. Вес горничной, взгромоздившейся сверху, перестал давить на живот и грудь, Мила обнаружила, что снова бежит по лугу. «Значит, я вырвалась»,сказала себе она. Очевидно, это действительно было так. Она летела по лугу, мокрому после дождя, легко отталкиваясь ногами от земли, которая должна была, но не казалась раскисшей. Мила не опасалась растянуться на ней или, хуже того, подвернуть ногу. Ведь такого не случается во сне. Потом где-то очень далеко, как показалось ей, что-то полыхнуло, вероятно зарница. Она продолжала бежать, пока бег превратился в полет, она воспарила вверх, к звездам, тускнеющим, по мере наступления рассвета. Ночь отступила на запад. Пришел новый день, первый на Земле после нее.
* * *
Когда рвануло в особняке, и его крыша стартовала, как ракета, Вовчик упал лицом в грязь, сбитый с ног ударной волной, подумав, в первое мгновение, что кто-то из бандитов, ловко подкравшись сзади, врезал ему по спине поленом. Затем над головой, обжигая кожу и оплавив волосы, пронесся огненный шар. Стало жарко, как в мартене, казалось, даже капли дождя повисли в воздухе, сомневаясь, следует ли им падать на землю, раз та превратилась в локальный ад. Дыхание вырывалось из него с бульканьем, нос и рот забила противная ледяная жижа. Вовка приподнялся на локтях и задрал голову, лицо у него стало как у негра или спецназовца, подготовившегося к операции в джунглях, только белки сверкали, отливая огнем. Метрах в тридцати от себя Вовка заметил Витрякова. Огнемет стоял там, где и до взрыва, заворожено глядя на пламя, пожирающее особняк, будто матерый кот краденую кильку.– Мила, б-дь на х…! – выплевывал Витряков, как заведенный механизм, – сука! Сука проклятая! – Неожиданно его взгляд приобрел осмысленное выражение, Леня вскинул пистолет.
– Это ты, пидор горбатый, притащил сюда эту заразу! – зарычал Огнемет, и Волына заворожено наблюдавший за его действиями, решил, что речь о нем и обмочившейся фотомодели, которую он так неудачно для себя и нее взял в заложницы. – Все говно из-за тебя, урод. Сдохни, паскуда!
Волына решил, что сейчас умрет.
– Леня! Не надо! – крикнули ему в левое ухо. Обернувшись, Вовка увидел Бонифацкого, который стоял на коленях, как приговоренный у плахи.
– Бывай, ублюдок! – крикнул Огнемет, нажимая курок. Боник тоже закричал. Прогремел выстрел. Вацлав Збигневович, схватившись за грудь, повалился на грунт ничком, словно фронтовик при виде осветительной ракеты. Волына подумал, что теперь наступит его очередь, Огнемет загонит ему пулю в лоб, прямо между глаз, однако, ему снова повезло. Витряков продолжал заворожено смотреть на застреленного партнера. Неожиданно для Вовчика и Витрякова Боник поразительно ловко вскочил на четвереньки и, разбрызгивая грязь и виляя из стороны в сторону, рванул к пылающему особняку. Бежать ему было некуда, но он все равно бежал.
– Ах ты ублюдок, б-дь на х…! – заревел Витряков, посылая вдогонку удаляющемуся партнеру пулю за пулей, как в тире по движущейся мишени. Насколько понял Вовчик, зачарованно наблюдая за экзекуцией, первые несколько пуль благополучно разминулись с кормой Вацлава Збигневовича, ободренный, он взял правее, огибая пылающий особняк по большой дуге. Затем Огнемет все же попал и Боник, жалобно вскрикнув, растянулся в луже. Витряков медленно двинулся к нему, раз за разом нажимая спусковой крючок, и все ближе подступая к тому месту, где, приподнявшись на локте, лежал Вовчик.
– Гребаный ублюдок! – выкрикивал Огнемет на ходу. Волына не знал, что творится с Бонифацким, все его внимание сконцентрировалось на Витрякове. Когда затвор его пистолета отскочил назад и замер, а Леня полез в карман за новой обоймой, Волына вспомнил о своем пистолете, опустил голову и увидел его, валяющимся в грязи, прямо под носом. Он протянул руку и схватил оружие. Витряков, наконец, заметил его краем глаза, выщелкнул пустую обойму, вогнал на ее место новую, передернул затвор. Вне зависимости от того, находился ли Леня под впечатлением от безжалостного расстрела многолетнего партнера, его руки орудовали с точностью и неумолимостью, отличающей механизмы. Волына затратил столько же времени, чтобы просто вскинуть ствол своего пистолета. Они одновременно спустили собачки, два выстрела слились в один. Грудь Вовчика обожгло стужей, словно туда вонзилась зазубренная сосулька. Он подумал, что сейчас снова упадет, мордой в противную жижу, хотел подставить руку, но в ней оказался пистолет. Ствол ткнулся в мокрую землю, кисть подогнулась.
– Блин! – прошептал Вовка, и повалился ничком. Огнемет остался стоять, как вкопанный. В его глазах застыло изумление. С нижней губы капала кровь. Затем пальцы правой руки разжались, оружие шлепнулось в грязь, под ноги.
– Вот б-дь! – сказал Витряков недоверчиво, сделал несколько неуверенный шагов, забирая вправо, а затем рухнул, вытянувшись во весь рост.
* * *
Ни Андрей, ни Эдик не видели результатов этой дуэли без правил. Как и того, что полыхнул весь особняк. Какое вам дело до остального мира, когда вы ощущаете себя воском, стекающим с догорающей свечи. По кабине плавал удушливый дым, обжигая легкие и выедая глаза. Занялась электропроводка, днище стало раскаленным, как сковорода. Покинув наблюдательные посты, приятели налегли на дверь в правом борту, ту самую, через которую Андрей советовал уходить Армейцу, пока была такая возможность. Теперь ее, похоже, не было, тяжелая бронированная дверь даже не шелохнулась, подпертая обрушившейся кирпичной кладкой. Быстро сообразив, что этот ход закрыт, и даже замурован, Армеец ринулся к люку, налег на рычаг, но и тут его ждала неудача.– Не-не о-открывается! – крикнул Армеец. – На-наверное, обломками придавило!
Теперь в запасе оставалась только дверь, у которой сгрудились боевики. Стоило только попробовать высунуть наружу нос, и они были бы немедленно расстреляны. Собственно, и с люком на крыше была примерно та же картина, если бы он, конечно, открылся, просто, задыхаясь и изнемогая от жара, приятели об этом уже не думали. Их охватило стремление выбраться из кабины – любой ценой.
Впрочем, в этот момент боевики стояли спиной к пылающему броневику, в отличие от Армейца и Андрея они видели, чем закончилась перестрелка. Получив пулю от Витрякова, Волына упал, и больше не подавал признаков жизни. Витряков, сраженный Вовкой, тоже не шевелился. Как и Бонифацкий, распластавшийся в десяти метрах от них. Последний валялся на боку, поджав под себя ноги, как ребенок. Юлия, которой, наверное, крупно повезло, когда Вовка толкнул ее так, что она покатилась, уже была на ногах и бродила по двору, среди трупов и обломков, как приведение. Она, вероятно, тронулась рассудком, никто не обращал на это внимания. Уцелевшие головорезы сгрудились тесной кучкой, потерянные, как алкаши, перед носом которых бульдозер снес местный, облюбованный ими ганделык, куда они протоптали дорогу, как правоверные коммунисты в Мавзолей Владимира Ильича. Дорогу к новым, демократическим ценностям, проявившимся, главным образом в том, что заведения подобного сорта перешли на круглосуточную форму обслуживания населения, совсем как дежурные аптеки, пожарные станции и скорая помощь. Огнемет столько раз выходил сухим из воды, столько раз у него в запасе откуда-то оказывались новые жизни, извлекаемые, будто фокусником из волшебного ящика, что они не могли представить себе, чтобы какой-то залетный черт сразил его одной единственной пулей, словно сказочного Кощея Бессмертного, или древнегреческого Ахиллеса. Это просто не укладывалось в голове.
– Ни х… себе, Мурик! Ну и дела! Б-дь, поверить не могу! – сказал бандит с бакенбардами приятелю. Тот потрясенно кивнул. Это были их последние осмысленные слова. Откуда-то коротко и яростно зашипело, никто из них не успел даже испугаться, как следует. Полыхнуло маленькое рукотворное солнце, превратив столпившихся у бронетранспортера людей в бегущие и катающиеся по земле факелы. Бронетранспортер качнуло, как лодку на волне, Армеец упал на пол. Прежде чем он сумел подняться, заходясь в кашле, кто-то забарабанил по двери снаружи.