Страница:
[93]всегда возвращавшийся с противоположного берега порожняком. Андрей содрогнулся, снова ясно представив, как соскальзывал вниз, на перрон, и наверняка очутился бы там, в полумраке между двумя колеями, если бы ни Вовчик, подоспевший на помощь очень вовремя. Поразительно было то, что сам Вовка на тот момент уже точно умер, Андрей видел его труп до того, как заснул. Потом Волына исчез куда-то, так же неожиданно, как и появился, вместо него к Андрею пришла Кристина, они долго сидели в беседке под дождем, кажется, она читала ему стихи, ее голос шелестел в унисон с капельками, барабанившими по куполу беседки. Дальнейшее запомнилось Андрею еще отчетливее. Откуда-то появился Армеец, взлохмаченный и на совесть отделанный какими-то злодеями. Эдик принялся будить Андрея, растолкал и потащил к бронетранспортеру, который якобы стоял во дворе, чтобы куда-то там ехать. Эдик, нет слов, казался абсолютно реальным, с другой стороны, Ни Вовка, ни Кристина тоже не казались плодами воображения, во сне реалистично даже то, что выглядит неправдой, когда вы бодрствуете. Теперь Андрей склонялся к мысли, что их с Эдиком бегство в БТРе в свою очередь было сном, очередной его вариацией. Он, Бандура, палил из зенитного пулемета, пока их машину не подбили. Сразу после взрыва явился Волына, он захватил во сне самого Бонифацкого, но потом что-то не сложилось, и Вовку снова убили, во второй или в третий раз. Их с Эдиком собирались сжечь, и сожгли бы, в кошмарах случается и не такое, если бы не Атасов, появившийся, как Красная Армия в советских фильмах или американская морская пехота в шедеврах из Голливуда. Прибыл, в самый последний момент, чтобы дело смогло окончиться хэппи-эндом, без которого, как говорят, никаких кассовых сборов не бывает. Они вместе отправились домой на одной из машин, точно как во сне, только дома у них оказались разными, их дороги постепенно разошлись, какая горькая пилюля в бадье с сиропом. Эдик отправился к своей мифической Янке, можно подумать, его там ждут, Вовчик – подался в милицию, как всегда хотел и даже однажды пробовал. Планшетов куда-то там еще, в свою голубую заводь, а они с Атасовым, который ни при каких раскладах не мог появиться в Крыму, поскольку застрял в столице, поехали…
Поехали куда?
– Поехали в… – пробормотал Андрей. – В… в Дубечки, куда же еще?!
«Таким образом, круг замкнулся, –продолжал лихорадочно размышлять Андрей, чувствуя, как скорость велосипеда падает. – Я снова качу на своем воображаемом велосипеде из детства за керосином, спичками и хлебом, потому что меня послал дед, которого давно нет, выдав троячку, оказавшуюся в тот раз пятью рублями, поскольку дед сослепу облажался, выдав внуку целое состояние, два нигде не учтенных рубля. На которые – кутить, кутить и кутить».
Правда, прокутить эти деньги Андрею не удалось, уже практически на площади перед сельсоветом его сбила машина, которой управлял какой-то мудак, летевший с запредельной скоростью, поскольку хотел довезти до роддома жену, собиравшуюся вот-вот родить. «Коля, я сейчас родю!!!» – вопила дородная молодуха, и, надо сказать, сдержала слово. Разродилась прямо в салоне машины сразу после того, как велосипедист мелькнул в панораме лобового стекла, словно какой-нибудь хорошо нарисованный воздушный змей.
Потом говорили, что всем им просто несказанно повезло. Могла погибнуть роженица, как и ее младенец, появившийся на свет при таких драматических обстоятельствах. Ее муж Коля, разом овдовев, рисковал отправиться за решетку на долгие годы. Что же касается самого Андрея, то про него говорили, будто это вообще чудо, и даже не потому, что в районной больнице, куда его доставили, оказалась реанимационная бригада в сборе, что само по себе было неслыханным везением. Чудом было уже то, что его до этой самой больницы довезли, ни взрослые, ни дети при таких авариях обыкновенно не выживают. Разве что те, что родились в рубашке, да и то не все.
– А, – пробормотал Андрей, выходя из сна тяжело, как из наркоза. – Куда приехали?
– Куда это, типа, куда? В Дубечки, куда же еще?
– Долго я спал? – спросил Андрей, протирая глаза. Он не сразу сообразил, кто перед ним, и был очень удивлен, узнав Атасова. Сначала молча глядел на него, часто моргая. – Это ты, Саня? – пробормотал Бандура, когда, наконец, узнал приятеля.
– Я, – подтвердил Атасов озадаченно. Протянул ладонь, коснулся лба приятеля.
– Эге, парень, да у тебя жар, – сообщил Атасов встревожено. – Кажется, мы не очень то порадуем твоего старика твоим состоянием и видом. Видок у тебя – не слишком, я тебе доложу. Тебя бы доктору показать. Толковому. Зря я тебя послушал. И этого жмота Армейца. Эгоист паршивый, со своей Яной. Закрысил врача.
– Я в порядке, – хрипло проговорил Андрей. Отвернулся и посмотрел в окно. За ним оказались ступени крыльца, которые вели в библиотеку. Ощущение нереальности всего происходящего навалилось на него, с новой силой, придавило к спинке сиденья, как ускорение в спортивной машине.
– Ты что, привидение, типа, увидел? – спросил Атасов, хмурясь еще больше. Теперь в его голосе сквозила почти неприкрытая тревога.
– Как мы здесь оказались?
– Где, типа, здесь? – вопросом на вопрос ответил Атасов.
– Под этим крыльцом?
– А что это за крыльцо?
Андрей сглотнул:
– Тут работала моя мама. Библиотекарем. Это крыльцо библиотеки. А потом мама умерла.
– А, – протянул Атасов, и, в свою очередь, внимательно посмотрел в окна библиотеки. За ними было темно. Дверь, казалось, не открывали лет сто, выщербленные ступени, ведущие к двери, по которым Андрей взлетал тысячу раз, чтобы увидеть маму, в перерывах между занятиями, поросли травой.
– Похоже, дверь заколочена, – сказал Атасов. Вероятно, это было так, тем не менее, Андрей знал, что стеллажи с книгами еще там, как, возможно, и какая-то частица его мамы. А, вероятно, и его самого.
– Я твоему бате два блока «Лаки» купил, – сказал со своего места Атасов, – если тебя это еще интересует, конечно.
– А? – Андрей обернулся, не расслышав.
– Вот, – Атасов показал на большую дорожную сумку, из которой, как хвост потерпевшего аварию самолета из оврага, торчал уголок блока «Лаки Страйк».
– Спасибо.
– Служу Советскому Союзу. Слушай, Бандура, ты в порядке?
– Да.
– Если у вас тут есть больница, предлагаю заскочить туда, ненадолго, пускай на тебя взглянет врач. Давление там измеряет, еще что-нибудь. Порошок даст. А то, знаешь, доиграемся. Если что, у нас даже анальгина нет.
– В Дубечках – один медпункт, больница – в районе. Я там уже был, когда-то. Не беспокойся, Саня, все в порядке. Просто…
– Что просто? – насторожился Атасов.
– Сон.
– Сон? Какой сон?
– Я даже не знаю, как его назвать. Сейчас долго рассказывать, в подробностях, но…
– Мы никуда не спешим, – заверил Атасов, так что, если хочешь поделиться…
– Просто, он невероятно правдоподобный, понимаешь? До того, что я, если честно, сразу и врубиться не мог, ты это, или просто снишься. И, – Бандура понизил голос, – до сих пор этого точно не знаю…
– Это я понял, – сказал Атасов.
– Видишь ли, много лет назад я попал в аварию, и едва не погиб, хоть должен был, понимаешь? Любой бы погиб на моем месте, а я – по сути, отделался сущими пустяками. Мама, потом, когда меня уже выписали из больницы, сказала всего один раз, что мне, наверное, предстоит сделать что-то очень хорошее… Раз какая-то добрая сила сохранила мне жизнь. Вот я и делаю, в меру своих способностей…
– Ты ведь этот гребаный мир не создавал, так? – спросил Атасов после продолжительного молчания. – Ты просто пытаешься выжить, верно? Вопрос – в чем ты, собственно, виноват? В том, что попал в паршивое время?
– Так то оно так, – вздохнул Бандура, которого эти слова не очень-то утешили, – только от этого не становится легче, знаешь? Мама мне все детство читала на ночь. Помню, примерно в то время мы прочли книгу о разных бактериях, вирусах и прочих микроорганизмах, вызывавших раньше, в прошлом, эпидемии всевозможных страшных болезней. Вроде чумы, оспы или холеры, которые свирепствовали в средневековой Европе, и унесли жизней не меньше, чем войны. И о медиках, которые изобретали разные вакцины, иногда ценой собственной жизни, потому что или сами заражались во время всеобщего мора, или вообще испытывали препараты на себе, и все – ради того, чтобы помочь другим, совершенно чужим людям. Не за бабки, квартиры и ордена.
Атасов кивнул понимающе. Возможно, некогда он и сам читал нечто подобное. Или даже читали ему, как знать?
– Замечательная была книга, – продолжал Андрей. – Жаль, не помню названия. Так вот, в ней была история про мальчика, которого покусала бешеная собака. А спас Пастер, кажется, придумавший вакцину против этого жуткого заболевания. И потом мальчик служил Пастеру всю жизнь, а когда он умер, то продолжил его дело. Или это самого Пастера покусала бешеная собака, а потом он разработал вакцину? – Бандура задумался. – В принципе, какая разница? Помню, после той книги, и тех слов, что слышал от матери, о моем особенном предназначении, она произнесла их всего один раз, и это только придало им веса в моих глазах, я мечтал стать микробиологом. Тоже победить какую-нибудь хворь, вроде СПИДа, спасти много жизней. Сделать что-то по-настоящему хорошее, понимаешь? Стать настоящим человеком…
– Наши нынешние чиновники-казнокрады полагают себя очень серьезными людьми, – вяло заметил Атасов. – Или я ошибаюсь?
– Разве между словами серьезный и настоящий можно поставить знак равенства? По-крайней мере, если они прилагательные, сочетающиеся с существительным человек.
– Нет, – Атасов покачал головой. – Нельзя.
– Потом я хотел стать хирургом, мама это, конечно приветствовала, еще бы, какая мать будет против того, чтобы ее ребенок стал медиком? Еще, только не смейся, я думал, что буду учителем. Только не таким, какой вышел из Эдика. Ведь от учителя зависит гораздо больше, чем от врача. Врач лечит людей, задача учителя состоит в том, чтобы эти люди появились. Ведь человек, после рождения, рискует со временем превратиться в животное, хоть, при этом, будет продолжать ходить на двух ногах и говорить, а не мычать или лаять.
– Я бы не стал оскорблять животных, – заметил Атасов. – Частенько сравнения не в пользу людей.
– От учителя зависит, чтобы было наоборот.
– Не от него одного, – заметил Атасов. – От всего общества. В больном, вроде нашего, сам учитель обречен на деградацию и вымирание.
– Было время, я мечтал стать летчиком, а после Чернобыля – пожарным. Правда, кто сейчас назовет тех ребят, которые сбили пламя сразу после аварии, по именам. Всем плевать.
– Не всем, – возразил Атасов.
– Впрочем, быть может, это и не так важно, как кажется. Пожарные в Чернобыле совершили подвиг и погибли. То, что большинство людей, оставшихся в живых исключительно благодаря этой жертве, гораздо больше интересует, кого чаще трахает примадонна, или, какими дезодорантами пользуется та или иная теннисистка, чтобы от нее не воняло потом, совершенно ничего не меняет. Было время, я даже хотел стать сыщиком вроде комиссара Катанья, чтобы защищать честных людей от бандитов. – Андрей в упор посмотрел на Атасова. – А потом сам стал бандитом. Наверное, маме и в страшном сне не могло привидеться, что случится именно так.
– Ну, – неуверенно проговорил Атасов, – наверное, не все потеряно, Андрюша…
– Ты так думаешь?
– Если верить эзотерикам, – сказал Атасов после очередной паузы, – судьба каждого человека предопределена. События, случившиеся в прошлом и те, что только произойдут в будущем, на самом деле происходят одновременно, с точки зрения измерений, находящихся выше нашего.
– Как это? – Андрей вскинул брови.
– Ну, толком-то никто не знает, так это, или нет. Но, попробуй представить, что мы с тобой снимаемся в многосерийном сериале. Изо дня в день. С точки зрения киномеханика, который держит в руках бобину с кинолентой, нет принципиальной разницы между первым и последним кадром. Усекаешь? И тот и другой у него на ладони, свернутые в тугой рулон. При желании, он может зарядить пленку в кинопроектор другой стороной. Или пускать снова и снова, тысячу раз подряд. Правда, не знаю, что скажут ему на это зрители? Как и то, кто они вообще такие, эти зрители, сидящие в зале…
– Боги? – предположил Бандура.
– Боги, – кивнул Атасов. – Быть может, и так. Но, не в большей степени, чем мы с тобой для стайки золотых рыбок из аквариума.
Андрей обдумывал эти слова какое-то время.
– Если это так, Саша, – сказал он, наконец, – то этот самый киномеханик, о котором ты говоришь, сидящий измерением выше, способен монтировать кадры с нашим участием, как ему заблагорассудится?
– Он, скорее всего, занимается этим, время от времени, – подтвердил Атасов. – Тасует, как карты в колоде. Просто мы этого не замечаем.
– Жаль, что нельзя забраться к нему в аппаратную с ножницами, снять с полки бобину с отснятой кинопленкой, чтобы вырезать кое-какие куски, правда? И вклеить новые.
– Угу, – согласился Атасов. – Жаль. Но, похоже, этого сделать нельзя.
– Тогда твоя теория – говно.
– Говно, – кивнул Атасов. – Только она не моя. Ладно, Бандура. Что мы тут с тобой сидим, как засватанные? Поехали к тебе домой, если ты все равно не хочешь в больницу. А то я, типа, задницы не чувствую. Да и перекусить не мешает. У меня, после того как я к Артему Палычу в квартиру ворвался, во рту – маковой росинки не было. Так Бандура и язву заработать недолго, хоть, что-то подсказывает мне, нам с тобой болячки в старости не грозят, типа, как и пенсия, между прочим. Если только мы не переквалифицируемся в управдомы, как Остап Бендер у Ильфа с Петровым. Конечно, я мог бы прихватить со стола Поришайло пару бутербродов, тем более что он не стал бы возражать, я так думаю. Но, это показалось мне неудобным с этической точки зрения.
– Ты ворвался в квартиру Поришайло?! – потрясенно переспросил Андрей.
– Точно, – кивнул Атасов. У него не было времени рассказать историю своих заключений в городе. Тем более, раз Армеец и Волына сошли по пути, то, что случилось между ним и Артемом Павловичем, их больше не касалось. Он только рассказал о гибели Правилова, но не стал вдаваться в подробности. – Ворвался. К тому времени он уже отобедал, но переварить проглоченное, я ему, вероятно, помешал.
– Ты с ума сошел. Зачем ты это сделал?
– Наверное, ты прав, – Атасов кивнул с самым печальным видом. – Это была ошибка. Видишь ли, я действовал сгоряча, типа, после того, как узнал, что ты угодил в лапы к этим отморозкам, Витрякову и его дружкам, а Артем, как только запахло жареным, сдал Протасова и Армейца. Я рванул к Правилову за советом, типа, но он уже никому ничего не мог посоветовать и, тем более помочь, поскольку сидел у себя дома с простреленной головой. Зато мне в руки попалась кассета, изобличающая настоящих убийц Виктора Ледового. Ими оказались Правилов и Поришайло. Кстати, контрольный выстрел сделал лично Артем Павлович, что показалось мне неслыханной глупостью с его стороны. Он всегда казался таким предусмотрительным. Видать, крепко его Ледовой допек, раз до того зачесались ручонки, что не смог отказать себе в удовольствии. М-да, типа, такая вот вышла картина. Ты, я смотрю, здорово расстроился из-за этого? Зря. Пробиться в привилегированные холуи к Артему Павловичу, которым каждое утро предоставляется почетное право поцеловать его олигархическую задницу, ни тебе, ни тем более мне все равно не светило. Какие из нас жополизы? Этому искусству, Бандура, учиться надо, в академии государственного управления, а потом оттачивать мастерство, год за годом, в служебных кабинетах, чтобы аттестовывали в госслужащие все более высоких рангов. И только потом… – Атасов потер руки. – Какой из тебя чиновник, если ты, Бандура, лопух? Хотя определенные способности в тебе, вероятно, заложены, ну так, их же развивать надо, а не бегать по улицам с пистолетом. Кроме того, как по мне, такие, с позволения сказать люди, вроде Артема Павловича, устроены как черные дыры. Ничего не отдают, только всасывают. Конституция у них такая, понимаешь? Чем дольше ты возле такого «папы» пробудешь, ползая у трона в колено-локтевой позиции, как сексопатологи выражаются, тем меньше, типа, в тебе останется от тебя самого. Конечно, некоторые объедки с его стола и брызги, когда он будет справлять нужду, тебе достанутся в виде джипа, счета в банке и кирпичной дачи в Осокорках. Слов нет, найдется множество желающих подставить рот в обмен на душу, но, что-то подсказывает мне, Бандура, что ты не из их числа.
– Мне не смешно, Саня!
– Мне тоже, – сказал Атасов. – Чего уж тут смешного? С чего ты завелся, можно типа узнать?
– Плевать мне на карьеру, Саша! Причем тут она?
– Тогда – что не так?
– Я тебе объясню, что. Когда Поришайло снаряжал меня в Крым, то объяснил, в двух словах, какие неприятности ждут меня и всех вас, если я провалю задание…
– Ты его не провалил, – перебил Атасов. – Несчастный Боник и его дружок Огнемет – трупы. Как и все их, как любят выражаться в газетах, чтобы не называть имен, преступное окружение. Как будто здесь бывает другое окружение. Хотя, полагаю, вне зависимости от того, справился бы ты с его, типа, поручением, или нет, от тебя бы тоже быстро отделались. Сразу после того, как ты прикончил бы Бонифацкого. Ты, Бандура, уже лежал бы в овраге, каких в горном Крыму великое, типа, множество. Он тебе еще в пятницу вечером, когда ты у него в кабинете сидел, билет в один конец выписал. Артем, видите ли, типа, обещал нам всем громадные неприятности?! – лицо Атасова стало жестким. – А у нас их нет, так?! То, что случилось с Протасовым – крупные неприятности или нет?! То, что наша компания – развалилась, неприятности или нет?! Надо было мне пристрелить эту старую сволочь вместе с его чванливой сукой-женой, зря я себя сдержал. Среди всех, кого мне пришлось прикончить за последние годы, – эти двое – давно заслужили по пуле. И не по одной. – Выговорившись, Атасов замолчал, потупившись.
– Я говорю не о Валерии! – выпалил Бандура. – Мне очень жаль, что так вышло, тем более что я сам во многом виноват! Если не во всем! Ты думаешь, я не понимаю, что если бы не затеял эту возню с Милой, Валерка не загудел в Крым, и сейчас трахал свою тренершу, вместо того, чтобы лежать под камнями! Что, если бы не сживал со свету этого несчастного Бонасюка, Кристина тоже бы была жива, и была со мной. Но, мне было мало одной Кристины, мне приспичило баньку заграбастать. И квартиру, как же без квартиры? Вот я и отгреб, что заслужил! Но, ты сам когда-то сказал: нечто такое обязательно должно было произойти, принимая во внимание, чем мы заняты.
– Тогда о ком ты говоришь? – вскинул голову Атасов. – Я что-то не пойму?
– Я говорю о своем отце! – выпалил Андрей.
– Об отце? – удивился Атасов. – А при чем тут он?
– Видишь ли, – сказал Андрей, – когда я в пятницу вечером выходил из кабинета Артема Павловича, он бросил мне в спину, так, как бы невзначай, чтобы передавал отцу привет. «Он же у тебя, кажется, афганский герой», сказала мне эта сволочь.
– Ну, – начал Атасов. – Я бы не стал придавать этим словам столько значения, парень…
– Это еще не все, – перебил Андрей, повысив голос. – Поришайло, выпроваживая меня, назвал адрес отца в Дубечках. Не знаю, откуда он его выковырял, наверное, это было не сложно, с его возможностями. Рядом стоял Украинский и кивал. Ты бы видел их гнусные рожи, в этот момент. Если бы Поришайло стал угрожать… – Андрей сглотнул, покачав головой. – Но, он ограничился приветом афганскому герою. Сказал, что мол, не с руки таким людям в деревне прозябать. Что, мол, он об отце позаботится, если что… Это было страшнее любых угроз, Саша.
– Это был обыкновенный шантаж, Бандура, – возразил Атасов, не колеблясь. – Подлый, но целиком в духе людей вроде Артема. Этого следовало ожидать. С другой стороны, парень, как по мне, тут нечего опасаться. Поришайло человек мелочный, спору нет, не считал бы каждый рубль и прощал бы долги – не пробился бы в олигархи. С другой стороны, он бизнесмен, а они, Бандура, прагматики. На кой черт ему посылать каких-то отморозков за твоим отцом, в эту, извини меня, паршивую дыру, за полтысячи километров от столицы? Что это ему даст, кроме очередных расходов и новой головной боли? Ты полагаешь, чтобы насладиться твоими слезами? Нужен ты ему, Бандура. Когда ты отца в последний раз видел? Такой любящий сын? Думаешь, у Артема по этому поводу – сомнения? Да и потом, – продолжал Атасов, – как бы не насолил Артему лично я, к тебе, спрашивается, какие, типа, претензии? Поришайло убежден, что ты до сих пор в Крыму, облажался и угодил в лапы к Бонифацкому. В аварии пострадал так, что на ладан дышишь. В суде твои показания не используешь, да и кто тебе, скажи на милость, поверит? Кто ты такой? Не говоря уж о том, что крымская милиция разыскивает тебя за убийство двух милиционеров. Следовательно, Бандура, тебе так и так каюк, крышка, ты – покойник. Так какой тогда Поришайло смысл гробить твоего отца? Очень он ему нужен.
– Может, ты и прав, – сказал Бандура. – Только…
– Что, только?
– Видишь ли… – сказал Андрей неуверенно. Ему не хотелось возвращаться к своему сну, рассказывать кому бы то ни было, даже Атасову, о тошнотворно реальной станции подземки, о Вовке, который его оттуда вытащил и о Кристине, которая, похоже, прощалась, вне зависимости от того, было увиденное им сном или чем-то еще. Тем не менее, он решился сделать это. Андрей не сомневался: Атасов выслушает, и ему будет не до смеха.
– Есть у нас двадцать минут? – спросил Бандура. – Я думаю, что должен тебе рассказать обо всем.
Атасов взглянул на часы.
– У нас – вагон времени, парень. Лично я уверен, что с твоим отцом – все в полном порядке, Андрюша. Хотя бы уже потому, что, даже если Артем решил рассчитаться с тобой по полной программе, достать через отца, времени у него на это не было. С тех пор как побывал у него в гостях, прошло чуть больше суток. Даже если бы Артему нечем было больше заняться, как мстить тебе, то, конечно, времени у него было – более чем достаточно. Но, во-первых, у него полно других забот, банк трусят, счета опечатаны, а Украинский – отстранен от должности…
– Отстранен?! – потрясенно воскликнул Бандура.
– А что тебя удивляет, Бандура? Ничто не вечно под луной. Артема Павловича хотят съесть на самом высоком правительственном уровне. Для начала слопали Украинского. Невелика фигура, по масштабам страны. Теперь сжуют Поришайло. На минувших президентских выборах он не на того поставил, теперь придется потесниться, ртов много, бюджет всего один, если ты не знал. Знаешь, парень, лично я терпеть не могу Америку, и, тем не менее, даже мне трудно представить, как республиканцы и демократы дергают друг у друга контрольные пакеты акций «Кока-Колы», «Дженерал Дайнемикс» и других корпораций, как только оказываются в Белом доме после очередных выборов. А тут это – норма поведения, типа, хоть, мы, конечно, лишены удовольствия слышать ликующие вопли победителей по телевизору.
– Какие вопли?
– Как это, какие? «Убери руки, сука, это теперь моя газовая труба», например. Так что, Бандура, не до нас теперь Артему Павловичу, и, тем более, не до твоего старика. Именно поэтому, кстати, я готов внимательно тебя выслушать. Скоро утро, предлагаю дождаться рассвета, чтобы пожилого человека среди ночи на ноги не подымать. Так что, валяй, Бандура, рассказывай. Хоть час скоротаем.
– Она читала мне свои стихи.
– Откуда тебе знать, ее это стихи, или нет, типа? Может, ты их слышал пять лет назад по радио, когда дрых у себя дома в Дубечках? Может, прочел когда-то в каком-то журнале, вроде «Юности», да забыл… Что же касается Вовчика… – Атасов пожал плечами, – тут, действительно, большой вопрос, что это было? Жаль, ты не удосужился спросить у него, видел ли он тебя, когда лежал в подвале среди трупов. Если видел, то… – Атасов запнулся, – то, Бандура, я даже не знаю… Возможно, даже не хочу знать, пока не придет мой срок. Ты, конечно, можешь дать Вовчику телеграмму в Цюрюпинск, но, я бы этого делать не стал.
Поехали куда?
– Поехали в… – пробормотал Андрей. – В… в Дубечки, куда же еще?!
«Таким образом, круг замкнулся, –продолжал лихорадочно размышлять Андрей, чувствуя, как скорость велосипеда падает. – Я снова качу на своем воображаемом велосипеде из детства за керосином, спичками и хлебом, потому что меня послал дед, которого давно нет, выдав троячку, оказавшуюся в тот раз пятью рублями, поскольку дед сослепу облажался, выдав внуку целое состояние, два нигде не учтенных рубля. На которые – кутить, кутить и кутить».
Правда, прокутить эти деньги Андрею не удалось, уже практически на площади перед сельсоветом его сбила машина, которой управлял какой-то мудак, летевший с запредельной скоростью, поскольку хотел довезти до роддома жену, собиравшуюся вот-вот родить. «Коля, я сейчас родю!!!» – вопила дородная молодуха, и, надо сказать, сдержала слово. Разродилась прямо в салоне машины сразу после того, как велосипедист мелькнул в панораме лобового стекла, словно какой-нибудь хорошо нарисованный воздушный змей.
Потом говорили, что всем им просто несказанно повезло. Могла погибнуть роженица, как и ее младенец, появившийся на свет при таких драматических обстоятельствах. Ее муж Коля, разом овдовев, рисковал отправиться за решетку на долгие годы. Что же касается самого Андрея, то про него говорили, будто это вообще чудо, и даже не потому, что в районной больнице, куда его доставили, оказалась реанимационная бригада в сборе, что само по себе было неслыханным везением. Чудом было уже то, что его до этой самой больницы довезли, ни взрослые, ни дети при таких авариях обыкновенно не выживают. Разве что те, что родились в рубашке, да и то не все.
* * *
– Послушай, Бандура, имей совесть. Я тебе и так дал поспать, лишних полтора часа. Вставай, хорош дрыхнуть. Приехали.– А, – пробормотал Андрей, выходя из сна тяжело, как из наркоза. – Куда приехали?
– Куда это, типа, куда? В Дубечки, куда же еще?
– Долго я спал? – спросил Андрей, протирая глаза. Он не сразу сообразил, кто перед ним, и был очень удивлен, узнав Атасова. Сначала молча глядел на него, часто моргая. – Это ты, Саня? – пробормотал Бандура, когда, наконец, узнал приятеля.
– Я, – подтвердил Атасов озадаченно. Протянул ладонь, коснулся лба приятеля.
– Эге, парень, да у тебя жар, – сообщил Атасов встревожено. – Кажется, мы не очень то порадуем твоего старика твоим состоянием и видом. Видок у тебя – не слишком, я тебе доложу. Тебя бы доктору показать. Толковому. Зря я тебя послушал. И этого жмота Армейца. Эгоист паршивый, со своей Яной. Закрысил врача.
– Я в порядке, – хрипло проговорил Андрей. Отвернулся и посмотрел в окно. За ним оказались ступени крыльца, которые вели в библиотеку. Ощущение нереальности всего происходящего навалилось на него, с новой силой, придавило к спинке сиденья, как ускорение в спортивной машине.
– Ты что, привидение, типа, увидел? – спросил Атасов, хмурясь еще больше. Теперь в его голосе сквозила почти неприкрытая тревога.
– Как мы здесь оказались?
– Где, типа, здесь? – вопросом на вопрос ответил Атасов.
– Под этим крыльцом?
– А что это за крыльцо?
Андрей сглотнул:
– Тут работала моя мама. Библиотекарем. Это крыльцо библиотеки. А потом мама умерла.
– А, – протянул Атасов, и, в свою очередь, внимательно посмотрел в окна библиотеки. За ними было темно. Дверь, казалось, не открывали лет сто, выщербленные ступени, ведущие к двери, по которым Андрей взлетал тысячу раз, чтобы увидеть маму, в перерывах между занятиями, поросли травой.
– Похоже, дверь заколочена, – сказал Атасов. Вероятно, это было так, тем не менее, Андрей знал, что стеллажи с книгами еще там, как, возможно, и какая-то частица его мамы. А, вероятно, и его самого.
– Я твоему бате два блока «Лаки» купил, – сказал со своего места Атасов, – если тебя это еще интересует, конечно.
– А? – Андрей обернулся, не расслышав.
– Вот, – Атасов показал на большую дорожную сумку, из которой, как хвост потерпевшего аварию самолета из оврага, торчал уголок блока «Лаки Страйк».
– Спасибо.
– Служу Советскому Союзу. Слушай, Бандура, ты в порядке?
– Да.
– Если у вас тут есть больница, предлагаю заскочить туда, ненадолго, пускай на тебя взглянет врач. Давление там измеряет, еще что-нибудь. Порошок даст. А то, знаешь, доиграемся. Если что, у нас даже анальгина нет.
– В Дубечках – один медпункт, больница – в районе. Я там уже был, когда-то. Не беспокойся, Саня, все в порядке. Просто…
– Что просто? – насторожился Атасов.
– Сон.
– Сон? Какой сон?
– Я даже не знаю, как его назвать. Сейчас долго рассказывать, в подробностях, но…
– Мы никуда не спешим, – заверил Атасов, так что, если хочешь поделиться…
– Просто, он невероятно правдоподобный, понимаешь? До того, что я, если честно, сразу и врубиться не мог, ты это, или просто снишься. И, – Бандура понизил голос, – до сих пор этого точно не знаю…
– Это я понял, – сказал Атасов.
– Видишь ли, много лет назад я попал в аварию, и едва не погиб, хоть должен был, понимаешь? Любой бы погиб на моем месте, а я – по сути, отделался сущими пустяками. Мама, потом, когда меня уже выписали из больницы, сказала всего один раз, что мне, наверное, предстоит сделать что-то очень хорошее… Раз какая-то добрая сила сохранила мне жизнь. Вот я и делаю, в меру своих способностей…
– Ты ведь этот гребаный мир не создавал, так? – спросил Атасов после продолжительного молчания. – Ты просто пытаешься выжить, верно? Вопрос – в чем ты, собственно, виноват? В том, что попал в паршивое время?
– Так то оно так, – вздохнул Бандура, которого эти слова не очень-то утешили, – только от этого не становится легче, знаешь? Мама мне все детство читала на ночь. Помню, примерно в то время мы прочли книгу о разных бактериях, вирусах и прочих микроорганизмах, вызывавших раньше, в прошлом, эпидемии всевозможных страшных болезней. Вроде чумы, оспы или холеры, которые свирепствовали в средневековой Европе, и унесли жизней не меньше, чем войны. И о медиках, которые изобретали разные вакцины, иногда ценой собственной жизни, потому что или сами заражались во время всеобщего мора, или вообще испытывали препараты на себе, и все – ради того, чтобы помочь другим, совершенно чужим людям. Не за бабки, квартиры и ордена.
Атасов кивнул понимающе. Возможно, некогда он и сам читал нечто подобное. Или даже читали ему, как знать?
– Замечательная была книга, – продолжал Андрей. – Жаль, не помню названия. Так вот, в ней была история про мальчика, которого покусала бешеная собака. А спас Пастер, кажется, придумавший вакцину против этого жуткого заболевания. И потом мальчик служил Пастеру всю жизнь, а когда он умер, то продолжил его дело. Или это самого Пастера покусала бешеная собака, а потом он разработал вакцину? – Бандура задумался. – В принципе, какая разница? Помню, после той книги, и тех слов, что слышал от матери, о моем особенном предназначении, она произнесла их всего один раз, и это только придало им веса в моих глазах, я мечтал стать микробиологом. Тоже победить какую-нибудь хворь, вроде СПИДа, спасти много жизней. Сделать что-то по-настоящему хорошее, понимаешь? Стать настоящим человеком…
– Наши нынешние чиновники-казнокрады полагают себя очень серьезными людьми, – вяло заметил Атасов. – Или я ошибаюсь?
– Разве между словами серьезный и настоящий можно поставить знак равенства? По-крайней мере, если они прилагательные, сочетающиеся с существительным человек.
– Нет, – Атасов покачал головой. – Нельзя.
– Потом я хотел стать хирургом, мама это, конечно приветствовала, еще бы, какая мать будет против того, чтобы ее ребенок стал медиком? Еще, только не смейся, я думал, что буду учителем. Только не таким, какой вышел из Эдика. Ведь от учителя зависит гораздо больше, чем от врача. Врач лечит людей, задача учителя состоит в том, чтобы эти люди появились. Ведь человек, после рождения, рискует со временем превратиться в животное, хоть, при этом, будет продолжать ходить на двух ногах и говорить, а не мычать или лаять.
– Я бы не стал оскорблять животных, – заметил Атасов. – Частенько сравнения не в пользу людей.
– От учителя зависит, чтобы было наоборот.
– Не от него одного, – заметил Атасов. – От всего общества. В больном, вроде нашего, сам учитель обречен на деградацию и вымирание.
– Было время, я мечтал стать летчиком, а после Чернобыля – пожарным. Правда, кто сейчас назовет тех ребят, которые сбили пламя сразу после аварии, по именам. Всем плевать.
– Не всем, – возразил Атасов.
– Впрочем, быть может, это и не так важно, как кажется. Пожарные в Чернобыле совершили подвиг и погибли. То, что большинство людей, оставшихся в живых исключительно благодаря этой жертве, гораздо больше интересует, кого чаще трахает примадонна, или, какими дезодорантами пользуется та или иная теннисистка, чтобы от нее не воняло потом, совершенно ничего не меняет. Было время, я даже хотел стать сыщиком вроде комиссара Катанья, чтобы защищать честных людей от бандитов. – Андрей в упор посмотрел на Атасова. – А потом сам стал бандитом. Наверное, маме и в страшном сне не могло привидеться, что случится именно так.
– Ну, – неуверенно проговорил Атасов, – наверное, не все потеряно, Андрюша…
– Ты так думаешь?
– Если верить эзотерикам, – сказал Атасов после очередной паузы, – судьба каждого человека предопределена. События, случившиеся в прошлом и те, что только произойдут в будущем, на самом деле происходят одновременно, с точки зрения измерений, находящихся выше нашего.
– Как это? – Андрей вскинул брови.
– Ну, толком-то никто не знает, так это, или нет. Но, попробуй представить, что мы с тобой снимаемся в многосерийном сериале. Изо дня в день. С точки зрения киномеханика, который держит в руках бобину с кинолентой, нет принципиальной разницы между первым и последним кадром. Усекаешь? И тот и другой у него на ладони, свернутые в тугой рулон. При желании, он может зарядить пленку в кинопроектор другой стороной. Или пускать снова и снова, тысячу раз подряд. Правда, не знаю, что скажут ему на это зрители? Как и то, кто они вообще такие, эти зрители, сидящие в зале…
– Боги? – предположил Бандура.
– Боги, – кивнул Атасов. – Быть может, и так. Но, не в большей степени, чем мы с тобой для стайки золотых рыбок из аквариума.
Андрей обдумывал эти слова какое-то время.
– Если это так, Саша, – сказал он, наконец, – то этот самый киномеханик, о котором ты говоришь, сидящий измерением выше, способен монтировать кадры с нашим участием, как ему заблагорассудится?
– Он, скорее всего, занимается этим, время от времени, – подтвердил Атасов. – Тасует, как карты в колоде. Просто мы этого не замечаем.
– Жаль, что нельзя забраться к нему в аппаратную с ножницами, снять с полки бобину с отснятой кинопленкой, чтобы вырезать кое-какие куски, правда? И вклеить новые.
– Угу, – согласился Атасов. – Жаль. Но, похоже, этого сделать нельзя.
– Тогда твоя теория – говно.
– Говно, – кивнул Атасов. – Только она не моя. Ладно, Бандура. Что мы тут с тобой сидим, как засватанные? Поехали к тебе домой, если ты все равно не хочешь в больницу. А то я, типа, задницы не чувствую. Да и перекусить не мешает. У меня, после того как я к Артему Палычу в квартиру ворвался, во рту – маковой росинки не было. Так Бандура и язву заработать недолго, хоть, что-то подсказывает мне, нам с тобой болячки в старости не грозят, типа, как и пенсия, между прочим. Если только мы не переквалифицируемся в управдомы, как Остап Бендер у Ильфа с Петровым. Конечно, я мог бы прихватить со стола Поришайло пару бутербродов, тем более что он не стал бы возражать, я так думаю. Но, это показалось мне неудобным с этической точки зрения.
– Ты ворвался в квартиру Поришайло?! – потрясенно переспросил Андрей.
– Точно, – кивнул Атасов. У него не было времени рассказать историю своих заключений в городе. Тем более, раз Армеец и Волына сошли по пути, то, что случилось между ним и Артемом Павловичем, их больше не касалось. Он только рассказал о гибели Правилова, но не стал вдаваться в подробности. – Ворвался. К тому времени он уже отобедал, но переварить проглоченное, я ему, вероятно, помешал.
– Ты с ума сошел. Зачем ты это сделал?
– Наверное, ты прав, – Атасов кивнул с самым печальным видом. – Это была ошибка. Видишь ли, я действовал сгоряча, типа, после того, как узнал, что ты угодил в лапы к этим отморозкам, Витрякову и его дружкам, а Артем, как только запахло жареным, сдал Протасова и Армейца. Я рванул к Правилову за советом, типа, но он уже никому ничего не мог посоветовать и, тем более помочь, поскольку сидел у себя дома с простреленной головой. Зато мне в руки попалась кассета, изобличающая настоящих убийц Виктора Ледового. Ими оказались Правилов и Поришайло. Кстати, контрольный выстрел сделал лично Артем Павлович, что показалось мне неслыханной глупостью с его стороны. Он всегда казался таким предусмотрительным. Видать, крепко его Ледовой допек, раз до того зачесались ручонки, что не смог отказать себе в удовольствии. М-да, типа, такая вот вышла картина. Ты, я смотрю, здорово расстроился из-за этого? Зря. Пробиться в привилегированные холуи к Артему Павловичу, которым каждое утро предоставляется почетное право поцеловать его олигархическую задницу, ни тебе, ни тем более мне все равно не светило. Какие из нас жополизы? Этому искусству, Бандура, учиться надо, в академии государственного управления, а потом оттачивать мастерство, год за годом, в служебных кабинетах, чтобы аттестовывали в госслужащие все более высоких рангов. И только потом… – Атасов потер руки. – Какой из тебя чиновник, если ты, Бандура, лопух? Хотя определенные способности в тебе, вероятно, заложены, ну так, их же развивать надо, а не бегать по улицам с пистолетом. Кроме того, как по мне, такие, с позволения сказать люди, вроде Артема Павловича, устроены как черные дыры. Ничего не отдают, только всасывают. Конституция у них такая, понимаешь? Чем дольше ты возле такого «папы» пробудешь, ползая у трона в колено-локтевой позиции, как сексопатологи выражаются, тем меньше, типа, в тебе останется от тебя самого. Конечно, некоторые объедки с его стола и брызги, когда он будет справлять нужду, тебе достанутся в виде джипа, счета в банке и кирпичной дачи в Осокорках. Слов нет, найдется множество желающих подставить рот в обмен на душу, но, что-то подсказывает мне, Бандура, что ты не из их числа.
– Мне не смешно, Саня!
– Мне тоже, – сказал Атасов. – Чего уж тут смешного? С чего ты завелся, можно типа узнать?
– Плевать мне на карьеру, Саша! Причем тут она?
– Тогда – что не так?
– Я тебе объясню, что. Когда Поришайло снаряжал меня в Крым, то объяснил, в двух словах, какие неприятности ждут меня и всех вас, если я провалю задание…
– Ты его не провалил, – перебил Атасов. – Несчастный Боник и его дружок Огнемет – трупы. Как и все их, как любят выражаться в газетах, чтобы не называть имен, преступное окружение. Как будто здесь бывает другое окружение. Хотя, полагаю, вне зависимости от того, справился бы ты с его, типа, поручением, или нет, от тебя бы тоже быстро отделались. Сразу после того, как ты прикончил бы Бонифацкого. Ты, Бандура, уже лежал бы в овраге, каких в горном Крыму великое, типа, множество. Он тебе еще в пятницу вечером, когда ты у него в кабинете сидел, билет в один конец выписал. Артем, видите ли, типа, обещал нам всем громадные неприятности?! – лицо Атасова стало жестким. – А у нас их нет, так?! То, что случилось с Протасовым – крупные неприятности или нет?! То, что наша компания – развалилась, неприятности или нет?! Надо было мне пристрелить эту старую сволочь вместе с его чванливой сукой-женой, зря я себя сдержал. Среди всех, кого мне пришлось прикончить за последние годы, – эти двое – давно заслужили по пуле. И не по одной. – Выговорившись, Атасов замолчал, потупившись.
– Я говорю не о Валерии! – выпалил Бандура. – Мне очень жаль, что так вышло, тем более что я сам во многом виноват! Если не во всем! Ты думаешь, я не понимаю, что если бы не затеял эту возню с Милой, Валерка не загудел в Крым, и сейчас трахал свою тренершу, вместо того, чтобы лежать под камнями! Что, если бы не сживал со свету этого несчастного Бонасюка, Кристина тоже бы была жива, и была со мной. Но, мне было мало одной Кристины, мне приспичило баньку заграбастать. И квартиру, как же без квартиры? Вот я и отгреб, что заслужил! Но, ты сам когда-то сказал: нечто такое обязательно должно было произойти, принимая во внимание, чем мы заняты.
– Тогда о ком ты говоришь? – вскинул голову Атасов. – Я что-то не пойму?
– Я говорю о своем отце! – выпалил Андрей.
– Об отце? – удивился Атасов. – А при чем тут он?
– Видишь ли, – сказал Андрей, – когда я в пятницу вечером выходил из кабинета Артема Павловича, он бросил мне в спину, так, как бы невзначай, чтобы передавал отцу привет. «Он же у тебя, кажется, афганский герой», сказала мне эта сволочь.
– Ну, – начал Атасов. – Я бы не стал придавать этим словам столько значения, парень…
– Это еще не все, – перебил Андрей, повысив голос. – Поришайло, выпроваживая меня, назвал адрес отца в Дубечках. Не знаю, откуда он его выковырял, наверное, это было не сложно, с его возможностями. Рядом стоял Украинский и кивал. Ты бы видел их гнусные рожи, в этот момент. Если бы Поришайло стал угрожать… – Андрей сглотнул, покачав головой. – Но, он ограничился приветом афганскому герою. Сказал, что мол, не с руки таким людям в деревне прозябать. Что, мол, он об отце позаботится, если что… Это было страшнее любых угроз, Саша.
– Это был обыкновенный шантаж, Бандура, – возразил Атасов, не колеблясь. – Подлый, но целиком в духе людей вроде Артема. Этого следовало ожидать. С другой стороны, парень, как по мне, тут нечего опасаться. Поришайло человек мелочный, спору нет, не считал бы каждый рубль и прощал бы долги – не пробился бы в олигархи. С другой стороны, он бизнесмен, а они, Бандура, прагматики. На кой черт ему посылать каких-то отморозков за твоим отцом, в эту, извини меня, паршивую дыру, за полтысячи километров от столицы? Что это ему даст, кроме очередных расходов и новой головной боли? Ты полагаешь, чтобы насладиться твоими слезами? Нужен ты ему, Бандура. Когда ты отца в последний раз видел? Такой любящий сын? Думаешь, у Артема по этому поводу – сомнения? Да и потом, – продолжал Атасов, – как бы не насолил Артему лично я, к тебе, спрашивается, какие, типа, претензии? Поришайло убежден, что ты до сих пор в Крыму, облажался и угодил в лапы к Бонифацкому. В аварии пострадал так, что на ладан дышишь. В суде твои показания не используешь, да и кто тебе, скажи на милость, поверит? Кто ты такой? Не говоря уж о том, что крымская милиция разыскивает тебя за убийство двух милиционеров. Следовательно, Бандура, тебе так и так каюк, крышка, ты – покойник. Так какой тогда Поришайло смысл гробить твоего отца? Очень он ему нужен.
– Может, ты и прав, – сказал Бандура. – Только…
– Что, только?
– Видишь ли… – сказал Андрей неуверенно. Ему не хотелось возвращаться к своему сну, рассказывать кому бы то ни было, даже Атасову, о тошнотворно реальной станции подземки, о Вовке, который его оттуда вытащил и о Кристине, которая, похоже, прощалась, вне зависимости от того, было увиденное им сном или чем-то еще. Тем не менее, он решился сделать это. Андрей не сомневался: Атасов выслушает, и ему будет не до смеха.
– Есть у нас двадцать минут? – спросил Бандура. – Я думаю, что должен тебе рассказать обо всем.
Атасов взглянул на часы.
– У нас – вагон времени, парень. Лично я уверен, что с твоим отцом – все в полном порядке, Андрюша. Хотя бы уже потому, что, даже если Артем решил рассчитаться с тобой по полной программе, достать через отца, времени у него на это не было. С тех пор как побывал у него в гостях, прошло чуть больше суток. Даже если бы Артему нечем было больше заняться, как мстить тебе, то, конечно, времени у него было – более чем достаточно. Но, во-первых, у него полно других забот, банк трусят, счета опечатаны, а Украинский – отстранен от должности…
– Отстранен?! – потрясенно воскликнул Бандура.
– А что тебя удивляет, Бандура? Ничто не вечно под луной. Артема Павловича хотят съесть на самом высоком правительственном уровне. Для начала слопали Украинского. Невелика фигура, по масштабам страны. Теперь сжуют Поришайло. На минувших президентских выборах он не на того поставил, теперь придется потесниться, ртов много, бюджет всего один, если ты не знал. Знаешь, парень, лично я терпеть не могу Америку, и, тем не менее, даже мне трудно представить, как республиканцы и демократы дергают друг у друга контрольные пакеты акций «Кока-Колы», «Дженерал Дайнемикс» и других корпораций, как только оказываются в Белом доме после очередных выборов. А тут это – норма поведения, типа, хоть, мы, конечно, лишены удовольствия слышать ликующие вопли победителей по телевизору.
– Какие вопли?
– Как это, какие? «Убери руки, сука, это теперь моя газовая труба», например. Так что, Бандура, не до нас теперь Артему Павловичу, и, тем более, не до твоего старика. Именно поэтому, кстати, я готов внимательно тебя выслушать. Скоро утро, предлагаю дождаться рассвета, чтобы пожилого человека среди ночи на ноги не подымать. Так что, валяй, Бандура, рассказывай. Хоть час скоротаем.
* * *
– Ну, – начал Атасов, когда Андрей, наконец, закончил. В продолжение его монолога Атасов несколько раз бросал взгляды в направлении сумки с продуктами и картонного ящика с водкой, последнего, вероятно, в первую очередь, но сумел справиться с охватившим его желанием промочить горло. – Ну, знаешь ли, – повторил Атасов, откашлявшись, – все это показалось тебе реалистичным хотя бы уже потому, что ты, типа, вполне реально рисковал не проснуться. Никто толком не знает, Бандура, есть ли жизнь после смерти, и что означают предсмертные видения человека, игры умирающего разума или все же переход к чему-то новому. Даже если конец на самом деле означает начало, никто, типа, не вернулся оттуда, чтобы рассказать, что это так. Я слышал о паре случаев, вот только с доказательствами было не густо. Да и вообще, по большому счету, не в состоянии объяснить, что такое сон, особенность работы мозга или подключение к астралу, о котором любят твердить эзотерики. Ты, естественно, мог увидеть во сне Кристину, раз постоянно думал о ней на протяжении последних дней.– Она читала мне свои стихи.
– Откуда тебе знать, ее это стихи, или нет, типа? Может, ты их слышал пять лет назад по радио, когда дрых у себя дома в Дубечках? Может, прочел когда-то в каком-то журнале, вроде «Юности», да забыл… Что же касается Вовчика… – Атасов пожал плечами, – тут, действительно, большой вопрос, что это было? Жаль, ты не удосужился спросить у него, видел ли он тебя, когда лежал в подвале среди трупов. Если видел, то… – Атасов запнулся, – то, Бандура, я даже не знаю… Возможно, даже не хочу знать, пока не придет мой срок. Ты, конечно, можешь дать Вовчику телеграмму в Цюрюпинск, но, я бы этого делать не стал.