Звягельский Ромен. Виктория

- Я и спала, только там, - рассеянно махнула рукой Вика.

Завод
Она всю ночь звала маму.
Никто не слышал, спали молодые организмы крепко. А Вике снилось, что
она осталась одна на свете и чувство опустошенности и вселенского
одиночества разъедало ее мозг, взрывалось в ее жилах непомерным ужасом. И
причиной этого одиночества была мама. Вика не видела ее и каким-то пятым
сновидческим подсознанием ощущала, что мамы нет вообще.
Сон довел ее до помешательства, тоска в груди ее увеличивалась и
увеличивалась. Тоска теснила грудь, шла к своей кульминации. Вика вскочила в
слезах, пытаясь закричать что-то, и услышала, что она все еще стонет - но
уже наяву.
В окне было темно. Все кругом спали. Она потянулась к ноге Лены,
потолкала. Когда та зашевелилась, Вика цикнула той, чтобы не шумела и
позвала к себе.
- Ты что, Вичка?
- Бежать надо.
- Дурочка, молчи. Куда бежать!
- Добром это не кончится, помрем мы здесь. Прибьют!
- Ты что это надумала? - шептала Лена, - Как? А поймают?
- Продумать все надо! Я уже кое-что наметила. Еду экономить надо, а
можно и без еды. Нужно по пути на завод места приметить и так далее. Давай,
подруга.
- А Валька? Как ее-то потащим, у нее же ноги.
Вика перевернулась на койке, погладила Валю по голове. Та проснулась от
непривычной ласки, мягко потягиваясь:
- Подъем?
- Валя, Ляля, ползи сюда.
- А полка не рухнет?
- А и рухнет, - шепнула Лена, - Файка-фуфайка, к немцам в казармы
бегает, хоть пришибет ее, шлюху.
- Молчи, молчи, Леля, - заморгала Валя глазами, - потому как если не
пришибет, она тебе за такие слова красивую жизнь и экскурсию в ту же казарму
устроит.
- Вот именно, - сказала Вика, - Ко мне вчера Тоггард цеплялся. Насилу
ушла.
- Да ты что?
- Он по-немецки трепался, думал я не все понимаю, такое говорил, что я
его чуть не долбанула.
- Вика, что ж теперь будет?
- Бежать надо. Ты как, Валек?
- А Луи? - первое, что ответила Валя, подтвердило Викины подозрения,
Валя не на шутку привязалась к этому болшеголовому французу.
- А ты у него адрес возьмешь и из Советского Союза письма писать
будешь.
- Куда, в лагерь?
- Дуреха, во Францию.
Валя задумалась, пока Лена и Вика стали прикидывать, с чего начать.
- Хорошо бы у немок на заводе еды выпросить.
- Да выспросить, в какой стороне, скажем Берлин, а в какой Париж.
- Сможешь, Ленка?
- Я немецкого не знаю.
- А у нас из цеха всех немок убрали. Химики, лучше бы у вас
по-немецкому были пятерки.
- Мы английский учили, - вновь заговорила Валя, - А знаешь, Лелька,
Вика права, я тут больше не могу. Надо бежать. А немок будешь ты, Вика,
спрашивать. Попросись к нам в химлабораторию.
Если бы они знали, чего ей это будет стоить. Да нет, это вовсе
невозможно. Этот орангутанг Тоггард только и ждет, чтобы я его попросила об
услуге...
- Ладно, я попытаюсь.

Тоггард долго трепался с немцем-бригадиром. Они пристроились на ящиках
возле высокой, метров пятнадцать, стены и гоготали, посматривая на девушек.
Солдат, стоявший невдалеке, слыша их ухмылялся одной половиной лица, еле
сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.
Вика красила вторую сотню крышек, которые подсыхали очень быстро, их
практически сразу можно было ставить в стопки.
Тоггард проходил мимо нее в следующий зал, когда она посмотрела ему
прямо в глаза.
- Господин фельдфебель, - произнесла она, и Фаина, стоявшая рядом,
зыркнула на нее, словно хотела остановить, - нельзя мне попроситься к своим
подругам в лабораторию?
С лица Тоггарда слетела черствость и укор, он, помешкав, вздохнул и
совершенно неожиданно смягчился:
- Ну, вот, девочка, давно бы так.

Со следующего дня Вику распределяли в лабораторию вместе с Леной и
Валей. Тоггард крутился в лаборатории целый день. Это был большой светлый
зал, разделенный пополам стеклянной стеной, за которой ворочался какой-то
большой конусообразный механизм, вроде раковины. Там ходили люди в голубых
спецовках и перчатках.
В этой половине стояли шесть длиннющих рядов двойных столов, за каждым
сидели работницы и собирали небольшие механизмики с помощью пинцетов и
микроскопов.
Тоггард крутился в основном у стола приемщицы, которой остальные то и
дело приносили на подносах собранные механизмы, и забирали новые детали.
Вика ходила между рядами с веником, потом промывала приборы, потом
подносила в саму лабораторию порошки вместе с остальными. Порошки в тяжелых
полиэтиленовых пакетах приходилось таскать из подсобного помещения, что
располагалось еше ниже уровнем, покатый подъем куда было особенно трудно
преодолевать.

- Фроляйн Роза, неужели вы ездите в такую даль из города? - Тоггард
играл роль самой пристойности, опуская ресницы и проводя лишь кончиками
пальцев по руке девушки, сидевшей перед ним.
Одновременно, он косился на Вику, но ее в тот момент послали замести
мусор в другом углу зала. Впрочем, Эриху Тоггарду впервые пришло в голову
попробовать и немочку. Она казалась той самой овечкой, которая только и
ждет, чтобы ее сцапали и уволокли в кусты.
- Здесь очень много городских жителей, нас привозит автобус.
Она смущенно улыбалась, раздувая ноздри и покачивая головой, как
индийская танцовщица.
- Как же вас зовут, ничего что я спрашиваю?
- Роза, а вас?
- А меня зовут Эрих, Эрих Тоггард. Я пастух - пасу, как Господь Бог вот
этих заблудших овечек, забочусь о них, защищаю о искушения.
- Они такие молоденькие, - вздыхала Роза, - ну, посмотрите, вот эта
девочка, она очень похожа на арийку, не правда ли.
По проходу на них шла Вика, катя тележку с новыми мешками. Она видела,
как Тоггард заигрывает с блондинкой в рюшках, радовалась этому зрелищу и
благодарила своего ангела-хранителя, наконец-то взявшегося за свои прямые
обязанности.
- Так где вас можно увидеть милая Роза?
- Вы хотите меня увидеть?
- С первого же дня. Я боялся подойти к вам.

На обратной дороге во время привала Вика оглянула местность. Сидеть на
земле пока еще было невозможно. Туда, куда девушки бегали по нужде прошлым
летом и даже зимой - теперь пробраться было невозможно. С земли как раз
сошла вся влага и пропитала ее, как вату. За этим холмиком шло поле, уже
пропаханное разочек трактором. За ним в легкой сиреневой дымке стоял голый
лесок, просматриваемый далеко, в глубине его виднелись березы.
- Да, как раз все, - заключила Вика, - пока подготовимся, все высохнет.
Давайте планировать на май. Валя нам наберет целофана. Мы в него сложим
теплую одежду и спрячем ее там, за горкой. Зароем в землю.
- В мае уже тепло будет. И трава по пояс.
- А ночью? Я беру на себя ориентировку по сторонам света. Лена, у тебя
сила воли - ты отвечаешь за провизию. Мы тебе будем сдавать, а ты прячь,
чтобы мы не знали, копи сухарики, тоже спрячем здесь в тайнике. И смотрите
ни гу-гу своим французам, все-таки капиталисты, кто их знает...

Весна - душа нараспашку - весна в неволе - все равно весна, врывается,
прочищает застоявшуюся кровь, вселяет беспричинную радость, приближает
свободу, поднимает вверх - в облака!
Во всем живет весна, ее лечебный ветер холодит виски, остужает раны,
передает привет с родной Кубани, с реки Белой, с родины. А по ночам поют
птицы. Они заглушают лагерную тишину, они тоже антифашисты - эти милые грачи
или как их там по-немецки. Они поют над лагерной дырой, в которую уже ушли,
как в кратер вулкана десятки молодых жизней, они настойчиво вызывают их из
небытия своим "сьюить-сьюить", они говорят им на своем ласковом языке:
"жить-жить!"
А девчонки не спят по ночам, они вздыхают, они спрашивают друг у друга
зеркальце и забывают возвратить, потому что наконец-то их отражения начинают
им нравиться, наконец-то они узнают себя там, в серебрянном осколочке,
который привез их детские веснушчатые мордашки, курносые носики и ждущие
любви губы с родины от родимых хат и со столичных площадей. Там, в тех
зеркальцах остались они юными беззаботными комсомолками, готовящими
стенгазеты и разглаживающими широкие белые ленты для утренника. Там остались
их комнаты с глобусами и куклами, их учебники, их братишки, сестренки и
старые няни, их города, смятые под пятой немчуры, но вот они видят себя,
расцветших, как почки в соседнем лесу, как трава по бокам бетонной аллеи, и
им снова мила жизнь, в них снова зарождается способность любить и желание
любви. И мощное предощущение, предчувствие любви кажется им самым верным
доказательством их молодости и возможности счастья.

Гости собрались к трем. У Ауфенштаргов был милый дом, хотя и напоминал
снаружи хлев. Это был большой белый дом, на выпуклом холме, окруженный
низкими деревьями и кустарником. К дому вела буковая аллея, вокруг
раскинулись поля, уже выпустившие маленькие всходы. Словно зеленая роса на
черной сочной земле, прозрачная зеленая пленочка - устилали землю эти
ростки.
Франц Поппер был приглашен молодым Ауфенштаргом в числе других
начальников второго уровня на крестины младшего, третьего ребенка. Впрочем,
слегка изогнутая спина его невзрачной женушки выдавали их причастность к
кроличьему роду. Плодовитая оказалась парочка.
Крестины состоялись утром. Младенца давно унесли, да и в нем ли,
собственно, дело. Поппер пытался напрячь извилины и выудить, ну в крайнем
случае выдавить из них ответ: что это взбрело в голову вице-президенту
второго по величине концерна в Германии. Он всегда казался Попперу
чудаковатым, теперь вот это приглашение, в этот несуразный дом.
Хозяева встречали на пороге дома. Внутри дом оказался модернизированным
по последнему слову, здесь был даже автоматический лифт в гараж и столовую,
находящуюся в подвале. Поппер поставлял на ферму Ауфенштарга рабочую силу.
Но хозяйством здесь заведовала фрау Марта.
Стол в большой зале был накрыт, за стеклянными дверьми он посверкивал
множеством бутылей и бокалами.
В салоне уже было несколько гостей, девушка в прямом, обтянутом лиловой
лентой на бедре, платье и с такой же лиловой повязкой на лбу развлекала
пожилого господина. Это был первый вице-президент Вильгельм фон Ларке,
ставленник самого фюрера.
Франц Поппер подвел жену и дочь, юную особу с пластиной на зубах к
Розе. Она была тем лакомым кусочком, на которое позарился фон Ларке. Старик
был превосходен. Белая - волосок к волоску - ровным кустом обрамляющая
нижнюю челюсть и щеки, бородка, смуглая кожа, покрытая старческими пятнами,
а выправка.
- Здравствуйте, штандартенфюрер, - бросил старик, покосившись на
Поппера, - фрау!
- Приятный повод, молодец Ауфенштарг! Не правда ли?
- Почему вы его хвалите? Крестить ребенка в наше время - опасно? Верить
в иудея тоже?
- Господин фон Ларке, ваши шутки! - Роза прикрылась перчаткой и
засмеялась, отклоняя назад голову, - Но сегодня такой день! Вы знаете гер
Поппер, Герберт назвал сына Адольфом в честь вы сами понимате кого...
Сегодня двойной праздник - день рождения фюрера и крестины его маленького
тезки!
- Мило, мило. Мы еще увидим нашего вождя на вершине славы! - Поппер
отсалютовал, держа в левой руке аперитив, вспомнил о жене и дочери, стоявших
за его спиной, - Магда, наверное, ваша ровесница, фроляйн Роза, это мило,
что у нее будет компания.
- А я познакомилась с вашим подчиненным. Он привозит на завод рабочих.
Кажется, неплохой человек, - заметила Роза, когда к ним подходил Герберт.
Поппер расплылся и склонил голову.
- О, он так добр к этим простачкам с востока. Он строг, но справедлив.
Он похож на пастыря, ведущего агнцев своих.
- Я много раз предлагал своей свояченице работу в канцелярии, впрочем,
если она вообще желает работать, но теперь я понимаю почему она так держится
за свое место, - улыбнулся Герберт.
Сегодня он выглядел элегантным, словно только что из модного салона. Он
выглядел человеком, у которого новая любовница. До Розы доходили слухи, что
это не далеко от истины. Но откуда на заводе взяться достойным Герберта
женщинам?
- О ком вы говорите, милая Роза, - все еще несколько склонив голову,
спрашивал Поппер, - Из офицеров на заводе бывают лишь несколько. Наше
"птичье гнездышко" не такое уж и большое: как у ласточки!
- Прелестное сравнение, штандартенфюрер, - вмешался старый Ларке, -
только похоже, что ваше гнездо сплетено из колючей проволоки. Ну, пошли пить
за Адольфов!
Его побаивались, этого Ларке, он был великим провокатором-любителем,
который провоцировал людей ради их же удовольствия.

На следующий день Вика порезала руку. Она уминала бумагу в корзине для
мусора и не заметила осколков лаборантской пробирки. Держа палец у губ, она
подбежала к светловолосой приемщице и произнесла по-немецки:
- Фроляйн, не имеете ли вы лекарства?
Роза быстро поняла, что имела в виду русская девушка, внешность которой
ей так импонировала с самого начала, она открыла ящик стола и достала бинт.
Протянула Вике.
- Вы научились немецкому в "Птичьем гнезде?"
- Нет, дома, в школе.
- Вы закончили школу?
- Почти, - Вика была смущена тем, что впервые разговаривала с человеком
немецкой национальности, не чувствуя ненависти и не желая ничего дурного, -
Спасибо вам, фроляйн. Извините.
Этот маленький случай запомнился Розе, поменял ее отношение к этим
русским зверькам, так не похожим на ухоженных, чистых немок, работавших в
лаборатории. Она тогда еще окликнула девушку, зачем - сама не поняла,
поддалась импульсу:
- Эй. Могу я чем-нибудь еще помочь? Иди, я забинтую.
Вика, велевшая девчонкам не высовываться из-за дальних рядов что бы ни
случилось, с удовольствием позволила дамочке, как она про себя называла
Розу, забинтовать себе палец.
- Красивый город, - показала она на открытку, прикрепленную у стене над
столом, - это Берлин?
- Торгау, - Роза кивнула головой, показывая, что этот тот самый город,
от которого шли девушки по прибытии на немецкую землю в свой лагерь.
- Там? А Берлин?
- Я из... из Москвы, - соврала она для ясности и показала рукой, - это
там.
- Нет, нет, - засмеялась Роза белыми широкими зубами,- глупая, это там.
Как же вас там учат в школе?
- Зато я умею рисовать, - похвасталась Вика, - могу нарисовать вас,
фроляйн.
- О! Я знала, русским неплохо дается рисование, но разве может
заниматься интеллектуальным трудом тот, кто создан для труда физического?
Нет, нет, - она совсем зашлась мелким, как горох, хихиканьем, - не надо тебе
меня рисовать. Хочешь, я дам тебе бумагу, грифель, рисуй ... рисуй ласточек!

Несвобода бесконечности

Валя пришла вечером с площадки и бухнулась на свободную койку под
Викой. Фаина ночевала у своего Хофке, тот вызвал ее сразу после прихода.
Наверное, снова уехал начальник. Вика позвала:
- Ты что там? Ляля! Обидели тебя?
Валя перевернулась на спину, лицо ее сияло, как начищенная сковорода в
день восьмого марта!
- Какая я счастливая, Викочка! Ты не поймешь, у тебя одна писанина на
уме, одни книжки. Собрала со всех девчонок, у кого что было и вот сидишь,
света белого не видишь. А он вона какой, свет-то!
Она показала руку, перед глазами Вики мелькнули буквы чуть повыше
Лялиного запястья: Луи Франсуа Корден - Сен-Фаржо, рю Медичи, 7.
В эту секунду Вике захотелось зареветь. Она не завидовала Вале, она не
страшилась предстоящего завтра побега, она только очень хотела, чтобы и ее
кто нибудь, - ну, хоть кто нибудь на этом свете - еще полюбил.

Она решила сегодня сделать самодовольной Розе добро. Как бы та не была
нашпигована глупой нацистской пропагандой - Вика даже не обращала внимания
на ее снисходительный тон - она все таки дала ей тогда бинт.
Вика правильно расчитала с порезом, они сошлись, Роза принесла Вике
старые открытки, несколько листов бумаги и карандаш. Вика видела, как Роза
упрашивает своего Тоггарда разрешить передать это девушкам.
Сначала Вика радовалась столь обильному вниманию Тоггарда к Розе. Но
теперь-то что оставлять эту пустую, но напористую дамочку в неведении. Пусть
напирает на кого-нибудь другого, зачем ей этот грязный тип, еще дети
родятся. Нет, разновидность таких ублюдков нельзя продолжать. Думая об этом
по дороге на завод, Вика вдруг наконец-то поняла, что ее так отвращало во
внешности Тоггарда. Он был похож на хорошенького, но психованного мальчика,
который мог задушить кошку. Однажды, в станице Вика видела, как мальчишки
волокли по земле полудохлую кошку, а потом еще долго стоял ее дикий вопль по
степи. Там тоже был такой симпатяга - самый настоящий маленький садист.
Тоггард напоминал его. В нем было что-то от психически ненормального.
Они подошли к привалу. Поле уже заросло высокой светло-зеленой травой,
им повезло, что и в этом году поле оставили под парами.
Они уходили из-за горки последними. Валя вынула из-под юбки последние
вещи, а Лена вырыла ямку. Зарыли повыше, чтобы никто не забрался и не
удобрил их пожитки на обратном пути. Вика обернулась на поле, сидя на
корточках. Да, если ползти по полю, вряд ли кто нибудь заметит. Проползти
метров десять, дальше поле немного спускается - нырнув в эту ложбинку, можно
будет дернуть в лес. А там лесами - вдоль реки к морю, и по берегу в сторону
Польши. В Голландию, конечно, тоже можно, там Бельгия, Франция. Но лучше
прямо в Польшу. Это они еще не решили. В Польше по крайней мере можно будет
проситься на ночлег к полякам, они у Вики вызывали доверие, само звучание -
Польша! Вроде "пушок", "пышка", "пшено"! Но Валя была за Францию.
Вика нарисовала план местности. В противоположную сторону от завода -
Торгау. На восток - Москва - в той стороне, где ферма, которую они все время
проходят недалеко от лагеря. Но и к Польше пробираться через всю Германию.
Ее с утра трясло, и казалось, что лысеватый потный Хофке мог легко ее
уличить в подготовке побега, ей казалось, что у нее на лбу написано: сегодня
я совершу побег.
На заводе все валилось из рук. Она особенно чутко следила за командами
бригадира, кротко выполняла приказания. В перерыве Роза стала искать ее
глазами.
Вика подошла к ней и протянула сложенный в несколько раз листок.
- Прочтите вечером, хорошо?
Роза усмехнулась, словно Вика сделала что-то нелепое, положила записку
на стол.
- И еще - вот я нарисовала открытку. Это - роза.
Роза подняла бровь и, как учительница, которой положено быть
недовольной, изучила рисунок.
- Ничего, - одобрительно кивнула она, - только тощенький у тебя
получился цветочек. А вода в склянке - это хорошо. Видишь, если
постараться...
Вика жалела эту высокую холеную дамочку, которую на ее глазах опутывал
грубый мужлан с патологией во взгляде.
Тоггард уехал сегодня с завода рано. Во всяком случае перестал маячить
еще часов в одиннадцать. Последнее время он часто отлучался в это время, и
Вика видела, как Роза томится и ищет его глазами, хотя и делает вид, что она
здесь королева бала.
Тоггарда все больше привечал штандартенфюрер, приближал его к себе,
делая вид, что присматривается. Поппер обладал чутьем старого канцеляриста,
мальчик мог окрутить свояченицу Ауфенштарга, ему нужно помочь.

Они вышли строем, подровнялись перед ангаром. Солнце светило вовсю. В
воздухе уже кружилась мошкара, от земли исходил прелый запах подсыхающего
грунта.
Вика оглянулась на подруг. Лена была возбуждена до предела, нервно
улыбалась и кусала губы, Валя, наоборот, была в полной аппатии, мутно
смотрела на пейзаж, Вике пришлось приводить их в чувства.
- Сосредоточтесь, девочки. Ляля, ты отдала обед Лельке?
- Она его уплела! - ехидно пожаловалась Лена, подтягивая хвостик.
- Это ничего. Как действовать, вы знаете.
Путь до привала показался им дорогой через Вселенную. Глаз радовался,
глядя на мохнатые ветки тополей и осин. Все было ярким и свежим, словно
стекло промыли.
Наконец показался за поворотом тот участок поля, где они делали привал.
В этот лес они побегут. Сегодня они встали в хвост колонны, чтобы последними
пойти, якобы, по малой нужде. Голова колонны уже подходила к месту привала.
Правильно ли они все рассчитали?
Колонну распустили и девочки медленно пошли за всеми в поле, в траву.
Солдаты, их было десять, Вика по дороге изучила всех до одного, выстроились
на дороге, направив автоматы в сторону холма. Холм этот был совсем
небольшим, таким, что когда девушки приседали, иногда видно было их макушки.
Вика, Лена и Валя отошли подальше, туда, где было свободное место - на поле.
Видя, что к спрятанным ими вещам не подобраться, Вика шепнула своим
подругам:
- ... отползаем, они не заметят.
И действительно, все остальные девочки сидели к ним спиной. Не
составило труда шмыгнуть в высокую траву, пятясь удалиться метров на пять,
потом скатиться в ложбинку, еще сырую, голую, и пробраться ближе к лесу.
- Тихо?
- Пошевеливайтесь.
Светловолосая Лена осторожно высунула голову из травы: оказалось, что
отхожее место, дорога и солдаты уже довольно таки далеко и в стороне.
- Уже строятся, - сообщила она.
- Ой, мамочки! - зашипела Валя, страх которой передался и Вике, но она
усмирила его.
Теперь - она оглянулась - спасительный лес был в десяти метрах. Она
легла и пополза в траве. Девочки последовали за ней.
Солдаты начали всматриваться и считать своих пленниц только в конце
поля, а закончили - у фермы Ротвиль.
В это время Вика, Лена и Валя неслись, не помня себя от ужаса, по
сырому холодому еще перелеску, подальше от места привала, не разбирая ни
дороги, ни сторон света, ни местоположения Москвы и Польши.
Уже заложило грудь, горло пересохло и не хватало дыхания, чтобы
наполнить бешено мчащуюся по жилам кровь, а они все бежали. В лесу
отыскалась старая тропинка, по которой они теперь неслись, то соскальзывая
вниз, то по кочкам взбираясь вверх, то падая, то разъезжаясь на влажной
земле.
День был солнечным, и сюда вниз проникали яркие лучи мощными
перламутровыми столпами.
- Ну, ладно, хватит, - прохрипела Вика, - вон просвет уж в просеке,
прятаться надо.
И действительно, впереди показался проем между деревьями, за которым,
видимо, шло поле. Они свернули в заросли, забрались в густые и такие упругие
елочки, создающие настоящую берголу, упали на небольшую полянку в середине.
Едва уместились между нижними широкими лапами елок, но вдруг почувствовали
себя в безопасности.
- А ведь мы на свободе, девчонки, - как-то неуверенно произнесла Лена,
- куда хошь, туда и иди.
- Ага, иди, - засомневалась Валя, - Тут у германцев вся страна для нас
лагерь. Куда бы ни пошла.
Вика лежала на спине, снова ломило в пояснице, но как сладостна была
эта ломота. Она смотрела на салатовые кроны деревьев в ярко синем небе.
Ватные облака стремительно неслись над землей. А ведь Лена права, это
свобода. Над тобой нет никого, кроме этого синего неба, кто бы держал тебя
на поводке и определял твою жизнь. Нет пулеметов, направленных на тебя, нет
немцев, которые хотят выжать из тебя все силы и убить.
- Отдыхаем. Потом определяемся. Нужно сходить на разведку. Я пойду, а
вы сидите здесь и ни гу-гу. Если в час не вернусь, идите в глубь, напролом.
- Не надо, Вика, - прошептала Валя, - лучше вместе.
Она все-таки пошла, сказав, что только глянет, что там в конце просеки.
Пошла она кустами, за двумя рядами деревьев. Очень скоро перелесок
закончился и она подошла к окраине поля. Невдалеке шла белая дорога, на
взгорке виднелась деревенька. Здесь было опасно. Но девочки должны были
поесть, по крайней мере выпить воды. У них не было даже кружки или фляги.
Перед ней простирались огромные пространства полей, но лес шел вправо,
спускался вместе с полем в долину и не думал заканчиваться.
Вернувшись назад, Вика сказала, что главное, найти, чем подкрепиться, а
лесом можно добраться хоть до Америки.
На самом деле есть пока не хотелось. Вика достала из кармана кусок
хлеба, припасенный с заводского обеда, Лена достала свой. Они поделились с
Валюшкой, съели свои доли и стали пробираться все дальше и дальше от просеки
вниз, упиваясь свободой, свежим лесным воздухом и тем чудом, которое
происходило с ними. Длинные рукава рабочих роб их спасали от колючих ветвей,
но когда стало темнеть, они почувствовали приближающийся мороз обманчивой
весенней ночи.
- Надо бы и о ночлеге подумать, - предложила Лена, которая вдруг
почувствовала необъятный прилив сил и интенсивную работы мысли, - Вика,
давай елок наберем, веток, постелим, укроемся, поспим. Заодно, может,
немного придем в себя. Что-то у меня голова от всего этого кругом идет.
- Вроде собака лает, - вдруг сказала Валя, и все они почувствовали, как
волосы их зашевелились от нервного озноба.
- Тут впору на дерево забираться, чтобы не сожрали.
- Говорят, в лесу ночевать - с ума можно сойти.
Они прислушались. Не было никакого лая, только беспокойный вечерний лес
шумел.
- Достаточно ли мы ушли? Может, лучше всю ночь идти? - размышляла вслух
Вика, - Чтобы подальше пробраться. Но тогда мы захотим спать днем. А днем
спать опасно, на нас могут нарваться, а мы и не услышим. Ночью-то вряд ли
будут искать. Если только с собаками.
- Собак еще привезти надо. Я что-то не видела ни у нас в лагере, ни на
заводе собак. Они бы уж давно нас отыскали, - рассудила Лена.
Они сидели под сваленным большим деревом в лесной чащобе, где,
очевидно, долгие столетия не ступала нога человека.
- Решать надо быстрее, не то стемнеет сейчас, ни веток не наберем, ни
дорогу не наметим.
- Решено. Кто ж ночью плутать по лесу будет? Спим, товарищи, -
заключила Вика. Собирайте ельник. Да и ветки можно, а то застудимся.
Но ни одна из них не смогла уснуть. Когда они натаскали гору веток и
сделали весьма уютное логово, легли, прижавшись друг к другу холодными
носами, тут-то и поняли они, что предоставлены сами себе. Первой заговорила