Страница:
– Ты за этим и пришел ко мне?
– Меня прислали, чтобы я пришел это сказать.
– Ты его предал?
– Иосифа? Его никогда не предавал. Первосвященник Иоаким Даната поручил мне следить за ним и всякий раз говорить ему о том, чтобы он помнил, что является сыном Иудеи и должен служить нашему Богу. Я ему завидовал. Это другое. Я его ненавидел, потому что у него все получалось. Помню, как он за две недели написал свой блистательный трактат против ректора Александрийского университета Апиона.
– Он воспел славу еврейскому народу?
– Он защитил доброе имя Иудеи.
– Аудиенция закончена, – сказала девица в фиолетовом хитоне, и Юст исчез. И обратилась ко мне, улыбаясь: – Все повторяется в этом мире. Чья судьба вам предпочтительней – Иосифа или Юста? Юст пережил своего спасителя на целое десятилетие.
– Мне они оба неприятны. Один был откровенно лживым, а другой прятал ложь в мнимо справедливые одежды.
– Словечки вы придумываете, однако… Что же с вами делать?
– Простите, а чего вы все со мною носитесь? Вздернули бы, и дело с концом.
– Я вот и думаю, почему с одними носятся, а других, не спрашивая, миллионами живьем закапывают или в клочья раздирают. Вот и вокруг вас все ходят стаями, и так вам, и этак предлагают, а вам не угодишь. Чего вы сами-то хотите? Или и это вам неведомо?
– Ведомо. Ведомо. Душу хочу сохранить в чистоте, вот моя вся правда!
– Да, – улыбнулась не то Катрин, не то Зила, не то пришлая девица в фиолетовом хитоне. – Спрос сейчас на чистые души сильно повысился. Нашли из чего делать дефицит. Всегда, когда жрать нечего, когда вот-вот все в тар-тарары полетит, спрос повышается на нечто совсем пустое… Умом я это понимаю, а сердце мое протестует…
– И у вас есть сердце?
– А как же иначе? – на лестничной площадке раздался шум, и девица помахала мне ручкой. – Я сгинула. Там Горбунов с Хоботом к вам жалуют. Оделись бы, господин чистодушный…
48
49
50
– Меня прислали, чтобы я пришел это сказать.
– Ты его предал?
– Иосифа? Его никогда не предавал. Первосвященник Иоаким Даната поручил мне следить за ним и всякий раз говорить ему о том, чтобы он помнил, что является сыном Иудеи и должен служить нашему Богу. Я ему завидовал. Это другое. Я его ненавидел, потому что у него все получалось. Помню, как он за две недели написал свой блистательный трактат против ректора Александрийского университета Апиона.
– Он воспел славу еврейскому народу?
– Он защитил доброе имя Иудеи.
– Аудиенция закончена, – сказала девица в фиолетовом хитоне, и Юст исчез. И обратилась ко мне, улыбаясь: – Все повторяется в этом мире. Чья судьба вам предпочтительней – Иосифа или Юста? Юст пережил своего спасителя на целое десятилетие.
– Мне они оба неприятны. Один был откровенно лживым, а другой прятал ложь в мнимо справедливые одежды.
– Словечки вы придумываете, однако… Что же с вами делать?
– Простите, а чего вы все со мною носитесь? Вздернули бы, и дело с концом.
– Я вот и думаю, почему с одними носятся, а других, не спрашивая, миллионами живьем закапывают или в клочья раздирают. Вот и вокруг вас все ходят стаями, и так вам, и этак предлагают, а вам не угодишь. Чего вы сами-то хотите? Или и это вам неведомо?
– Ведомо. Ведомо. Душу хочу сохранить в чистоте, вот моя вся правда!
– Да, – улыбнулась не то Катрин, не то Зила, не то пришлая девица в фиолетовом хитоне. – Спрос сейчас на чистые души сильно повысился. Нашли из чего делать дефицит. Всегда, когда жрать нечего, когда вот-вот все в тар-тарары полетит, спрос повышается на нечто совсем пустое… Умом я это понимаю, а сердце мое протестует…
– И у вас есть сердце?
– А как же иначе? – на лестничной площадке раздался шум, и девица помахала мне ручкой. – Я сгинула. Там Горбунов с Хоботом к вам жалуют. Оделись бы, господин чистодушный…
48
В дверь настойчиво постучали, а мне не хотелось открывать. Я приоткрыл дверь и обратил внимание, что рядом с Хоботом и Горбуновым стоит моя Катрин, это уж точно была она, только на ней был не хитон, а обыкновенный широкополый плащ фиолетового цвета. Зато Хобот был наряжен в белоснежную тогу с пурпурной каймой, на ногах были полуботинки также с красной каймой. Однако полуботинки были не настоящие, то есть отнюдь не древнеримского происхождения. Они сделаны были по типу римских, но кожа была поддельной, из синтетического кожзаменителя, и пряжки были не ручной работы, а какой-нибудь фабрики – "Красная заря" или "Буревестник". И я заметил по этому поводу:
– Однако конспирация у вас слабо поставлена.
– Dum spiro, spero, – ответил Хобот, который, когда я присмотрелся, был вовсе не Хобот, праховский противник и одно из главных лиц империи, это был действительно бывший вольноотпущенник Феликс Марк Антоний собственной персоной.
– Вам необходимо выслушать прокуратора в подлиннике, – сказал Горбунов. – Он вам скажет такое, чего никто не скажет. Он одобрил основное направление Референдума и сказал, что вселенские масштабы – это то, чего добивался Рим.
– Что он намерен мне сообщить? И знают ли о вашем посещении команды Прахова? – спросил я.
– Что вы, Степан Николаевич, – ответил Горбунов. – Вы ведете сложную политическую борьбу, а рассуждаете, как неграмотный зилот… Мы здесь строго конспиративно. Дадим вам полезную информацию, а дальше действуйте на ваше усмотрение. Прокуратор расскажет вам о борьбе партий и о роли процессов в политической борьбе…
– Да, да, – подтвердил прокуратор Феликс, присаживаясь на диван. – Когда я был рабом, мне часто приходилось убивать, а затем по приказанию моего господина хоронить и воздавать почести умершим от насильственной смерти пленникам. Были, конечно, и другие случаи, когда мне приходилось снимать с крестов пленников и наказывать смертью казнивших их. Всякий раз я познавал необходимость и смерти, и воздаяния хвалы умершим, потому что только таким образом укрепляется власть, без которой нет жизни, нет покоя, нет мира. Если бы я располагал временем и способностями, я бы написал несколько посланий будущим начальникам когорт, губернаторам провинций, полководцам, трибунам, консулам и, может быть, императорам, в которых изложил то, как надо создавать и хранить сильную власть. Заметьте, и Тиберий, и Калигула, и Клавдий, и наш владыка Нерон начинали с процессов, в ходе которых сносились головы тем аристократам, которые иронизировали над властью. Затем конфисковывались их земли, владения, строения, ценности, одним словом, все имущество, и это конфискованное добро значительно пополняло казну и укрепляло власть.
Процессы – это то единственное измерение, благодаря которому можно узнать о крепости власти, о силе государства. Государь правит до тех пор, пока идут процессы. Кончились процессы – кончилась и власть. Процессы могут быть двух видов. Первый вид – кинжальный или цикутно-венный процесс нацелен на немедленное уничтожение тех, кто способен дурно отозваться о государе и приближенных первого доступа. Второй вид – это процессы бражно-зилотные. Да, да, мои господа, важно вовремя и в определенное время бросить в толпу мятежных элементов дрожжи и слегка подогревать брагу – пусть все бродит, бурлит, шипит, пенится. К бурлению как раз расположены бражные элементы общества – это скрытые и открытые пьяницы, обжоры, разбойники и воры. Тут, милостивые, все связано. Я не знал ни одного разбойника, который не был бы обжорой, вором или пьяницей. Разница между аристократами и рабами, между фарисеями и зилотами состоит в том, что аристократы, скажем, и фарисеи склонны к обжорству и к сибаритству одновременно. Набив брюхо мясом, пирогами, фруктами и овощами, залив вином нутро свое, аристократ блаженно отходит ко сну, а просыпаясь, принимается за всякие там растирания, массажи, обмывания, а раб и зилот после обжорства и возлияний становятся бунтарями, они ищут все новых и новых собутыльников, чтобы вместе найти свежие жертвы и заманчивые способы кажущегося им освобождения. Они не понимают, что их единственная свобода – это крест на палящем солнце или гладиаторская арена. Они жаждут мести. И, должен сказать, они больше мне по душе, нежели свинообразные аристократы. Идя сюда, я заметил несколько лозунгов, которые несли полупьяные зилоты. На лозунгах было написано: "Нет – Референдуму!", "Долой руководящую партию!", "К ответу лидеров-преступников!" Я подумал: если эти лозунги брошены в толпу, чтобы организовать процессы, тогда власть будет прочной. Если же правящая партия рассчитывает утвердиться с помощью одних демонстраций и так называемых внешних свобод, то она, эта правящая партия, заведомо проиграет.
В Иудее, которой довелось мне править, было три партии: фарисеи, саддукеи и ессеи. Небезызвестный вам прощелыга, жидяра, как теперь говорят, Иосиф Флавий отмечал, что фарисеи ведут строгий образ жизни, и отказываются от всяких удовольствий. По их мнению, все совершающееся происходит под влиянием судьбы. Впрочем, они нисколько не отнимают у человека свободы, его воли, но признают, что по Божьему предначертанию происходит смешение его желания с желанием человека идти ли ему по пути добродетели или злобы. Это главенствующая секта, которая имеет большое влияние на простонародье. Фарисеи верят в бессмертие души, и что за гробом людей ожидают суд и награда за добродетели или возмездие за преступность при жизни. Грешники подвергаются вечному заключению, а добродетельные люди будут свободны и даже могут воскреснуть. Они имеют большую власть и занимают правительственные и религиозные должности. Фарисеи сильно преданы друг другу и, действуя соединенными силами, стремятся к общему благу всех иудеев. Отношения же саддукеев между собой суровее и грубее, и даже со своими единомышленниками они обращаются, как с чужими. Фарисеи беспощадны к тем, кто идет против них. Я убедился в том, что фарисеи лицемерны и коварны. Они нарушают свои религиозные законы и предаются удовольствиям и разврату. Что касается ессеев, то эта незначительная и маловлиятельная секта заботилась о чистоте нравов и благочестии, вела строгую, трудовую и нравственную жизнь. Молились при восходе и заходе солнца, занимались земледелием и врачеванием. Мне больше всего были по душе эти скромные труженики. Но и в их среде выросла секта ревнителей, или зилотов. Зилоты проповедовали внешнюю свободу, призывали народ к бунтам, признавали над собой господство одного Бога и таким образом возбуждали в народе мятежи и возмущения. Зилоты как раз и были теми дрожжами, которые я запускал в народную гущу. Признаюсь, мне приходилось с этими зилотами участвовать в ночных разбоях, а также в убийствах некоторых фарисеев, саддукеев и христиан. Мне достоверно известно, что зилотами был убит святой первомученик Стефан…
– Зачем вы все это мне рассказываете? – спросил я у Феликса.
– А вы сделайте вывод сами. Чтобы утвердилась новая эра, чтобы она не утратила своих связей со старой иудейской верой, нужна была система продуманных жертв. Сначала Иоанн Креститель, потом первомученик Стефан, затем Христос, Апостолы Петр и Павел. Заметьте, у каждого из них были покровители и среди римлян, и среди греков, и среди иудеев…
– Мы это старались предусмотреть, – вмешался Горбунов. – Сечкина поддерживают почти все социальные силы. Будучи типичным аутсайдером, Сечкин снискал к себе уважение не только народных масс…
– Однако конспирация у вас слабо поставлена.
– Dum spiro, spero, – ответил Хобот, который, когда я присмотрелся, был вовсе не Хобот, праховский противник и одно из главных лиц империи, это был действительно бывший вольноотпущенник Феликс Марк Антоний собственной персоной.
– Вам необходимо выслушать прокуратора в подлиннике, – сказал Горбунов. – Он вам скажет такое, чего никто не скажет. Он одобрил основное направление Референдума и сказал, что вселенские масштабы – это то, чего добивался Рим.
– Что он намерен мне сообщить? И знают ли о вашем посещении команды Прахова? – спросил я.
– Что вы, Степан Николаевич, – ответил Горбунов. – Вы ведете сложную политическую борьбу, а рассуждаете, как неграмотный зилот… Мы здесь строго конспиративно. Дадим вам полезную информацию, а дальше действуйте на ваше усмотрение. Прокуратор расскажет вам о борьбе партий и о роли процессов в политической борьбе…
– Да, да, – подтвердил прокуратор Феликс, присаживаясь на диван. – Когда я был рабом, мне часто приходилось убивать, а затем по приказанию моего господина хоронить и воздавать почести умершим от насильственной смерти пленникам. Были, конечно, и другие случаи, когда мне приходилось снимать с крестов пленников и наказывать смертью казнивших их. Всякий раз я познавал необходимость и смерти, и воздаяния хвалы умершим, потому что только таким образом укрепляется власть, без которой нет жизни, нет покоя, нет мира. Если бы я располагал временем и способностями, я бы написал несколько посланий будущим начальникам когорт, губернаторам провинций, полководцам, трибунам, консулам и, может быть, императорам, в которых изложил то, как надо создавать и хранить сильную власть. Заметьте, и Тиберий, и Калигула, и Клавдий, и наш владыка Нерон начинали с процессов, в ходе которых сносились головы тем аристократам, которые иронизировали над властью. Затем конфисковывались их земли, владения, строения, ценности, одним словом, все имущество, и это конфискованное добро значительно пополняло казну и укрепляло власть.
Процессы – это то единственное измерение, благодаря которому можно узнать о крепости власти, о силе государства. Государь правит до тех пор, пока идут процессы. Кончились процессы – кончилась и власть. Процессы могут быть двух видов. Первый вид – кинжальный или цикутно-венный процесс нацелен на немедленное уничтожение тех, кто способен дурно отозваться о государе и приближенных первого доступа. Второй вид – это процессы бражно-зилотные. Да, да, мои господа, важно вовремя и в определенное время бросить в толпу мятежных элементов дрожжи и слегка подогревать брагу – пусть все бродит, бурлит, шипит, пенится. К бурлению как раз расположены бражные элементы общества – это скрытые и открытые пьяницы, обжоры, разбойники и воры. Тут, милостивые, все связано. Я не знал ни одного разбойника, который не был бы обжорой, вором или пьяницей. Разница между аристократами и рабами, между фарисеями и зилотами состоит в том, что аристократы, скажем, и фарисеи склонны к обжорству и к сибаритству одновременно. Набив брюхо мясом, пирогами, фруктами и овощами, залив вином нутро свое, аристократ блаженно отходит ко сну, а просыпаясь, принимается за всякие там растирания, массажи, обмывания, а раб и зилот после обжорства и возлияний становятся бунтарями, они ищут все новых и новых собутыльников, чтобы вместе найти свежие жертвы и заманчивые способы кажущегося им освобождения. Они не понимают, что их единственная свобода – это крест на палящем солнце или гладиаторская арена. Они жаждут мести. И, должен сказать, они больше мне по душе, нежели свинообразные аристократы. Идя сюда, я заметил несколько лозунгов, которые несли полупьяные зилоты. На лозунгах было написано: "Нет – Референдуму!", "Долой руководящую партию!", "К ответу лидеров-преступников!" Я подумал: если эти лозунги брошены в толпу, чтобы организовать процессы, тогда власть будет прочной. Если же правящая партия рассчитывает утвердиться с помощью одних демонстраций и так называемых внешних свобод, то она, эта правящая партия, заведомо проиграет.
В Иудее, которой довелось мне править, было три партии: фарисеи, саддукеи и ессеи. Небезызвестный вам прощелыга, жидяра, как теперь говорят, Иосиф Флавий отмечал, что фарисеи ведут строгий образ жизни, и отказываются от всяких удовольствий. По их мнению, все совершающееся происходит под влиянием судьбы. Впрочем, они нисколько не отнимают у человека свободы, его воли, но признают, что по Божьему предначертанию происходит смешение его желания с желанием человека идти ли ему по пути добродетели или злобы. Это главенствующая секта, которая имеет большое влияние на простонародье. Фарисеи верят в бессмертие души, и что за гробом людей ожидают суд и награда за добродетели или возмездие за преступность при жизни. Грешники подвергаются вечному заключению, а добродетельные люди будут свободны и даже могут воскреснуть. Они имеют большую власть и занимают правительственные и религиозные должности. Фарисеи сильно преданы друг другу и, действуя соединенными силами, стремятся к общему благу всех иудеев. Отношения же саддукеев между собой суровее и грубее, и даже со своими единомышленниками они обращаются, как с чужими. Фарисеи беспощадны к тем, кто идет против них. Я убедился в том, что фарисеи лицемерны и коварны. Они нарушают свои религиозные законы и предаются удовольствиям и разврату. Что касается ессеев, то эта незначительная и маловлиятельная секта заботилась о чистоте нравов и благочестии, вела строгую, трудовую и нравственную жизнь. Молились при восходе и заходе солнца, занимались земледелием и врачеванием. Мне больше всего были по душе эти скромные труженики. Но и в их среде выросла секта ревнителей, или зилотов. Зилоты проповедовали внешнюю свободу, призывали народ к бунтам, признавали над собой господство одного Бога и таким образом возбуждали в народе мятежи и возмущения. Зилоты как раз и были теми дрожжами, которые я запускал в народную гущу. Признаюсь, мне приходилось с этими зилотами участвовать в ночных разбоях, а также в убийствах некоторых фарисеев, саддукеев и христиан. Мне достоверно известно, что зилотами был убит святой первомученик Стефан…
– Зачем вы все это мне рассказываете? – спросил я у Феликса.
– А вы сделайте вывод сами. Чтобы утвердилась новая эра, чтобы она не утратила своих связей со старой иудейской верой, нужна была система продуманных жертв. Сначала Иоанн Креститель, потом первомученик Стефан, затем Христос, Апостолы Петр и Павел. Заметьте, у каждого из них были покровители и среди римлян, и среди греков, и среди иудеев…
– Мы это старались предусмотреть, – вмешался Горбунов. – Сечкина поддерживают почти все социальные силы. Будучи типичным аутсайдером, Сечкин снискал к себе уважение не только народных масс…
49
– У вас в стране сегодня сложилась далеко не простая ситуация, – продолжал Феликс. – Даже в Римской империи не было такого, чтобы страну оставили без хлеба, мяса и молока. Наш рынок давал народу все. А что могут купить ваши ессеи и зилоты на Центральном рынке, где не только бешеные цены, но и нет ничего. Ваше правительство поддержало пока что воров и грабителей, а так нельзя. Надо чередовать поддержку: сегодня воров, а завтра и честным труженикам надо кость кинуть. Я иной раз просто так раздавал бедным хлеб и сыр, чтобы они помнили: власть заботится о них!
Кроме голода у вас еще и другие катастрофы. Я не знаю, что такое тезий и стронций, но жрать вместе с ними козий сыр или кашу – все равно, что баранину запивать цикутой! Если бы я узнал, что все римские поля кто-то полил цикутой, я бы немедленно натравил на него народ, и он бы разорвал его в клочья. Я невооруженным глазом обнаружил, что ваши праховцы – это наши саддукеи и фарисеи. Не надо их всех уничтожать, но обезглавить многих крайне необходимо.
– Простите, к чему это вы все? – снова спросил я, наблюдая за тем, как Зила, то есть Друзилла, пытается остановить мужа.
– А затем, чтобы наконец-то поняли, что процесс социального преображения связан непременно с борьбой внутриутробных сил государства, которые обязан найти правитель. Когда я узнал, что иудейский первосвященник Анания бьет по устам римских граждан, я тут же принял меры и сместил Ананию, добившись назначения его на место Измаила. А спустя некоторое время Анания погиб от руки сикариев как изменник.
– Простите, – перебил я прокуратора, – но, кажется, Анания был саддукеем.
– Это не имеет значения. Он был грабителем-тираном, который ненасытной своей алчностью довел до нищеты низших чиновников. Он был двуличен, потому что принимал светлый образ человека, а на самом деле всегда преступал закон. Когда я узнал, что он избил Апостола Павла, я поклялся себе сурово наказать Ананию.
– Надо полагать, что вы из этого наказания вынесли и некоторую выгоду?
– Да, я добился, чтобы Синедрион подчинялся мне и императору. При мне был порядок в Иудее. Я разделял и властвовал, пока по доносу темных сил, а может быть, подозреваю, и еврея Иосифа Флавия, я не был смещен с поста прокуратора. Я бежал из Иудеи, сменив имя Феликс, сменив жену, детей, весь уклад своей прежней жизни. Ты не ругай меня, Друзилла. Если бы я этого не сделал, я бы погиб еще в начале семидесятых годов…
– Бог тебе судья, Феликс. А мне и моему сыну Агриппе судьба уготовала тяжкую смерть. Когда летом семьдесят девятого года извергался Везувий и Помпея была объята пламенем, я молилась, чтобы снова увидеться с тобой, и небо помогло мне, Феликс Эдомундович…
– Простите, я не ослышался? – спросил я. – Вы сказали Феликс Эдомундович. Так звали одного из современных инквизиторов. Только отчество произносится без "о".
– Увольте! Как можно допускать такую безграмотность! У вас, нынешних, нет культуры. Вы не владеете латинской этимологией, европейской семантикой и американской кибернетикой.
– Расскажи им, Друзилла. Расскажи! – улыбнулся поощрительно Феликс.
– Слушайте же, господа-невежды. Отчество моего блаженного мужа состоит из двух слов – "эдо" и "мундус". "Эдо" означает "есть", "жрать", "истреблять", "уничтожать", "сжирать", "изживать со света", а "мундус – мунди", во-первых, ничего общего не имеет с вашим вульгарным термином "чудак" на букву "м", а имеет космический смысл и означает "вселенную", "небесное тело", "землю", "земной шар". Следовательно, Эдомундович переводится на ваш тарабарский язык как истребляющий народы, сжигающий землю и даже в известном смысле покушающийся на Вселенную.
Когда я узнала, что настоящее имя отца Феликса вовсе не Марк Антоний, а Эдомундус Папулус, а "папулус" означает "прыщик", "волдырь", я поняла его великое предназначение. Поймите, если человек способен пройти ступени раба, вольноотпущенника, рядового чиновника империи и, наконец, наместника такой культурной страны, как Иудея, то у этого человека не может быть заурядного будущего.
– И вы не ошиблись? – спросил Горбунов.
– Конечно же.
– Но он же погорел! Бежать из Иудеи, бросив жену, детей, все состояние…
– Не скажите. Феликс бежал не просто в никуда. Он торопился попасть в историю. И я вслед за ним вошла в исторические анналы. Кто бы знал бедную царицу и жену Эмесского царя Азиза Друзиллу, если бы она не покинула гнусную отдаленную провинцию и не кинулась бы в свое время в объятия римского прокуратора? А теперь меня знает Вселенная. Вот уже два тысячелетия обо мне слагаются песни, пьесы, романы и повести. Я настолько глубока, что разгадать меня не удается даже самым крупным историкам. А главное, мною создана модель жены правителя…
– Вы сказали "модель"?
– Да, именно модель. Феликс, расскажи им про это, – и шепотом на ушко прокуратору, – устала я с этими дебилами… Объясни им и скорее айда в нашу добрую преисподнюю, где по крайней мере нет таких дураков, как эти псевдопрогрессисты…
– Хорошо, милая, – ответил Феликс, погладив жену по спине, и обратился к нам. – Сейчас у вас принято употреблять термин "модели". Так вот, говоря вашим птичьим языком, могу заверить, что мы с Друзиллой просчитали все модели социальных процессов на материале таких провинций Римской империи, как Иудея, Кесария, Галилея. За семь лет моего правления в Иудее, с 53 по 60-й годы, мне удалось найти способ управления всеми системами и подсистемами вверенной мне страны. Надо сказать, что Друзилла дала на многие века тот образец жены правителя, который потом в ущербных формах повторялся в разных веках и в разных государствах. Друзилла знала языки. Она была необыкновенно образованной женщиной. Хорошо владела греческим, арамейским, еврейским, свободно говорила и читала по-латыни. Скажу вам по чести, я не рассчитывал, что Друзилла бросит своего мужа, как-никак царь Эмесский, и выйдет замуж за меня, убеленного сединой. И, должен вам признаться, не чистая любовь толкнула Друзиллу в мои объятия, а дело! Она – воплощение современной деловой женщины, так сказать, улучшенная ее модель. Она обладает способностью увидеть перспективу, наметить вовремя пути для отступлений и наступлений. Она поистине, как говорилось в "Притчах" Соломона, всегда открывала уста с мудростью, и на ее языке было всегда кроткое наставление. Она, как купеческие корабли, издалека добывает свой хлеб. Она встает еще ночью – и светильник ее никогда не гаснет. И мне было всегда светло с нею, и я знал, куда направить свой ум и силы, кого притеснить, а кому дать награду. Сердце мое было всегда уверено в ней, потому что она никогда не ошибалась. Бывало, будит меня ночью моя Друзилла и говорит: "Саддукеи опять строят козни, надо кончать с первосвященником Ананием". Или: "Проснись и вели казнить тысячу ревнителей, что идут из Кесарии в Иерусалим". И я вставал и выполнял то, чего требовала моя жемчужина. А какова ее мудрость – быть самой саддукейкой, иметь родственников в семьях Ханана и Бетуса и разработать детальный план уничтожения этих семей. И она не ошиблась. Я уничтожил все поколение Ханана, всех чиновников, занимавших крупные посты во многих городах Иудеи.
Должен вам сказать, что Друзилла сделала большое социальное открытие, благодаря которому я мог царствовать еще много лет, если бы не этот эллинистический полуумок Нерон. Он и погиб-то потому, что невзлюбил избранный народ. А суть этого великого открытия состоит в том…
– Ни в коем случае! – сказала Друзилла. – Этот Степан подбирается к этому открытию. Нет, нет, Феликс больше не сможет давать интервью, – продолжила Друзилла. – Он плохо себя чувствует. Прошу освободить помещение.
Кроме голода у вас еще и другие катастрофы. Я не знаю, что такое тезий и стронций, но жрать вместе с ними козий сыр или кашу – все равно, что баранину запивать цикутой! Если бы я узнал, что все римские поля кто-то полил цикутой, я бы немедленно натравил на него народ, и он бы разорвал его в клочья. Я невооруженным глазом обнаружил, что ваши праховцы – это наши саддукеи и фарисеи. Не надо их всех уничтожать, но обезглавить многих крайне необходимо.
– Простите, к чему это вы все? – снова спросил я, наблюдая за тем, как Зила, то есть Друзилла, пытается остановить мужа.
– А затем, чтобы наконец-то поняли, что процесс социального преображения связан непременно с борьбой внутриутробных сил государства, которые обязан найти правитель. Когда я узнал, что иудейский первосвященник Анания бьет по устам римских граждан, я тут же принял меры и сместил Ананию, добившись назначения его на место Измаила. А спустя некоторое время Анания погиб от руки сикариев как изменник.
– Простите, – перебил я прокуратора, – но, кажется, Анания был саддукеем.
– Это не имеет значения. Он был грабителем-тираном, который ненасытной своей алчностью довел до нищеты низших чиновников. Он был двуличен, потому что принимал светлый образ человека, а на самом деле всегда преступал закон. Когда я узнал, что он избил Апостола Павла, я поклялся себе сурово наказать Ананию.
– Надо полагать, что вы из этого наказания вынесли и некоторую выгоду?
– Да, я добился, чтобы Синедрион подчинялся мне и императору. При мне был порядок в Иудее. Я разделял и властвовал, пока по доносу темных сил, а может быть, подозреваю, и еврея Иосифа Флавия, я не был смещен с поста прокуратора. Я бежал из Иудеи, сменив имя Феликс, сменив жену, детей, весь уклад своей прежней жизни. Ты не ругай меня, Друзилла. Если бы я этого не сделал, я бы погиб еще в начале семидесятых годов…
– Бог тебе судья, Феликс. А мне и моему сыну Агриппе судьба уготовала тяжкую смерть. Когда летом семьдесят девятого года извергался Везувий и Помпея была объята пламенем, я молилась, чтобы снова увидеться с тобой, и небо помогло мне, Феликс Эдомундович…
– Простите, я не ослышался? – спросил я. – Вы сказали Феликс Эдомундович. Так звали одного из современных инквизиторов. Только отчество произносится без "о".
– Увольте! Как можно допускать такую безграмотность! У вас, нынешних, нет культуры. Вы не владеете латинской этимологией, европейской семантикой и американской кибернетикой.
– Расскажи им, Друзилла. Расскажи! – улыбнулся поощрительно Феликс.
– Слушайте же, господа-невежды. Отчество моего блаженного мужа состоит из двух слов – "эдо" и "мундус". "Эдо" означает "есть", "жрать", "истреблять", "уничтожать", "сжирать", "изживать со света", а "мундус – мунди", во-первых, ничего общего не имеет с вашим вульгарным термином "чудак" на букву "м", а имеет космический смысл и означает "вселенную", "небесное тело", "землю", "земной шар". Следовательно, Эдомундович переводится на ваш тарабарский язык как истребляющий народы, сжигающий землю и даже в известном смысле покушающийся на Вселенную.
Когда я узнала, что настоящее имя отца Феликса вовсе не Марк Антоний, а Эдомундус Папулус, а "папулус" означает "прыщик", "волдырь", я поняла его великое предназначение. Поймите, если человек способен пройти ступени раба, вольноотпущенника, рядового чиновника империи и, наконец, наместника такой культурной страны, как Иудея, то у этого человека не может быть заурядного будущего.
– И вы не ошиблись? – спросил Горбунов.
– Конечно же.
– Но он же погорел! Бежать из Иудеи, бросив жену, детей, все состояние…
– Не скажите. Феликс бежал не просто в никуда. Он торопился попасть в историю. И я вслед за ним вошла в исторические анналы. Кто бы знал бедную царицу и жену Эмесского царя Азиза Друзиллу, если бы она не покинула гнусную отдаленную провинцию и не кинулась бы в свое время в объятия римского прокуратора? А теперь меня знает Вселенная. Вот уже два тысячелетия обо мне слагаются песни, пьесы, романы и повести. Я настолько глубока, что разгадать меня не удается даже самым крупным историкам. А главное, мною создана модель жены правителя…
– Вы сказали "модель"?
– Да, именно модель. Феликс, расскажи им про это, – и шепотом на ушко прокуратору, – устала я с этими дебилами… Объясни им и скорее айда в нашу добрую преисподнюю, где по крайней мере нет таких дураков, как эти псевдопрогрессисты…
– Хорошо, милая, – ответил Феликс, погладив жену по спине, и обратился к нам. – Сейчас у вас принято употреблять термин "модели". Так вот, говоря вашим птичьим языком, могу заверить, что мы с Друзиллой просчитали все модели социальных процессов на материале таких провинций Римской империи, как Иудея, Кесария, Галилея. За семь лет моего правления в Иудее, с 53 по 60-й годы, мне удалось найти способ управления всеми системами и подсистемами вверенной мне страны. Надо сказать, что Друзилла дала на многие века тот образец жены правителя, который потом в ущербных формах повторялся в разных веках и в разных государствах. Друзилла знала языки. Она была необыкновенно образованной женщиной. Хорошо владела греческим, арамейским, еврейским, свободно говорила и читала по-латыни. Скажу вам по чести, я не рассчитывал, что Друзилла бросит своего мужа, как-никак царь Эмесский, и выйдет замуж за меня, убеленного сединой. И, должен вам признаться, не чистая любовь толкнула Друзиллу в мои объятия, а дело! Она – воплощение современной деловой женщины, так сказать, улучшенная ее модель. Она обладает способностью увидеть перспективу, наметить вовремя пути для отступлений и наступлений. Она поистине, как говорилось в "Притчах" Соломона, всегда открывала уста с мудростью, и на ее языке было всегда кроткое наставление. Она, как купеческие корабли, издалека добывает свой хлеб. Она встает еще ночью – и светильник ее никогда не гаснет. И мне было всегда светло с нею, и я знал, куда направить свой ум и силы, кого притеснить, а кому дать награду. Сердце мое было всегда уверено в ней, потому что она никогда не ошибалась. Бывало, будит меня ночью моя Друзилла и говорит: "Саддукеи опять строят козни, надо кончать с первосвященником Ананием". Или: "Проснись и вели казнить тысячу ревнителей, что идут из Кесарии в Иерусалим". И я вставал и выполнял то, чего требовала моя жемчужина. А какова ее мудрость – быть самой саддукейкой, иметь родственников в семьях Ханана и Бетуса и разработать детальный план уничтожения этих семей. И она не ошиблась. Я уничтожил все поколение Ханана, всех чиновников, занимавших крупные посты во многих городах Иудеи.
Должен вам сказать, что Друзилла сделала большое социальное открытие, благодаря которому я мог царствовать еще много лет, если бы не этот эллинистический полуумок Нерон. Он и погиб-то потому, что невзлюбил избранный народ. А суть этого великого открытия состоит в том…
– Ни в коем случае! – сказала Друзилла. – Этот Степан подбирается к этому открытию. Нет, нет, Феликс больше не сможет давать интервью, – продолжила Друзилла. – Он плохо себя чувствует. Прошу освободить помещение.
50
– Послушайте, – сказала Друзилла, когда мы остались одни. – Женитесь на мне, и мы с вами такое совершим, что еще десять тысячелетий будут разгадывать наши парадоксики. Ну что вы тянете? Что вам мешает?
– Кто вы? Катрин? Зила? Друзилла?
– Какое это имеет значение? Я перед вами. Умна, красива, смела и мудра, как сто пророков.
– Но вы в таком почтенном возрасте. Даже в голове не укладывается – две тысячи лет.
– Да кто сейчас смотрит на возраст? Акселерация, мелиорация, дегустация, профанация – кому все это нужно? Все смешалось в мире. У нас, евреев, всякое "да" есть и "нет", и "да", а всякое "нет" всегда только "нет". Мои две тысячи лет – это всего лишь нелепая условность. Сейчас все поменялось местами. Молодые люди норовят жениться на старухах, а старухи предпочитают юношей – и в этом ничего нет сверхъестественного. Любви все возрасты покорны. А я хорошо сохранилась. Посмотрите, какая у меня отличная кожа.
Напоминание о коже меня несколько передернуло. Я спросил:
– Ну а моя кожа? Ее могут…
– Это мы все устроим. Да и не в коже дело. Тот, кто сказал, что кожа есть кожа, болван. Хотя и мерлей он, этот ваш Ксавий, однако тупой, как пьяный Фавн.
– Но почему вы решили выйти за меня зимуж?
– Вот это деловой вопрос. Надо нам объединить наши усилия. Вы открыли новую планету – имя ей "паразитарий". Впервые в мире сформулированы основы паразитарных экономических и социальных отношений. Но вам недостает гибкости и пробивной силы, чтобы довести дело до конца. Я берусь вам помочь; мы создадим с аналогичным названием концерн или, если хотите, кооператив по построению паразитарных обществ на любой точке земного шара.
– Но у меня прямо противоположная цель. Я хочу избавить мир от подобного рода отношений.
– Ну и прекрасно. Избавляйте. Но сначала надо завершить работу. Нужны экспериментальные площадки для создания практических опытов. Понадобятся сотни инновационных центров по оздоровлению существующих паразитариев. Вы посмотрите, что мы сейчас имеем. Кровососущие, скажем, в Средней Азии настолько худосочны, что производят впечатление мертвецов. Они чахнут оттого, что наглотались дефолиантов и гербицидов. Необходимо оздоравливать среду. Нам нужны полноценные кровопийцы! А что представляют собой кровососущие в Армении, Дакии, Месопотамии – это же ужас! Пиявок, оводов, клещей почти не стало. А двуногие кровопийцы? Они же ленивы настолько, что им угрожает смерть не от голода, а от лени. Нужно в паразитарий вдохнуть новую энергию. Вы загляните в экономику. Сейчас для большинства народов главной проблемой является не производство товаров и продуктов, а способы их потребления. Девяносто процентов населения в этих странах фактически оторваны от труда и от управления паразитарными процессами. Мы с вами построим новое социальное здание, мы воспитаем новых паразитариусов и новый стиль жизни. Я как-то рассказала об этом своей подружке Лаверне, она чуть в обморок не упала от счастья.
– Кто это?
– Вы не знаете, кто такая Лаверна? Господи! Да вы ничего не знаете! Лаверна – это богиня воров и обманщиков. Она же является и покровительницей прибыли, прибавочной стоимости, ускоренных процессов выжимания пота, крови, жизненных соков как из организма хозяев, так и из организма рабов и вольноотпущенников. В этом тысячелетии Лаверна закончила две академии и получила двадцать Нобелевских премий, разумеется, под вымышленными именами. Мы подключим к нашей исследовательской работе и Танталу с ее многочисленной родней, разумеется, и с папашей Танталом.
– Это тот, который за разглашение тайны богов был осужден на вечные муки голода и жажды?
– Именно. Я наглядеться не могу на Танталу. Она съедает в день сорок возов мяса, сто хлебов и выпивает сорок шесть амфор красного вина. Ей Рабле со своей убогой фантазией в подметки не годится. У нее практически все время уходит на еду. Кому, как не ей, поручить написание главы о неутоленности паразитарных состояний у рядового человека и ему подобных. Но о распределении сил потом. К вашим услугам будут мировые ученые, пророки, цари, римские и греческие герои, инженеры и ассенизаторы, дегустаторы и конкискадоры, Чингис-ханы и звездочеты, самураи и попрошайки, спортсмены и мародеры, Лопе де Веги и камнетесы, скрипачи и Наполеоны, жестянщики и погонщики мулов, поту- и посюсторонние силы – чего вам еще надо? Это куда больше, чем предлагает вам какой-нибудь несчастный полуумок Мигунов…
– Мигунова сняли. Назначен новый директор – Богданов Тоскан Смертович.
– А этот откуда?
– Заведовал отделом пропаганды в сельском губкоме.
– Это который с вывороченными мозгами?
– Он самый.
– Забудьте о нем! Нет их! Эта нечисть исчезла с лица земли.
– Она никогда не исчезнет.
– Вот в этом ваша беда, милый. Вы помешались на этих балбесах. Мы уедем в Вестфалию или в Мехико-Сити и сыграем там свадьбу.
– Но вы же замужем…
– Верно. А кто сказал, что я прикована к нему пожизненно. С первыми тремя мужьями я прожила по два года, а здесь тяну лямку два тысячелетия – пора и меру знать. Да и признаюсь вам, и он подустал со мной.
– А как же быть с верностью еврейских женщин?
– А кто сказал, что я ему была или буду неверной женой?
– Не пойму.
– С ним я улажу сама. Можно добыть фиктивный документ о разводе, можно и развестись с сохранением некоторых условий, а можно и откупиться. Думаю, что Феликс пойдет на некоторые уступки. К тому же ему приглянулась одна нимфочка, можно будет его подловить на неверности…
Мне больно было обижать даму, но я все-таки вынужден был промямлить:
– Но я же не люблю…
Она рассмеялась так звонко, что от ее смеха, должно быть, погасли лампочки:
– Кто сейчас вступает в брак по любви? Какие предрассудки? Неужто вам ваши великие идеи, их осуществление, наконец, не дороже какого-то пустякового личного интереса?
– А потом эта загадочность перевоплощений. – Я не мог сказать ей, что не хочу иметь дело с потусторонней силой, поэтому плел что-то невразумительное о том, что мне не ясна до конца картина… Но она сразу поставила все точки над "i".
– Вы боитесь меня, потому что я раскрылась перед вами. А если бы вы не знали ничего обо мне, вы бы влюбились и потом все равно бы женились на мне и были счастливы. Так неужто неведение лучше всестороннего знания? Вы боитесь на мне жениться? Или вы рассчитываете в том мире, куда вы попадете после эксдермации, отхватить себе какую-нибудь Юнону или Афродиту? Так я вам сразу скажу – они все заняты! Богинь так огорчительно мало, а мужиков так много – право же, не знаю, что вам и посоветовать. Кстати, признаюсь, ко мне сватались уже несколько мифических героев, три Эдипа и четыре Фавна, я всем отказала, зачем менять шило на мыло. Мой Феликс спокоен, он любит крепко поспать, и в моем распоряжении прекрасные ночи, морские прибои, лунные дорожки, темные аллеи и очаровательные будуары. Сколько вечеров я провела с удивительными Агамемнонами, Ксерксами, Цезарями! Иногда эти вечера портили мне какие-нибудь сквалыжные Пархоменки, Буденные и Степаны Разины, но это было так редко…
– Как это у вас все связывается – далекое прошлое и недавнее прошлое. Агамемнон и Степан Разин – что здесь общего?
– Все! – решительно сказала Друзилла. – Модель одна и та же. Люди всегда стремились к власти. И к мести. Когда у Степки казнили родного братца, он поклялся отомстить… Отсюда и сплошные казни дворян. Так их, кажется, называли, ваших патрициев?
– Но он же народный повстанец!
– Он погромщик! Мы с вами подготовим и совершим настоящую революцию, и вы, мой милый, станете во главе народовольческой армии. Вы возглавите отряды бойцов, и они под сизыми знаменами будут петь прекрасные песни: "За счастье народное бьются отряды рабочих бойцов!" -Друзилла спела мне революционную песенку, а затем сказала: -Только об этом никому! Конспирация должна быть. Сначала создадим одну главную партию и с десяток для балласта – партии всяких там демократов, федератов, прозелитов, зилотов, фарисеев, конфедератов, императов и так далее… Разумеется, будет у нас своя вольная печать, своя церковь и свои ритуалы казней. Головы будем рубить не поперек, а вдоль: такого еще не было. Мы создадим самый свободный, самый творческий паразитарий. Человек будет лежать на зеленой траве, и тысячи приводных трубок будут соединять его с живыми существами, подлежащими быть хозяевами земли, собственности, государства. Все во имя человека, во имя кровопийства, во имя паразитизма! Каждый будет высасывать алую жидкость не в ущерб рядом лежащему. Поверьте мне, паразитарий – это не так уж плохо, кто понимает. Паразитарий, должна вам сказать, всегда существовал, только нелегально. Нам неприятна ложь. Мы хотим полной правды и полной гласности!
– Кто вы? Катрин? Зила? Друзилла?
– Какое это имеет значение? Я перед вами. Умна, красива, смела и мудра, как сто пророков.
– Но вы в таком почтенном возрасте. Даже в голове не укладывается – две тысячи лет.
– Да кто сейчас смотрит на возраст? Акселерация, мелиорация, дегустация, профанация – кому все это нужно? Все смешалось в мире. У нас, евреев, всякое "да" есть и "нет", и "да", а всякое "нет" всегда только "нет". Мои две тысячи лет – это всего лишь нелепая условность. Сейчас все поменялось местами. Молодые люди норовят жениться на старухах, а старухи предпочитают юношей – и в этом ничего нет сверхъестественного. Любви все возрасты покорны. А я хорошо сохранилась. Посмотрите, какая у меня отличная кожа.
Напоминание о коже меня несколько передернуло. Я спросил:
– Ну а моя кожа? Ее могут…
– Это мы все устроим. Да и не в коже дело. Тот, кто сказал, что кожа есть кожа, болван. Хотя и мерлей он, этот ваш Ксавий, однако тупой, как пьяный Фавн.
– Но почему вы решили выйти за меня зимуж?
– Вот это деловой вопрос. Надо нам объединить наши усилия. Вы открыли новую планету – имя ей "паразитарий". Впервые в мире сформулированы основы паразитарных экономических и социальных отношений. Но вам недостает гибкости и пробивной силы, чтобы довести дело до конца. Я берусь вам помочь; мы создадим с аналогичным названием концерн или, если хотите, кооператив по построению паразитарных обществ на любой точке земного шара.
– Но у меня прямо противоположная цель. Я хочу избавить мир от подобного рода отношений.
– Ну и прекрасно. Избавляйте. Но сначала надо завершить работу. Нужны экспериментальные площадки для создания практических опытов. Понадобятся сотни инновационных центров по оздоровлению существующих паразитариев. Вы посмотрите, что мы сейчас имеем. Кровососущие, скажем, в Средней Азии настолько худосочны, что производят впечатление мертвецов. Они чахнут оттого, что наглотались дефолиантов и гербицидов. Необходимо оздоравливать среду. Нам нужны полноценные кровопийцы! А что представляют собой кровососущие в Армении, Дакии, Месопотамии – это же ужас! Пиявок, оводов, клещей почти не стало. А двуногие кровопийцы? Они же ленивы настолько, что им угрожает смерть не от голода, а от лени. Нужно в паразитарий вдохнуть новую энергию. Вы загляните в экономику. Сейчас для большинства народов главной проблемой является не производство товаров и продуктов, а способы их потребления. Девяносто процентов населения в этих странах фактически оторваны от труда и от управления паразитарными процессами. Мы с вами построим новое социальное здание, мы воспитаем новых паразитариусов и новый стиль жизни. Я как-то рассказала об этом своей подружке Лаверне, она чуть в обморок не упала от счастья.
– Кто это?
– Вы не знаете, кто такая Лаверна? Господи! Да вы ничего не знаете! Лаверна – это богиня воров и обманщиков. Она же является и покровительницей прибыли, прибавочной стоимости, ускоренных процессов выжимания пота, крови, жизненных соков как из организма хозяев, так и из организма рабов и вольноотпущенников. В этом тысячелетии Лаверна закончила две академии и получила двадцать Нобелевских премий, разумеется, под вымышленными именами. Мы подключим к нашей исследовательской работе и Танталу с ее многочисленной родней, разумеется, и с папашей Танталом.
– Это тот, который за разглашение тайны богов был осужден на вечные муки голода и жажды?
– Именно. Я наглядеться не могу на Танталу. Она съедает в день сорок возов мяса, сто хлебов и выпивает сорок шесть амфор красного вина. Ей Рабле со своей убогой фантазией в подметки не годится. У нее практически все время уходит на еду. Кому, как не ей, поручить написание главы о неутоленности паразитарных состояний у рядового человека и ему подобных. Но о распределении сил потом. К вашим услугам будут мировые ученые, пророки, цари, римские и греческие герои, инженеры и ассенизаторы, дегустаторы и конкискадоры, Чингис-ханы и звездочеты, самураи и попрошайки, спортсмены и мародеры, Лопе де Веги и камнетесы, скрипачи и Наполеоны, жестянщики и погонщики мулов, поту- и посюсторонние силы – чего вам еще надо? Это куда больше, чем предлагает вам какой-нибудь несчастный полуумок Мигунов…
– Мигунова сняли. Назначен новый директор – Богданов Тоскан Смертович.
– А этот откуда?
– Заведовал отделом пропаганды в сельском губкоме.
– Это который с вывороченными мозгами?
– Он самый.
– Забудьте о нем! Нет их! Эта нечисть исчезла с лица земли.
– Она никогда не исчезнет.
– Вот в этом ваша беда, милый. Вы помешались на этих балбесах. Мы уедем в Вестфалию или в Мехико-Сити и сыграем там свадьбу.
– Но вы же замужем…
– Верно. А кто сказал, что я прикована к нему пожизненно. С первыми тремя мужьями я прожила по два года, а здесь тяну лямку два тысячелетия – пора и меру знать. Да и признаюсь вам, и он подустал со мной.
– А как же быть с верностью еврейских женщин?
– А кто сказал, что я ему была или буду неверной женой?
– Не пойму.
– С ним я улажу сама. Можно добыть фиктивный документ о разводе, можно и развестись с сохранением некоторых условий, а можно и откупиться. Думаю, что Феликс пойдет на некоторые уступки. К тому же ему приглянулась одна нимфочка, можно будет его подловить на неверности…
Мне больно было обижать даму, но я все-таки вынужден был промямлить:
– Но я же не люблю…
Она рассмеялась так звонко, что от ее смеха, должно быть, погасли лампочки:
– Кто сейчас вступает в брак по любви? Какие предрассудки? Неужто вам ваши великие идеи, их осуществление, наконец, не дороже какого-то пустякового личного интереса?
– А потом эта загадочность перевоплощений. – Я не мог сказать ей, что не хочу иметь дело с потусторонней силой, поэтому плел что-то невразумительное о том, что мне не ясна до конца картина… Но она сразу поставила все точки над "i".
– Вы боитесь меня, потому что я раскрылась перед вами. А если бы вы не знали ничего обо мне, вы бы влюбились и потом все равно бы женились на мне и были счастливы. Так неужто неведение лучше всестороннего знания? Вы боитесь на мне жениться? Или вы рассчитываете в том мире, куда вы попадете после эксдермации, отхватить себе какую-нибудь Юнону или Афродиту? Так я вам сразу скажу – они все заняты! Богинь так огорчительно мало, а мужиков так много – право же, не знаю, что вам и посоветовать. Кстати, признаюсь, ко мне сватались уже несколько мифических героев, три Эдипа и четыре Фавна, я всем отказала, зачем менять шило на мыло. Мой Феликс спокоен, он любит крепко поспать, и в моем распоряжении прекрасные ночи, морские прибои, лунные дорожки, темные аллеи и очаровательные будуары. Сколько вечеров я провела с удивительными Агамемнонами, Ксерксами, Цезарями! Иногда эти вечера портили мне какие-нибудь сквалыжные Пархоменки, Буденные и Степаны Разины, но это было так редко…
– Как это у вас все связывается – далекое прошлое и недавнее прошлое. Агамемнон и Степан Разин – что здесь общего?
– Все! – решительно сказала Друзилла. – Модель одна и та же. Люди всегда стремились к власти. И к мести. Когда у Степки казнили родного братца, он поклялся отомстить… Отсюда и сплошные казни дворян. Так их, кажется, называли, ваших патрициев?
– Но он же народный повстанец!
– Он погромщик! Мы с вами подготовим и совершим настоящую революцию, и вы, мой милый, станете во главе народовольческой армии. Вы возглавите отряды бойцов, и они под сизыми знаменами будут петь прекрасные песни: "За счастье народное бьются отряды рабочих бойцов!" -Друзилла спела мне революционную песенку, а затем сказала: -Только об этом никому! Конспирация должна быть. Сначала создадим одну главную партию и с десяток для балласта – партии всяких там демократов, федератов, прозелитов, зилотов, фарисеев, конфедератов, императов и так далее… Разумеется, будет у нас своя вольная печать, своя церковь и свои ритуалы казней. Головы будем рубить не поперек, а вдоль: такого еще не было. Мы создадим самый свободный, самый творческий паразитарий. Человек будет лежать на зеленой траве, и тысячи приводных трубок будут соединять его с живыми существами, подлежащими быть хозяевами земли, собственности, государства. Все во имя человека, во имя кровопийства, во имя паразитизма! Каждый будет высасывать алую жидкость не в ущерб рядом лежащему. Поверьте мне, паразитарий – это не так уж плохо, кто понимает. Паразитарий, должна вам сказать, всегда существовал, только нелегально. Нам неприятна ложь. Мы хотим полной правды и полной гласности!