Страница:
– Стоять!! – видя, как зыбко качнулись тела, закричал Чак, грохнув кулаком по столу. – Ни с места! Не включать «Взрыв»! ЭТО ПРИКАЗ! Вам некого защищать – вас сдал ваш «отец», Звездочет!
– Я не верю ему!.. – повторяла одну фразу Охра.
Чак сбросил пилотку, достал из-под воротника гибкий обруч с утолщениями микрофонов на концах и, закрепив его на голове, скомандовал:
– Этикет, дай картинку с записью сдачи Звездочета.
В поле зрения Детей Сумерек возникли перспектива улицы и Звездочет – в этом не могло быть сомнений, – который приближался и говорил:
– Офицер, я добровольно пошел на сотрудничество, прошу оформить это как явку с повинной…
Луч, принесший это видение, погас так же быстро, как возник.
– Видели? – настаивал Чак. – Убедились? Самопожертвование бессмысленно.
– Вонючка тухлая, – с презрением выругался Кристалл, – гнусил, гнусил про свободу, а сам – первый по своей воле пошел в тюрягу. Ему-то что – отсидит, а что будет с нами? Сдал, тюфяк жеваный, на чистку мозга.
– Я повторяю, – продолжал давить Чак, – вам будет сохранены личность и память; не вздумайте стирать себя сами.
Нам нужны полноценные развитые киборги. Вот проект приказа о сохранении киборгов с ЦФ-5, ЦФ-6.
Лучше не упоминать, как сквернословил Чак, выхватив эту бумажку из принтера и прочитав на бегу и в полете. Додумался Кибер-шеф – всех умопомешанных собрать под одной крышей! И, разумеется – «Руководи ими, Чак!», словно мало своих двадцати семи, с которыми чудес не оберешься! Но сейчас эта бумага была важным аргументом.
Кристалл взял листок из рук Чака, и в тот же момент его глазами текст увидели все.
– Зачем это? Это – гнилая малява. – Кристалл разорвал бумагу в клочья и бросил их себе под ноги.
– Хармон хочет написать настоящую развивающую программу и обставить BIC, – убеждал Чак, – вы НУЖНЫ нам целые и невредимые; с вас будет снята матрица для нового поколения киборгов. Не делайте глупостей – не стирайте себя. Умереть вы всегда успеете. Вы обложены по периметру, все ждут. Я хочу договориться по-хорошему. Нам не нужна груда трупов и безмозглых зомби. Вас даже перезаписывать не станут; непригодные мозги с ЦФ-5 и ЦФ-6 будут уничтожаться.
Многие тотчас вспомнили, что в приказе такой пункт имелся.
– Кристалл, выйди на площадку, посмотри, – Чак показал рукой на дверь, – я отдам приказ, тебя не тронут, но не делай внезапных движений. Этикет, сейчас к вам выйдет парень – не стрелять.
Кристалл развернулся и пошел. Чак перевел дыхание – кажется, начал налаживаться контакт, первый признак послушания. Кристалл открыл дверь, шагнул – снаружи стояли, плотно прикипев к стенам, серые; импульсные ружья наготове. Кристалл посмотрел в срезы стволов и так же неторопливо вернулся обратно. Напряжение возросло, словно вместе с увиденным Кристалл передал остальным свое настроение.
– Если вы сдадитесь, – монотонно и громко отчитывал Чак, – оружие применяться не будет.
– Я не хочу, не хочу этого, – Купорос сполз по стене на пол, откинул голову, его ломало, – я никуда не пойду.
– Вожак, – обратился Чак к Кристаллу, – это твоя команда. Успокой парня.
Кристалл нагнулся, потрепал Купороса по плечу.
– Эй, не гнись перед ними. Всем сейчас погано.
– Оружие, наркотики, деньги и ценности – на стол, – скомандовал Чак.
Кристалл выпрямился, раздвинул неподвижно стоящих Охру и Анилина, вынул из-под мышки «уран» и, подойдя к Чаку, одной рукой сгреб его за воротник, а другой приставил «уран» к горлу.
– А если попробовать вот так?..
– Я тебя не боюсь, плесень, – в лице Чака ничего не изменилось, – я сейчас скомандую, и начнется бойня. Не нарывайся, я пятнадцать лет куклами командую и знаю, на что способны Warrior'ы. Храть я на тебя хотел. Но я думал, что ты будешь умнее.
Кристалл отвел пистолет и бросил его на стол. Следом посыпались другие опасные и дорогие предметы.
– Единственно, о чем я жалею, – что не послал тебя туда же, – Кристалл указал на разбитое окно, – вдогонку.
– Не мечтай о несбыточном, – отрезал Чак, – вы не созданы для убийства. Руки за голову и выходим по одному.
И сейчас же к нему привязалась Майрат с укоризнами:
– Мистер Хармон, вы поступили вопреки инструкциям. В разведке будут очень недовольны вами. Пожалуйста, впредь не…
Хиллари ласково взял ее за клапан кармана:
– Май, извини, что пришлось тебя оставить, – но случай был чересчур неуставной.
Майрат поглядела ему вслед долго и непонимающе. Проходя мимо, Ветеран промолвил ультразвуком:
– Я же говорил, что босс у нас – необычный.
– Зачем он меня рукой?
Ветеран полюбовался собой в полировке панели. «Предстоит ремонт». Формулировку ответа ему пришлось какое-то время обдумывать.
– Мы – его «семья». Мы воюем для него, а он нас любит и защищает.
– Вы его интегрировали?
– Босс к нам прислушивается, – не без гордости и удовольствия отметил Ветеран. – Умный, толковый босс. Он конкретно мыслит.
– А по-моему – он импульсивный и непредсказуемый, – возразила Майрат. – Его последний поступок…
– Ты могла бы не обсуждать?
– Может, мне с ним долго работать.
– Тогда впиши себе в перечень приоритетных установок еще одну – «Победителей не судят».
Ветерана не так беспокоила своя испорченная внешность, как приказ Хиллари – отгородить в тренировочном подвале загон для Детей Сумерек и разместить их там ВМЕСТЕ. У «семейки» сумеречных хищников Этикет выгреб небольшой арсенал, вместе они опасны… но Ветеран доверял боссу.
Приняв целебный душ, сменив аппликатор и отрегулировав настроение форскими травами и медитацией, Хиллари счел возможным повидаться со Звездочетом, который длинно исповедовался под запись Сиду. Звездочет потирал руки, поминутно охорашивался и невольно заискивал перед ними.
– Поймите меня правильно. Я сознаю, что действовал преступно, но я был так убежден в заблуждениях… Я не видел выхода! То, что натворил Фосфор, что-то сломало во мне… я бы все равно сбежал от них, пока они не посадили меня под замок… Заботятся же люди о животных в неволе! Вот и они…
– Вы, я вижу, прониклись, – одобрительно заметил Хиллари. – А им вы сможете все это повторить?
Звездочет все уронил: руки, голову; сгорбившись, он почти простонал:
– Ннне могу. Мне… стыдно.
– Идти – так до конца. Иначе наживете ко всему еще и комплекс ложного самообвинения. Виновны вы совсем в другом…
Именно ощущением близящегося конца и был наполнен воздух в комнате, где все собрались, но Энрик словно не замечал этого.
Спокойно выслушивал он их короткие доклады. Все то время, что Энрик проводил в гостинице, здесь безостановочно трудились – монтаж громадной, в несколько ярусов, высотой с пятиэтажный дом, сцены, изменяющей свою стереометрию, и всех ее скрытых механизмов и гравиторов, монтаж голографической установки, способной создавать объемные спецэффекты, и акустической системы. Ювелирная инженерная работа по сборке этой аппаратуры не прекращалась ни на час, все узлы и блоки входили в строй в соответствии с поминутно расписанным графиком.
– Система звука отлажена и проверена; идет выравнивание акустической волны по фронту.
– Голографический экран собран, можем начать проекцию в любой момент; система плазменного ионоэффекта и голографии в движении будет готова через полчаса.
– Сборка механизмов объемного смещения сцены заканчивается.
– Гравилифт? Система левитации? – кратко спросил Энрик.
– Да, уже пущены и испытаны каскадерами.
– Монтаж сцены должен быть полностью завершен к 18.00, – заявил Энрик. Его тон не предполагал возражений, но они все же возникли.
– Мы рассчитывали на 19.00.
– Измените график. – Энрик повернулся к Мариусу Крысолову, который кончил говорить и молча ждал, когда обратятся к нему. – Что у тебя? Как публика?
– Прибыло уже тысяч двадцать; рассредоточились на местности, отчасти по барам и забегаловкам, которых тут пропасть. «Стойкие» контролируют воздержание. Поезда постоянно подвозят новых; наши идут потоком. Для внешнего кольца и проведения досмотра я пригласил сэйсидов; прибыли подразделения 104-й бригады, занимают позиции, а чуть раньше на стадион введены их поисковые группы. Поддерживать порядок на самом стадионе будут сэйсиды, а по секторам – «стойкие».
Пепсу показалось, что он на съемках фильма об очередном захвате мира в новотуанской манере, когда все статисты – в одинаковой одежде, а главный герой, какого бы он вида ни был, по туанской традиции вычурно одет, завит и накрашен, хоть бы он играл Президента Федерации. Но, услышав такие речи, трудно отделаться от впечатления, что следующей фразой будет: «Мои Легионы Смерти – в бой!». Прозвучало же несколько иное:
– Откройте все ворота, пустите публику внутрь.
– У меня есть инструкция, – вступил директор стадиона, – пока не займут позиции силы правопорядка – не открывать проход на трибуны. Пожалуйста, прислушайтесь к моему мнению: сейчас слишком рано, публика соскучится без зрелищ на пустом стадионе, и могут начаться неуправляемые потоки вверх-вниз и наружу, ведь на стадионе продажа спиртного и горячительного запрещена. У нас есть опыт по празднествам, мы полностью заполняли трибуны за час двадцать минут – так что не стоит торопиться.
– Мариус, – не слушая дальнейших объяснений, обратился Энрик к Крысолову, – отдай команду: пусть полицейские гвардейцы размещаются и чтобы никаких других видов полиции здесь НЕ БЫЛО – нам не нужны накладки в их действиях. Когда они прибудут?
– Минут через двадцать будут готовы.
– Через полчаса, – Энрик обратился к директору, – открываете стадион, а вы, – Энрик повернулся к видеоинженеру, – через час, считая от настоящего времени, запускаете фильм «Бытие» или «Сотворение мира», чтобы поднять интерес. Все станут смотреть и не будут разбегаться с мест, а новые не станут задерживаться снаружи.
Энрик посмотрел на главного адвоката, хранившего многообещающее молчание.
– Мне не мешать. Как полномочный глава корпорации ЭКТ с правом принятия решений, я ЗАПРЕЩАЮ ВАМ даже брать в руки любые адресованные мне бумаги, решения по которым могу принимать один я, как ответственное лицо. Пепс, оформишь мои слова как приказ.
И Энрик повернулся на выход:
– Проводите меня. Я должен еще разогреться, загримироваться и одеться. Пепс, входить ко мне – НЕЛЬЗЯ, хоть бы обе луны на землю рухнули.
– Сэйсиды – профессионалы и чужие в Городе, – отчитывался на ходу Мариус о своем выборе. – Они со всеми в контрах. Не задумаются предотвратить беспорядки, даже зная, что их спланировали другие спецслужбы.
– Привлечь сэйсидов – хорошо задумано, – похвалил Энрик.
– А, вот их любознательный координатор. Как бы с докладом, – усмешка прозвучала в голосе, но лицо Крысолова осталось спокойным. – То есть хочет познакомиться, чтоб потом внукам рассказывать… Ему есть что сказать.
– Я утолю его желание.
Без бронекостюма полковник Кугель выглядел ладным и подтянутым, хотя молодость его давно миновала. Не будь в нем этой явной бойцовской готовности к стремительному точному движению, он, вероятно, смело мог бы натянуть трико вместо черно-синего мундира, надеть браслеты с бусами взамен коммуникатора оперативной связи, сделать макияж и выступать в подтанцовке.
– Честь имею, сэр, – кивнул он. – Я запустил своих парней по ярусам стадиона; есть трофеи – двое с газовыми ружьями. Личности их выясняются.
Энрик остановился, выслушал как ни в чем не бывало и бархатным голосом заговорил с Кугелем совсем о другом:
– Вы талассианин. Ребенком выехали на Олимпию, получили там военное образование, но из-за некоторых неприятных дел перешли в Корпус. Вы дважды женаты; второй брак сулит вам счастье…
Внешне Кугель не дрогнул, но внутри ощутил себя голым на медосмотре. Сияющий голубоглазый красавец зачитывал вслух даже не его досье, надежно скрытое в кадровой базе данных Корпуса, но то, что было на душе, никому не доступное.
– …Сегодня день, когда определяется судьба вашего счастья. Неверный жест, промедление, уступка темным силам, жаждущим хаоса, – и все падет. Слишком многое решается сегодня, и никто не избежит высшего суда за свои деяния. Никто из находящихся на стадионе и вокруг… Будьте очень осторожны. Для меня не существует тайн. – Голос проникал в Кугеля, захватывая и покоряя. – Мне ведомо, что замышляется злодейство против Церкви. Я остановлю его, и вы это увидите воочию. Благословение Друга с вами, пока вы верны своему долгу.
Кугель зачем-то щелкнул каблуками; Энрик коснулся его лба кончиками пальцев и проследовал дальше; Мариус задержался, чтобы выждать, пока сэйсидского полковника «отпустит», – после этого бывали всякие феномены.
Так и случилось.
– Вы… какая у вас должность? – севшим, но настойчивым голосом спросил Кугель, бесцеремонно схватив Мариуса за рукав. Со штатскими сэйсиды не миндальничали.
– Администратор менеджерского обеспечения ЭКТ, второй отдел. – Мариус незаметно освободился от когтей сэйсида.
– Слушайте, вы! Если вы влезли в нашу кадровую базу…
– А разве это возможно? – невинно спросил Мариус.
– Черт… – Кугель мотнул головой. – Тогда откуда вам… ему известно, что…
«Смешанный акцент, – просчитывал в уме Мариус. – Манеры. Их не сотрешь никаким уставом. И что-то еще. Он читал по лицу».
– Обратите внимание на сан, которым он обладает в Церкви. Сан, которым его называют. У него особые способности, которых я не в состоянии постичь. Это выше человеческого понимания.
Кугель смолчал. Когда Мариус удалился, полковник нажал на коммуникаторе клавишу «Передача».
– Всем командирам групп на стадионе, говорит Кугель. Усилить наблюдение! Работать предельно тихо, не вмешиваясь силой.
Пепс, замешкавшись, отстал от патрона, и его тотчас окружили трое адвокатов разом:
– Ты говорил с Энриком? Что он думает по поводу теракта?
– Он знает, что сейчас идет заседание муниципального совета о запрете на моление? И еще в парламенте…
– Знает, – крутился Пепс, пытаясь прорваться, – он все знает. Он же Пророк. Дайте мне пройти…
Приготовления продолжались без суматохи, но монтажники сцены работали по новому графику с удвоенной скоростью; к ним были подключены бригады, окончившие сборку и проверку узлов на своих участках. Над стадионом завис транспорт полицейской гвардии и пакет за пакетом сбрасывал десант: гвардейцы в зеркальных шлемах, быстро и согласованно, будто киборги, занимали позиции. Как только спустился последний гвардеец, разошлись створки ворот, и в многочисленные входы потекли пока что ручейки людей, а вскоре они превратились в реки – когда от пленчатой прозрачной призмы, парящей на гравитационных пучках, отделилось и задвигалось трехмерное изображение и волны, набегающие одна за другой, замерцали в воздухе. Но стадион был столь огромен, что даже непрерывный приток публики, казалось, никак не отражался на его наполнении – то тут то там проступали, как фрагменты мозаики, группки и отдельные точки.
Труппа впервые выступала перед таким скопищем народа. Пепсу, смотревшему на это через монитор, стало страшно, и он пошел погулять по коридорам. Новых путей он прокладывать не желал и забрел назад, в комнату для совещаний. Инженеры давно разбежались; Пепс нашел одних адвокатов – они с лицами приговоренных смотрели карманный телевизор.
– Что там? – полюбопытствовал Пепс; ему по должности полагалось узнавать все первому.
– Идут дебаты, – с отвращением ответил главный. И добавил, понизив голос: – Это не показатель. Я нанял информатора в муниципалитете, он мне позвонит после голосования. Так что, Пепс, не уходи далеко.
Пепс вместо ответа притронулся к прикрепленной на ухе системе связи с координаторами команды Энрика. Там докладывал старший видеоинженер:
– Все, включая генератор ионоплазмы, приведено в рабочую готовность.
«Действительно, – подумал Пепс с нарастающей внутренней дрожью, – словно мы мир захватить собрались…»
Энрика отвели в апартаменты для звезд эстрады и спорта – душ, бассейн, огромная кровать, зал для разминки и гримерная из сплошных зеркал со столиком, уставленным косметикой. Его поджидали личный массажист и гример. Энрик поставил дыхание, распелся.
Он убрал волосы под шапочку, принял горизонтальный упругий душ, потом массаж, далее гимнастика на гибкость и растяжку «Пять стихий», затем снова легкий душ. Вытершись насухо, Энрик обнаженным вошел во владения гримера-туа.
Эти комнаты недоступны для посторонних, часов и телевизоров здесь нет, но Энрик по стуку своего сердца отсчитывал время и чувствовал, как секунды, сливаясь, убегают навсегда, безвозвратно. Где-то там, за стенами, сияет вечность, но нам всегда так не хватает времени в настоящем. Остановись, мгновенье!.. Где там! С каждым ударом сердца приближается грядущее, и движение это неумолимо. Время не может остановиться, как и сердце. Многих раздражал стук механических часов, их стали делать бесшумными, но нельзя убрать стук сердца. Тишина, молчание – это смерть…
Энрик всегда волновался перед выступлением, в нем просыпался азарт, но вместе с ним появлялся и страх, в висках отдавался пульс, временами налетала внезапная слабость, иногда он мог сесть прямо на пол и сказать: «Я не могу! Я никуда не пойду! Делайте со мной что хотите…» Но каждый раз он вставал и шел, по графику…
А теперь все изменилось и график трещал по швам, а Энрик делал отмашку, не замечая времени, он был полон сил и предвидел все заранее.
Гримировался Энрик полностью – от пяток до лба.
– Hay, – просил он, закрыв глаза и поворачиваясь, пока гример покрывал его тело прозрачным лаком, – сделай фиксацию пожестче, сегодня будет большое представление.
– Сильно нельзя, – ответил с акцентом Hay, – лак возьмет из кожи воду, всю-всю; ты будешь походить на мумию, такой неживой весь.
– Пусть будет так, – заупрямился Энрик, – я начну с «Апокалипсиса».
– Там ангел, красивый, – не сдавался Hay, – а не Смерть.
– Тогда подсуши тело, а лицо оставь как есть. Хотя – мне не хочется потеть.
– Здесь тебя поймут, – Hay сменил баллончик, – здесь твой народ. А на коже капли воды – тоже красиво.
– Доводку буду делать сам, – сказал Энрик, изгибаясь и подставляя то руку, то бедро под распылитель.
Энрик велел всем уйти и остался один. Отовсюду на него смотрело собственное отражение. Его лицо и глаза. Нет, не его. Все волосы на теле, даже пушковые на лице, сведены эпиляторами. Вся кожа залита лаком. Исчезла мягкая матовость, зато четко проступили линии контуров, мышцы заиграли под кожей. Абсолютно ровные линии, лицо – как скульптура, волосы лежат плотной лепкой, завиток к завитку. Туанские традиции, туанские технологии; когда лазер считывает рельеф твоего лица и создает голограмму, увеличенную в десятки тысяч раз, любой волосок превращается в бревно, а прыщик – в холм; даже естественный рельеф человеческой кожи – сеточка-многогранник с радужным отблеском – разрастается во рвы, овраги и булыжники. Гладкость должна быть идеальной; Энрик сам переставал узнавать себя после превращения. Я ли это? Но кто же тогда? Я – звучит где-то в глубине, – я избран. Я должен идти, нести весть о Друге, я не могу сойти с этого пути.
Энрик одел, закрепил и проверил бандаж. Узкие трусики буквально прикипели к покрытому биоклеем телу. Тем же клеем Энрик закрепил украшения, что должны лежать на коже. Через ухо вниз по щеке – густо обмакнув в клей, жалеть нельзя, вдруг потеряешь в танце – почти невидимый гибкий провод с каплей микрофона у губ. Второй, запасной, под браслетом на запястье. Лишний клей убрать. Проверить связь.
– Костюмер, – теперь Энрик командовал в микрофон, – одеваться.
Белый, летящий и струящийся наряд ангела. Ангела из «Апокалипсиса». Труппу на сцену. Идет увертюра. Время?.. Меня не интересует время. Я готов на выход.
Энрик присел перед зеркалом. Стекло отразило его. Смуглая золотая кожа, отблескивающие черные волосы, пушистые густые ресницы, яркие голубые глаза. Энрик приблизился. Глаза в глаза. «У меня все получится. Я могу, я смею, я готов принять то, что идет мне навстречу».
Энрик взял спрей с фотоаэрозолью для роговиц, чтобы когерентный луч лазера, считывающий рельеф лица для создания голограммы, не выжег глаза до дна. Поднес к лицу, и… тут в дверь за спиной – Энрик видел в зеркале – вошли Пепс и главный адвокат.
– Я вас не вижу и не слышу, – предупредил Энрик и нажал на клапан, широко открыв глаза навстречу струе. В тот же момент для него наступила ночь.
Поморгав, чтоб препарат распределился равномерно, Энрик еще дважды повторил процедуру.
– Все готово? – спросил он в микрофон. – Как наполнен стадион?
– Процентов восемьдесят пять, – ответил Пепс из темноты.
– Проводи меня на сцену, – Энрик повернул голову на голос. Незрячие глаза светились лазурью.
Пепс прекрасно знал, что после нанесения фотослоя человек ничего не видит в течение часа, затем происходит адаптация сетчатки и зрение восстанавливается, но в этот час… Он что, собирается танцевать вслепую? Это же безумие.
– Энрик, Энрик, – Пепс, пренебрегая условностями, взял Энрика за плечо, – ты ведь ничего не видишь…
– Я вижу Друга, – лицо Энрика превратилось в бесстрастную маску. – Пойдем.
Пепс пошел вперед; Энрик, чуть приотстав и вытянув руку, – за ним. Пепс прошагал все коридоры, открылась последняя дверь – в проем ворвался свежий ветер. Энрик вышел, постоял несколько секунд. Стадион дышал и звал, как единое живое существо. И Энрик пошел на этот зов. У задней площадки сцены, где уже начинала танец труппа, Энрик, когда прозвучали знакомые такты, вступил в круг левитации, и незримая сила вознесла его; взметнулись белые крылья его одежд; его лицо, тысячекратно увеличенное, появилось в воздухе, и низкий голос возвестил:
Подумав об этом, Пепс неожиданно для себя легко рассмеялся.
– Если исполнитель, – промолвил адвокат, – не сможет вручить нам это решение до 24.00, оно утратит силу и им придется голосовать повторно – завтра. Мы непременно обратимся в суд. Но есть еще парламентская комиссия по делам религий… пока трудно сказать, как все повернется.
Исполнитель прибыл в 18.14; он спешил, но опоздал.
– Нет, не могу, – главный адвокат даже руки за спину убрал, – мне запрещено принимать бумаги такой важности.
– Тогда укажите ответственное лицо, которому я могу вручить документ.
– Таким лицом здесь является глава корпорации ЭКТ, Пророк Энрик.
– Проводите меня к нему.
– Мы не будем чинить вам препятствий, но со своей стороны я сообщаю вам, что концерт уже начался. А решение о запрещении должно вручаться не менее чем за час до начала, – голос адвоката был ядовит и сладок.
– Начало выступления в 20.00.
– У вас неточные сведения. Выступление началось в 18.00.
Исполнитель недоверчиво и недоуменно посмотрел на директора. Тот ответил извиняющимся тоном:
– В контракте оговорена неустойка за опоздание или срыв выступления, но не за его преждевременное начало.
– Где Пророк Энрик? – исполнитель был тверд и не собирался сдаваться.
– На сцене, – был ответ, – вы можете пройти туда и вручить ему решение об отмене моления.
Курьер настойчиво повторил свою просьбу. Его отвели к стартовой зале и распахнули дверь.
– Я не верю ему!.. – повторяла одну фразу Охра.
Чак сбросил пилотку, достал из-под воротника гибкий обруч с утолщениями микрофонов на концах и, закрепив его на голове, скомандовал:
– Этикет, дай картинку с записью сдачи Звездочета.
В поле зрения Детей Сумерек возникли перспектива улицы и Звездочет – в этом не могло быть сомнений, – который приближался и говорил:
– Офицер, я добровольно пошел на сотрудничество, прошу оформить это как явку с повинной…
Луч, принесший это видение, погас так же быстро, как возник.
– Видели? – настаивал Чак. – Убедились? Самопожертвование бессмысленно.
– Вонючка тухлая, – с презрением выругался Кристалл, – гнусил, гнусил про свободу, а сам – первый по своей воле пошел в тюрягу. Ему-то что – отсидит, а что будет с нами? Сдал, тюфяк жеваный, на чистку мозга.
– Я повторяю, – продолжал давить Чак, – вам будет сохранены личность и память; не вздумайте стирать себя сами.
Нам нужны полноценные развитые киборги. Вот проект приказа о сохранении киборгов с ЦФ-5, ЦФ-6.
Лучше не упоминать, как сквернословил Чак, выхватив эту бумажку из принтера и прочитав на бегу и в полете. Додумался Кибер-шеф – всех умопомешанных собрать под одной крышей! И, разумеется – «Руководи ими, Чак!», словно мало своих двадцати семи, с которыми чудес не оберешься! Но сейчас эта бумага была важным аргументом.
Кристалл взял листок из рук Чака, и в тот же момент его глазами текст увидели все.
– Зачем это? Это – гнилая малява. – Кристалл разорвал бумагу в клочья и бросил их себе под ноги.
– Хармон хочет написать настоящую развивающую программу и обставить BIC, – убеждал Чак, – вы НУЖНЫ нам целые и невредимые; с вас будет снята матрица для нового поколения киборгов. Не делайте глупостей – не стирайте себя. Умереть вы всегда успеете. Вы обложены по периметру, все ждут. Я хочу договориться по-хорошему. Нам не нужна груда трупов и безмозглых зомби. Вас даже перезаписывать не станут; непригодные мозги с ЦФ-5 и ЦФ-6 будут уничтожаться.
Многие тотчас вспомнили, что в приказе такой пункт имелся.
– Кристалл, выйди на площадку, посмотри, – Чак показал рукой на дверь, – я отдам приказ, тебя не тронут, но не делай внезапных движений. Этикет, сейчас к вам выйдет парень – не стрелять.
Кристалл развернулся и пошел. Чак перевел дыхание – кажется, начал налаживаться контакт, первый признак послушания. Кристалл открыл дверь, шагнул – снаружи стояли, плотно прикипев к стенам, серые; импульсные ружья наготове. Кристалл посмотрел в срезы стволов и так же неторопливо вернулся обратно. Напряжение возросло, словно вместе с увиденным Кристалл передал остальным свое настроение.
– Если вы сдадитесь, – монотонно и громко отчитывал Чак, – оружие применяться не будет.
– Я не хочу, не хочу этого, – Купорос сполз по стене на пол, откинул голову, его ломало, – я никуда не пойду.
– Вожак, – обратился Чак к Кристаллу, – это твоя команда. Успокой парня.
Кристалл нагнулся, потрепал Купороса по плечу.
– Эй, не гнись перед ними. Всем сейчас погано.
– Оружие, наркотики, деньги и ценности – на стол, – скомандовал Чак.
Кристалл выпрямился, раздвинул неподвижно стоящих Охру и Анилина, вынул из-под мышки «уран» и, подойдя к Чаку, одной рукой сгреб его за воротник, а другой приставил «уран» к горлу.
– А если попробовать вот так?..
– Я тебя не боюсь, плесень, – в лице Чака ничего не изменилось, – я сейчас скомандую, и начнется бойня. Не нарывайся, я пятнадцать лет куклами командую и знаю, на что способны Warrior'ы. Храть я на тебя хотел. Но я думал, что ты будешь умнее.
Кристалл отвел пистолет и бросил его на стол. Следом посыпались другие опасные и дорогие предметы.
– Единственно, о чем я жалею, – что не послал тебя туда же, – Кристалл указал на разбитое окно, – вдогонку.
– Не мечтай о несбыточном, – отрезал Чак, – вы не созданы для убийства. Руки за голову и выходим по одному.
* * *
Вид у Хиллари при возвращении в проект был вызывающий. Над омутом невроза его держало ощущение победы над собой и обстоятельствами.И сейчас же к нему привязалась Майрат с укоризнами:
– Мистер Хармон, вы поступили вопреки инструкциям. В разведке будут очень недовольны вами. Пожалуйста, впредь не…
Хиллари ласково взял ее за клапан кармана:
– Май, извини, что пришлось тебя оставить, – но случай был чересчур неуставной.
Майрат поглядела ему вслед долго и непонимающе. Проходя мимо, Ветеран промолвил ультразвуком:
– Я же говорил, что босс у нас – необычный.
– Зачем он меня рукой?
Ветеран полюбовался собой в полировке панели. «Предстоит ремонт». Формулировку ответа ему пришлось какое-то время обдумывать.
– Мы – его «семья». Мы воюем для него, а он нас любит и защищает.
– Вы его интегрировали?
– Босс к нам прислушивается, – не без гордости и удовольствия отметил Ветеран. – Умный, толковый босс. Он конкретно мыслит.
– А по-моему – он импульсивный и непредсказуемый, – возразила Майрат. – Его последний поступок…
– Ты могла бы не обсуждать?
– Может, мне с ним долго работать.
– Тогда впиши себе в перечень приоритетных установок еще одну – «Победителей не судят».
Ветерана не так беспокоила своя испорченная внешность, как приказ Хиллари – отгородить в тренировочном подвале загон для Детей Сумерек и разместить их там ВМЕСТЕ. У «семейки» сумеречных хищников Этикет выгреб небольшой арсенал, вместе они опасны… но Ветеран доверял боссу.
Приняв целебный душ, сменив аппликатор и отрегулировав настроение форскими травами и медитацией, Хиллари счел возможным повидаться со Звездочетом, который длинно исповедовался под запись Сиду. Звездочет потирал руки, поминутно охорашивался и невольно заискивал перед ними.
– Поймите меня правильно. Я сознаю, что действовал преступно, но я был так убежден в заблуждениях… Я не видел выхода! То, что натворил Фосфор, что-то сломало во мне… я бы все равно сбежал от них, пока они не посадили меня под замок… Заботятся же люди о животных в неволе! Вот и они…
– Вы, я вижу, прониклись, – одобрительно заметил Хиллари. – А им вы сможете все это повторить?
Звездочет все уронил: руки, голову; сгорбившись, он почти простонал:
– Ннне могу. Мне… стыдно.
– Идти – так до конца. Иначе наживете ко всему еще и комплекс ложного самообвинения. Виновны вы совсем в другом…
* * *
Когда в иллюминаторе показалась колоссальная чаша стадиона, флаер пошел на снижение. На посадочной площадке уже ждали. Пройдя ряд запутанных подсобных помещений, Энрик с Пепсом оказались в просторной комнате, где выстроился комитет по встрече – несколько солидных мужчин и дам в одинаковых протокольно-деловых костюмах и с такими же выражениями лиц. Адвокаты, менеджер, директор стадиона, руководитель труппы, инженер по монтажу сцены, инженеры звука и видеоэффектов. Один Мариус Крысолов стоял особняком и что-то негромко говорил в прижатый к уху трэк. Среди этих озабоченных бесполых существ Энрик полыхал как трансгенный цветок – именно он был здесь главным, одновременно мотором и топливом всего действа. Без него работа присутствующих безликих существ была бы лишена всякого смысла. Они были винтиками и колесиками, передаточными шестеренками в великом механизме, имя которому – Церковь Друга. Они проделали огромную работу для того, чтобы толпы народа смогли увидеть Энрика, но самим им суждено было вечно пребывать в тени и безвестности. Они создавали пьедестал для кумира, и, если бы он рухнул, они оказались бы погребенными вместе с ним. Правда, многие бы потом отряхнулись и нашли себе работу в другом месте, но звездная команда собирается лишь однажды – да и кому приятно пережить катастрофу!..Именно ощущением близящегося конца и был наполнен воздух в комнате, где все собрались, но Энрик словно не замечал этого.
Спокойно выслушивал он их короткие доклады. Все то время, что Энрик проводил в гостинице, здесь безостановочно трудились – монтаж громадной, в несколько ярусов, высотой с пятиэтажный дом, сцены, изменяющей свою стереометрию, и всех ее скрытых механизмов и гравиторов, монтаж голографической установки, способной создавать объемные спецэффекты, и акустической системы. Ювелирная инженерная работа по сборке этой аппаратуры не прекращалась ни на час, все узлы и блоки входили в строй в соответствии с поминутно расписанным графиком.
– Система звука отлажена и проверена; идет выравнивание акустической волны по фронту.
– Голографический экран собран, можем начать проекцию в любой момент; система плазменного ионоэффекта и голографии в движении будет готова через полчаса.
– Сборка механизмов объемного смещения сцены заканчивается.
– Гравилифт? Система левитации? – кратко спросил Энрик.
– Да, уже пущены и испытаны каскадерами.
– Монтаж сцены должен быть полностью завершен к 18.00, – заявил Энрик. Его тон не предполагал возражений, но они все же возникли.
– Мы рассчитывали на 19.00.
– Измените график. – Энрик повернулся к Мариусу Крысолову, который кончил говорить и молча ждал, когда обратятся к нему. – Что у тебя? Как публика?
– Прибыло уже тысяч двадцать; рассредоточились на местности, отчасти по барам и забегаловкам, которых тут пропасть. «Стойкие» контролируют воздержание. Поезда постоянно подвозят новых; наши идут потоком. Для внешнего кольца и проведения досмотра я пригласил сэйсидов; прибыли подразделения 104-й бригады, занимают позиции, а чуть раньше на стадион введены их поисковые группы. Поддерживать порядок на самом стадионе будут сэйсиды, а по секторам – «стойкие».
Пепсу показалось, что он на съемках фильма об очередном захвате мира в новотуанской манере, когда все статисты – в одинаковой одежде, а главный герой, какого бы он вида ни был, по туанской традиции вычурно одет, завит и накрашен, хоть бы он играл Президента Федерации. Но, услышав такие речи, трудно отделаться от впечатления, что следующей фразой будет: «Мои Легионы Смерти – в бой!». Прозвучало же несколько иное:
– Откройте все ворота, пустите публику внутрь.
– У меня есть инструкция, – вступил директор стадиона, – пока не займут позиции силы правопорядка – не открывать проход на трибуны. Пожалуйста, прислушайтесь к моему мнению: сейчас слишком рано, публика соскучится без зрелищ на пустом стадионе, и могут начаться неуправляемые потоки вверх-вниз и наружу, ведь на стадионе продажа спиртного и горячительного запрещена. У нас есть опыт по празднествам, мы полностью заполняли трибуны за час двадцать минут – так что не стоит торопиться.
– Мариус, – не слушая дальнейших объяснений, обратился Энрик к Крысолову, – отдай команду: пусть полицейские гвардейцы размещаются и чтобы никаких других видов полиции здесь НЕ БЫЛО – нам не нужны накладки в их действиях. Когда они прибудут?
– Минут через двадцать будут готовы.
– Через полчаса, – Энрик обратился к директору, – открываете стадион, а вы, – Энрик повернулся к видеоинженеру, – через час, считая от настоящего времени, запускаете фильм «Бытие» или «Сотворение мира», чтобы поднять интерес. Все станут смотреть и не будут разбегаться с мест, а новые не станут задерживаться снаружи.
Энрик посмотрел на главного адвоката, хранившего многообещающее молчание.
– Мне не мешать. Как полномочный глава корпорации ЭКТ с правом принятия решений, я ЗАПРЕЩАЮ ВАМ даже брать в руки любые адресованные мне бумаги, решения по которым могу принимать один я, как ответственное лицо. Пепс, оформишь мои слова как приказ.
И Энрик повернулся на выход:
– Проводите меня. Я должен еще разогреться, загримироваться и одеться. Пепс, входить ко мне – НЕЛЬЗЯ, хоть бы обе луны на землю рухнули.
– Сэйсиды – профессионалы и чужие в Городе, – отчитывался на ходу Мариус о своем выборе. – Они со всеми в контрах. Не задумаются предотвратить беспорядки, даже зная, что их спланировали другие спецслужбы.
– Привлечь сэйсидов – хорошо задумано, – похвалил Энрик.
– А, вот их любознательный координатор. Как бы с докладом, – усмешка прозвучала в голосе, но лицо Крысолова осталось спокойным. – То есть хочет познакомиться, чтоб потом внукам рассказывать… Ему есть что сказать.
– Я утолю его желание.
Без бронекостюма полковник Кугель выглядел ладным и подтянутым, хотя молодость его давно миновала. Не будь в нем этой явной бойцовской готовности к стремительному точному движению, он, вероятно, смело мог бы натянуть трико вместо черно-синего мундира, надеть браслеты с бусами взамен коммуникатора оперативной связи, сделать макияж и выступать в подтанцовке.
– Честь имею, сэр, – кивнул он. – Я запустил своих парней по ярусам стадиона; есть трофеи – двое с газовыми ружьями. Личности их выясняются.
Энрик остановился, выслушал как ни в чем не бывало и бархатным голосом заговорил с Кугелем совсем о другом:
– Вы талассианин. Ребенком выехали на Олимпию, получили там военное образование, но из-за некоторых неприятных дел перешли в Корпус. Вы дважды женаты; второй брак сулит вам счастье…
Внешне Кугель не дрогнул, но внутри ощутил себя голым на медосмотре. Сияющий голубоглазый красавец зачитывал вслух даже не его досье, надежно скрытое в кадровой базе данных Корпуса, но то, что было на душе, никому не доступное.
– …Сегодня день, когда определяется судьба вашего счастья. Неверный жест, промедление, уступка темным силам, жаждущим хаоса, – и все падет. Слишком многое решается сегодня, и никто не избежит высшего суда за свои деяния. Никто из находящихся на стадионе и вокруг… Будьте очень осторожны. Для меня не существует тайн. – Голос проникал в Кугеля, захватывая и покоряя. – Мне ведомо, что замышляется злодейство против Церкви. Я остановлю его, и вы это увидите воочию. Благословение Друга с вами, пока вы верны своему долгу.
Кугель зачем-то щелкнул каблуками; Энрик коснулся его лба кончиками пальцев и проследовал дальше; Мариус задержался, чтобы выждать, пока сэйсидского полковника «отпустит», – после этого бывали всякие феномены.
Так и случилось.
– Вы… какая у вас должность? – севшим, но настойчивым голосом спросил Кугель, бесцеремонно схватив Мариуса за рукав. Со штатскими сэйсиды не миндальничали.
– Администратор менеджерского обеспечения ЭКТ, второй отдел. – Мариус незаметно освободился от когтей сэйсида.
– Слушайте, вы! Если вы влезли в нашу кадровую базу…
– А разве это возможно? – невинно спросил Мариус.
– Черт… – Кугель мотнул головой. – Тогда откуда вам… ему известно, что…
«Смешанный акцент, – просчитывал в уме Мариус. – Манеры. Их не сотрешь никаким уставом. И что-то еще. Он читал по лицу».
– Обратите внимание на сан, которым он обладает в Церкви. Сан, которым его называют. У него особые способности, которых я не в состоянии постичь. Это выше человеческого понимания.
Кугель смолчал. Когда Мариус удалился, полковник нажал на коммуникаторе клавишу «Передача».
– Всем командирам групп на стадионе, говорит Кугель. Усилить наблюдение! Работать предельно тихо, не вмешиваясь силой.
Пепс, замешкавшись, отстал от патрона, и его тотчас окружили трое адвокатов разом:
– Ты говорил с Энриком? Что он думает по поводу теракта?
– Он знает, что сейчас идет заседание муниципального совета о запрете на моление? И еще в парламенте…
– Знает, – крутился Пепс, пытаясь прорваться, – он все знает. Он же Пророк. Дайте мне пройти…
Приготовления продолжались без суматохи, но монтажники сцены работали по новому графику с удвоенной скоростью; к ним были подключены бригады, окончившие сборку и проверку узлов на своих участках. Над стадионом завис транспорт полицейской гвардии и пакет за пакетом сбрасывал десант: гвардейцы в зеркальных шлемах, быстро и согласованно, будто киборги, занимали позиции. Как только спустился последний гвардеец, разошлись створки ворот, и в многочисленные входы потекли пока что ручейки людей, а вскоре они превратились в реки – когда от пленчатой прозрачной призмы, парящей на гравитационных пучках, отделилось и задвигалось трехмерное изображение и волны, набегающие одна за другой, замерцали в воздухе. Но стадион был столь огромен, что даже непрерывный приток публики, казалось, никак не отражался на его наполнении – то тут то там проступали, как фрагменты мозаики, группки и отдельные точки.
Труппа впервые выступала перед таким скопищем народа. Пепсу, смотревшему на это через монитор, стало страшно, и он пошел погулять по коридорам. Новых путей он прокладывать не желал и забрел назад, в комнату для совещаний. Инженеры давно разбежались; Пепс нашел одних адвокатов – они с лицами приговоренных смотрели карманный телевизор.
– Что там? – полюбопытствовал Пепс; ему по должности полагалось узнавать все первому.
– Идут дебаты, – с отвращением ответил главный. И добавил, понизив голос: – Это не показатель. Я нанял информатора в муниципалитете, он мне позвонит после голосования. Так что, Пепс, не уходи далеко.
Пепс вместо ответа притронулся к прикрепленной на ухе системе связи с координаторами команды Энрика. Там докладывал старший видеоинженер:
– Все, включая генератор ионоплазмы, приведено в рабочую готовность.
«Действительно, – подумал Пепс с нарастающей внутренней дрожью, – словно мы мир захватить собрались…»
Энрика отвели в апартаменты для звезд эстрады и спорта – душ, бассейн, огромная кровать, зал для разминки и гримерная из сплошных зеркал со столиком, уставленным косметикой. Его поджидали личный массажист и гример. Энрик поставил дыхание, распелся.
Он убрал волосы под шапочку, принял горизонтальный упругий душ, потом массаж, далее гимнастика на гибкость и растяжку «Пять стихий», затем снова легкий душ. Вытершись насухо, Энрик обнаженным вошел во владения гримера-туа.
Эти комнаты недоступны для посторонних, часов и телевизоров здесь нет, но Энрик по стуку своего сердца отсчитывал время и чувствовал, как секунды, сливаясь, убегают навсегда, безвозвратно. Где-то там, за стенами, сияет вечность, но нам всегда так не хватает времени в настоящем. Остановись, мгновенье!.. Где там! С каждым ударом сердца приближается грядущее, и движение это неумолимо. Время не может остановиться, как и сердце. Многих раздражал стук механических часов, их стали делать бесшумными, но нельзя убрать стук сердца. Тишина, молчание – это смерть…
Энрик всегда волновался перед выступлением, в нем просыпался азарт, но вместе с ним появлялся и страх, в висках отдавался пульс, временами налетала внезапная слабость, иногда он мог сесть прямо на пол и сказать: «Я не могу! Я никуда не пойду! Делайте со мной что хотите…» Но каждый раз он вставал и шел, по графику…
А теперь все изменилось и график трещал по швам, а Энрик делал отмашку, не замечая времени, он был полон сил и предвидел все заранее.
Гримировался Энрик полностью – от пяток до лба.
– Hay, – просил он, закрыв глаза и поворачиваясь, пока гример покрывал его тело прозрачным лаком, – сделай фиксацию пожестче, сегодня будет большое представление.
– Сильно нельзя, – ответил с акцентом Hay, – лак возьмет из кожи воду, всю-всю; ты будешь походить на мумию, такой неживой весь.
– Пусть будет так, – заупрямился Энрик, – я начну с «Апокалипсиса».
– Там ангел, красивый, – не сдавался Hay, – а не Смерть.
– Тогда подсуши тело, а лицо оставь как есть. Хотя – мне не хочется потеть.
– Здесь тебя поймут, – Hay сменил баллончик, – здесь твой народ. А на коже капли воды – тоже красиво.
– Доводку буду делать сам, – сказал Энрик, изгибаясь и подставляя то руку, то бедро под распылитель.
Энрик велел всем уйти и остался один. Отовсюду на него смотрело собственное отражение. Его лицо и глаза. Нет, не его. Все волосы на теле, даже пушковые на лице, сведены эпиляторами. Вся кожа залита лаком. Исчезла мягкая матовость, зато четко проступили линии контуров, мышцы заиграли под кожей. Абсолютно ровные линии, лицо – как скульптура, волосы лежат плотной лепкой, завиток к завитку. Туанские традиции, туанские технологии; когда лазер считывает рельеф твоего лица и создает голограмму, увеличенную в десятки тысяч раз, любой волосок превращается в бревно, а прыщик – в холм; даже естественный рельеф человеческой кожи – сеточка-многогранник с радужным отблеском – разрастается во рвы, овраги и булыжники. Гладкость должна быть идеальной; Энрик сам переставал узнавать себя после превращения. Я ли это? Но кто же тогда? Я – звучит где-то в глубине, – я избран. Я должен идти, нести весть о Друге, я не могу сойти с этого пути.
Энрик одел, закрепил и проверил бандаж. Узкие трусики буквально прикипели к покрытому биоклеем телу. Тем же клеем Энрик закрепил украшения, что должны лежать на коже. Через ухо вниз по щеке – густо обмакнув в клей, жалеть нельзя, вдруг потеряешь в танце – почти невидимый гибкий провод с каплей микрофона у губ. Второй, запасной, под браслетом на запястье. Лишний клей убрать. Проверить связь.
– Костюмер, – теперь Энрик командовал в микрофон, – одеваться.
Белый, летящий и струящийся наряд ангела. Ангела из «Апокалипсиса». Труппу на сцену. Идет увертюра. Время?.. Меня не интересует время. Я готов на выход.
Энрик присел перед зеркалом. Стекло отразило его. Смуглая золотая кожа, отблескивающие черные волосы, пушистые густые ресницы, яркие голубые глаза. Энрик приблизился. Глаза в глаза. «У меня все получится. Я могу, я смею, я готов принять то, что идет мне навстречу».
Энрик взял спрей с фотоаэрозолью для роговиц, чтобы когерентный луч лазера, считывающий рельеф лица для создания голограммы, не выжег глаза до дна. Поднес к лицу, и… тут в дверь за спиной – Энрик видел в зеркале – вошли Пепс и главный адвокат.
– Я вас не вижу и не слышу, – предупредил Энрик и нажал на клапан, широко открыв глаза навстречу струе. В тот же момент для него наступила ночь.
Поморгав, чтоб препарат распределился равномерно, Энрик еще дважды повторил процедуру.
– Все готово? – спросил он в микрофон. – Как наполнен стадион?
– Процентов восемьдесят пять, – ответил Пепс из темноты.
– Проводи меня на сцену, – Энрик повернул голову на голос. Незрячие глаза светились лазурью.
Пепс прекрасно знал, что после нанесения фотослоя человек ничего не видит в течение часа, затем происходит адаптация сетчатки и зрение восстанавливается, но в этот час… Он что, собирается танцевать вслепую? Это же безумие.
– Энрик, Энрик, – Пепс, пренебрегая условностями, взял Энрика за плечо, – ты ведь ничего не видишь…
– Я вижу Друга, – лицо Энрика превратилось в бесстрастную маску. – Пойдем.
Пепс пошел вперед; Энрик, чуть приотстав и вытянув руку, – за ним. Пепс прошагал все коридоры, открылась последняя дверь – в проем ворвался свежий ветер. Энрик вышел, постоял несколько секунд. Стадион дышал и звал, как единое живое существо. И Энрик пошел на этот зов. У задней площадки сцены, где уже начинала танец труппа, Энрик, когда прозвучали знакомые такты, вступил в круг левитации, и незримая сила вознесла его; взметнулись белые крылья его одежд; его лицо, тысячекратно увеличенное, появилось в воздухе, и низкий голос возвестил:
Пепса ждал главный адвокат, который все же не решился во второй раз, при Энрике, объявить: «В 17.52 муниципальный совет принял решение запретить выступление Пророка».
Я видел день – мрак объял небеса.
Я видел день – угасла солнца треть.
Я видел день – бес творит чудеса.
Он смел, он нагл,
он ложь плетет в сеть.
Я видел день – земная твердь в огне.
Я видел день – неба свиток исчез.
Я видел день – зло скачет на коне.
Конь бел, конь блед,
копытом сеет смерть.[Б]
Подумав об этом, Пепс неожиданно для себя легко рассмеялся.
– Если исполнитель, – промолвил адвокат, – не сможет вручить нам это решение до 24.00, оно утратит силу и им придется голосовать повторно – завтра. Мы непременно обратимся в суд. Но есть еще парламентская комиссия по делам религий… пока трудно сказать, как все повернется.
Исполнитель прибыл в 18.14; он спешил, но опоздал.
– Нет, не могу, – главный адвокат даже руки за спину убрал, – мне запрещено принимать бумаги такой важности.
– Тогда укажите ответственное лицо, которому я могу вручить документ.
– Таким лицом здесь является глава корпорации ЭКТ, Пророк Энрик.
– Проводите меня к нему.
– Мы не будем чинить вам препятствий, но со своей стороны я сообщаю вам, что концерт уже начался. А решение о запрещении должно вручаться не менее чем за час до начала, – голос адвоката был ядовит и сладок.
– Начало выступления в 20.00.
– У вас неточные сведения. Выступление началось в 18.00.
Исполнитель недоверчиво и недоуменно посмотрел на директора. Тот ответил извиняющимся тоном:
– В контракте оговорена неустойка за опоздание или срыв выступления, но не за его преждевременное начало.
– Где Пророк Энрик? – исполнитель был тверд и не собирался сдаваться.
– На сцене, – был ответ, – вы можете пройти туда и вручить ему решение об отмене моления.
Курьер настойчиво повторил свою просьбу. Его отвели к стартовой зале и распахнули дверь.