Страница:
Отпив чаю, Кэннан изучил продолговатую полоску шелковистой розовой пластмассы. Без перевода – знают, что Эрла понимает их язык.
– …а мне как-то не в радость, – продолжала Эрла, уныло глядя в небо за окном.
– Он придет.
– Когда?.. Только не подговаривай его. Пусть сам. Я хочу, хочу узнать, нужна я ему или нет.
– Эрла, он – я отвечаю за свои слова – планировал приехать в день, когда началась «война кукол». И вдруг посыпалось подряд одно за другим; ты же знаешь.
– Да, флаер, «харикэн», погром в квартире… Разве мне это безразлично? Что я, не понимаю, как он себя чувствует? И вчера… как это в голову ему пришло?! Зачем?! Ведь он же знал, что я это увижу! И – молчок, как нарочно. Вот что меня бесит, Кэн. Да уже и не бесит, я выдохлась. Лягу, и пусть через меня переступают, пусть хоть все вынесут. Хохлатые аларки, туа, черти, дьяволы – кто угодно! Мне становится все равно, Кэн; это самое страшное. Знаю, пройдет. Но я стану другая.
– Оба вы фанатики. Вам надо запретить работать или – высадить на голый остров. Там вы поссоритесь по-настоящему, но сможете уделить время самим себе. Думаю, это бы излечило вас обоих.
– Мы там не сможем, – Эрла наконец-то слабо улыбнулась. – Это Гельви Грисволд умеет и костер разжечь, и юбку из травы сплести. А мы слишком городские; у нас нервов втрое больше, чем полагается, а иначе здесь не выживешь. Где ни тронь – всюду нервы торчат, бьет, как током. Кэн, ты умеешь на глаз понимать – пора к врачам или нет. Ну, и как я выгляжу?
– Пока терпимо, Эрла. Это депрессия. Ты переволновалась с выставкой, а Хил погряз в «войне кукол». По секрету, между нами, – он уже обращался за врачебной помощью. Наработался чуть не до обморока. Не исключаю, что поэтому и не звонил – не мог отделаться дежурными фразами. И не хотел, чтобы ты видела его измотанным. Ведь наш идеал мужчины – неутомимый работяга и любовник. Выглядеть слабаком – стыдно…
– Я столько не требую. Дружба и забота – все, что человеку надо.
– Еще кофе?
Летуница – весьма редкий в Городе представитель фауны – опустилась на выступ под окном, потопталась, распушилась и, сложив перепонки на конечностях, потыкалась по щелям плоской клювовидной мордочкой в поисках чего-нибудь съедобного. Увы, ни тараканов, ни шуршавчиков… Привстав на задних лапках, птица-зверюшка нацелила свой круглый, будто рыбий, желтый в черных рябинах глаз сквозь стекло – а что там? Большая, темная пещера. Поджав ноги, двое чужеродных сидят голова к голове, шевелят лапами, разевают пасти. Одно с гривой, у другого шерсть на голове короткая. Ой! Повернулись! Глядят! Поднимаются!!.
Оттолкнувшись от выступа, зверь-птица распустила все четыре крыла и слаженно замолотила ими по воздуху, торопясь подальше отлететь от окон. А зря. Летуницу хотели приручить и одомашнить, накрошив ей крекеров на подоконник, потому что надо постоянно иметь в доме любящее и отзывчивое существо.
– Хочешь, я куплю тебе в зоомагазине йонгера? – спросил Кэннан.
– И я назову его – Хиллари, – отозвалась Эрла мечтательно.
Они с Пепсом явились в отель около трех часов ночи, в сопровождении сэйсидов – полковник Кугель постарался, чтоб по пути не было задержек и помех. Папарацци вились в воздухе, как мухи; площадь и улицы у гостиницы были запружены толпой разгоряченных поклонников. Сэйсиды к тому времени очистили коридоры от незваных гостей и поддерживали порядок внизу, а воздушная полиция разгоняла флаеры вверху; для мониторинга пространства над отелем было специально выделено два диспетчера. Но варлокеры и журналисты продолжали съезжаться и слетаться к месту, где жил Энрик: первые – в надежде хоть одним глазом посмотреть на своего кумира, а вторые – чтоб запечатлеть его.
Когда Энрик и Пепс вышли из флаера, ночь озарилась вспышками, словно зарницы заблестели или вновь включились лазеры – это одновременно нажали на кнопки сотни фотографов.
– Я мечтал о славе, – повернув к Пепсу голову, сказал Энрик, – но даже не представлял, какая это пытка… Себе уже не принадлежишь.
В номере он выпил стакан горячего какао со снотворным и завалился спать, а Пепс, от перевозбуждения побродив по комнатам, нажевался туанских «зонтиков» – мягкого и безвредного успокоительного средства, которое на КонТуа все ели, как конфеты.
Утром Пепс поднялся по графику, заказал завтрак, газеты и включился в Сеть – в общем, принялся за работу. Энрик отсыпался, а Пепс созванивался с менеджером, адвокатами, координаторами и еще массой нужных людей, пока не раздался сигнал от патрона по внутренней связи. Проснулся Энрик поздно; лениво сполоснулся под душем и отдался в руки массажиста-нидэ, чтобы тот растер и размял натруженные мышцы. Теперь Энрик отдыхал в постели, подложив пару подушек под ноги. Мускулы болели и тягуче ныли, особенно бедра и икры. Суставы словно сковало, стопы чуть заметно припухли, подошвы горели – если Энрик и собирался поупражняться сегодня, то исключительно в бассейне, где можно не перенапрягаться. Но это потом. А сейчас Энрик лежал в затененной комнате и плакал. Он не мог раскрыть глаз, и из-под густых мокрых ресниц струились слезы, прокладывая извилистые дорожки по щекам. Пепс, не вдаваясь в расспросы, бросил газеты с кассетами на стол и полез в аптечку.
– Ну что, – ворчат он погодя, капая Энрику в глаза обезболивающий и регенерирующий гель, – нахватался лучиков? Ну не зря же на фотопротекторе написано: «Выходить в активную среду не раньше чем через 30—40 минут после напыления!» Так и глаза можно сжечь. Ты хоть видишь?
В голосе Пепса звучала тревога; он был обеспокоен не на шутку. Энрику и раньше случалось ловить «зайчиков», особенно на многочасовых записях дисков, но так открыто пренебрегать мерами предосторожности – это впервые.
Вместо ответа Энрик поморгал, и наконец-то гель подействовал и его голубые озера распахнулись во всю ширь, переполненные влагой. Энрик шмыгнул носом, а потом звучно высморкался в салфетку, которой до этого вытирал слезы.
– Представляешь, Пепс, какое превращение, – сказал он, разглядывая смятый листок, – когда влага вытекает из глаз, она чистая, кристальная, прозрачная – и ее называют слезой; это возвышенно, печально, трагично и романтично. А стоит ей пройти по канальцам в нос – она утрачивает всякую поэтичность, становится насмешкой и фарсом, и величают ее – соплей…
– Ты вокруг себя посмотри! – Пепс начал злиться. К здоровью Энрика он относился щепетильнее, чем к собственному. – Зрение без изменений? Предметы не туманит? А то, может быть, врача пора вызывать?
– Врача так или иначе вызывать придется, – согласился Энрик, – я еще не хочу сменить свои гляделки на пару протезных окуляров. О врачах – позднее. Пока расскажи мне – читать я не смогу, – что в мире произошло, пока мы спали. Что говорят? Что пишут?
Пепс зашуршал распечатками из Сети и листами газет с пометками.
– Мнение критики единодушно – это лучшее шоу десятилетия, дальше они не помнят. По охвату и воздействию сравнивают с Хлипом – он как раз снова всплыл, – но все утверждают, что подготовка, сцена, глубина образа и танцевальное мастерство у тебя неизмеримо выше, глубже, проще, сложней и концептуальней. Предрекают дальнейший размах учения и варлокерства, гадают о новом диске, рассуждают, сколько ты еще продержишься… Наши адвокаты опротестовали решение о запрете по форме; в Балагане назначено новое слушание, собирают авторитетную экспертную комиссию человек из двухсот – ученые, люди искусства, священники разных конфессий и психиатры – будут решать, является ли Церковь Друга деструктивным культом и как влияют диски и моления на неокрепший разум молодежи.
– Они так до Страшного Суда препираться будут. Возвращайся к прессе.
– «Ореол», воскресный выпуск: «Поистине, мы удостоились триумфального возвращения Пророка Энрика на родину. Грандиозное зрелище в лучших имперских традициях ТуаТоу и с помощью их технологий…» и так далее.
«Постфактум»: «Невозможно передать то особое состояние духа, которое посещает людей во время молений Пророка. Ощущение радости и счастья, печали и сопереживания – вся гамма чувств проходит в душе и заканчивается очистительным катарсисом…»
«Уличные Вести»: «Его недаром называют – Пророк. Энрик завладевает вниманием тысяч и прочно удерживает его. Его облик божественен, его пластика совершенна. Он владеет даром проецировать любой образ прямиком в сознание. Разумеется, он использует технологии акустики и видеоники; эта аппаратура доступна любой звезде, но только Энрик добивается эффекта реального присутствия бога. Полет, исполненный высочайшего вдохновения. Трудно выделить, чем это достигается: голосом, танцем или композицией. Безусловно, Пророк Энрик – гений синкретического искусства, чем всегда и являлась религия. Он возвращает нам древний, первичный культ бога, поднятый на высоту звездного техномира…»
«Никогда я не испытывала такой легкости и восхищения. С меня спали все оковы горя, мук и тяготения. Хотелось петь, летать и смеяться. Я возродилась к новой жизни…»
«Это круче галофорина. Воздух переливался разными цветами, а вокруг рук горели радуги. Кругом возвышался лес из темных стволов, на которых полыхали алые цветы. Тело стало невесомым; я распался на круглые розовые пузырьки и возносился вверх. Это блаженство невозможно описать. Ва-у…»
«Когда из тьмы шла смерть, меня охватил ужас, и я кричала, но свет победил, и золотой дождь смыл с меня страх, я не могла сдержать слез радости. Этот страх преследовал меня раньше, это страх души – сегодня я освободилась и очистилась…»
– Что пишут об инциденте с провокаторами?
– Что ты сам все это устроил для подъема рейтинга, что это подставные из публики, срежиссированный трюк.
– Я так и думал, – покачал головой Энрик.
– Но это освещают немногие – большая часть их даже не поняла, что случилось, и считает это частью шоу. Итак, – подвел итоги Пепс, – первое моление прошло блестяще. Браво!
– Если так… – Энрик перекатился на бок и, перегнувшись через край, достал нечто, стоявшее за изголовьем. Вернувшись в прежнее положение, он протянул Пепсу это нечто, оказавшееся стаканом с гладкими тонкими стенками, заполненным на треть мутной красной жидкостью: – Выпьем за мой успех.
– Что это? – Пепс, не скрывая отвращения, разглядывал содержимое цвета мясных помоев.
– Моя моча, – кротко ответил Энрик.
– Ты с ума сошел! – взорвался Пепс. – Почему ты раньше молчал?!
– Я сам недавно обнаружил.
– Ты о чем думал, когда так выкладывался, если вообще думал?! У нас через четыре месяца новая программа на ТуаТоу, а ты лежишь тут без ног, без глаз и без почек!! У нас там вовсю запущена реклама, а ты хочешь сдохнуть здесь, на задворках цивилизации?!
– Сэнтрал-Сити – самый большой город Вселенной.
Пепс высокомерно поморщился:
– Навозная куча может быть громадной, но всегда останется навозной кучей.
– Пепс, да ты расист! Мы, эйджи, даже прав гражданства на Туа не имеем…
– Потому и не имеем, что эйджи. Я бы с радостью сбросил с себя эту плоть, будь это возможно. Она меня угнетает, я мыслю по-туански. Этот город – гигантская перевалочная база, люди тут плодятся, как крысы на складе, это кошмар урбаниста.
– Если говорить о кошмаре, так это станции КонТуа – мир без неба, где есть пол и потолок. Какую бы ты дверь ни открыл, ты всегда попадаешь в соседнюю комнату, и так до бесконечности. Там можно идти всю жизнь и не найти выхода. Пепс, а это идея. Запиши-ка на перспективу для реализации.
– Для начала, – примирительно ответил Пепс, – я вызову бригаду медиков из клиники всех цивилизаций, чтобы не лишиться всяких перспектив.
– Звони в клинику спортивной медицины, им это ближе по профилю, да и прессе легче скормить за банальный осмотр, – Энрик и не думал на него злиться, – но пока есть время, может, посмотрим новости?
Пепс коснулся пульта, и в ответ засветился большой стенной экран.
– Канал I.
– …вчера, 10 мая, на стадионе «Форвард» состоялось первое моление Пророка Энрика, главы Церкви Друга. Молиться вместе с ним пришли триста тысяч «верных» и граждан Города, проявляющих интерес к Церкви. Пророк начал службу на два часа раньше объявленного срока, чем смог избежать запрета, принятого муниципальным советом в связи с напряженной обстановкой, вызванной террористическими актами последних недель. Адвокаты Пророка опротестовали запрет, но в ближайшее время моления на стадионе «Форвард» вряд ли возобновятся. Пресс-секретарь Церкви сообщил, что Пророк посетил Сэнтрал-Сити с намерением провести цикл молений и пока его планы не изменились…
– Что там с «Форвардом»? – подал голос Энрик.
– Демонтируют сцену. Аренда стадиона слишком дорога, а запрет выступать там пока не снят.
– Неужели нет других больших сооружений?!
– Есть. Они все заняты. Перечисляю – и скажи после этого, что эйджи не воинственны… В «Глории» проходит турнир гладиаторов, в «Колизее» – чемпионат по боевым играм, а в месте, именуемом «Плац», – парад и показательные выступления Звездной Пехоты. Одни бои и драки!.. Что нет свободных амфитеатров – можно понять; такие монструозные объекты строят не затем, чтоб они пустовали. Мы оказались вне графика. Есть Президент-Холл на пятьдесят тысяч мест, но он стоит дороже «Форварда».
– Там сцена, а мне бы хотелось полный объем с круговым обзором. Не может быть, чтобы все заняли!.. А водные стадионы ты смотрел? Здесь есть крытые и несусветно большие.
– Не пришло в голову… Сейчас созвонюсь.
В паузе Энрик лежал, закатив глаза.
– Да, есть гребной канал «Кильватер» на восемьдесят тысяч и стадион «Аква Марина» с управляемым сквозняком для проведения регат – сто пятьдесят тысяч мест. Тут что, психанулись на гигантомании?.. Оба в данный момент свободны.
– Арендуем тот, что больше. Пусть рассчитывают и строят сцену хоть на гравиторе, хоть на поплавках. На воде эффекты будут смотреться еще сильней, особенно сцена «Ураган на острове». Будем грести.
– Далее, канал III, «Каждый час», – продолжил Пепс, выводя на экран заранее отобранные сообщения:
– Известный брачный авантюрист Диксон Шредер, располовинивший состояния двух бизнес-вумен и разбивший сердце и карьеру топ-модели Аминты, видимо, поистратился в своих амурных похождениях. Шредер уверяет, что он – отец Пророка Энрика, и подает на него в суд, надеясь востребовать с сына алименты. Ингрид Рассел, мать Энрика, возглавляющая ныне престижное агентство по раскрутке одаренных детей, не отрицает, что он был ее мужем и отцом ребенка, но, со своей стороны, утверждает, что Шредер развелся с ней, когда сыну было семнадцать лет, и продал ей все права на ребенка, так что теперь его претензии необоснованны.
– Папа с мамой поссорились, – ностальгически улыбнулся Энрик.
– Это не самое интересное, – разворачивал тему «Каждый час». – Выяснилось, что у Пророка девять отцов и пять матерей, которые, не опровергая того очевидного факта, что Ингрид Рассел действительно воспитывала Энрика до девятнадцатилетнего возраста, тем не менее заявляют, что они продали – или у них украли – яйцеклетки, из которых и был зачат Пророк, а некая Бэйли Ротмунд пошла еще дальше, заявив, что будущего Пророка ей подменили в родильном доме. Все они настаивают на своем истинном отцовстве и материнстве. Но, видимо, кто-то из них продал не просто яйцеклетку, а целый яичник, потому что у Пророка неожиданно объявилось 468 братьев и сестер, рожденных от разных матерей в разное время. Это далеко не первый случай, когда известных и богатых людей одолевают меркантильные или истеричные лица, желающие урвать кусок пирога или примазаться к чужой славе, а то и просто увидеть свое имя в скандальной прессе. Трудно сказать, что ими движет. В такое положение попадала не одна звезда. Известно, что Хлипу принадлежит рекорд по части отцовства. 785 мужчин изъявили желание задним числом усыновить певца, но все до единого срезались на генной экспертизе. Зато, похоже, Энрик превзойдет достижения гладиатора по кличке Мотор в номинации «сексуальные подвиги». 4707 заявлений о домогательствах подано в суды от лиц обоего пола, и число продолжает расти. Особо заслуживает внимания заявление одной молодой дамы о том, что Пророк Энрик овладел ею с экрана при просмотре диска, после чего она родила ребенка…
– Кажется, мое бюро прогнозов обманулось. Не учли индекс агрессивности. Дальше, – слабым голосом попросил Энрик. Послушный Пепс сменил кадр.
– Канал V, Доран, программа «NOW» – «Сейчас».
В кадре рядом с энергичным, целеустремленным, как ищейка, Дораном с его фирменной кривой улыбочкой нарисовался длинноголовый тип в старом свитере, с мудрым и диким взглядом, уходящим вдаль, за обрез экрана.
– …неожиданное открытие сделал биотехнолог Сэм Колдуэлл. Он уверен, что Пророк Энрик – киборг. Ученый собрал, сравнил и проанализировал на компьютере ранние записи Энрика и его пророческие диски. Исследовалась кинематика танца. Вывод Колдуэлла потрясает – это две разные личности! Более того, темп и ритм движений, который задан в дисках, не может быть воспроизведен человеком. Сэм полагает, что настоящий Энрик продал свой имидж и облик корпорации ЭКТ, где по его образу и подобию был сделан киборг, который и сейчас проводит моления. Сообщаю, к радости наших зрителей, – в 20.30 канал V покажет вам уникальные кадры о Пророке Энрике – его юность, творчество, записи конкурсов с его участием, кадры из фильма «Путь к богу». А теперь Сэм Колдуэлл расскажет нам подробней о своей находке.
Колдуэлл заколебался, как тростник под ветром, и начал, вытянув вперед голову:
– Когда мне в руки попал фильм об Энрике, я сразу же обратил внимание на полную гладкость его кожи и на то, что он совершенно не потеет…
– Идиот, – с чувством проговорил Энрик, будто его могли услышать, – это же лак. Туанская косметика.
– По-моему, – оживленно заметил Пепс, – они здесь прозябают в первобытном состоянии. Взять то же заявление Эмбер: «Плясать голым на столе». Верх невежества! Они понятия не имеют о туанских обычаях. Там же воротник расстегнуть – уже неприлично, не говоря о чем-то большем.
– Да-а-а, – протянул Энрик, – я устал на Туа танцевать в двух сплошных трико и пяти простынях.
– Вот я и боюсь, – осторожно закруглил Пепс, – что, пока ты тут отрываешься в одной набедренной повязке, там, – он показал вверх, – собралась вся Манаала и решает вопрос о нашей нравственности. Нас запросто лишат въездной визы, и останемся здесь пропадать.
– Пронесет. Мотай дальше.
– Канал VII, «Экстра-Люкс».
– Что думает об успехе Энрика Канк Йонгер? Скажи, Канк.
– Парень знает, как бутки рубить, однозначно. Ну, централ же! Однако он избаловался. У нас наворотов меньше, а навар не жиже.
– Может ли киборг обладать правами человека? Завещание Хлипа и судьба Файри в центре общего внимания. Эксцентричный миллионер Каспар Амальрик уже десять лет выводит в свет, как свою супругу, кибер-женщину Мануэлу, но этот союз человека и робота не зарегистрирован законом, и церковь отказывается освятить их брак перед лицом Всевышнего.
– Пусть придут ко мне, – откомментировал Энрик, – я их обвенчаю. Дальше, дальше…
– Канал 17, – замогильным голосом объявил Пепс. Вихляясь и гримасничая, развязно застрекотал Отто Луни – в галстуке на голое тело и в трусах с подтяжками:
– Видали? Семь часов танцевать с полной выкладкой, со всякой сложной акробатикой – и так всем оттоптать мозги! При этом он дышать не забывает и местами даже кое-что поет. Человек на это не способен! То есть – обычный человек. Но Пророк к нам явился из мира, где давно уже насобачились сращивать мозги с машинами. Ответ ясен: Энрик – зомби! Его мозг нашпиговали электродами, а движениями управляют с пульта. Он – дистант. Поясняю, это делается так…
Кадр сменился. В студии туанец, разрисованный немыслимыми пятнами, страшно кося глазами врозь, лупит руками и ногами по клавиатурам, от которых вверх уходят провода – перекинутые через балку, они крепятся к конечностям нескладного дистанта. Дистант в ускоренном темпе выкидывает ноги, крутит выпяченными видеокамерами, чьи объективы обрамлены ресницами с палец длиной, и щелкает клешнями, постоянно приседает и совершает непристойные телодвижения…
– Все, – Энрик безвольно обмяк на подушках. – Врача, лед на голову и какого-нибудь сока покислее – виноградного, что ли…
Селена тихо подошла к Фосфору и присела на корточки. Дверь, пропустив ее, скользнула на место, отсекая камеру 12 от коридора.
Селене казалось, что она слышит свое дыхание, и она, часто мигая, чтобы подавить подступающие слезы, глядела перед собой.
Умом она понимала, что Фосфор – киборг, что для него нет ничего страшного в том, что ему повыдергали внутри штекеры, передающие сигнал от мозга на контракторы, и отключили радар. Она понимала – и знала, как никто другой, что он непредсказуем, неуправляем и опасен и то, что сделано с ним, сделано недаром. Более того – даже сейчас она боялась его, полностью обездвиженного и брошенного в изолятор. «А вдруг, – пульсировала где-то в подсознании мысль, – вдруг он встанет, и что… что ты будешь делать дальше? Куда бежать? Ты помнишь его хватку? Мертвецы – обманщики; они изображают из себя бесчувственных и неподвижных, но в любой миг готовы наброситься, а он жив – его мозг работает, он может видеть, слышать и говорить. Вот сейчас встанет… вот шевельнулась рука…»
Но это неправда. Истощенные, измученные заточением чувства лгут, наполняя воображение призраками.
Все так же сух и спокоен свет, все так же недвижимо тело Фосфора.
Он лежал на полу в той же позе, в какой его оставили те, что внесли сюда вчера: на спине, руки и ноги чуть разбросаны, голова откинута набок, веки полузакрыты. Селена словно видела труп в морге. Майка на нем была разорвана; на коже темнели несколько пулевых отверстий и длинный шов по средней линии живота со стягивающими скобами и грязными потеками из раны. Словно его расстреляли, а потом анатомировали… Селена не могла отделаться от чувства, что перед ней покойник, – так это окоченевшее тело не совпадало с ее последними воспоминаниями: Фосфор танцует, идет, держа спину и приподняв голову, злится, смеется, причесывает ей волосы, проникновенно и пытливо заглядывая в глаза.
И теперь это тоже он? Не вздохнет, не шелохнется; грудная клетка застыла, тепло ушло, кожа прохладная и побелевшая, с неживым отливом, с зеленовато-синими тенями на лице; глаза запали, нос заострился…
Преодолевая страх, Селена придвинулась поближе. Черные волосы свалялись и растрепались, посерели от пыли, облепили спутанными прядями лицо.
И он жив?
– Фосфор, Фосфор… – негромко, с замиранием сердца позвала Селена.
Ничего – веки не вздрогнули, глаза не повернулись.
Жалость и тоскливое щемящее чувство утраты переполнили душу, и слезы, предательские слезы, свидетельство слабости, побежали по лицу. За последние дни Селена часто плакала, никого не стесняясь. Горячая капля прокатилась по щеке, на миг зависла и упала вниз на лоб Фосфора.
Боже, как это глупо – сидеть в изоляторе и плакать над телом киборга. О чем? Селена и сама не сказала бы, о чем так горько сожалеет. Может быть, в ней проснулась маленькая девочка, которая когда-то, давным-давно, рыдала над сломанной куклой, и из памяти наплывал нежный и любимый голос: «Да не плачь ты… Папа почистит контакты, и снова твоя кукла будет ходить, как живая…»
Как живая…
– Фосфор… – Селена погладила по его лицу, провела рукой по волосам. Достала расческу и, всхлипывая, начала медленно разбирать и причесывать волосы Фосфора, укладывая их ровной волной по плечам. – Зачем, зачем все это, – шептала она, уже успокаиваясь, – какая глупость…
Серьезная профессия, цель, карьера, рост по службе – ничто, ничто это не может утешить маленькую девочку, у которой сломалась кукла. Тогда, давно, в ее мир впервые вошла смерть; девочка плакала не над игрушкой, она плакала от одиночества и бессилия перед лицом нового страшного открытия, которое ворвалось в ее светлый безмятежный мир. И Селена снова ощущала себя той маленькой девочкой, словно образ вернулся и взял ее в плен.
Уложив волосы Фосфора и поправив ему голову, чтобы лежала прямо, она достала поллитровую упаковку воды и, приладив к ней носик, бережно вложила его между губ Фосфора. Вода заполнила рот, блеснула на зубах. Неужели он откажется пить? Кожа испаряет влагу, он потерял жидкость через раны, поэтому кожа так изменилась, – и, конечно, никто его не поил. Сколько они собираются держать его на выключении? Неделю, две, три? Пока кожа не ссохнется и не потрескается, не начнет шелухой отпадать от биопроцессоров. Озерцо приподнялось к губам, когда последовал первый глоток, затем еще и еще.
Селена обрадовалась, как если бы на ее глазах умирающий стал возвращаться к жизни. Она держала пакет с легким наклоном, стараясь, чтобы приток совпадал с глотками и вода не переливалась через углы рта. Она не замечала, как от неудобного положения затекли ноги и устала рука. Она готова была сидеть так часами.
Вода кончилась.
Веки Фосфора дрогнули, приподнялись; он посмотрел на Селену и, едва шевеля губами, почти беззвучно произнес:
– …а мне как-то не в радость, – продолжала Эрла, уныло глядя в небо за окном.
– Он придет.
– Когда?.. Только не подговаривай его. Пусть сам. Я хочу, хочу узнать, нужна я ему или нет.
– Эрла, он – я отвечаю за свои слова – планировал приехать в день, когда началась «война кукол». И вдруг посыпалось подряд одно за другим; ты же знаешь.
– Да, флаер, «харикэн», погром в квартире… Разве мне это безразлично? Что я, не понимаю, как он себя чувствует? И вчера… как это в голову ему пришло?! Зачем?! Ведь он же знал, что я это увижу! И – молчок, как нарочно. Вот что меня бесит, Кэн. Да уже и не бесит, я выдохлась. Лягу, и пусть через меня переступают, пусть хоть все вынесут. Хохлатые аларки, туа, черти, дьяволы – кто угодно! Мне становится все равно, Кэн; это самое страшное. Знаю, пройдет. Но я стану другая.
– Оба вы фанатики. Вам надо запретить работать или – высадить на голый остров. Там вы поссоритесь по-настоящему, но сможете уделить время самим себе. Думаю, это бы излечило вас обоих.
– Мы там не сможем, – Эрла наконец-то слабо улыбнулась. – Это Гельви Грисволд умеет и костер разжечь, и юбку из травы сплести. А мы слишком городские; у нас нервов втрое больше, чем полагается, а иначе здесь не выживешь. Где ни тронь – всюду нервы торчат, бьет, как током. Кэн, ты умеешь на глаз понимать – пора к врачам или нет. Ну, и как я выгляжу?
– Пока терпимо, Эрла. Это депрессия. Ты переволновалась с выставкой, а Хил погряз в «войне кукол». По секрету, между нами, – он уже обращался за врачебной помощью. Наработался чуть не до обморока. Не исключаю, что поэтому и не звонил – не мог отделаться дежурными фразами. И не хотел, чтобы ты видела его измотанным. Ведь наш идеал мужчины – неутомимый работяга и любовник. Выглядеть слабаком – стыдно…
– Я столько не требую. Дружба и забота – все, что человеку надо.
– Еще кофе?
Летуница – весьма редкий в Городе представитель фауны – опустилась на выступ под окном, потопталась, распушилась и, сложив перепонки на конечностях, потыкалась по щелям плоской клювовидной мордочкой в поисках чего-нибудь съедобного. Увы, ни тараканов, ни шуршавчиков… Привстав на задних лапках, птица-зверюшка нацелила свой круглый, будто рыбий, желтый в черных рябинах глаз сквозь стекло – а что там? Большая, темная пещера. Поджав ноги, двое чужеродных сидят голова к голове, шевелят лапами, разевают пасти. Одно с гривой, у другого шерсть на голове короткая. Ой! Повернулись! Глядят! Поднимаются!!.
Оттолкнувшись от выступа, зверь-птица распустила все четыре крыла и слаженно замолотила ими по воздуху, торопясь подальше отлететь от окон. А зря. Летуницу хотели приручить и одомашнить, накрошив ей крекеров на подоконник, потому что надо постоянно иметь в доме любящее и отзывчивое существо.
– Хочешь, я куплю тебе в зоомагазине йонгера? – спросил Кэннан.
– И я назову его – Хиллари, – отозвалась Эрла мечтательно.
* * *
Энрик лежал на мягкой, просторной кровати и плакал.Они с Пепсом явились в отель около трех часов ночи, в сопровождении сэйсидов – полковник Кугель постарался, чтоб по пути не было задержек и помех. Папарацци вились в воздухе, как мухи; площадь и улицы у гостиницы были запружены толпой разгоряченных поклонников. Сэйсиды к тому времени очистили коридоры от незваных гостей и поддерживали порядок внизу, а воздушная полиция разгоняла флаеры вверху; для мониторинга пространства над отелем было специально выделено два диспетчера. Но варлокеры и журналисты продолжали съезжаться и слетаться к месту, где жил Энрик: первые – в надежде хоть одним глазом посмотреть на своего кумира, а вторые – чтоб запечатлеть его.
Когда Энрик и Пепс вышли из флаера, ночь озарилась вспышками, словно зарницы заблестели или вновь включились лазеры – это одновременно нажали на кнопки сотни фотографов.
– Я мечтал о славе, – повернув к Пепсу голову, сказал Энрик, – но даже не представлял, какая это пытка… Себе уже не принадлежишь.
В номере он выпил стакан горячего какао со снотворным и завалился спать, а Пепс, от перевозбуждения побродив по комнатам, нажевался туанских «зонтиков» – мягкого и безвредного успокоительного средства, которое на КонТуа все ели, как конфеты.
Утром Пепс поднялся по графику, заказал завтрак, газеты и включился в Сеть – в общем, принялся за работу. Энрик отсыпался, а Пепс созванивался с менеджером, адвокатами, координаторами и еще массой нужных людей, пока не раздался сигнал от патрона по внутренней связи. Проснулся Энрик поздно; лениво сполоснулся под душем и отдался в руки массажиста-нидэ, чтобы тот растер и размял натруженные мышцы. Теперь Энрик отдыхал в постели, подложив пару подушек под ноги. Мускулы болели и тягуче ныли, особенно бедра и икры. Суставы словно сковало, стопы чуть заметно припухли, подошвы горели – если Энрик и собирался поупражняться сегодня, то исключительно в бассейне, где можно не перенапрягаться. Но это потом. А сейчас Энрик лежал в затененной комнате и плакал. Он не мог раскрыть глаз, и из-под густых мокрых ресниц струились слезы, прокладывая извилистые дорожки по щекам. Пепс, не вдаваясь в расспросы, бросил газеты с кассетами на стол и полез в аптечку.
– Ну что, – ворчат он погодя, капая Энрику в глаза обезболивающий и регенерирующий гель, – нахватался лучиков? Ну не зря же на фотопротекторе написано: «Выходить в активную среду не раньше чем через 30—40 минут после напыления!» Так и глаза можно сжечь. Ты хоть видишь?
В голосе Пепса звучала тревога; он был обеспокоен не на шутку. Энрику и раньше случалось ловить «зайчиков», особенно на многочасовых записях дисков, но так открыто пренебрегать мерами предосторожности – это впервые.
Вместо ответа Энрик поморгал, и наконец-то гель подействовал и его голубые озера распахнулись во всю ширь, переполненные влагой. Энрик шмыгнул носом, а потом звучно высморкался в салфетку, которой до этого вытирал слезы.
– Представляешь, Пепс, какое превращение, – сказал он, разглядывая смятый листок, – когда влага вытекает из глаз, она чистая, кристальная, прозрачная – и ее называют слезой; это возвышенно, печально, трагично и романтично. А стоит ей пройти по канальцам в нос – она утрачивает всякую поэтичность, становится насмешкой и фарсом, и величают ее – соплей…
– Ты вокруг себя посмотри! – Пепс начал злиться. К здоровью Энрика он относился щепетильнее, чем к собственному. – Зрение без изменений? Предметы не туманит? А то, может быть, врача пора вызывать?
– Врача так или иначе вызывать придется, – согласился Энрик, – я еще не хочу сменить свои гляделки на пару протезных окуляров. О врачах – позднее. Пока расскажи мне – читать я не смогу, – что в мире произошло, пока мы спали. Что говорят? Что пишут?
Пепс зашуршал распечатками из Сети и листами газет с пометками.
– Мнение критики единодушно – это лучшее шоу десятилетия, дальше они не помнят. По охвату и воздействию сравнивают с Хлипом – он как раз снова всплыл, – но все утверждают, что подготовка, сцена, глубина образа и танцевальное мастерство у тебя неизмеримо выше, глубже, проще, сложней и концептуальней. Предрекают дальнейший размах учения и варлокерства, гадают о новом диске, рассуждают, сколько ты еще продержишься… Наши адвокаты опротестовали решение о запрете по форме; в Балагане назначено новое слушание, собирают авторитетную экспертную комиссию человек из двухсот – ученые, люди искусства, священники разных конфессий и психиатры – будут решать, является ли Церковь Друга деструктивным культом и как влияют диски и моления на неокрепший разум молодежи.
– Они так до Страшного Суда препираться будут. Возвращайся к прессе.
– «Ореол», воскресный выпуск: «Поистине, мы удостоились триумфального возвращения Пророка Энрика на родину. Грандиозное зрелище в лучших имперских традициях ТуаТоу и с помощью их технологий…» и так далее.
«Постфактум»: «Невозможно передать то особое состояние духа, которое посещает людей во время молений Пророка. Ощущение радости и счастья, печали и сопереживания – вся гамма чувств проходит в душе и заканчивается очистительным катарсисом…»
«Уличные Вести»: «Его недаром называют – Пророк. Энрик завладевает вниманием тысяч и прочно удерживает его. Его облик божественен, его пластика совершенна. Он владеет даром проецировать любой образ прямиком в сознание. Разумеется, он использует технологии акустики и видеоники; эта аппаратура доступна любой звезде, но только Энрик добивается эффекта реального присутствия бога. Полет, исполненный высочайшего вдохновения. Трудно выделить, чем это достигается: голосом, танцем или композицией. Безусловно, Пророк Энрик – гений синкретического искусства, чем всегда и являлась религия. Он возвращает нам древний, первичный культ бога, поднятый на высоту звездного техномира…»
«Никогда я не испытывала такой легкости и восхищения. С меня спали все оковы горя, мук и тяготения. Хотелось петь, летать и смеяться. Я возродилась к новой жизни…»
«Это круче галофорина. Воздух переливался разными цветами, а вокруг рук горели радуги. Кругом возвышался лес из темных стволов, на которых полыхали алые цветы. Тело стало невесомым; я распался на круглые розовые пузырьки и возносился вверх. Это блаженство невозможно описать. Ва-у…»
«Когда из тьмы шла смерть, меня охватил ужас, и я кричала, но свет победил, и золотой дождь смыл с меня страх, я не могла сдержать слез радости. Этот страх преследовал меня раньше, это страх души – сегодня я освободилась и очистилась…»
– Что пишут об инциденте с провокаторами?
– Что ты сам все это устроил для подъема рейтинга, что это подставные из публики, срежиссированный трюк.
– Я так и думал, – покачал головой Энрик.
– Но это освещают немногие – большая часть их даже не поняла, что случилось, и считает это частью шоу. Итак, – подвел итоги Пепс, – первое моление прошло блестяще. Браво!
– Если так… – Энрик перекатился на бок и, перегнувшись через край, достал нечто, стоявшее за изголовьем. Вернувшись в прежнее положение, он протянул Пепсу это нечто, оказавшееся стаканом с гладкими тонкими стенками, заполненным на треть мутной красной жидкостью: – Выпьем за мой успех.
– Что это? – Пепс, не скрывая отвращения, разглядывал содержимое цвета мясных помоев.
– Моя моча, – кротко ответил Энрик.
– Ты с ума сошел! – взорвался Пепс. – Почему ты раньше молчал?!
– Я сам недавно обнаружил.
– Ты о чем думал, когда так выкладывался, если вообще думал?! У нас через четыре месяца новая программа на ТуаТоу, а ты лежишь тут без ног, без глаз и без почек!! У нас там вовсю запущена реклама, а ты хочешь сдохнуть здесь, на задворках цивилизации?!
– Сэнтрал-Сити – самый большой город Вселенной.
Пепс высокомерно поморщился:
– Навозная куча может быть громадной, но всегда останется навозной кучей.
– Пепс, да ты расист! Мы, эйджи, даже прав гражданства на Туа не имеем…
– Потому и не имеем, что эйджи. Я бы с радостью сбросил с себя эту плоть, будь это возможно. Она меня угнетает, я мыслю по-туански. Этот город – гигантская перевалочная база, люди тут плодятся, как крысы на складе, это кошмар урбаниста.
– Если говорить о кошмаре, так это станции КонТуа – мир без неба, где есть пол и потолок. Какую бы ты дверь ни открыл, ты всегда попадаешь в соседнюю комнату, и так до бесконечности. Там можно идти всю жизнь и не найти выхода. Пепс, а это идея. Запиши-ка на перспективу для реализации.
– Для начала, – примирительно ответил Пепс, – я вызову бригаду медиков из клиники всех цивилизаций, чтобы не лишиться всяких перспектив.
– Звони в клинику спортивной медицины, им это ближе по профилю, да и прессе легче скормить за банальный осмотр, – Энрик и не думал на него злиться, – но пока есть время, может, посмотрим новости?
Пепс коснулся пульта, и в ответ засветился большой стенной экран.
– Канал I.
– …вчера, 10 мая, на стадионе «Форвард» состоялось первое моление Пророка Энрика, главы Церкви Друга. Молиться вместе с ним пришли триста тысяч «верных» и граждан Города, проявляющих интерес к Церкви. Пророк начал службу на два часа раньше объявленного срока, чем смог избежать запрета, принятого муниципальным советом в связи с напряженной обстановкой, вызванной террористическими актами последних недель. Адвокаты Пророка опротестовали запрет, но в ближайшее время моления на стадионе «Форвард» вряд ли возобновятся. Пресс-секретарь Церкви сообщил, что Пророк посетил Сэнтрал-Сити с намерением провести цикл молений и пока его планы не изменились…
– Что там с «Форвардом»? – подал голос Энрик.
– Демонтируют сцену. Аренда стадиона слишком дорога, а запрет выступать там пока не снят.
– Неужели нет других больших сооружений?!
– Есть. Они все заняты. Перечисляю – и скажи после этого, что эйджи не воинственны… В «Глории» проходит турнир гладиаторов, в «Колизее» – чемпионат по боевым играм, а в месте, именуемом «Плац», – парад и показательные выступления Звездной Пехоты. Одни бои и драки!.. Что нет свободных амфитеатров – можно понять; такие монструозные объекты строят не затем, чтоб они пустовали. Мы оказались вне графика. Есть Президент-Холл на пятьдесят тысяч мест, но он стоит дороже «Форварда».
– Там сцена, а мне бы хотелось полный объем с круговым обзором. Не может быть, чтобы все заняли!.. А водные стадионы ты смотрел? Здесь есть крытые и несусветно большие.
– Не пришло в голову… Сейчас созвонюсь.
В паузе Энрик лежал, закатив глаза.
– Да, есть гребной канал «Кильватер» на восемьдесят тысяч и стадион «Аква Марина» с управляемым сквозняком для проведения регат – сто пятьдесят тысяч мест. Тут что, психанулись на гигантомании?.. Оба в данный момент свободны.
– Арендуем тот, что больше. Пусть рассчитывают и строят сцену хоть на гравиторе, хоть на поплавках. На воде эффекты будут смотреться еще сильней, особенно сцена «Ураган на острове». Будем грести.
– Далее, канал III, «Каждый час», – продолжил Пепс, выводя на экран заранее отобранные сообщения:
– Известный брачный авантюрист Диксон Шредер, располовинивший состояния двух бизнес-вумен и разбивший сердце и карьеру топ-модели Аминты, видимо, поистратился в своих амурных похождениях. Шредер уверяет, что он – отец Пророка Энрика, и подает на него в суд, надеясь востребовать с сына алименты. Ингрид Рассел, мать Энрика, возглавляющая ныне престижное агентство по раскрутке одаренных детей, не отрицает, что он был ее мужем и отцом ребенка, но, со своей стороны, утверждает, что Шредер развелся с ней, когда сыну было семнадцать лет, и продал ей все права на ребенка, так что теперь его претензии необоснованны.
– Папа с мамой поссорились, – ностальгически улыбнулся Энрик.
– Это не самое интересное, – разворачивал тему «Каждый час». – Выяснилось, что у Пророка девять отцов и пять матерей, которые, не опровергая того очевидного факта, что Ингрид Рассел действительно воспитывала Энрика до девятнадцатилетнего возраста, тем не менее заявляют, что они продали – или у них украли – яйцеклетки, из которых и был зачат Пророк, а некая Бэйли Ротмунд пошла еще дальше, заявив, что будущего Пророка ей подменили в родильном доме. Все они настаивают на своем истинном отцовстве и материнстве. Но, видимо, кто-то из них продал не просто яйцеклетку, а целый яичник, потому что у Пророка неожиданно объявилось 468 братьев и сестер, рожденных от разных матерей в разное время. Это далеко не первый случай, когда известных и богатых людей одолевают меркантильные или истеричные лица, желающие урвать кусок пирога или примазаться к чужой славе, а то и просто увидеть свое имя в скандальной прессе. Трудно сказать, что ими движет. В такое положение попадала не одна звезда. Известно, что Хлипу принадлежит рекорд по части отцовства. 785 мужчин изъявили желание задним числом усыновить певца, но все до единого срезались на генной экспертизе. Зато, похоже, Энрик превзойдет достижения гладиатора по кличке Мотор в номинации «сексуальные подвиги». 4707 заявлений о домогательствах подано в суды от лиц обоего пола, и число продолжает расти. Особо заслуживает внимания заявление одной молодой дамы о том, что Пророк Энрик овладел ею с экрана при просмотре диска, после чего она родила ребенка…
– Кажется, мое бюро прогнозов обманулось. Не учли индекс агрессивности. Дальше, – слабым голосом попросил Энрик. Послушный Пепс сменил кадр.
– Канал V, Доран, программа «NOW» – «Сейчас».
В кадре рядом с энергичным, целеустремленным, как ищейка, Дораном с его фирменной кривой улыбочкой нарисовался длинноголовый тип в старом свитере, с мудрым и диким взглядом, уходящим вдаль, за обрез экрана.
– …неожиданное открытие сделал биотехнолог Сэм Колдуэлл. Он уверен, что Пророк Энрик – киборг. Ученый собрал, сравнил и проанализировал на компьютере ранние записи Энрика и его пророческие диски. Исследовалась кинематика танца. Вывод Колдуэлла потрясает – это две разные личности! Более того, темп и ритм движений, который задан в дисках, не может быть воспроизведен человеком. Сэм полагает, что настоящий Энрик продал свой имидж и облик корпорации ЭКТ, где по его образу и подобию был сделан киборг, который и сейчас проводит моления. Сообщаю, к радости наших зрителей, – в 20.30 канал V покажет вам уникальные кадры о Пророке Энрике – его юность, творчество, записи конкурсов с его участием, кадры из фильма «Путь к богу». А теперь Сэм Колдуэлл расскажет нам подробней о своей находке.
Колдуэлл заколебался, как тростник под ветром, и начал, вытянув вперед голову:
– Когда мне в руки попал фильм об Энрике, я сразу же обратил внимание на полную гладкость его кожи и на то, что он совершенно не потеет…
– Идиот, – с чувством проговорил Энрик, будто его могли услышать, – это же лак. Туанская косметика.
– По-моему, – оживленно заметил Пепс, – они здесь прозябают в первобытном состоянии. Взять то же заявление Эмбер: «Плясать голым на столе». Верх невежества! Они понятия не имеют о туанских обычаях. Там же воротник расстегнуть – уже неприлично, не говоря о чем-то большем.
– Да-а-а, – протянул Энрик, – я устал на Туа танцевать в двух сплошных трико и пяти простынях.
– Вот я и боюсь, – осторожно закруглил Пепс, – что, пока ты тут отрываешься в одной набедренной повязке, там, – он показал вверх, – собралась вся Манаала и решает вопрос о нашей нравственности. Нас запросто лишат въездной визы, и останемся здесь пропадать.
– Пронесет. Мотай дальше.
– Канал VII, «Экстра-Люкс».
– Что думает об успехе Энрика Канк Йонгер? Скажи, Канк.
– Парень знает, как бутки рубить, однозначно. Ну, централ же! Однако он избаловался. У нас наворотов меньше, а навар не жиже.
– Может ли киборг обладать правами человека? Завещание Хлипа и судьба Файри в центре общего внимания. Эксцентричный миллионер Каспар Амальрик уже десять лет выводит в свет, как свою супругу, кибер-женщину Мануэлу, но этот союз человека и робота не зарегистрирован законом, и церковь отказывается освятить их брак перед лицом Всевышнего.
– Пусть придут ко мне, – откомментировал Энрик, – я их обвенчаю. Дальше, дальше…
– Канал 17, – замогильным голосом объявил Пепс. Вихляясь и гримасничая, развязно застрекотал Отто Луни – в галстуке на голое тело и в трусах с подтяжками:
– Видали? Семь часов танцевать с полной выкладкой, со всякой сложной акробатикой – и так всем оттоптать мозги! При этом он дышать не забывает и местами даже кое-что поет. Человек на это не способен! То есть – обычный человек. Но Пророк к нам явился из мира, где давно уже насобачились сращивать мозги с машинами. Ответ ясен: Энрик – зомби! Его мозг нашпиговали электродами, а движениями управляют с пульта. Он – дистант. Поясняю, это делается так…
Кадр сменился. В студии туанец, разрисованный немыслимыми пятнами, страшно кося глазами врозь, лупит руками и ногами по клавиатурам, от которых вверх уходят провода – перекинутые через балку, они крепятся к конечностям нескладного дистанта. Дистант в ускоренном темпе выкидывает ноги, крутит выпяченными видеокамерами, чьи объективы обрамлены ресницами с палец длиной, и щелкает клешнями, постоянно приседает и совершает непристойные телодвижения…
– Все, – Энрик безвольно обмяк на подушках. – Врача, лед на голову и какого-нибудь сока покислее – виноградного, что ли…
* * *
Вместо шума и грохота – безмолвие гробницы; вместо сора и грязи – ровная чистота стенных панелей; вместо изменчивого света солнца – бледное бестеневое свечение; вместо жизни – смерть…Селена тихо подошла к Фосфору и присела на корточки. Дверь, пропустив ее, скользнула на место, отсекая камеру 12 от коридора.
Селене казалось, что она слышит свое дыхание, и она, часто мигая, чтобы подавить подступающие слезы, глядела перед собой.
Умом она понимала, что Фосфор – киборг, что для него нет ничего страшного в том, что ему повыдергали внутри штекеры, передающие сигнал от мозга на контракторы, и отключили радар. Она понимала – и знала, как никто другой, что он непредсказуем, неуправляем и опасен и то, что сделано с ним, сделано недаром. Более того – даже сейчас она боялась его, полностью обездвиженного и брошенного в изолятор. «А вдруг, – пульсировала где-то в подсознании мысль, – вдруг он встанет, и что… что ты будешь делать дальше? Куда бежать? Ты помнишь его хватку? Мертвецы – обманщики; они изображают из себя бесчувственных и неподвижных, но в любой миг готовы наброситься, а он жив – его мозг работает, он может видеть, слышать и говорить. Вот сейчас встанет… вот шевельнулась рука…»
Но это неправда. Истощенные, измученные заточением чувства лгут, наполняя воображение призраками.
Все так же сух и спокоен свет, все так же недвижимо тело Фосфора.
Он лежал на полу в той же позе, в какой его оставили те, что внесли сюда вчера: на спине, руки и ноги чуть разбросаны, голова откинута набок, веки полузакрыты. Селена словно видела труп в морге. Майка на нем была разорвана; на коже темнели несколько пулевых отверстий и длинный шов по средней линии живота со стягивающими скобами и грязными потеками из раны. Словно его расстреляли, а потом анатомировали… Селена не могла отделаться от чувства, что перед ней покойник, – так это окоченевшее тело не совпадало с ее последними воспоминаниями: Фосфор танцует, идет, держа спину и приподняв голову, злится, смеется, причесывает ей волосы, проникновенно и пытливо заглядывая в глаза.
И теперь это тоже он? Не вздохнет, не шелохнется; грудная клетка застыла, тепло ушло, кожа прохладная и побелевшая, с неживым отливом, с зеленовато-синими тенями на лице; глаза запали, нос заострился…
Преодолевая страх, Селена придвинулась поближе. Черные волосы свалялись и растрепались, посерели от пыли, облепили спутанными прядями лицо.
И он жив?
– Фосфор, Фосфор… – негромко, с замиранием сердца позвала Селена.
Ничего – веки не вздрогнули, глаза не повернулись.
Жалость и тоскливое щемящее чувство утраты переполнили душу, и слезы, предательские слезы, свидетельство слабости, побежали по лицу. За последние дни Селена часто плакала, никого не стесняясь. Горячая капля прокатилась по щеке, на миг зависла и упала вниз на лоб Фосфора.
Боже, как это глупо – сидеть в изоляторе и плакать над телом киборга. О чем? Селена и сама не сказала бы, о чем так горько сожалеет. Может быть, в ней проснулась маленькая девочка, которая когда-то, давным-давно, рыдала над сломанной куклой, и из памяти наплывал нежный и любимый голос: «Да не плачь ты… Папа почистит контакты, и снова твоя кукла будет ходить, как живая…»
Как живая…
– Фосфор… – Селена погладила по его лицу, провела рукой по волосам. Достала расческу и, всхлипывая, начала медленно разбирать и причесывать волосы Фосфора, укладывая их ровной волной по плечам. – Зачем, зачем все это, – шептала она, уже успокаиваясь, – какая глупость…
Серьезная профессия, цель, карьера, рост по службе – ничто, ничто это не может утешить маленькую девочку, у которой сломалась кукла. Тогда, давно, в ее мир впервые вошла смерть; девочка плакала не над игрушкой, она плакала от одиночества и бессилия перед лицом нового страшного открытия, которое ворвалось в ее светлый безмятежный мир. И Селена снова ощущала себя той маленькой девочкой, словно образ вернулся и взял ее в плен.
Уложив волосы Фосфора и поправив ему голову, чтобы лежала прямо, она достала поллитровую упаковку воды и, приладив к ней носик, бережно вложила его между губ Фосфора. Вода заполнила рот, блеснула на зубах. Неужели он откажется пить? Кожа испаряет влагу, он потерял жидкость через раны, поэтому кожа так изменилась, – и, конечно, никто его не поил. Сколько они собираются держать его на выключении? Неделю, две, три? Пока кожа не ссохнется и не потрескается, не начнет шелухой отпадать от биопроцессоров. Озерцо приподнялось к губам, когда последовал первый глоток, затем еще и еще.
Селена обрадовалась, как если бы на ее глазах умирающий стал возвращаться к жизни. Она держала пакет с легким наклоном, стараясь, чтобы приток совпадал с глотками и вода не переливалась через углы рта. Она не замечала, как от неудобного положения затекли ноги и устала рука. Она готова была сидеть так часами.
Вода кончилась.
Веки Фосфора дрогнули, приподнялись; он посмотрел на Селену и, едва шевеля губами, почти беззвучно произнес: