Страница:
На ТуаТоу, под невесомым белым сводом конференц-зала, Хиллари пережил момент восторга, выпадающий ученым раз, редко два раза в жизни. И Ленард Хорст, однокашник и вечный соперник, наконец утратил спесь и признал его победителем. В Городе его ждала подруга, красавица и умница, в «Персевале» – объятия Суванны Виная, в проекте – обожание и энтузиазм сотрудников, еще в мае сего года угрюмых и насупленных, и планы расширения на средства, выделенные подкомиссией. Гессенская премия по робопсихологии готова была упасть ему в руки, чтобы уравнять в заслугах с Карлом Машталером (вот бы и вручал ее сам Машталер!..). А где Гессенская премия – там звание профессора honoris causa[*]…
Все свершилось, все, что еще весной казалось невозможным. Варлокеры собрали миллион с лишним подписей, чем запустили механизм парламентской инициативы, и Григ Ауди протащил через конгресс «Закон об информационной базе мыслящих систем», где говорилось, что память высших киборгов не подлежит чистке, а лишь контролю отклонений. Сандра Вестон кипела ядом, а Энрик готовил к выпуску Тринадцатый Диск и документальный фильм о Хлипе. Консорциум GR-Family-BIC выиграл у аларков тендер в Северной Тьянгале. И самое невероятное – «отец» Банш освоился в проекте, восстановил «дочек» и смог расстаться с ними, найдя нужные слова для прощания.
Что такое перелет на десантном боте и пересадка во вьюжном, морозном Норд-Хайде, если впереди – рождественские каникулы?!
Салон бота был предельно компактен и эргономичен – высотой в рост звездного пехотинца в снаряжении, шириной для двух шеренг нагруженных амуницией бойцов; видавшие виды сиденья утоплены в стены, состоящие из бесчисленных ячеек для вещмешков, оружия и боеприпасов, кислородных аппаратов, биомониторов и вообще всего, дающего десантнику надежду, что до высадки он доживет. Хиллари был рад всему – даже смешанному запаху смазки, защитной пропитки и чистящей пасты. Он слушал бортмеханика, учившего его пристегиваться к креслу, – и кивал с улыбкой. Домой, домой! Пускай в Норд-Хайде хоть буран воет – это возвращение! Почувствовать не индуцированное, а земное тяготение, захлебнуться ветром пополам со снегом – великолепно!
Бот повело; казалось, пол и потолок перекосились. Желудок Хиллари подкатился к горлу, потом сжался. Они хотят показать штабным и штатским, как летают настоящие вояки? Ну, валяйте, парни! Мы не из хилых.
Кораблик подрагивал, тараня атмосферу. Тяжелой рукой Хиллари вынул из панели изогнутый стерженек с утолщениями на концах; микрофон прилип к уху, другой оказался у горла; иначе сквозь ревучий гул не докричишься.
– Алло, Тито! Как слышно?
– О'к, Хиллари. – Лицо Гердзи по ту сторону салона было настороженным и напряженным; он едва смог обозначить губами улыбку.
– Как думаешь, похожи мы снизу на вифлеемскую звезду?.. Там день или ночь, в Норд-Хайде?
– Говорит второй пилот. Сэр, на долготе Норд-Хайда сейчас 20.37. Облачность высокая и плотная. Так что вряд ли кто нас видит, кроме телеметристов. К тому же мы заходим со стороны моря. Полет проходит нормально. Уж внизу-то мы точно окажемся.
– Первая шутка на родной земле; спасибо.
– Рад стараться, сэр.
– Как насчет погоды по прибытии?
– Сплошной привет от Санта-Клауса. Ветер – 15 метров в секунду плюс осадки.
– Именно об этом я мечтал. Меня утомило туанское вечное лето.
К телу постепенно возвращалось чувство привычной тяжести; вот – взвыли планетарные двигатели.
– Добро пожаловать в Норд-Хайд, курорт для экстремалов! Приготовиться к посадке.
– Но когда ты вернешься, я им не сказал, – ответил, вылезая следом, мужчина в черном, с качнувшимся на груди нефритовым кулоном. – Полагаю, там все свыклись и с новым боссом, и с новым директором, а к тебе им не привыкать.
– Я – совсем не тот, кто покинул театр в апреле… Вы понимаете? Я не знаю, как меня примут.
– Нет смысла гадать – надо проверить.
«Большое рождественское шоу – 12 дней, – полыхало над входом в Фанк Амара. – Тайна жизни, чудеса, знамения и дивное рождение! Дети – бесплатно».
Переливался огромный настенный экран, выплескивая свет и фантомные объемы; Деваки превращалась в Майядеву, та – в Деву Марию, и вновь, а то из экрана шел прекрасный ребенок, протягивая руки к прохожим, и из ладоней его рассыпались цветы.
– Если это все придумал Хац, то он – законченный ассимилянт, – вполголоса заметил Фанк, пытаясь по фасаду определить, хорошо ли подготовлен театр к Святкам. – Насколько я знаю, его божества выглядят совсем иначе. Ему следовало подумать и о других разумных…
– Идем же, – позвал мужчина в черном.
Кассовый зал и вестибюль удалось проскочить незаметно, но в фойе!.. Там, увеселяя детвору, Донти жонглировал шариками, Бенита раздавала ангелочков, машущих крылышками, а Мика и Киута показывали свою фантастическую гибкость.
Шарики осыпались градом и покатились по полу; Донти сорвался с места, как снаряд из катапульты, с воплем:
– Фаааааааанк!!!
Ньягонцы обниматься никогда не лезли, ласки у них бесконтактные, но Донти был ребенком, а детям у ньягонцев позволялось все.
Донти не надо было подхватывать – он так оплел Фанка всеми лапами, что и втроем не отодрать.
Бенита завертелась – куда ангелов сложить?! – потом спохватилась и выкрикнула:
– Люди, Фанк вернулся! Позовите Хаца!
Публика в фойе смешалась, гомон заглушил музыку, лившуюся из динамиков, а над головами уже показался бюст Коэрана, разгребавшего дорогу длинными ручищами:
– Пропустите директора. Пожалуйста. Извините. Я прошу меня пройти!
– Фанк, автограф! Фанк, с тобой можно сняться? Дайте хоть потрогать! – не терялись взрослые посетители, обступив Фанка с повисшим на нем Донти, который ни за что не хотел выпускать экс-директора. Пробился и Хац – в теплом жилете и трико с подогревом.
– Ну, Фанк, здравствуй. Мы заждались. Ты насовсем, надеюсь?
– Га-га, он с нами, – басил Коэран, ощупывая Фанка здоровенной ладонью. – Будет работа!
Мужчину в черном сразу опознали как некое ответственное важное лицо; вопросы на него сыпались самые непосредственные, каких и Доран не выдумает:
– Это правда, что Пророк купил театр? Здесь будет храм или театр? А Фанк опять директор?
– Прошу минуту тишины! – агент высоко поднял ладони, а зычный голос его заставил окружающих замолкнуть. – Я отвечать не уполномочен. Вам все объяснит Фанк.
– Пожалуйста, на трибуну, – Коэран поднял Фанка вместе с Донти на плечо; он и не такие силовые трюки мог проделывать. – Ашшш!! Все слушаем!
Фанк огляделся – десятки, сотни любящих, любопытных, устремленных на него взглядов. Ждут его слова. Его – годами скрывавшего свою природу, жившего под угрозой разоблачения, в постоянном страхе перед шантажом Борова. Ни звука в упрек, ни знака отторжения, ни выкрика: «Эй ты, кукла!» Они приняли его, простили ему все и ждали, что он будет для них тем же, прежним Фанком. Иного они не хотят.
– Друзья, – проговорил он наконец, – я рад, что вы пришли к нам в театр…
– К нам, к нам, – кошкой урчал Донти ему в ухо и терся щекой.
– …и вдвойне рад, что могу снова служить вам как артист. Театром владеет Мартин Рассел; вы знаете, кто это. Директор – Хацирас, он вам хорошо знаком по сцене, и я ему целиком доверяю. А я… я буду кибер-консультантом…
Ответом был обвальный хохот.
– Да что в этом смешного?..
– Молчи! – тряхнул плечом Коэран.
– А петь ты будешь? – просунулся ближе паренек в возрасте между верой в сказки и первой любовью. – Петь с Диска? Пророк разрешил тебе?
Фанк поискал глазами агента; тот кивнул.
– Да, могу. Но без записи. И своим голосом.
– Гитару! – замахала руками Бенита. – Сейчас же!
– Что, прямо здесь? Я…
– Да, Фанки. Иначе я измучаю себя жестокой голодовкой, – шепнула Бенита с лукавством.
– Ты давишь на меня, злодейка!.. – прошипел Фанк.
Бегом принесли гитару; в фойе набились все, кто был в театре, и новые прибывали с улицы. Кое-как очистили круг для певца. Стойко терпели, пока он настраивал инструмент.
– Вот. Эта песня… она главная.
Телескопический трап и удобное место для посадки – привилегия генералов и делегаций VIP. Одевшись в стеганые куртки с капюшонами, пассажиры бота вышли в непогоду ждать перронный автобус – сбившись за шасси, спиной к ветру, задернув капюшоны до носа. Не там встали! Очень скоро их вытеснил на открытое место слоноподобный тягач – мигая проблесковыми вертушками, эта махина с трубным мычанием высунула бивни-захваты, и возвращенцы с ТуаТоу уступили натиску, а то забодает. Смеху и остротам не было конца: «Едва высадившись, они были раздавлены тупым снарядом», «Печальный конец триумфальной миссии», «В надгробной речи Лоуренс Горт сказал…». Чем еще греться и бодриться на продувном ветру?
Тягач утащил бот в пургу, и на какое-то время пятеро скитальцев остались одни в беснующемся полумраке. Но явился автобус – и они были спасены.
Здание вокзала в Норд-Хайде тоже оказалось насквозь армейским – простота, чистота и казенность. Штампуя отметки о прибытии в паспортах и медицинских сертификатах, серый киборг на пропускном пункте для приезжих объяснил, что флаер «Морион» (ура, свой!..) готовится к вылету, а пока надо посидеть в зале ожидания.
– Там стоит елка, – добавил он, словно хотел утешить невезучих путешественников, – а в буфете можно согреться.
Двое новоприбывших – по петлицам из инженерных войск, а на самом деле из разведки – сказали, что принесут выпивку на всех; как-никак Рождество, они не при исполнении, и комендантский патруль не станет придираться сейчас к необычно веселым офицерам.
Зал был воплощением военщины – на полстены федеральный орел над скрещенными саблями, а по периметру – эмблемы аэрокосмических войск, вот и все украшения; ряды одинаковых кресел и табло объявлений для пассажиров; указатели – «Туалеты», «Убежище», «Багажное отделение» – ярче, чем мишени на стрельбище.
Отправив багаж по трубе на досмотр и хранение, Хиллари, Гердзи и уорэнт-офицер в должности «ассистент докладчика» (тоже из разведки) пошли сквозь вытянутый в длину зал к центру, где почему-то скопились ожидающие. И причина, оказалось, не в елке, которую на Колумбии заменяла «роданидия иглолистая» чарующего лилового цвета, наряженная лентами, звездами и херувимами.
С каждым шагом по проходу между кресел Хиллари все больше убеждался, что вернулся прямиком в родной проект. Сперва «Морион», а теперь и Дымка собственной персоной. Распустив по плечам пышные волосы, в венчике нимба и какой-то воздушной хламиде с похожими на крылья рукавами, дочь Чары стояла у елки и громко читала нараспев:
– Сядем, – шепнул Хиллари, хотя был уверен, что Дымка их уже заметила, опознала его и с радара оповестила своих: «Здесь Кибер-шеф».
Позади и в стороне от елки стояла ширма из голубого нетканого материала с блестками, на легкой раме, какими пользуются уличные лицедеи в Городе. Дымка удалилась, развеваясь, под аплодисменты зрителей, а с другой стороны из-за ширмы вышел Этикет в серебряной короне, в мантии (то есть – в вывернутой наизнанку противолучевой накидке) и с посохом, в котором многие узнали щуп-миноискатель, но атмосфера мистерии заставляла верить, что это мантия и посох, и ничто другое. К лицу координатора была подвешена черная борода.
– Я царь Ирод, – грозно объявил Этикет, – я повелитель всех окрестных стран. Кто мне не повинуется? Я властвую, мне все покорно. Воины мои, солдаты вооруженные, предстаньте перед своим победителем!
С деланым маршевым топотом показались из-за ширмы Денщик и Ковш со скотобойными шокерами, в шлемах из кулинарной фольги и бумажных плащах.
– Царь наш, зачем призываешь, – спросили они хором, – что нам повелеваешь?
– Идите, истребите всех невинных младенцев.
– Пойдем и убьем! – громко ответили киборги, сделав «налево – кругом!»; когда они скрылись за ширмой, послышались выстрелы шокеров и приглушенные крики. Кое-кто из детишек начал всхлипывать и прижиматься к матерям.
– Всех ли убили?
– Всех, царь Ирод; одна Рахиль не дает свое дитя убить, а хочет твоей милости просить.
– Кто такая эта непокорная?! Привести ее тотчас сюда, передо мной поставить!
Вывели Чару в рубище из отрепьев, со слабо шевелящимся свертком на руках; она так его стискивала, что ясно было – не отдаст.
– Как ты смеешь, Рахиль, не давать ребенка бить моему верному воину?! – стукнул Ирод в пол посохом.
– Царь, помилуй – он у меня один-единственный и такой маленький, никому зла не сделал!
– Нет ему пощады. Воин, коли его!
Ковш сделал движение жалом шокера, будто кинжалом. Чара вскрикнула:
– Нет мне больше жизни, зачем жить и тосковать?!
А за ширмой запели в несколько голосов:
– Не плачь, Рахиль, не плачь напрасно!
– Отцвело его тело, душа уцелела! Бог примет дитя в свои руки – возьмет в жители райской обители!
Показалась Дымка, сразу начав звонко укорять:
– О Ирод! За твою злость придет гибель, сойдешь в ад кромешный на вечные муки!
– Нет меня сильнее, не устрашусь я никого! Я буду вечно царствовать и лютовать, соперника не зная! – бахвалился Ирод. Хиллари поймал себя на том, что не воспринимает актеров как своих киборгов; они словно принадлежали иному миру. Сейчас наступит расплата… И вот она – медленно ступая, появилась Лильен с белым лицом, в саване, с косой; голос зловещий, чуточку вкрадчивый:
– Я – Смерть справедливая и всемогущая, госпожа всего мира. Хватит тебе, Ирод проклятый, на свете жить; пора идти в черную обитель за страшные твои грехи.
– Ах, Смерть, погоди, дай мне час срока для прощания и покаяния!
– Поздно ты спохватился, окаянный. Не вечно тебе неповинных губить, не вечно чистую кровь лить. Нет тебе срока и на полчаса – вот тебе острая коса!
Удар. Уронив посох и пошатнувшись, Этикет попал в руки Маски и Косички в облике чертей; приплясывая и строя рожи, они увели Ирода под предводительством Смерти, а Дымка воздела руки:
– Темный владыка в ад провалился, светлый Младенец вновь народился! Слава в вышних богу, и на земле мир, и в человеках благоволение!..
Зал ожидания дружно зарукоплескал; особенно старались ребятишки, радуясь победе над злым царем и тому, что дитя в свертке у Чары вновь заворочалось и запищало. Хлопая, Хиллари встал – да, вон и Селена, сидит в первом ряду…
– …а нам, артистам, дайте от щедрот за представление! – Дымка поклонилась и пошла по рядам с тарелкой. Хиллари сунулся в карман и сообразил, что при нем нет наличных, одна карточка.
– Вам понравилось, мистер Хармон? – Дымка дошла и до него; лицо ее лучилось, но в улыбке пряталась наивная хитринка.
– М-да, весьма. Нравоучительно.
– Мы надеемся, что так. Мы старались.
Серые складывали ширму, команда Чары убирала реквизит. Селена поднялась с места, но с ней заговорили двое контрастных молодых людей, бледный рыжеволосый моряк и темнокожий сэйсид, и она не могла подойти ни к своим, ни к Хиллари, помахала ему издали рукой, и все. Зато рядом сразу оказался Этикет:
– Поздравляю с прибытием, босс.
– Это ты подстроил? Я не поверю, что совпадение случайное.
– Разумеется, нет. Все дело в точной координации и расчете по минутам.
– Значит, трюк с автобусом, который задержался…
– Вторая шутка на родной земле, мистер Хармон. Водитель автобуса…
– …и кибер на КПП, пославший нас сюда…
– Все они наши.
– Да, и пьеса неплохо отрепетирована. Как ты согласился играть Ирода?..
– Чара его попросила, – вмешалась Дымка; трое детишек тянулись прикоснуться к ее ангельским одеждам, а другие пятеро вились вокруг Лильен, Маски и Косички, хоть и побаивались их нарядов. – Гонорар мы делим пополам с солдатами. А сценарий написал нам дядя Фанк.
Кто же, как не он?.. Тихий, спокойный, скромный, но внимательный и умный затворник смог создать простую и до глубины души достающую притчу-напоминание. Memento mori[*]. Помни о смерти, Хиллари Хармон. В свой самый радостный час торжества помни, что ты – Человек и в вечность перейдут твои дела, творения и дети, тобой порожденные.
Селене никак не удавалось отделаться от ухаживаний офицеров; сэйсид по имени Готтард тоже летел в Вангер и обещал встретиться, когда будет свободен. Сейчас Селена уже не напоминала потерянную невротичку, какой была после плена, – глаза ее блестели, губы играли, жесты были полны живости. Хиллари нравилось, что представлять его проект в Вангере будет симпатичная девушка, а не начетчик армейских уставов, но не мешало бы выяснить, как определились у Селены отношения с киборгами, державшими ее на цепи.
Полезно и то, что она будет вдали от Фосфора. Болезненные привязанности – стойкие, от них нелегко избавиться; пусть ее странное чувство к киборгу утихнет в разлуке и сойдет на нет.
Дымка занялась детьми – уж очень тем хотелось, чтобы с ними поговорил ангел; Хиллари отвел Этикета в сторону:
– Ну-с, координатор, твои наблюдения? Коротко.
– ЦФ-7 инсталлировалась успешно; с Чарой и ее группой можно работать. Пока сказывается остаточная память у Косы и Лильен; их копии наложились на опыт войны. Чара ими командует здраво и крепко; месяца три с ними побудут двое наших, затем отчет – и, если все нормально, можно будет отозвать их в Баканар.
– Прочие группы?
– Меньше всего хлопот с Мастерицей. Дети Сумерек – более проблемные, с ними не заскучаешь. Фосфора после коррекции отправили, как вы решили, стажером на баканарский могильник отходов.
Это решение Хиллари и Этикет приняли вместе. Обслуга могильника – вся из киборгов, охрана – надежнейшая, и, что приятно, у Этикета там есть связи. Присмотр обеспечен круглые сутки – сервер могильника держит каждого киборга на луче и контролирует любое перемещение. Вытребовать Фосфора в проект для контроля можно за час.
Селена и Чара подошли к Хиллари одновременно, с разных сторон.
– Я так рада за тебя, Хил! Мы смотрели записи с конгресса; это было замечательно.
– Ох, Сель, со стороны всегда все выглядит чудесно. А каково мне было продвигать идею… оппоненты там ой какие маститые. И главное – ни черта не понимали в том, что я толкую!.. Как готовность, Чара?
– Мы прошли инструктаж и работали в центре детской реабилитации, – суховато ответила мать-одиночка. – По сводке, в Вангере нуждаются в социальной помощи около трех тысяч детей и подростков. А нас – всего пятеро…
– Справитесь; у вас есть наработка по наркоманам. Как Маска?
Бойкий Готтард вновь вышел на Селену с веселым зовом: «Сель, можно тебя на секунду?..»; это позволило Хиллари и Чаре побыть наедине.
– Я должна поблагодарить вас за то, что вы стерли у Маски воспоминания о войне. С ними ей трудно было бы вживаться в новый образ…
Хиллари не жаждал и не добивался благодарностей. И никому не докладывал, что Маска получила новый мозг взамен отданного Снежку, а из архива ее личности удалили память о конгрессмене.
О войне Маске расскажут другие.
– Это дело прошлое; не будем к нему возвращаться. Меня беспокоит направление ее мыслей – она и раньше не была усидчивой и смирной; что сейчас?
– ЦФ-7 не сделала ее паинькой. Порой проступает уличное воспитание; приходится одергивать.
– Я серьезно рассчитываю на ваш авторитет, Чара. Кстати, о представлении – затея стоящая. Будете продолжать?
– Все Святки; пусть к нам привыкают в Вангере.
– Успеха вам! Будут сложности – обращайтесь к мисс Граухен. Ко мне – в крайнем случае.
– У меня есть просьба, – Чара неназойливо помешала ему уйти. – О Гильзе. Мистер Хармон, ее разум цел в копии…
– Так, это вопрос финансовый, – голос Хиллари стал строже. – Я не намерен покупать ей тело, поскольку ни в коей мере не считаю себя ответственным за ее гибель. Айрэн-Фотрис тоже не пойдет на расходы ради ваших чувств. Рассчитывайте на себя. Если сделаете целевой взнос в размере стоимости тела с мозгом – я поддержу это. Зарабатывайте где хотите, но легально; источники дохода будут проверяться.
Слух у них отменный – нет сомнений, семейка прислушивалась, чтобы знать, что ответит босс на просьбу. Он уловил взгляд Маски – недоверчивый, исподлобья.
«Прошлого нет, – подумал Хиллари. – Царь Ирод мертв, все рождается вновь. У всех нас есть шанс построить жизнь на других началах…»
– Рейс 402 на Вангер – пассажиров просят пройти на посадку, – громко и безжизненно объявил голос сверху.
– Я отправляюсь с боссом, – сказал Этикет Чаре. – Кажется, мы удачно сыграли сегодня? Выручка составляет сто двадцать восемь арги; половина – твоя, как договорились.
– Где я найду такого Ирода в Вангере? – озадаченно покачала головой Чара.
– Поищи среди людей – из них получаются настоящие Ироды, – посоветовал Этикет.
Помедлив, Этикет протянул ей руку. Чара не сразу ответила, но – рукопожатие состоялось.
– Вот уж не думала, что это когда-нибудь случится…
– Я тоже. Но с тех пор, как ты хотела убить меня, мы оба изменились. Адрес для контакта я тебе дал; чтобы связь сохранилась – обязательно пользуйся им.
– Я посмотрела в справочнике, что такое Вангер, – бубнила Маска, пока брали багаж из трубы. – Это у полярного круга. Там живут вахтовым методом. Как там может быть столько подростков? Их там что, забывают, как кошек?..
– Вангер имеет обширные подземные коммуникации, – пояснил Готтард, принимая свою сумку с транспортера; кажется, этот черно-синий решил всю дорогу не отставать от Селены. – Там микроклимат, пригодный для жизни. Летом бродяги обитают на поверхности, зимой уходят под землю, вьют там гнезда.
– Уау! Как ньягонцы! Или аларки. А что они там едят?
– Крыс и йонгеров. Или выходят на добычу по помойкам, делают подкопы к складам. Вангер – крупный узел транспортной сети на Севере, туда можно добраться морем или на караване платформ. Тамошнее манхло – тяжелый народ.
– И что их на юг не тянет?..
– Большой город – много еды. Им хватает.
– Их вылавливают? – серьезно спросила Косичка.
– Да, – ответила Селена, знавшая Вангер не хуже Готтарда. – Этим для тренировки занимаются сэйсиды. Правда, Гот?
– Мы ловим, а не охотимся, – примирительно улыбнулся тот. – Нельзя им там жить. Взрослое манхло их давит, обирает – дети же. Бывали и случаи канниба…
– Стоп мотор! Если хочешь расписать моим киберам про вангерские катакомбы – сделаешь это, когда я скажу, – пресекла его Селена. – И без страшилок. Договорились?
– Так точно, – Гот козырнул ей, словно старшему по званию.
– ОН ТУГО КЛИНИТ К НАШЕЙ КОМАНДИРШЕ, – радировала всем Коса. – ОТОШЬЕМ ИЛИ КАК? ЧТО ДО МЕНЯ – ТО НЕ ЛЮБЛЮ Я КРЫС ЛЕТУЧИХ. ПОЧЕМУ ЕЙ РЫЖИЙ НЕ ПРИГЛЯНУЛСЯ? МОРЯЧОК КРАСИВЕЙ, А ОНА СЭЙСИДУ ГЛАЗКИ СТРОИТ.
– НАДО ВЫЯСНИТЬ, С КАКОЙ ПЛАНЕТЫ ЭТОТ КУЧЕРЯВЫЙ. ОН, МОЖЕТ, АЛЬТИЙСКИЙ ШПИОН, – присоединилась Лильен. – ЕСЛИ ОН ЕЕ ОБМАНЕТ – ЗНАЧИТ, СКОТ, А ЕСЛИ ПРЕДЛОЖИТ ЖЕНИТЬСЯ – ВОТ ТОГДА ПОРЯДОК.
– ТАК СРАЗУ! ОНИ СЕГОДНЯ ПЕРВЫЙ ДЕНЬ, КАК УВИДЕЛИСЬ! – Маске были незнакомы чудеса с первого взгляда.
– ЭТО ЖЕНСКАЯ ТАЙНА. ВОТ СХВАТИТ ТЕБЯ – ПОЙМЕШЬ, – Лильен по себе знала, как это происходит.
– ПРОСЛЕДИМ, ПОНАБЛЮДАЕМ, – резюмировала Чара. – В ОБИДУ СЕЛЬ ДАВАТЬ НЕЛЬЗЯ; ХАРМОН ЕЩЕ В МАЕ ВЕЛЕЛ НАМ: «ЗАБОТЬТЕСЬ О НЕЙ». ЭТО ПРИКАЗ.
– РАЗГОВОРЧИКИ В СТРОЮ, – по привычке среагировал Денщик. – КОНЧИЛИ В ЛЮДСКИЕ ДЕЛА ЛЕЗТЬ.
– А КОГО-ТО НЕ СПРАШИВАЛИ, – отпарировала Маска, – А КОМУ-ТО ВЕЛЕНО ПРИСМАТРИВАТЬ И БОЛЬШЕ НИЧЕГО. МЫ, МОЖЕТ, ЛУЧШЕ ЗНАЕМ, ЧТО ИМ НАДО, – и, чтобы подчеркнуть свою индивидуальность, принялась сквозь зубы напевать хулиганский мотивчик: – Бац-бац, кислота – Тыр-тыр, провода – Дым-дым, комбинат – Это яд, это яд…
– МАСКА, ПЕРЕСТАНЬ, – велела Чара, – ТЫ ПОРТИШЬ НАМ ИМИДЖ.
«Хармон вернул мне дневник, – продолжила она мысленные записи, – сказав, что это – важно для науки. Я должна сохранить привычку писать то, что думаю. Меня это устраивает, даже если потом дневник попадет в музей робосоциологии и его будут изучать. Пусть исследуют; надеюсь, это хоть сколько-нибудь послужит взаимопониманию между людьми и нами. Мы и они – разные, но, чтобы сблизиться, надо найти нечто общее. Они поймут, как сильно мне хочется вернуть Гильзу; им тоже знакомо чувство утраты. Тело стоит дорого; недешево обойдется и заказной дизайн – мы решили, что внешность ее должна быть той же, что и раньше. Сколько лет потребуется, чтобы скопить нужную сумму, – восемь, десять?.. Время не имеет значения; мы поставили цель, и мы добьемся. Мы расскажем ей о Рыбаке, а Косичка скопирует тот вечер, когда они объяснились. Память должна быть полной, а помнить следует все – и худшее, чтобы не повторилось, и лучшее, чтобы в душе было светло. Хармон еще не выдумал, как детерминировать для нас понятие „душа“, но это слово он из дополнительного словаря не вычеркнул…»
Снопы света автобусных фар приближались; Лильен отошла за щит ветрового ограждения, села на корточки, смела ладонью снег и быстро, чтобы никто не увидел, нацарапала гвоздем на бордюрном камне: ЛИЛЬЕН + ФОСФОР = ЛЮБОВЬ. Она оставляла надпись всюду, где можно это сделать незаметно. Лильен верила, что эти слова и заложенная в них истина – залог и знак того, что их чувство не угаснет, не остынет, что они встретятся вновь.
– Лильен! – позвала Селена, выглядывая из-за щита и закрывая лицо от колючего снега. – Сейчас же в машину!..
Двери со вздохом схлопнулись, приняв пассажиров; глыба автобуса отвалила и двинулась к месту посадки.
На остановке не осталось никого; ветер потряхивал щитовую конструкцию, наметал новые слои снежинок на пологие сугробы.
С отъезда начиналась новая история – о подземельях Вангера, где живут одичавшие дети и дикие взрослые. После святочных представлений и чертям, и ангелам предстояло натянуть непромокаемые комбезы со светящейся нашивкой СОЦИАЛЬНАЯ ПОМОЩЬ» на груди, изучить карту катакомб и спускаться в глубокие шахты, откуда тянет мертвечиной, жареными крысами и гниющими отбросами.
Стелла, с каждым днем поднимаясь все раньше и выше, растопит снег и высушит взлетно-посадочные площадки базы Норд-Хайд, ветер принесет пыль с далеких холмистых пустошей, редко поросших стелющимся кустарником, и ничто не напомнит о том, как в Сочельник уезжала отсюда семья Чары.
Ничто, кроме царапин на камне: ЛИЛЬЕН + ФОСФОР = ЛЮБОВЬ.
Надпись останется надолго, пока не сотрут ее время и ветер, несущий песок.
Все свершилось, все, что еще весной казалось невозможным. Варлокеры собрали миллион с лишним подписей, чем запустили механизм парламентской инициативы, и Григ Ауди протащил через конгресс «Закон об информационной базе мыслящих систем», где говорилось, что память высших киборгов не подлежит чистке, а лишь контролю отклонений. Сандра Вестон кипела ядом, а Энрик готовил к выпуску Тринадцатый Диск и документальный фильм о Хлипе. Консорциум GR-Family-BIC выиграл у аларков тендер в Северной Тьянгале. И самое невероятное – «отец» Банш освоился в проекте, восстановил «дочек» и смог расстаться с ними, найдя нужные слова для прощания.
Что такое перелет на десантном боте и пересадка во вьюжном, морозном Норд-Хайде, если впереди – рождественские каникулы?!
Салон бота был предельно компактен и эргономичен – высотой в рост звездного пехотинца в снаряжении, шириной для двух шеренг нагруженных амуницией бойцов; видавшие виды сиденья утоплены в стены, состоящие из бесчисленных ячеек для вещмешков, оружия и боеприпасов, кислородных аппаратов, биомониторов и вообще всего, дающего десантнику надежду, что до высадки он доживет. Хиллари был рад всему – даже смешанному запаху смазки, защитной пропитки и чистящей пасты. Он слушал бортмеханика, учившего его пристегиваться к креслу, – и кивал с улыбкой. Домой, домой! Пускай в Норд-Хайде хоть буран воет – это возвращение! Почувствовать не индуцированное, а земное тяготение, захлебнуться ветром пополам со снегом – великолепно!
Бот повело; казалось, пол и потолок перекосились. Желудок Хиллари подкатился к горлу, потом сжался. Они хотят показать штабным и штатским, как летают настоящие вояки? Ну, валяйте, парни! Мы не из хилых.
Кораблик подрагивал, тараня атмосферу. Тяжелой рукой Хиллари вынул из панели изогнутый стерженек с утолщениями на концах; микрофон прилип к уху, другой оказался у горла; иначе сквозь ревучий гул не докричишься.
– Алло, Тито! Как слышно?
– О'к, Хиллари. – Лицо Гердзи по ту сторону салона было настороженным и напряженным; он едва смог обозначить губами улыбку.
– Как думаешь, похожи мы снизу на вифлеемскую звезду?.. Там день или ночь, в Норд-Хайде?
– Говорит второй пилот. Сэр, на долготе Норд-Хайда сейчас 20.37. Облачность высокая и плотная. Так что вряд ли кто нас видит, кроме телеметристов. К тому же мы заходим со стороны моря. Полет проходит нормально. Уж внизу-то мы точно окажемся.
– Первая шутка на родной земле; спасибо.
– Рад стараться, сэр.
– Как насчет погоды по прибытии?
– Сплошной привет от Санта-Клауса. Ветер – 15 метров в секунду плюс осадки.
– Именно об этом я мечтал. Меня утомило туанское вечное лето.
К телу постепенно возвращалось чувство привычной тяжести; вот – взвыли планетарные двигатели.
– Добро пожаловать в Норд-Хайд, курорт для экстремалов! Приготовиться к посадке.
* * *
– Мне будет неловко войти туда, – бормотал Фанк, выбираясь из машины. – Тем более – вы их предупредили…– Но когда ты вернешься, я им не сказал, – ответил, вылезая следом, мужчина в черном, с качнувшимся на груди нефритовым кулоном. – Полагаю, там все свыклись и с новым боссом, и с новым директором, а к тебе им не привыкать.
– Я – совсем не тот, кто покинул театр в апреле… Вы понимаете? Я не знаю, как меня примут.
– Нет смысла гадать – надо проверить.
«Большое рождественское шоу – 12 дней, – полыхало над входом в Фанк Амара. – Тайна жизни, чудеса, знамения и дивное рождение! Дети – бесплатно».
Переливался огромный настенный экран, выплескивая свет и фантомные объемы; Деваки превращалась в Майядеву, та – в Деву Марию, и вновь, а то из экрана шел прекрасный ребенок, протягивая руки к прохожим, и из ладоней его рассыпались цветы.
– Если это все придумал Хац, то он – законченный ассимилянт, – вполголоса заметил Фанк, пытаясь по фасаду определить, хорошо ли подготовлен театр к Святкам. – Насколько я знаю, его божества выглядят совсем иначе. Ему следовало подумать и о других разумных…
– Идем же, – позвал мужчина в черном.
Кассовый зал и вестибюль удалось проскочить незаметно, но в фойе!.. Там, увеселяя детвору, Донти жонглировал шариками, Бенита раздавала ангелочков, машущих крылышками, а Мика и Киута показывали свою фантастическую гибкость.
Шарики осыпались градом и покатились по полу; Донти сорвался с места, как снаряд из катапульты, с воплем:
– Фаааааааанк!!!
Ньягонцы обниматься никогда не лезли, ласки у них бесконтактные, но Донти был ребенком, а детям у ньягонцев позволялось все.
Донти не надо было подхватывать – он так оплел Фанка всеми лапами, что и втроем не отодрать.
Бенита завертелась – куда ангелов сложить?! – потом спохватилась и выкрикнула:
– Люди, Фанк вернулся! Позовите Хаца!
Публика в фойе смешалась, гомон заглушил музыку, лившуюся из динамиков, а над головами уже показался бюст Коэрана, разгребавшего дорогу длинными ручищами:
– Пропустите директора. Пожалуйста. Извините. Я прошу меня пройти!
– Фанк, автограф! Фанк, с тобой можно сняться? Дайте хоть потрогать! – не терялись взрослые посетители, обступив Фанка с повисшим на нем Донти, который ни за что не хотел выпускать экс-директора. Пробился и Хац – в теплом жилете и трико с подогревом.
– Ну, Фанк, здравствуй. Мы заждались. Ты насовсем, надеюсь?
– Га-га, он с нами, – басил Коэран, ощупывая Фанка здоровенной ладонью. – Будет работа!
Мужчину в черном сразу опознали как некое ответственное важное лицо; вопросы на него сыпались самые непосредственные, каких и Доран не выдумает:
– Это правда, что Пророк купил театр? Здесь будет храм или театр? А Фанк опять директор?
– Прошу минуту тишины! – агент высоко поднял ладони, а зычный голос его заставил окружающих замолкнуть. – Я отвечать не уполномочен. Вам все объяснит Фанк.
– Пожалуйста, на трибуну, – Коэран поднял Фанка вместе с Донти на плечо; он и не такие силовые трюки мог проделывать. – Ашшш!! Все слушаем!
Фанк огляделся – десятки, сотни любящих, любопытных, устремленных на него взглядов. Ждут его слова. Его – годами скрывавшего свою природу, жившего под угрозой разоблачения, в постоянном страхе перед шантажом Борова. Ни звука в упрек, ни знака отторжения, ни выкрика: «Эй ты, кукла!» Они приняли его, простили ему все и ждали, что он будет для них тем же, прежним Фанком. Иного они не хотят.
– Друзья, – проговорил он наконец, – я рад, что вы пришли к нам в театр…
– К нам, к нам, – кошкой урчал Донти ему в ухо и терся щекой.
– …и вдвойне рад, что могу снова служить вам как артист. Театром владеет Мартин Рассел; вы знаете, кто это. Директор – Хацирас, он вам хорошо знаком по сцене, и я ему целиком доверяю. А я… я буду кибер-консультантом…
Ответом был обвальный хохот.
– Да что в этом смешного?..
– Молчи! – тряхнул плечом Коэран.
– А петь ты будешь? – просунулся ближе паренек в возрасте между верой в сказки и первой любовью. – Петь с Диска? Пророк разрешил тебе?
Фанк поискал глазами агента; тот кивнул.
– Да, могу. Но без записи. И своим голосом.
– Гитару! – замахала руками Бенита. – Сейчас же!
– Что, прямо здесь? Я…
– Да, Фанки. Иначе я измучаю себя жестокой голодовкой, – шепнула Бенита с лукавством.
– Ты давишь на меня, злодейка!.. – прошипел Фанк.
Бегом принесли гитару; в фойе набились все, кто был в театре, и новые прибывали с улицы. Кое-как очистили круг для певца. Стойко терпели, пока он настраивал инструмент.
– Вот. Эта песня… она главная.
Много лет я скитался и спорил с судьбой,
Был от горя и радости пьян,
Но в назначенный час я на берег пришел —
Впереди расстилался туман.
Позади суета перекрестков и дней,
Боль измены и злые дожди.
Позади весь мой путь, что пройти я сумел, —
И великий туман впереди.
За туманной рекой,
За чертой роковой
Я найти свое счастье смогу.
По ту сторону сна,
По ту сторону зла,
На далеком, теплом берегу.[Б]
* * *
Черный ветер хлестал бот снежными вихрями, и те на нагретой обшивке обращались в водяную пленку, над которой трепетала пелена слабого пара; вода стекала по бортам и улетала с ветром, рисуя на плитах вытянутую мокрую тень приземлившейся машины. Густые, как ночь, сумерки ненастного позднего вечера висели низким куполом над Норд-Хайдом, но громадное, могучее сияние осветителей на башнях не давало тьме накрыть базу. За летящими потоками хлопьев, казавшихся прозрачно-серыми, виднелись горы пусковых станков, кубы ангаров, а у земли непрерывно двигались огни – у военного транспорта нет ни дня, ни ночи, ни праздников.Телескопический трап и удобное место для посадки – привилегия генералов и делегаций VIP. Одевшись в стеганые куртки с капюшонами, пассажиры бота вышли в непогоду ждать перронный автобус – сбившись за шасси, спиной к ветру, задернув капюшоны до носа. Не там встали! Очень скоро их вытеснил на открытое место слоноподобный тягач – мигая проблесковыми вертушками, эта махина с трубным мычанием высунула бивни-захваты, и возвращенцы с ТуаТоу уступили натиску, а то забодает. Смеху и остротам не было конца: «Едва высадившись, они были раздавлены тупым снарядом», «Печальный конец триумфальной миссии», «В надгробной речи Лоуренс Горт сказал…». Чем еще греться и бодриться на продувном ветру?
Тягач утащил бот в пургу, и на какое-то время пятеро скитальцев остались одни в беснующемся полумраке. Но явился автобус – и они были спасены.
Здание вокзала в Норд-Хайде тоже оказалось насквозь армейским – простота, чистота и казенность. Штампуя отметки о прибытии в паспортах и медицинских сертификатах, серый киборг на пропускном пункте для приезжих объяснил, что флаер «Морион» (ура, свой!..) готовится к вылету, а пока надо посидеть в зале ожидания.
– Там стоит елка, – добавил он, словно хотел утешить невезучих путешественников, – а в буфете можно согреться.
Двое новоприбывших – по петлицам из инженерных войск, а на самом деле из разведки – сказали, что принесут выпивку на всех; как-никак Рождество, они не при исполнении, и комендантский патруль не станет придираться сейчас к необычно веселым офицерам.
Зал был воплощением военщины – на полстены федеральный орел над скрещенными саблями, а по периметру – эмблемы аэрокосмических войск, вот и все украшения; ряды одинаковых кресел и табло объявлений для пассажиров; указатели – «Туалеты», «Убежище», «Багажное отделение» – ярче, чем мишени на стрельбище.
Отправив багаж по трубе на досмотр и хранение, Хиллари, Гердзи и уорэнт-офицер в должности «ассистент докладчика» (тоже из разведки) пошли сквозь вытянутый в длину зал к центру, где почему-то скопились ожидающие. И причина, оказалось, не в елке, которую на Колумбии заменяла «роданидия иглолистая» чарующего лилового цвета, наряженная лентами, звездами и херувимами.
С каждым шагом по проходу между кресел Хиллари все больше убеждался, что вернулся прямиком в родной проект. Сперва «Морион», а теперь и Дымка собственной персоной. Распустив по плечам пышные волосы, в венчике нимба и какой-то воздушной хламиде с похожими на крылья рукавами, дочь Чары стояла у елки и громко читала нараспев:
Ее слушали офицеры, их жены и дети, кому выпала нелегкая участь ждать рейсового транспорта в такую ночь, – всего человек пятьдесят. Виднелось несколько синих курток и кепи – это сэйсиды; в иссиня-черных пальто и беретах – военные моряки. В другое время сэйсиды держались бы особняком, но сегодня – канун Рождества, и если ангел поет, то для всех, без различия.
В золотом расплаве солнце встает,
В холодном безмолвье утра.
Замерло все – мир скован льдом,
И кажется, что навсегда.
Девять месяцев стужи, а три – тепла
Мелькнули и тотчас прошли.
Выходит, что зло в три раза сильней
Добра и нежной души.
Но пусть торжествуют холод и мрак,
Пусть зло победно смеется —
Смотри! Горят золотые лучи —
Солнце вернется![Б]
– Сядем, – шепнул Хиллари, хотя был уверен, что Дымка их уже заметила, опознала его и с радара оповестила своих: «Здесь Кибер-шеф».
Позади и в стороне от елки стояла ширма из голубого нетканого материала с блестками, на легкой раме, какими пользуются уличные лицедеи в Городе. Дымка удалилась, развеваясь, под аплодисменты зрителей, а с другой стороны из-за ширмы вышел Этикет в серебряной короне, в мантии (то есть – в вывернутой наизнанку противолучевой накидке) и с посохом, в котором многие узнали щуп-миноискатель, но атмосфера мистерии заставляла верить, что это мантия и посох, и ничто другое. К лицу координатора была подвешена черная борода.
– Я царь Ирод, – грозно объявил Этикет, – я повелитель всех окрестных стран. Кто мне не повинуется? Я властвую, мне все покорно. Воины мои, солдаты вооруженные, предстаньте перед своим победителем!
С деланым маршевым топотом показались из-за ширмы Денщик и Ковш со скотобойными шокерами, в шлемах из кулинарной фольги и бумажных плащах.
– Царь наш, зачем призываешь, – спросили они хором, – что нам повелеваешь?
– Идите, истребите всех невинных младенцев.
– Пойдем и убьем! – громко ответили киборги, сделав «налево – кругом!»; когда они скрылись за ширмой, послышались выстрелы шокеров и приглушенные крики. Кое-кто из детишек начал всхлипывать и прижиматься к матерям.
– Всех ли убили?
– Всех, царь Ирод; одна Рахиль не дает свое дитя убить, а хочет твоей милости просить.
– Кто такая эта непокорная?! Привести ее тотчас сюда, передо мной поставить!
Вывели Чару в рубище из отрепьев, со слабо шевелящимся свертком на руках; она так его стискивала, что ясно было – не отдаст.
– Как ты смеешь, Рахиль, не давать ребенка бить моему верному воину?! – стукнул Ирод в пол посохом.
– Царь, помилуй – он у меня один-единственный и такой маленький, никому зла не сделал!
– Нет ему пощады. Воин, коли его!
Ковш сделал движение жалом шокера, будто кинжалом. Чара вскрикнула:
– Нет мне больше жизни, зачем жить и тосковать?!
А за ширмой запели в несколько голосов:
– Не плачь, Рахиль, не плачь напрасно!
– Отцвело его тело, душа уцелела! Бог примет дитя в свои руки – возьмет в жители райской обители!
Показалась Дымка, сразу начав звонко укорять:
– О Ирод! За твою злость придет гибель, сойдешь в ад кромешный на вечные муки!
– Нет меня сильнее, не устрашусь я никого! Я буду вечно царствовать и лютовать, соперника не зная! – бахвалился Ирод. Хиллари поймал себя на том, что не воспринимает актеров как своих киборгов; они словно принадлежали иному миру. Сейчас наступит расплата… И вот она – медленно ступая, появилась Лильен с белым лицом, в саване, с косой; голос зловещий, чуточку вкрадчивый:
– Я – Смерть справедливая и всемогущая, госпожа всего мира. Хватит тебе, Ирод проклятый, на свете жить; пора идти в черную обитель за страшные твои грехи.
– Ах, Смерть, погоди, дай мне час срока для прощания и покаяния!
– Поздно ты спохватился, окаянный. Не вечно тебе неповинных губить, не вечно чистую кровь лить. Нет тебе срока и на полчаса – вот тебе острая коса!
Удар. Уронив посох и пошатнувшись, Этикет попал в руки Маски и Косички в облике чертей; приплясывая и строя рожи, они увели Ирода под предводительством Смерти, а Дымка воздела руки:
– Темный владыка в ад провалился, светлый Младенец вновь народился! Слава в вышних богу, и на земле мир, и в человеках благоволение!..
Зал ожидания дружно зарукоплескал; особенно старались ребятишки, радуясь победе над злым царем и тому, что дитя в свертке у Чары вновь заворочалось и запищало. Хлопая, Хиллари встал – да, вон и Селена, сидит в первом ряду…
– …а нам, артистам, дайте от щедрот за представление! – Дымка поклонилась и пошла по рядам с тарелкой. Хиллари сунулся в карман и сообразил, что при нем нет наличных, одна карточка.
– Вам понравилось, мистер Хармон? – Дымка дошла и до него; лицо ее лучилось, но в улыбке пряталась наивная хитринка.
– М-да, весьма. Нравоучительно.
– Мы надеемся, что так. Мы старались.
Серые складывали ширму, команда Чары убирала реквизит. Селена поднялась с места, но с ней заговорили двое контрастных молодых людей, бледный рыжеволосый моряк и темнокожий сэйсид, и она не могла подойти ни к своим, ни к Хиллари, помахала ему издали рукой, и все. Зато рядом сразу оказался Этикет:
– Поздравляю с прибытием, босс.
– Это ты подстроил? Я не поверю, что совпадение случайное.
– Разумеется, нет. Все дело в точной координации и расчете по минутам.
– Значит, трюк с автобусом, который задержался…
– Вторая шутка на родной земле, мистер Хармон. Водитель автобуса…
– …и кибер на КПП, пославший нас сюда…
– Все они наши.
– Да, и пьеса неплохо отрепетирована. Как ты согласился играть Ирода?..
– Чара его попросила, – вмешалась Дымка; трое детишек тянулись прикоснуться к ее ангельским одеждам, а другие пятеро вились вокруг Лильен, Маски и Косички, хоть и побаивались их нарядов. – Гонорар мы делим пополам с солдатами. А сценарий написал нам дядя Фанк.
Кто же, как не он?.. Тихий, спокойный, скромный, но внимательный и умный затворник смог создать простую и до глубины души достающую притчу-напоминание. Memento mori[*]. Помни о смерти, Хиллари Хармон. В свой самый радостный час торжества помни, что ты – Человек и в вечность перейдут твои дела, творения и дети, тобой порожденные.
Селене никак не удавалось отделаться от ухаживаний офицеров; сэйсид по имени Готтард тоже летел в Вангер и обещал встретиться, когда будет свободен. Сейчас Селена уже не напоминала потерянную невротичку, какой была после плена, – глаза ее блестели, губы играли, жесты были полны живости. Хиллари нравилось, что представлять его проект в Вангере будет симпатичная девушка, а не начетчик армейских уставов, но не мешало бы выяснить, как определились у Селены отношения с киборгами, державшими ее на цепи.
Полезно и то, что она будет вдали от Фосфора. Болезненные привязанности – стойкие, от них нелегко избавиться; пусть ее странное чувство к киборгу утихнет в разлуке и сойдет на нет.
Дымка занялась детьми – уж очень тем хотелось, чтобы с ними поговорил ангел; Хиллари отвел Этикета в сторону:
– Ну-с, координатор, твои наблюдения? Коротко.
– ЦФ-7 инсталлировалась успешно; с Чарой и ее группой можно работать. Пока сказывается остаточная память у Косы и Лильен; их копии наложились на опыт войны. Чара ими командует здраво и крепко; месяца три с ними побудут двое наших, затем отчет – и, если все нормально, можно будет отозвать их в Баканар.
– Прочие группы?
– Меньше всего хлопот с Мастерицей. Дети Сумерек – более проблемные, с ними не заскучаешь. Фосфора после коррекции отправили, как вы решили, стажером на баканарский могильник отходов.
Это решение Хиллари и Этикет приняли вместе. Обслуга могильника – вся из киборгов, охрана – надежнейшая, и, что приятно, у Этикета там есть связи. Присмотр обеспечен круглые сутки – сервер могильника держит каждого киборга на луче и контролирует любое перемещение. Вытребовать Фосфора в проект для контроля можно за час.
Селена и Чара подошли к Хиллари одновременно, с разных сторон.
– Я так рада за тебя, Хил! Мы смотрели записи с конгресса; это было замечательно.
– Ох, Сель, со стороны всегда все выглядит чудесно. А каково мне было продвигать идею… оппоненты там ой какие маститые. И главное – ни черта не понимали в том, что я толкую!.. Как готовность, Чара?
– Мы прошли инструктаж и работали в центре детской реабилитации, – суховато ответила мать-одиночка. – По сводке, в Вангере нуждаются в социальной помощи около трех тысяч детей и подростков. А нас – всего пятеро…
– Справитесь; у вас есть наработка по наркоманам. Как Маска?
Бойкий Готтард вновь вышел на Селену с веселым зовом: «Сель, можно тебя на секунду?..»; это позволило Хиллари и Чаре побыть наедине.
– Я должна поблагодарить вас за то, что вы стерли у Маски воспоминания о войне. С ними ей трудно было бы вживаться в новый образ…
Хиллари не жаждал и не добивался благодарностей. И никому не докладывал, что Маска получила новый мозг взамен отданного Снежку, а из архива ее личности удалили память о конгрессмене.
О войне Маске расскажут другие.
– Это дело прошлое; не будем к нему возвращаться. Меня беспокоит направление ее мыслей – она и раньше не была усидчивой и смирной; что сейчас?
– ЦФ-7 не сделала ее паинькой. Порой проступает уличное воспитание; приходится одергивать.
– Я серьезно рассчитываю на ваш авторитет, Чара. Кстати, о представлении – затея стоящая. Будете продолжать?
– Все Святки; пусть к нам привыкают в Вангере.
– Успеха вам! Будут сложности – обращайтесь к мисс Граухен. Ко мне – в крайнем случае.
– У меня есть просьба, – Чара неназойливо помешала ему уйти. – О Гильзе. Мистер Хармон, ее разум цел в копии…
– Так, это вопрос финансовый, – голос Хиллари стал строже. – Я не намерен покупать ей тело, поскольку ни в коей мере не считаю себя ответственным за ее гибель. Айрэн-Фотрис тоже не пойдет на расходы ради ваших чувств. Рассчитывайте на себя. Если сделаете целевой взнос в размере стоимости тела с мозгом – я поддержу это. Зарабатывайте где хотите, но легально; источники дохода будут проверяться.
Слух у них отменный – нет сомнений, семейка прислушивалась, чтобы знать, что ответит босс на просьбу. Он уловил взгляд Маски – недоверчивый, исподлобья.
«Прошлого нет, – подумал Хиллари. – Царь Ирод мертв, все рождается вновь. У всех нас есть шанс построить жизнь на других началах…»
– Рейс 402 на Вангер – пассажиров просят пройти на посадку, – громко и безжизненно объявил голос сверху.
– Я отправляюсь с боссом, – сказал Этикет Чаре. – Кажется, мы удачно сыграли сегодня? Выручка составляет сто двадцать восемь арги; половина – твоя, как договорились.
– Где я найду такого Ирода в Вангере? – озадаченно покачала головой Чара.
– Поищи среди людей – из них получаются настоящие Ироды, – посоветовал Этикет.
Помедлив, Этикет протянул ей руку. Чара не сразу ответила, но – рукопожатие состоялось.
– Вот уж не думала, что это когда-нибудь случится…
– Я тоже. Но с тех пор, как ты хотела убить меня, мы оба изменились. Адрес для контакта я тебе дал; чтобы связь сохранилась – обязательно пользуйся им.
– Я посмотрела в справочнике, что такое Вангер, – бубнила Маска, пока брали багаж из трубы. – Это у полярного круга. Там живут вахтовым методом. Как там может быть столько подростков? Их там что, забывают, как кошек?..
– Вангер имеет обширные подземные коммуникации, – пояснил Готтард, принимая свою сумку с транспортера; кажется, этот черно-синий решил всю дорогу не отставать от Селены. – Там микроклимат, пригодный для жизни. Летом бродяги обитают на поверхности, зимой уходят под землю, вьют там гнезда.
– Уау! Как ньягонцы! Или аларки. А что они там едят?
– Крыс и йонгеров. Или выходят на добычу по помойкам, делают подкопы к складам. Вангер – крупный узел транспортной сети на Севере, туда можно добраться морем или на караване платформ. Тамошнее манхло – тяжелый народ.
– И что их на юг не тянет?..
– Большой город – много еды. Им хватает.
– Их вылавливают? – серьезно спросила Косичка.
– Да, – ответила Селена, знавшая Вангер не хуже Готтарда. – Этим для тренировки занимаются сэйсиды. Правда, Гот?
– Мы ловим, а не охотимся, – примирительно улыбнулся тот. – Нельзя им там жить. Взрослое манхло их давит, обирает – дети же. Бывали и случаи канниба…
– Стоп мотор! Если хочешь расписать моим киберам про вангерские катакомбы – сделаешь это, когда я скажу, – пресекла его Селена. – И без страшилок. Договорились?
– Так точно, – Гот козырнул ей, словно старшему по званию.
– ОН ТУГО КЛИНИТ К НАШЕЙ КОМАНДИРШЕ, – радировала всем Коса. – ОТОШЬЕМ ИЛИ КАК? ЧТО ДО МЕНЯ – ТО НЕ ЛЮБЛЮ Я КРЫС ЛЕТУЧИХ. ПОЧЕМУ ЕЙ РЫЖИЙ НЕ ПРИГЛЯНУЛСЯ? МОРЯЧОК КРАСИВЕЙ, А ОНА СЭЙСИДУ ГЛАЗКИ СТРОИТ.
– НАДО ВЫЯСНИТЬ, С КАКОЙ ПЛАНЕТЫ ЭТОТ КУЧЕРЯВЫЙ. ОН, МОЖЕТ, АЛЬТИЙСКИЙ ШПИОН, – присоединилась Лильен. – ЕСЛИ ОН ЕЕ ОБМАНЕТ – ЗНАЧИТ, СКОТ, А ЕСЛИ ПРЕДЛОЖИТ ЖЕНИТЬСЯ – ВОТ ТОГДА ПОРЯДОК.
– ТАК СРАЗУ! ОНИ СЕГОДНЯ ПЕРВЫЙ ДЕНЬ, КАК УВИДЕЛИСЬ! – Маске были незнакомы чудеса с первого взгляда.
– ЭТО ЖЕНСКАЯ ТАЙНА. ВОТ СХВАТИТ ТЕБЯ – ПОЙМЕШЬ, – Лильен по себе знала, как это происходит.
– ПРОСЛЕДИМ, ПОНАБЛЮДАЕМ, – резюмировала Чара. – В ОБИДУ СЕЛЬ ДАВАТЬ НЕЛЬЗЯ; ХАРМОН ЕЩЕ В МАЕ ВЕЛЕЛ НАМ: «ЗАБОТЬТЕСЬ О НЕЙ». ЭТО ПРИКАЗ.
– РАЗГОВОРЧИКИ В СТРОЮ, – по привычке среагировал Денщик. – КОНЧИЛИ В ЛЮДСКИЕ ДЕЛА ЛЕЗТЬ.
– А КОГО-ТО НЕ СПРАШИВАЛИ, – отпарировала Маска, – А КОМУ-ТО ВЕЛЕНО ПРИСМАТРИВАТЬ И БОЛЬШЕ НИЧЕГО. МЫ, МОЖЕТ, ЛУЧШЕ ЗНАЕМ, ЧТО ИМ НАДО, – и, чтобы подчеркнуть свою индивидуальность, принялась сквозь зубы напевать хулиганский мотивчик: – Бац-бац, кислота – Тыр-тыр, провода – Дым-дым, комбинат – Это яд, это яд…
– МАСКА, ПЕРЕСТАНЬ, – велела Чара, – ТЫ ПОРТИШЬ НАМ ИМИДЖ.
«Хармон вернул мне дневник, – продолжила она мысленные записи, – сказав, что это – важно для науки. Я должна сохранить привычку писать то, что думаю. Меня это устраивает, даже если потом дневник попадет в музей робосоциологии и его будут изучать. Пусть исследуют; надеюсь, это хоть сколько-нибудь послужит взаимопониманию между людьми и нами. Мы и они – разные, но, чтобы сблизиться, надо найти нечто общее. Они поймут, как сильно мне хочется вернуть Гильзу; им тоже знакомо чувство утраты. Тело стоит дорого; недешево обойдется и заказной дизайн – мы решили, что внешность ее должна быть той же, что и раньше. Сколько лет потребуется, чтобы скопить нужную сумму, – восемь, десять?.. Время не имеет значения; мы поставили цель, и мы добьемся. Мы расскажем ей о Рыбаке, а Косичка скопирует тот вечер, когда они объяснились. Память должна быть полной, а помнить следует все – и худшее, чтобы не повторилось, и лучшее, чтобы в душе было светло. Хармон еще не выдумал, как детерминировать для нас понятие „душа“, но это слово он из дополнительного словаря не вычеркнул…»
Снопы света автобусных фар приближались; Лильен отошла за щит ветрового ограждения, села на корточки, смела ладонью снег и быстро, чтобы никто не увидел, нацарапала гвоздем на бордюрном камне: ЛИЛЬЕН + ФОСФОР = ЛЮБОВЬ. Она оставляла надпись всюду, где можно это сделать незаметно. Лильен верила, что эти слова и заложенная в них истина – залог и знак того, что их чувство не угаснет, не остынет, что они встретятся вновь.
– Лильен! – позвала Селена, выглядывая из-за щита и закрывая лицо от колючего снега. – Сейчас же в машину!..
Двери со вздохом схлопнулись, приняв пассажиров; глыба автобуса отвалила и двинулась к месту посадки.
На остановке не осталось никого; ветер потряхивал щитовую конструкцию, наметал новые слои снежинок на пологие сугробы.
С отъезда начиналась новая история – о подземельях Вангера, где живут одичавшие дети и дикие взрослые. После святочных представлений и чертям, и ангелам предстояло натянуть непромокаемые комбезы со светящейся нашивкой СОЦИАЛЬНАЯ ПОМОЩЬ» на груди, изучить карту катакомб и спускаться в глубокие шахты, откуда тянет мертвечиной, жареными крысами и гниющими отбросами.
Стелла, с каждым днем поднимаясь все раньше и выше, растопит снег и высушит взлетно-посадочные площадки базы Норд-Хайд, ветер принесет пыль с далеких холмистых пустошей, редко поросших стелющимся кустарником, и ничто не напомнит о том, как в Сочельник уезжала отсюда семья Чары.
Ничто, кроме царапин на камне: ЛИЛЬЕН + ФОСФОР = ЛЮБОВЬ.
Надпись останется надолго, пока не сотрут ее время и ветер, несущий песок.