Страница:
— Где-нибудь на людях. Приходи с другом, хоть с десятью приходи. Я знаю, что, если мы будем говорить не по телефону, я сумею тебя убедить.
Зои задумалась,
— Это важно, — настаивал Боб. — Ну посмотри на это с другой стороны: допустим, я чокнутый, что ты теряешь от разговора со мной, кроме нескольких минут? Но если я прав, то ты и в самом деле сумеешь — как это ты сказала? — сделать так, чтобы всем стало лучше. Намного лучше.
— Ладно, — согласилась Зои. — Завтра в полдень. Я буду у входа в торговый центр на Уильямсон-стрит.
— Отлично. — Зои уже собралась повесить трубку, как вдруг услышала: — И еще, Зои, кончай наезжать на Вульфа через эфир, понятно? Ты ведь не хочешь, чтобы он взбесился?
Зои повесила трубку.
— Твоя ошибка, — сказала Хилари, когда они уселись на краешке фонтана во внутреннем дворе торгового центра на Уильямсон-стрит, прямо напротив входа, — в том, что ты ждешь мужчину, который придет и решит твои проблемы.
— Ну конечно. И как это я сама не сообразила?
— То есть, — продолжала Хилари, не обращая внимания на сарказм Зои, — объяснит тебе, кто ты такая, куда идешь и кем хочешь стать.
Руперт сидел возле хозяйки, придвинув голову к ее коленям, пока та рассеянно ерошила шерсть у него на затылке.
— И что ты предлагаешь взамен? — спросила она. — Искать женщину?
Хилари покачала головой:
— Сначала найди саму себя. Остальное приложится.
— Но я ведь не ищу мужчину.
— Нет конечно.
— Ну, по крайней мере, активно. Да и вообще какая тут связь?
— Прямая. Ты не сидела бы сейчас здесь и всякие странные типы не приставали бы к тебе на каждом шагу, если бы у тебя на лбу не было написано, что ты сама не знаешь, кто ты есть. Люди безошибочно чувствуют такие вещи, пусть и на подсознательном уровне. Посмотри на себя: ты же нормальная привлекательная женщина, у тебя потрясающая кожа, волосы, впечатляющая осанка. Да вся эта придурочная братия и близко к тебе подходить не должна. Как там зовут этого актера, от которого ты без ума?
— Мел Гибсон.
— Вот такие, как он, и должны на тебя западать. Или по крайней мере такие, как тот Гибсон, которого ты себе придумала. Кто знает, что он за тип на самом деле?
За ранним завтраком Зои выложила подруге всю историю второго звонка. Сначала Хилари отнеслась к идее встречи с Бобом скептически, но когда она поняла, что Зои все разно пойдет на это рандеву, с ней или без нее, милостиво согласилась составить ей компанию. Она ушла с работы пораньше, вернулась в свою квартиру, разбудила Зои, они спустились в метро и поехали в торговый центр.
— По-твоему, я зря трачу тут время? — спросила Зои.
— А по-твоему, нет?
Зои пожала плечами. Молодой охранник прошел мимо, окинул внимательным взглядом всю троицу, особенно Руперта, но выйти их все-таки не попросил. Может, принял Руперта за собаку-поводыря, подумала Зои. А может, ему просто Хилари понравилась. Она обычно всем парням нравится.
Хилари взглянула на свои часики:
— Он уже на пять минут опаздывает, Спорим, он нас продинамит?
Но Зои не слышала. Ее взгляд был прикован к рыжеволосому человеку, который только что вошел с улицы.
— Что случилось? — спросила Хилари.
— Это он, вон тот, с рыжими волосами.
— Мне казалось, ты никогда раньше этого Боба не видела.
— Правильно, — ответила Зои. — Это Гордон Вульф.
Или все же не он? Как и тогда, Вульф был одет типичным мажором, который вышел снять кого-нибудь на ночь, но что-то в нем неуловимо изменилось. Все его повадки, жесты стали другими.
И тут Зои все поняла. Ей стало так страшно, что она не смогла унять дрожь. Сначала что-то мелко затряслось у нее внутри, потом колебания стали нарастать, пока не достигли высокой, почти пронзительной ноты, как голос Мерайи Кэри, когда та демонстрирует все свои семь октав.
— Привет, Зои, — сказал Вульф, подходя ближе.
Зои глядела на него во все глаза, пытаясь понять, в чем же разница. Он был и Вульф, и не Вульф. Голос был точно такой, как по телефону, но ведь его и подделать нетрудно; хороший актер, изменив жестикуляцию, может выдать себя совсем за другого человека. Вульф перевел взгляд на Хилари, вопросительно поднял бровь.
— Ты... ты Боб? — выдавила Зои.
Он кивнул:
— Я знаю, что ты подумала.
— Вы близнецы?
— Нет, дело обстоит немного сложнее. — Он снова глянул на Хилари. — Твоя подруга знает?
— Меня зовут Хилари, и Зои поведала мне печальную историю целиком.
— Вот и хорошо.
Хилари тряхнула головой:
— Ничего хорошего я тут не вижу. И вообще кончай нам мозги парить. Иди кого-нибудь другого дурачь.
Руперт шевельнулся у ног Зои. От резкого голоса Хилари и напряжения хозяйки в груди у него заворочался рык.
— Я еще и не начинал, — ответил Боб. — Прибереги свой гнев для того, кто его заслуживает.
— Для Вульфа, например, — сказала Зои.
Боб кивнул.
— Твоего брата-близнеца.
— Скорее моего второго "я", — ответил Боб. — Мы живем в одном теле, правда, он об этом не знает. Только я один понимаю, что между нами есть связь.
— Господи, я тебя умоляю! — не выдержала Хилари. — Скажи еще, что...
Зои положила ладонь ей на колено.
— Погоди-ка, — сказала она. — Так ты говоришь, что Вульф — шизофреник?
— Я не уверен, что в медицинском смысле это именно так, — ответил Боб.
И он сел прямо на мраморный пол перед ними. Со стороны это, должно быть, смотрелось нелепо: явно небедный молодой человек, по виду менеджер какой-нибудь преуспевающей компании, сидит, скрестив ноги, на полу, точно попрошайка.
— Просто я знаю, что нас здесь двое, — добавил он и коснулся ладонью груди.
— Ты, кажется, говорил, что ходил с этой историей в газеты? — спросила Зои.
— Пытался.
— Просто не верится, что они не заинтересовались. Только вспомнишь, какую чушь они печатают...
— Что-то... случалось с каждым репортером, с которым я разговаривал. После третьего я махнул на это дело рукой.
— Какого рода «что-то»? — спросила Хилари.
Боб вздохнул. Поднял руку и начал считать на пальцах:
— У первого жена погибла в автокатастрофе: какие-то психи врезались в ее машину; у второй был выкидыш; третьего с позором выгнали с работы.
— Такие вещи случаются, — ответила Зои. — Это ужасно, но ни Вульф, ни ты тут совершенно ни при чем.
— Хотел бы я в это верить, но, к сожалению, знаю, что все совсем иначе.
— Погоди-ка, — вмешалась Хилари. — Все это происходило после того, как ты говорил с этими репортерами? Значит, и с нами тоже может что-нибудь стрястись?
Зои повернулась к ней:
— Ты, кажется, считала, что он нам лапшу на уши вешает?
— И считаю. А ты нет?
Но Зои уже ни в чем не была уверена. Конечно, история Боба звучала неправдоподобно, и все же ей не давала покоя одна мысль: а вдруг он не врет? Абсолютная искренность, с которой он — Боб, Вульф или как его там — рассказал ей все, вот что заставило ее усомниться в собственной логике. Почему-то ей не верилось, что такую искренность можно изобразить. Она была уверена, что слишком хорошо разбирается в людях, чтобы позволить себя провести какому-нибудь актеру, пусть даже очень хорошему; ситуация, в которой она оказалась, была поистине смехотворной, и все же ей стало бы легче, узнай она, что все это правда. По крайней мере, тогда ей не пришлось бы сомневаться в своей способности судить о людях.
Она, конечно, понимала, что если слова Боба правда, то это все меняет. Мир никогда уже не будет таким, как прежде.
— Не знаю, — ответила она наконец.
— Что ж, лучше раз перестраховаться, чем потом всю жизнь жалеть, — сказала Хилари. Потом повернулась к Бобу. — Ну? — последовал вопрос. — Так мы в опасности или нет?
— Сейчас нет. Зои сводит все способности Вульфа на нет.
— Так вот оно в чем дело, — сказала Хилари. — Теперь я вижу, к чему ты клонишь. Хочешь, чтобы она ходила за тобой как тень, а все ради того, чтобы большой злой Вульф никого больше не обидел, так? Н-да, слыхала я в своей жизни всякие историйки, но этой остальные и в подметки не годятся.
— Дело вовсе не в этом, — возразил Боб. — Он не может навредить Зои, это правда. А он уже пытался. Начиная с того вечера он не жалея сил и времени старается испортить ей жизнь, но у него до сих пор ничего не вышло.
— Не знаю, не знаю, — отозвалась Зои. — Не могу сказать, чтобы у меня с тех пор все шло так гладко.
— Но больше всего меня беспокоит то, — как ни в чем не бывало, продолжал Боб, — что теперь он, похоже, решил перенести свое внимание на ее друзей.
— Так, — сказала Зои. — Все это слишком далеко зашло. Я иду в полицию.
— Я вовсе не пытаюсь тебя запугать, — сказал Боб, когда она сделала такое движение, будто собиралась встать. — Я просто предупреждаю.
— По мне так это больше похоже на угрозу, парень.
— Я провел годы и годы, пытаясь найти какой-нибудь способ остановить Вульфа, — сказал Боб. В его глазах застыло такое отчаяние, что Зои невольно остановилась. — Ты — первый лучик надежды, который я увидел за все это время. Тебя он боится.
— Но почему? Я же ничего особенного собой не представляю.
— Я бы мог прочитать тебе целую лекцию о том, какие мы все уникальные, и о том, что каждый из нас важен или важна сами по себе, — сказал Боб, — только речь сейчас не об этом. К тому же твоя суть не просто в неповторимости. В каком-то смысле вы с Вульфом — одно, только там, где он вредит, ты исцеляешь.
Зои покачала головой:
— Я тебя умоляю.
— По-моему, мир вообще не такой, каким мы привыкли его представлять, — продолжал между тем Боб. — Мы думаем, что это один целостный мир, а на самом деле их много, тысячи и тысячи, столько же, сколько людей, потому что ведь каждый видит его на свой лад; каждый живет в своем собственном мире. Иногда эти миры пересекаются, чаще на мгновение, изредка на всю жизнь, но обычно мы всегда одни, каждый заперт в своем собственном мире, каждый постепенно умирает в одиночку.
— Глупость какая-то, — возмутилась Зои.
Но ее по-прежнему завораживала его искренность. В ее восприятии его слова ложились на какой-то мистический звуковой фон, шелестящий и мерный, как дыхание, который напомнил ей один альбом из фонотеки их радиостанции с записью игры Р. Карлоса Накая на индейской флейте.
— Мне кажется, ты очень легкий человек, — сказал Боб. — С такими как ты всегда хочется поговорить, особенно тем, кто запутался, потерял путь, кому больно. Ты даешь таким людям надежду. Помогаешь исцелиться.
Зои снова покачала головой:
— Я вовсе не такая.
— А знаешь, я думаю, он прав, — вмешалась Хилари.
Зои ответила подруге угрюмым взглядом.
— Ну сама подумай, — продолжала Хилари. — Все больные, все чокнутые вечно тянутся к тебе. И это твое шоу. «Ночной шум» вообще не может существовать, слишком много разной музыки в нем намешано. Не представляю, как упертые металлисты выдерживают твои оперные арии, а те, кто торчит от классики, терпят рэп, но все как-то уживаются. Твое шоу — самое популярное из всех ночных программ.
— Ага. Можно подумать, ночью конкуренция бешеная.
— В том-то и дело, — ответила Хилари. — Конкуренция все же есть, но люди настраиваются на тебя.
— И пятнадцати минут не прошло с тех пор, как ты объясняла мне, что причина, почему ко мне липнут всякие сумасшедшие, в вибрациях неуверенности, которые я испускаю.
Хилари кивнула:
— Наверное, я ошиблась.
— Ох, бога ради.
— Ты и в самом деле помогаешь людям, — настаивала Хилари. — Я же видела, какие письма пишут тебе поклонники, и потом, люди постоянно звонят в эфир. Ты помогаешь им, Зои. В самом деле.
Но Зои это показалось уже слишком.
— Чего ради ты все это говоришь? — напустилась она на Хилари. — Ты сама-то себя слышишь?
— Я знаю. Звучит глупо. И все же определенный смысл в этом есть. Люди ведь обращаются к тебе за помощью. Не думаю, что все они ждут от тебя решения их проблем; просто им нужен тот проблеск надежды, который ты им даешь.
— И по-моему, Вульф тоже просит тебя о помощи, — сказал Боб.
— Неужели? — ответила Зои. — И что же я должна сделать? Хорошего психиатра ему найти, что ли?
— В прежние времена, — сказала Хилари, — были такие люди, которые могли изгонять демонов простым наложением рук.
Зои перевела взгляд с Хилари на Боба и обратно и поняла, что они не шутят. Резкий ответ уже вертелся у нее на языке, но ему суждено было умереть, так и не родившись.
День обернулся сюрреалистическим безумием, как если бы «Академия Святого Мартина в Полях» [29]вдруг в полном составе заиграла Хендрикса [30], или «Кэптан Бифхарт» [31]затянул дуэт с Тиффани [32]. Свет в торговом центре, казалось, раскалился добела. Воздух обжигал кожу, и в то же время холод пронизывал до мозга костей.
«Я не хочу, чтобы это было на самом деле», — поймала себя на мысли Зои.
И все же она встала перед Бобом на колени, протянула руки и положила ладони ему на виски.
«Что теперь? — подумала она. — Бубнить всякую чепуху, чтобы это было похоже на настоящий экзорцизм?»
Но никакие слова не шли ей на ум, она...
Перемена застигла ее врасплох, так что замерли все мысли и даже вечно звучащая фонограмма, под которую она жила, остановилась на мгновение. Кончики пальцев покалывало, как будто в них скопилось статическое электричество.
Зои смотрела прямо на Боба, но неожиданно оказалось, что она смотрит сквозь него, в самое его нутро, в самую сущность. Между ее ладоней по-прежнему была плоть и кровь, но глаза видели только радужные вихри света. От изумления губы ее приоткрылись, с них сорвался сдавленный звук.
«Мы все сделаны из света, — подумала она. — Света и звуков, вибрации клеток...»
Но, приглядевшись, она заметила, что сияние между ее ладонями пронизывают темные прожилки разлада. Едва она поняла это, как паутинки черных нитей слились в непрозрачную тень, продолговатую, как морская галька, которая полетела сквозь свет вниз, вниз, пока совсем не скрылась из виду. Ничто не туманило больше радужные узоры света, которые все меркли, пока не стали плотью, костями, кожей, и вот на нее уже снова смотрит Боб.
Покалывание в кончиках пальцев прошло, руки бессильно упали. Боб улыбнулся ей.
— Спасибо, — сказал он.
Ощущение искренности осталось, только голос изменился. Теперь это был не Боб, а Вульф.
— Будь осторожна, — добавил он.
— О чем ты? — спросила она.
— Когда-то я был таким, как ты.
— В каком смысле как я?
— Просто будь осторожна, — был ответ.
Она запрокинула голову, когда он встал на ноги, и не спускала с него глаз все время, пока он пересекал мраморный вестибюль торгового центра и выходил на улицу. К двери он даже не прикоснулся, просто шагнул сквозь сталь и стекло на тротуар и пошел дальше. В полудюжине ярдов от входа он растаял, словно какой-нибудь видеоэффект.
Зои тряхнула головой.
— Нет, — пробормотала она. — Я не хочу во все это верить.
— Во что верить? — спросила Хилари.
Зои посмотрела на нее:
— Ты видела, что произошло?
— Где?
— Боб.
— Так он все-таки пришел? — И Хилари стала оглядывать прохожих. — А я была уверена, что он нас продинамит.
— Нет, его здесь нет, — сказала Зои. — Он...
И тут ее голос прервался: она поняла. Ей предстоит прожить с этим в одиночку всю жизнь. Что же произошло? Если все было именно так, как ей показалось, то надо признать, что встреча с Вульфом принесла-таки маленькую смерть: мир, который она знала прежде, умер, и его место занял новый мир, такой, каким она узнала его только сейчас. Все стадо другим навсегда. Она сама стала другой навсегда. Теперь на ней лежит ответственность, которой она никогда раньше не ощущала.
Но почему же Хилари ничего не помнит о встрече? Может быть, потому, что для нее она стала бы такой же маленькой смертью, как и для самой Зои; ее мир тоже переменился бы навсегда.
«Но из-за меня эффект этой встречи сошел для Хилари на нет. Так же как и для Вульфа, или Боба, или кто он там есть».
Она взглянула на пол, где недавно сидел он, и увидела гладкий черный камешек. Поколебавшись с минуту, она присела и подняла его. Кончики пальцев снова закололо, и она с изумлением увидела, как камешек из черного стал сначала серым и наконец молочно-белым.
— Что это у тебя? — спросила Хилари.
Зои качнула головой. Зажав камешек в кулаке, она наслаждалась его непонятным теплом.
— Да так, — сказала она, — просто галька.
И она снова опустилась на край фонтана рядом с Хилари.
— Прошу прощения, мисс.
Это вернулся охранник, теперь он не был расположен не замечать Руперта.
— Прошу меня простить, — сказал он, — но, к сожалению, вам придется вывести собаку на улицу. Таковы правила.
— Конечно, — ответила Зои. — Разумеется.
И она вежливо улыбнулась охраннику, а он улыбнулся ей, причем куда более сердечно, чем того требовала ситуация. Можно подумать, она его на свидание пригласила или еще что-нибудь в этом роде.
«Господи, — пронеслось у нее в голове. — Что же я теперь так и буду каждую встречу по сто раз передумывать? Интересно, а он знает? а она?» Жизнь и без того слишком сложная штука, чтобы после всякого безобидного разговора копаться в себе. Может, это и имел в виду Вульф, когда говорил, что сам был таким же. Может, он просто не вынес напряжения и способность исцелять превратилась у него во что-то совсем другое.
Просто будь осторожна.
Теперь это уже не казалось ей невозможным. После той благодарности, которую она видела в его глазах, возможным казалось все.
Рядом с ней Хилари поглядела на часы.
— Можно уже и пойти, — сказала она. — Обломал он нас. Уже почти половина первого. Если бы он собирался прийти, то уже давно был бы здесь.
Зои кивнула.
— Видишь, в чем дело, — говорила Хилари, когда они втроем, с Рупертом посередине, шли к выходу, — такие типы, как он, просто не выносят откровенного разговора, глаза в глаза. Если хочешь знать, по-моему, он никогда больше не позвонит и не появится.
— Наверное, ты права, — ответила Зои.
Но ведь есть, наверное, и другие, которые меняются, уже изменились. Она и сама может стать одной из них, если не будет... ... просто...
Ее пальцы крепче сжали поднятый с пола белый камешек. Она сунула его в передний карман джинсов: пусть напоминает ей о том, что случилось с Вульфом, о том, что это может так же легко случиться с ней, если она не будет...
... осторожна.
Луна тонет, пока я сплю
— Когда мы начинаем просыпаться, — говорил он, — они прицепляются к нам и стараются незаметно проскользнуть в реальный мир. Очень сильным снам, — добавил он, — это почти удается; их иногда помнишь до самого обеда, но дольше редко.
Тогда я у него спросила, удавалось ли это хоть одному сну. Бывало ли такое, чтобы образ, который во сне породило и наделило жизнью чье-то подсознание, прокрался из мира сновидений в реальность и стал человеком.
Он сказал, что знал одного такого.
И у него стали такие потерянные глаза, что я сразу вспомнила о матери. У него всегда такой вид, когда он говорит о ней, только случается это не часто.
— А кто это? — спросила я, в надежде хотя бы на кроху истины о ней. — Я его знаю?
Спросила и сама удивилась: как моя мать может быть человеком из сна? Ведь он знал ее на самом деле. А вот у меня никаких воспоминаний нет, одна игра воображения. Сны.
Но он только покачал головой.
— Не сейчас, — объяснил он. — Все это было давным-давно. Но я все думал, — добавил он еле слышно, — что же снилось ей?
Это было давно, и я так и не узнала, выяснил он или нет. Мне он, во всяком случае, ничего не сказал. Но в последнее время я и сама стала об этом задумываться. По-моему, они вообще не спят. По-моему, если они уснут, то их затянет обратно в мир снов.
И если мы не остережемся, они прихватят с собой и нас.
Им с Джилли Копперкорн было уютно молчать, сидя на невысокой каменной стене, что протянулась между рекой и рынком в старой части Нижнего Кроуси. За ней лежала небольшая площадь, с трех сторон застроенная старинными трехэтажными домами из камня и кирпича, из-под островерхих крыш которых, точно заспанные глаза из-под набрякших век, глядели окна мансард. Строениям этим не меньше ста лет, они стоят привалившись друг к дружке, как старинные приятели, которые уже обо всем переговорили и теперь тихо радуются хорошей компании.
Мощенные булыжником улочки, которые разбегаются во все стороны от площади, так узки, что никакой машине, включая миниатюрные импортные модели, по ним не проехать. Изгибаясь то так, то этак, они петляют между домами и ныряют в подворотни, словно какие-нибудь переулки, а не порядочные улицы. Всякий, кто хотя бы немного знаком с этим кварталом, знает, что, углубившись в его лабиринт, можно набрести на площади совсем крохотные, надежно укрытые от чужого глаза, а еще дальше, в самом его сердце, обнаружить и маленькие потайные садики.
На Старом рынке больше кошек, чем во всем остальном Ньюфорде, вместе взятом, и воздух здесь пахнет по-другому. Хотя район лежит всего в нескольких кварталах к западу от главных городских магистралей, сюда не доносятся ни рев машин, ни их смрад. Никаких выхлопных газов, никаких выбросов, никакого отравленного воздуха. На Старом рынке всегда кажется, что пахнет свежеиспеченным хлебом, капустным супом, жареной рыбой, розами и еще такими терпкими, кислыми яблоками, которые лучше всего подходят для штруделя.
Софи и Джилли болтают ногами на отрезке стены между двумя лестничными пролетами, которые сбегают прямо к Кикахе. Сзади бросает на них бледно-желтый луч уличный фонарь, окружая каждую светящимся ореолом: у Джилли он темный, весь из мелких спутанных кудряшек, у Софи тускло-золотой, из длинных локонов. Сложением девушки похожи: обе хрупкие, миниатюрные, только у Софи грудь побольше.
В сумеречном свете фонаря их легко перепутать, но вот девушки поворачиваются друг к другу, луч касается их лиц, и сразу становятся видны живые, подвижные, как у пикси на рисунке Рэкхэма, черты Джилли и плавные, словно кистью Роетти или Берн-Джонса выписанные, у Софи.
Они и одеты одинаково: заляпанные краской халатики поверх вытянутых футболок и мешковатых штанов, но при этом Софи умудряется сохранять опрятность, а Джилли выглядит замарашкой, как обычно. Из них двоих краска в волосах только у нее.
— Чем странные? — спрашивает она.
Время почти четыре часа утра. Узкие улочки Старого рынка пустынны и тихи, разве что иногда проскользнет бродячий кот, а они, когда захотят, могут быть еле слышны, как тени шепота, присутствовать таинственно и молчаливо, как призраки. Молодые женщины работали в студии Джилли над одной картиной, сотрудничество, целью которого было объединить изысканную точность рисунка Джилли с временным пристрастием Софи к ярким, пламенеющим тонам и фигурам, переданным несколькими штрихами.
Ни одна из них не была уверена в успехе эксперимента, но обе получали от него столько удовольствия, что результат был уже не важен.
— Ну, они вроде как сериал, — ответила Софи. — Знаешь, когда все время видишь во сне одни и те же места, одних и тех же людей, одни и те же события, только каждую ночь история движется все дальше и дальше.
Джилли кинула на нее завистливый взгляд:
— Как мне хотелось видеть такие сны. Кристи они снились. По-моему, это он говорил, что их называют снами просветленности.
— Они какие угодно, но только не просветленные, — сказала Софи. — На мой взгляд, просто странные.
— Да нет. Просветленные означает, что когда ты спишь, то знаешь, что спишь и поэтому как бы управляешь тем, что происходит в твоем сне.
Софи рассмеялась:
— Хотелось бы мне, чтобы это было так.
И босиком ходить тоже не люблю. В особенности в таком месте, как это. Под ногами у меня тропинка, только раскисшая вся, грязь так и чавкает между пальцев. Немного приятно даже, только у меня все время такое чувство, что вот-вот пакость какая-нибудь подползет незаметно и пощекочет мою босую ногу, поэтому идти мне не хочется, но и на месте стоять тоже не хочется.
Я оглядываюсь, но вижу только топь. Плоская заболоченная низина, из которой лишь кое-где торчат старые кряжистые ивы да осины в клочьях какой-то ползучей растительности, больше всего похожей на бороды испанского мха, как его рисуют на картинках, изображающих Эверглейд, только это точно не Флорида. Ощущение такое, как будто я в Англии, хотя почему, не знаю.
Зато я знаю, что, сойди я с тропы хотя бы на шаг, окажусь по колено в грязи.
Я вижу тусклый свет, он далеко, и тропа идет совсем в другую сторону. Меня так и тянет к нему, он будто зовет меня, обещая гостеприимство, как всегда бывает с любым источником света в темноте, но мне не хочется рисковать и соваться туда, где грязь глубже и бочажины стоячей воды серебрятся в бледном свете звезд.
Зои задумалась,
— Это важно, — настаивал Боб. — Ну посмотри на это с другой стороны: допустим, я чокнутый, что ты теряешь от разговора со мной, кроме нескольких минут? Но если я прав, то ты и в самом деле сумеешь — как это ты сказала? — сделать так, чтобы всем стало лучше. Намного лучше.
— Ладно, — согласилась Зои. — Завтра в полдень. Я буду у входа в торговый центр на Уильямсон-стрит.
— Отлично. — Зои уже собралась повесить трубку, как вдруг услышала: — И еще, Зои, кончай наезжать на Вульфа через эфир, понятно? Ты ведь не хочешь, чтобы он взбесился?
Зои повесила трубку.
— Твоя ошибка, — сказала Хилари, когда они уселись на краешке фонтана во внутреннем дворе торгового центра на Уильямсон-стрит, прямо напротив входа, — в том, что ты ждешь мужчину, который придет и решит твои проблемы.
— Ну конечно. И как это я сама не сообразила?
— То есть, — продолжала Хилари, не обращая внимания на сарказм Зои, — объяснит тебе, кто ты такая, куда идешь и кем хочешь стать.
Руперт сидел возле хозяйки, придвинув голову к ее коленям, пока та рассеянно ерошила шерсть у него на затылке.
— И что ты предлагаешь взамен? — спросила она. — Искать женщину?
Хилари покачала головой:
— Сначала найди саму себя. Остальное приложится.
— Но я ведь не ищу мужчину.
— Нет конечно.
— Ну, по крайней мере, активно. Да и вообще какая тут связь?
— Прямая. Ты не сидела бы сейчас здесь и всякие странные типы не приставали бы к тебе на каждом шагу, если бы у тебя на лбу не было написано, что ты сама не знаешь, кто ты есть. Люди безошибочно чувствуют такие вещи, пусть и на подсознательном уровне. Посмотри на себя: ты же нормальная привлекательная женщина, у тебя потрясающая кожа, волосы, впечатляющая осанка. Да вся эта придурочная братия и близко к тебе подходить не должна. Как там зовут этого актера, от которого ты без ума?
— Мел Гибсон.
— Вот такие, как он, и должны на тебя западать. Или по крайней мере такие, как тот Гибсон, которого ты себе придумала. Кто знает, что он за тип на самом деле?
За ранним завтраком Зои выложила подруге всю историю второго звонка. Сначала Хилари отнеслась к идее встречи с Бобом скептически, но когда она поняла, что Зои все разно пойдет на это рандеву, с ней или без нее, милостиво согласилась составить ей компанию. Она ушла с работы пораньше, вернулась в свою квартиру, разбудила Зои, они спустились в метро и поехали в торговый центр.
— По-твоему, я зря трачу тут время? — спросила Зои.
— А по-твоему, нет?
Зои пожала плечами. Молодой охранник прошел мимо, окинул внимательным взглядом всю троицу, особенно Руперта, но выйти их все-таки не попросил. Может, принял Руперта за собаку-поводыря, подумала Зои. А может, ему просто Хилари понравилась. Она обычно всем парням нравится.
Хилари взглянула на свои часики:
— Он уже на пять минут опаздывает, Спорим, он нас продинамит?
Но Зои не слышала. Ее взгляд был прикован к рыжеволосому человеку, который только что вошел с улицы.
— Что случилось? — спросила Хилари.
— Это он, вон тот, с рыжими волосами.
— Мне казалось, ты никогда раньше этого Боба не видела.
— Правильно, — ответила Зои. — Это Гордон Вульф.
Или все же не он? Как и тогда, Вульф был одет типичным мажором, который вышел снять кого-нибудь на ночь, но что-то в нем неуловимо изменилось. Все его повадки, жесты стали другими.
И тут Зои все поняла. Ей стало так страшно, что она не смогла унять дрожь. Сначала что-то мелко затряслось у нее внутри, потом колебания стали нарастать, пока не достигли высокой, почти пронзительной ноты, как голос Мерайи Кэри, когда та демонстрирует все свои семь октав.
— Привет, Зои, — сказал Вульф, подходя ближе.
Зои глядела на него во все глаза, пытаясь понять, в чем же разница. Он был и Вульф, и не Вульф. Голос был точно такой, как по телефону, но ведь его и подделать нетрудно; хороший актер, изменив жестикуляцию, может выдать себя совсем за другого человека. Вульф перевел взгляд на Хилари, вопросительно поднял бровь.
— Ты... ты Боб? — выдавила Зои.
Он кивнул:
— Я знаю, что ты подумала.
— Вы близнецы?
— Нет, дело обстоит немного сложнее. — Он снова глянул на Хилари. — Твоя подруга знает?
— Меня зовут Хилари, и Зои поведала мне печальную историю целиком.
— Вот и хорошо.
Хилари тряхнула головой:
— Ничего хорошего я тут не вижу. И вообще кончай нам мозги парить. Иди кого-нибудь другого дурачь.
Руперт шевельнулся у ног Зои. От резкого голоса Хилари и напряжения хозяйки в груди у него заворочался рык.
— Я еще и не начинал, — ответил Боб. — Прибереги свой гнев для того, кто его заслуживает.
— Для Вульфа, например, — сказала Зои.
Боб кивнул.
— Твоего брата-близнеца.
— Скорее моего второго "я", — ответил Боб. — Мы живем в одном теле, правда, он об этом не знает. Только я один понимаю, что между нами есть связь.
— Господи, я тебя умоляю! — не выдержала Хилари. — Скажи еще, что...
Зои положила ладонь ей на колено.
— Погоди-ка, — сказала она. — Так ты говоришь, что Вульф — шизофреник?
— Я не уверен, что в медицинском смысле это именно так, — ответил Боб.
И он сел прямо на мраморный пол перед ними. Со стороны это, должно быть, смотрелось нелепо: явно небедный молодой человек, по виду менеджер какой-нибудь преуспевающей компании, сидит, скрестив ноги, на полу, точно попрошайка.
— Просто я знаю, что нас здесь двое, — добавил он и коснулся ладонью груди.
— Ты, кажется, говорил, что ходил с этой историей в газеты? — спросила Зои.
— Пытался.
— Просто не верится, что они не заинтересовались. Только вспомнишь, какую чушь они печатают...
— Что-то... случалось с каждым репортером, с которым я разговаривал. После третьего я махнул на это дело рукой.
— Какого рода «что-то»? — спросила Хилари.
Боб вздохнул. Поднял руку и начал считать на пальцах:
— У первого жена погибла в автокатастрофе: какие-то психи врезались в ее машину; у второй был выкидыш; третьего с позором выгнали с работы.
— Такие вещи случаются, — ответила Зои. — Это ужасно, но ни Вульф, ни ты тут совершенно ни при чем.
— Хотел бы я в это верить, но, к сожалению, знаю, что все совсем иначе.
— Погоди-ка, — вмешалась Хилари. — Все это происходило после того, как ты говорил с этими репортерами? Значит, и с нами тоже может что-нибудь стрястись?
Зои повернулась к ней:
— Ты, кажется, считала, что он нам лапшу на уши вешает?
— И считаю. А ты нет?
Но Зои уже ни в чем не была уверена. Конечно, история Боба звучала неправдоподобно, и все же ей не давала покоя одна мысль: а вдруг он не врет? Абсолютная искренность, с которой он — Боб, Вульф или как его там — рассказал ей все, вот что заставило ее усомниться в собственной логике. Почему-то ей не верилось, что такую искренность можно изобразить. Она была уверена, что слишком хорошо разбирается в людях, чтобы позволить себя провести какому-нибудь актеру, пусть даже очень хорошему; ситуация, в которой она оказалась, была поистине смехотворной, и все же ей стало бы легче, узнай она, что все это правда. По крайней мере, тогда ей не пришлось бы сомневаться в своей способности судить о людях.
Она, конечно, понимала, что если слова Боба правда, то это все меняет. Мир никогда уже не будет таким, как прежде.
— Не знаю, — ответила она наконец.
— Что ж, лучше раз перестраховаться, чем потом всю жизнь жалеть, — сказала Хилари. Потом повернулась к Бобу. — Ну? — последовал вопрос. — Так мы в опасности или нет?
— Сейчас нет. Зои сводит все способности Вульфа на нет.
— Так вот оно в чем дело, — сказала Хилари. — Теперь я вижу, к чему ты клонишь. Хочешь, чтобы она ходила за тобой как тень, а все ради того, чтобы большой злой Вульф никого больше не обидел, так? Н-да, слыхала я в своей жизни всякие историйки, но этой остальные и в подметки не годятся.
— Дело вовсе не в этом, — возразил Боб. — Он не может навредить Зои, это правда. А он уже пытался. Начиная с того вечера он не жалея сил и времени старается испортить ей жизнь, но у него до сих пор ничего не вышло.
— Не знаю, не знаю, — отозвалась Зои. — Не могу сказать, чтобы у меня с тех пор все шло так гладко.
— Но больше всего меня беспокоит то, — как ни в чем не бывало, продолжал Боб, — что теперь он, похоже, решил перенести свое внимание на ее друзей.
— Так, — сказала Зои. — Все это слишком далеко зашло. Я иду в полицию.
— Я вовсе не пытаюсь тебя запугать, — сказал Боб, когда она сделала такое движение, будто собиралась встать. — Я просто предупреждаю.
— По мне так это больше похоже на угрозу, парень.
— Я провел годы и годы, пытаясь найти какой-нибудь способ остановить Вульфа, — сказал Боб. В его глазах застыло такое отчаяние, что Зои невольно остановилась. — Ты — первый лучик надежды, который я увидел за все это время. Тебя он боится.
— Но почему? Я же ничего особенного собой не представляю.
— Я бы мог прочитать тебе целую лекцию о том, какие мы все уникальные, и о том, что каждый из нас важен или важна сами по себе, — сказал Боб, — только речь сейчас не об этом. К тому же твоя суть не просто в неповторимости. В каком-то смысле вы с Вульфом — одно, только там, где он вредит, ты исцеляешь.
Зои покачала головой:
— Я тебя умоляю.
— По-моему, мир вообще не такой, каким мы привыкли его представлять, — продолжал между тем Боб. — Мы думаем, что это один целостный мир, а на самом деле их много, тысячи и тысячи, столько же, сколько людей, потому что ведь каждый видит его на свой лад; каждый живет в своем собственном мире. Иногда эти миры пересекаются, чаще на мгновение, изредка на всю жизнь, но обычно мы всегда одни, каждый заперт в своем собственном мире, каждый постепенно умирает в одиночку.
— Глупость какая-то, — возмутилась Зои.
Но ее по-прежнему завораживала его искренность. В ее восприятии его слова ложились на какой-то мистический звуковой фон, шелестящий и мерный, как дыхание, который напомнил ей один альбом из фонотеки их радиостанции с записью игры Р. Карлоса Накая на индейской флейте.
— Мне кажется, ты очень легкий человек, — сказал Боб. — С такими как ты всегда хочется поговорить, особенно тем, кто запутался, потерял путь, кому больно. Ты даешь таким людям надежду. Помогаешь исцелиться.
Зои снова покачала головой:
— Я вовсе не такая.
— А знаешь, я думаю, он прав, — вмешалась Хилари.
Зои ответила подруге угрюмым взглядом.
— Ну сама подумай, — продолжала Хилари. — Все больные, все чокнутые вечно тянутся к тебе. И это твое шоу. «Ночной шум» вообще не может существовать, слишком много разной музыки в нем намешано. Не представляю, как упертые металлисты выдерживают твои оперные арии, а те, кто торчит от классики, терпят рэп, но все как-то уживаются. Твое шоу — самое популярное из всех ночных программ.
— Ага. Можно подумать, ночью конкуренция бешеная.
— В том-то и дело, — ответила Хилари. — Конкуренция все же есть, но люди настраиваются на тебя.
— И пятнадцати минут не прошло с тех пор, как ты объясняла мне, что причина, почему ко мне липнут всякие сумасшедшие, в вибрациях неуверенности, которые я испускаю.
Хилари кивнула:
— Наверное, я ошиблась.
— Ох, бога ради.
— Ты и в самом деле помогаешь людям, — настаивала Хилари. — Я же видела, какие письма пишут тебе поклонники, и потом, люди постоянно звонят в эфир. Ты помогаешь им, Зои. В самом деле.
Но Зои это показалось уже слишком.
— Чего ради ты все это говоришь? — напустилась она на Хилари. — Ты сама-то себя слышишь?
— Я знаю. Звучит глупо. И все же определенный смысл в этом есть. Люди ведь обращаются к тебе за помощью. Не думаю, что все они ждут от тебя решения их проблем; просто им нужен тот проблеск надежды, который ты им даешь.
— И по-моему, Вульф тоже просит тебя о помощи, — сказал Боб.
— Неужели? — ответила Зои. — И что же я должна сделать? Хорошего психиатра ему найти, что ли?
— В прежние времена, — сказала Хилари, — были такие люди, которые могли изгонять демонов простым наложением рук.
Зои перевела взгляд с Хилари на Боба и обратно и поняла, что они не шутят. Резкий ответ уже вертелся у нее на языке, но ему суждено было умереть, так и не родившись.
День обернулся сюрреалистическим безумием, как если бы «Академия Святого Мартина в Полях» [29]вдруг в полном составе заиграла Хендрикса [30], или «Кэптан Бифхарт» [31]затянул дуэт с Тиффани [32]. Свет в торговом центре, казалось, раскалился добела. Воздух обжигал кожу, и в то же время холод пронизывал до мозга костей.
«Я не хочу, чтобы это было на самом деле», — поймала себя на мысли Зои.
И все же она встала перед Бобом на колени, протянула руки и положила ладони ему на виски.
«Что теперь? — подумала она. — Бубнить всякую чепуху, чтобы это было похоже на настоящий экзорцизм?»
Но никакие слова не шли ей на ум, она...
Перемена застигла ее врасплох, так что замерли все мысли и даже вечно звучащая фонограмма, под которую она жила, остановилась на мгновение. Кончики пальцев покалывало, как будто в них скопилось статическое электричество.
Зои смотрела прямо на Боба, но неожиданно оказалось, что она смотрит сквозь него, в самое его нутро, в самую сущность. Между ее ладоней по-прежнему была плоть и кровь, но глаза видели только радужные вихри света. От изумления губы ее приоткрылись, с них сорвался сдавленный звук.
«Мы все сделаны из света, — подумала она. — Света и звуков, вибрации клеток...»
Но, приглядевшись, она заметила, что сияние между ее ладонями пронизывают темные прожилки разлада. Едва она поняла это, как паутинки черных нитей слились в непрозрачную тень, продолговатую, как морская галька, которая полетела сквозь свет вниз, вниз, пока совсем не скрылась из виду. Ничто не туманило больше радужные узоры света, которые все меркли, пока не стали плотью, костями, кожей, и вот на нее уже снова смотрит Боб.
Покалывание в кончиках пальцев прошло, руки бессильно упали. Боб улыбнулся ей.
— Спасибо, — сказал он.
Ощущение искренности осталось, только голос изменился. Теперь это был не Боб, а Вульф.
— Будь осторожна, — добавил он.
— О чем ты? — спросила она.
— Когда-то я был таким, как ты.
— В каком смысле как я?
— Просто будь осторожна, — был ответ.
Она запрокинула голову, когда он встал на ноги, и не спускала с него глаз все время, пока он пересекал мраморный вестибюль торгового центра и выходил на улицу. К двери он даже не прикоснулся, просто шагнул сквозь сталь и стекло на тротуар и пошел дальше. В полудюжине ярдов от входа он растаял, словно какой-нибудь видеоэффект.
Зои тряхнула головой.
— Нет, — пробормотала она. — Я не хочу во все это верить.
— Во что верить? — спросила Хилари.
Зои посмотрела на нее:
— Ты видела, что произошло?
— Где?
— Боб.
— Так он все-таки пришел? — И Хилари стала оглядывать прохожих. — А я была уверена, что он нас продинамит.
— Нет, его здесь нет, — сказала Зои. — Он...
И тут ее голос прервался: она поняла. Ей предстоит прожить с этим в одиночку всю жизнь. Что же произошло? Если все было именно так, как ей показалось, то надо признать, что встреча с Вульфом принесла-таки маленькую смерть: мир, который она знала прежде, умер, и его место занял новый мир, такой, каким она узнала его только сейчас. Все стадо другим навсегда. Она сама стала другой навсегда. Теперь на ней лежит ответственность, которой она никогда раньше не ощущала.
Но почему же Хилари ничего не помнит о встрече? Может быть, потому, что для нее она стала бы такой же маленькой смертью, как и для самой Зои; ее мир тоже переменился бы навсегда.
«Но из-за меня эффект этой встречи сошел для Хилари на нет. Так же как и для Вульфа, или Боба, или кто он там есть».
Она взглянула на пол, где недавно сидел он, и увидела гладкий черный камешек. Поколебавшись с минуту, она присела и подняла его. Кончики пальцев снова закололо, и она с изумлением увидела, как камешек из черного стал сначала серым и наконец молочно-белым.
— Что это у тебя? — спросила Хилари.
Зои качнула головой. Зажав камешек в кулаке, она наслаждалась его непонятным теплом.
— Да так, — сказала она, — просто галька.
И она снова опустилась на край фонтана рядом с Хилари.
— Прошу прощения, мисс.
Это вернулся охранник, теперь он не был расположен не замечать Руперта.
— Прошу меня простить, — сказал он, — но, к сожалению, вам придется вывести собаку на улицу. Таковы правила.
— Конечно, — ответила Зои. — Разумеется.
И она вежливо улыбнулась охраннику, а он улыбнулся ей, причем куда более сердечно, чем того требовала ситуация. Можно подумать, она его на свидание пригласила или еще что-нибудь в этом роде.
«Господи, — пронеслось у нее в голове. — Что же я теперь так и буду каждую встречу по сто раз передумывать? Интересно, а он знает? а она?» Жизнь и без того слишком сложная штука, чтобы после всякого безобидного разговора копаться в себе. Может, это и имел в виду Вульф, когда говорил, что сам был таким же. Может, он просто не вынес напряжения и способность исцелять превратилась у него во что-то совсем другое.
Просто будь осторожна.
Теперь это уже не казалось ей невозможным. После той благодарности, которую она видела в его глазах, возможным казалось все.
Рядом с ней Хилари поглядела на часы.
— Можно уже и пойти, — сказала она. — Обломал он нас. Уже почти половина первого. Если бы он собирался прийти, то уже давно был бы здесь.
Зои кивнула.
— Видишь, в чем дело, — говорила Хилари, когда они втроем, с Рупертом посередине, шли к выходу, — такие типы, как он, просто не выносят откровенного разговора, глаза в глаза. Если хочешь знать, по-моему, он никогда больше не позвонит и не появится.
— Наверное, ты права, — ответила Зои.
Но ведь есть, наверное, и другие, которые меняются, уже изменились. Она и сама может стать одной из них, если не будет... ... просто...
Ее пальцы крепче сжали поднятый с пола белый камешек. Она сунула его в передний карман джинсов: пусть напоминает ей о том, что случилось с Вульфом, о том, что это может так же легко случиться с ней, если она не будет...
... осторожна.
Луна тонет, пока я сплю
Если все время держать двери восприятия широко раскрытыми, люди быстро накидают туда всякой всячины.
Уильям А. Ортон
1
В некотором царстве, в некотором государстве было то, что было, а если бы того не случилось, то и рассказывать сейчас было бы не о чем.2
Это отец рассказал мне о том, что сны хотят стать явью.— Когда мы начинаем просыпаться, — говорил он, — они прицепляются к нам и стараются незаметно проскользнуть в реальный мир. Очень сильным снам, — добавил он, — это почти удается; их иногда помнишь до самого обеда, но дольше редко.
Тогда я у него спросила, удавалось ли это хоть одному сну. Бывало ли такое, чтобы образ, который во сне породило и наделило жизнью чье-то подсознание, прокрался из мира сновидений в реальность и стал человеком.
Он сказал, что знал одного такого.
И у него стали такие потерянные глаза, что я сразу вспомнила о матери. У него всегда такой вид, когда он говорит о ней, только случается это не часто.
— А кто это? — спросила я, в надежде хотя бы на кроху истины о ней. — Я его знаю?
Спросила и сама удивилась: как моя мать может быть человеком из сна? Ведь он знал ее на самом деле. А вот у меня никаких воспоминаний нет, одна игра воображения. Сны.
Но он только покачал головой.
— Не сейчас, — объяснил он. — Все это было давным-давно. Но я все думал, — добавил он еле слышно, — что же снилось ей?
Это было давно, и я так и не узнала, выяснил он или нет. Мне он, во всяком случае, ничего не сказал. Но в последнее время я и сама стала об этом задумываться. По-моему, они вообще не спят. По-моему, если они уснут, то их затянет обратно в мир снов.
И если мы не остережемся, они прихватят с собой и нас.
3
— Странные сны мне снятся, — произнесла Софи Этойль, не для того чтобы начать разговор, а просто так, в качестве общего замечания.Им с Джилли Копперкорн было уютно молчать, сидя на невысокой каменной стене, что протянулась между рекой и рынком в старой части Нижнего Кроуси. За ней лежала небольшая площадь, с трех сторон застроенная старинными трехэтажными домами из камня и кирпича, из-под островерхих крыш которых, точно заспанные глаза из-под набрякших век, глядели окна мансард. Строениям этим не меньше ста лет, они стоят привалившись друг к дружке, как старинные приятели, которые уже обо всем переговорили и теперь тихо радуются хорошей компании.
Мощенные булыжником улочки, которые разбегаются во все стороны от площади, так узки, что никакой машине, включая миниатюрные импортные модели, по ним не проехать. Изгибаясь то так, то этак, они петляют между домами и ныряют в подворотни, словно какие-нибудь переулки, а не порядочные улицы. Всякий, кто хотя бы немного знаком с этим кварталом, знает, что, углубившись в его лабиринт, можно набрести на площади совсем крохотные, надежно укрытые от чужого глаза, а еще дальше, в самом его сердце, обнаружить и маленькие потайные садики.
На Старом рынке больше кошек, чем во всем остальном Ньюфорде, вместе взятом, и воздух здесь пахнет по-другому. Хотя район лежит всего в нескольких кварталах к западу от главных городских магистралей, сюда не доносятся ни рев машин, ни их смрад. Никаких выхлопных газов, никаких выбросов, никакого отравленного воздуха. На Старом рынке всегда кажется, что пахнет свежеиспеченным хлебом, капустным супом, жареной рыбой, розами и еще такими терпкими, кислыми яблоками, которые лучше всего подходят для штруделя.
Софи и Джилли болтают ногами на отрезке стены между двумя лестничными пролетами, которые сбегают прямо к Кикахе. Сзади бросает на них бледно-желтый луч уличный фонарь, окружая каждую светящимся ореолом: у Джилли он темный, весь из мелких спутанных кудряшек, у Софи тускло-золотой, из длинных локонов. Сложением девушки похожи: обе хрупкие, миниатюрные, только у Софи грудь побольше.
В сумеречном свете фонаря их легко перепутать, но вот девушки поворачиваются друг к другу, луч касается их лиц, и сразу становятся видны живые, подвижные, как у пикси на рисунке Рэкхэма, черты Джилли и плавные, словно кистью Роетти или Берн-Джонса выписанные, у Софи.
Они и одеты одинаково: заляпанные краской халатики поверх вытянутых футболок и мешковатых штанов, но при этом Софи умудряется сохранять опрятность, а Джилли выглядит замарашкой, как обычно. Из них двоих краска в волосах только у нее.
— Чем странные? — спрашивает она.
Время почти четыре часа утра. Узкие улочки Старого рынка пустынны и тихи, разве что иногда проскользнет бродячий кот, а они, когда захотят, могут быть еле слышны, как тени шепота, присутствовать таинственно и молчаливо, как призраки. Молодые женщины работали в студии Джилли над одной картиной, сотрудничество, целью которого было объединить изысканную точность рисунка Джилли с временным пристрастием Софи к ярким, пламенеющим тонам и фигурам, переданным несколькими штрихами.
Ни одна из них не была уверена в успехе эксперимента, но обе получали от него столько удовольствия, что результат был уже не важен.
— Ну, они вроде как сериал, — ответила Софи. — Знаешь, когда все время видишь во сне одни и те же места, одних и тех же людей, одни и те же события, только каждую ночь история движется все дальше и дальше.
Джилли кинула на нее завистливый взгляд:
— Как мне хотелось видеть такие сны. Кристи они снились. По-моему, это он говорил, что их называют снами просветленности.
— Они какие угодно, но только не просветленные, — сказала Софи. — На мой взгляд, просто странные.
— Да нет. Просветленные означает, что когда ты спишь, то знаешь, что спишь и поэтому как бы управляешь тем, что происходит в твоем сне.
Софи рассмеялась:
— Хотелось бы мне, чтобы это было так.
4
На мне длинная юбка в складку и простая крестьянская блузка, знаешь, с низким таким вырезом. Не знаю, почему вдруг. Терпеть этот покрой не могу. Всегда кажется, что только наклонишься и все наружу вывалится. Наверняка мужик какой-нибудь придумал. Венди любит иногда во что-нибудь такое нарядиться, а я нет.И босиком ходить тоже не люблю. В особенности в таком месте, как это. Под ногами у меня тропинка, только раскисшая вся, грязь так и чавкает между пальцев. Немного приятно даже, только у меня все время такое чувство, что вот-вот пакость какая-нибудь подползет незаметно и пощекочет мою босую ногу, поэтому идти мне не хочется, но и на месте стоять тоже не хочется.
Я оглядываюсь, но вижу только топь. Плоская заболоченная низина, из которой лишь кое-где торчат старые кряжистые ивы да осины в клочьях какой-то ползучей растительности, больше всего похожей на бороды испанского мха, как его рисуют на картинках, изображающих Эверглейд, только это точно не Флорида. Ощущение такое, как будто я в Англии, хотя почему, не знаю.
Зато я знаю, что, сойди я с тропы хотя бы на шаг, окажусь по колено в грязи.
Я вижу тусклый свет, он далеко, и тропа идет совсем в другую сторону. Меня так и тянет к нему, он будто зовет меня, обещая гостеприимство, как всегда бывает с любым источником света в темноте, но мне не хочется рисковать и соваться туда, где грязь глубже и бочажины стоячей воды серебрятся в бледном свете звезд.