Страница:
«Что ж, – с некоторым облегчением подумал Манзай, направляясь к ним, – хоть будет с кем поговорить».
Тут взрослый медведь молниеносно погрузил лапу в стеклянистую поверхность. В воздухе закувыркалась большая рыба непривычной расцветки и упала на прибрежную траву. Очень впечатляющая демонстрация ловкости лап, но к чему столь расточительный расход энергии? Тщетно Манзай высматривал сети или удочки.
Между прочим, где он очутился? И куда запропастились слуги? А что случилось с дерзким созданием, которое он собирался размозжить ударом палицы?
Может быть, эти отсталые рыбаки что-нибудь знают? Он поманил их, надеясь, что этот жест невозможно ни с чем спутать.
Ближайший медведь застыл на месте, принюхался, а потом глянул на Манзая и нечленораздельно фыркнул.
«Подумать только, – изумился гризли. – Они же немые! Не умеют разговаривать. Невероятно!»
Судя по всему, в нем признали своего, но этим все и кончилось.
Узколобые существа не интересовались ничем, кроме рыбной ловли. Должно быть, задались целью выбросить из реки всю рыбу без остатка. На каком бы диалекте ни обращался к ним Манзай, ответом было разве что бессвязное ворчание.
Он безвольно опустился на землю, привалился спиной к колоде и попытался трезво обдумать свое будущее. Ничего путного из этого, разумеется, не вышло.
Утро застало его у реки, он наблюдал за своими безмозглыми сородичами. К сонму проблем добавилась новая: у него постоянно урчало в животе. Но не топтались поблизости верные слуги, дожидаясь малейшего жеста, чтобы принести на золоте разнообразные деликатесы. Приняв решение, он снял с себя тяжелые доспехи, смело вошел в воду и начал орудовать любимой палицей. Но нахальная рыба оказалась слишком увертливой, легко уходила от ударов.
К вечеру он бросил дубину, сочтя за лучшее перенять у других медведей примитивное ноу-хау. Надо было вглядываться в зыбкую воду, а когда рыба подплывет поближе, поддеть ее лапой и выбросить на берег.
Медведи, похоже, видели в нем умственно неполноценного родственника.
Ему дали достаточно места, где он и плескался без малейшего успеха до захода солнца. Он почти выбился из сил, но никто ему не сочувствовал.
Пока не стемнело окончательно, удалось собрать несколько горстей черники, но они не утолили чудовищного голода. В гневе на свою нелепую судьбу Манзай царственной поступью приблизился к паре самок, что спали под купой высоких стройных деревьев.
– А ну, дурищи, подъем! – Он дал ближайшей пинка и был вознагражден недоуменным ворчанием. – Я знаю, вы в состоянии меня понять, так что хватит притворяться безмозглыми идиотками. Мне нужна еда, и вы ее добудете.
Самки уже совершенно проснулись и теперь пристально следили за ним.
– И почему это вы на четвереньках? Я пищи требую, а не плотских утех!
Позади раздался гортанный раскатистый рев – словно спустя века пробудился вулкан.
Манзай повернулся и очутился мордой к морде с матерым самцом, который превосходил его ростом на целую голову.
– И твоей наглости, дурак, я не потерплю! Хватит с меня этой бессмыслицы! Я милостив к слугам, но если вы не прекратите абсурдный розыгрыш, приму крутые меры!
С ревом, потрясшим деревья, самец атаковал чужака, который вторгся в его владения и вздумал угрожать его самкам. А те напали на пришельца сзади. Изумленный Манзай отбивался как мог когтистыми лапами – палица осталась на каменистом берегу. Боец он был хоть куда, но безоружным устоять против трех разъяренных диких бестий, конечно, не мог и с воплем обрушился под их объединенным весом и первобытным бешенством.
И до последнего своего вздоха не услышал от них ни единого слова.
Глава 10
Тут взрослый медведь молниеносно погрузил лапу в стеклянистую поверхность. В воздухе закувыркалась большая рыба непривычной расцветки и упала на прибрежную траву. Очень впечатляющая демонстрация ловкости лап, но к чему столь расточительный расход энергии? Тщетно Манзай высматривал сети или удочки.
Между прочим, где он очутился? И куда запропастились слуги? А что случилось с дерзким созданием, которое он собирался размозжить ударом палицы?
Может быть, эти отсталые рыбаки что-нибудь знают? Он поманил их, надеясь, что этот жест невозможно ни с чем спутать.
Ближайший медведь застыл на месте, принюхался, а потом глянул на Манзая и нечленораздельно фыркнул.
«Подумать только, – изумился гризли. – Они же немые! Не умеют разговаривать. Невероятно!»
Судя по всему, в нем признали своего, но этим все и кончилось.
Узколобые существа не интересовались ничем, кроме рыбной ловли. Должно быть, задались целью выбросить из реки всю рыбу без остатка. На каком бы диалекте ни обращался к ним Манзай, ответом было разве что бессвязное ворчание.
Он безвольно опустился на землю, привалился спиной к колоде и попытался трезво обдумать свое будущее. Ничего путного из этого, разумеется, не вышло.
Утро застало его у реки, он наблюдал за своими безмозглыми сородичами. К сонму проблем добавилась новая: у него постоянно урчало в животе. Но не топтались поблизости верные слуги, дожидаясь малейшего жеста, чтобы принести на золоте разнообразные деликатесы. Приняв решение, он снял с себя тяжелые доспехи, смело вошел в воду и начал орудовать любимой палицей. Но нахальная рыба оказалась слишком увертливой, легко уходила от ударов.
К вечеру он бросил дубину, сочтя за лучшее перенять у других медведей примитивное ноу-хау. Надо было вглядываться в зыбкую воду, а когда рыба подплывет поближе, поддеть ее лапой и выбросить на берег.
Медведи, похоже, видели в нем умственно неполноценного родственника.
Ему дали достаточно места, где он и плескался без малейшего успеха до захода солнца. Он почти выбился из сил, но никто ему не сочувствовал.
Пока не стемнело окончательно, удалось собрать несколько горстей черники, но они не утолили чудовищного голода. В гневе на свою нелепую судьбу Манзай царственной поступью приблизился к паре самок, что спали под купой высоких стройных деревьев.
– А ну, дурищи, подъем! – Он дал ближайшей пинка и был вознагражден недоуменным ворчанием. – Я знаю, вы в состоянии меня понять, так что хватит притворяться безмозглыми идиотками. Мне нужна еда, и вы ее добудете.
Самки уже совершенно проснулись и теперь пристально следили за ним.
– И почему это вы на четвереньках? Я пищи требую, а не плотских утех!
Позади раздался гортанный раскатистый рев – словно спустя века пробудился вулкан.
Манзай повернулся и очутился мордой к морде с матерым самцом, который превосходил его ростом на целую голову.
– И твоей наглости, дурак, я не потерплю! Хватит с меня этой бессмыслицы! Я милостив к слугам, но если вы не прекратите абсурдный розыгрыш, приму крутые меры!
С ревом, потрясшим деревья, самец атаковал чужака, который вторгся в его владения и вздумал угрожать его самкам. А те напали на пришельца сзади. Изумленный Манзай отбивался как мог когтистыми лапами – палица осталась на каменистом берегу. Боец он был хоть куда, но безоружным устоять против трех разъяренных диких бестий, конечно, не мог и с воплем обрушился под их объединенным весом и первобытным бешенством.
И до последнего своего вздоха не услышал от них ни единого слова.
Глава 10
Мадж так и застыл на месте, оглядываясь.
– Чувак, по-прежнему не вижу ни малейшего намека на погоню. Уже больше часа грязных педиков нет как нет. – Выдр растерянно покачал головой, но было ясно, что неожиданной поблажке судьбы он рад. – Если б не твои прыг-скоки, нас бы уже наверняка догнали.
– Что-то вынудило Манзая изменить планы.
Джон-Том протирал дуару сухой тряпицей.
– А можа, этот ублюдок на змею наступил? – с надеждой предположил Мадж. – Или так допек наконец своих верных прихвостней, че они сказали, куда ему топать?
Джон-Том покосился на друга:
– Мадж, дареному коню в зубы не смотрят.
Выдр поглядел на него в упор и прищурился:
– Чей-то я не помню, кореш, чтоб мне кто-то дарил коняшек или хотя б собирался это делать. А ежели и подарит, с чего это вдруг у меня возникнет желание пялиться копытному в хавало? Коня сеном не корми, дай почесать языком, да к тому ж у всех моих знакомых лошадей сильно воняло изо рта.
– Ну, у тебя тоже не цветочный аромат, – заметил Джон-Том.
– Да? Между прочим, смешно такое услышать от человека. Ваше племя не больно-то разборчиво в жратве. Все подряд метете.
– Если наши преследователи действительно отстали, почему бы нам не передохнуть?
Квиквелла опустилась на поваленное дерево рядом с дорогой.
Найк, напрягая зрение, глядел в сторону усадьбы.
– Либо мы каким-то чудом их обогнали, либо они действительно прекратили погоню. Передышка нам не повредила бы. Надо воспользоваться такой удачей.
– Я – за.
Умаджи изящно опустилась на плоский черный камень.
– Мы вс-се очень ус-стали! – воскликнула Сешенше. Остальные принцессы хором поддержали ее.
Джон-Том, ощутив легкое прикосновение к плечу, повернулся и угодил под прицел ясных синих глаз.
– Сударь, вы и взаправду чаропевец?
Он выпрямился во весь рост, с трудом заставив себя не привстать на мыски, изо всех сил втянул живот – Мадж даже удивился, что внутренности не взбугрили спину его друга.
Прежде чем Джон-Том успел откликнуться, подала голос Сешенше, в ее тоне благоговения было поменьше.
– Ес-сли вы такой великий чаропевец, почему не раздобудете нам одну-две королевс-ские кареты?
– Или шесть карет, – прошептала Квиквелла. – С могучими животными в упряжке и вышколенными кучерами на козлах.
– Если уж на то пошло, – вмешалась Пиввера, – почему просто не доставить нас домой посредством волшебства?
Этот кратковременный, но энергичный натиск привередливых и требовательных принцесс вынудил Джон-Тома попятиться к дереву. Мадж поглядывал на него, не пряча ухмылки.
– Минуточку, минуточку! Все не так просто. Магия – это вам не точная наука.
Выдр хихикнул.
– Эхма, жалко, не слышит твоих слов старина Клотагузка.
Джон-Том метнул в него испепеляющий взгляд и снова обратился к шумным и настойчивым особам королевской крови.
– Я вот что пытаюсь сказать. Да, я имею некоторое отношение к магии, но лишь к ее определенным разновидностям. Одна из них, например, – оборонное волшебство. Что же касается мгновенного переноса в пространстве, особенно переноса живых существ, это штука в высшей степени сложная и далеко не безопасная. А если б дело обстояло иначе, неужели вы думаете, я бы ходил пешком? Нет, с таким явлением природы, как чудеса, необходима крайняя осторожность.
Он выбрал наугад Умаджи и продолжил, обращаясь к ней:
– Вот представьте, уважаемая принцесса: я пытаюсь отправить вас домой с помощью песни, а вы оказываетесь на родине Пивверы.
– Или, – сухо добавил Мадж, – он отправит вашу голову во дворец Пивверы, туловище – к Алеукауне, а прелестный задок…
– Выдр, ты забываешься!
Закутанная в шелк горилла возмущенно сверкнула глазами.
– Не волнуйтесь, ваша мускулистость, я со всем уважением. Мой музыкальный компаньон не даст соврать: я умею ценить дамские попки.
– Так что увольте. – Джон-Том беспомощно развел руками. – Слишком велик риск.
– Но разве вы не переносили нас только что по этой самой дороге с помощью волшебства? – напомнила Ансибетта.
– Выбранная мною чаропесня не требовала конкретных мест, – объяснил Джон-Том. – У магии в таких случаях больше свободы для маневра. А иначе приходится иметь дело с фрактальными силовыми линиями, связанными с пространственными промежутками.
Она наморщила идеальной формы носик.
– Поистине, волшебство – очень сложное понятие.
Мадж счел необходимым внести ясность.
– Он вот че пытается растолковать вашей компании: нет гарантий, че цуккини при волшебном переносе не превратится в помидор.
У Пивверы дернулись усы.
– Но зачем переносить цуккини с помощью волшебства?
– И что такое цуккини? – добавила Сешенше.
– Фрукт, – тихо объяснила Квиквелла. – Круглый, синий, с розовыми крапинками.
– Нет, нет! – поспешила поправить ее Умаджи. – Он длинный, фиолетовый, блестит.
– Вы уверены? – засомневалась Ансибетта. – А я думала…
– Дамы, я вас умоляю! – Джон-Том стер пот со лба. – Если бы я умел в целости и сохранности телепортировать цуккини или помидоры, я бы и вас с радостью вызволил из болота. Но я боюсь… боюсь, мне не хватит профессиональных навыков. Поэтому лучше не будем терять время на пустые разговоры и отправимся в Машупро.
– Я поняла. – И Квиквелла упрямо шепнула:
– Синий.
– Фиолетовый!
Умаджи гневно уставилась на муравьедку, та в ответ высунула язык.
Жест получился очень внушительный – в силу необычной анатомии Квиквеллы.
– Так какой же вы чаропевец пос-сле этого?
Сешенше скрестила лапы на мохнатой груди, ее морду исказила гримаса гнева. Столь же быстро пришли в негодование и ее царственные подруги.
Бурная реакция спасенных пленниц застигла Джон-Тома врасплох, и он растерялся. Однако перепалка не прекратилась, поскольку Мадж никогда не лез за словом в карман.
– Щас я вам скажу, че он за чаропевец! – исторгся из глотки выдра совершенно несвойственный ему свирепый рев, заставивший умолкнуть юных дам. – Тот самый чаропевец, который тока че кажной из вас спас ее благородную заднюшку, вот он кто! А вы, чем доставать чувака дурацкими упреками, лучше б придумали, как его отблагодарить за спасение от пожизненного рабства и плена!
Долгую смущенную паузу нарушила Умаджи.
– Пожалуй, прав речник. Что случилось с нашими манерами? – Она изящным движением откинула свисающий на глаза конец шелковой ленты.
– Умаджи верно говорит: мы не должны забывать о с-своем положении.
Сешенше умела не только выходить из себя, но и признавать свои ошибки. Она приблизилась к Джон-Тому, обняла его лапой за шею, заставила склонить голову и лизнула от всей души в правую щеку. Язык – точно наждак, отметил человек.
Остальные бывшие пленницы, тоже пристыженные, последовали ее примеру. От пылких объятий Ансибетты Джон-Том не получил должного наслаждения – потому что им предшествовало извинение Умаджи.
Разумеется, горилла не желала ему ничего плохого, но осталось впечатление, будто он свалился с двадцатифутовой кручи.
– Ну, раз уж вы не в состоянии перенести нас домой наименее утомительным образом, – произнесла Алеукауна, когда с извинениями было покончено, – может быть, хотя бы обеспечите нас приличными спальными помещениями?
– А еще – походной обувью, ведь тут явно недос-статочно мужчин, чтобы нас-с нес-сти.
Сешенше подняла лапу в легкой сандалии.
– Разве что по очереди… – задумчиво добавила Квиквелла.
Мадж глубоко вздохнул, а затем улыбнулся чаропевцу:
– Не обижайся, шеф. Принцессы славятся легкомыслием.
Найк уже давно помалкивал, но тут отвлекся от своего занятия, то бишь изучения дороги.
– Вы, конечно, можете спорить, но почему бы не заниматься этим на ходу? Погони сейчас нет, однако из этого не следует, что она прекратилась. А вдруг завтра к миньонам Манзая придут свежие мысли?
Хорошо, что не надо скрываться, размышлял, шагая вперед, Джон-Том.
Похоже, уговаривать принцесс, чтобы помалкивали, бесполезно. Да и невозможно в таких нарядах замаскироваться среди напоенной солнцем зелени дельты.
Чтобы маленько умиротворить душу, он заиграл легкую, пустяковую музыку. На сей раз в его импровизациях не было волшебства, только красота. Поблизости плыли заблудшие аккорды, со звонким любопытством пробуя на вкус каждую мелодию и иногда поддерживая ее несмелым перезвоном.
И хотя погоню было не видать, путники продвигались быстрее, чем ожидал Джон-Том. Когда наконец Найк выбрал место для бивуака, чаропевец уже не побоялся сотворить привычное огнетворное заклинание.
У солдат в котомках лежали зажигательные принадлежности, но разыскивать сушняк на болоте казалось делом безнадежным, и никто не возражал, чтобы чаропевец первым попытал счастья.
Солдаты и Мадж, избавленные от необходимости взывать к богам трения, пустились рыскать по окрестностям. Один за другим возвратились они со снедью: орехами, пресноводной рыбой, ягодами, мягкими клубнями.
Рыба все еще била хвостом, а грибы так и просились на сковородку.
Через час Сешенше разглядывала при свете костра предложенное ей немудреное кушанье.
– Можно с-спросить, что это?
– Рыба, сударыня. – Пауко, добровольно взявший на себя обязанности повара, сопроводил свои слова невинным взглядом. – Что-нибудь не так?
– Что-нибудь не так? – передразнила рысь, указывая на блюдо когтистой лапой. – А разве не очевидно? Без с-соус-са!
– Да, верно. – Нижняя губа Умаджи заползла на верхнюю и коснулась ноздрей. – Соуса нет.
– Ваши высочества, примите извинения. – Наверное, в других обстоятельствах эти слова не носили бы оттенка сарказма. – Я сделал все, что в моих силах. – Кулинар указал на очаг:
– Как видите, кухонная утварь далека от совершенства.
В разговор вмешался лейтенант, сочтя необходимым вступиться за своего солдата.
– Дамы, бывают ситуации, когда невозможно приготовить тонкие яства.
– Чепуха! – Сешенше, превратив глаза в щелочки, смотрела на Джон-Тома, который уже наполовину разделался с собственной порцией. – Ну, допус-стим, вы не можете дос-ставить нас-с домой, однако вы прекрас-сно рас-спели этот замечательный огонек. Разве нельзя добыть чаропением прянос-сти и необходимую пос-суду заодно?
– Ну да, ну да. И кто их потащит на своем горбу? – пробормотал себе под нос Хек.
– Легко догадаться, – ответил Караукул.
– Слушай, напомни, что за нелегкая нас сюда занесла?
– Добровольцами вызвались, неужто забыл? – криво улыбнулся Караукул в мерцании костра. – Либо добровольное согласие, либо потеря кой-каких жизненно важных частей тела.
– То-то и оно, – пробормотал его товарищ. – Вспоминаю, вспоминаю.
Слава или расчлененка.
– Стоит лишь подумать о других бедолагах… о других доблестных солдатах Харакуна, которых послали в опасные страны на поиски принцессы и которые не нашли ничего, кроме мучений и смерти… Нам несказанно повезло, что удалось и дело сделать, и ноги унести.
– Да, – равнодушно согласился Хек. – Думаешь, повезло?
– Шестикратно, – уныло ответил Караукул.
Сешенше покинула свое место и перебралась к закусывающему Джон-Тому. Втянув когти, легонько провела пальцами по его шее и плечу.
– Чаропевец, разве я с-слишком многого прошу? – елейным тоном взмолилась она. – Вс-сего-то навс-сего бутылочку подогретого с-соус-са бешамель!
Он нахмурился и оторвался от еды.
– Ну, не знаю. Я еще ни разу не пытался создавать блюда на заказ.
Алеукауна без особого энтузиазма расправлялась с собственной порцией. Взглянув на рысь и чаропевца, она произнесла:
– Если все-таки соберетесь, я бы предпочла острые приправы.
Темно-бордовый перец горошком и земляное вапани.
И облизнулась в предвкушении.
– А мне бы хватило капельку черного крема.
Ансибетта с чарующей улыбкой наклонилась к Джон-Тому, и тот ни с того ни с сего подавился хорошо прожаренной рыбой.
Алеукауна показала острые зубы.
– Всему свое время, но сначала – вапани!
– Черный крем.
Идеальные губки Ансибетты чувственно отартикулировали каждый звук.
Джон-Том кое-как проглотил рыбу.
– Беш-шамель! – прошипела рысь.
– Кто здесь главная принцесса?
Ониксово-черные глаза Алеукауны заиграли отблесками костра.
– Главная принцесса? – Пиввера мокрой лапой осторожно счистила с усов рыбий жир. – Ты на что намекаешь?
– Это мои солдаты. – Мангуста указала на верную четверку, те малодушно съежились и попятились из освещенного круга. – Если бы не мой приказ, они бы преспокойно спасли от Манзая только меня. Вы получили свободу благодаря моей настойчивости и добросердечию.
– Сдается мне, чувство долга у них крепче, чем тебе кажется. – Умаджи приподнялась и дружески обняла Джон-Тома за плечи. Силой она обладала недюжинной. – Между прочим, чаропевец и его приятель в долгу только перед самими собой. – И, нежно прижавшись, она заглянула Джон-Тому в глаза. В упор. – Скажите, ведь вы не сбежали бы, не бросили бы нас на милость Манзая?
– Помилуйте, как можно? Полегче, вы мне плечо повредите.
– Простите.
Она похлопала ресницами и отпустила его.
Ансибетта покинула свое место и двинулась к Джон-Тому. Плавные движения ее тела свели бы с ума любого самца человеческого племени. Но тут, не дожидаясь, когда Джон-Том брякнется без чувств, заговорила Пиввера:
– Никто не может притязать на столь амбициозный титул, как «главная принцесса». Кто-то из нас постарше годами, кто-то – поумнее, кто-то – посильнее, зато остальные – ловчее. Кто-то родом из далеких могущественных королевств, другие появились на свет в захолустье неподалеку отсюда. Среди нас только одному хватает мудрости и опыта, чтобы решать важные вопросы. – Она резко повернулась и посмотрела на Джон-Тома в упор. – Чаропевцу!
– А?
Он поднял широко раскрытые, смущенные глаза. Мадж, утолявший голод рядом, поспешил удалиться на безопасное расстояние.
– Да! – Ансибетта низко наклонилась, сложила губки идеальным бантиком и спросила:
– Джон-Том, кто среди нас – главная?
– Прекрати! – шепнула Квиквелла. – Ты его отвлекаешь. Это нечестно.
Ансибетта повернулась и заморгала – сама оскорбленная невинность.
– Я? Я бы не унизилась до такого!
– Еще как унизилась бы, – прорычала Умаджи, вынудив Ансибетту резко повернуться к ней.
Тем временем Мадж рассуждал, вмешаться или пожертвовать старым другом. В конце концов он решил, что слишком жалко бросать в беде чаропевца, на чьей физиономии читалось крайнее смятение. Он набрался храбрости, шагнул в освещенный круг и поднял верхние лапы. Уж ему-то хватит проворства, чтобы увернуться от любого когтя.
– А ну-ка, послушайте, раскрасавицы неблагодарные! Нету здесь никаких главных и второстепенных принцесс, поняли? В беде и глуши все равны. Хотите сравнивать, у кого королевство поширше?.. – Он наградил каждую молниеносной, почти неуловимой ухмылкой. – Никто вам в этом мешать не собирается. Но ежели все-таки надеетесь уйти отсюда живыми, то зарубите себе на носах: для такой задачки придется крепко держаться друг за дружку. Хорош чушь молоть, потерпите хотя б, покамест обстоятельства не сменятся на более благоприятные.
Выпалив эту тираду, он развернулся и чеканным шагом возвратился на прежнее место. Уселся на колоду и, стараясь максимально шуметь, принялся за недоеденный ужин.
– Выдр прав. – Алеукауна окинула взором умолкших товарок. – Опять нам должно быть стыдно. Это ж надо было такое придумать – добиваться особого внимания у чаропевца! Он не собирается никому отдавать предпочтение. – В Джон-Тома вперились пронизывающие черные глаза. – Разве не так?
– Конечно, конечно. – Он боролся с соблазном трусливо отвести взор от гибкой и слишком близко находящейся фигуры принцессы Ансибетты. – Я не пожалею сил, чтобы помочь каждой из вас в равной мере.
– Нам следует посвятить свои усилия и помыслы более важным вопросим, – добавила Алеукауна.
– Вот уж точно, – пробормотала Квиквелла.
– Итак, вс-се с-соглас-сны. – Сешенше потянулась, встряхнулась и вытянула вперед лапы. Блеснули алыми отсветами игольно-острые когти. – К примеру, поглядите на мои коготки! Нет, вы только поглядите! Ни крас-ски, ни накладок, ни лаковых обводов. Вообще ничего! – Она перевернула лапы ладонями кверху. – Позор моему с-семейству и королевс-ству!
– Понимаю и разделяю твои чувства. – Квиквелла уже очистила морду языком и теперь тяжелым когтем осторожно водила по длинному конусообразному рылу. – Вот тут у меня раньше везде были эмблемы и гербы. Уж не знаю, что бы сказал, застав меня в таком виде, царедворец, отвечающий за этикет.
– А я?! – Пиввера безуспешно приглаживала шерсть на лапах и талии.
– Сколько дней ко мне не прикасался куафер? Еще неделя на болотах – и уже никто не узнает во мне царственной представительницы великого Тренку. Скажет, что я просто драная кукла!
– Я тебе сочувствую. – Ансибетта взъерошила золотые локоны. – Все время приходится думать о волосах, а уж неприятностей от них… – Она с завистью глянула на Сешенше. – Чего бы только не отдала за короткий естественный мех вроде твоего. Или Пиввериного.
– Да брось ты, – поморщилась выдра. – Я бы все отдала за твою… твою… При такой влажности от меха проку мало.
Алеукауна, слушая своих подруг по несчастью, напряженно размышляла:
– Лучше бы нам двигаться вперед, если не собираемся до конца своих дней ссориться и пенять на судьбу. Между прочим, разве среди нас нет великого чаропевца?
В Джон-Тома разом вонзились шесть напряженных взоров, и ему вновь стало не по себе от такого повышенного внимания.
– И этому чаропевцу, конечно, не составит труда добыть нам простенькой косметики.
Умаджи щелкнула пальцами.
– Да! Джон-Том, ведь это совсем не опасно, правда?
– Да, чаропевец, попытайтесь!
Квиквелла сопроводила просьбу томным вздохом.
– Ну, не знаю. – Он искоса поочередно оглядел всех принцесс. – Мадж, а ты что думаешь? – И, нахмурясь, обернулся. – Мадж?
– Он сказал, что пошел рыбу ловить, – уныло сообщил Хек.
– Рыбу? Посреди ночи?
– Это уж вы сами с ним разбирайтесь, – пролаял мангуст. – Он же ваш друг.
– Ладно, а что думает лейтенант Найк? Он имеет здесь право голоса, или я ошибаюсь?
– Пожалуй, имеет… так сказать, – ответил Пауко, который мыл кастрюлю с длинной ручкой. – Но он ушел вместе с вашим другом.
– А вы почему остались? – спросил Джон-Том.
– Неужели вы думаете, что мы можем нарушить приказ остаться? – печально заметил Караукул.
Джон-Том мысленно махнул рукой и потянулся к дуаре, аккуратно положенной на относительно сухой плоский камень. Он был по горло сыт и принцессами, и их проблемами.
– Хотите косметики? Будет вам косметика! А ну, отойдите в сторонку!
Они отошли. В глазах – смесь ожидания и волнения.
Кусочки старых песен без особых затруднений укладывались в новую с помощью импровизированных лирических связок. Половина известных ему рок-мелодий обязательно как-то затрагивала внешний облик. Он пел, а вокруг порхали в экстазе ноты-сиротки.
Впервые на веку Джон-Тома из межпространственного инструмента вырывался не монохромный, а многоцветный свет. Он полыхал во все стороны, окутывал верещавших принцесс, обвивался вокруг них множеством сияющих змей. Солдаты кинулись в укрытие, кастрюля с длинной ручкой грянулась о камни – Пауко отшвырнул ее, обратясь в паническое бегство.
Только облачку аккордов музыка и пение пришлись по нраву, и оно скромно аккомпанировало рвущимся из дуары потокам ослепительного сияния.
Джон-Том, изо всех сил стараясь удержать брыкающийся инструмент, вдруг спохватился: а не лучше ли подождать, пока дуара успокоится? Но было слишком поздно. Он разбудил волшебство, и оно рвалось наружу во всю мощь. Свет был такой яркий, что Джон-Том видел лишь очертания принцесс.
В перезвон аккордов и мельтешение пестрых огней вторгся смех Сешенше:
– Щекотно!
– И зябко! – добавила откуда-то неподалеку Алеукауна.
Не прерываясь даже на миг и не зная, насколько он преуспел, Джон-Том решил, что чаропесенку пора закруглять. Выдав наспех сочиненный, сырой куплет, он оставил струны в покое. Корчившиеся завитки света в ответ порхнули радостным фейерверком и осыпались кратким, но плотным душем лучащихся конфетти. Они плавились, и просачивались в сырую почву, и заставляли кочковатое болото искрить и полыхать, словно грандиозная ярмарка.
Когда растаяли краски, Джон-Том увидел принцесс – они стояли во всей своей новообретенной красоте. Визг и ахи сменились хихиканьем и плохо подавляемыми улыбками.
– Над чем это ты с-смеешься? – с ухмылкой обратилась Сешенше к Квиквелле.
Муравьедка ответила, облизнувшись:
– Я не уверена, что тебе идет мех в фиолетовый и розовый горошек. И разве это колечко не смотрелось бы лучше в ухе, чем в носу?
Рысь скосила глаза к переносице и обеими лапами дотронулась до морды, с которой теперь свисал тяжелый золотой обруч.
– Ай! Откуда оно взялось? Я в жизни ничего такого не нос-сила! И не с-собираюс-сь!
Она резко повернулась к Джон-Тому.
– А что плохого в кольце для носа? – Ансибетта изучала новое убранство рыси. – По-моему, оно твой облик не портит.
– Как твой не портит татуировка?
– Чувак, по-прежнему не вижу ни малейшего намека на погоню. Уже больше часа грязных педиков нет как нет. – Выдр растерянно покачал головой, но было ясно, что неожиданной поблажке судьбы он рад. – Если б не твои прыг-скоки, нас бы уже наверняка догнали.
– Что-то вынудило Манзая изменить планы.
Джон-Том протирал дуару сухой тряпицей.
– А можа, этот ублюдок на змею наступил? – с надеждой предположил Мадж. – Или так допек наконец своих верных прихвостней, че они сказали, куда ему топать?
Джон-Том покосился на друга:
– Мадж, дареному коню в зубы не смотрят.
Выдр поглядел на него в упор и прищурился:
– Чей-то я не помню, кореш, чтоб мне кто-то дарил коняшек или хотя б собирался это делать. А ежели и подарит, с чего это вдруг у меня возникнет желание пялиться копытному в хавало? Коня сеном не корми, дай почесать языком, да к тому ж у всех моих знакомых лошадей сильно воняло изо рта.
– Ну, у тебя тоже не цветочный аромат, – заметил Джон-Том.
– Да? Между прочим, смешно такое услышать от человека. Ваше племя не больно-то разборчиво в жратве. Все подряд метете.
– Если наши преследователи действительно отстали, почему бы нам не передохнуть?
Квиквелла опустилась на поваленное дерево рядом с дорогой.
Найк, напрягая зрение, глядел в сторону усадьбы.
– Либо мы каким-то чудом их обогнали, либо они действительно прекратили погоню. Передышка нам не повредила бы. Надо воспользоваться такой удачей.
– Я – за.
Умаджи изящно опустилась на плоский черный камень.
– Мы вс-се очень ус-стали! – воскликнула Сешенше. Остальные принцессы хором поддержали ее.
Джон-Том, ощутив легкое прикосновение к плечу, повернулся и угодил под прицел ясных синих глаз.
– Сударь, вы и взаправду чаропевец?
Он выпрямился во весь рост, с трудом заставив себя не привстать на мыски, изо всех сил втянул живот – Мадж даже удивился, что внутренности не взбугрили спину его друга.
Прежде чем Джон-Том успел откликнуться, подала голос Сешенше, в ее тоне благоговения было поменьше.
– Ес-сли вы такой великий чаропевец, почему не раздобудете нам одну-две королевс-ские кареты?
– Или шесть карет, – прошептала Квиквелла. – С могучими животными в упряжке и вышколенными кучерами на козлах.
– Если уж на то пошло, – вмешалась Пиввера, – почему просто не доставить нас домой посредством волшебства?
Этот кратковременный, но энергичный натиск привередливых и требовательных принцесс вынудил Джон-Тома попятиться к дереву. Мадж поглядывал на него, не пряча ухмылки.
– Минуточку, минуточку! Все не так просто. Магия – это вам не точная наука.
Выдр хихикнул.
– Эхма, жалко, не слышит твоих слов старина Клотагузка.
Джон-Том метнул в него испепеляющий взгляд и снова обратился к шумным и настойчивым особам королевской крови.
– Я вот что пытаюсь сказать. Да, я имею некоторое отношение к магии, но лишь к ее определенным разновидностям. Одна из них, например, – оборонное волшебство. Что же касается мгновенного переноса в пространстве, особенно переноса живых существ, это штука в высшей степени сложная и далеко не безопасная. А если б дело обстояло иначе, неужели вы думаете, я бы ходил пешком? Нет, с таким явлением природы, как чудеса, необходима крайняя осторожность.
Он выбрал наугад Умаджи и продолжил, обращаясь к ней:
– Вот представьте, уважаемая принцесса: я пытаюсь отправить вас домой с помощью песни, а вы оказываетесь на родине Пивверы.
– Или, – сухо добавил Мадж, – он отправит вашу голову во дворец Пивверы, туловище – к Алеукауне, а прелестный задок…
– Выдр, ты забываешься!
Закутанная в шелк горилла возмущенно сверкнула глазами.
– Не волнуйтесь, ваша мускулистость, я со всем уважением. Мой музыкальный компаньон не даст соврать: я умею ценить дамские попки.
– Так что увольте. – Джон-Том беспомощно развел руками. – Слишком велик риск.
– Но разве вы не переносили нас только что по этой самой дороге с помощью волшебства? – напомнила Ансибетта.
– Выбранная мною чаропесня не требовала конкретных мест, – объяснил Джон-Том. – У магии в таких случаях больше свободы для маневра. А иначе приходится иметь дело с фрактальными силовыми линиями, связанными с пространственными промежутками.
Она наморщила идеальной формы носик.
– Поистине, волшебство – очень сложное понятие.
Мадж счел необходимым внести ясность.
– Он вот че пытается растолковать вашей компании: нет гарантий, че цуккини при волшебном переносе не превратится в помидор.
У Пивверы дернулись усы.
– Но зачем переносить цуккини с помощью волшебства?
– И что такое цуккини? – добавила Сешенше.
– Фрукт, – тихо объяснила Квиквелла. – Круглый, синий, с розовыми крапинками.
– Нет, нет! – поспешила поправить ее Умаджи. – Он длинный, фиолетовый, блестит.
– Вы уверены? – засомневалась Ансибетта. – А я думала…
– Дамы, я вас умоляю! – Джон-Том стер пот со лба. – Если бы я умел в целости и сохранности телепортировать цуккини или помидоры, я бы и вас с радостью вызволил из болота. Но я боюсь… боюсь, мне не хватит профессиональных навыков. Поэтому лучше не будем терять время на пустые разговоры и отправимся в Машупро.
– Я поняла. – И Квиквелла упрямо шепнула:
– Синий.
– Фиолетовый!
Умаджи гневно уставилась на муравьедку, та в ответ высунула язык.
Жест получился очень внушительный – в силу необычной анатомии Квиквеллы.
– Так какой же вы чаропевец пос-сле этого?
Сешенше скрестила лапы на мохнатой груди, ее морду исказила гримаса гнева. Столь же быстро пришли в негодование и ее царственные подруги.
Бурная реакция спасенных пленниц застигла Джон-Тома врасплох, и он растерялся. Однако перепалка не прекратилась, поскольку Мадж никогда не лез за словом в карман.
– Щас я вам скажу, че он за чаропевец! – исторгся из глотки выдра совершенно несвойственный ему свирепый рев, заставивший умолкнуть юных дам. – Тот самый чаропевец, который тока че кажной из вас спас ее благородную заднюшку, вот он кто! А вы, чем доставать чувака дурацкими упреками, лучше б придумали, как его отблагодарить за спасение от пожизненного рабства и плена!
Долгую смущенную паузу нарушила Умаджи.
– Пожалуй, прав речник. Что случилось с нашими манерами? – Она изящным движением откинула свисающий на глаза конец шелковой ленты.
– Умаджи верно говорит: мы не должны забывать о с-своем положении.
Сешенше умела не только выходить из себя, но и признавать свои ошибки. Она приблизилась к Джон-Тому, обняла его лапой за шею, заставила склонить голову и лизнула от всей души в правую щеку. Язык – точно наждак, отметил человек.
Остальные бывшие пленницы, тоже пристыженные, последовали ее примеру. От пылких объятий Ансибетты Джон-Том не получил должного наслаждения – потому что им предшествовало извинение Умаджи.
Разумеется, горилла не желала ему ничего плохого, но осталось впечатление, будто он свалился с двадцатифутовой кручи.
– Ну, раз уж вы не в состоянии перенести нас домой наименее утомительным образом, – произнесла Алеукауна, когда с извинениями было покончено, – может быть, хотя бы обеспечите нас приличными спальными помещениями?
– А еще – походной обувью, ведь тут явно недос-статочно мужчин, чтобы нас-с нес-сти.
Сешенше подняла лапу в легкой сандалии.
– Разве что по очереди… – задумчиво добавила Квиквелла.
Мадж глубоко вздохнул, а затем улыбнулся чаропевцу:
– Не обижайся, шеф. Принцессы славятся легкомыслием.
Найк уже давно помалкивал, но тут отвлекся от своего занятия, то бишь изучения дороги.
– Вы, конечно, можете спорить, но почему бы не заниматься этим на ходу? Погони сейчас нет, однако из этого не следует, что она прекратилась. А вдруг завтра к миньонам Манзая придут свежие мысли?
Хорошо, что не надо скрываться, размышлял, шагая вперед, Джон-Том.
Похоже, уговаривать принцесс, чтобы помалкивали, бесполезно. Да и невозможно в таких нарядах замаскироваться среди напоенной солнцем зелени дельты.
Чтобы маленько умиротворить душу, он заиграл легкую, пустяковую музыку. На сей раз в его импровизациях не было волшебства, только красота. Поблизости плыли заблудшие аккорды, со звонким любопытством пробуя на вкус каждую мелодию и иногда поддерживая ее несмелым перезвоном.
И хотя погоню было не видать, путники продвигались быстрее, чем ожидал Джон-Том. Когда наконец Найк выбрал место для бивуака, чаропевец уже не побоялся сотворить привычное огнетворное заклинание.
У солдат в котомках лежали зажигательные принадлежности, но разыскивать сушняк на болоте казалось делом безнадежным, и никто не возражал, чтобы чаропевец первым попытал счастья.
Солдаты и Мадж, избавленные от необходимости взывать к богам трения, пустились рыскать по окрестностям. Один за другим возвратились они со снедью: орехами, пресноводной рыбой, ягодами, мягкими клубнями.
Рыба все еще била хвостом, а грибы так и просились на сковородку.
Через час Сешенше разглядывала при свете костра предложенное ей немудреное кушанье.
– Можно с-спросить, что это?
– Рыба, сударыня. – Пауко, добровольно взявший на себя обязанности повара, сопроводил свои слова невинным взглядом. – Что-нибудь не так?
– Что-нибудь не так? – передразнила рысь, указывая на блюдо когтистой лапой. – А разве не очевидно? Без с-соус-са!
– Да, верно. – Нижняя губа Умаджи заползла на верхнюю и коснулась ноздрей. – Соуса нет.
– Ваши высочества, примите извинения. – Наверное, в других обстоятельствах эти слова не носили бы оттенка сарказма. – Я сделал все, что в моих силах. – Кулинар указал на очаг:
– Как видите, кухонная утварь далека от совершенства.
В разговор вмешался лейтенант, сочтя необходимым вступиться за своего солдата.
– Дамы, бывают ситуации, когда невозможно приготовить тонкие яства.
– Чепуха! – Сешенше, превратив глаза в щелочки, смотрела на Джон-Тома, который уже наполовину разделался с собственной порцией. – Ну, допус-стим, вы не можете дос-ставить нас-с домой, однако вы прекрас-сно рас-спели этот замечательный огонек. Разве нельзя добыть чаропением прянос-сти и необходимую пос-суду заодно?
– Ну да, ну да. И кто их потащит на своем горбу? – пробормотал себе под нос Хек.
– Легко догадаться, – ответил Караукул.
– Слушай, напомни, что за нелегкая нас сюда занесла?
– Добровольцами вызвались, неужто забыл? – криво улыбнулся Караукул в мерцании костра. – Либо добровольное согласие, либо потеря кой-каких жизненно важных частей тела.
– То-то и оно, – пробормотал его товарищ. – Вспоминаю, вспоминаю.
Слава или расчлененка.
– Стоит лишь подумать о других бедолагах… о других доблестных солдатах Харакуна, которых послали в опасные страны на поиски принцессы и которые не нашли ничего, кроме мучений и смерти… Нам несказанно повезло, что удалось и дело сделать, и ноги унести.
– Да, – равнодушно согласился Хек. – Думаешь, повезло?
– Шестикратно, – уныло ответил Караукул.
Сешенше покинула свое место и перебралась к закусывающему Джон-Тому. Втянув когти, легонько провела пальцами по его шее и плечу.
– Чаропевец, разве я с-слишком многого прошу? – елейным тоном взмолилась она. – Вс-сего-то навс-сего бутылочку подогретого с-соус-са бешамель!
Он нахмурился и оторвался от еды.
– Ну, не знаю. Я еще ни разу не пытался создавать блюда на заказ.
Алеукауна без особого энтузиазма расправлялась с собственной порцией. Взглянув на рысь и чаропевца, она произнесла:
– Если все-таки соберетесь, я бы предпочла острые приправы.
Темно-бордовый перец горошком и земляное вапани.
И облизнулась в предвкушении.
– А мне бы хватило капельку черного крема.
Ансибетта с чарующей улыбкой наклонилась к Джон-Тому, и тот ни с того ни с сего подавился хорошо прожаренной рыбой.
Алеукауна показала острые зубы.
– Всему свое время, но сначала – вапани!
– Черный крем.
Идеальные губки Ансибетты чувственно отартикулировали каждый звук.
Джон-Том кое-как проглотил рыбу.
– Беш-шамель! – прошипела рысь.
– Кто здесь главная принцесса?
Ониксово-черные глаза Алеукауны заиграли отблесками костра.
– Главная принцесса? – Пиввера мокрой лапой осторожно счистила с усов рыбий жир. – Ты на что намекаешь?
– Это мои солдаты. – Мангуста указала на верную четверку, те малодушно съежились и попятились из освещенного круга. – Если бы не мой приказ, они бы преспокойно спасли от Манзая только меня. Вы получили свободу благодаря моей настойчивости и добросердечию.
– Сдается мне, чувство долга у них крепче, чем тебе кажется. – Умаджи приподнялась и дружески обняла Джон-Тома за плечи. Силой она обладала недюжинной. – Между прочим, чаропевец и его приятель в долгу только перед самими собой. – И, нежно прижавшись, она заглянула Джон-Тому в глаза. В упор. – Скажите, ведь вы не сбежали бы, не бросили бы нас на милость Манзая?
– Помилуйте, как можно? Полегче, вы мне плечо повредите.
– Простите.
Она похлопала ресницами и отпустила его.
Ансибетта покинула свое место и двинулась к Джон-Тому. Плавные движения ее тела свели бы с ума любого самца человеческого племени. Но тут, не дожидаясь, когда Джон-Том брякнется без чувств, заговорила Пиввера:
– Никто не может притязать на столь амбициозный титул, как «главная принцесса». Кто-то из нас постарше годами, кто-то – поумнее, кто-то – посильнее, зато остальные – ловчее. Кто-то родом из далеких могущественных королевств, другие появились на свет в захолустье неподалеку отсюда. Среди нас только одному хватает мудрости и опыта, чтобы решать важные вопросы. – Она резко повернулась и посмотрела на Джон-Тома в упор. – Чаропевцу!
– А?
Он поднял широко раскрытые, смущенные глаза. Мадж, утолявший голод рядом, поспешил удалиться на безопасное расстояние.
– Да! – Ансибетта низко наклонилась, сложила губки идеальным бантиком и спросила:
– Джон-Том, кто среди нас – главная?
– Прекрати! – шепнула Квиквелла. – Ты его отвлекаешь. Это нечестно.
Ансибетта повернулась и заморгала – сама оскорбленная невинность.
– Я? Я бы не унизилась до такого!
– Еще как унизилась бы, – прорычала Умаджи, вынудив Ансибетту резко повернуться к ней.
Тем временем Мадж рассуждал, вмешаться или пожертвовать старым другом. В конце концов он решил, что слишком жалко бросать в беде чаропевца, на чьей физиономии читалось крайнее смятение. Он набрался храбрости, шагнул в освещенный круг и поднял верхние лапы. Уж ему-то хватит проворства, чтобы увернуться от любого когтя.
– А ну-ка, послушайте, раскрасавицы неблагодарные! Нету здесь никаких главных и второстепенных принцесс, поняли? В беде и глуши все равны. Хотите сравнивать, у кого королевство поширше?.. – Он наградил каждую молниеносной, почти неуловимой ухмылкой. – Никто вам в этом мешать не собирается. Но ежели все-таки надеетесь уйти отсюда живыми, то зарубите себе на носах: для такой задачки придется крепко держаться друг за дружку. Хорош чушь молоть, потерпите хотя б, покамест обстоятельства не сменятся на более благоприятные.
Выпалив эту тираду, он развернулся и чеканным шагом возвратился на прежнее место. Уселся на колоду и, стараясь максимально шуметь, принялся за недоеденный ужин.
– Выдр прав. – Алеукауна окинула взором умолкших товарок. – Опять нам должно быть стыдно. Это ж надо было такое придумать – добиваться особого внимания у чаропевца! Он не собирается никому отдавать предпочтение. – В Джон-Тома вперились пронизывающие черные глаза. – Разве не так?
– Конечно, конечно. – Он боролся с соблазном трусливо отвести взор от гибкой и слишком близко находящейся фигуры принцессы Ансибетты. – Я не пожалею сил, чтобы помочь каждой из вас в равной мере.
– Нам следует посвятить свои усилия и помыслы более важным вопросим, – добавила Алеукауна.
– Вот уж точно, – пробормотала Квиквелла.
– Итак, вс-се с-соглас-сны. – Сешенше потянулась, встряхнулась и вытянула вперед лапы. Блеснули алыми отсветами игольно-острые когти. – К примеру, поглядите на мои коготки! Нет, вы только поглядите! Ни крас-ски, ни накладок, ни лаковых обводов. Вообще ничего! – Она перевернула лапы ладонями кверху. – Позор моему с-семейству и королевс-ству!
– Понимаю и разделяю твои чувства. – Квиквелла уже очистила морду языком и теперь тяжелым когтем осторожно водила по длинному конусообразному рылу. – Вот тут у меня раньше везде были эмблемы и гербы. Уж не знаю, что бы сказал, застав меня в таком виде, царедворец, отвечающий за этикет.
– А я?! – Пиввера безуспешно приглаживала шерсть на лапах и талии.
– Сколько дней ко мне не прикасался куафер? Еще неделя на болотах – и уже никто не узнает во мне царственной представительницы великого Тренку. Скажет, что я просто драная кукла!
– Я тебе сочувствую. – Ансибетта взъерошила золотые локоны. – Все время приходится думать о волосах, а уж неприятностей от них… – Она с завистью глянула на Сешенше. – Чего бы только не отдала за короткий естественный мех вроде твоего. Или Пиввериного.
– Да брось ты, – поморщилась выдра. – Я бы все отдала за твою… твою… При такой влажности от меха проку мало.
Алеукауна, слушая своих подруг по несчастью, напряженно размышляла:
– Лучше бы нам двигаться вперед, если не собираемся до конца своих дней ссориться и пенять на судьбу. Между прочим, разве среди нас нет великого чаропевца?
В Джон-Тома разом вонзились шесть напряженных взоров, и ему вновь стало не по себе от такого повышенного внимания.
– И этому чаропевцу, конечно, не составит труда добыть нам простенькой косметики.
Умаджи щелкнула пальцами.
– Да! Джон-Том, ведь это совсем не опасно, правда?
– Да, чаропевец, попытайтесь!
Квиквелла сопроводила просьбу томным вздохом.
– Ну, не знаю. – Он искоса поочередно оглядел всех принцесс. – Мадж, а ты что думаешь? – И, нахмурясь, обернулся. – Мадж?
– Он сказал, что пошел рыбу ловить, – уныло сообщил Хек.
– Рыбу? Посреди ночи?
– Это уж вы сами с ним разбирайтесь, – пролаял мангуст. – Он же ваш друг.
– Ладно, а что думает лейтенант Найк? Он имеет здесь право голоса, или я ошибаюсь?
– Пожалуй, имеет… так сказать, – ответил Пауко, который мыл кастрюлю с длинной ручкой. – Но он ушел вместе с вашим другом.
– А вы почему остались? – спросил Джон-Том.
– Неужели вы думаете, что мы можем нарушить приказ остаться? – печально заметил Караукул.
Джон-Том мысленно махнул рукой и потянулся к дуаре, аккуратно положенной на относительно сухой плоский камень. Он был по горло сыт и принцессами, и их проблемами.
– Хотите косметики? Будет вам косметика! А ну, отойдите в сторонку!
Они отошли. В глазах – смесь ожидания и волнения.
Кусочки старых песен без особых затруднений укладывались в новую с помощью импровизированных лирических связок. Половина известных ему рок-мелодий обязательно как-то затрагивала внешний облик. Он пел, а вокруг порхали в экстазе ноты-сиротки.
Дуара заразилась от него неистовством и прямо-таки вибрировала.
О-о-о-о, моя детка
Сегодня ну просто конфетка.
Принарядилась на бал,
Я увидел – едва не упал.
Тушь и румяна, губная помада —
У милой что надо.
Клевый ее макияж
Вызывает повальный мандраж.
Кто на нее поглядит – о-о-о, —
Потеряет навек аппетит!
Впервые на веку Джон-Тома из межпространственного инструмента вырывался не монохромный, а многоцветный свет. Он полыхал во все стороны, окутывал верещавших принцесс, обвивался вокруг них множеством сияющих змей. Солдаты кинулись в укрытие, кастрюля с длинной ручкой грянулась о камни – Пауко отшвырнул ее, обратясь в паническое бегство.
Только облачку аккордов музыка и пение пришлись по нраву, и оно скромно аккомпанировало рвущимся из дуары потокам ослепительного сияния.
Джон-Том, изо всех сил стараясь удержать брыкающийся инструмент, вдруг спохватился: а не лучше ли подождать, пока дуара успокоится? Но было слишком поздно. Он разбудил волшебство, и оно рвалось наружу во всю мощь. Свет был такой яркий, что Джон-Том видел лишь очертания принцесс.
В перезвон аккордов и мельтешение пестрых огней вторгся смех Сешенше:
– Щекотно!
– И зябко! – добавила откуда-то неподалеку Алеукауна.
Не прерываясь даже на миг и не зная, насколько он преуспел, Джон-Том решил, что чаропесенку пора закруглять. Выдав наспех сочиненный, сырой куплет, он оставил струны в покое. Корчившиеся завитки света в ответ порхнули радостным фейерверком и осыпались кратким, но плотным душем лучащихся конфетти. Они плавились, и просачивались в сырую почву, и заставляли кочковатое болото искрить и полыхать, словно грандиозная ярмарка.
Когда растаяли краски, Джон-Том увидел принцесс – они стояли во всей своей новообретенной красоте. Визг и ахи сменились хихиканьем и плохо подавляемыми улыбками.
– Над чем это ты с-смеешься? – с ухмылкой обратилась Сешенше к Квиквелле.
Муравьедка ответила, облизнувшись:
– Я не уверена, что тебе идет мех в фиолетовый и розовый горошек. И разве это колечко не смотрелось бы лучше в ухе, чем в носу?
Рысь скосила глаза к переносице и обеими лапами дотронулась до морды, с которой теперь свисал тяжелый золотой обруч.
– Ай! Откуда оно взялось? Я в жизни ничего такого не нос-сила! И не с-собираюс-сь!
Она резко повернулась к Джон-Тому.
– А что плохого в кольце для носа? – Ансибетта изучала новое убранство рыси. – По-моему, оно твой облик не портит.
– Как твой не портит татуировка?