Страница:
– Ниче меня не гложет, кореш. Че меня может глодать? Ниче… – Мадж помолчал, покачиваясь на коротких лапах. – Разве че…
– Разве что?
Выдр отвернулся и тяжело оперся на перила, те угрожающе заскрипели, но не сломались. До воды было никак не меньше двадцати футов, и повсюду торчали пеньки старых свай. Между ними покачивались на приколе суденышки. Если выдр сорвется, приземление может оказаться отнюдь не мягким.
– Это все Пышнера, принцесса из моего племени.
– Пиввера, – тихо поправил Джон-Том. – Что, совесть замучила? Ты ведь за ней приударяешь с того дня, когда мы сбежали от Манзая.
Выдр устремил на спутника непривычно печальный, душевный взгляд.
– Все-таки как вы, человеки, со словами обращаетесь! Джонни-Том, она ж самая симпотная из моих сородичей, другой такой я ни в жисть не видел.
– А я повидал достаточно выдр, чтобы не возражать.
– И ты чертовски прав, кореш. И ежели б не эта поганая, ублюдочная, гнилая пародия на город…
Под ногами слегка дрогнули доски. Джон-Тому, чтобы сохранить равновесие, пришлось взмахнуть руками. Какой сильный толчок! Настил подскочил на несколько дюймов.
Пока пьяный Мадж разглагольствовал, Джон-Том бросил осторожный взгляд вниз. Что это? Неужели ему не мерещится и сваи шевелятся, гоняя по сумрачной водной глади концентрические круги?
– И я, чувак, имел успех!
Джон-Том глянул на выдра, потом на таверну.
– Успех?
Выдр доковылял до него и ухватил за полу мокрой от пота рубашки.
– Я в том смысле, шеф, что она была не прочь. Да какое там – не прочь! Черт возьми, она была совсем готова. Вот так!
Джон-Том аккуратно высвободился.
– Что произошло?
– Я не смог. Впервые в жизни не смог.
– Не уверен, что понимаю, – осторожно сказал Джон-Том, хотя вовсе не был уверен, что хочет понимать.
– Чувак, поверь, я пытался! Но всякий раз, када был совсем готов перейти от слов к делу, вспоминал чертовых детенышей и эту язву, эту пилу, эту стервозу, на которой меня угораздило жениться!
– Виджи?
Выдр наградил его бешеным взглядом.
– Кореш, я че, просил упоминать ее имя? Я тя просил? – Он хотел посмотреть на Джон-Тома в упор, однако столкнулся с неодолимым препятствием – он был почти на два фута короче.
– Мадж! В это трудно поверить, но будь я проклят, если не считаю тебя порядочным в глубине души парнем. Наверное, ты набрался хороших манер тайком от меня, – задумчиво добавил человек.
– Не говори так, не говори! – Выдр хлопнул себя лапами по ушам, получив при этом легкую контузию, так как одна его конечность по-прежнему держала бутылку. – Этого не могло произойти! Это невозможно! – И с выражением бескомпромиссной решимости на физиономии он двинулся не слишком твердой поступью мимо Джон-Тома. – Я возвращаюсь, вот так! Я найду эту принцессу, и када я ее найду, я ее… я ее… – Он умолк и повернулся к товарищу:
– Эх, шеф, был бы я хоть чуток легкомысленней! Ну хоть чуток!
– Нет причин так мучиться, дружище, – твердо заявил Джон-Том. – Разве можно упрекать себя за то, что все время думаешь о детях и Виджи?
– Опять это проклятое имя! Я вроде говорил тебе: не упоминай! Мало мне проблем с тем, че у меня под носом?
Мадж выпрямился, на морде появилось выражение внезапного озарения.
– Просек! Это все город виноват! Вот в чем дело! Тут с воздухом чей-то не то. Я какой-то отравы надышался. Заразился чувством ответственности. – Появилось новое выражение – подозрительное. – Точняк! Должно быть снадобье, какая-нибудь пилюля: проглотил – и очистился. – Нетерпеливый взгляд впился Джон-Тому в лицо. – Чаропесня!
Мне поможет подходящая чаропесня. – Он хотел отойти, споткнулся и не упал с мостков только благодаря нижним лапам – слишком коротким, чтобы потерять равновесие.
– Кореш, спой мне чей-то этакое. Ради старой дружбы. Чтоб я стал прежним Маджем. Беззаботным, счастливым, веселым, свободным как ветер…
– Испорченным, безответственным, вороватым и развратным. Лживым, ненадежным, циничным и похотливым.
Мадж просиял.
– Во-во, Джини-Тоник, это я самый! Я ведь не безнадежно переменился, а, кореш? Скажи, меня еще можно вылечить?
Джон-Том даже не знал, что и ответить на это.
– Ну-у… – протянул он. – Порой я слышу от тебя откровенный вздор.
– Да, да, продолжай, продолжай!
– И до недавнего времени ты любил заимствовать то, что тебе не принадлежит. В основном мелочевку, но все-таки…
– Верно, верно. Не стоит говорить о пропорциях. Важен тока сам факт. Говори.
Чаропевец глубоко вздохнул:
– Однако, несмотря на все это, уже нельзя вернуться вспять с помощью одного волшебства. Похоже, ты – я потрясен этим не меньше твоего – превращаешься в личность нравственную и порядочную.
– Нравственный! Порядочный! Я? – Рассвирепевший выдр ударил себя кулаком в грудь. К несчастью, это опять оказалась лапа с бутылкой.
Тумак немножко остудил его. – Невозможно, – пробормотал он. – Исключено. Уж лучше б я попросту сдох. А как же репутация, которую я так кропотливо наживал все эти годы? Как же теперь быть с заслуженным положением в гильдии воров, со славой попирателя всех и всяческих устоев? – дико озираясь, вопросил он. – Как пить дать, городишко этот шкодит! Надо убираться отсюда. Он медленно, но верно отравляет мне душу. – Мадж дал пинка ближайшей стене, подошва скользнула по лакированному дереву, скрипнула ветхая доска. – На мозги капает! Надо выкорчевать, выдрать с корнем эту пакость, разобрать по досточкам.
Расколоть их и сжечь, а на этом месте построить нормальный, правильный город, где приличный парень сможет закрутить любовь и не страдать от угрызений совести.
Он снова двинул лапой по стене, чуть не проломив ее.
В следующий миг мосток вздыбился и заколыхался, и Джон-Тому, чтобы не упасть, пришлось ухватиться за стойку. Это помогло мало, потому что стойка тоже неистово тряслась. «Он что, разозлился?» – подумал чаропевец.
– Мадж, не задирай город! Если дома умеют ходить, они, возможно, умеют чувствовать.
– Чувствовать? А, черт! Да ты када-нибудь слышал о чувствительных домах? Это против законов природы, вот так! – Выдру полегчало, и он осыпал стену энергичными пинками. – И хуже того, здеся… черт, как бы это выразить… неэстетично! – торжествующе закончил он.
Видимо, в этот момент у дома иссякло терпение. Настил под выдром щелкнул, точно хлыст, Маджа подкинуло до самой крыши. Гулко шмякнувшись о доски и крякнув, он сделал кувырок и через секунду снова был на ногах, с мечом в одной лапе и бутылкой в другой. Судя по тому, как он ими размахивал, он вряд ли понимал, что есть что.
Мадж разыскивал невидимого противника, грозно жестикулируя и стеклом, и сталью. Джон-Том освободил для него место.
– Ну, давай, иди сюда! Покажись! Выходи на бой, как честный выдр!
Теперь не только мосток ходил ходуном, но и все здание. Его поддержали соседние дома. Выгибались и лопались стекла в окнах, доски корчились и выплевывали гвозди, вывинчивались шурупы, нагели сжимались, как человеческие мозги от мигрени, хлопали ставни, точно крылья разъяренных птиц.
Джон-Том решил, что время вежливости миновало, схватил выдра за лапу и потащил за собой.
– Смотри, что ты наделал! Шевелись. Надо найти остальных.
– Ну че, че я наделал? А че происходит?
Мадж даже не моргнул, когда вихляющий, приплясывающий рыбацкий домик опрокинулся прямо перед ними в воду, подняв тучу брызг. В следующий миг он вскочил и по-собачьи отряхнулся. Оставалось лишь надеяться, что внутри никого нет.
– Ого-го! Кажись, я и правда маленько перебрал!
И с этими справедливыми словами Мадж крепче вцепился в бутылку.
Не только из таверны, но и из окружающих домов доносились визг, писк, испуганные и растерянные крики. Джон-Том, с трудом удерживаясь на ногах, ввалился в зал.
Мадж, утративший надежду на мгновенное исцеление, повис на плечах друга самым большим в мире меховым шарфом. Джон-Том охотно терпел его запах – как плату за молчание.
Жаль только, что выдр умолк слишком поздно! Негодование оскорбленных им зданий стремительно распространялось по порту, дома с грохотом бились друг о друга и угрожали развалиться на части.
Охваченные паникой владельцы никак не могли успокоить любимые жилища, а арендаторы даже не пытались ничего предпринять.
Над этим хаосом восстала гибкая, мускулистая фигура: лейтенант харакунской гвардии Найк был на удивление трезв.
– Чаропевец, в чем дело? Что происходит? – Он прищурил глаза. – Что случилось с вашим другом?
– Объяснять некогда! Хватайте скорее принцесс. Всех собирайте! Надо выбираться отсюда, пока не поздно!
Позади мангуста раздались вопли – бар со всеми своими бутылками, стаканами и непристойным портретом полулежащей, кардинально обритой нутрии обрушился на пол.
– Землетрясение!
На морде Хека, подбежавшего к дверному проему, где уже столпились его товарищи, отчетливо читалась тревога.
– Нет, это не землетрясение. – Одной рукой поддерживая Маджа, Джон-Том торопливо махал другой. – На судно! Всем на борт!
Как только они помогли принцессам спуститься по дергающейся, качающейся веревочной лестнице, огромный, очень злой склад поднялся на двенадцати сваях и решительно направился к центру города. Повсюду мелькали огни – не участвовавшее в ночном веселье население было бесцеремонно вытряхнуто из теплых постелей. Под звон пожарных колоколов отряд специально обученных укротителей домов выдвинулся в портовый район, к нервным офисным зданиям и истеричным пакгаузам.
Когда власти успокоят разбушевавшиеся постройки, у них появятся вопросы к тому, кто заварил кашу. Джон-Том надеялся к этому времени уйти далеко в море.
Пока Найк и его солдаты ставили парус, Джон-Том пересчитал спутников по головам, затем еще раз – хотел убедиться, что все на борту. Он учел даже облачко нот – за него, впрочем, не стоило беспокоиться. Мелодичная сиротка заиндевелым фонарем мигала на топе мачты.
Мангусты отвязали швартовочные концы, и судно пошло на юг. Как раз вовремя! Два крепких сооружения, которым наконец удалось установить причину бунта, поднялись на сваях и заплюхали вдогонку за корабликом.
Однако беглое суденышко уже покинуло мелководье, поэтому домам пришлось остановиться и в бессильном гневе хлопать дверьми и ставнями – к крайнему недоумению их потрясенных обитателей.
Подвыпившая Сешенше растерянно спросила:
– Что произошло? Мы так хорошо проводили время…
– Да, – подхватила Ансибетта. – А потом все кругом сошло с ума.
Удивительный язык Квиквеллы нервно выстреливал из пасти, облизывая не только ее рыло, но и морды сидевших поблизости.
– Здания обезумели, – прошептала она.
– Вы лучше его спросите, я тут ни при чем. – Джон-Том указал большим пальцем на Маджа, мирно прикорнувшего возле бушприта. Тиролька была нахлобучена аж до носа, длинное перо трепетом отзывалось на каждый храп.
– Его? – Брови Умаджи сдвинулись, почти наполовину скрыв глаза. – А что он может знать?
– Это он вызвал переполох. Принялся оскорблять город, здания и все прочее. И стенку пинал.
У Сешенше поднялась верхняя губа, блеснули острые зубы.
– Да разве с-спос-собна такая мелочь вызвать такой переполох?
– Вы Маджа не знаете. Его оскорбления не уступают моему чаропению, да и практики было хоть отбавляй. Алкоголь стимулирует его красноречие, подавляя при этом здравый смысл. Мадж унижал Машупро, и, похоже, в конце концов у города лопнуло терпение.
– Это я виновата, – призналась Пиввера. – Надо бы с ним почутче…
Но все произошло так неожиданно! И он был так слезлив! – Она состроила гримаску. – А уж как грязен!
– Да, он такой.
Джон-Том обернулся, вытянул шею.
Город вдали как будто затихал, редели вопли и проклятия. Оставалось лишь поблагодарить неведомые небесные силы, заинтересованные в судьбе путешественников, за скромный ветерок, что наполнил единственный парус и повлек суденышко в открытое море. Вдали растаяли контуры прибрежных зданий, Карракас сократился до черной линии на горизонте. В меркнущем свете луны кораблик миновал множество уединенных островков и песчаных кос – последних форпостов огромной дельты. Не видя погони, солдаты позволили себе успокоиться. Принцессы благоразумно спустились в каюты – им не терпелось распределить между собой спальные места.
Джон-Том посмотрел на спящего выдра. Звучный храп заглушал размеренный плеск воды.
И тут чаропевец понял, что устал донельзя и с удовольствием посостязался бы с другом, кто кого перехрапит.
Глава 17
– Разве что?
Выдр отвернулся и тяжело оперся на перила, те угрожающе заскрипели, но не сломались. До воды было никак не меньше двадцати футов, и повсюду торчали пеньки старых свай. Между ними покачивались на приколе суденышки. Если выдр сорвется, приземление может оказаться отнюдь не мягким.
– Это все Пышнера, принцесса из моего племени.
– Пиввера, – тихо поправил Джон-Том. – Что, совесть замучила? Ты ведь за ней приударяешь с того дня, когда мы сбежали от Манзая.
Выдр устремил на спутника непривычно печальный, душевный взгляд.
– Все-таки как вы, человеки, со словами обращаетесь! Джонни-Том, она ж самая симпотная из моих сородичей, другой такой я ни в жисть не видел.
– А я повидал достаточно выдр, чтобы не возражать.
– И ты чертовски прав, кореш. И ежели б не эта поганая, ублюдочная, гнилая пародия на город…
Под ногами слегка дрогнули доски. Джон-Тому, чтобы сохранить равновесие, пришлось взмахнуть руками. Какой сильный толчок! Настил подскочил на несколько дюймов.
Пока пьяный Мадж разглагольствовал, Джон-Том бросил осторожный взгляд вниз. Что это? Неужели ему не мерещится и сваи шевелятся, гоняя по сумрачной водной глади концентрические круги?
– И я, чувак, имел успех!
Джон-Том глянул на выдра, потом на таверну.
– Успех?
Выдр доковылял до него и ухватил за полу мокрой от пота рубашки.
– Я в том смысле, шеф, что она была не прочь. Да какое там – не прочь! Черт возьми, она была совсем готова. Вот так!
Джон-Том аккуратно высвободился.
– Что произошло?
– Я не смог. Впервые в жизни не смог.
– Не уверен, что понимаю, – осторожно сказал Джон-Том, хотя вовсе не был уверен, что хочет понимать.
– Чувак, поверь, я пытался! Но всякий раз, када был совсем готов перейти от слов к делу, вспоминал чертовых детенышей и эту язву, эту пилу, эту стервозу, на которой меня угораздило жениться!
– Виджи?
Выдр наградил его бешеным взглядом.
– Кореш, я че, просил упоминать ее имя? Я тя просил? – Он хотел посмотреть на Джон-Тома в упор, однако столкнулся с неодолимым препятствием – он был почти на два фута короче.
– Мадж! В это трудно поверить, но будь я проклят, если не считаю тебя порядочным в глубине души парнем. Наверное, ты набрался хороших манер тайком от меня, – задумчиво добавил человек.
– Не говори так, не говори! – Выдр хлопнул себя лапами по ушам, получив при этом легкую контузию, так как одна его конечность по-прежнему держала бутылку. – Этого не могло произойти! Это невозможно! – И с выражением бескомпромиссной решимости на физиономии он двинулся не слишком твердой поступью мимо Джон-Тома. – Я возвращаюсь, вот так! Я найду эту принцессу, и када я ее найду, я ее… я ее… – Он умолк и повернулся к товарищу:
– Эх, шеф, был бы я хоть чуток легкомысленней! Ну хоть чуток!
– Нет причин так мучиться, дружище, – твердо заявил Джон-Том. – Разве можно упрекать себя за то, что все время думаешь о детях и Виджи?
– Опять это проклятое имя! Я вроде говорил тебе: не упоминай! Мало мне проблем с тем, че у меня под носом?
Мадж выпрямился, на морде появилось выражение внезапного озарения.
– Просек! Это все город виноват! Вот в чем дело! Тут с воздухом чей-то не то. Я какой-то отравы надышался. Заразился чувством ответственности. – Появилось новое выражение – подозрительное. – Точняк! Должно быть снадобье, какая-нибудь пилюля: проглотил – и очистился. – Нетерпеливый взгляд впился Джон-Тому в лицо. – Чаропесня!
Мне поможет подходящая чаропесня. – Он хотел отойти, споткнулся и не упал с мостков только благодаря нижним лапам – слишком коротким, чтобы потерять равновесие.
– Кореш, спой мне чей-то этакое. Ради старой дружбы. Чтоб я стал прежним Маджем. Беззаботным, счастливым, веселым, свободным как ветер…
– Испорченным, безответственным, вороватым и развратным. Лживым, ненадежным, циничным и похотливым.
Мадж просиял.
– Во-во, Джини-Тоник, это я самый! Я ведь не безнадежно переменился, а, кореш? Скажи, меня еще можно вылечить?
Джон-Том даже не знал, что и ответить на это.
– Ну-у… – протянул он. – Порой я слышу от тебя откровенный вздор.
– Да, да, продолжай, продолжай!
– И до недавнего времени ты любил заимствовать то, что тебе не принадлежит. В основном мелочевку, но все-таки…
– Верно, верно. Не стоит говорить о пропорциях. Важен тока сам факт. Говори.
Чаропевец глубоко вздохнул:
– Однако, несмотря на все это, уже нельзя вернуться вспять с помощью одного волшебства. Похоже, ты – я потрясен этим не меньше твоего – превращаешься в личность нравственную и порядочную.
– Нравственный! Порядочный! Я? – Рассвирепевший выдр ударил себя кулаком в грудь. К несчастью, это опять оказалась лапа с бутылкой.
Тумак немножко остудил его. – Невозможно, – пробормотал он. – Исключено. Уж лучше б я попросту сдох. А как же репутация, которую я так кропотливо наживал все эти годы? Как же теперь быть с заслуженным положением в гильдии воров, со славой попирателя всех и всяческих устоев? – дико озираясь, вопросил он. – Как пить дать, городишко этот шкодит! Надо убираться отсюда. Он медленно, но верно отравляет мне душу. – Мадж дал пинка ближайшей стене, подошва скользнула по лакированному дереву, скрипнула ветхая доска. – На мозги капает! Надо выкорчевать, выдрать с корнем эту пакость, разобрать по досточкам.
Расколоть их и сжечь, а на этом месте построить нормальный, правильный город, где приличный парень сможет закрутить любовь и не страдать от угрызений совести.
Он снова двинул лапой по стене, чуть не проломив ее.
В следующий миг мосток вздыбился и заколыхался, и Джон-Тому, чтобы не упасть, пришлось ухватиться за стойку. Это помогло мало, потому что стойка тоже неистово тряслась. «Он что, разозлился?» – подумал чаропевец.
– Мадж, не задирай город! Если дома умеют ходить, они, возможно, умеют чувствовать.
– Чувствовать? А, черт! Да ты када-нибудь слышал о чувствительных домах? Это против законов природы, вот так! – Выдру полегчало, и он осыпал стену энергичными пинками. – И хуже того, здеся… черт, как бы это выразить… неэстетично! – торжествующе закончил он.
Видимо, в этот момент у дома иссякло терпение. Настил под выдром щелкнул, точно хлыст, Маджа подкинуло до самой крыши. Гулко шмякнувшись о доски и крякнув, он сделал кувырок и через секунду снова был на ногах, с мечом в одной лапе и бутылкой в другой. Судя по тому, как он ими размахивал, он вряд ли понимал, что есть что.
Мадж разыскивал невидимого противника, грозно жестикулируя и стеклом, и сталью. Джон-Том освободил для него место.
– Ну, давай, иди сюда! Покажись! Выходи на бой, как честный выдр!
Теперь не только мосток ходил ходуном, но и все здание. Его поддержали соседние дома. Выгибались и лопались стекла в окнах, доски корчились и выплевывали гвозди, вывинчивались шурупы, нагели сжимались, как человеческие мозги от мигрени, хлопали ставни, точно крылья разъяренных птиц.
Джон-Том решил, что время вежливости миновало, схватил выдра за лапу и потащил за собой.
– Смотри, что ты наделал! Шевелись. Надо найти остальных.
– Ну че, че я наделал? А че происходит?
Мадж даже не моргнул, когда вихляющий, приплясывающий рыбацкий домик опрокинулся прямо перед ними в воду, подняв тучу брызг. В следующий миг он вскочил и по-собачьи отряхнулся. Оставалось лишь надеяться, что внутри никого нет.
– Ого-го! Кажись, я и правда маленько перебрал!
И с этими справедливыми словами Мадж крепче вцепился в бутылку.
Не только из таверны, но и из окружающих домов доносились визг, писк, испуганные и растерянные крики. Джон-Том, с трудом удерживаясь на ногах, ввалился в зал.
Мадж, утративший надежду на мгновенное исцеление, повис на плечах друга самым большим в мире меховым шарфом. Джон-Том охотно терпел его запах – как плату за молчание.
Жаль только, что выдр умолк слишком поздно! Негодование оскорбленных им зданий стремительно распространялось по порту, дома с грохотом бились друг о друга и угрожали развалиться на части.
Охваченные паникой владельцы никак не могли успокоить любимые жилища, а арендаторы даже не пытались ничего предпринять.
Над этим хаосом восстала гибкая, мускулистая фигура: лейтенант харакунской гвардии Найк был на удивление трезв.
– Чаропевец, в чем дело? Что происходит? – Он прищурил глаза. – Что случилось с вашим другом?
– Объяснять некогда! Хватайте скорее принцесс. Всех собирайте! Надо выбираться отсюда, пока не поздно!
Позади мангуста раздались вопли – бар со всеми своими бутылками, стаканами и непристойным портретом полулежащей, кардинально обритой нутрии обрушился на пол.
– Землетрясение!
На морде Хека, подбежавшего к дверному проему, где уже столпились его товарищи, отчетливо читалась тревога.
– Нет, это не землетрясение. – Одной рукой поддерживая Маджа, Джон-Том торопливо махал другой. – На судно! Всем на борт!
Как только они помогли принцессам спуститься по дергающейся, качающейся веревочной лестнице, огромный, очень злой склад поднялся на двенадцати сваях и решительно направился к центру города. Повсюду мелькали огни – не участвовавшее в ночном веселье население было бесцеремонно вытряхнуто из теплых постелей. Под звон пожарных колоколов отряд специально обученных укротителей домов выдвинулся в портовый район, к нервным офисным зданиям и истеричным пакгаузам.
Когда власти успокоят разбушевавшиеся постройки, у них появятся вопросы к тому, кто заварил кашу. Джон-Том надеялся к этому времени уйти далеко в море.
Пока Найк и его солдаты ставили парус, Джон-Том пересчитал спутников по головам, затем еще раз – хотел убедиться, что все на борту. Он учел даже облачко нот – за него, впрочем, не стоило беспокоиться. Мелодичная сиротка заиндевелым фонарем мигала на топе мачты.
Мангусты отвязали швартовочные концы, и судно пошло на юг. Как раз вовремя! Два крепких сооружения, которым наконец удалось установить причину бунта, поднялись на сваях и заплюхали вдогонку за корабликом.
Однако беглое суденышко уже покинуло мелководье, поэтому домам пришлось остановиться и в бессильном гневе хлопать дверьми и ставнями – к крайнему недоумению их потрясенных обитателей.
Подвыпившая Сешенше растерянно спросила:
– Что произошло? Мы так хорошо проводили время…
– Да, – подхватила Ансибетта. – А потом все кругом сошло с ума.
Удивительный язык Квиквеллы нервно выстреливал из пасти, облизывая не только ее рыло, но и морды сидевших поблизости.
– Здания обезумели, – прошептала она.
– Вы лучше его спросите, я тут ни при чем. – Джон-Том указал большим пальцем на Маджа, мирно прикорнувшего возле бушприта. Тиролька была нахлобучена аж до носа, длинное перо трепетом отзывалось на каждый храп.
– Его? – Брови Умаджи сдвинулись, почти наполовину скрыв глаза. – А что он может знать?
– Это он вызвал переполох. Принялся оскорблять город, здания и все прочее. И стенку пинал.
У Сешенше поднялась верхняя губа, блеснули острые зубы.
– Да разве с-спос-собна такая мелочь вызвать такой переполох?
– Вы Маджа не знаете. Его оскорбления не уступают моему чаропению, да и практики было хоть отбавляй. Алкоголь стимулирует его красноречие, подавляя при этом здравый смысл. Мадж унижал Машупро, и, похоже, в конце концов у города лопнуло терпение.
– Это я виновата, – призналась Пиввера. – Надо бы с ним почутче…
Но все произошло так неожиданно! И он был так слезлив! – Она состроила гримаску. – А уж как грязен!
– Да, он такой.
Джон-Том обернулся, вытянул шею.
Город вдали как будто затихал, редели вопли и проклятия. Оставалось лишь поблагодарить неведомые небесные силы, заинтересованные в судьбе путешественников, за скромный ветерок, что наполнил единственный парус и повлек суденышко в открытое море. Вдали растаяли контуры прибрежных зданий, Карракас сократился до черной линии на горизонте. В меркнущем свете луны кораблик миновал множество уединенных островков и песчаных кос – последних форпостов огромной дельты. Не видя погони, солдаты позволили себе успокоиться. Принцессы благоразумно спустились в каюты – им не терпелось распределить между собой спальные места.
Джон-Том посмотрел на спящего выдра. Звучный храп заглушал размеренный плеск воды.
И тут чаропевец понял, что устал донельзя и с удовольствием посостязался бы с другом, кто кого перехрапит.
Глава 17
Прошло два дня, сырая душная дельта превратилась в воспоминание.
Выяснилось, что по части знания парусного дела мангусты выдавали желаемое за действительное.
– Это странно. – Пиввера держалась в сторонке, когда Хек с Пауко ставили маленький спинакер. – Мне случалось ходить под парусом. Боюсь, вы перевернете наше судно кверху килем.
– Ваше высочество, мы делаем все, что можем.
Пауко сопел, сражаясь с незнакомым такелажем.
– Помнится, вы обещали, что справитесь.
Принцесса Ансибетта сидела поблизости, закинув одну длинную ногу на другую, и красила ногти – каждый в свой цвет.
– Боюсь, практическим опытом здесь обладаю только я, – пришел на помощь солдатам Найк. – Не судите слишком строго этих славных парней.
Им куда легче поставить палатку, чем парус. И не бойтесь, мы обязательно достигнем берега нашего любимого Харакуна.
– При таком черепашьем ходе – никогда. – Принцесса Пиввера закатала широкие полупрозрачные рукава и взялась за край паруса. – Умаджи, милочка, не подсобишь?
Горилла поднялась и вложила в общее дело свою силу. Вскоре спинакер наполнился ветром, следствием чего явилось значительное увеличение скорости.
Умаджи с досадой взглянула на ладони.
– Не самая полезная работа для кожи.
– Кто бы жаловался! – Ансибетта протянула светлокожие ладони. – У меня кожа нежнее и тоньше, чем у любой из вас, и защитного меха почти нет.
Джон-Том упорно оставался за штурвалом, не влезая в дискуссию.
– Все бы им краситься да брюзжать, – шепнул он. – Можно подумать, они все еще у Манзая в клетках.
– Приятель, пущай тебя это не беспокоит. – Привалившийся к нактоузу Мадж выглядывал из-под полей шляпы и щурился на солнце, которое, по его мнению, затеяло пытать его без всякой жалости. – Принцессы – на то и принцессы, чтоб выглядеть на все сто и ныть.
– Мадж, иногда мне кажется, что ты – мизантроп.
– Совсем напротив, шеф. Я привык считать себя циником и оптимистом.
– Как головушка?
– С плеч еще не свалилась.
– Хотя твоей вины в этом нет. – Квиквелла стояла поблизости, причесывая мягкий шелковистый мех на лапах. – Твоя вина – в том, что нам пришлось так спешно покидать Машупро.
Выдр подмигнул:
– Точняк, моя вина, каюсь.
– А раз так, ты должен ответить. – Сешенше обратилась к подругам:
– Вс-се с-слышали? Нахал признает с-свои грехи.
– За все отвечу, за все. – Мадж спрятал морду под тиролькой. – Об одном прошу: не кричите.
– Я не кричу. Кто кричит? – взревела рысь.
– А разве у нас нет оснований кричать на тебя? – спросила Ансибетта в упор.
– Дамочки, милые мои, умоляю: чуток милосердия.
Выдр встал и, поддерживая лапами голову, заковылял к планширу.
Джон-Том у штурвала оглянулся:
– Ну, и что ты им ответишь?
– Отвечу! Вот щас как сигану за борт да попробую доплыть до Линчбени. Можа, какая-нибудь добрая душа выловит из Вертихвостки мои бренные останки и отвезет родне, чтоб их похоронили как полагается.
Это будут тихие похороны.
– Ты что, все забыл? Мы едва ноги унесли из города. И он, город, гнался за нами по пятам.
– Ух ты! – Выдр отвернулся от зеленого, как бутылочное стекло, моря, сел на палубу, прислонился спиной к лееру. – Не уверен, че помню события нынешнего утра.
– Ну и ладно. Избавлю тебя от мучительных воспоминаний. Только больше так не делай, пожалуйста.
Мадж заморгал:
– Как я смогу этого избежать, ежели не помню, че наделал?
– Я буду рядом и подскажу.
– А, тада ладно. – Выдр, дрожа, поднялся. – Ну а щас, ежели вы меня маленько извините, то, боюсь, мне пора подкормить живность в этом клепаном океане.
И он отправил за борт содержимое желудка. Процесс катарсиса сопровождался обильным рыганием и порханьем.
– Нет, вы видите? – Рысь выковырнула оказавшуюся в ухе сережку. – Какая омерзительная демонс-страция!
– О да, – согласилась Квиквелла.
Ансибетта дунула на ногти правой руки, чтобы побыстрее высох тщательно нанесенный лак.
– Подумать только, от этого алкоголика зависит наше возвращение.
– Ну, не полностью от него. – Алеукауна аккуратно наматывала трос на руку. – Боюсь, нам придется рассчитывать на собственные силы.
– Почему? У тебя довольно толковые солдаты.
Принцесса-мангуста любовно глянула на лейтенанта и его отряд.
– Да, они неплохо поработали. Для представителей низших сословий.
Нашли нас и вырвали из лап неописуемо отвратительной личности по имени Манзай.
– С помощью чаропевца, – поспешила добавить Умаджи.
– Да, с помощью чаропевца.
Ансибетта взглянула на Джон-Тома, а тот знай себе рулил, не подозревая, что привлек к себе внимание дам.
– Вам не кажется, что он довольно симпатичен? В смысле грубом, неутонченном, разумеется.
Сешенше скорчила гримаску.
– Никогда не понимала, что вы, люди, находите друг в друге. Уж эта мне холодная лыс-сая кожа!
Она содрогнулась.
– Ни одного приличного когтя на лапе.
Квиквелла выпустила длинные шипы.
– И плоские морды, – добавила Алеукауна. – Поцелуй – скорее не сближение, а столкновение.
– Ничего, спасибо, мы вполне справляемся, – без малейшего смущения заступилась Ансибетта за свое племя.
– А я рада, что я не человек, – фыркнула в усы Пиввера.
Над ними возвысился могучий силуэт.
– К чему эти детские споры? – Умаджи Туурская обняла Ансибетту за плечи тяжелой лапой. – Да, природа обделила людей шерстью, но нам бы не презирать их за это, а посочувствовать! К тому же они – приматы! – К Алеукауне повернулась широченная морщинистая морда. – Более того, плоские лица, да будет вам известно, имеют свои преимущества.
– В самом деле? Хоть убей, не пойму, как можно считать плюсом отсутствие нормальной морды.
Бурное обсуждение разновидностей рыл, шкур, клыков и иных частей тела вконец допекло Маджа, тщетно мечтавшего забиться в тихий уголок, и заставило его выбирать между топом мачты и трюмом. В конце концов он плюнул и остался на месте. От него сбежала хваленая безбоязненность, прежде позволявшая дневать и ночевать в «вороньем гнезде», а состояние желудка, забившегося куда-то между пищеводом и легкими, не вдохновляло приближаться к зловонному и сырому трюму.
С помощью добродушного, а может быть, сочувствующего ветерка судно быстро бежало на юг.
Через неделю на горизонте обозначилась грозовая туча. Стоявший у штурвала Найк поманил Джон-Тома. Море заметно осерчало, а мангуст по собственному опыту знал, на что способен океан в непогожий день.
– Что вы на это скажете? – Он указал вперед. Полоса шквала, растянувшаяся насколько хватало глаз, накатывала опасным темно-серым валом. – Надо ее как-то обойти. Куда повернем, влево или вправо?
Маленькие, но сильные лапы застыли в напряженном ожидании на штурвале.
– Почему вы меня спрашиваете? – Джон-Том с тревогой разглядывал зловещие облака. На миг влажное подбрюшье бури осветила молния, бурлящая воздушная стихия окрасилась сурьмой. – Я не мореход. На этой лоханке у меня роль пассажира.
Найк нервно почесал покрытое короткой бежевой шерстью темя.
– Разве вам не по силам успокоить океан чаропением? Или хотя бы провидеть спасительный курс?
– Ничего не получится. Мой профиль – извлечение из иных реальностей одушевленных и неодушевленных предметов. С такими непредсказуемыми явлениями, как погода, мне еще не приходилось иметь дело. Я могу с тем же успехом утопить вас, а не спасти.
– Наш кораблик крепок, но не велик, и мы – не очень-то опытная команда. Времени осталось немного, скоро на нас обрушится шторм.
Неужели вам нечего предложить?
– Ну, подумать никогда не вредно, – ушел от ответа Джон-Том.
Над его плечом раздался звон. Облачко нот висело так близко, что щеке стало тепло, и настойчиво пело. «Невероятно, – подумал он, – одна и та же мелодия способна выражать самый широкий спектр эмоций, всего лишь изменяя темп и громкость».
Найк смотрел на облачко и диву давался.
– В вопросах мистических я ничего не смыслю, но спилите мне зубы, если музыка не пытается что-то сказать.
– Не правда ли, у нее беспокойный вид? – Пульсирующие крапинки кружились в считанных дюймах от глаз Джон-Тома. – Что ты хочешь сказать?
Музыка, будто в ответ, вытянулась в тонюсенькую розовую полоску, застыв над волнующимся морем в нескольких градусах правее носа корабля, и запело на пределе громкости. Это повторилось несколько раз.
Чаропевец уже знал смысл этого жеста.
– Что оно делает?
Мангуст крепче ухватился за штурвал.
– Предлагает изменить курс. Думаю, стоит последовать совету – хуже не будет. Если, конечно, у вас нет другой идеи.
– Чаропевец, я уже сказал, что я всего-навсего моряк-любитель. – С этими словами лейтенант крутанул штурвал, и нос пошел вправо. – Вы уверены в правильности этого направления?
– Нет, но я всегда уверен в музыке. Если сейчас же не встать на ее курс, мы обязательно врежемся в бурю. А так – глядишь, и спасемся.
Может быть – всего лишь может быть, – музыка знает, что делает. Уж я-то совершенно не знаю.
Ноты образовали спираль, затем овоид. С каждой переменой формы изменялся и темп. Только в одном музыка оставалась постоянной: в своем выборе курса.
Умаджи прислонилась к планширу левого борта и задумчиво глядела на воду. В считанных ярдах от ее морды кристаллизовался серебристый туман. Она с возгласом изумления отшатнулась от призрака. Джон-Том заметил, что горилла хорошо поработала над мехом на затылке и шее – уложила его в множество тонких изящных завитков. Кудряшки придавали облику могучего примата что-то трогательно-младенческое.
Среди тумана материализовалось и зависло на уровне палубы уже знакомое путешественникам насекомовидное существо. Оно уставилось на Джон-Тома.
– Здравствуйте, человек! Вы здесь! Я вспомнил то, что забыл!
– А что вы забыли? – в полной растерянности спросил Джон-Том.
– Задачу моих поисков! – Антенны качнулись вперед. – До чего же зыбкая эта штуковина – память.
Мадж облокотился о планшир и небрежным тоном заметил:
– Шеф, а ты в курсе, че меж твоим седалищем и морем ни фига нет, кроме воздуха?
– Море? О чем вы говорите? – Существо глянуло вниз, пронзительно взвыло от изумления и с впечатляющим плеском упало в воду.
– Наверное, оно собиралось появиться на палубе, – задумчиво предположил Найк. – И тут мы резко взяли право руля.
Джон-Том, не обратив внимания на слова лейтенанта, бросился к лееру. Гость беспомощно трепыхался в воде. Обладая аж восемью конечностями, он при этом совершенно не разбирался в стилях плавания.
– Я вспомнил! – Жук плевался водой. – Я вспомнил!
Джон-Том сложил ладони рупором и крикнул:
– Что вы вспомнили?
– Вспомнил… что не умею плавать! – жалобно воскликнул жук и умолк – его голова скрылась под невысокой волной.
Джон-Том уже стаскивал с себя плащ и рубашку.
Он увидел, что насекомое вынырнуло и возится с пультом у себя на спине. И снова жук окутался туманом – на сей раз скоплением серебристых искр, таких ярких, что пришлось отвернуться. Но все равно создалось впечатление, будто Джон-Тома фотографируют с сотнями ламп-вспышек. Застигнутые врасплох принцессы кричали и терли глаза.
Джон-Том все же глянул сквозь слезы: в океане появилась аккуратная сферическая дырка, словно кто-то ловко зачерпнул ложкой шарик в коробке темно-зеленого мороженого. В полость вплыла парочка макрелей и, падая, неистово затрепыхала плавниками, затем гладкие изогнутые стены обрушились, и снова на этом месте плескались волны, будто ничего и не случилось.
– Занятно, хоть и бессмысленно. – Мадж подошел к другу. – Че до меня, так я не в восторге от его волшебства.
– Я не думаю, что это волшебство. По-моему, это наука.
– Волшебство, наука – вопрос лишь в терминологии. Как считаешь, он еще разок попробует? Жучина чей-то хотел от нас, как пить дать.
– Знаешь, Мадж, я сбит с толку не меньше твоего.
– Ну, тут ты ошибаешься, чувак. Ты сильнее моего сбит с толку. Это в твоем роду наследственное.
Чаропевец решил не препираться с выдром.
– Сейчас меня больше интересует, как проскочить мимо бури.
Он кивком указал на приближающуюся шеренгу черных туч.
Найк между тем вел судно вслед за поющими нотами. Не мерещится ли просвет на западе, прямо по курсу? Этого Джон-Том сказать не мог.
– Как ты себя чувствуешь?
– Кто, я? – Выдр поправил тирольку. – Как всегда, чувак, оптимально. Правда, гложет меня одно сомненьице…
– Что еще за сомненьице?
– Я хоть время-то классно провел?
– Не сказал бы.
– Жалко. – Выдр глубоко вздохнул и приложил лапу к груди. – Ну, ниче, зато я щас себя распрекрасно чувствую. А как там наши телки?
Выяснилось, что по части знания парусного дела мангусты выдавали желаемое за действительное.
– Это странно. – Пиввера держалась в сторонке, когда Хек с Пауко ставили маленький спинакер. – Мне случалось ходить под парусом. Боюсь, вы перевернете наше судно кверху килем.
– Ваше высочество, мы делаем все, что можем.
Пауко сопел, сражаясь с незнакомым такелажем.
– Помнится, вы обещали, что справитесь.
Принцесса Ансибетта сидела поблизости, закинув одну длинную ногу на другую, и красила ногти – каждый в свой цвет.
– Боюсь, практическим опытом здесь обладаю только я, – пришел на помощь солдатам Найк. – Не судите слишком строго этих славных парней.
Им куда легче поставить палатку, чем парус. И не бойтесь, мы обязательно достигнем берега нашего любимого Харакуна.
– При таком черепашьем ходе – никогда. – Принцесса Пиввера закатала широкие полупрозрачные рукава и взялась за край паруса. – Умаджи, милочка, не подсобишь?
Горилла поднялась и вложила в общее дело свою силу. Вскоре спинакер наполнился ветром, следствием чего явилось значительное увеличение скорости.
Умаджи с досадой взглянула на ладони.
– Не самая полезная работа для кожи.
– Кто бы жаловался! – Ансибетта протянула светлокожие ладони. – У меня кожа нежнее и тоньше, чем у любой из вас, и защитного меха почти нет.
Джон-Том упорно оставался за штурвалом, не влезая в дискуссию.
– Все бы им краситься да брюзжать, – шепнул он. – Можно подумать, они все еще у Манзая в клетках.
– Приятель, пущай тебя это не беспокоит. – Привалившийся к нактоузу Мадж выглядывал из-под полей шляпы и щурился на солнце, которое, по его мнению, затеяло пытать его без всякой жалости. – Принцессы – на то и принцессы, чтоб выглядеть на все сто и ныть.
– Мадж, иногда мне кажется, что ты – мизантроп.
– Совсем напротив, шеф. Я привык считать себя циником и оптимистом.
– Как головушка?
– С плеч еще не свалилась.
– Хотя твоей вины в этом нет. – Квиквелла стояла поблизости, причесывая мягкий шелковистый мех на лапах. – Твоя вина – в том, что нам пришлось так спешно покидать Машупро.
Выдр подмигнул:
– Точняк, моя вина, каюсь.
– А раз так, ты должен ответить. – Сешенше обратилась к подругам:
– Вс-се с-слышали? Нахал признает с-свои грехи.
– За все отвечу, за все. – Мадж спрятал морду под тиролькой. – Об одном прошу: не кричите.
– Я не кричу. Кто кричит? – взревела рысь.
– А разве у нас нет оснований кричать на тебя? – спросила Ансибетта в упор.
– Дамочки, милые мои, умоляю: чуток милосердия.
Выдр встал и, поддерживая лапами голову, заковылял к планширу.
Джон-Том у штурвала оглянулся:
– Ну, и что ты им ответишь?
– Отвечу! Вот щас как сигану за борт да попробую доплыть до Линчбени. Можа, какая-нибудь добрая душа выловит из Вертихвостки мои бренные останки и отвезет родне, чтоб их похоронили как полагается.
Это будут тихие похороны.
– Ты что, все забыл? Мы едва ноги унесли из города. И он, город, гнался за нами по пятам.
– Ух ты! – Выдр отвернулся от зеленого, как бутылочное стекло, моря, сел на палубу, прислонился спиной к лееру. – Не уверен, че помню события нынешнего утра.
– Ну и ладно. Избавлю тебя от мучительных воспоминаний. Только больше так не делай, пожалуйста.
Мадж заморгал:
– Как я смогу этого избежать, ежели не помню, че наделал?
– Я буду рядом и подскажу.
– А, тада ладно. – Выдр, дрожа, поднялся. – Ну а щас, ежели вы меня маленько извините, то, боюсь, мне пора подкормить живность в этом клепаном океане.
И он отправил за борт содержимое желудка. Процесс катарсиса сопровождался обильным рыганием и порханьем.
– Нет, вы видите? – Рысь выковырнула оказавшуюся в ухе сережку. – Какая омерзительная демонс-страция!
– О да, – согласилась Квиквелла.
Ансибетта дунула на ногти правой руки, чтобы побыстрее высох тщательно нанесенный лак.
– Подумать только, от этого алкоголика зависит наше возвращение.
– Ну, не полностью от него. – Алеукауна аккуратно наматывала трос на руку. – Боюсь, нам придется рассчитывать на собственные силы.
– Почему? У тебя довольно толковые солдаты.
Принцесса-мангуста любовно глянула на лейтенанта и его отряд.
– Да, они неплохо поработали. Для представителей низших сословий.
Нашли нас и вырвали из лап неописуемо отвратительной личности по имени Манзай.
– С помощью чаропевца, – поспешила добавить Умаджи.
– Да, с помощью чаропевца.
Ансибетта взглянула на Джон-Тома, а тот знай себе рулил, не подозревая, что привлек к себе внимание дам.
– Вам не кажется, что он довольно симпатичен? В смысле грубом, неутонченном, разумеется.
Сешенше скорчила гримаску.
– Никогда не понимала, что вы, люди, находите друг в друге. Уж эта мне холодная лыс-сая кожа!
Она содрогнулась.
– Ни одного приличного когтя на лапе.
Квиквелла выпустила длинные шипы.
– И плоские морды, – добавила Алеукауна. – Поцелуй – скорее не сближение, а столкновение.
– Ничего, спасибо, мы вполне справляемся, – без малейшего смущения заступилась Ансибетта за свое племя.
– А я рада, что я не человек, – фыркнула в усы Пиввера.
Над ними возвысился могучий силуэт.
– К чему эти детские споры? – Умаджи Туурская обняла Ансибетту за плечи тяжелой лапой. – Да, природа обделила людей шерстью, но нам бы не презирать их за это, а посочувствовать! К тому же они – приматы! – К Алеукауне повернулась широченная морщинистая морда. – Более того, плоские лица, да будет вам известно, имеют свои преимущества.
– В самом деле? Хоть убей, не пойму, как можно считать плюсом отсутствие нормальной морды.
Бурное обсуждение разновидностей рыл, шкур, клыков и иных частей тела вконец допекло Маджа, тщетно мечтавшего забиться в тихий уголок, и заставило его выбирать между топом мачты и трюмом. В конце концов он плюнул и остался на месте. От него сбежала хваленая безбоязненность, прежде позволявшая дневать и ночевать в «вороньем гнезде», а состояние желудка, забившегося куда-то между пищеводом и легкими, не вдохновляло приближаться к зловонному и сырому трюму.
С помощью добродушного, а может быть, сочувствующего ветерка судно быстро бежало на юг.
Через неделю на горизонте обозначилась грозовая туча. Стоявший у штурвала Найк поманил Джон-Тома. Море заметно осерчало, а мангуст по собственному опыту знал, на что способен океан в непогожий день.
– Что вы на это скажете? – Он указал вперед. Полоса шквала, растянувшаяся насколько хватало глаз, накатывала опасным темно-серым валом. – Надо ее как-то обойти. Куда повернем, влево или вправо?
Маленькие, но сильные лапы застыли в напряженном ожидании на штурвале.
– Почему вы меня спрашиваете? – Джон-Том с тревогой разглядывал зловещие облака. На миг влажное подбрюшье бури осветила молния, бурлящая воздушная стихия окрасилась сурьмой. – Я не мореход. На этой лоханке у меня роль пассажира.
Найк нервно почесал покрытое короткой бежевой шерстью темя.
– Разве вам не по силам успокоить океан чаропением? Или хотя бы провидеть спасительный курс?
– Ничего не получится. Мой профиль – извлечение из иных реальностей одушевленных и неодушевленных предметов. С такими непредсказуемыми явлениями, как погода, мне еще не приходилось иметь дело. Я могу с тем же успехом утопить вас, а не спасти.
– Наш кораблик крепок, но не велик, и мы – не очень-то опытная команда. Времени осталось немного, скоро на нас обрушится шторм.
Неужели вам нечего предложить?
– Ну, подумать никогда не вредно, – ушел от ответа Джон-Том.
Над его плечом раздался звон. Облачко нот висело так близко, что щеке стало тепло, и настойчиво пело. «Невероятно, – подумал он, – одна и та же мелодия способна выражать самый широкий спектр эмоций, всего лишь изменяя темп и громкость».
Найк смотрел на облачко и диву давался.
– В вопросах мистических я ничего не смыслю, но спилите мне зубы, если музыка не пытается что-то сказать.
– Не правда ли, у нее беспокойный вид? – Пульсирующие крапинки кружились в считанных дюймах от глаз Джон-Тома. – Что ты хочешь сказать?
Музыка, будто в ответ, вытянулась в тонюсенькую розовую полоску, застыв над волнующимся морем в нескольких градусах правее носа корабля, и запело на пределе громкости. Это повторилось несколько раз.
Чаропевец уже знал смысл этого жеста.
– Что оно делает?
Мангуст крепче ухватился за штурвал.
– Предлагает изменить курс. Думаю, стоит последовать совету – хуже не будет. Если, конечно, у вас нет другой идеи.
– Чаропевец, я уже сказал, что я всего-навсего моряк-любитель. – С этими словами лейтенант крутанул штурвал, и нос пошел вправо. – Вы уверены в правильности этого направления?
– Нет, но я всегда уверен в музыке. Если сейчас же не встать на ее курс, мы обязательно врежемся в бурю. А так – глядишь, и спасемся.
Может быть – всего лишь может быть, – музыка знает, что делает. Уж я-то совершенно не знаю.
Ноты образовали спираль, затем овоид. С каждой переменой формы изменялся и темп. Только в одном музыка оставалась постоянной: в своем выборе курса.
Умаджи прислонилась к планширу левого борта и задумчиво глядела на воду. В считанных ярдах от ее морды кристаллизовался серебристый туман. Она с возгласом изумления отшатнулась от призрака. Джон-Том заметил, что горилла хорошо поработала над мехом на затылке и шее – уложила его в множество тонких изящных завитков. Кудряшки придавали облику могучего примата что-то трогательно-младенческое.
Среди тумана материализовалось и зависло на уровне палубы уже знакомое путешественникам насекомовидное существо. Оно уставилось на Джон-Тома.
– Здравствуйте, человек! Вы здесь! Я вспомнил то, что забыл!
– А что вы забыли? – в полной растерянности спросил Джон-Том.
– Задачу моих поисков! – Антенны качнулись вперед. – До чего же зыбкая эта штуковина – память.
Мадж облокотился о планшир и небрежным тоном заметил:
– Шеф, а ты в курсе, че меж твоим седалищем и морем ни фига нет, кроме воздуха?
– Море? О чем вы говорите? – Существо глянуло вниз, пронзительно взвыло от изумления и с впечатляющим плеском упало в воду.
– Наверное, оно собиралось появиться на палубе, – задумчиво предположил Найк. – И тут мы резко взяли право руля.
Джон-Том, не обратив внимания на слова лейтенанта, бросился к лееру. Гость беспомощно трепыхался в воде. Обладая аж восемью конечностями, он при этом совершенно не разбирался в стилях плавания.
– Я вспомнил! – Жук плевался водой. – Я вспомнил!
Джон-Том сложил ладони рупором и крикнул:
– Что вы вспомнили?
– Вспомнил… что не умею плавать! – жалобно воскликнул жук и умолк – его голова скрылась под невысокой волной.
Джон-Том уже стаскивал с себя плащ и рубашку.
Он увидел, что насекомое вынырнуло и возится с пультом у себя на спине. И снова жук окутался туманом – на сей раз скоплением серебристых искр, таких ярких, что пришлось отвернуться. Но все равно создалось впечатление, будто Джон-Тома фотографируют с сотнями ламп-вспышек. Застигнутые врасплох принцессы кричали и терли глаза.
Джон-Том все же глянул сквозь слезы: в океане появилась аккуратная сферическая дырка, словно кто-то ловко зачерпнул ложкой шарик в коробке темно-зеленого мороженого. В полость вплыла парочка макрелей и, падая, неистово затрепыхала плавниками, затем гладкие изогнутые стены обрушились, и снова на этом месте плескались волны, будто ничего и не случилось.
– Занятно, хоть и бессмысленно. – Мадж подошел к другу. – Че до меня, так я не в восторге от его волшебства.
– Я не думаю, что это волшебство. По-моему, это наука.
– Волшебство, наука – вопрос лишь в терминологии. Как считаешь, он еще разок попробует? Жучина чей-то хотел от нас, как пить дать.
– Знаешь, Мадж, я сбит с толку не меньше твоего.
– Ну, тут ты ошибаешься, чувак. Ты сильнее моего сбит с толку. Это в твоем роду наследственное.
Чаропевец решил не препираться с выдром.
– Сейчас меня больше интересует, как проскочить мимо бури.
Он кивком указал на приближающуюся шеренгу черных туч.
Найк между тем вел судно вслед за поющими нотами. Не мерещится ли просвет на западе, прямо по курсу? Этого Джон-Том сказать не мог.
– Как ты себя чувствуешь?
– Кто, я? – Выдр поправил тирольку. – Как всегда, чувак, оптимально. Правда, гложет меня одно сомненьице…
– Что еще за сомненьице?
– Я хоть время-то классно провел?
– Не сказал бы.
– Жалко. – Выдр глубоко вздохнул и приложил лапу к груди. – Ну, ниче, зато я щас себя распрекрасно чувствую. А как там наши телки?