Галковский Дмитрий Евгеньевич. Бесконечный тупик

889

   Примечание к №600
   Ленин человек без биографии.
   Есть у Даниила Хармса рассказик очень хорошо попадающий в перекрестье ленинской рыжеволосой плешивости и пресловутых «Философских тетрадей»:
   «Голубая тетрадь №10
   Был один рыжий человек, у которого не было глаз и ушей. У него не было и волос, так что рыжим его назвали условно. Говорить он не мог, так как у него не было рта. Носа тоже у него не было. У него не было даже рук и ног. И живота у него не было, и спины у него не было, и хребта у него не было, и никаких внутренностей у него не было. Ничего у него не было! Так что не понятно, о ком идёт речь. Уж лучше мы о нём не будем больше говорить».

890

   Примечание к с.50 «Бесконечного тупика»
   Я немею, говоря о себе, и говорю только о себе, говоря о другом.
   Язык дан человеку, чтобы скрывать свои мысли. А мысли даны человеку, чтобы скрывать свои чувства. От кого? От самого себя. А что такое он сам? Язык, истекающий в мысли, и мысли, изливающиеся в чувства.

891

   Примечание к №855
   Впрочем, уже риторика.
   Мне хотелось сказать что-то удивительно интересное, важное. И я чувствовал где-то там, в глубине, что это возможно, что я смог бы. Но когда я начал говорить, то ничего не получилось. Всё стало переходить на меня, навиваться на меня. Я распускал по ветру паутинки своих мыслей, а они не хотели улетать от меня, и всё прилипали ко мне, и я совсем в них запутался, в самом себе запутался. Я очутился в глухом и жёстком коконе, коконе своего одиночества. Символ всей моей жизни. Я ничего не могу сказать. Розанов вот сказал:
   «В жизни чем больше я приближался к людям – становился всё более неудобнее им, жизнь их становилась от моего приближения неудобнее. И от меня очень многие и притом чрезмерно страдали: без всякой моей воли…»
   Я навил на себя паутину розановщины. «Дошутился». Всё изогнулось ко мне. Я – Бог. На свободе я хотел уйти от свободы. И вот как всё запуталось. Я смеюсь и плачу. Но что делать. Я не ограничивал себя, не притворялся. И вот что получилось. Чистая форма национального мышления. Я договорил. Рукописи не горят – какой ужас! Прости, Розанов. Прощай. Я неправильно понял последние слова отца. Он, конечно, сказал не «прости», а «прощай». Ледяной сквозняк вытягивал его лёгкое тело из комнаты, и он слабо, как во сне, цеплялся за ножки кровати, стула, косяк двери. И тут я. Он падая, улетая, ухватился за меня. Хотел в ужасе обнять, заплакать. Прощай, Розанов. Какое-то чувство апатии, опустошения. Крах. Пропала жизнь.
   – Ты, Моцарт, Бог, и сам того не знаешь.
   – Но божество моё проголодалось.
   Ведь ничего этого не нужно. Зачем? Я не понимаю. Я вдруг понял, что я русский. Зачем? Не надо. Верните. Я не хочу, это несправедливо. Мне всегда мечталось, что моя душа, мой гений похож на красивую нежную девушку. А оказалось…
   Русь птица-тройка. Куда же ты летишь. И обвинитель по делу Дмитрия Карамазова добавил:
   «Но, на мой грешный взгляд, гениальный художник закончил так или в припадке младенчески невинного прекрасномыслия, или просто боясь тогдашней цензуры. Ибо, если в его тройку впрячь только его же героев, Собакевичей, Ноздрёвых и Чичиковых, то кого бы ни посадить ямщиком, ни до чего путного на таких конях не доедешь!»
   То есть что это? – Тройка чертей. Блок сказал: над всеми нами нависла гигантская тень гоголевской тройки.

892

   Примечание к №865
   Вырабатывалась соответствующая культура одиночества и культура смирения, покаяния.
   Бердяев сказал, что немцы раскаяние заменили пессимизмом. Но более продуктивно обернуть эту мысль на себя: русские заменили пессимизм раскаянием, покаянием. Пессимизм – форма существования «я» в мире, раскаяние – момент выхода за пределы обыденной, безличной жизни. Покаяние – нечто кратковременное, экстатическое. Пессимизм – постоянное, обычное. Тон. Несомненно, покаяние выше, зато пессимизм дольше. Покаяние предсмертно, пессимизм – жизнь, даже преджизнь (юность). Русское одиночество тоскливо, немецкое – трагично. У русских была культура уединения, но не было культуры одиночества. К одиночеству, к «смерти Бога» они оказались неготовы.
   Чрезвычайно характерно. До сих пор ни одного русского писателя или философа пессимиста. Всё кончается «хорошо»: «взошло солнце и затетенькала какая-то птичка».

893

   Примечание к №877
   Как бы мне хотелось вывернуть с хрустом пальцы листающему эти страницы
   Отец оставил мне хорошие связи и плохую наследственность. Оформив же наследственность при помощи связей, можно было избежать армии, этой «сверхшколы».
   Как я хотел вывернуть наманикюренные пальцы медсестры, чтобы поднесённые в её ладошке таблетки взлетели разноцветным фонтанчиком конфетти и покатились по больничному линолеуму. И чтобы крошить, крошить их каблуками (тоже мечта – какие каблуки? – тапочки, шлёпанцы). Она была неприлично красивая, накрашенная, от неё пахло духами. И презрительно улыбалась в снопе света, падающего через раскрытую дверь в тёмную палату. Страх, холодный пот. Присела на мою койку, а я, дрожа под одеялом, забился в угол.
   Когда меня положили на экспертизу в психиатрическую больницу, а это было вечером, свет в палатах был потушен, я, растерянный, близорукий, в темноте не мог постелить постель, не видел. И лёг поверх одеяла, в брюках. Это была вторая ошибка. Первая – ещё в приёмном отделении я сказал, что не хочу надевать больничный халат. Это было квалифицировано как «неправильное поведение», и после двух недель обследования меня стали лечить. Я ходил по коридору и слышал за спиной голос уборщиц:
   – Вот этот молодой человек совсем тяжёлый… Вот он пошёл.
   – Где?
   – Вот.
   Врач, как только я «поступил», спросила: «А как вы понимаете пословицу „кашу маслом не испортишь“?» Это называлось «проверка уровня интеллектуального развития».
   Есть то, что давали в больничной столовой, было невозможно, и я спасался кусками сахара, да иногда с отвращением съедал несколько ложек полугнилого салата или пахнувшей тиной каши. В первый день за завтраком медсестра-старуха спросила:
   – А чего же масло в кашку не кладёте?
   – Да оно же жёлтое.
   – У нас всё хорошее, специально проверенное. А кушать не будете, ручки завернём за спиночку стульчика и ложечкой, ложечкой в рот.
   Вовсе не было злобы. Это про пальцы сейчас реминисценции, тогда только сцена мелькнула однажды на секунду и скорее умозрительно. А был страх и тягучая заторможенность, внешнее спокойствие, замирание, и удивительно тонкое, отчётливое восприятие всего происходящего. Я, постоянно молчащий, какой-то стёртый, весь ушёл в слух, обоняние, зрение. Белая краска: простыни, халаты врачей, сахар, рамы окон, потолки, тумбочки. Пахло подгнивающими яблоками и табачным дымом. За окнами жёлтая осень, солнце. Доносились деформированные обрывки фраз от расположенной рядом диспетчерской товарной станции. Мать меня забыла.
   Я всё это воспринимал трагически и всерьёз. Мечтал поступить в университет, а очутился то ли сумасшедшим, то ли жуликом. Всё-таки достаточно банальная история для нашей действительности для меня, внутренне, воспринималась совсем иначе. Там моя личность окончательно сформировалась. Отношение к миру. Это было мистическое переживание (898), очень тонкое и точное. Жизнь довернула, мазнула кистью последний раз по оконченной картине – живи.

894

   Примечание к №862
   И всё сбылось. Мифы осуществляются.
   Пушкин и Гоголь, Достоевский и Толстой, Соловьёв и Федотов – ласковые вы мои, миленькие, – вы-то и создали этот мир: тёмный, издевательский, душный и безнадёжный. Вы всё Бога искали. Так вот: вы, вы-то, миленькие, голубчики, были одержимы неудержимым, страшным сатанизмом, вы-то и придумали всё. Вы «понимали о себе». Понимали слишком «много» при таком чудовищном замахе на гениальность.
   «Нет, батюшка Родион Романыч, тут не Миколка! Тут дело фантастическое, мрачное… Как кто убил?.. да ВЫ убили, Родион Романыч! Вы и убили-с…»
   А то как же так получается? Вот Бунин писал:
   «Нападите врасплох на любой старый дом, где десятки лет жила многочисленная семья, перебейте или возьмите в полон хозяев, домоправителей, слуг, захватите семейные архивы, начните их разбор и вообще розыски о жизни этой семьи, этого дома, – сколько откроется тёмного, греховного, неправедного … Так врасплох, совершенно врасплох был захвачен и российский старый дом. И что же открылось? Истинно диву надо даваться, какие пустяки открылись! А ведь захватили этот дом как раз при том строе, из которого сделали истинно мировой жупел. Что открыли? Изумительно: ровно ничего!»
   Действительно, «ничего». Россия с самого Александра Благословенного это, с точки зрения государственной, очень мягкая, гуманная и просвещённая страна, настолько мягкая, гуманная и просвещённая, что при тогдашнем уровне образования и культуры народа дальше и некуда. И вот там сидели по углам какие-то гении и писали книжки. И вдруг, ни с того ни с сего, 66 миллионов людей «в корзину для бумаг». Это что же вы там написали такое??

895

   Примечание к №625
   Какие могут быть «традиции» у крайнего субъективизма? Только традиция метемпсихоза.
   Розанов писал о своём творчестве:
   «Тут, в конце концов, та тайна (граничащая с безумием), что я сам с собою говорю: настолько постоянно и внимательно и СТРАСТНО, что вообще кроме этого ничего не слышу».
   И там же:
   «Больше этого вообще не может никто, если не появится ТАКОЙ ЖЕ. Но я думаю, не появится, потому что люди вообще индивидуальны (единичны в лице и „почерках“)».
   Разве традиция метемпсихоза это настоящая традиция, за которую можно спрятаться (я что, я ничего, моё дело маленькое; есть традиция, и мы никому не позволим…)? А тут что? Вот появится какой-нибудь Одноглазов (897)и скажет:
   – Ну да, это всё правильно про Розанова. Но только одна маленькая поправочка, штришок-с. Розанов это не ты, а я.
   И всё. Знание – сила. Любовь – слабость, беззащитность. Постыдное бессилие ревности.
   Я написал гениальную книгу. Но с одним «но». Нужно априорное интуитивное принятие этого. Если сразу поверить, то мысль читающего полетит. Если нет, если читатель меня не любит – я графоман. Очень честная книга. Я откровенен. Ломка в том, что сам текст совершенно «беспол». Всё зависит от интуитивного решения, от акта веры. И оба решения одинаково правильны. Мощный усилитель. Огромная аэродинамическая труба. Вы зашептали о любви, и весь мир осветился возвышенной, прекрасной музыкой. Вы ухмыльнулись, и весь мир захохотал, смёл смехом посмевшего… И в том и в другом случае определение летит по тоннелю, ни разу не задевая за стенки. Всё быстрей и быстрей. На каждой странице написано: Одиноков —?, или Одиноков – 0. Всё громче и громче…
   А для меня эта книга ласковая. Слова мягко гаснут, исчезают.

896

   Примечание к №876
   Человек, плохо знающий русско– и немецкоязычную масонскую литературу, издававшуюся в XVIII-н.XIX вв. в России, не может квалифицированно судить об истории русской литературы и философии.
   Русский текст производящейся в седьмой степени розенкрейцерства «герметической операции в тайне творения»:
   «В сосуде смешивается майская роса, собранная в полнолуние, две части мужской и три части женской крови от чистых и целомудренных людей. Сосуд этот ставится в умеренное тепло, отчего внизу отложится красная земля, верхняя же часть – Менструум – отделяется в чистую склянку и время от времени подливается в сосуд, куда ещё прибавляется „один гран тинктуры из анимального царства“. Через некоторое время в колбе будет слышен топот и свист, и вы увидите в ней два живых существа – „мущинку и женщинку“, – совершенно прекрасных, если кровь была взята от людей целомудренных, и полузвериных в противном случае: они будут двигаться, ходить, а посередине вырастет прекрасное дерево с разными плодами. Путём определённых манипуляций можно поддерживать их жизнь в течение года, причём от них можно узнать всё, что угодно, „ибо они будут тебя бояться и почитать“. Но потом „человечки“ начнут вкушать от плодов среднего дерева – появится пар и огонь, а гомункулусы будут извиваться, ползать, стараться спрятаться, „так что жалко на них смотреть“. Затем в сосуде произойдёт „смешение и тревога“ – человечки умирают, разверзнется земля, целый месяц сверху будет низвергаться огонь, а потом всё утишится, стопится и сольётся. Содержимое банки разделится далее на 4 части: верхняя сияет блестящими красками, под нею образуется кристалловидная часть, ниже кроваво-красная, а совсем внизу непрестанно курящийся чёрный дым. В верхней части предстанет „небесный Иерусалим со всеми жителями“, во второй – „сткляный мир“, в третьей „красное великое сткляное море“. Наконец, нижняя часть – это „мрачное обиталище всех диаволов и адочестивых“. Если эту нижнюю часть положить в реторту и подогреть, то наверх изойдёт „огнегорящий сублимат“, легко сжигающий всякую вещь; при других манипуляциях всё здесь свернётся в клуб, и родится ужасный червь, который через 4 дня исчезнет».
   Изучая историю русской литературы и философии всегда следует помнить о «мущинках и женщинках». В очень значительной степени речь идёт о филологической и теоретической алхимии.
   «Можно вскоре ожидать наступления разумного и умеренного общественного устройства на земле … Счастливое общественное устройство, подсказанное гениями, заставит технику и науку идти вперёд с необозримой быстротою … человек сделается истинным хозяином земли. Он будет … широко эксплуатировать океаны … Сначала исчезнут вредные животные и растения, потом избавятся и от домашних животных. В конце концов, кроме низших существ, растений и человека, ничего на земле не останется… Многочисленное население земли будет усиленно размножаться, но право производить детей будут иметь только лучшие особи… Так пройдут тысячи лет, и вы тогда население не узнаете. Оно будет настолько же выше теперешнего человека, насколько последний выше какой-нибудь мартышки. Исчезнут из характера низшие животные инстинкты. Даже исчезнут унижающие нас половые акты и заменятся искусственным оплодотворением. Женщины будут родить, но без страданий, как родят низшие животные. Произведённые ими зародыши будут продолжать развитие в особой обстановке, заменяющей утробу матери… Окружат солнце искусственными жилищами, заимствуя материал от астероидов, планет и их спутников. Это даст возможность существовать населению в 2 миллиарда раз более многочисленному, чем население земли. Отчасти она будет отдавать небесным колониям свой избыток людей, отчасти переселённые кадры сами будут размножаться. Это размножение будет страшно быстро, так как огромная часть яичек (яйцеклеток) и сперматозоидов пойдёт в дело … Получатся очень разнообразные породы совершенных … Впрочем, будет господствовать наиболее совершенный тип организма, живущего в эфире и питающегося непосредственно солнечной энергией (как растения)… Земля оказывается исходным пунктом расселения совершенных в Млечном пути. Где на планетах встретят пустыню или недоразвившийся уродливый мир, там безболезненно ликвидируют его, заменив своим миром … Во вселенной господствовал, господствует и будет господствовать разум и высшие общественные организации … Поэтому мучительная жизнь земли редкость, что она получилась самозарождением, а не заселением. В космосе господствует заселение, как процесс более выгодный. Ведь человек разводит морковь и яблоки от готовых организмов… Но в космосе самозарождение допускается, хотя и чрезвычайно редко, в силу необходимости, обновления или пополнения совершенных. Кое-где они вырождаются и ликвидируются ввиду встречающегося местами регресса … Роль земли и подобных немногих планет хотя и страдальческая, но почётная. Земному усовершенствованному потоку жизни предназначено пополнять убыль регрессирующих пород космоса. На долю земного населения выпал тяжкий жребий, высокий подвиг. Немногие планеты его получают. Едва ли одна на биллион. Иначе быть не может. В противном случае это противоречило бы разуму совершенных, то есть высшему эгоизму. Не могут же они работать во вред самим себе … Жизнь в более высоких организмах подобна сну, а жизнь в высших животных, хотя и ужасна (с т.з. человека), но субъективно несознательна. Корова, овца, лошадь или обезьяна не чувствуют её унижения, как не чувствует сейчас и человек унижения своей жизни. Но высшие существа смотрят на человека с сожалением, как мы на собак или крыс … Корова, если бы она имела более разума, также пожелала бы остаться коровой, овца не захотела бы расстаться с овечьей жизнью. Также и волк, и тигр, и таракан, и клоп, и глиста. Ограниченность человека заставляет и его впадать в те же гнусные желания. Да и много ли найдётся людей, которым бы стоило дорожить прошедшим!.. Но и самые высочайшие люди, раз они знают, что их ожидает ещё более высочайшее, должны с радостью примириться с гибелью прошлого».
   Да, Константин Эдуардович. «Глыба». Весь свой архив Циолковский завещал Сталину. Сталин сказал: «Говорят, Циолковский чудак. Нам, товарищи, такие чудаки нужны». Конечно, собственно взгляды Циолковского канонизировать было невозможно, поэтому официально его оформили как великого изобретателя и учёного, открывшего ракеты, что ли, или там дирижабли. Точно до сих пор никто не знает.
   Циолковский действительно не был «чудаком». Почему? Это обычный русский мыслитель. Его «монизм»-мамонизм берёт начало в учении Фёдорова и в общем мало от него отличается. А на Фёдорова молились Достоевский, Соловьёв и Толстой. Столь разные люди, и каждый потом, при более близком знакомстве, в Фёдорове по-своему разочаровался. Что и неудивительно: Фёдоров – тупой фанатик и злой русский христосик – личность безобразнейшая. Но неудивительно и то, что до сих пор о Фёдорове из русских философов никто плохо не отзывался. То есть взгляды критиковали, но всегда оговаривались, что бессребреник, альтруист и вегетарианец. (А по сравнению с этим альтруистом Ильич добрейший и деликатнейший человек.) И первый порыв у Достоевского, Соловьёва и Толстого какой? Искреннее восхищение, любовь. То есть сердце, сердечко-то русское откликнулось, затрепетало. Трупы шприцами колоть, физиологический раствор закачивать литрами. А потом трупы точком, точком. И задёргаются, и пойдут. «Будут хорошо устроены в зоне». Ну как тут не зашвырнуть Евангелие в пыльный угол? Как не откликнуться, как не настрочить ночью письмо, быстро, на одном дыхании, готовом, впрочем, прерваться еле сдерживаемыми рыданиями. А Константин Эдуардович? Или не родной это человек? Разве не хотел он изобрести вечный двигатель? Разве не предложил он скромно использовать в качестве детали такового земной шар, к коему стоит только подвести шестерёнки и рычаги, и вот он, перпетуум мобиле? Или не хотел он выращивать «мущинок» и «женщинок» в ретортах? Или не печатал он им же самим выдуманные послания от многочисленных поклонников, где оные называли его «циклопическим умом» и «величайшим гением» и утверждали, что «его печатные труды бесповоротно сменили все книги так называемого священного писания»? Так у кого же поднимется рука назвать калужского мечтателя зарвавшимся параноиком? Ведь первый признак психического заболевания это «неправильное поведение». А разве поведение Циолковского неправильно (908)? Наоборот, оно слишком правильно, слишком обычно и разве что из-за этого «слишком» выламывается за пределы обыденности. Нормальный русский ЗНАЕТ, что его через 10 000 лет оживят и спокойно пишет романы или служит в министерстве. Зачем же об этом орать на каждом перекрёстке? Это провинция-с, патриархальные нравы-с.
   Нет, Циолковский совсем не глуп. Как не глуп и Фёдоров, и Чернышевский. Как не глупы и два поколения русской аристократии, выращивавших гомункулусов и изобретавших вечный двигатель. Как не глуп, а наоборот, гениален был Пётр Великий, который дело цивилизации в России начал с покупки заспиртованных зародышей и действующей модели вечного двигателя. Ведь «вечный двигатель» это идея кражи у Бога перводвижения, а создание «гомункулуса» – кража сотворения. Сам человек слаб и жалок, но в Европе есть некоторые организации. Откуда же такое пространственное хитро– и остроумие? Откуда западные заводные машинки и кукольно-аккуратные города? Ну конечно, хе-хе, трудолюбие, прилежание. Не маленькие, понимаем, КУДА вступаем. Знаем, что говорить надо. Но всё же «держись черни, а знай штуку». Так что и подмигнуть иногда. А про «гуманизм» и «науку» это мы вам расскажем, тоже не лыком шиты. Главное прикидываться дурачками и болтать про просвещение, а негласно скупать серьёзную литературу. Каббала, Гермес Трисмегист, Парацельс, Калиостро.

897

   Примечание к №895
   Вот появится какой-нибудь Одноглазов
   Или уж скорее какой-нибудь Циклопер. Я мучаюсь, не сплю ночей, переживаю. Для меня судьба Розанова вопрос жизни. И вот там где-то сидит НАСТОЯЩИЙ и швыряет мне мою рукопись в лицо:
   – Что вы уже за ерунду написали? Нам-таки нужно серьёзное изучение творчества русских философов.
   Мое место занято. Я Голядкин. И Голядкин занят. Даже Голядкина украли. Голядкин это Осип Эмильевич Мандельштам. Надежда Яковлевна написала:
   «Мандельштам в „Египетской марке“ ясно сказал, что наш единственный предок – Голядкин. Этот предок был мне гораздо более понятен, чем дед и его рижский брат, а тем более, чем курляндский часовщик и киевский врач».
   Где я? Люди, где вы? Леонид Андреев писал ещё за полтора месяца до Октября:
   «Мне страшно. Как слепой, мечусь я в темноте и ищу Россию. Где моя Россия? Мне страшно: Я не могу жить без России. Отдайте мне Россию! Я на коленях молю вас, укравших Россию: отдайте мне мою Россию, верните, верните.»
   Поздно спохватились, милейший. Но тут зацепка-с. Циклопер открывает эту книгу и карандашиком начинает на полях отмечать: чирк-чирк. А тут №897. И он его читает. «Вы и убили, Родион Романыч». Сломается тут карандашик-то. Разорвётся хобот русским нагло ухмыляющимся ничем. А хобот это, между прочим, самое нежное место. Страшное слово «ничего» для русского имеет ласковый, бытовой оттенок. «Как дела?» – «Ничего». Даже просторечно: «ничаво».
   Только не сломается карандашик, не остановится.

898

   Примечание к №893
   Это было мистическое переживание
   Психиатрическая больница – последнее звено в цепи внешних событий (920), где я являлся лишь объектом, и в то же время первая вполне сознательная акция, первое самостоятельное, не только совершившееся, но и совершённое событие в моей жизни.

899

   Примечание к с.50 «Бесконечного тупика»
   Цитаты просвечивают, и сквозь их хитиновый панцирь виден внутренний мир.
   Осип Мандельштам писал в своей статье, посвящённой Данте:
   «Цитата не есть выписка, цитата есть цикада. Неумолкаемость ей свойственна. Вцепившись в воздух, она его не отпускает. Эрудиция далеко не тождественна упоминательной клавиатуре, которая и составляет главную сущность образования».
   И ещё:
   «Образованность – школа быстрейших ассоциаций: ты схватываешь на лету, ты чувствителен к намёкам».
   Это верно, тонко. Мандельштам вообще высший еврейский тип. А ассоциативная речь косая его удивительна почти по-розановски. И как ему сам Розанов нравился, как он тонко и точно понимал музыку розановской речи!
   «Филология – это семья, потому что всякая семья держится на интонации и на цитате, на кавычках (905). Самое лениво сказанное слово в семье имеет свой оттенок. И бесконечная, своеобразная, чисто филологическая словесная нюансировка составляет фон семейной жизни. Вот почему тяготение Розанова к домашности, столь мощно определившее весь уклад его литературной деятельности, я вывожу из филологической природы его души, которая в неутомимом искании орешка щёлкала и лущила свои слова и словечки, оставляя нам только шелуху. Немудрено, что Розанов оказался ненужным и бесплодным писателем».
   Но как раз быт-то Розанова для Мандельштама чужой. И за домашним уютом ужасы. Чужие ужасы, чужие скелеты в шкафах. А он этого не знал и не хотел знать (психология гостя). Еврейский инстинкт ему подсказывал – туда не надо.