Страница:
РОБИНСОН. Ах, моди. Понятно. Итак, теперь нам все ясно. Ваши последователи – люди, которым вы лично промыли мозги – вынашивают секретный план захвата контроля над правительством Соединенных Штатов. (Показывает панку бумаг.) Здесь у меня статья доктора Дороти Чин, одной из ваших… неудачниц. Как вы называете людей, которые встают и выходят вон?
ФОРМАН. Людьми, которые встают и выходят вон.
РОБИНСОН. Вот именно. Ладно, пусть Дороти Чин будет одним из ваших дезертиров, человеком, который не стал заниматься модулирующей тренировкой потому, что на ней «под видом семинара по мотивационным возможностям проводилось политическое внушение с использованием различных современных методов промывания мозгов, имеющее целью продемонстрировать, доказать и внедрить в умы чудовищный, механистический, самодовлеющий, безапелляционный, бихевиористский взгляд на управление людьми, оправдывая таким образом в сознании участников присвоение ими прав и полномочий, до сих пор принадлежащих Богу и правительствам». По госпоже Чин, ваша тайная цель – подменить намерения законных избранников народа своей собственнной преступной программой, и вы занимаетесь этим, систематически вербуя в свои ряды ключевые фигуры в Администрации, палатах Конгресса – от обеих партий, – различных работников средств массовой информации и, что наиболее опасно, ключевые фигуры в Вооруженных Силах Соединенных Штатов, во всех родах войск.
ФОРМАН. Ваша паранойя дает себя знать, Джон. По-моему, вам самое время пройти очередной курс медикаментозного лечения.
РОБИНСОН. Значит, вы отрицаете, что существует «сердцевинная группа»?
ФОРМАН. Отнюдь. Но ваша интерпретация ее сути и целей настолько неверна, что мне остается только гадать, не специально ли вы искажаете смысл, втайне желая прослыть борцом за правду, или… РОБИНСОН. Или что?
ФОРМАН. Или вы просто неумный человек. Хотя, если откровенно, то в последнем, отдавая вам должное, я сильно сомневаюсь и вынужден принять первое. «Сердцевинная группа» – отнюдь не группа людей. Это – идея.
РОБИНСОН. Но люди, являющиеся членами «сердцевинной группы» все-таки существуют, не так ли? И эти люди – одни из самых значительных и уважаемых в стране. Во всем мире. Правильно? Так не является ли это частью замысла главного моди?
ФОРМАН (вздыхая). Модулирующая тренировка входит в курс армейского нравственного воспитания еще со времени Московских договоров. До эпидемий более шести миллионов человек закончили один из семи курсов тренировки, которые проводились под патронажем федерального правительства и охватывали буквально каждого мужчину и каждую женщину, когда-либо – надевавших военную форму, будь то сухопутные войска, военно-воздушные силы, флот, космический корпус или почтовая служба Соединенных Штатов; кроме того, еще по меньшей мере двадцать миллионов гражданских участвовали в семинарах, спонсируемых Модулирующим Фондом.
РОБИНСОН. А вы получали процент с каждой завербованной вами души, не так ли?
ФОРМАН. Простите, тата шла в Модулирующий Фонд, а не лично мне. Я получаю от Фонда жалованье, раз, мер которого определяет совет управляющих. Неплохой выпад, но ваша информация опять оказалась ложной. Дело в том, что ни в самой тренировке, ни в чем-либо, с нею связанном, нет ничего сверхъестественного, странного и необычного, как нет ничего дурного или постыдного в самом факте получения доходов образовательным фондом. Почему мы не можем быть капиталистами? Наши успехи доказывают, что тренировка приносит плоды. Люди хотят жить полнокровной жизнью, и тренировка помогает им обеспечить себя необходимыми для этого инструментами. Кстати, судя по записям Фонда, вы сами прошли базовый курс тренировки, когда учились в колледже…
РОБИНСОН. Да, я совершил массу глупых и сумасшедших поступков в то время. Однажды даже стал республиканцем. Ну и что с того? Теперь я поумнел.
ФОРМАН. Модулирующая тренировка сильно изменилась с тех пор, как вы ею занимались. По просьбе президента Соединенных Штатов мы разработали усовершенствованный курс специально для того, чтобы дать людям возможность противостоять обстоятельствам и перегрузкам хторранского заражения. Из этого курса и родилась идея «сердцевинной группы».
РОБИНСОН. Значит, вы признаете, что ключевые фигуры в правительстве входят в эту вашу так называемую «сердцевинную группу»?
ФОРМАН. И каждый день их входит все больше и больше. В том, что человек посвящает себя будущему, нет преступления. В настоящее время мы проводим четыре самостоятельных курса в разных частях страны. Две тысячи человек посещают наши занятия, и еще шесть тысяч подключаются по телекоммуникационным каналам. Но они не совсем те, кого вы называете «ключевыми фигурами», Джон. Удивительно большое число наших курсантов относится к той категории людей, которую вы, по своему невежеству, назвали бы обыкновенными. Но они необыкновенные. Стремление к совершенству никогда не бывает обыкновенным. Все эти люди – каждый из которых идет по жизни своей дорогой – хотят стать частицами процесса трансформации окружающего нас мира.
РОБИНСОН. Значит, тогда вы обязаны признать, что цель этой группы – влиять на правительство.
ФОРМАН. Нет. Любой идиот может влиять на правительство. Даже вы. Меня интересует нечто более важное, чем сиюминутная власть. Я посвятил себя тому, чтобы изменить этот мир.
РОБИНСОН. Но чтобы это сделать, вам и вашей группе необходима власть, не так ли?
ФОРМАН. «Сердцевинная группа» • – не люди, Джон. Это абстрактная идея. Любой, кто хочет расширить свое видение того, что возможно в этой Вселенной, автоматически становится членом группы. У человечества всегда была своя «сердцевинная группа», и во все времена в нее входили люди – не важно, знали они об этом или нет, – которые бросали вызов тому, что есть, и таким образом могли создавать то, что будет.
РОБИНСОН. И тем не менее, доктор Форман, существует группа людей, прошедших курс модулирующей тренировки и считающих себя членами «сердцевинной группы», и эта группа в настоящее время активно влияет на обе ветви федерального правительства, включая исполнительную власть, обе палаты Конгресса, армию и даже средства массовой информации. Это так?
ФОРМАН (кивает). Модулирующая тренировка – для преуспевающих людей. Она нужна тем, кто знает, как добиться результатов, и кто хочет обучиться технологии сознания, дабы иметь возможность поднять свою личную производительность на качественно новый уровень.
РОБИНСОН. Избавьте нас от своего вербовочного жаргона, док, просто ответьте на мой вопрос.
ФОРМАН. Это и есть ответ. На наших курсах занималось множество высокопоставленных чиновников. Ничего зловещего в том, что эта технология приносит плоды, нет. По сути, с той же целью вы каждый день чистите зубы. Почему же вас так пугает трансформация общественного сознания?
РОБИНСОН. По-моему, доктор Чин права. Вы сошли с ума и опасны.*^то вы собираетесь делать со всей этой трансформацией?
ФОРМАН. Знаете старую притчу? Когда придет время железных дорог, у вас будут железные дороги. Когда придет время аэропланов, у вас будут аэропланы. Когда придет время зиллабангов, у вас будут зиллабанги. Что такое зилла-банги? Не знаю. Для них еще не пришло время. Но я знаю, что наступило время трансформации, и то, что мы собираемся сделать с ней – это стать совершенно другим видом человеческих существ. И я не думаю, что у нас есть большой выбор, ибо если мы сами не трансформируем себя в более сильный, более процветающий вид, то хторране трансформируют нас в вид вымирающий…
Вьюга замела окрестности толстым покрывалом тишины и розовой пыли. К утру она превратится в густую вязкую массу, а к концу завтрашнего дня покроется твердой хрустящей коркой.
В оврагах и ложбинах, куда натекут озерца сладкой грязи глубиной с метр и больше, застывшую массу будет почти невозможно разбить. Может пройти целый год, прежде чем она растрескается, раскрошится и в конечном итоге вымоется дождями, но до того времени сахарные пласты будут служить запасами легкоусвояемого белка для любого голодного детеныша червя, только что вылупившегося из яйца. Это чисто хторранское угощение, земное животное обломает зубы или вывихнет челюсть, если попробует откусить кусочек от этого каменного леденца.
Сидя в бронетранспортере, мы следили за происходящим под землей. Дел у нас было более чем достаточно, скучать не приходилось.
Наш тигр ползал вверх и вниз по стенам маточного гнезда, пробуя на вкус, нюхая, трогая, измеряя, записывая, сканируя, исследуя и отбирая пробы всего, что попадалось на пути. Мы брали образцы где только могли. Наши иглы укалывали и пронзали, мы отрезали кусочки от стен, отщипывали от каждого органа. Мы протыкали и Долбили, делали все, что запросто могло спровоцировать гнездо на ответное возмущение. Но его обитатели – эмбриональные представители хторранской экологии – едва реагировали. Очевидно, гнездо имело достаточно плотную изоляцию, чтобы действия тигра могли вызвать роение квартирантов наверху.
Уиллиг тихо сидела на своем рабочем месте, наблюдая, как картина трехмерного изображения гнезда на экране близится к завершению. Зигель и я по очереди следили за неустанными поисками тигра – поставляли Уиллиг сырой материал для ее карты. Рейли и Лопец зашторили наблюдательные фонари наверху и ушли в кормовой отсек немного отдохнуть, если удастся. Они разбудили Локи и Валаду и упали на согретые коллегами койки. Валада с удовольствием потянулась, Локи только почесался и пошел посмотреть, не осталось ли коричневого пойла.
Розовый закат превратился в красноватые сумерки. Красные сумерки погасли, и мы оказались в бархатно-черной колодезной тьме. Внутри гнезда-матки существа неустанно двигались в своем забытьи. Если розовое покрывало наверху и оказывало на них какой-то эффект, это проявлялось не сразу.
– Капитан?.. – окликнула меня Валада со своего рабочего места.
Измученный, я поднялся и, шагнув вперед, заглянул ей через плечо.
– Что там у тебя?
Она показала на один из дисплеев. Несколько серых слизней пытались медленно ползти вверх по туннелю.
– Мне кажется, вы правы насчет того, что эти ребята служат такси. Уже час, как они пытаются преодолеть этот склон.
– Хорошо, но где пассажиры?
– Над этим я тоже поработала. – Валада вызвала на экран новую серию изображений. – Смотрите, это другая часть гнезда. – Серые слизни безжалостно обгладывали край одного из студенистых органов, выделяя при этом столько же, сколько съедали. Вокруг них лежали влажные кучки. – Часть этого добра прилипает к их бокам, – сообщила Валада. – Но, заметьте, они просто заглатывают пищу, не разжевав ее. Хотите пари, что больщинство яиц проходит через их кишечник неповрежденными? Слизни вылезают на поверхность, оправляются, яйца созревают в их дерьме, и новое поколение спокойно может жрать первого встречного.
– Обычное дело для новых поколений, – пробормотал я, думая о другом. – Я награждаю тебя только половиной дополнительного пайка…
– Только половиной? – запротестовала она.
– Ты упустила одну вещь. Как только мы получим возможность просканировать одного из этих маленьких гадов, то увидим – могу спорить на что угодно, – что часть яиц уже проклюнулась в брюхе слизней и вылупившиеся из них твари благополучно пожирают внутренности своих такси.
– Фу. – Валада наморщила нос.
– Согласен, но природа не любит отходов. Особенно хторранская. Если слизни – просто такси, то, как только они попадают на поверхность, их работа заканчивается, так? Что они делают потом? Ждут, пока сдохнут? Это расточительно. Используй их как жратву – и ничего не пропадет даром, даже визг. Мне действительно не терпится посмотреть, что внутри какой-нибудь из этих улиток.
Валада согласно кивнула.
– Мы должны вернуть тигра. Три штуки лежат у него в морозилке.
– Ты права.
Я одобрительно потрепал ее по плечу и пошел вперед, в отсек водителя. Кокпит. Или так называемый мостик. Пока Зигель на вахте, это самое тихое место в машине, а мне нужно было подумать.
Все было выключено и заперто, но даже в режиме консервации отсек оставался активным командным центром. Все семь экранов на передней панели по-прежнему ярко светились, контролируя состояние машины и экипажа. Я постоял немного, изучая показания приборов. Мы находились в довольно хорошем состоянии, учитывая, конечно, наши обстоятельства. Либо Уиллиг, либо Зигель контролировали дублирующие экраны на корме; если случится что-нибудь требующее вмешательства, они сразу заметят.
Я оперся руками на спинку водительского кресла, перенес на них свой вес и проделал разные упражнения на растяжку, чтобы расслабить сведенные мышцы спины, Болело все: голова, спина, ноги, ступни; я постарел раньше времени. И больше не чувствовал себя счастливчиком. Появилось предчувствие, что я не переживу эту войну. Впрочем, ее не переживет никто.
И тем не менее… парадоксальность ситуации заключалась в том, что, хотя оставшееся в живых человечество и оцепенело в ужасе перед погибельным роком, расползающимся по коже планеты, мы по-прежнему сохраняли способность эмоционально отделять себя от страха и таким образом могли оценить красоту невероятной хтор-ранской экологии. Я еще не встречал ученого или техника, которого не восхищала бы работа механизмов заражения.
Я не мог это объяснить. Даже не был уверен, что понимаю это, но испытывал восхищение и сам. Чем больше наблюдал я хторранскую жизнь, тем больше поражала меня ее сложность. Разрозненные кусочки настолько точно совмещались друг с другом, что это не поддавалось описанию. Взаимоотношения превосходили обычный симбиоз. Соединяясь, два хторранских вида становились абсолютно новым растением или животным. По сути, ни один организм не был по-настоящему независимым существом. И тем не менее вынужденное партнерство не тяготило и не ограничивало их, а, наоборот, скорее, совершенствовало и расширяло возможности.
Могут ли нервные реснички существовать отдельно от голых слизней? Способны ли слизни выжить среди поджидающих их опасностей, если бы об этом их не предупреждали нервные симбионты? Может быть, да, может быть, нет – кто знает? Но сложите оба вида вместе, и получится червь, огромный, голодный, свирепый, оснащенный сенсорной системой, позволяющей выслеживать жертву на огромном расстоянии даже на пересеченной местности.
Не сомневаюсь, что нам предстоит открыть еще более поразительные примеры партнерства. Если мы сможем проследить жизненный цикл всего, что происходит в этом маточном гнезде, какие сюрпризы нас ждут? Какие тайны хторранского развития будут наконец раскрыты?
Я наклонился вперед и включил один из экранов, чтобы проверить состояние Шер-Хана. Его необходимо вернуть назад. Отделения для проб почти заполнены, а энергетические клетки скоро потребуют подзарядки. Мы могли бы нагрузить его новым запасом дистанционных датчиков широкого спектра и снова отправить в гнездо. Отпущенные на свободу, эти датчики способны самостоятельно найти место, и таким образом мы получим более детальную картину.
Я взглянул на часы. Еще рано. Если проработать внизу всю ночь, то можно провернуть все перед рассветом. Но в результате розового шторма, возможно, все– таки произойдет что-нибудь интересное, так что нужно доставить туда более мощные датчики как можно скорее. Я не хотел рисковать, выводя Шер-Хана из гнезда на аварийном энергетическом запасе, – он был слишком мал. Ладно, решено. Мы выведем его сейчас.
Я откинулся в кресле и еще раз потянулся, стараясь добиться хруста в позвоночнике, но либо запас хруста закончился, либо мускулы слишком сильно свело. Я добился лишь болезненной судороги.
И поковылял обратно в главный отсек. – Зигель, высаживай оставшиеся датчики и возвращай тигра домой. Как только он выйдет в туннель, дальше его поведут Рейли или Локи. Переложите пробы в морозильник, загрузите в зверя импульсную гранату и максимум универсальных датчиков, а потом отправьте обратно вниз. Операциями на борту пусть займется Вала-да; она или Рейли могут провести зверя по туннелю вниз. Мы вступим в дело, когда он попадет во внутреннюю камеру. Я хочу, чтобы первые датчики были на месте до восхода. Все понял? Отлично. Вперед. Уиллиг взглянула на меня.
– Еще есть время поспорить с вами?
– Только покороче, – распорядился я и, взявшись за поручень под крышей транспортера, повис на нем. – В вашем распоряжении три минуты.
– Столько мне не потребуется, – ответила она. – Я думаю, что мы совершаем ошибку, выводя тигра сейчас. Что, если в это время там случится что-нибудь важное?
– Я думал об этом. Если там произойдет что-то важное, мы уловим это через датчики. Но если мы не выведем тигра сейчас и не перезарядим, то рискуем потерять не только его, но и пробы тоже. Я считаю, что безопаснее сделать это сейчас. Сегодня ночью ничего не произойдет – пока шторм в самом разгаре, – а вот насчет завтра я не уверен. Жрачка будет готова, только когда осядет пыль. И к этому моменту мне бы хотелось иметь Шер-Хана полностью перезаряженным.
– Хорошо, – согласилась Уиллиг. – Диспут окончен. – Она повернулась к своим приборам. – Я тут наметила обратную дорогу. В основном по твердой почве, слой пыли не должен быть глубоким, но есть одно или два места, где придется как– нибудь извернуться. Промоина, в которой можно раз-другой оступиться. Тому, кто поведет тигра назад, придется действовать вслепую. Лучше предоставить это ИЛ– машине, а оператор пусть посидит сложа руки и получит удовольствие от верховой езды.
– Точь-в-точь моя мысль. – Я одарил ее самой разлюбезной улыбкой. – Чтобы быть блестящим командиром, надо позволять своим подчиненным рожать блестящие идеи; в этом весь секрет. Сделайте все, как решили.
Уиллиг уже занималась этим. Она даже не обернулась.
– Когда вас разбудить?
– Вы укладываете меня в постель?
– Вы и так уже на полпути к ней. Когда я буду укладывать вас в постель, вы это почувствуете.
Я проковылял в задний отсек и повалился на нижнюю койку.
И внезапно снова оказался один – опять нахлынуло все, чему я сопротивлялся последние часы.
Все сразу навалилось на меня. Гудело все – голова, сердце, руки. Все тело вибрировало. Я прижал пальцем вену на шее. Пульс отвратительно частил. Сколько времени я держал себя в таком напряжении? День? Неделю? Всю жизнь? Я не помнил, когда в последний раз позволил себе расслабиться, и не был способен на это даже сейчас. Я лежал на койке и дрожал. Мне было хорошо известно это чувство: тревога перерастает в панику, которая сменяется отчаянием, фрустрацией и бритвенно– острым ощущением ужаса. Мозг лихорадочно работал. Я боялся позволить себе расслабиться, боялся, что если я это сделаю, то отпущу и свою жизнь; я был настолько изможден, что не сумел бы потом восстановить контроль над телом, не осталось бы ничего, что не давало мне рассыпаться. Я просто испарился бы. Просто впал бы в бессознательность и исчез бы навсегда. Подо мной открылась бы дыра, и я провалился бы в бездну – даже не смерти, а на ступеньку ниже нее.
Я резко сел. Слишком резко – закружилась голова. Я сжал ее руками и начал медленно считать, ожидая, когда пройдет головокружение. Когда успокоится тело. Только оно не успокаивалось. Не могло успокоиться. Желудок сжимали спазмы, как гнездо копошащихся хторранских тварей под рощей. Было так плохо, что хотелось выскочить из кабины, распахнуть дверь и помчаться голым по розовой пыли.
Наша работа будет иметь смысл, только если мы вернемся живыми. Сумеем ли? Какой толщины достиг слой пыли? Как быстро он расплывется в липкую жижу? Похоронит нас заживо, или мы просто обнаружим, что не можем выбраться? Бронетранспортер может прилипнуть к земле уже завтра. Заберут ли нас отсюда, если мы попытаемся вызвать вертушку?
И, что более важно, глянет ли кто-нибудь на собранные нами данные?
Или мое имя теперь настолько ненавистно, что от наших проб отмахнутся, даже не взглянув на них, просто потому, что там будет стоять моя фамилия?
Что сейчас делает генерал Уэйнрайт? Что приготовил мне Данненфелзер? И что скажет доктор Зимф? Ничего печатного, я уверен.
А самое главное, как поведет себя Лиз? Что я мог сказать ей? Что сделать, чтобы исправить положение?
Слишком далеко я зашел на этот раз. Ощущение было мерзкое…
Я снова лег на спину. Такого звона во всем теле я еще никогда не испытывал. Что я делал, когда в последний раз сходил с ума? Не знаю. Даже не могу припомнить, когда я был таким ненормальным. Нет, неправда. Я был еще ненормальнее, чем сейчас. Намного ненормальнее. Но в тот раз это доставляло мне удовольствие.
– Я не знаю, – прошептал я. – Просто не знаю.
И услышал в голове голос Формана: «Это я понял. Ты не знаешь. Но если бы ты знал… что бы ты тогда знал?» – Нет. Я действительно не знаю.
«Я тебя слышу, – засмеялся он. – Но если бы ты действительно знал… что бы ты знал?» Я невольно рассмеялся. В прошлый раз, почувствовав себя загнанным в чудовищную ловушку и потерявшим всякую надежду, я сочинил больше сотни лимериков. Некоторые были настолько ужасны, что даже я смущался читать их.
Сочинение лимериков не вылечило тогда моего сумасшествия – только направило его в русло более приемлемого поведения. В том и состояла вся соль шутки. Доктор Дэвидсон говорил, что абсолютно нормальных людей не существует. Максимум, на что способен любой – научиться как можно ловчее обманывать окружающих, чтобы никто не мог увидеть правду.
Лимерики… Дурацкая идея. Хотя – это было хоть ка-юш-то занятием. Занятием, которое отвлекает.
С чем бы срифмовать Марано?
Ничего не приходит в голову. Придется попробовать се имя.
Нерифмуемая Уиллиг легонько потрясла меня, чтобы разбудить.
– Капитан Маккарти?
– А? Что? – Пытаясь сесть, я треснулся головой о верхнюю койку. Потом боком скатился на пол, потирая лоб. – Который час?
– Половина восьмого. Ничего не происходило, поэтому мы дали вам поспать подольше.
– А вот этого не надо было делать…
– Вы нуждались в отдыхе.
– Простите, но в армии, в которой я служу, капралы имеют обыкновение подчиняться приказам капитанов.
– Добавьте это к списку обвинений в мой адрес в будущем трибунале. Я дала вам поспать подольше, но…
– Что стряслось?
– Пока ничего. Мы перезарядили и заново загрузили тигра. Я думала, вы проснетесь от шума. Он отправился обратно в дыру в шесть тридцать утра. ИЛ провел его без каких-либо проблем. Мы уже имеем данные с половины широкоспекторных датчиков. Зигель устанавливает остальные.
ФОРМАН. Людьми, которые встают и выходят вон.
РОБИНСОН. Вот именно. Ладно, пусть Дороти Чин будет одним из ваших дезертиров, человеком, который не стал заниматься модулирующей тренировкой потому, что на ней «под видом семинара по мотивационным возможностям проводилось политическое внушение с использованием различных современных методов промывания мозгов, имеющее целью продемонстрировать, доказать и внедрить в умы чудовищный, механистический, самодовлеющий, безапелляционный, бихевиористский взгляд на управление людьми, оправдывая таким образом в сознании участников присвоение ими прав и полномочий, до сих пор принадлежащих Богу и правительствам». По госпоже Чин, ваша тайная цель – подменить намерения законных избранников народа своей собственнной преступной программой, и вы занимаетесь этим, систематически вербуя в свои ряды ключевые фигуры в Администрации, палатах Конгресса – от обеих партий, – различных работников средств массовой информации и, что наиболее опасно, ключевые фигуры в Вооруженных Силах Соединенных Штатов, во всех родах войск.
ФОРМАН. Ваша паранойя дает себя знать, Джон. По-моему, вам самое время пройти очередной курс медикаментозного лечения.
РОБИНСОН. Значит, вы отрицаете, что существует «сердцевинная группа»?
ФОРМАН. Отнюдь. Но ваша интерпретация ее сути и целей настолько неверна, что мне остается только гадать, не специально ли вы искажаете смысл, втайне желая прослыть борцом за правду, или… РОБИНСОН. Или что?
ФОРМАН. Или вы просто неумный человек. Хотя, если откровенно, то в последнем, отдавая вам должное, я сильно сомневаюсь и вынужден принять первое. «Сердцевинная группа» – отнюдь не группа людей. Это – идея.
РОБИНСОН. Но люди, являющиеся членами «сердцевинной группы» все-таки существуют, не так ли? И эти люди – одни из самых значительных и уважаемых в стране. Во всем мире. Правильно? Так не является ли это частью замысла главного моди?
ФОРМАН (вздыхая). Модулирующая тренировка входит в курс армейского нравственного воспитания еще со времени Московских договоров. До эпидемий более шести миллионов человек закончили один из семи курсов тренировки, которые проводились под патронажем федерального правительства и охватывали буквально каждого мужчину и каждую женщину, когда-либо – надевавших военную форму, будь то сухопутные войска, военно-воздушные силы, флот, космический корпус или почтовая служба Соединенных Штатов; кроме того, еще по меньшей мере двадцать миллионов гражданских участвовали в семинарах, спонсируемых Модулирующим Фондом.
РОБИНСОН. А вы получали процент с каждой завербованной вами души, не так ли?
ФОРМАН. Простите, тата шла в Модулирующий Фонд, а не лично мне. Я получаю от Фонда жалованье, раз, мер которого определяет совет управляющих. Неплохой выпад, но ваша информация опять оказалась ложной. Дело в том, что ни в самой тренировке, ни в чем-либо, с нею связанном, нет ничего сверхъестественного, странного и необычного, как нет ничего дурного или постыдного в самом факте получения доходов образовательным фондом. Почему мы не можем быть капиталистами? Наши успехи доказывают, что тренировка приносит плоды. Люди хотят жить полнокровной жизнью, и тренировка помогает им обеспечить себя необходимыми для этого инструментами. Кстати, судя по записям Фонда, вы сами прошли базовый курс тренировки, когда учились в колледже…
РОБИНСОН. Да, я совершил массу глупых и сумасшедших поступков в то время. Однажды даже стал республиканцем. Ну и что с того? Теперь я поумнел.
ФОРМАН. Модулирующая тренировка сильно изменилась с тех пор, как вы ею занимались. По просьбе президента Соединенных Штатов мы разработали усовершенствованный курс специально для того, чтобы дать людям возможность противостоять обстоятельствам и перегрузкам хторранского заражения. Из этого курса и родилась идея «сердцевинной группы».
РОБИНСОН. Значит, вы признаете, что ключевые фигуры в правительстве входят в эту вашу так называемую «сердцевинную группу»?
ФОРМАН. И каждый день их входит все больше и больше. В том, что человек посвящает себя будущему, нет преступления. В настоящее время мы проводим четыре самостоятельных курса в разных частях страны. Две тысячи человек посещают наши занятия, и еще шесть тысяч подключаются по телекоммуникационным каналам. Но они не совсем те, кого вы называете «ключевыми фигурами», Джон. Удивительно большое число наших курсантов относится к той категории людей, которую вы, по своему невежеству, назвали бы обыкновенными. Но они необыкновенные. Стремление к совершенству никогда не бывает обыкновенным. Все эти люди – каждый из которых идет по жизни своей дорогой – хотят стать частицами процесса трансформации окружающего нас мира.
РОБИНСОН. Значит, тогда вы обязаны признать, что цель этой группы – влиять на правительство.
ФОРМАН. Нет. Любой идиот может влиять на правительство. Даже вы. Меня интересует нечто более важное, чем сиюминутная власть. Я посвятил себя тому, чтобы изменить этот мир.
РОБИНСОН. Но чтобы это сделать, вам и вашей группе необходима власть, не так ли?
ФОРМАН. «Сердцевинная группа» • – не люди, Джон. Это абстрактная идея. Любой, кто хочет расширить свое видение того, что возможно в этой Вселенной, автоматически становится членом группы. У человечества всегда была своя «сердцевинная группа», и во все времена в нее входили люди – не важно, знали они об этом или нет, – которые бросали вызов тому, что есть, и таким образом могли создавать то, что будет.
РОБИНСОН. И тем не менее, доктор Форман, существует группа людей, прошедших курс модулирующей тренировки и считающих себя членами «сердцевинной группы», и эта группа в настоящее время активно влияет на обе ветви федерального правительства, включая исполнительную власть, обе палаты Конгресса, армию и даже средства массовой информации. Это так?
ФОРМАН (кивает). Модулирующая тренировка – для преуспевающих людей. Она нужна тем, кто знает, как добиться результатов, и кто хочет обучиться технологии сознания, дабы иметь возможность поднять свою личную производительность на качественно новый уровень.
РОБИНСОН. Избавьте нас от своего вербовочного жаргона, док, просто ответьте на мой вопрос.
ФОРМАН. Это и есть ответ. На наших курсах занималось множество высокопоставленных чиновников. Ничего зловещего в том, что эта технология приносит плоды, нет. По сути, с той же целью вы каждый день чистите зубы. Почему же вас так пугает трансформация общественного сознания?
РОБИНСОН. По-моему, доктор Чин права. Вы сошли с ума и опасны.*^то вы собираетесь делать со всей этой трансформацией?
ФОРМАН. Знаете старую притчу? Когда придет время железных дорог, у вас будут железные дороги. Когда придет время аэропланов, у вас будут аэропланы. Когда придет время зиллабангов, у вас будут зиллабанги. Что такое зилла-банги? Не знаю. Для них еще не пришло время. Но я знаю, что наступило время трансформации, и то, что мы собираемся сделать с ней – это стать совершенно другим видом человеческих существ. И я не думаю, что у нас есть большой выбор, ибо если мы сами не трансформируем себя в более сильный, более процветающий вид, то хторране трансформируют нас в вид вымирающий…
Просто заразить одну или две особи в популяции недостаточно для того, чтобы гарантировать вспышку эпидемии, даже хторранской. Необходим постоянный источник заражения, а не спорадическое или случайное инфицирование. Только переносчик возбудителя может гарантировать повторное заражение в той мере, которая сделает эпидемию неизбежной.
Таким образом, для этого требуется хторранский эквивалент, например, блохи или москиты. Прежде нем вспыхнет эпидемия, прежде чем возникнут злокачественные заболевания, должен появиться постоянный переносчик их возбудителей.
В настоящее время наиболее вероятным кандидатом на роль переносчика является встречающаяся повсеместно ядовитая жигалка – прожорливое жалящее «насекомое». В начшге своего жизненного цикла жигалки мельче мошки, но при достаточном питании могут вырастать до размеров стрекозы.
«Красная книга» (Выпуск 22. 19А)
20 В СУМЕРКАХ
Собака была первой попыткой природы создать неврастеника. Пришлось потренироваться на собаках, прежде чем было достигнуто совершенство.
Соломон Краткий
Вьюга замела окрестности толстым покрывалом тишины и розовой пыли. К утру она превратится в густую вязкую массу, а к концу завтрашнего дня покроется твердой хрустящей коркой.
В оврагах и ложбинах, куда натекут озерца сладкой грязи глубиной с метр и больше, застывшую массу будет почти невозможно разбить. Может пройти целый год, прежде чем она растрескается, раскрошится и в конечном итоге вымоется дождями, но до того времени сахарные пласты будут служить запасами легкоусвояемого белка для любого голодного детеныша червя, только что вылупившегося из яйца. Это чисто хторранское угощение, земное животное обломает зубы или вывихнет челюсть, если попробует откусить кусочек от этого каменного леденца.
Сидя в бронетранспортере, мы следили за происходящим под землей. Дел у нас было более чем достаточно, скучать не приходилось.
Наш тигр ползал вверх и вниз по стенам маточного гнезда, пробуя на вкус, нюхая, трогая, измеряя, записывая, сканируя, исследуя и отбирая пробы всего, что попадалось на пути. Мы брали образцы где только могли. Наши иглы укалывали и пронзали, мы отрезали кусочки от стен, отщипывали от каждого органа. Мы протыкали и Долбили, делали все, что запросто могло спровоцировать гнездо на ответное возмущение. Но его обитатели – эмбриональные представители хторранской экологии – едва реагировали. Очевидно, гнездо имело достаточно плотную изоляцию, чтобы действия тигра могли вызвать роение квартирантов наверху.
Уиллиг тихо сидела на своем рабочем месте, наблюдая, как картина трехмерного изображения гнезда на экране близится к завершению. Зигель и я по очереди следили за неустанными поисками тигра – поставляли Уиллиг сырой материал для ее карты. Рейли и Лопец зашторили наблюдательные фонари наверху и ушли в кормовой отсек немного отдохнуть, если удастся. Они разбудили Локи и Валаду и упали на согретые коллегами койки. Валада с удовольствием потянулась, Локи только почесался и пошел посмотреть, не осталось ли коричневого пойла.
Розовый закат превратился в красноватые сумерки. Красные сумерки погасли, и мы оказались в бархатно-черной колодезной тьме. Внутри гнезда-матки существа неустанно двигались в своем забытьи. Если розовое покрывало наверху и оказывало на них какой-то эффект, это проявлялось не сразу.
– Капитан?.. – окликнула меня Валада со своего рабочего места.
Измученный, я поднялся и, шагнув вперед, заглянул ей через плечо.
– Что там у тебя?
Она показала на один из дисплеев. Несколько серых слизней пытались медленно ползти вверх по туннелю.
– Мне кажется, вы правы насчет того, что эти ребята служат такси. Уже час, как они пытаются преодолеть этот склон.
– Хорошо, но где пассажиры?
– Над этим я тоже поработала. – Валада вызвала на экран новую серию изображений. – Смотрите, это другая часть гнезда. – Серые слизни безжалостно обгладывали край одного из студенистых органов, выделяя при этом столько же, сколько съедали. Вокруг них лежали влажные кучки. – Часть этого добра прилипает к их бокам, – сообщила Валада. – Но, заметьте, они просто заглатывают пищу, не разжевав ее. Хотите пари, что больщинство яиц проходит через их кишечник неповрежденными? Слизни вылезают на поверхность, оправляются, яйца созревают в их дерьме, и новое поколение спокойно может жрать первого встречного.
– Обычное дело для новых поколений, – пробормотал я, думая о другом. – Я награждаю тебя только половиной дополнительного пайка…
– Только половиной? – запротестовала она.
– Ты упустила одну вещь. Как только мы получим возможность просканировать одного из этих маленьких гадов, то увидим – могу спорить на что угодно, – что часть яиц уже проклюнулась в брюхе слизней и вылупившиеся из них твари благополучно пожирают внутренности своих такси.
– Фу. – Валада наморщила нос.
– Согласен, но природа не любит отходов. Особенно хторранская. Если слизни – просто такси, то, как только они попадают на поверхность, их работа заканчивается, так? Что они делают потом? Ждут, пока сдохнут? Это расточительно. Используй их как жратву – и ничего не пропадет даром, даже визг. Мне действительно не терпится посмотреть, что внутри какой-нибудь из этих улиток.
Валада согласно кивнула.
– Мы должны вернуть тигра. Три штуки лежат у него в морозилке.
– Ты права.
Я одобрительно потрепал ее по плечу и пошел вперед, в отсек водителя. Кокпит. Или так называемый мостик. Пока Зигель на вахте, это самое тихое место в машине, а мне нужно было подумать.
Все было выключено и заперто, но даже в режиме консервации отсек оставался активным командным центром. Все семь экранов на передней панели по-прежнему ярко светились, контролируя состояние машины и экипажа. Я постоял немного, изучая показания приборов. Мы находились в довольно хорошем состоянии, учитывая, конечно, наши обстоятельства. Либо Уиллиг, либо Зигель контролировали дублирующие экраны на корме; если случится что-нибудь требующее вмешательства, они сразу заметят.
Я оперся руками на спинку водительского кресла, перенес на них свой вес и проделал разные упражнения на растяжку, чтобы расслабить сведенные мышцы спины, Болело все: голова, спина, ноги, ступни; я постарел раньше времени. И больше не чувствовал себя счастливчиком. Появилось предчувствие, что я не переживу эту войну. Впрочем, ее не переживет никто.
И тем не менее… парадоксальность ситуации заключалась в том, что, хотя оставшееся в живых человечество и оцепенело в ужасе перед погибельным роком, расползающимся по коже планеты, мы по-прежнему сохраняли способность эмоционально отделять себя от страха и таким образом могли оценить красоту невероятной хтор-ранской экологии. Я еще не встречал ученого или техника, которого не восхищала бы работа механизмов заражения.
Я не мог это объяснить. Даже не был уверен, что понимаю это, но испытывал восхищение и сам. Чем больше наблюдал я хторранскую жизнь, тем больше поражала меня ее сложность. Разрозненные кусочки настолько точно совмещались друг с другом, что это не поддавалось описанию. Взаимоотношения превосходили обычный симбиоз. Соединяясь, два хторранских вида становились абсолютно новым растением или животным. По сути, ни один организм не был по-настоящему независимым существом. И тем не менее вынужденное партнерство не тяготило и не ограничивало их, а, наоборот, скорее, совершенствовало и расширяло возможности.
Могут ли нервные реснички существовать отдельно от голых слизней? Способны ли слизни выжить среди поджидающих их опасностей, если бы об этом их не предупреждали нервные симбионты? Может быть, да, может быть, нет – кто знает? Но сложите оба вида вместе, и получится червь, огромный, голодный, свирепый, оснащенный сенсорной системой, позволяющей выслеживать жертву на огромном расстоянии даже на пересеченной местности.
Не сомневаюсь, что нам предстоит открыть еще более поразительные примеры партнерства. Если мы сможем проследить жизненный цикл всего, что происходит в этом маточном гнезде, какие сюрпризы нас ждут? Какие тайны хторранского развития будут наконец раскрыты?
Я наклонился вперед и включил один из экранов, чтобы проверить состояние Шер-Хана. Его необходимо вернуть назад. Отделения для проб почти заполнены, а энергетические клетки скоро потребуют подзарядки. Мы могли бы нагрузить его новым запасом дистанционных датчиков широкого спектра и снова отправить в гнездо. Отпущенные на свободу, эти датчики способны самостоятельно найти место, и таким образом мы получим более детальную картину.
Я взглянул на часы. Еще рано. Если проработать внизу всю ночь, то можно провернуть все перед рассветом. Но в результате розового шторма, возможно, все– таки произойдет что-нибудь интересное, так что нужно доставить туда более мощные датчики как можно скорее. Я не хотел рисковать, выводя Шер-Хана из гнезда на аварийном энергетическом запасе, – он был слишком мал. Ладно, решено. Мы выведем его сейчас.
Я откинулся в кресле и еще раз потянулся, стараясь добиться хруста в позвоночнике, но либо запас хруста закончился, либо мускулы слишком сильно свело. Я добился лишь болезненной судороги.
И поковылял обратно в главный отсек. – Зигель, высаживай оставшиеся датчики и возвращай тигра домой. Как только он выйдет в туннель, дальше его поведут Рейли или Локи. Переложите пробы в морозильник, загрузите в зверя импульсную гранату и максимум универсальных датчиков, а потом отправьте обратно вниз. Операциями на борту пусть займется Вала-да; она или Рейли могут провести зверя по туннелю вниз. Мы вступим в дело, когда он попадет во внутреннюю камеру. Я хочу, чтобы первые датчики были на месте до восхода. Все понял? Отлично. Вперед. Уиллиг взглянула на меня.
– Еще есть время поспорить с вами?
– Только покороче, – распорядился я и, взявшись за поручень под крышей транспортера, повис на нем. – В вашем распоряжении три минуты.
– Столько мне не потребуется, – ответила она. – Я думаю, что мы совершаем ошибку, выводя тигра сейчас. Что, если в это время там случится что-нибудь важное?
– Я думал об этом. Если там произойдет что-то важное, мы уловим это через датчики. Но если мы не выведем тигра сейчас и не перезарядим, то рискуем потерять не только его, но и пробы тоже. Я считаю, что безопаснее сделать это сейчас. Сегодня ночью ничего не произойдет – пока шторм в самом разгаре, – а вот насчет завтра я не уверен. Жрачка будет готова, только когда осядет пыль. И к этому моменту мне бы хотелось иметь Шер-Хана полностью перезаряженным.
– Хорошо, – согласилась Уиллиг. – Диспут окончен. – Она повернулась к своим приборам. – Я тут наметила обратную дорогу. В основном по твердой почве, слой пыли не должен быть глубоким, но есть одно или два места, где придется как– нибудь извернуться. Промоина, в которой можно раз-другой оступиться. Тому, кто поведет тигра назад, придется действовать вслепую. Лучше предоставить это ИЛ– машине, а оператор пусть посидит сложа руки и получит удовольствие от верховой езды.
– Точь-в-точь моя мысль. – Я одарил ее самой разлюбезной улыбкой. – Чтобы быть блестящим командиром, надо позволять своим подчиненным рожать блестящие идеи; в этом весь секрет. Сделайте все, как решили.
Уиллиг уже занималась этим. Она даже не обернулась.
– Когда вас разбудить?
– Вы укладываете меня в постель?
– Вы и так уже на полпути к ней. Когда я буду укладывать вас в постель, вы это почувствуете.
Я проковылял в задний отсек и повалился на нижнюю койку.
И внезапно снова оказался один – опять нахлынуло все, чему я сопротивлялся последние часы.
Все сразу навалилось на меня. Гудело все – голова, сердце, руки. Все тело вибрировало. Я прижал пальцем вену на шее. Пульс отвратительно частил. Сколько времени я держал себя в таком напряжении? День? Неделю? Всю жизнь? Я не помнил, когда в последний раз позволил себе расслабиться, и не был способен на это даже сейчас. Я лежал на койке и дрожал. Мне было хорошо известно это чувство: тревога перерастает в панику, которая сменяется отчаянием, фрустрацией и бритвенно– острым ощущением ужаса. Мозг лихорадочно работал. Я боялся позволить себе расслабиться, боялся, что если я это сделаю, то отпущу и свою жизнь; я был настолько изможден, что не сумел бы потом восстановить контроль над телом, не осталось бы ничего, что не давало мне рассыпаться. Я просто испарился бы. Просто впал бы в бессознательность и исчез бы навсегда. Подо мной открылась бы дыра, и я провалился бы в бездну – даже не смерти, а на ступеньку ниже нее.
Я резко сел. Слишком резко – закружилась голова. Я сжал ее руками и начал медленно считать, ожидая, когда пройдет головокружение. Когда успокоится тело. Только оно не успокаивалось. Не могло успокоиться. Желудок сжимали спазмы, как гнездо копошащихся хторранских тварей под рощей. Было так плохо, что хотелось выскочить из кабины, распахнуть дверь и помчаться голым по розовой пыли.
Наша работа будет иметь смысл, только если мы вернемся живыми. Сумеем ли? Какой толщины достиг слой пыли? Как быстро он расплывется в липкую жижу? Похоронит нас заживо, или мы просто обнаружим, что не можем выбраться? Бронетранспортер может прилипнуть к земле уже завтра. Заберут ли нас отсюда, если мы попытаемся вызвать вертушку?
И, что более важно, глянет ли кто-нибудь на собранные нами данные?
Или мое имя теперь настолько ненавистно, что от наших проб отмахнутся, даже не взглянув на них, просто потому, что там будет стоять моя фамилия?
Что сейчас делает генерал Уэйнрайт? Что приготовил мне Данненфелзер? И что скажет доктор Зимф? Ничего печатного, я уверен.
А самое главное, как поведет себя Лиз? Что я мог сказать ей? Что сделать, чтобы исправить положение?
Слишком далеко я зашел на этот раз. Ощущение было мерзкое…
Я снова лег на спину. Такого звона во всем теле я еще никогда не испытывал. Что я делал, когда в последний раз сходил с ума? Не знаю. Даже не могу припомнить, когда я был таким ненормальным. Нет, неправда. Я был еще ненормальнее, чем сейчас. Намного ненормальнее. Но в тот раз это доставляло мне удовольствие.
– Я не знаю, – прошептал я. – Просто не знаю.
И услышал в голове голос Формана: «Это я понял. Ты не знаешь. Но если бы ты знал… что бы ты тогда знал?» – Нет. Я действительно не знаю.
«Я тебя слышу, – засмеялся он. – Но если бы ты действительно знал… что бы ты знал?» Я невольно рассмеялся. В прошлый раз, почувствовав себя загнанным в чудовищную ловушку и потерявшим всякую надежду, я сочинил больше сотни лимериков. Некоторые были настолько ужасны, что даже я смущался читать их.
Сочинение лимериков не вылечило тогда моего сумасшествия – только направило его в русло более приемлемого поведения. В том и состояла вся соль шутки. Доктор Дэвидсон говорил, что абсолютно нормальных людей не существует. Максимум, на что способен любой – научиться как можно ловчее обманывать окружающих, чтобы никто не мог увидеть правду.
Лимерики… Дурацкая идея. Хотя – это было хоть ка-юш-то занятием. Занятием, которое отвлекает.
С чем бы срифмовать Марано?
Ничего не приходит в голову. Придется попробовать се имя.
Рано или поздно я подберу вторую рифму на Уиллиг. Я заснул прежде, чем смог ее придумать.
Секс в исполнении крошки Лидии
Показывать можно детям по видео.
У Лидии лишь цена
Целомудрия лишена —
Такое бесстыдство едва ли вы видели.
Жигалка – идеальный пример параллелизма в эволюции. Это существо является аналогом москита в хторранской экологии. Хотя оно меньше, проворнее и намного прожорливее, но функционально эквивалентно земному аналогу.
Жигалка жалит свою жертву, впрыскивает антикоагу-. гянт и сосет кровь (или жидкость, выполняющую роль крови у хторранских организмов), всасывает с кровью вирусы и бактерии и доставляет их прямиком к следующей своей жертве.
Жигалка имеет исключительно высокий уровень метаболизма. Из-за своих малых, размеров и быстрого роста она должна питаться весь день напролет. За двадцать четыре часа одна жигалка способна покусать и заразить до сотни Разных животных – как хторранских, так и земных. Она больше других подходит на роль первичного переносчика хторранских микроорганизмов.
В результате возникает чрезвычайно эффективный источник инфицирования. Сейчас, когда пишутся эти строки, большинство ученых считает жигалку первопричиной Распространения хторранских эпидемий среди населения Земли.
«Красная книга» (Выпуск 22. 19А)
21 ВОСПРОИЗВВДЕНИЕ
Проблема с кошками в том, что, когда тянешь их наверх, они всегда цепляются за дно.
Соломон Краткий
Нерифмуемая Уиллиг легонько потрясла меня, чтобы разбудить.
– Капитан Маккарти?
– А? Что? – Пытаясь сесть, я треснулся головой о верхнюю койку. Потом боком скатился на пол, потирая лоб. – Который час?
– Половина восьмого. Ничего не происходило, поэтому мы дали вам поспать подольше.
– А вот этого не надо было делать…
– Вы нуждались в отдыхе.
– Простите, но в армии, в которой я служу, капралы имеют обыкновение подчиняться приказам капитанов.
– Добавьте это к списку обвинений в мой адрес в будущем трибунале. Я дала вам поспать подольше, но…
– Что стряслось?
– Пока ничего. Мы перезарядили и заново загрузили тигра. Я думала, вы проснетесь от шума. Он отправился обратно в дыру в шесть тридцать утра. ИЛ провел его без каких-либо проблем. Мы уже имеем данные с половины широкоспекторных датчиков. Зигель устанавливает остальные.