Коллинз Макс Аллан. Похищенный

   Мы приближались к холмистой местности, на которой была расположена психиатрическая больница. Я был готов к высадке.
   Мы остановились у одного из коттеджей вдалеке от главных лечебных корпусов. Холодный ветер свистел, раскачивая голые деревья. Одинокие фигуры в свитерах и широких брюках бесцельно бродили по территории больницы; медбратья в парке присматривали за слабоумными детьми. Мы стали подниматься по отлогому склону.
   – Эллис, вы давно держите здесь Уэндела?
   Он остановился, чтобы закурить сигару, которая потухла.
   – Около трех недель. Он находится здесь по доброй воле и подписал бумагу соответствующего содержания.
   – Понятно. Как он здесь оказался, Эллис?
   – Он снова зашагал; было достаточно холодно, и дым сигары выходил из его рта вместе с паром.
   – Значит... после того, как он написал свое признание, свое первое признание, мои помощники спросили его, есть ли у него человек, которому он доверяет, которому он может послать письмо со своим признанием. И, разумеется, Уэндел выбрал меня.
   – Вы так хорошо его знаете, что ожидали, что он так поступит?
   – Я прекрасно знаю особенности его характера, и этот его шаг не стал для меня неожиданностью. Мои люди подождали пару дней, потом привезли его в Маунт Холли, он пришел к моему дому и позвонил у двери. Он рассказал мне о гангстерах, которые держали его заложником, и я сказал, что ему лучше скрыться где-нибудь ненадолго, и предложил Нью-Лизбон как спокойное и надежное место. Как я сказал, он находится здесь по доброй воле.
   – Что ж, может быть, я ошибаюсь, – сказал я, указывая на охранника в форме возле небольшого коттеджа, – но разве это не ваш вооруженный помощник?
   – Разумеется, мой помощник, – сказал Паркер. – Уэндела охраняют с первого дня. Понимаете, я сразу сказал ему, что, прочитав признание, которое его вынудили сделать «гангстеры», я поверил, что он в самом деле совершил это преступление.
   – И обещали, что как друг будете помогать ему по мере своих сил.
   – Ей-богу, это истинная правда, – сказал он серьезно, не заметив моего сарказма. – Ну что, давайте войдем и встретимся с ним.
   Я дотронулся до руки Паркера:
   – Я здесь только как наблюдатель. Вы можете сказать, что я из офиса губернатора Хоффмана, но если вы назовете мое имя, то я потушу вашу сигару на вашем лбу.
   Он улыбнулся мне, но улыбка его испарилась, когда он понял, что я не шучу.
   У коттеджа вооруженный помощник Паркера улыбнулся нам, продемонстрировав широкий промежуток между передними зубами; розовощекий, добро душного вида пентюх.
   – Ба, Нейт Геллер, – сказал он.
   – Простите?
   Помощник Паркера протянул одну руку и большим пальцем другой ткнул себя в грудь:
   – Уиллис Диксон! Помните меня? Я тогда еще работал в полицейском управлении Хоупуэлла.
   – А, Уиллис, – сказал я, узнав его наконец, и пожал ему руку, – рад вас видеть.
   – Помните, я говорил, что отвез в Маунт Холли заявление о приеме на работу к шефу Паркеру? – он указал на значок на своей груди. – В конце концов я добился, чего хотел.
   – Поздравляю.
   Паркер сказал:
   – Позволь мне войти и подготовить Пола к этой встрече.
   Диксон открыл ключом дверь, и Паркер вошел. Помощник засиял и покачал головой.
   – Серьезный старик, не так ли?
   – Серьезный.
   – Представляете, мы через столько лет все еще занимаемся делом Линдберга. И ей-богу, наконец раскрыли его.
   – Вы думаете, здесь у вас сидит настоящий похититель?
   – Конечно. Эллис Паркер величайший из всех живущих сейчас детективов. Для меня большая честь работать с ним.
   – Как обращаются с Уэнделом?
   – Прекрасно. Он здесь как гость... разве что заперт на замок.
   Пустяковая деталь.
   Паркер высунул голову из двери:
   – Входите, Натан.
   Я подошел к нему и, выдернув сигару из его рта, поднял ее.
   – Не надо называть меня по имени, Эллис. Вы что, забыли?
   Он нахмурился, но кивнул, я отбросил сигару в сторону и пошел за ним.
   Пол Уэндел, крупный, седовласый, скорбного вида мужчина, был в мешковатом коричневом костюме и без галстука. У него были безжизненные глаза и массивный с синими прожилками нос, которому позавидовал бы даже Сирано. Он сидел на кушетке в полупустой гостиной, стены которой были предусмотрительно покрашены зеленой краской. Там имелись спальня и ванная. Кухни не было.
   – Это чиновник, о котором я тебе говорил, Пол, – сказал Паркер, указывая на меня большим пальцем.
   – Эллис говорит, что губернатор будет хорошо ко мне относиться, – сказал мне Уэндел. У него был глубокий баритон адвоката, но с нотками жалости к самому себе.
   Паркер сел на кушетку рядом с Уэнделом; Уэндел смотрел на него печальными собачьими глазами.
   – Знаешь, Пол, – сказал седой начальник сыскного бюро, – ты можешь заработать кучу денег на своем признании. Просто напиши полные и честные показания – не приукрашивая правду, как делал ты ради тех гангстеров, – и скажи, что тогда ты был не в своем уме, а теперь пришел в себя и хочешь во всем признаться.
   – Защита ссылкой на временную невменяемость, – резюмировал Уэндел.
   – Ты можешь заработать миллион долларов, рассказав честно как все было. Ты и твоя семья будете жить в роскоши всю оставшуюся жизнь. Ты станешь знаменитым.
   – Я готов согласиться с обвинением в похищении, – сказал Уэндел, – но с обвинением в убийстве никогда.
   Паркер положил руку на плечо Уэндела:
   – Пол, я знаю, что пришлось тебе пережить. Я постараюсь защитить твою семью, сделаю все, что в моих силах, воспользуюсь помощью своих влиятельных друзей и знакомых, чтобы твои жена, сын и дочь не были привлечены... хотя они и были участниками преступного сговора.
   – Они были участниками? Почему?
   – Потому что помогали тебе ухаживать за ребенком.
   – Мне нужны книги по правовым вопросам. Я многое позабыл.
   – Хорошо, Пол. Мы принесем тебе их. Но, ты знаешь, у нас остается мало времени. Ты же не хочешь.
   чтобы смерть этого парня, Хауптмана, была на твоей совести, правда?
   Уэндел внимательно смотрел на меня своими неподвижными печальными, глазами.
   – Как вас зовут? – спросил он меня.
   – Это не имеет значения, – сказал я.
   Его глаза расширились, потом сузились.
   – Вы из Чикаго.
   Заметил акцент.
   Он повернулся к Паркеру и взволнованным голосом сказал:
   – Он из Чикаго!
   Я подошел ближе к нему.
   – Даже если я из Чикаго, почему вы так разволновались, мистер Уэндел? Аля Капоне больше нет в Чикаго.
   Уэндел поднял раскрытую ладонь, словно хотел благословить меня или заставить замолчать.
   – Пусть он уйдет, Эллис!
   – Разумеется, Фрэнк Нитти еще там, – сказал я. – И Поль Рикка тоже.
   – Пусть он уйдет!
   Паркер, которого такой поворот событий привел в смущение, встал и вышел со мной из комнаты.
   Уэндел даже не встал с кушетки.
   Когда мы оказались под открытым небом, Паркер сказал:
   – Вы его разозлили. Эти имена напугали его. Нитти человек Капоне, не так ли?
   – Вы правы, Эллис. Сейчас мы поедем обратно. Садитесь в машину.
   – Кто вы такой, черт побери, чтобы мне приказывать?
   – Садитесь в машину, я вам говорю. – Он повернулся и быстрым шагом пошел к машине, бормоча что-то себе под нос. – И запомните: меня здесь не было.
   – Простите?
   – Вы меня сегодня не видели, Эллис, понятно?
   – Конечно, Нейт, – разумеется, он ничего не понял, кроме того, что я настроен серьезно.
   В машине, прежде чем завести мотор, я повернулся к Паркеру:
   – На этот раз вы просчитались, Эллис. Здорово просчитались.
   – Я просчитался? Пол Уэндел вот-вот сознается, и я докажу всем, что был прав.
   – Ни черта вы не докажете. Вы что, забыли, кто имел отношение к делу Линдберга? Вы зашли слишком далеко. Вы похитили этого сукиного сына, вы перевезли его через границу штата. Это же дело федеральной юрисдикции, вы, провинциальный ублюдок!
   – Я ничего такого не совершал.
   – Ваши дружки совершали. Ваши помощники. Обидно то, что этот ваш псих действительно мог принимать участие в этом преступлении. Но теперь вы это никогда не докажете.
   – Я докажу.
   – Эллис, я не стану сообщать губернатору Хоффману обо всем этом. Я заходил в ваш офис, но Уэндела не видел. Вы даже не говорили мне, что он у вас «спрятан».
   – Зачем вам это, черт возьми?
   – Я не хочу иметь к этому никакого отношения. Если Хоффман желает участвовать в вашей безумной игре, пусть участвует. У меня нет никакого желания стать вашим сообщником или соучастником преступного сговора. Если вы хоть раз упомянете мое имя, то я сделаю себе карьеру, давая против вас показания. Будьте вы все прокляты! Я сыт по горло вашим нью-джерсийским правосудием. Вы и Шварцкопф, и Уиленз, и все остальные... чтоб вы сквозь землю провалились с вашими пытками, похищениями и фальсификациями...
   Он со злостью уставился на меня – так на меня еще никто не смотрел, – и я ответил ему тем же.
   – Тогда вам здесь делать нечего. Возвращайтесь в свой Чикаго, маменькин сынок.
   – Это неплохая мысль, – сказал я. – Там мы по крайней мере не идем дальше резиновых шлангов. Выходите.
   Мы остановились возле здания суда в Маунт Холли, на исторические памятники которого мне теперь не хотелось смотреть.
   Он вылез из машины, потом наклонился, посмотрел на меня и сказал:
   – Скоро вы запоете другую песенку. Своим внукам вы будете рассказывать, что знали Эллиса Паркера.
   – Возможно, и буду, – согласился я. – И вы, возможно, были чертовски хорошим детективом, пока вам не взбрела в голову эта сумасшедшая идея. А теперь, если вы не такой пронырливый, каким я вас считаю, то вы, старик, скорее всего закончите свои дни в тюрьме.
   Я уехал, а он продолжал стоять, обдумывая мои слова.

Глава 37

   Для такого имения, как Френдшип, этот рабочий кабинет был почти уютным: много книг, камин, гравюры и картины, изображающие скаковых лошадей. Темная мужская комната, в которую мало кто заходил – если заходил вообще – после того, как муж Эвелин переехал отсюда. Я сидел за столом красного дерева размером с «пакард» и звонил по телефону. Звонок был междугородный, но я надеялся, что Эвелин может позволить его себе.
   Разумеется, я не сразу дозвонился до Фрэнка Нитти. Номер на клочке бумаги, что лежал в моем бумажнике, вывел меня на Луиса Кампана, инфорсера Капоне с холодным взглядом и восковым лицом, который после заключения Капоне в тюрьму стал правой рукой Нитти. Но сначала трубку взял кто-то третий, давший мне другой номер, по которому я дозвонился до Кампана, тот заставил назвать меня свой на тот момент номер телефона, и в конце концов минут через пять мне позвонил Нитти.
   – Ну и что вы обнаружили, Нейт?
   – Немного, – сказал я, чувствуя себя неловко. Я всегда чувствовал себя неловко, когда разговаривал с Нитти. – Просто решил с вами посоветоваться.
   – Я вас знаю, Нейт. Вы так просто не позвонили бы.
   – Знаете, Фрэнк, – сказал я, хотя мне было нелегко называть его по имени, – я тут походил, поспрашивал, пообщался с людьми, и мне стало совершенно ясно, что этот Хауптман просто козел отпущения. Во-первых, фамилия адвоката, которого люди Херста предоставили ему, Рейли, и он...
   – Да-да, Бруклинский Бык, верный адвокат Фрэнки Йейла. Рейли – камера смертников'. Это я знаю.
   – Но вам не кажется, что это не случайно? Кроме того, свои услуги Хауптману предложил также ни кто иной как старый адвокат Капоне по имени Сэм Лейбовиц; видимо, по его мнению, честно представлять клиента можно только заявив на весь мир, что он виновен...
   – Да, конечно. Все это мне известно. Нейт, скажите мне что-нибудь такое, чего я не знаю.
   Хорошенькое начало: Нитти уже раздражился на меня.
   – Значит так, – сказал я, – покойный Изидор Фиш был, очевидно, мелким жуликом – занимался контрабандой пушнины, а возможно, и ввозил в страну наркотики для Лусиано. Он же действовал в Восточном Гарлеме, а это, как известно, территория, контролируемая Лусиано. Возможно также, что он был скупщиком «горячих» денег. Хауптман был его приятелем, возможно, даже его сообщником в контрабанде пушнины и наркотиков – возможно. Но к похищению или вымогательству он отношения не имел.
   – Значит, Фиш был всего лишь скупщиком «горячих» денег, который купил меченые купюры?
   – Нет, у меня совершенно иное мнение о нем. Я думаю, он играл гораздо большую роль во всем этом деле. По-видимому, Фиш сам участвовал в вымогательстве, а возможно, и в похищении. Он и еще двое слуг Линдберга, включая даму, которая предположительно покончила с собой, принадлежали к спиритуалистской церкви, расположенной напротив дома, где жил Фиш.
   Последовало молчание.
   Потом Нитти сказал:
   – Не представляю, как Капоне смог втянуть в это дело Лусиано, Мэддена, Костелло или кого-то из парней с Восточного побережья – все они очень умны. Датчанин Шульц – другое дело. Если этот маленький Фиш единственный человек, которого можно связать с особами, которые нас интересуют...
   – Не единственный. Есть еще парень по имени Уэндел.
   – Уэндел?
   – Адвокат, лишенный права адвокатской практики. Получокнутый жулик, который несколько лет назад пытался надуть Капоне.
   – Пол Уэндел.
   У меня мурашки побежали по телу: Нитти знал этого человека.
   – Да, он. Говорят, правда, это еще не подтверждено, что Уэндел обращался к Капоне с планом совершения этого похищения. В настоящее время несколько провинциальных копов держат Уэндела под замком в захолустье и, словно глупые дети, выжимают из него ничего не стоящие признания.
   Голос его стал настойчивым, хотя непонятно было, обрадовала, рассердила или обеспокоила его моя новость.
   – Это может иметь последствия для Капоне? Или для Официанта?
   – Имя Рикки еще не упоминалось. Уэндел и несравненный Гастон Минз, с которым я тоже разговаривал, плохие свидетели. Оба жулики и неисправимые лгуны: никто толком не знает, когда они лгут, а когда говорят правду. Кстати, оба они сейчас находятся в психушке, точнее в двух разных психушках.
   – Их показания ничего не будут стоить?
   – Да, если только их никто не проверит и не найдет более серьезных свидетелей. А времени для этого слишком мало: вы знаете, что через пару недель Хауптман сядет на электрический стул. Насколько хорошо вы знаете Гастона Минза?
   – Знаю – и все.
   – Мне кажется, что вербовка Уэндела и Минза, какими бы ненадежными они ни были, могла быть гениальным ходом с чьей-то стороны, например, со стороны Капоне или Рикки.
   – Что вы хотите этим сказать, черт возьми?
   – А то, что даже такие психи, как Уэндел и Минз, знают, что нельзя предавать Капоне или Рикку. Минз очень дорожит своей шкурой, а Уэндел уже встречался с Капоне и знает, что с ним шутки плохи. В то же время они являются продувными бестиями со связями в преступном мире и других местах. Дерзости в них обоих больше, чем здравого смысла. То есть они могли выполнить эту работу. Но давайте представим, что это похищение провалилось. Капоне и Рикка должны были понимать, что такое дело является в лучшем случае рискованным, что неудача может иметь для них самые неприятные последствия.
   – Я бы не доверил этим сумасбродам, Уэнделу и Минзу, даже чистить свой туалет.
   – В этом-то вся и прелесть, Фрэнк. Даже если Минз или Уэндел начали бы говорить и имели бы глупость указать на Капоне и Рикку, кто бы им поверил? С их репутацией, с их эксцентричностью они являются идеальными мальчиками для битья. Всю вину просто свалили бы на них.
   Наступило молчание; я не мешал ему думать. Потом он сказал:
   – Ну и что будет дальше?
   – Я сейчас занимаюсь тем, что пытаюсь оправдать Хауптмана. Губернатор Хоффман платит мне за это. Я уже много чего обнаружил, но не уверен, что смогу извлечь из этих сведений какую-нибудь пользу.
   – Вы считаете, эти сведения не приведут копов в Чикаго? Вы считаете, они не опасны для Команды?
   – Нет. Во всяком случае, пока нет, – самое страшное было то, что я не знал, хотел Нитти этого или нет.
   – О'кей, – сказал Нитти. – О'кей. Благодарю, что позвонили, Нейт. Вы правильно сделали.
   Послышался щелчок – он положил трубку. Я положил трубку.
   – С кем ты разговаривал, Нейт?
   Я повернулся на стуле и увидел Эвелин, стоящую в двери кабинета. Я не знал, сколько времени она там стояла. Она казалась немного смущенной. На ней были широкие черные брюки и черный кашемировый свитер, украшенный жемчужинами; она выглядела модной, изящной и чуть уставшей. У нее тоже был трудный день.
   Я встал, с улыбкой подошел к ней, положил руки на ее крошечную талию.
   – С одним своим знакомым из Чикаго, – сказал я. – Мы обменялись с ним мнениями по одному вопросу.
   – О, – произнесла она с некоторым беспокойством. Потом на лице ее появилась девчоночья улыбка. – Нейт, у меня есть потрясающая новость. Моя поездка в Нью-Хейвен увенчалась успехом!
   – Что? – я почти забыл, чем она занималась до сегодняшнего дня: проверяла информацию, которую дал Эдгар Кейси во время своего сеанса. Молодец, ничего не скажешь.
   – Ты будешь мной доволен. Я даже не хочу освежаться. Пойдем в другую комнату и поговорим.
   В темной гостиной снова ярко горел камин; она подвела меня к нему, опустилась и, будто кошка, свернулась на восточном ковре, купаясь в тепле камина, окрасившего ее сочным оранжевым цветом. Стоя над ней, я предложил принести нам выпить со стоящей неподалеку тележки со спиртным; она согласилась и попросила шампанского (чтобы отпраздновать успех), с загадочной улыбкой глядя на огонь, похожая одновременно на искушенную даму с обложки журнала «Вог» и девочку-скаута.
   Она маленькими глотками пила вино, а я, приняв возле нее индийскую позу, пил коктейль «Бекарди».
   Она начала издалека:
   – Как ты провел этот день?
   Я еще раньше решил не рассказывать ей о пленении Уэндела – это только расстроило бы ее. Я ограничился тем, что изложил ей рассказ Паркера о своем подозреваемом, и больше ничего рассказывать не стал.
   – Ты думаешь, этот Уэндел мог свершить это похищение или как-то участвовать в нем? – спросила она.
   – Возможно. Но этим вопросом занимается Паркер. Мы должны двигаться в другом направлении. А теперь, Эвелин, я знаю, тебе не терпится рассказать мне о том, что ты обнаружила. А мне до смерти, – солгал я, – хочется тебя выслушать.
   Она приподнялась и заняла более серьезную позу.
   – В своих записях, Нейт, ты отметил, что Эдгар Кейси говорил о доме в восточной части Нью-Хейвена. В районе Кордова, как он сказал.
   – Но там нет Кордовы.
   Она улыбнулась; глаза ее засверкали, как шампанское в ее бокале.
   – Но зато там есть район Довер. Требуется некоторое толкование, помнишь? Человек в трансе произносит слова нечетко; в конце концов, он собирает информацию, рассеянную в космосе.
   – Согласен, – сказал я. На меня произвела некоторое впечатление ее идея относительно Кордовы-Довера, но нельзя сказать, что я был от нее в восторге.
   – Мы с Гарбони, – сказала она, – смогли найти плотно застроенный заводской район в восточной части Нью-Хейвена. Мы остановились там возле бензоколонки и поинтересовались, где находится район под названием Кордова. Нам сказали, что за рекой Куиннипэк есть район, называющийся Довером.
   – О'кей, – сказал я.
   – Затем я спросила работника, слышал ли он об улице Адамс-стрит. Кейси сказал, что по этой улице можно выйти на Шартен-стрит.
   – Правильно, – сказал я. Этот дурацкий разговор начинал мне надоедать. Я сделал глоток «Бекарди», утешая себя тем, что потом лучше буду спать, если смогу сохранить серьезное лицо в течение всего этого разговора.
   Сама она была такой же серьезной, как портрет отца ее мужа над камином.
   – Работник бензоколонки не знал ни Адамс-стрит, ни Шартен-стрит, и я спросила его, есть ли улицы, названия которых сходны с этими. Он сказал, что есть – Чатам-стрит.
   Действительно похоже.
   – Мы с Гарбони поехали на Чатам-стрит, следуя по маршруту, указанному Кейси. В соответствии с тем, что он сказал в трансе, ребенка сначала должны были отнести в двухэтажный дом, крытый черепицей, а затем перенести в другой дом по соседству, коричневый дом, расположенный в трехстах метрах от конца Адам-стрит.
   – Правильно. Я кое-что запомнил.
   Она улыбнулась.
   – Кейси назвал номер дома – семьдесят три. И знаешь, что мы обнаружили на Чатам-стрит, 73? Двухэтажный дом, покрытый черепицей!
   – Ты шутишь! – Это было невероятно.
   – Затем у берега реки, где заканчивалась Чатам-
   стрит, мы свернули направо, прошли триста метров и увидели коричневое здание, на первом этаже которого находился бакалейный магазин.
   – Как называлась улица?
   – Не Шартен, – признала она. – Молтби-стрит.
   – Но эти названия не имеют никакого сходства, ни фонетического, ни другого какого-нибудь.
   – Я знаю. Может, она раньше называлась Шартен-стрит или имела другое, но похожее название. Как бы там ни было, коричневое здание там стояло: на первом этаже магазин, на втором квартира. Мы вошли в магазин, но управляющего там не было, и мы стали ходить по тому району и спрашивать, не знает ли кто жильца, занимавшего квартиру над магазином в 1932 году. Нам посоветовали обратиться к местной любительнице передавать слухи, владелице кондитерской лавки в нескольких кварталах оттуда.
   Слушая ее и представляя их мотания по Нью-Хейвену, я был рад, что не поехал туда.
   – Мы пошли в ту кондитерскую лавку, и ее хозяйка действительно оказалась очень общительной старушкой. Мы спросили, не доходили ли до нее слухи, что в этом районе мог находиться ребенок Линдберга.
   – Да, это было очень остроумно, Эвелин.
   Она нахмурилась.
   – Представь себе, она слышала об этом! И знаешь, Нейт, я даже не сказала ей о квартире над бакалейным магазином. Совершенно неожиданно она вспомнила, что ходили слухи, что некая пара ухаживала за ребенком Линдберга в той самой квартире! Но в первые недели или даже первые дни после похищения в этом районе шли повальные обыски, и эта пара уехала. Эти обыски произвели большое впечатление на нее и всех жителей этого района. До сих пор те дни здесь называют «временем царя Ирода».
   – Почему?
   Эвелин с улыбкой пожала плечами:
   – Кажется, полицейские заставляли здешних родителей вытаскивать своих младенцев из пеленок; чтобы проверить пол.
   Я попытался мягко выразить свой скептицизм:
   – Знаешь, Эвелин, я слышал об этих обысках. Дело в том, что некоторые из рабочих, строивших дом Линдберга, были из Нью-Хейвена и их вначале подозревали. Разумеется, это могло дать повод для всякого рода слухов.
   – Нейт, это еще не все. Кейси назвал имя. Итальянское имя, помнишь? Имя человека, который, по словам Кейси, был главарем банды похитителей.
   – Да...
   – Это имя Маглио, правильно? Должно быть, оно тебя заинтересовало – ты подчеркнул его три раза в своих записях.
   – Да-да, правильно, – я начал испытывать непонятный трепет.
   – Мы спросили ту старую даму из кондитерской лавки и еще несколько человек, кто владел двухэтажным домом с черепичной крышей на Чатам-стрит, 73, снимал его или жил в нем в 1932 году.
   – Да. Ну и что?
   – В то время там было две квартиры. Человека, который жил в квартире на втором этаже, звали Маглио. Маглио, Нейт! Разве это может быть простым совпадением?
   Во рту у меня пересохло. Я сделал большой глоток «Бакарди», но это не помогло.
   Пол Рикка, Официант, известный также как Пол Де-Лусиа, часто использовал имя Пол Маглио, особенно когда бывал на востоке.
   Разумеется, Эвелин даже не знала, кто такой Пол Рикка, и я не собирался говорить ей. Не собирался я и звонить опять Фрэнку Нитти и сообщать ему, что некий прорицатель четыре года назад указал на Официанта.
   – Ну что скажешь? – спросила она.
   – Ты молодчина, – сказал я. – Возможно, это представляет большой интерес.
   – И чем мы теперь займемся?
   – Я не знаю. Мне нужно подумать, к кому обратиться с этим.
   – Кому-то нужно поехать в Нью-Хейвен и хорошенько все разузнать, провести настоящее расследование, правильно? Это будем мы?
   – Боюсь, для этого нам потребуется пистолет побольше, чем мой.
   – Я думаю, твой пистолет достаточно большой, Нейт, – сказала она с улыбкой, но теперь это была совсем другая улыбка; она положила руки мне на плечи, заставила лечь на ковер и забралась на меня. Мы снова занялись любовью перед камином, кажется, она была очень довольна собой, но я был сбит с толку.
   Эту ночь я провел на шелковых простынях в ее роскошной спальне; она спокойно спала, улыбаясь чему-то во сне, в то время как я провалялся всю ночь с открытыми глазами, пытаясь осмыслить все, что произошло.

Глава 38

   Здание министерства финансов стояло на углу между Пенсильвания Авеню и Пятнадцатой стрит. Район был неплохим – через дорогу стоял Белый дом. В это холодное и дождливое утро понедельника многоколонная громада министерства из гранита и песчаника своей величественностью создавала иллюзию существования в этой стране идеальной формы правления, этаких американских Афин. Если бы доллар был таким же крепким, каким казалось здание, то мне, возможно, не пришлось бы спать в своем офисе.
   Я вошел в здание с Пятнадцатой стрит и среди бюрократической сутолоки быстро разыскал центральный коридор и нужную мне дверь. В дальнем конце огромного шумного офиса в застекленном кабинете за заваленным бумагами столом сидел Фрэнк Уилсон.