К тому же я шел на спиритический сеанс.
   – Мне очень жаль, что приходится просить вас об этом, – сказал мне Линдберг днем, сидя за своим столом в кабинете, – но, кажется, это единственный способ добиться для вас комнаты в гостинице.
   – О'кей, – сказал я, – мне это с руки – я уже начал чувствовать себя здесь охотником за привидениями.
   – Именно это я вас и хочу заставить делать, – сказал он, энергично указывая на меня пальцем. – Вы станете моим главным следователем. Я надеюсь, вы выясните все, что произошло в ту ночь.
   Я выпрямился на стуле.
   – А? Что?
   Он и Брекинридж рассмеялись. Смех их был мне приятен, хотя они смеялись надо мной. У Слима было чувство юмора ребенка дошкольного возраста, которое, как мне сказали, проявлялось в его шутках. Он по крайней мере два раза прятал ребенка от Энн и Бетти Гау только для того, чтобы потом посмеяться над ними, вот почему в ночь похищения первой реакцией Энн и няньки была мысль, что это очередная проделка Слима.
   – Нейт, – сказал Линдберг, – вы прекрасно знаете, что для нас вы подлинный знаток преступного мира Чикаго, а не охотник за привидениями.
   – Вы меня утешили.
   – Но при данных обстоятельствах нам придется выслушать эту парочку.
   Как оказалось, некий самозванный спирит по имени Мартин Маринелли и его жена, называвшая себя сестрой Сарой, уже несколько дней, проживали в гостинице «Олд Принстон Инн». Маринелли часто звонил в имение Линдберга, посылал письма и телеграммы, утверждая, что у него есть «хорошие новости» и «важная информация» о похищении. Полицейские, дежурившие на командном посту и контролировавшие телефонные звонки и письма, отметали все эти настойчивые попытки, считая – и совершенно справедливо – Маринелли и его жену назойливыми чудаками.
   Пытаясь выбить для меня комнату, Слим лично разговаривал с управляющим гостиницы «Олд Принстон Инн». Управляющий объяснил, что все номера распроданы газетчикам на месяц вперед, за исключением одного, занятого этими медиумами, рассказывающими всем интересующимся, что обладают «откровениями мира духов», касающимися похищения.
   Кое-кто из газетчиков обратил внимание на эту парочку, и спириты несколько дней устраивали у себя приемы. Вскоре, однако, постояльцы потеряли к ним интерес, и управляющий предложил Линдбергу поговорить с ними, чтобы убедить их освободить свой номер.
   – Единственный способ заставить их сдать номер, – с ироничной деловитостью проговорил Линдберг, – это встретиться с ними.
   – Вы не пойдете с нами? – спросил я его.
   – Нет. У меня здесь много дел. Возникли новые обстоятельства, вселяющие надежду, – он не стал пояснять.
   – Что ж, – я вздохнул, – для меня сейчас главное – это крыша над головой.
   То есть любая крыша, кроме той, что находится над детской, принадлежавшей похищенному ребенку.
   Итак, Брекинридж в своем обычном сером костюме-тройке постучался в дверь с номером 414 в гостинице «Олд Принстон Инн»; наши пальто мы повесили в вестибюле.
   Дверь приоткрылась, и из нее выглянуло худое, болезненное мужское лицо с бородкой-клинышком; мужчина был лысым.
   – Ах, – пропело это подобие мертвеца густым голосом священника, – вы, должно быть, полковник Брекинридж?
   – Да, – сказал Брекинридж. – А вы Мартин Маринелли?
   Открыв дверь пошире, этот лысый, как бильярдный шар, и с дьявольской бородкой тип кивнул. На нем был ниспадающий свободными складками халат; на шее его висела золотая цепочка с щедро украшенным драгоценными камнями крестом. Он взглянул на меня, изогнув выщипанную для пущего эффекта бровь. Его глубоко посаженные глаза были маленькими и темными, но в то же время пронзительными.
   – А кто вы будете?
   – Вы медиум, – любезно проговорил я. – Вот и отгадайте.
   Брекинридж бросил на меня осуждающий взгляд. Ноздри Маринелли раздулись, он вернулся в номер и захлопнул дверь; замок зловеще щелкнул.
   Я вздохнул. Потом, не глядя на Брекинриджа, сказал:
   – Да, я знаю. Я вел себя вызывающе. Я просто не мог больше спокойно смотреть на этого претенциозного оригинала.
   – У вас нет выхода. Ведь вам нужна крыша над головой, правда?
   – Верное замечание. Ладно, стучитесь снова. Я постараюсь хорошо себя вести.
   Брекинридж уже поднял руку, когда дверь резко распахнулась.
   Казалось, Маринелли, вновь выплывший в своем длинном халате, окружен ореолом в тусклом свете коридора на фоне темного номера.
   – Входите, джентльмены, – сказал Маринелли, сделав театральный жест, и затем обратился ко мне: – А вам я посоветую оставить ваш скептицизм в коридоре. Если мы хотим добиться успеха сегодня вечером, мы все должны будем действовать в тесном сотрудничестве.
   Из глубины номера доносился сладкий дымный аромат сандалового дерева – где-то в темноте курился фимиам.
   Мы оказались в красиво обставленной гостиной, едва освещенной большой красной свечой, истекающей воском на деревянном карточном столе, стоящем в центре комнаты в окружении трех стульев. В стенах гостиной я заметил три закрытых дверных проема, один из которых, вероятно, вел в спальню. Если нам удастся выпроводить этих предсказателей, у меня появится замечательное жилье.
   – Вы все еще не назвали вашего имени, – строго сказал мне Маринелли.
   Я стоял, вертел в руках свою шляпу и удивлялся тому, что мерцающая темнота вселяет в меня безотчетную тревогу.
   – Меня зовут Геллер, – сказал я. – Я полицейский и работаю над делом Линдберга.
   – Я чувствовал, что вы не местный, – сказал Маринелли.
   Не обязательно быть медиумом, чтобы догадаться об этом: у меня была типично чикагская гнусавость, не заметить которую было невозможно. Однако на Брекинриджа это, кажется, произвело некоторое впечатление.
   – Я не местный, – произнес я с вежливой улыбкой и больше не сказал ему ни слова.
   Маринелли с величественным видом указал нам на карточный стол со свечой. Для меня он пододвинул дополнительный стул: один из уже стоящих у стола стульев был, очевидно, занят.
   – Джентльмены, – сказал Маринелли, когда мы опустились на деревянные складные стулья, – я являюсь отцом спиритической церкви, расположенной на 127-й стрит в Гарлеме. Моя супруга, сестра Сара Сивелла, является матерью этой церкви. Как вы уже догадались, мистер Геллер, у меня нет великого дара ясновидения. Однако моя супруга обладает явными, даже потрясающими способностями в этой области.
   – Вы имеете в виду способности, с помощью которых она хочет разыскать Чарльза Линдберга-младшего, не так ли? – сказал Брекинридж.
   – Она не использует эти возможности, – пояснил он терпеливо. – Они используют ее.
   – Что вы имеете в виду? – спросил Брекинридж.
   Маринелли вскинул руки в воздух.
   – Она не искала информации по этому делу. Не искала осознанно. Она начала говорить об этом похищении во время спиритического сеанса в церкви. Этот сеанс был частью ее обычного церковного ритуала, и состоялся он через день после этого трагического происшествия.
   – И вы приехали сюда, – сказал я; – чтобы быть поближе к полковнику Линдбергу?
   – Да. Чтобы попытаться помочь. Наша церковь является христианской. Мы верим в двуединое, материнское и отцовское, начало Бога. Христос, сын Бога, есть тот свет, который светит посредством мудрости и любви в сердце человека.
   Браво. Парень в черном халате с сатанинской бородкой в комнате, освещенной светом кроваво-красной свечи, собирается рассказывать еврею-агностику об Иисусе. Чего только не приходится испытать человеку, чтобы получить крышу над головой!
   – Жизнь управляется пятью космическими законами, – продолжал он, подняв руку с выпрямленными пальцами. Потом быстро перечислил их. Я пожалел, что не взял свою записную книжку. – Перевоплощение. Причина и следствие. Возможность. Возмездие. Спиритическая связь...
   Я посчитал, и у меня получилось шесть.
   – Боюсь, я не понимаю, какое отношение это имеет к нашему делу, – сказал Брекинридж. – Я имею в виду похищение сына Линдберга.
   Маринелли поднял руку, словно благословлял нас. Ногти у него были длинными и наманикюренными.
   – Джентльмены, скоро к нам присоединится моя супруга. Я начну вызывать гипнотический транс. Потом мы соединим руки, и я попрошу вас не разрывать круга.
   Все это разительно отличалось от простых предсказаний Эдгара Кейси. Видимо, нам придется участвовать в традиционном «липовом» спиритическом сеансе, подумал я. Но если этот шарлатан надеется, что я куплюсь на его аферу, то он глубоко ошибается.
   – Мистер Маринелли, – сказал я. – Я не хочу вас оскорбить, но я знаю, что в Чикаго есть база, которая поставляет вам светящиеся в темноте трубы и колокольчики. Если вам есть что сказать об этом похищении, то мы вас с радостью выслушаем. Но избавьте нас от духов в одеяниях из суровой марли, от бумажной эманации и от парящей в воздухе мебели.
   На лице Маринелли появилась легкая снисходительная улыбка.
   – Вы заблуждаетесь, мистер Геллер. Сестра Сара не является физическим медиумом. Вы не будете слышать ни звона колокольчика, ни стука стола, не увидите ни его перемещений, ни парящих в воздухе предметов. Сестра Сара является трансмедиумом. Она не вызывает видимых духов. Она бродит по тропинкам собственной души и внутренним ухом слушает голоса духов.
   – Жанну Д'Арк за это сожгли на костре, – напомнил я ему.
   – О да, – сказал он, подняв указательный палец. – К счастью, мы живем в просвещенное время. Сестра Сара, – продолжал он, – обладает внечувственным восприятием. У нее есть хозяин, дух, который часто вещает ее устами.
   – Этот «дух-хозяин», – сказал заинтересовавшийся помимо своей воли Брекинридж, – представляет собой нечто реально существующее?
   Маринелли с важным видом кивнул.
   – Его зовут Желтое Перо.
   – Желтое Перо? – спросил я и посмотрел на Брекинриджа. Потом повторил: – Желтое Перо? Так ли уж мне нужен этот цирковой номер?
   – Желтое Перо, – продолжал лысый спирит, – был великим воином. Вождем племени ирокезов.
   – Умер много лун назад, – сказал я.
   – Это правда, – сказал он, не обращая внимания на мой сарказм. – Если у вас нет других вопросов, мистер Геллер, мистер Брекинридж... Я вызову сестру Сару.
   – У меня есть еще один вопрос, – сказал я.
   – Да, мистер Геллер?
   – Вы бреете свою голову?
   Брекинридж лягнул меня под столом.
   Маринелли только улыбнулся.
   – Нет. Волосы у меня выпали, когда я был молод. Это был важный знак, означающий мое психосексуальное пробуждение.
   – Я спросил так, из любопытства, – сказал я.
   Маринелли закрыл глаза и слегка наклонил голову. Гостиная, наполненная запахом фимиама, представлялась мне жутким царством теней, а дрожащий свет свечи и слабый свет улицы, проникающий через зашторенные окна, превращали обычные окружающие нас вещи в неких потусторонних наблюдателей. Окна дребезжали под напором ветра. Возможно, наш медиум не будет демонстрировать нам летающие рога и отделенные от тела головы, но все-таки мы пришли на спиритический сеанс.
   Наш хозяин, скрестив на груди руки, начал что-то монотонно мурлыкать себе под нос.
   Дверь открылась, и в комнату бесшумно вошло существо в черном и малиновом одеянии. Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что это была красивая маленькая женщина с большими темными немигающими глазами, бледным лицом и полными чувственными губами, малиновыми от помады. Ее густые темные брови, в отличие от бровей мужа, не были выщипаны, и этот факт показался мне довольно экстравагантным; она была окружена облаком розового аромата, перебивающего запах сандалового дерева. Она была похожа на шлюху и одновременно на Мадонну.
   Да и что скрывать, черт возьми! – она мне понравилась. И хотя волосы у меня не начали выпадать, я вдруг понял, что тоже испытываю психосексуальное пробуждение.
   Как и муж, она была в длинном, до пола, ниспадающем свободными складками черном халате; однако на ней еще был капюшон на кроваво-красной атласной подкладке. В отличие от халата мужа, ее не был таким же свободным, скорее был облегающим, а в некоторых местах даже прилипал – как будто был влажным – к ее стройному, с высокими грудями телу. Выпирающие из-под халата соски ее грудей глядели прямо на меня. Может, она и не физический медиум, подумал я, но если я сейчас не остыну, этот стол обязательно поднимется в воздух.
   – Добрый вечер, дорогие господа, – произнесла она негромким, мелодичным голосом; на вид ей было около двадцати двух лет. – Пожалуйста, не вставайте.
   Вот за это спасибо.
   Ее муж выдвинул стул, приготовленный для нее, и она аккуратно села. Словно хирург, готовящийся к операции, высвободила свои маленькие, изящные, с длинными, острыми, как лезвие, и красными, как зияющая рана, ногтями руки из длинных рукавов халата и положила их плашмя на стол. Свечной воск, который стекал на стол, имел почти такой же цвет, как и ее ногти. Чудная парочка. Они стоят столько, сколько запросят.
   – Спасибо, что вы пришли, – сказала она. Ее волосы, насколько я мог видеть под капюшоном, были черными, как уголь, и зачесаны назад. Лицо ее украшала единственная круглая золотая серьга – деталь, делавшая ее похожей на цыганку. – Вы мистер Брекинбридж?
   Брекинбридж?!
   Однако полковник Брекинридж не стал ее поправлять: поправлять медиумов невежливо.
   – Вы полицейский, – сказала она мне, улыбаясь приятной улыбкой застенчивой школьницы.
   – Вы правы, – сказал я.
   Брекинбридж, Шмекинбридж – какая разница. Если эта красотка сказала, что она медиум, значит, она медиум.
   – А как вас зовут?
   – Натан Геллер, – ответил я. Господи, до чего же приятно она пахнет.
   – Мистер Геллер, возьмите, пожалуйста, мою руку.
   Это мы с удовольствием.
   Ее рука обхватила мою и сжала. Ой-ой...
   – Когда мой компаньон вызовет у меня состояние транса, пожалуйста, соедините руки с мистером Брекинбриджем. А вы, мистер Брекинбридж, пожалуйста, соедините руки с Мартином. Мартин же возьмет мою руку, и таким образом образуется спиритическая цепь. Постарайтесь, пожалуйста, не разрывать эту цепь.
   – Ни в коем случае, – заверил я ее.
   Маринелли медленно и торжественно снял с себя золотой крест с драгоценными камнями. Взявшись за цепочку, он начал медленно перемещать крест перед огромными красивыми карими глазами своей жены.
   Жена? Черта с два! Она назвала его компаньоном, а он представил ее как сестру Сару Сивелла, а не Маринелли. Скорее всего, они были лишь сожителями. Моя голова оставалась ясной, сеанс не лишил меня способности размышлять.
   Он бормотал что-то чуть слышно – видимо, какое-то заклинание. Но она, казалось, слышала его. Ее глаза следили за медленными, какими-то чувственными движениями креста, и когда Маринелли вдруг щелкнул пальцами свободной руки, они захлопнулись плотно, словно оконные шторы.
   Потом он щелкнул пальцами еще раз, и веки ее столь же послушно разомкнулись. Ее темно-карие с золотыми крапинками глаза широко открылись и посмотрели взглядом мертвеца. Казалось, ее лицо удлинилось; выражение его стало крайне неприятным. Меня это напугало. Брекинридж был потрясен не меньше.
   Мы оба знали, что это обман, однако благодаря таланту очаровательной героини сцена получилась довольно правдоподобной, и мы с интересом следили за происходящим. Теперь мы все держались за руки; правой рукой я сжимал гладкую изящную ручку хорошенького медиума, левой – большую и мягкую лапу Брекинриджа. Видимо, у всех адвокатов нежные руки.
   – С кем я разговариваю? – спросил Маринелли.
   – Кхе-кхе, – сказала она.
   Кхе-кхе?!
   – Вождь Желтое Перо, ты с нами?
   Она кивнула.
   – Желтое Перо здесь, – тон ее голоса понизился до мужского регистра. Это было очень смешно.
   Я не засмеялся, хотя потом, по зрелом размышлении, сделал это, но тогда я просто слушал. От нее приятно пахло, но я никогда не слышал, чтобы двадцатидвухлетняя дама с торчащими в разные стороны сосками говорила голосом индейца.
   – Мистер Брекинбридж, – продолжала она низким, мнимо-мужским голосом. Вождь Желтое Перо тоже неправильно произнес фамилию Брекинриджа. Что ж, он даже этого не знает? – Духи говорят, что похитители оставили письмо на подоконнике в детской.
   Когда я взглянул на него, Брекинридж сохранял спокойствие, но мы оба знали, что эту информацию общественности не давали.
   – Это правда? – спросил Маринелли Брекинриджа.
   – Я не вправе подтвердить или опровергнуть это, сэр, – проговорил полковник с холодным достоинством, столь же нелепым при данных обстоятельствах, как и голос вождя Желтое Перо.
   – Мистер Брекинбридж, сегодня в офисе вы получили письмо.
   – Письмо? – повторил Брекинридж.
   – Письмо от похитителей.
   – Никто никаких писем мне в офис не посылал, – проговорил он с некоторым, как мне показалось, даже облегчением; насколько я знал, письма действительно не было.
   – Ладно, – обиженно произнесла девушка все тем же голосом вождя. – Постарайтесь завтра быть в своем офисе. В девять утра.
   – Это довольно рано.
   – Вы должны быть там! – «Вождь» не шутил.
   – Хорошо, – сказал Брекинридж, пожалуй, только для того, чтобы его утихомирить. Или ее. Или кто бы там еще ни был. Маринелли сказал:
   – Вождь Желтое Перо, вы получили другие сообщения от духов?
   – Да. Я вижу имя.
   – Какое имя вы видите?
   – Джефси.
   Я спросил Маринелли:
   – Можно мне задать ей один вопрос?
   Однако ответила Сара.
   – Вы можете поговорить с Желтым Пером, – она проговорила это своим собственным голосом.
   – Желтое Перо, пожалуйста, произнесите это имя по буквам.
   – Д-ж-е-ф-с-и, – вновь прозвучал низкий голос индейца.
   – Спасибо, вождь. С ребенком все в порядке?
   Она медленно покачала головой; ее непроницаемое лицо стало печальным.
   – Тело ребенка, – вновь заговорила она своим голосом, – найдут на холмах недалеко от Хоупуэлла.
   Брекинридж внимательно посмотрел на меня, я – на него.
   Маринелли щелкнул пальцем, и она, дернувшись, проснулась.
   Она высвободила свою руку из моей, мы все расцепили руки и откинулись на спинки стульев, расслабились. Мы сидели в трепещущем свете свечи, слушая ветер, который завывал, будто волк.
   – Почему вы разбудили ее? – спросил я.
   – Я чувствую, когда психическое напряжение слишком велико, – угрюмо ответил он. – Мы можем повторить сеанс.
   – Только не сейчас, – сказал Брекинридж, двигая свой стул. – Но я хочу знать адрес вашей церкви в Гарлеме.
   – Конечно. Сейчас я вам его напишу. Извините.
   Маринелли поднялся и исчез в темноте.
   Сара выглядела усталой. Она опустила руки на колени.
   – Мы добились успеха? – спросила она тихо.
   – Вы дали нам информацию, детка, – ласково сказал Брекинридж. – Но сейчас преждевременно бы было говорить об ее полезности.
   – Вы помните, что говорили? – спросил ее я.
   Она тепло улыбнулась мне.
   – Я вхожу в транс и разговариваю. Потом Мартин рассказывает мне, что я говорила.
   – Понятно, – сказал я.
   Ее рука под столом опустилась мне на бедро.
   – У вас добрые глаза, мистер Геллер.
   Она начала гладить мне бедро. Я вновь воспарил в воздух.
   – Ваши глаза, – сказал я, – кажутся очень старыми для такой молодой особы.
   Она продолжала гладить мне бедро.
   – Я прожила много жизней, мистер Геллер.
   Теперь она гладила мне еще что-то.
   – Чувствуется, что вы женщина бывалая, – с трудом выговорил я.
   – Вот адрес, – сказал Маринелли, вернувшись с клочком бумаги для Брекинриджа.
   Она убрала руку.
   – Вы сможете найти нас там и днем, и ночью. Мы живем на территории, принадлежащей церкви.
   – Благодарю вас, – сказал Брекинридж, поднимаясь.
   Я некоторое время продолжал сидеть. В комнате было не настолько темно.
   – Мы, э... благодарны вам, что вы освобождаете этот номер, – сказал я. – Я собираюсь вселиться в него.
   – Вы, наверное, догадываетесь, что мы останемся здесь на ночь, – сказала она. – Или точнее – я останусь. Мартин скоро уедет на машине, чтобы подготовиться к службе. Я отправлюсь домой завтра на поезде.
   Она смотрела на меня многозначительным взглядом. Я сыщик и быстро схватываю эти вещи.
   – Вам нужны деньги для возмещения расходов? -спросил Брекинридж.
   – Нет, – сказала Маринелли. – Если то, что мы сказали вам, окажется полезным, то мы не будем возражать, если наши имена появятся в газетах. Как любая другая христианская церковь, мы миссионеры, распространяющие слово Господне.
   Я встал.
   – Что ж, благодарю вас обоих. Извините, что вначале я был неучтив с вами, преподобный отец.
   – Все истинные верующие были скептиками, – успокоил он меня, провожая нас к двери.
   – Счастливого пути, – сказала она, когда мы вышли в коридор.
   Некоторое время мы просто сидели в машине.
   – Ну и что вы об этом думаете? – спросил Брекинридж.
   – Не знаю. Но уверенно можно сказать, что эти двое классом пониже, чем Эдгар Кейси.
   Брекинридж кивнул.
   – У меня осталось смешанное чувство от Маринелли. У самого сатанинская внешность, а говорит о христианстве. Теологические же его рассуждения скорее похожи на еретические, чем на иудео-христианские.
   – А мне они понравились, – сказал я. – Что-то вроде новой религии – жизнь после смерти, да еще... психосексуальность.
   – Не жулики ли они?
   – Маринелли – явный жулик, – сказал я, пожимая плечами. – Что касается девицы, то я не уверен.
   Он кивнул.
   – Кажется, она искренне, как и Кейси, верит, что обладает сверхъестественными способностями. Но обладает ли она ими на самом деле?
   – Не знаю. Интересно, что когда она начала говорить, что ребенок погиб, он разбудил ее.
   Брекинридж угрюмо посмотрел на меня.
   – Ну и что?
   – Не знаю. Не знаю. Она сказала одну подробность, которая не известна общественности. Еще она предсказала кое-что. Если ее предсказания исполнятся, то у меня возникнут подозрения.
   – У меня они уже возникли, – он положил руки на руль. – Ну что, поехали?
   – Нет, – сказал я. – Высадите меня у ближайшей дежурной аптеки.
   – Зачем?
   – Где еще в это время я смогу приобрести упаковку Шейков?
   – Что?!
   – Не беспокойтесь. Пришлите сюда за мной кого-нибудь завтра где-то в полдень. Я буду стоять вон там, на углу возле кафе.
   – Что это вы задумали?
   – Мне нужно кое-что выяснить, – ответил я.
   Заинтригованный больше моим таинственным поведением, чем сеансом, на котором мы побывали, Брекинридж довез меня до аптеки и уехал. Я купил то, что мне было нужно, вернулся к старой кирпичной гостинице и стал ждать, пока уедет Маринелли.
   Я очень надеялся, что это не дух щупал меня под столом.

Глава 9

   Моим шофером оказался добродушный, светловолосый, румяный парень лет тридцати по имени Уиллис Диксон. Он был одним из трех патрульных под командой начальника хоупуэллской полиции Гарри Вулфа. На Диксоне были черная кожаная куртка с приколотым к ней жетоном, такая же кожаная кепка, брюки и рубашка цвета хаки и аккуратно сидящий на нем черный галстук. Симпатичная форма для местного копа, но и ей было далеко до сине-розовых костюмов полиции штата Нью-Джерси.
   – Нас заставили шоферить и заниматься прочей дерьмовой работой, – рассказывал мне Диксон после того, как ровно в полдень подобрал меня возле кафе в Принстоне. Мы пообедали в этом кафе, расходы взял на себя я и узнал все о том, как полковник Шварцкопф фактически отстранил начальника Вулфа и его людей – первыми оказавшихся на месте преступления после похищения – от расследования этого дела.
   А теперь мы катили с ним по посыпанной гравием дороге, проложенной через дикую и мрачную землю Саурленд Хиллз с ее бесконечным подлеском, переходящим по обе стороны дороги в густой и на вид непроходимый лес.
   Я сейчас остановлю на минутку, – сказал Диксон. У него были розовые щеки и широкий промежуток между передними зубами, делавшие его похожим на дебила (качество весьма ценное для копа), однако темные глаза его были проницательными.
   – Зачем, Уиллис?
   После того как я оплатил его обед в кафе, мы называли друг друга по имени.
   – Не для того, чтобы помочиться, – сказал он и улыбнулся своей глупой улыбкой. – Я думаю, мы найдем здесь то, что может заинтересовать вас.
   Когда мы остановились, вместо подлеска впереди я увидел ухоженную покатую лужайку. Видимо, мы случайно натолкнулись на дом какого-нибудь фермера или хижину, подумал я, но оказалось не так. На этой безлюдной, заросшей лесом земле стоял настоящий особняк: серый трехэтажный каркасный дом с крыльцом, поддерживаемым белыми колоннами, напротив которого, словно послушные животные, расположились вечнозеленые растения. Красивый дом и построен, видимо, недавно, хотя и не без архитектурных элементов времен южных колоний.
   Мы вылезли из машины без номеров и подошли к зданию, которое вблизи больше напоминало гостиницу, чем частный дом. Однако никаких вывесок с названием или знаков, привлекающих клиентов, на нем не было.
   Дом был явно пуст, хотя видно было, что опустел он недавно. Несколько окон было выбито, кругом царили запустение и обветшалость. Уже одно это озадачивало: кому и зачем понадобилось бросать этот замечательный особняк? В, этом не было никакого смысла. Если хозяин заложил этот дом и банк лишил его права выкупа, то он должен бы иметь более приличный вид.
   – Давайте обойдем его, – сказал Диксон, потом достал из кармана куртки табачную жвачку и откусил большой кусок.