Страница:
никакой практической помощи в издании Ваших стихов. Я могу только высказать
Вам мое личное мнение по поводу присланной Вами рукописи. Тему Вы избрали
прекрасную - серьезную и доходчивую до ребят. А вот мастерства у Вас далеко
не достаточно. К стихам для детей у нас в стране предъявляют те же высокие
требования, что и к стихам для взрослых, никаких скидок на детскую
литературу не дают.
9 февраля 1952 г.
Прошло два месяца с тех пор, как я начал писать Вам это письмо.
Прервала его болезнь, а потом срочная работа.
Сейчас перечел Ваши стихи и убедился, что недостатки присланной Вами
книжки-картинки заключаются не в отдельных стилистических неудачах, а в том,
что у Вас еще нет профессионального умения и художественного вкуса, которые
необходимы в поэтической работе, предназначенной для взрослого или юного
читателя.
При достаточно развитом литературном вкусе Вы могли бы сознательнее
оценить свою работу и не писали бы, что считаете книгу "уже готовой" к
печати.
Позвольте быть с Вами откровенным.
По рукописи видно, что Вы недостаточно чувствуете характер и оттенок
слов, которыми пользуетесь. Что значат, например, такие строчки:
Из тебя получится
Каменщик прелестный... ?
Эпитет "прелестный" в приложении к слову "каменщик" Звучит несуразно.
Далеко не поэтическим, а скорей канцелярским оборотом речи начинается
"Солдатская клятва":
Мы мирно строились. Причем
Соседям не грозили.
Нельзя рифмовать слова: "жаворонки" и "стройки", "народ" и "Петр",
"любимую" и "синее", "героизм" и "коммунизм".
Слова в стихах должны быть поставлены так, чтобы не сливаться при
чтении. А у Вас то и дело два-три слова слипаются в одно. Например:
Ответил Петр отцу: - Клянусь...
В чтении получается: "Петротцу".
Не считаясь с ударениями, Вы иной раз насильно вгоняете слова в
строчку:
А семейство Ивановых
В Жигулях строит завод...
Получается: "строИт".
По Вашей книжке-картинке чувствуется, что Вы ребят любите и хотели бы
порадовать их затейливо придуманной книжкой, но Ваша задача осталась
невыполненной, так как у Вас не хватило той строгости в отношении к слову,
стиху, рифме, ритму, которая необходима в самой простой и незатейливой
книжке для детей.
Единственное, что можно посоветовать Вам, это - работа над собой, над
развитием своего литературного вкуса и чутья. А этого можно достигнуть
пристальным и углубленным чтением лучших образцов нашей поэзии, народных
сказок и песен. В каждом возрасте человек находит в этих образцах нечто
новое и поучительное. От души желаю Вам успеха в работе.
С. Маршак
1 С письмом от 14 июня 1951 года Ф. И. Стрельцов (г. Лысково
Горьковской обл.), заместитель редактора районной газеты, прислал поэту свои
стихи на отзыв.
Москва, 23 февраля 1952 г.
Уважаемый тов. Рудин,
Отвечаю на Ваши вопросы [1].
Сознательно ли я стремился раскрыть смысл трудно-понимаемых сонетов или
такое "комментирование" текста было актом бессознательным, стихийным?
Работая над поэтическим переводом сонетов, я не ставил перед собой тех
задач, которые стоят перед комментатором. Но для того, чтобы перевести любую
фразу, надо прежде всего ее понять. Нельзя переводить на другой язык то,
чего сам не понимаешь. А уж для того, чтобы перевести текст поэтически, надо
не только понять его, но - гораздо больше того - надо прочувствовать,
пережить, сделать своим. Разумеется, для этого поэт-переводчик должен
раскрыть для себя - а заодно и для читателя - смысл каждой фразы. Но
раскрыть не рассудочно, как это делает большинство комментаторов, а
проникнув в то, что говорят уму и сердцу не только слова, но и мелодия
стихотворного текста, и ритм его, и аллитерации - весь комплекс поэтических
средств автора.
Трудно объективно проверить степень удачи поэта-переводчика, но
некоторые возможности проверки существуют. Сошлись ли в сонете концы с
концами при допущении того или иного толкования отдельных труднопонимаемых
выражений? Сохранилось ли в сонете единство мысли, чувства, настроения, или
сонет распался на отдельные, не связанные между собой ни мыслью, ни
чувством, ни мелодией части? Передано ли в переводе основное стремление
поэта, его завещание, его воля?
Вот какие примерно вопросы должен задать себе поэт-переводчик, проверяя
свою работу.
Почему я заменяю иной раз громоздкие, трудные, сложные и тяжеловесные
предложения английского текста фразами легкими, понятными, часто состоящими
из 1-2 придаточных предложений?
Прежде всего я не вполне согласен с Вашей формулировкой вопроса.
Да, в сонетах Шекспира есть места трудные и сложные. (Впрочем,
некоторую долю трудности и сложности надо отнести за счет архаизмов,
устарелых оборотов речи.) Но громоздкости и тяжеловесности я в оригинале не
нахожу. Напротив, в сонетах есть та плавность и легкость, которые были
унаследованы от итальянского сонета. Ритм, мелодия делают любую длинную и
сложную фразу в сонете легко произносимой, согласованной с нашим дыханием.
Эта легкость и грация сонетов побуждала многих тяжелодумных исследователей
считать их чем-то несерьезным, далеко уступающим в поэтической ценности
шекспировским пьесам, - чуть ли не альбомной поэзией.
По существу же Вашего вопроса я должен сказать, что в поэтическом
переводе, как и во всякой другой литературной работе, никто не может ставить
перед собой задачу сделать изложение как можно более трудным и сложным.
Напротив, всякий пишущий стремится к наибольшей ясности, доходчивости того,
что выходит из-под его пера.
"Нет трудной науки; трудным бывает изложение", - говорит где-то Герцен
[2].
Важно только, чтобы эта легкость достигалась за счет силы человека,
поднимающего груз, а не за счет уменьшения веса самого груза.
Ясность и простота изложения не должна лишать мысль и чувство их
богатства и сложности.
Сам Шекспир умеет доводить до предельной четкости сложные вопросы. "То
be or not to be" [3] - лучший этому пример.
Да и в сонетах - наряду с известной вычурностью и пышностью некоторых
словесных оборотов - Вы найдете много примеров речи скупой и лаконичной.
При этом примите в расчет еще два соображения.
1) Я адресую сонеты читателю XX века, советскому читателю, и мне очень
важно, чтобы до него дошел весь внутренний жар, таящийся в оригинале, и то
удивительное сочетание глубокой мысли и простодушия, которое заключено во
многих строчках Шекспира.
Вспомните вопрос в 8-ом сонете:
Why lov'st thou that which thou receiv'st not gladly?
(Только ребенок мог бы задать взрослому такой вопрос: - Зачем ты
слушаешь музыку, если тебе от нее становится грустно?)
_Не в передаче стилистических архаизмов я видел свою задачу, а в
сохранении того живого, что уцелело в сонетах до наших дней и что, конечно,
переживет нас, наших детей и внуков._
2) При переводе с английского языка на русский мы неизбежно встречаемся
с одним затруднением. Русские слова в большинстве своем длиннее английских.
Вы ведь знаете, сколько в английском коротких, односложных слов.
Следовательно, при переводе мы должны либо сжимать русскую фразу до
переводной бессмыслицы, либо отбирать в оригинальном тексте _главное_,
жертвуя _второстепенным_. От этого текст перевода может показаться
лаконичнее, проще, яснее, чем текст оригинала.
Почему я иной раз смягчаю грубоватость и "натуралистичность" Шекспира?
Pity the world, or else this glutton be
To eat the world's due by the grave and thee.
Первоначально я перевел это место грубее, чем впоследствии:
Жалея этот мир, не пожирай
Ему принадлежащий урожай.
Но потом я решил, что при необходимой в русском переводе экономии места
важнее сохранить понятие "by the grave".
Жалея мир, земле не предавай... [4]
Кроме того, русские слова "обжора", "пожирай" грубее английского
"glutton". В стихах
Какая смертная не будет рада
Отдать тебе нетронутую новь [5], -
я не сохраняю понятия "womb" потому, что по-русски это будет звучать
еще натуралистичнее (матка, чрево, недра). Английское слово "womb"
встречается чаще и при этом нередко в символическом смысле. Да к тому же
"нетронутая новь" соответствует всему контексту - "tillage of thy
husbandry".
Я хотел бы ответить на все Ваши замечания и вопросы. Но, по правде
сказать, почти невозможно - да и нецелесообразно- говорить об одной детали,
об отдельном выражении, не взвешивая всего сонета в целом. Ведь характер и
значение каждого слова зависят от стиля всего стихотворения.
Кстати, во многих случаях я грубость подлинника сохранил. Но не
забывайте, что мы живем не в XVI веке, не в эпоху Ренессанса, когда циничная
откровенность была присуща светской беседе.
В сонете "Мешать соединенью двух сердец" [6] я сознательно взял слово
"кукла", а не "шут". Здесь важно сказать, что любовь не может быть игрушкой
в руках у времени. Все другие свойства, присущие понятию "шут", в данном
случае не важны и не нужны и только отвлекли бы внимание читателя от
главного. Слово "шут" было обычнее в английском словаре того времени, чем в
современном русском словаре.
Как перевести слово "perspective" в 24-ом сонете? Толкования,
подсказываемые различными комментаторами, зыбки и ненадежны. А в том случае,
когда слово толкуется по-разному и ни одно из толкований не кажется
достаточно убедительным и победительным, - вернее всего брать простое,
буквальное значение слова. Пусть уж лучше оно останется нераскрытым до
конца, чем истолковано неверно. Мне кажется, что сложный, полный поэтической
игры, смысл 24-го сонета мой перевод в какой-то степени передает.
Я попытался ответить на все Ваши вопросы, хоть это нелегко было сделать
в беглом письме.
Задачу Вы поставили перед собой достаточно сложную, но по Вашему письму
видно, что относитесь Вы к ней серьезно и вдумчиво.
Для того, чтобы Вы лучше представили себе характер моей работы над
сонетами, я выскажу здесь несколько своих общих мыслей о поэтическом
переводе.
Фотографировать или копировать стихи, написанные на другом языке,
нельзя и не стоит. Можно создать новые - русские - стихи, сохраняющие мысли,
чувства, мелодию оригинала. Только тогда строки поэтического перевода могут
войти в русскую поэзию, как вошла "Сосна" Лермонтова (а не "Кедр" Тютчева,
хотя и то и другое стихотворение является переводом из Гейне).
Сложность работы над сонетами состоит в том, что стихи Шекспира,
кажущиеся поверхностным людям рассуждениями или словесными узорами, на самом
деле полны страсти - то нежности, то скорби, то гнева. Поэт как бы умышленно
усложняет свою задачу, вводя различного рода "прозаизмы" (сравнение любви с
чувством голода и жажды, применение слов из аптечного, кулинарного,
юридического и прочего обихода. Вспомните о "пряностях приправы", о
"закладах", "должниках", "поручителях" и т. д.).
Мне думается, что эти прозаизмы, которые поэт вводит в стихи для того,
чтобы их победно преодолеть, свидетельствуют только о силе поэта.
В сонетах много самой причудливой игры слов и понятий, но это не мешает
их подлинной и глубокой серьезности.
Только Пушкин умел так сочетать шутливость с глубиной, значительность
мысли и чувства с игрой слова.
А какая цельность в каждом сонете! Любой из них - как бы одна
развернутая музыкальная фраза, состоящая из разнообразных частей -
величавых, грустных, стремительных, медленных, трагических и скорбных,
иронических и полных горечи.
Хорошо написать о сонетах (и о переводах) можно только в том случае,
если хорошо их прочтешь.
Вот несколько мыслей, высказанных, к сожалению, за недостатком времени,
вскользь.
Может быть, кое-что из сказанного мною Вам пригодится.
Желаю Вам успеха в работе
С. Маршак
Печатается по машинописной копии.
1 В письме от 20 февраля 1952 года В. С. Рудин (Вильнюс), студент
филологического факультета университета, работавший над дипломной работой
"Сонеты Шекспира в переводе С. Маршака", задал поэту ряд вопросов об его
методах перевода.
2 В пятой части "Былого и дум" А. И. Герцен писал: "Трудных наук нет,
есть только трудные изложения" (А. И. Герцен, Собрание сочинений в 9 томах,
Гослитиздат, т. 5, М. 1955, стр. 430).
3 Быть или не быть (англ.) - начало знаменитого монолога Гамлета из
первой сцены третьего акта одноименной трагедии В. Шекспира.
4 Заключительные строки 1-го сонета В. Шекспира.
5 Из 3-го сонета В. Шекспира.
6 116-й сонет В. Шекспира.
Москва, 5 июля 1952 г.
Уважаемый тов. Жигулин,
С большим интересом прочел Ваше серьезное и умное письмо [1]. Мне было
очень приятно убедиться в том, что мысли, которые мне дороги, находят живой
отклик. А то, что эти мысли возникают одновременно у разных людей и в разных
концах нашей страны, доказывает их правильность.
Насколько мне известно, издательства в последнее время стали всерьез
подумывать о подготовке к печати сборников исторических, географических и
биографических рассказов. Посмотрим, что из этого получится. Может быть, Это
и послужит началом новых учебников.
Что касается "Литературного словаря", то мне кажется, и эту Вашу идею
следовало бы поддержать. Подумаю, с кем об этом надо поговорить.
А Вы пишите в газету. Письмо Ваше - лучшее доказательство того, что Вы
писать умеете, хоть Вы - металлург, а не романист или драматург.
Жму Вашу руку.
С. Маршак
1 В письме от 5 июня 1952 года В. И. Жигулин (г. Днепропетровск),
инженер-металлург, делился своими впечатлениями от статьи С. Я. Маршака
"Литература - школе" ("Новый мир", 1952, Э 6); предлагал создать хрестоматии
по школьным дисциплинам, а также "Литературный словарь".
Москва, 5 июля 1952 г.
Уважаемый тов. Шахов,
Сердечно благодарю Вас за Ваши сочувственные строки и за "Рассказы
путешественника" [1]. Книгу я получил в последние дни перед отъездом из
Москвы и прочесть не успел. Но по первым страницам видно, что написана она
очень интересно и живо и что в основу ее положены подлинные наблюдения.
Когда вернусь из санатория, буду рад поговорить с Вами о книге подробно и
основательно.
Вы правы, - надеяться на "больших" - то есть известных уже - мастеров
литературы не приходится [2]. Большинство из них так заняты своими крупными
"полотнами", что не станет тратить время на рассказы для школьников.
Впрочем, исключения бывают. Когда-то мне удалось уговорить заняться прозой
поэта Николая Тихонова, и в результате появились такие хорошие книги, как
"От моря до моря", "Вамбери", "Военные кони" и т. д.
Были и другие случаи, когда известные литераторы откликались на призыв
людей, заинтересованных в развитии и обогащении нашей детской и юношеской
литературы. Но, конечно, главная надежда - на привлечение новых сил, на тех
литераторов, научных работников и "бывалых людей", которые еще не успели
стать маститыми.
Я думаю, что если наши издательства затеют разнообразные и хорошо
построенные сборники рассказов - исторических, географических,
биографических, естествоведческих и т. д., - "на огонек" придут новые
авторы.
Я согласен с Вами, что в детской литературе у нас еще не мало
прилизанных героев, пай-мальчиков и пай-девочек, о которых Вы пишете. Но в
мою задачу на этот раз не входила критика нашей детской литературы. Я ведь
говорю в своей статье главным образом об учебниках и о тех сборниках
рассказов, которые могут дать школьникам младших классов то, чего недодают
учебники истории, географии и т. д., а может быть, даже и заменить со
временем эти скучные учебники.
Желаю Вам успеха в работе
С. Маршак
1 Писатель А. А. Шахов (Москва) прислал свою книгу "Рассказы
путешественника", Детгиз, М. - Л. 1951. В письме от 25 июня 1952 года он
положительно оценил статью С. Я. Маршака "Литература - школе".
2 А. А. Шахов предлагал искать новые силы для пополнения рядов детских
писателей среди молодежи, не полагаясь на больших мастеров "взрослой"
литературы.
Москва, 6 июля 1952 г.
Дорогая Оля,
Я получил твое письмо [1] очень давно, но был долго болен. А когда
поправился, у меня накопилось так много писем, что мне трудно было сразу на
них ответить. Вот почему отвечаю тебе так поздно.
Письмо ты мне написала хорошее. Мне было интересно читать и про твои
книги, и про твоего товарища Шурика, и про грибы и корзиночки, которые ты
вылепила из пластилина.
Моя милая, славная девочка, мне очень жаль, что у тебя такой плохой
папа. Но ведь зато у тебя есть мама и бабушка, которые тебя любят, есть
хорошие товарищи в детском саду, есть много хороших людей и в вашем городе,
и во всей нашей стране, да и на всем свете.
От души желаю, чтобы ты была весела, счастлива, здорова.
Напиши мне еще раз, и я постараюсь ответить тебе очень скоро.
А если хочешь, пришлю тебе какую-нибудь книжку.
Есть ли у тебя моя большая, толстая книга с картинками, которая
называется "Сказки, песни, загадки"?
Если у тебя ее нет и если ты, милая Олечка, обещаешь мне есть суп с
вермишелью, - я пошлю тебе эту книгу по почте.
Крепко тебя целую.
С. Маршак
1 Письмо от 15 октября 1951 года; написано от имени пятилетней Оли
Гусевой ее бабушкой Ф. А. Дмитриевой-Манген (г. Борисоглебск Воронежской
обл.).
Москва, 6 июля 1952 г.
Уважаемая Фаина Львовна,
К сожалению, длительная моя болезнь помешала мне своевременно ответить
Вашей маленькой дочке, как и многим другим моим корреспондентам. В течение
этого года я трижды перенес воспаление легких.
А ответить на письмо Вашей Оли мне было нелегко. Очевидно, ее отец и в
самом деле плохой человек. Но что могу я объяснить, растолковать пятилетней
девочке - да еще не в устном разговоре, а в коротком беглом письме? Чем и
как мне утешить ее?
К тому же я не знаю обстоятельств Вашей жизни, а об отце Вашей девочки
знаю только с ее слов да еще из Вашей короткой приписки к ее письму.
Я попытался ответить Оле полусерьезно, полушутливо. Мне хотелось, чтобы
мое письмецо доставило ей хоть маленькую, хоть кратковременную радость. Не
знаю, удалось ли мне это.
Я надеюсь, что время, Ваши заботы, общение с другими детьми - все это
вместе залечит ее душевную рану, изгладит из ее памяти мрачные впечатления,
вернет ей безмятежную радость детства.
Из ее письма видно, что она, - несмотря на все пережитые горести, -
осталась веселым, жизнерадостным ребенком, умеющим играть, шалить, смеяться.
Надо всячески поддерживать и оберегать ее жизнерадостность.
Вот все, что я могу ответить на оба письма - Ваше и Олино. Будьте обе
здоровы. Поклонитесь бабушке.
С. Маршак
1 С. Я. Маршак ошибся: Ф. Л. Дмитриева-Манген - бабушка Оли Гусевой
(см. письмо Э 200).
Москва, 6 июля 1952 г.
Уважаемая Вера Петровна,
Письмо Ваше [1] получил накануне отъезда в санаторию. Дела в Москве у
меня еще очень много. Поэтому вынужден ограничиться всего лишь несколькими
словами.
Я прочел два прозаических отрывка и несколько стихотворений, которые Вы
мне прислали. И то и другое убеждает меня, что писать Вам следует, что
литературные способности у Вас несомненно имеются.
Первый отрывок из "Чукчика" кажется мне лучше второго. Конечно, трудно
судить о рассказе, не зная его целиком, но начало - на мой взгляд - и
поэтичнее и реалистичнее продолжения. В нем больше подлинных наблюдений и
вся птичья "психология" как-то убедительнее. Читатель не может, например, не
поверить Вам, что мухоловки разговаривают друг с другом только о мухах.
"Очеловечивание" птиц и животных ("антропоморфизм") вполне допустимо в
сказках. Но догадки о том, о чем говорят и думают птицы и звери, как они
относятся к лесу, к солнцу, друг к другу - все это должно покоиться на
крепкой и прочной основе наблюдении. Каждая догадка такого рода должна быть
счастливой находкой. Тогда не будет произвола, не будет пути наименьшего
сопротивления. Автор может и должен фантазировать (на то он и автор), но
самая смелая свобода в искусстве сочетается со строгой дисциплиной.
Вы и сами это чувствуете - особенно на первых страницах рассказа.
Поэтичны строчки об изувеченном войной лесе.
Очень жалею, что издательство не оценило в должной мере Ваших
способностей [2]. По возвращении постараюсь помочь Вам.
В стихах Ваших тоже как будто есть что-то настоящее. Мне думается, Вам
стоит пробовать свои силы в дальнейшем не только в прозе, но и в стихах.
Между прочим, мне показалось, что у Вас есть тяготение к песенному жанру.
Стихи "Почтальоны ходят мимо" могли бы стать текстом для песни, если бы не
некоторые слишком мудреные для песни обороты речи (например, "Это, знаешь,
все терпимо, если" и т. д.). От души желаю Вам успеха в работе.
С. Маршак
1 С письмом от 26 июня 1952 года В. П. Капралова (Ленинград) прислала
на отзыв поэта два отрывка (начало и конец) повести для детей о птицах
"Чукчик" и несколько стихотворений.
2 В. П. Капралова писала, что жюри конкурса на лучшую художественную
книгу для детей (1949-1950) рекомендовало Детгизу установить связь с
автором, но дальше разговоров дело не пошло.
"Узкое", 16 июля 1952 г.
Дорогая Тамара Григорьевна,
Спасибо за письмецо [1]. Не писал Вам, так как со дня приезда сюда был
в очень плохом состоянии. Большую часть дня я по предписанию врачей (может
быть, чересчур осторожных) лежу, и от этого чувствую себя выбитым из жизни и
оторванным от всего мира. Когда приехал, у меня был совсем плохой пульс,
кровяное давление очень низкое. Сейчас мне стало немного лучше, но все же
много ходить мне не разрешают, с людьми вижусь мало. Книги не увлекают.
Почитал воспоминания Бестужевых [2], дневник художника Делакруа [3], прочел
в подлиннике "Ромео и Джульетту". Пожалуй, только "Ромео" читал с волнением
- да и то не с первых страниц. Удивительно то, что причудливая - и даже не
всегда удачная - игра словами, случайность и даже некоторое неправдоподобие
иных сюжетных поворотов не мешает верить правдивости этой пьесы-поэмы. В
сущности, несколько реплик огромной силы, какая-то поразительная
конкретность, почти вещественность больших и важных мыслей - делают эту вещь
убедительной и победительной. Возьмусь ли я за перевод - не знаю.
Утомительно и трудно подбирать на русском языке соответствующую оригиналу
игру слов, каламбуры, двусмыслицы - особенно в местах, лишенных большого
эмоционального содержания. Зато многие страницы пленительны.
А ко всему еще я потерял - не знаю, навсегда или на какое-то время -
силу удара, уверенность, меткость. Я попробовал перевести два стихотворения
Бернса. Получилось не очень хорошо. Говорят, - нужен отдых. Но ведь, по
совести говоря, я уже несколько месяцев отдыхаю. После переводов из Гейне и
"Азбуки" [4] я ничего крупного не делал. Боюсь, что дальнейший "отдых", о
котором говорят врачи, поведет только к еще большей изнеженности,
демобилизации сил. Может быть, не стоит сейчас заниматься переводами.
Взяться за пьесу? "Горе-злосчастье" у меня как будто достаточно обдумано5,
но как бы не получилось сейчас - в том состоянии, в каком я нахожусь, -
малокровно и худосочно. Нет ощущения, что эта сказка нужна, необходима
сейчас. Нет и "предчувствия" стиля сказки.
Мысль о поездке по Волго-Дону интересна. Но, во-первых, пустят ли меня
доктора? Во-вторых, после 5 августа, когда я выйду из санатории, нам нужно
будет поработать с Вами и над Лелиной рукописью6, да и Ваши литературные
дела привести в порядок. Может быть, поработать до конца сентября - начала
октября, а потом поехать и по Волго-Дону и на юге отдохнуть после поездки.
Но много ли мы успеем с начала августа до начала октября?
Очень грустно, что две редактуры - в придачу к уходу за больной - не
дают Вам возможности не только работать, но и читать и гулять по лесу. Вы
совсем загубите свое здоровье, если не воспользуетесь летом и ранней осенью
для восстановления сил и равновесия. Да и доктору Вам необходимо показаться!
Если бы я в свое время так не запустил своих болезней, я не был бы сейчас на
положении хронического больного. Но что Вам посоветуешь! К доктору Вы не
пойдете, необходимых исследований не сделаете.
Здесь есть люди, которые умеют как-то умно раздвигать свой день - так,
чтобы успевать и работать, и лечиться, и гулять, и спать днем, и на бильярде
играть, и рыбу ловить. Они очень рано встают, рано ложатся. Я так не умею, а
доктора всячески приучают меня к изнеженности и лени. Что же Вам
посоветовать?
Конечно, было бы так хорошо, если бы Вам удалось выбраться с Лелей ко
мне. Приехать пораньше на такси и либо задержать машину, либо уехать обратно
в 5.30 веч(ера) на автобусе. Но, видно, это Вам очень трудно осуществить, а
меня отсюда вряд ли отпустят хотя бы на день.
Ну, довольно. Очень устал. Давно уж так много не писал, как на этот
раз. Крепко жму руку.
Передайте мой сердечный привет Евгении Самойловне и Соломону Марковичу.
1 Письмо Т. Г. Габбе не сохранилось.
2 Сб. "Воспоминания Бестужевых", редакция, статьи и комментарии М. К.
Азадовского, Изд-во АН СССР, М. - Л. 1951.
3 З. Делакруа, Дневник. Под редакцией и с предисловием М. В. Алпатова,
М. 1950.
4 Имеется в виду "Веселое путешествие от "А" до "Я".
5 Речь идет о замысле пьесы "Горя бояться - счастья не видать" (см. т.
2 наст. изд.).
6 Книга Елены Ильиной "Это моя школа" (издана Детпмом в 1955 г.).
Москва, 8 апреля 1953 г. Уважаемый тов. Ткалич,
Вам мое личное мнение по поводу присланной Вами рукописи. Тему Вы избрали
прекрасную - серьезную и доходчивую до ребят. А вот мастерства у Вас далеко
не достаточно. К стихам для детей у нас в стране предъявляют те же высокие
требования, что и к стихам для взрослых, никаких скидок на детскую
литературу не дают.
9 февраля 1952 г.
Прошло два месяца с тех пор, как я начал писать Вам это письмо.
Прервала его болезнь, а потом срочная работа.
Сейчас перечел Ваши стихи и убедился, что недостатки присланной Вами
книжки-картинки заключаются не в отдельных стилистических неудачах, а в том,
что у Вас еще нет профессионального умения и художественного вкуса, которые
необходимы в поэтической работе, предназначенной для взрослого или юного
читателя.
При достаточно развитом литературном вкусе Вы могли бы сознательнее
оценить свою работу и не писали бы, что считаете книгу "уже готовой" к
печати.
Позвольте быть с Вами откровенным.
По рукописи видно, что Вы недостаточно чувствуете характер и оттенок
слов, которыми пользуетесь. Что значат, например, такие строчки:
Из тебя получится
Каменщик прелестный... ?
Эпитет "прелестный" в приложении к слову "каменщик" Звучит несуразно.
Далеко не поэтическим, а скорей канцелярским оборотом речи начинается
"Солдатская клятва":
Мы мирно строились. Причем
Соседям не грозили.
Нельзя рифмовать слова: "жаворонки" и "стройки", "народ" и "Петр",
"любимую" и "синее", "героизм" и "коммунизм".
Слова в стихах должны быть поставлены так, чтобы не сливаться при
чтении. А у Вас то и дело два-три слова слипаются в одно. Например:
Ответил Петр отцу: - Клянусь...
В чтении получается: "Петротцу".
Не считаясь с ударениями, Вы иной раз насильно вгоняете слова в
строчку:
А семейство Ивановых
В Жигулях строит завод...
Получается: "строИт".
По Вашей книжке-картинке чувствуется, что Вы ребят любите и хотели бы
порадовать их затейливо придуманной книжкой, но Ваша задача осталась
невыполненной, так как у Вас не хватило той строгости в отношении к слову,
стиху, рифме, ритму, которая необходима в самой простой и незатейливой
книжке для детей.
Единственное, что можно посоветовать Вам, это - работа над собой, над
развитием своего литературного вкуса и чутья. А этого можно достигнуть
пристальным и углубленным чтением лучших образцов нашей поэзии, народных
сказок и песен. В каждом возрасте человек находит в этих образцах нечто
новое и поучительное. От души желаю Вам успеха в работе.
С. Маршак
1 С письмом от 14 июня 1951 года Ф. И. Стрельцов (г. Лысково
Горьковской обл.), заместитель редактора районной газеты, прислал поэту свои
стихи на отзыв.
Москва, 23 февраля 1952 г.
Уважаемый тов. Рудин,
Отвечаю на Ваши вопросы [1].
Сознательно ли я стремился раскрыть смысл трудно-понимаемых сонетов или
такое "комментирование" текста было актом бессознательным, стихийным?
Работая над поэтическим переводом сонетов, я не ставил перед собой тех
задач, которые стоят перед комментатором. Но для того, чтобы перевести любую
фразу, надо прежде всего ее понять. Нельзя переводить на другой язык то,
чего сам не понимаешь. А уж для того, чтобы перевести текст поэтически, надо
не только понять его, но - гораздо больше того - надо прочувствовать,
пережить, сделать своим. Разумеется, для этого поэт-переводчик должен
раскрыть для себя - а заодно и для читателя - смысл каждой фразы. Но
раскрыть не рассудочно, как это делает большинство комментаторов, а
проникнув в то, что говорят уму и сердцу не только слова, но и мелодия
стихотворного текста, и ритм его, и аллитерации - весь комплекс поэтических
средств автора.
Трудно объективно проверить степень удачи поэта-переводчика, но
некоторые возможности проверки существуют. Сошлись ли в сонете концы с
концами при допущении того или иного толкования отдельных труднопонимаемых
выражений? Сохранилось ли в сонете единство мысли, чувства, настроения, или
сонет распался на отдельные, не связанные между собой ни мыслью, ни
чувством, ни мелодией части? Передано ли в переводе основное стремление
поэта, его завещание, его воля?
Вот какие примерно вопросы должен задать себе поэт-переводчик, проверяя
свою работу.
Почему я заменяю иной раз громоздкие, трудные, сложные и тяжеловесные
предложения английского текста фразами легкими, понятными, часто состоящими
из 1-2 придаточных предложений?
Прежде всего я не вполне согласен с Вашей формулировкой вопроса.
Да, в сонетах Шекспира есть места трудные и сложные. (Впрочем,
некоторую долю трудности и сложности надо отнести за счет архаизмов,
устарелых оборотов речи.) Но громоздкости и тяжеловесности я в оригинале не
нахожу. Напротив, в сонетах есть та плавность и легкость, которые были
унаследованы от итальянского сонета. Ритм, мелодия делают любую длинную и
сложную фразу в сонете легко произносимой, согласованной с нашим дыханием.
Эта легкость и грация сонетов побуждала многих тяжелодумных исследователей
считать их чем-то несерьезным, далеко уступающим в поэтической ценности
шекспировским пьесам, - чуть ли не альбомной поэзией.
По существу же Вашего вопроса я должен сказать, что в поэтическом
переводе, как и во всякой другой литературной работе, никто не может ставить
перед собой задачу сделать изложение как можно более трудным и сложным.
Напротив, всякий пишущий стремится к наибольшей ясности, доходчивости того,
что выходит из-под его пера.
"Нет трудной науки; трудным бывает изложение", - говорит где-то Герцен
[2].
Важно только, чтобы эта легкость достигалась за счет силы человека,
поднимающего груз, а не за счет уменьшения веса самого груза.
Ясность и простота изложения не должна лишать мысль и чувство их
богатства и сложности.
Сам Шекспир умеет доводить до предельной четкости сложные вопросы. "То
be or not to be" [3] - лучший этому пример.
Да и в сонетах - наряду с известной вычурностью и пышностью некоторых
словесных оборотов - Вы найдете много примеров речи скупой и лаконичной.
При этом примите в расчет еще два соображения.
1) Я адресую сонеты читателю XX века, советскому читателю, и мне очень
важно, чтобы до него дошел весь внутренний жар, таящийся в оригинале, и то
удивительное сочетание глубокой мысли и простодушия, которое заключено во
многих строчках Шекспира.
Вспомните вопрос в 8-ом сонете:
Why lov'st thou that which thou receiv'st not gladly?
(Только ребенок мог бы задать взрослому такой вопрос: - Зачем ты
слушаешь музыку, если тебе от нее становится грустно?)
_Не в передаче стилистических архаизмов я видел свою задачу, а в
сохранении того живого, что уцелело в сонетах до наших дней и что, конечно,
переживет нас, наших детей и внуков._
2) При переводе с английского языка на русский мы неизбежно встречаемся
с одним затруднением. Русские слова в большинстве своем длиннее английских.
Вы ведь знаете, сколько в английском коротких, односложных слов.
Следовательно, при переводе мы должны либо сжимать русскую фразу до
переводной бессмыслицы, либо отбирать в оригинальном тексте _главное_,
жертвуя _второстепенным_. От этого текст перевода может показаться
лаконичнее, проще, яснее, чем текст оригинала.
Почему я иной раз смягчаю грубоватость и "натуралистичность" Шекспира?
Pity the world, or else this glutton be
To eat the world's due by the grave and thee.
Первоначально я перевел это место грубее, чем впоследствии:
Жалея этот мир, не пожирай
Ему принадлежащий урожай.
Но потом я решил, что при необходимой в русском переводе экономии места
важнее сохранить понятие "by the grave".
Жалея мир, земле не предавай... [4]
Кроме того, русские слова "обжора", "пожирай" грубее английского
"glutton". В стихах
Какая смертная не будет рада
Отдать тебе нетронутую новь [5], -
я не сохраняю понятия "womb" потому, что по-русски это будет звучать
еще натуралистичнее (матка, чрево, недра). Английское слово "womb"
встречается чаще и при этом нередко в символическом смысле. Да к тому же
"нетронутая новь" соответствует всему контексту - "tillage of thy
husbandry".
Я хотел бы ответить на все Ваши замечания и вопросы. Но, по правде
сказать, почти невозможно - да и нецелесообразно- говорить об одной детали,
об отдельном выражении, не взвешивая всего сонета в целом. Ведь характер и
значение каждого слова зависят от стиля всего стихотворения.
Кстати, во многих случаях я грубость подлинника сохранил. Но не
забывайте, что мы живем не в XVI веке, не в эпоху Ренессанса, когда циничная
откровенность была присуща светской беседе.
В сонете "Мешать соединенью двух сердец" [6] я сознательно взял слово
"кукла", а не "шут". Здесь важно сказать, что любовь не может быть игрушкой
в руках у времени. Все другие свойства, присущие понятию "шут", в данном
случае не важны и не нужны и только отвлекли бы внимание читателя от
главного. Слово "шут" было обычнее в английском словаре того времени, чем в
современном русском словаре.
Как перевести слово "perspective" в 24-ом сонете? Толкования,
подсказываемые различными комментаторами, зыбки и ненадежны. А в том случае,
когда слово толкуется по-разному и ни одно из толкований не кажется
достаточно убедительным и победительным, - вернее всего брать простое,
буквальное значение слова. Пусть уж лучше оно останется нераскрытым до
конца, чем истолковано неверно. Мне кажется, что сложный, полный поэтической
игры, смысл 24-го сонета мой перевод в какой-то степени передает.
Я попытался ответить на все Ваши вопросы, хоть это нелегко было сделать
в беглом письме.
Задачу Вы поставили перед собой достаточно сложную, но по Вашему письму
видно, что относитесь Вы к ней серьезно и вдумчиво.
Для того, чтобы Вы лучше представили себе характер моей работы над
сонетами, я выскажу здесь несколько своих общих мыслей о поэтическом
переводе.
Фотографировать или копировать стихи, написанные на другом языке,
нельзя и не стоит. Можно создать новые - русские - стихи, сохраняющие мысли,
чувства, мелодию оригинала. Только тогда строки поэтического перевода могут
войти в русскую поэзию, как вошла "Сосна" Лермонтова (а не "Кедр" Тютчева,
хотя и то и другое стихотворение является переводом из Гейне).
Сложность работы над сонетами состоит в том, что стихи Шекспира,
кажущиеся поверхностным людям рассуждениями или словесными узорами, на самом
деле полны страсти - то нежности, то скорби, то гнева. Поэт как бы умышленно
усложняет свою задачу, вводя различного рода "прозаизмы" (сравнение любви с
чувством голода и жажды, применение слов из аптечного, кулинарного,
юридического и прочего обихода. Вспомните о "пряностях приправы", о
"закладах", "должниках", "поручителях" и т. д.).
Мне думается, что эти прозаизмы, которые поэт вводит в стихи для того,
чтобы их победно преодолеть, свидетельствуют только о силе поэта.
В сонетах много самой причудливой игры слов и понятий, но это не мешает
их подлинной и глубокой серьезности.
Только Пушкин умел так сочетать шутливость с глубиной, значительность
мысли и чувства с игрой слова.
А какая цельность в каждом сонете! Любой из них - как бы одна
развернутая музыкальная фраза, состоящая из разнообразных частей -
величавых, грустных, стремительных, медленных, трагических и скорбных,
иронических и полных горечи.
Хорошо написать о сонетах (и о переводах) можно только в том случае,
если хорошо их прочтешь.
Вот несколько мыслей, высказанных, к сожалению, за недостатком времени,
вскользь.
Может быть, кое-что из сказанного мною Вам пригодится.
Желаю Вам успеха в работе
С. Маршак
Печатается по машинописной копии.
1 В письме от 20 февраля 1952 года В. С. Рудин (Вильнюс), студент
филологического факультета университета, работавший над дипломной работой
"Сонеты Шекспира в переводе С. Маршака", задал поэту ряд вопросов об его
методах перевода.
2 В пятой части "Былого и дум" А. И. Герцен писал: "Трудных наук нет,
есть только трудные изложения" (А. И. Герцен, Собрание сочинений в 9 томах,
Гослитиздат, т. 5, М. 1955, стр. 430).
3 Быть или не быть (англ.) - начало знаменитого монолога Гамлета из
первой сцены третьего акта одноименной трагедии В. Шекспира.
4 Заключительные строки 1-го сонета В. Шекспира.
5 Из 3-го сонета В. Шекспира.
6 116-й сонет В. Шекспира.
Москва, 5 июля 1952 г.
Уважаемый тов. Жигулин,
С большим интересом прочел Ваше серьезное и умное письмо [1]. Мне было
очень приятно убедиться в том, что мысли, которые мне дороги, находят живой
отклик. А то, что эти мысли возникают одновременно у разных людей и в разных
концах нашей страны, доказывает их правильность.
Насколько мне известно, издательства в последнее время стали всерьез
подумывать о подготовке к печати сборников исторических, географических и
биографических рассказов. Посмотрим, что из этого получится. Может быть, Это
и послужит началом новых учебников.
Что касается "Литературного словаря", то мне кажется, и эту Вашу идею
следовало бы поддержать. Подумаю, с кем об этом надо поговорить.
А Вы пишите в газету. Письмо Ваше - лучшее доказательство того, что Вы
писать умеете, хоть Вы - металлург, а не романист или драматург.
Жму Вашу руку.
С. Маршак
1 В письме от 5 июня 1952 года В. И. Жигулин (г. Днепропетровск),
инженер-металлург, делился своими впечатлениями от статьи С. Я. Маршака
"Литература - школе" ("Новый мир", 1952, Э 6); предлагал создать хрестоматии
по школьным дисциплинам, а также "Литературный словарь".
Москва, 5 июля 1952 г.
Уважаемый тов. Шахов,
Сердечно благодарю Вас за Ваши сочувственные строки и за "Рассказы
путешественника" [1]. Книгу я получил в последние дни перед отъездом из
Москвы и прочесть не успел. Но по первым страницам видно, что написана она
очень интересно и живо и что в основу ее положены подлинные наблюдения.
Когда вернусь из санатория, буду рад поговорить с Вами о книге подробно и
основательно.
Вы правы, - надеяться на "больших" - то есть известных уже - мастеров
литературы не приходится [2]. Большинство из них так заняты своими крупными
"полотнами", что не станет тратить время на рассказы для школьников.
Впрочем, исключения бывают. Когда-то мне удалось уговорить заняться прозой
поэта Николая Тихонова, и в результате появились такие хорошие книги, как
"От моря до моря", "Вамбери", "Военные кони" и т. д.
Были и другие случаи, когда известные литераторы откликались на призыв
людей, заинтересованных в развитии и обогащении нашей детской и юношеской
литературы. Но, конечно, главная надежда - на привлечение новых сил, на тех
литераторов, научных работников и "бывалых людей", которые еще не успели
стать маститыми.
Я думаю, что если наши издательства затеют разнообразные и хорошо
построенные сборники рассказов - исторических, географических,
биографических, естествоведческих и т. д., - "на огонек" придут новые
авторы.
Я согласен с Вами, что в детской литературе у нас еще не мало
прилизанных героев, пай-мальчиков и пай-девочек, о которых Вы пишете. Но в
мою задачу на этот раз не входила критика нашей детской литературы. Я ведь
говорю в своей статье главным образом об учебниках и о тех сборниках
рассказов, которые могут дать школьникам младших классов то, чего недодают
учебники истории, географии и т. д., а может быть, даже и заменить со
временем эти скучные учебники.
Желаю Вам успеха в работе
С. Маршак
1 Писатель А. А. Шахов (Москва) прислал свою книгу "Рассказы
путешественника", Детгиз, М. - Л. 1951. В письме от 25 июня 1952 года он
положительно оценил статью С. Я. Маршака "Литература - школе".
2 А. А. Шахов предлагал искать новые силы для пополнения рядов детских
писателей среди молодежи, не полагаясь на больших мастеров "взрослой"
литературы.
Москва, 6 июля 1952 г.
Дорогая Оля,
Я получил твое письмо [1] очень давно, но был долго болен. А когда
поправился, у меня накопилось так много писем, что мне трудно было сразу на
них ответить. Вот почему отвечаю тебе так поздно.
Письмо ты мне написала хорошее. Мне было интересно читать и про твои
книги, и про твоего товарища Шурика, и про грибы и корзиночки, которые ты
вылепила из пластилина.
Моя милая, славная девочка, мне очень жаль, что у тебя такой плохой
папа. Но ведь зато у тебя есть мама и бабушка, которые тебя любят, есть
хорошие товарищи в детском саду, есть много хороших людей и в вашем городе,
и во всей нашей стране, да и на всем свете.
От души желаю, чтобы ты была весела, счастлива, здорова.
Напиши мне еще раз, и я постараюсь ответить тебе очень скоро.
А если хочешь, пришлю тебе какую-нибудь книжку.
Есть ли у тебя моя большая, толстая книга с картинками, которая
называется "Сказки, песни, загадки"?
Если у тебя ее нет и если ты, милая Олечка, обещаешь мне есть суп с
вермишелью, - я пошлю тебе эту книгу по почте.
Крепко тебя целую.
С. Маршак
1 Письмо от 15 октября 1951 года; написано от имени пятилетней Оли
Гусевой ее бабушкой Ф. А. Дмитриевой-Манген (г. Борисоглебск Воронежской
обл.).
Москва, 6 июля 1952 г.
Уважаемая Фаина Львовна,
К сожалению, длительная моя болезнь помешала мне своевременно ответить
Вашей маленькой дочке, как и многим другим моим корреспондентам. В течение
этого года я трижды перенес воспаление легких.
А ответить на письмо Вашей Оли мне было нелегко. Очевидно, ее отец и в
самом деле плохой человек. Но что могу я объяснить, растолковать пятилетней
девочке - да еще не в устном разговоре, а в коротком беглом письме? Чем и
как мне утешить ее?
К тому же я не знаю обстоятельств Вашей жизни, а об отце Вашей девочки
знаю только с ее слов да еще из Вашей короткой приписки к ее письму.
Я попытался ответить Оле полусерьезно, полушутливо. Мне хотелось, чтобы
мое письмецо доставило ей хоть маленькую, хоть кратковременную радость. Не
знаю, удалось ли мне это.
Я надеюсь, что время, Ваши заботы, общение с другими детьми - все это
вместе залечит ее душевную рану, изгладит из ее памяти мрачные впечатления,
вернет ей безмятежную радость детства.
Из ее письма видно, что она, - несмотря на все пережитые горести, -
осталась веселым, жизнерадостным ребенком, умеющим играть, шалить, смеяться.
Надо всячески поддерживать и оберегать ее жизнерадостность.
Вот все, что я могу ответить на оба письма - Ваше и Олино. Будьте обе
здоровы. Поклонитесь бабушке.
С. Маршак
1 С. Я. Маршак ошибся: Ф. Л. Дмитриева-Манген - бабушка Оли Гусевой
(см. письмо Э 200).
Москва, 6 июля 1952 г.
Уважаемая Вера Петровна,
Письмо Ваше [1] получил накануне отъезда в санаторию. Дела в Москве у
меня еще очень много. Поэтому вынужден ограничиться всего лишь несколькими
словами.
Я прочел два прозаических отрывка и несколько стихотворений, которые Вы
мне прислали. И то и другое убеждает меня, что писать Вам следует, что
литературные способности у Вас несомненно имеются.
Первый отрывок из "Чукчика" кажется мне лучше второго. Конечно, трудно
судить о рассказе, не зная его целиком, но начало - на мой взгляд - и
поэтичнее и реалистичнее продолжения. В нем больше подлинных наблюдений и
вся птичья "психология" как-то убедительнее. Читатель не может, например, не
поверить Вам, что мухоловки разговаривают друг с другом только о мухах.
"Очеловечивание" птиц и животных ("антропоморфизм") вполне допустимо в
сказках. Но догадки о том, о чем говорят и думают птицы и звери, как они
относятся к лесу, к солнцу, друг к другу - все это должно покоиться на
крепкой и прочной основе наблюдении. Каждая догадка такого рода должна быть
счастливой находкой. Тогда не будет произвола, не будет пути наименьшего
сопротивления. Автор может и должен фантазировать (на то он и автор), но
самая смелая свобода в искусстве сочетается со строгой дисциплиной.
Вы и сами это чувствуете - особенно на первых страницах рассказа.
Поэтичны строчки об изувеченном войной лесе.
Очень жалею, что издательство не оценило в должной мере Ваших
способностей [2]. По возвращении постараюсь помочь Вам.
В стихах Ваших тоже как будто есть что-то настоящее. Мне думается, Вам
стоит пробовать свои силы в дальнейшем не только в прозе, но и в стихах.
Между прочим, мне показалось, что у Вас есть тяготение к песенному жанру.
Стихи "Почтальоны ходят мимо" могли бы стать текстом для песни, если бы не
некоторые слишком мудреные для песни обороты речи (например, "Это, знаешь,
все терпимо, если" и т. д.). От души желаю Вам успеха в работе.
С. Маршак
1 С письмом от 26 июня 1952 года В. П. Капралова (Ленинград) прислала
на отзыв поэта два отрывка (начало и конец) повести для детей о птицах
"Чукчик" и несколько стихотворений.
2 В. П. Капралова писала, что жюри конкурса на лучшую художественную
книгу для детей (1949-1950) рекомендовало Детгизу установить связь с
автором, но дальше разговоров дело не пошло.
"Узкое", 16 июля 1952 г.
Дорогая Тамара Григорьевна,
Спасибо за письмецо [1]. Не писал Вам, так как со дня приезда сюда был
в очень плохом состоянии. Большую часть дня я по предписанию врачей (может
быть, чересчур осторожных) лежу, и от этого чувствую себя выбитым из жизни и
оторванным от всего мира. Когда приехал, у меня был совсем плохой пульс,
кровяное давление очень низкое. Сейчас мне стало немного лучше, но все же
много ходить мне не разрешают, с людьми вижусь мало. Книги не увлекают.
Почитал воспоминания Бестужевых [2], дневник художника Делакруа [3], прочел
в подлиннике "Ромео и Джульетту". Пожалуй, только "Ромео" читал с волнением
- да и то не с первых страниц. Удивительно то, что причудливая - и даже не
всегда удачная - игра словами, случайность и даже некоторое неправдоподобие
иных сюжетных поворотов не мешает верить правдивости этой пьесы-поэмы. В
сущности, несколько реплик огромной силы, какая-то поразительная
конкретность, почти вещественность больших и важных мыслей - делают эту вещь
убедительной и победительной. Возьмусь ли я за перевод - не знаю.
Утомительно и трудно подбирать на русском языке соответствующую оригиналу
игру слов, каламбуры, двусмыслицы - особенно в местах, лишенных большого
эмоционального содержания. Зато многие страницы пленительны.
А ко всему еще я потерял - не знаю, навсегда или на какое-то время -
силу удара, уверенность, меткость. Я попробовал перевести два стихотворения
Бернса. Получилось не очень хорошо. Говорят, - нужен отдых. Но ведь, по
совести говоря, я уже несколько месяцев отдыхаю. После переводов из Гейне и
"Азбуки" [4] я ничего крупного не делал. Боюсь, что дальнейший "отдых", о
котором говорят врачи, поведет только к еще большей изнеженности,
демобилизации сил. Может быть, не стоит сейчас заниматься переводами.
Взяться за пьесу? "Горе-злосчастье" у меня как будто достаточно обдумано5,
но как бы не получилось сейчас - в том состоянии, в каком я нахожусь, -
малокровно и худосочно. Нет ощущения, что эта сказка нужна, необходима
сейчас. Нет и "предчувствия" стиля сказки.
Мысль о поездке по Волго-Дону интересна. Но, во-первых, пустят ли меня
доктора? Во-вторых, после 5 августа, когда я выйду из санатории, нам нужно
будет поработать с Вами и над Лелиной рукописью6, да и Ваши литературные
дела привести в порядок. Может быть, поработать до конца сентября - начала
октября, а потом поехать и по Волго-Дону и на юге отдохнуть после поездки.
Но много ли мы успеем с начала августа до начала октября?
Очень грустно, что две редактуры - в придачу к уходу за больной - не
дают Вам возможности не только работать, но и читать и гулять по лесу. Вы
совсем загубите свое здоровье, если не воспользуетесь летом и ранней осенью
для восстановления сил и равновесия. Да и доктору Вам необходимо показаться!
Если бы я в свое время так не запустил своих болезней, я не был бы сейчас на
положении хронического больного. Но что Вам посоветуешь! К доктору Вы не
пойдете, необходимых исследований не сделаете.
Здесь есть люди, которые умеют как-то умно раздвигать свой день - так,
чтобы успевать и работать, и лечиться, и гулять, и спать днем, и на бильярде
играть, и рыбу ловить. Они очень рано встают, рано ложатся. Я так не умею, а
доктора всячески приучают меня к изнеженности и лени. Что же Вам
посоветовать?
Конечно, было бы так хорошо, если бы Вам удалось выбраться с Лелей ко
мне. Приехать пораньше на такси и либо задержать машину, либо уехать обратно
в 5.30 веч(ера) на автобусе. Но, видно, это Вам очень трудно осуществить, а
меня отсюда вряд ли отпустят хотя бы на день.
Ну, довольно. Очень устал. Давно уж так много не писал, как на этот
раз. Крепко жму руку.
Передайте мой сердечный привет Евгении Самойловне и Соломону Марковичу.
1 Письмо Т. Г. Габбе не сохранилось.
2 Сб. "Воспоминания Бестужевых", редакция, статьи и комментарии М. К.
Азадовского, Изд-во АН СССР, М. - Л. 1951.
3 З. Делакруа, Дневник. Под редакцией и с предисловием М. В. Алпатова,
М. 1950.
4 Имеется в виду "Веселое путешествие от "А" до "Я".
5 Речь идет о замысле пьесы "Горя бояться - счастья не видать" (см. т.
2 наст. изд.).
6 Книга Елены Ильиной "Это моя школа" (издана Детпмом в 1955 г.).
Москва, 8 апреля 1953 г. Уважаемый тов. Ткалич,