Попов Георгий. За тридевять планет

   Результатами своих наблюдений поделился и американский радиоастроном Оливер. Несколько лет назад он возглавил группу ученых, разработавших программу по связи с внеземными цивилизациями под названием "Циклоп". Авторы этой программы считают, что для установления контактов с технически развитыми цивилизациями далеких миров необходимы очень большие, прямо-таки гигантские системы, работающие в микроволновом диапазоне. Но многие участники симпозиума не согласились с такой постановкой вопроса и сочли систему "Циклоп" неоптимальной, хотя проведение поиска в микроволновом диапазоне, по их мнению, и представляется перспективным.
   Нелегкой проблеме поиска информационных сигналов во Вселенной участники конференции уделили много времени. Они, в частности, договорились о том, казше "окна" использовать в космическом пространстве, чтобы избежать сильного влияния помех, какую информацию и в каких диапазонах лучше принимать и посылать. По мнению советского радиофизика Н. Петровича, следует работать на предельно коротких импульсах. Возможно, сказал он, далекие цивилизации уже нашли способ генерации коротких, но гигантской мощности импульсов, а мы используем приемники, которые могут принимать только длинные сигналы.
   Вот и получается, что мы смотрим в книгу, не зная, на каком языке она написана".
   Сказать по правде, я мало что понимаю в этих импульсах и системах. И если я все же делал выписки, то исключительно в расчете на то, что они когда-нибудь попадут в руки наших, земных ученых и сослужат им какую-нибудь службу. Информация слишком скупа, это ясно, практической пользы из нее не извлeчешь, но судить по ней о степени космических знаний жителей этой планеты, наверно, все-таки можно.
   Меня особенно заинтриговал заключительный абзац статьи. Вот он: "Последний день работы конференции был посвящен разработке первой программы человечества по организации практических поисков разумных обитателей в космосе, установлению связи с высокоразвитыми цивилизациями во Вселенной. В ходе обсуждения участники еще раз убедились в том, насколько могут быть серьезны и значительны для дальнейших судеб людей последствия общения с "космическим интеллектом". Наша цивилизация также может представлять большой интерес для обитателей других галактик".
   Уже практические поиски, подумал я, этак, пока я здесь торчу, они, глядишь, установят прямую связь с Москвой, Парижем и Вашингтоном. И никакой шовинизм им не помешает! Однако мои скромные познания все же подсказали мне, что до прямой связи здешним ученым еще далеко. Успокоившись, я с удвоенной энергией продолжил научные изыскания.
   Я вырвал из учебника схему устройства машинысамоката и присовокупил к своим запискам. Еще десять - двадцать лет, и нам, землянам, тоже нечем будет дышать, думал я. Поэтому - хотим мы этого или не хотим, а вынуждены будем ограничить количество двигателей внутреннего сгорания и постепенно перейти на самокаты. Тем более, польза-то двойная: и воздух будет чище, и люди окрепнут. Все-таки нагрузочка! После того, как я съездил на бригадный стан, у меня весь вечер болели кости и мышцы. А ночью мне приснился странный-престранный сон. Совсем фантастический сон. О нем я расскажу, но несколько позже.
   Потом я стал собирать семена здешних растений, наиболее урожайных, разумеется. С этой целью мне пришлось прибегнуть к помощи мальцов-огольцов. Как читатель знает, я ничего от них не скрывал. Они ценили мое доверие и лезли из кожи вон, лишь бы угодить мне. Иногда дело принимало анекдотический оборот. Я, например, попросил их достать по двести граммов семян всех овощей, растущих у них на огороде.
   И что же? На другой день каждый из них притащил не по двести граммов, а по десять килограммов.
   - Бы с ума сошли, ребята! - сказал я, запуская руку в мешки с семенами.
   - Берите, берите, дядя Эдуард, там (кивок вверх) спасибо скажут,посоветовал Гоша.
   - Но мой корабль имеет скромные габариты и вовсе не рассчитан на перевозку грузов! Для того чтобы захватить отсюда это добро...- Я беспомощно развел руками.
   - Как же быть? - растерялся Федька.
   Мы долго думали, перебирая всякие варианты, и наконец пришли к мысли, что надо взять всего помаленьку. Пшеницу, привезенную с поля, я обмолотил и взвесил. Зерен оказалось ровно полкилограмма. Мы решили, что этого вполне достаточно для начала. Если подойти с умом, то лет через пять инопланетной пшеницей можно будет торговать с другими странами.
   Когда я сказал насчет торговли, мальцы-огольцы растерянно переглянулись.
   - Как это торговать? - спросил Сашка.
   Я объяснил, что торговать - значит всячески стараться сбыть товар наивыгоднейшим образом. Кажется, я изъяснялся достаточно популярно, и все же мальцы-огольцы ничего не поняли. Прежде всего, им было непонятно, зачем надо сбывать товар. Если у тебя много этого товара, отдай излишки тому, у кого его нет,чего проще!
   Я заметил, что, мол, хорошо, я, допустим, сознательный, я отдам, а тот, кому я отдам? А вдруг, когда мне понадобится что-нибудь из того, что есть у него, но чего нет у меня, он покажет мне фигу?
   При слове "фига" мальцы-огольцы совсем остолбенели. Они не имели о фиге ни малейшего представления. Я объяснял и так и этак, и руки-то пустил в ход, и пословицы всякие приводил для вящей убедительности,- черта с два. Мальцы-огольцы так и не могли взять в толк, что такое фига. Сашка в конце концов кое-что понял, но понял крайне, крайне приблизительно.
   - Фига - это когда один дает, а другой держит в кармане, правда, дядя Эдуард? - сказал он и победоносно улыбнулся.
   Бестолковость мальцов-огольцов уже начинала раздражать меня, поэтому я пошел на уступки, заметив, что вообще-то фига - настолько сложная комбинация, что понять ее можно, лишь пройдя суровую школу жизни, но в целом, дескать, ты прав. Сашка был счастлив.
   Потом мы взяли по сто граммов семян кукурузы, дынь и арбузов. Семена упаковывались в целлофановые пакеты и снабжались соответствующими надписями.
   Так, например, на пакете с семенами кукурузы Гоша собственноручно написал: "Кукуруза обыкновенная" - и подчеркнул эти слова тремя жирными красными линиями. А Федька оказался более изобретательным. Надписи "Огурцы"( кстати, он допустил ошибку и вместо "огурцы" написал "огурци") ему показалось мало. Пораскинув мозгами, он послюнявил карандаш, хотя в этом не было никакой нужды, и ниже добавил: "Дорогим землянам. Ешьте на здоровье!".
   У дынь и арбузов оказались свои названия. На пакете с семенами дыни Сашка надписал: "Дыня гигантская председательская", а на семенах арбуза "Арбузы-великаны директорские".
   В отдельный пакетик мы сложили ценную информацию, касающуюся некоторых видов растений.
   Потом, когда все было упаковано, мы разделили пакеты на четыре части и каждый взял свою часть.
   Мне достались эти записки и чертежи машин и агрегатов. Условившись завтра утром встретиться в районе космического корабля, мы разошлись. Сашка, Федька и Гоша отправились в школу - у них там был сбор юннатов или краеведов, не знаю точно. Я остался дома.
   Включив телевизор, я сел в кресло и стал смотреть.
   Удивительная штука - этот телевизор. Сидишь себе, закинув ногу на ногу, смотришь в простенок, переливающийся всеми цветами радуги, и переносишься то в Москву и Ленинград, то в Арктику, к белым медведям (здешним белым медведям, разумеется), то куданибудь на Ямайку или Суматру. Картинки, по обыкновению, сопровождаются дикторским текстом, и это очень, очень обогащает и расширяет твои познания.
   Так я узнал одну деталь, которая, на мой взгляд, представляет некоторый интерес для науки. После упразднения денежной системы здесь ликвидировали также личные особняки, дачи, машины (с двигателями внутреннего сгорания, разумеется), сады, огороды - ликвидировали не в смысле уничтожили, а в смысле обобществили... Интересно, не правда ли?
   Когда я узнал об этом, то вспомнил о поездке в Ленинград. Подъезжая к какому-то городу (не помню к какому), я увидел немыслимое скопище дачных домиков,- причем каждый домик был отгорожен от других то просто заборчиком-штакетником, то железной сеткой с колючками. Колючки попадались и вокруг гаражей, этих неприступных бастионов частной или личной собственности. Кстати, отец объяснял мне разницу между этими двумя видами собственности, но так путано и туманно, что я ничего не понял. Не знаю, кто из нас двоих больше виноват в этом.
   - Смотрите, смотрите! - взволнованно, но как-то не очень весело выкрикивал Андрей Фридрихович.
   И от этого воспоминания на душе у меня сильно защемило. Не знаю, чем это объяснить, но вдруг защемило, горько защемило, даже слезы из глаз брызнули.
   Мне стало больно и обидно - не за себя, разумеется,за людей вообще, за моих дорогих землян, которые упорно, вопреки здравому смыслу, продолжают кроить землю и небо на квадратики и треугольнички и обозначать эти квадратики и треугольнички своими жалкими именами. Вот этот квадратик Иванов, этот треугольничек Сидоров, а эта замысловатая геометрическая фигура, что-то среднее между квадратиком и треугольничком,- это сам Петров. Товарищ Петров.
   Я плакал. Я вспоминал и плакал, хотя и знал, что слезами - увы! - горю не поможешь.
   V
   В эту ночь мне приснился странный, вот уж поистине фантастический сон. Будто прибегают ко мне мальцы-огольцы, но не Сашка, не Федька и Гоша, а другие, которых я не знаю, и говорят:
   - Дядя Эдуард, бежим, еще один корабль прилетел!
   Я вскакиваю с постели и, не одеваясь, в одних трусах, мчусь к речке Бурле.
   Мальцы-огольцы куда-то исчезают (наверно, отстают), и ко мне присоединяется здешний Эдька Свистун, мой двойник. Когда он подскочил, я не знаю, да меня это и не очень интересует.
   - Где-то здесь... Здесь, здесь! - говорю я, пропуская его вперед.
   Эдька Свистун, высокий, широкоплечий, с родинкой на правой руке, чуть ниже локтевого сустава (я и родинку заметил), опережает меня и дальше идет не спеша, широким шагом, раздвигая ветви деревьев. Я шагаю след в след, дыша ему в затылок, и испытываю неловкое чувство близости к этому человеку, то есть к здешнему Эдьке Свистуну. Иногда мне кажется, что он - это я, а я это он, и мне становится страшно.
   - Слушай, Эдя, тебе не кажется, что это уж слишком! - говорю я каким-то сиплым голосом, какой у меня бывает, когда я запыхаюсь.
   - Что именно?
   - То, что нас уже двое. Если из космического корабля выйдет третий Эдька Свистун, я с ума сойду.
   - Вполне возможно.
   - Что вполне возможно? - говорю я, ожидая, что Эдька сейчас обернется и посмотрит мне в глаза.
   - Вполне возможно, что из космического корабля выйдет третий Эдька Свистун,- говорит здешний Эдька Свистун с таким видом, будто речь идет о чем-то самом обыкновенном.
   - Вот это-то и слишком! - роняю я вполголоса.
   И тут Эдька, и правда, оборачивается. Дело происходит ночью. Я помню, как я во сне вскакивал с постели, когда меня разбудили мальцы-огольцы. Но заря будто бы уже занялась, и в лесу светло, точно его обсыпали фосфором. И в этом мертвенно-бледном фосфорическом свете я отчетливо вижу здешнего Эдьку Свистуна, своего двойника. У меня такое чувство, будто это и не Эдька, а я сам, отраженный в зеркале. И волосы, и лоб, и брови, и нос, и губы - все мое.
   - Есть люди-двойники, они встречаются сплошь и рядом, почему не быть планетам-двойникам? - говорит Эдька и растягивает губы до ушей.
   И я растягиваю - не могу удержаться.
   - Сколько во Вселенной высокоцивилизованных планет? Двести тридцать миллиардов? Ну вот, среди них наверняка наберется несколько миллионов двойников. Миллионов, обрати внимание, а не каких-нибудь единиц. А на планетах-двойниках, конечно же, есть и люди-двойники. Закон природы. И если они, эти люди-двойники, до сих пор не встречались, то лишь потому, что не достигли сверхсветовых скоростей.
   - Но мы уже достигли,- возражаю я. Мягко и не очень уверенно возражаю.
   - Вы и, может быть, еще где-нибудь. Но - зачем гадать? Сейчас придем, и все прояснится. Может статься, этот товарищ прилетел не с третьей планеты, как сказали огольцы, а с той же Земли... А?
   - Я буду рад,- говорю я, и мы продолжаем идти дальше. Шаг в шаг.
   Я смотрю на небо, налившееся багрянцем, и слышу, как бьется у меня в груди сердце. Значит, я волнуюсь,- думаю я. "Эдя, будь человеком, возьми себя в руки!" -приказываю себе. Немного спустя повторяю: "Эдя, возьми себя в руки, возьми себя в руки!" -и скоро успокаиваюсь.
   - Да, надо взять себя в руки,- одобряет мои действия здешний Эдька Свистун.
   - Ты что, тоже волнуешься?
   - Не задавай глупых вопросов, Эдя! - Он впервые назвал меня по имени"Я волнуюсь, ты волнуешься... все мы волнуемся перед лицом неизвестности.
   - Слушай, не только мы сами, но, может быть, и мысли у нас одинаковые?
   - И мысли и желания,- отвечает здешний Эдька.- А вот поступки разные. Здесь, на этой планете, долгое время недооценивали космос. Поэтому и отстали. Пусть немного, но все-таки... Отсюда и разность поступков. Того, что делаешь ты, не могу делать я, техника не позволяет, чуешь? Но когда-нибудь мы нагоним, и все войдет в свою колею.
   - В какую колею?
   - Я хочу сказать, когда-нибудь наступит время, когда и поступки наши будут одинаковыми. Я лично против. Но мое мнение ничего не значит.
   - Я тоже против. А коли мы оба против, ничего не будет. Стой, смотри...- Мы оказались лицом к лицу.- Видишь, у тебя руки опущены, а у меня подняты вверх. И так будет всегда.
   - Руки - чепуха. Главное - голова,- сказал Эдька, направляясь дальше.
   Я хотел спросить, при чем тут голова, как вдруг впереди, в просветах меж деревьями, блеснуло что-то огромное, похожее на серебристую сигару. Это был космический корабль. Я сразу догадался, что это космический корабль. Он стоял на некотором возвышении, прямой и строгий, и смотрел выпуклыми глазами-иллюминаторами. Возле корабля возился и сам космонавт. Приглядевшись, мы догадались, что он снимает свой космический костюм, в котором, наверно, трудно было передвигаться по этой планете.
   Мы оба - я и здешний Эдька Свистун - переглянулись. Я хорошо помню взгляд здешнего Эдьки, в котором был и вопрос: "Ну, каково?" - и просьба не уходить, не оставлять его одного. Мне тоже почему-то стало жутко - не страшно, а именно жутко (я и это чувство помню), и я тоже взглядом попросил Эдьку не уходить и не оставлять.
   Между тем ночь сдала свои позиции. Мертвеннофосфорический свет сменился молочно-синим, мягким и теплым, и от этого в бору стало теплее и уютнее. Когда произошла эта перемена, я не заметил. Но что она произошла, я почувствовал - кожей почувствовал,а потом и увидел - глазами,- и подумал, что, должно быть, начало светать. Я повеселел немного. Не знаю, как здешний Эдька Свистун, а я повеселел и подумал, что всему приходит конец. Мысль была слишком общей, она относилась и к этой ночи, и к этой встрече, словом, к чему угодно, однако и мысль мне понравилась, даже не сама мысль, а то, что она родилась в моих мозговых извилинах. Коли уж я мыслю, значит существую,подумал я.
   Стоя за сосной, мы опять устремили взгляд на пришельца из космоса, пока еще не зная, кто он, и не догадываясь, что он будет делать. В ожидании прошло минут пять-шесть... Но вот, наконец, он, этот пришелец, снял скафандр и остался в одном костюме, и мы ахнули. Про себя, разумеется, ахнули... Этот космонавт, пришелец с какой-то третьей, неведомой нам планеты, тоже был Эдькой Свистуном, самым натуральным Эдькой Свистуном, каким его родила мать.
   Робость и всякие опасения точно рукой сняло. Не сговариваясь, мы оба я и здешний Эдька Свистун - вышли из своего укрытия и шагнули вперед. Нас разделяло расстояние шагов в пятнадцать, не больше. Мы быстро преодолели его и очутились возле космического корабля. Я глянул и обомлел. Издали корабль казался серебристым и сигарообразным, а вблизи отливав золотом, да и форма оказалась не сигарообразной, а какой-то выпукло-вогнутой, то есть в одном месте выпуклой, в другом - вогнутой,- совсем невероятная форма.
   Но что нас, и меня особенно, поразило, так это внешность самого космонавта. Перед нами стоял третий Эдька Свистун, так сказать, Эдька Свистун-3. Я глянул на здешнего Эдьку, потом на этого, третьего, и увидел, что они похожи, как две капли воды. Только одеты были по-разному. Здешний в шортах и рубашке-безрукавке, а этот, третий,- в штанах в гармошку, в рубахе в гармошку и в сапогах, вернее - в сапожках, голенища которых тоже были собраны в гармошку. Но все остальное в полной норме. Голова одна, руки и ноги - по две, нос один, а глаз тоже два, короче говоря, человек как человек.
   - Ну, здравствуй! - сказал здешний Эдька Свистун и протянул руку.
   - Здравствуй! - Я тоже протянул руку.
   Естественно было ожидать, что третий Эдька если не ошалеет, то, во всяком случае, потеряет дар речи.
   Как бы не так!
   - Здравствуйте! - сказал третий Эдька Свистун и протянул обе руки. Мне досталась левая, и я крепко пожал ее. В меру крепко, разумеется.
   - Откуда ты? - спросил здешний Эдька. Он чувствовал себя хозяином, то есть старшим, не по возрасту - возраст у нас был одинаковый, день в день и минута в минуту,- старшим по месту жительства, если можно так сказать. Ведь не он к нам, а мы к нему прилетели.
   - Я с Планеты Людей,- ответил, точно отрапортовал, третий Эдька Свистун.- Я летел со скоростью, которую не в силах представить живущие, столько дней, сколько пальцев у нас троих на руках и ногах, и вот я здесь, перед вами. Я летел от солнца к солнцу, и мог бы лететь еще, если бы не встретил на пути эту планету. Увидев голубой шар впереди и слева, я подумал, что это, наверно, что-то интересное, что-то такое, что заслуживает внимания, и нажал на кнопку спуска.
   Я хотел приземлиться в центре деревни - увы! - не рассчитал немного.
   - Что за планета, откуда ты прилетел? - опять задал вопрос здешний Эдька Свистун.
   - Планета, где люди желают друг другу только добра,- ответил третий Эдька Свистун.- Ученые с математической точностью подсчитали, что во Вселенной семьсот двадцать девять миллиардов планет с высокоразвитой цивилизацией [Весьма, весьма ценная информация]. Планета, откуда я прилетел, одна из самых цивилизованных.
   - Ну, знаешь, всяк кулик свое болото хвалит,заметил здешний Эдька Свистун.
   - Нет, в самом деле, чудесная планета! Не будь нужды или необходимости, как угодно назовите, я ни за что бы не отважился лететь к черту на кулички.
   - Что за нужда?
   - Нам стало тесновато на Планете добрых Людей. И вот ученые (у нас есть ученые) предприняли дерзкую попытку найти новую, удобную для житья, но еще не обжитую как следует, чтобы переселить туда наиболее отважных и смелых. Если учесть, что Вселенная безгранична и бесконечна, то станет ясно, что таких необжитых планет в ней тоже хватает.
   - Ваши ученые - мудрые люди! - воскликнул здешний Эдька Свистун почти с восторгом.
   Третьему Эдьке Свистуну это польстило. Хоть сам он не принадлежал к касте ученых (космонавты, как известно, не всегда принадлежат к касте ученых), всетаки в этот момент испытывал чувство сопричастности к ней, к этой касте, и закивал головой. Потом сделал шаг или два шага вперед (не помню точно) и опять протянул нам руки.
   Я не спускал глаз с третьего Эдьки Свистуна. Помню, я думал, что, несмотря на внешнее сходство, мы все-таки разные люди. Совсем, совсем разные. Здешний Эдька Свистун, можно сказать, привязан к своей планете и не помышляет о космических полетах. Я уже добрался до этой, другой планеты, но полетел исключительно для того, чтобы удовлетворить любопытство ученых и публики. А этот, третий, уже разведчик Вселенной, он ищет шарик, куда можно было бы переселить несколько миллионов мужчин и женщин.
   И еще мне вдруг стало интересно, кого будут переселять. Ивана Павлыча вряд ли, ему и на своей планете неплохо. Значит, рядовых тружеников, всяких механизаторов, вроде меня грешного? Однако, если переселить рядовых тружеников, как же Иван Павлыч?
   Кем он будет руководить? Несмотря на то, что дело происходило во сне, помню, все эти вопросы меня страшно задевали и мучили. Я было открыл рот спросить, как они, эти вопросы, решаются на той, третьей планете, но здешний Эдька вдруг дернул меня за руку и продолжал: - Я рад видеть тебя, мой брат и друг! И вообще, это чертовски здорово, что мы, все трое, сыны разных планет, наконец собрались вместе и можем обнять друг друга!- И с этими словами здешний Эдька Свистун бросился к третьему Эдьке Свистуну и заключил его в свои объятия. Я последовал его примеру.
   - И я рад,- сказал я, чтобы не стоять молча.
   - И я...- произнес в ответ третий Эдька Свистун и стал увлекать нас куда-то в сторону.
   Дальше у меня в памяти явный провал. Наверно, сон прервался, а потом возобновился вновь. Я увидел себя в кабине космического корабля. Будто мы залезли все трое и собираемся куда-то лететь. Здешний Эдька Свистун будто бы не возражает, ему это даже интересно. А мне лететь вот так не хочется, и я мучительно раздумываю над тем, как бы удрать с этого корабля.
   Я ищу кнопку с надписью "ктл.", то есть катапульта, но не нахожу нигде, и меня охватывает ужас.
   - Спокойно, Эдя! - говорит третий Эдька Свистун, придвигаясь к кнопке с надписью "Старт".
   Я гляжу на него и вдруг замечаю, что это вовсе и не Эдька Свистун, а капитан Соколов, настоящий капитан Соколов, каким он был там, у колодца, на планете Земля. И здешний Эдька Свистун никакой не Эдька Свистун, а сосед и друг Семен, скептик и маловер. И эта метаморфоза меня убивает окончательно.
   Я судорожно хватаюсь за что-то мягкое, прижимаю это мягкое к груди и кричу что есть мочи:
   - Сто-ой! Не хочу-у! - И... просыпаюсь.
   Кругом тишина. Слышно, как за стеной дышит тетка Сoня, Я поднес часы к уху. Идут... Глянул на циферблат - без четверти четыре,- заря уже занялась, и в воздухе как будто посветлело. Где-то на краю деревни пропел первый петух. Ему в ответ прокричали второй и третий... Минут через пять я снова лег, но сон не шел. Я решил, что больше не усну, встал, надел шорты, рубашку и туфли сорок пятого размера и вышел из избы.
   "И приснится же!" - думал я, бродя по двору.
   Я закрыл глаза, и передо мною снова встал сосновый бор в призрачном свете, и сигарообразная серебристая ракета, которая при ближайшем рассмотрении оказалась не совсем сигарообразной и тем более не серебристой, и фигура того, третьего Эдьки Свистуна, идущего навстречу. Конечно, это была чепуха, игра воображения, так сказать, и я опять открыл глаза и опять стал ходить взад-вперед по двору.
   У нас на Земле, во всяком случае у нас в Сибири, в эту пору бывает свежо, зябко. Ночью - чаще всего именно в эту пору, перед рассветом,выпадает обильная роса и травы тяжело никнут к земле. Выйдешь по нужде в трусах и майке - и, не мешкая, обратно.
   Бр-р-р!.. А здесь тепло, сухо, ветерок доносит какие-то странные звуки, похожие на вздохи больших животных. Я прислушался и понял, что это не вздохи, а шум соснового бора, в котором я только что побывал во сне.
   "Да сон ли это? Вот наступит утро, все проснутся и обнаружат в том бору, за той речкой Бурлой золотистый (не серебристый, а именно золотистый) корабль, и возьмут того, третьего Эдьку Свистуна, и приведут в деревню. Конечно, это фантастика. Как бы ни была велика Вселенная, вряд ли в ней есть три совершенно одинаковые планеты. Похожие наверняка есть, на этот счет и голову ломать нечего, а совершенно одинаковые... Гм-гм... Тут надо посмотреть и подумать, как говорится.
   Меня поразила тишина. У нас ведь и перед рассветом редко бывает тихо. Если не верите, выйдите на крыльцо, прислушайтесь. Мычат коровы, лают собаки, скрипят колодезные журавли, с грохотом проносятся грузовики, поднимая тучи пыли, судачат страдающие бессонницей бабы... Ужас!
   А здесь ничего подобного. Ночь дана для сна и отдыха, и никто, даже сам господь бог, не имеет права мешать людям. Позже я узнал, что этот закон (не правило, а закон, обратите внимание) соблюдается очень строго. Можешь съесть лишнюю порцию котлет, взять в магазине лишние шорты или лишнюю пару туфель, никто и слова не скажет. Но боже упаси тебя играть средь ночи на гитаре, горланить песни, хохотать, стучать палкой по забору, зевать во всю мощь своих легких и тем самым мешать соседям... Тебя на другой же день привлекут к ответу. И на милость не рассчитывай. На неделю, а то и на две лишат работы наверняка.
   А это, как я уже говорил, считается здесь самым тяжким наказанием.
   К счастью, интуиция подсказала мне, что вести себя надо архиосторожно. Сойдя с крыльца, я оглянулся - не валяется ли где консервная банка - и шагнул на траву-мураву. Трава была мягкая, шелковистая, она скрадывала шаги, и я мог без опаски бродить тудасюда. Однако во дворе особенно не разгуляешься. Стараясь не производить шума, я вышел за ворота и побрел в степь. На краю деревни, в том месте, где, по словам мальцов-огольцов, некогда стояла ветряная мельница, остановился. Передо мной расстилалась поросшая травой равнина, окаймленная с трех сторон березовыми рощами. В низинах, вокруг болот, росла сочная трава. Там паслись кони.
   Скоро совсем посветлело. А потом и солнце показалось. Здешнее солнце, разумеется. Огромное, круглое, ослепительное. И опять, как тогда в корабле, мне почудилось, будто в воздухе зазвенело. Это был удивительный звон, шедший, казалось, из самых дальних космических далей,- он наполнял душу покоем и благостью. Я постоял немного, прислушиваясь, и зашагал обратно. В это утро мне предстояло собраться, перенести все в лес, на корабль, чтобы завтра - ровно через сутки, то есть до того, как явится здешний Эдька Свистун,- надеть скафандр, привязать себя ремнями к креслу и нажать на кнопку с надписью "Старт".