Попов Георгий. За тридевять планет

   Я понюхал. И раз, и два, и три раза понюхал. Письмо, действительно, пахло одеколоном или духами, трудно сказать, я, признаться, не силен по этой части.
   Потом стали нюхать и остальные - порознь и все вместе.
   Посыпались реплики: - Да-а!
   - А ты думал!
   - Артистка, не иначе!
   Когда все нанюхались, Кузьма Петрович вскрыл конверт, пробежал глазами коротенькое письмо и опять зажмурился, зачмокал губами и затряс головой.
   - Угадал! - пропел он почти с восторгом и перевел дух. Вздохнул, но не тяжело, как бывает, а сладко, мечтательно. Он, должно быть, вообразил неведомую артистку, королеву в своем роде, которая выражала свои чувства по случаю моего полета на другую планету.
   - Читай, дядя Кузя, читай! - поторопил кто-то из ребят.
   Кузьма Петрович растроганно шмыгнул носом.
   - "Дарю тебе, дорогой Эдя, сердце... Пусть оно согревает тебя в безлюдных просторах космоса... Заслуженная артистка трех автономных республик..." И вдруг... Нет, вы только вообразите, вдруг из конверта, который Кузьма Петрович, можно сказать, благоговейно придерживал за уголок двумя пальцами, выпала фотография. Небольшая, наверно, девять на двенадцать, не больше, но сделанная чисто, дай бог... Мы все глянули и остолбенели. Даже не то чтобы остолбенели, а разинули рты и извергли звуки, которые можно было истолковать как удивление, если бы они не были такими громкими, дружными и радостными.
   - А это что такое? - вскрикнул Кузьма Петрович, беря фотографию и разглядывая ее.
   От Кузьмы Петровича фотография перешла к моему соседу и другу Семену, от него еще к кому-то, не помню, и так побывала у каждого, кто в это время находился в РТМ.
   - Королева! - не переставал чмокать губами Кузьма Петрович.
   - И бывают же бабы! - сплюнул кто-то с завистью.
   Все дело чуть не испортил скептик и маловер Семен.
   - Так это же Софи Лорен. Ее недавно в кино показывали! - буркнул он раздраженно.
   - Какая Лорен? Что ты говоришь?
   - Честняк! Сам видел! - стоял на своем Семен.
   И пошло. Кузьма Петрович: "Заслуженная и прочее..." А Семен: "Софи Лорен!" Кузьма Петрович: "Ты на нос посмотри... Наш, русский..." А Семен: "Нет, Софи Лорен!" Вот и возьми его за рубль двадцать.
   - А грудь-то, грудь-то...
   - И нос, и грудь - все как у Софи Лорен,- заладил и хоть ты что Семен.
   Но он никого не убедил.
   - Сам ты Софи Лорен,- в конце концов похлопал его по спине Кузьма Петрович и громко засмеялся.
   Мы тоже засмеялись. И в самом деле, какая же это Софи Лорен, когда под письмом ясно и четко написано: "Даша Стешкина" и дальше- "заслуженная артистка трех автономных республик". Найдите мне такую Софи Лорен, которая была бы заслуженной артисткой. Да и не просто заслуженной артисткой, а заслуженной артисткой трех автономных республик.
   Дудки!
   III
   Одновременно расширялись и углублялись мои познания в области космоса. Натаскивал меня Шишкин.
   Инженер Шишкин. Георгий Валентинович Шишкин.
   Он не упускал случая, чтобы только сообщить какуюто новость, пусть и незначительную, но все-таки связанную с исследованием космического пространства.
   А однажды влетел в РТМ красный, как рак, и с порога бухнул:
   - Ну, хлопцы, держись!
   Мы думали, что он сообщит о приезде, по меньшей мере, генерального секретаря Организации Объединенных Наций, и отложили дела и насторожились. Всем было интересно узнать, почему и за что именно мы должны были держаться. А Шишкин дал знак, чтобы мы собрались в круг, сам умостился на токарном станке и потряс не то книгой, не то журналом, требуя внимания. Но делал он это напрасно. Мы и без того все превратились в слух.
   - Ну, хлопцы, держись! - повторил Шишкин, все еще красный от волнения.В космосе столько, братцы, обжитых планет, что если мы не полетим, то, того и гляди, к нам прилетят. Этак утречком проснешься, выйдешь на крыльцо, чтобы вдохнуть свежего воздуха, а какой-нибудь инопланетянин хвать тебя по башке: "Здравствуй! " - и был таков.
   - Какой еще инопланетянин?
   - Давай, инженер, не тяни! - раздались нетерпеливые голоса.
   - А вот такой,- отпарировал Шишкин.- Наша пресса, наконец, напечатала, так сказать, обнародовала исследование одного швейцарского ученого... Фамилия у него Деникен, но, я полагаю, к белогвардейскому Деникину он не имеет никакого отношения... Так этот заграничный Деникен (кстати, не Деникин, а именно Деникен) приводит в своем ученом труде потрясающие факты. Ну, прямо-таки ошеломляющие факты. Оказывается, космос кишит, ну буквально кишит живыми планетами.
   - Не может быть!
   - Вот это номер!
   - Эдя, выше голову! - опять раздались голоса.
   - Да, Эдя, мы не одиноки во Вселенной! - сказал Шишкин и развернул журнал (будем называть эту штуку не книгой, а журналом), готовясь читать вслух.
   Мы заняли более или менее удобные позиции. Одни уселись на ящиках из-под запчастей, другие забрались на подоконники, третьи примостились на станке, бок о бок с Шишкиным. Я мельком глянул на Семена, моего соседа и друга. Обычная скептическая усмешка на его лице сменилась растерянностью, а потом и заинтересованностью. "Ну-ну, давай!"-как бы говорил он всем своим видом.
   Было тихо. Мы сидели и ждали. А Шишкин, казалось, нарочно медлил, не спешил читать. Не знаю, как долго продолжалась бы эта волынка, если бы не пришел Иван Павлыч, председатель колхоза. По правде сказать, визитами председатель жаловал нас не слишком часто - РТМ была вотчиной Шишкина,- и когда он тяжело, неторопливо переступил через порог, мы, из уважения к его чину и возрасту, встали и ответили на приветствие.
   - Что еще? - Иван Павлыч кивнул куда-то в пространство, быть может, в тот самый космос, о котором мы собрались читать статью Деникина пли Дсшпсена, кто его знает.
   - Да вот, политинформация,-- нашелся Шишкин.- Если хотите, пожалуйста, места хватит.
   - Нашли время для политинформаций!
   - Для доброго дела время всегда найдется,- не растерялся Шишкин.
   Насчет доброго дела он ввернул так ловко, что Кузьма Петрович, механик, даже крякнул от удовольствия. Вот, мол, дает! А мой сосед и друг Семен, так тот косо глянул на механика и потупился. Он был человеком строгих правил и не терпел никаких вольностей, особенно если эти вольности касались вышестоящего начальства.
   - Ну, начинай, послушаем! - Иван Павлыч опустил свое тело на приступку разобранной машины и приготовился слушать.
   - Да, инженер, давай, чего тянуть,- поторопил и Кузьма Петрович.
   И Шишкин начал. Прежде всего он прочитал кое-то об авторе, археологе по специальности, который всю жизнь занимался разнопланетными связями. Оказалось, зовут его Эрихом Деникеном. Далее мы узнали, что господин Эрих Деникен невысокого роста, изысканно одетый, подвижный, живой, увлеченный, с записной книжкой-магнитофоном в кармане.
   Когда Шишкин дошел до записной книжки-магнитофона, все так и впились в него взглядами.
   - Такие книжки шпионам хорошо иметь. Р-раз, и порядок! - как-то особенно веско и значительно вставил Семен, мой сосед и друг. А Иван Павлыч тяжело ворохнулся на своем непрочном пьедестале и одобрительно гмыкнул.
   Но Шишкина это не смутило. Прочитав про внешность швейцарского ученого, он перевернул журнал и приступил прямо к делу, то есть к настоящему космосу. Кстати, внешность произвела на ребят большое впечатление. И рост, и костюм, и темперамент - все убеждало нас в том, что Эрих Деникен не мираж, не фантазия, а самый что ни на есть живой человек, а это, согласитесь, что-нибудь да значит. Усвоив эту истину, мы потом и ко всему остальному отнеслись с полным доверием. И то сказать: не просто швейцарец, не просто археолог, а еще вдобавок и изысканно одетый.
   Не как-нибудь, а именно изысканно.
   - "Еще десять лет назад безрассудной казалась мысль о возможности существования разумных живых существ где-то в космическом пространстве. Сейчас никто, пожалуй, не сомневается в том, что жизнь вне Земли существует,- последнюю фразу Шишкин не произнес, а отчеканил, как, наверное, чеканят монеты. - В ноябре 1961 года в городе Грин-Бэнк (штат Западная Вирджиния) собрались 11 видных ученых, специалистов с мировым именем. Они вывели формулу, согласно которой число цивилизованных миров в одной только нашей галактике достигает 50 миллионов.- На этой фразе инженер приналег как-то особенно, точно выделил ее жирным шрифтом, потом сделал короткую паузу и продолжал: - Американский ученый Роджер Макгоуэн из Редстоуна (штат Алабама), занимающий высокий пост в НАСА, на основании новейших научных исследований пришел к выводу, что в космосе, вероятнее всего, насчитывается что-то около 130 миллиардов живых миров с высокоразвитой цивилизацией. Но даже эти оценки покажутся скромными, если удастся доказать, что источник и "корень всего живого" в космосе зависит от четырех основ: аденина, гуанина, цитозина и тимина. Если это так... Если так,- повторил инженер,- то Вселенная, по-видимому, буквально "кишит" живыми мирами!"
   В этом месте все ахнули, а Иван Павлыч завозился на своем пьедестале. Шишкин опустил журнал себе на колени и посмотрел поверх наших голов торжествующим взглядом. Надо заметить, что читал он мастерски, где повышая, где понижая голос, слегка жестикулируя правой рукой (в левой он держал журнал), потряхивая головой, и теперь наслаждался произведенным эффектом. Сто тридцать миллиардов - это вам не шуточки,- говорил он не одним только взглядом, а и всем своим видом и сиял от счастья. Мы тоже сияли. А у меня даже голова пошла кругом. Сто тридцать миллиардов, думал я, как много у нас соседей, а живем разобщенно, и вот мне первому выпало пробить брешь в этой разобщенности.
   - "В наши дни даже консерваторы под давлением фактов вынуждены признать реальность межпланетных путешествий внутри нашей солнечной системы; но признание почти всегда сопровождается оговоркой, что межзвездная космонавтика невозможна из-за колоссальных расстояний,- все так же выразительно, я бы сказал - картинно, продолжал Шишкин.- Если взять за основу скорость современных космических кораблей, то можно подсчитать, что полет на ближайшую к нам устойчивую звезду Альфа Центавра (расстояние - 4,3 световых года) будет длиться 80 лет. Иными словами, для полета на эту звезду и возвращения на Землю человеческая жизнь слишком коротка. Видимо, пройдет сравнительно немного времени, и человечество создаст такие методы замораживания, которые позволят в нужный момент освободить космонавта ото льда и вернуть нормальную жизнедеятельность его организму. Это не досужая фантазия, хотя я и предвижу возражения. Член лондонского Национального института медицинских исследований профессор Алан Стерлинг Парке предсказывает, что уже в начале 70-х годов медицинская наука в совершенстве овладеет методом глубокого замораживания и консервирования органов, предназначенных для пересадки".
   Признаться, я насторожился. О каком замораживании идет речь? Уж не меня ли Шишкин хочет заморозить? И как - целиком или по частям? Нет уж, увольте, замораживаться я не желаю. Если без замораживания нельзя достигнуть других планет - не ста тридцати миллиардов, а хотя бы одной-двух,- то нечего и огород городить. Пусть поищет дураков в другом месте. Помню, мне стало зябко, как бывает зимой, когда вдруг выскочишь в одной рубашке на ядреный мороз, и я стал возиться и ежиться. Шишкин, видно, это заметил и, пробежав скороговоркой целую страницу о замораживании, перешел к фактору времени, менее страшному, чем замораживание. Мне, во всяком случае, этот фактор показался менее страшным, чем замораживание.
   - "Люди, сомневающиеся в реальных возможностях межзвездной космонавтики, обычно выдвигают такой весьма серьезный аргумент: даже если человечество построит когда-нибудь ракетные двигатели, способные развивать скорость 150 тысяч километров в секунду и более, полет к звездам останется утопией, так как при таких скоростях любая мельчайшая частичка космической материи на пути звездолета превращается в снаряд огромной пробивной силы. Против этого трудно пока что-либо возразить. Но уже сейчас в СССР и США работают над созданием электромагнитных защитных колец для космических кораблей. Эти кольца будут отталкивать от корабля опасные космические частицы. Уже можно говорить о первых достигнутых успехах. У скептиков есть и другой аргумент: скорость, превышающая 300 тысяч километров в секунду, вообще невозможна, так как Эйнштейн доказал, что скорость света является абсолютным пределом ускорения.- Тут Шишкин покачал головой, пробормотал: "Доказал... А если бы Эйнштейн не доказал, то что, была бы возможна?" - и продолжал читать дальше : - Французы Луи Пауэлс и Жак Бержье в своей книге "Планета невероятных вероятностей" описывают фантастический проект советского ученого К. П. Станюковича. Он предлагает проект космической ракеты, приводимой в движение антиматерией. Поскольку ускорение ракеты тем больше, чем быстрее она испускает частицы, необходимо создать так называемую "летающую лампу", которая вместо раскаленных газов испускала бы световые частицы. К такому выводу пришли московский профессор и его сотрудники. Их метод позволил бы космическим кораблям развивать огромнейшие скорости. Жак Бержье пишет: "Пассажиры "летающей лампы" будут чувствовать себя совсем поземному. Сила притяжения останется такой же, как на Земле, а время будет для них течь равномерно. Но через несколько лет они достигнут самых отдаленных звезд. Через 21 год (по их отсчету времени) они окажутся на расстоянии 75 тысяч световых лет от Земли.
   Через 28 лет они доберутся до ближайшей к нам галактики - Туманности Андромеды. Она удалена от Земли на 2 250 тысяч световых лет..." Профессор Бержье, известный во всем миро ученый, подчеркивает, что эти расчеты не имеют абсолютно ничего общего с фантастикой, так как они получены в лаборатории на основании выведенной К. П. Станюковичем формулы. 65 лет, проведенных в таком космическом корабле, будут равны четырем с половиной миллионам "земных" лет".
   На этом Шишкин прервал чтение. Мы были... мало сказать - потрясены, у нас было такое чувство, будто перед нами открылась бездна, о которой мы прежде и не подозревали. 65 и 4,5 миллиона... Шуточное ли дело!
   Правда, открыл это какой-то К. П. Станюкович, судя по всему - наш, доморощенный, а, как известно, нашим мы не очень верим... Но, с другой стороны, его точку зрения разделяет не кто-нибудь, а сам профессор Жак Бержье, француз, а это уже, что ни говори, существенно меняет дело.
   - Это вам не запчасти к "ДТ-54",- потряс в воздухе журналом Шишкин.
   - Да-а, тут есть над чем подумать,- вытаращил глаза и как-то весь сжался мой сосед и друг Семен. Некоторое время он смотрел на меня не мигая, потом хрипло, ошеломленно спросил: - И ты... ничего?
   - А что? - не понял я.
   - Как же... Далековато, как я понимаю. И лампы... Есть ли они, эти лампы?
   - Что-что, а лампы будут! - значительно шмыгнул носом Кузьма Петрович.
   Шишкин поддержал его.
   - Я думаю, товарищ Станюкович не подкачает! - сказал он, заглядывая в журнал и отыскивая в нем фамилию товарища Станюковича. К. П. Станюковича.
   На протяжении чтения и всего этого разговора, который походил на перепалку, я не переставал следить за Иваном Павлычем. Он по-прежнему сидел на приступке разобранной машины и вприщур поглядывал куда-то вверх, но не в потолок, а чуть ниже. По лицу его блуждала презрительная усмешка. Казалось, он осуждает и ученых, которые городят всякую околесицу (и за что людям деньги платят), и нас, механизаторов, принимающих эту околесицу за чистую монету.
   Правда, однажды эта усмешка покинула лицо Ивана Павлыча. Это было именно в тот момент, когда Шишкин упомянул Туманность Андромеды и сообщил, что она удалена от Земли на 2 250 тысяч световых лет. Иван Павлыч стал серьезным и каким-то строго сосредоточенным. Наверно, он принял световые годы за обыкновенные, земные, и поверил - впервые за все время, пока Шишкин проводил политинформацию. Но потом и Иван Павлыч, видно, сообразил, о каких годах идет речь, и опять напустил на лицо презрительную усмешку, как бы надел маску, и держал ее до конца. А после того, как деловая перепалка кончилась, встал, потоптался на месте и тяжело-тяжело вздохнул:
   - Такое время, когда день год кормит, а они...И медленно подался к выходу.
   Мы были смущены, даже не то чтобы совсем смущены - иной реакции никто из нас от Ивана Павлыча не ожидал, а как-то, скорее, обескуражены в высшей степени. Все-таки руководитель... А руководитель, какой бы пост он ни занимал, должен быть если не лучше, то во всяком случае и не хуже того, как и что мы о нем думаем.
   - Не понял старик. Эх-ха-ха, ничего не понял, - с сожалением заметил Шишкин.
   Нам тоже было жаль Ивана Павлыча. Но мы ничего не сказали. Только потоптались, повздыхали и занялись каждый своим делом.
   IV
   Но читатель, должно быть, рвется в космос... По правде сказать, я и сам испытываю нетерпение. И то взять в расчет - земные дела известны каждому, от них у нас бока не перестают болеть, а вот космос... Э-э, космос великая штука, читатель, в чем ты сам убедишься, если у тебя хватит терпения прочитать еще хотя бы десяток-другой страниц.
   Скоро нам сообщили, что корабль почти готов и лампы приделаны, да не одна, а две или три, значит, насчет скорости и прочих удобств можно было не сомневаться, оставалось поехать туда, занять место в кабине, последний раз глянуть в иллюминатор и нажать на пусковой механизм. Так все и было, без каких-либо отклонений в сторону, но случилось это гораздо, гораздо позже... А пока я жил на Земле, встречался с людьми, работал, словом, занимался обычными, так сказать, земными делами.
   Между прочим, статью Эриха Деникена (хлопцы все-таки упорно произносили его фамилию на русский манер) передали по местному радио. Ну, скажу вам, это была настоящая сенсация. После этого вряд ли у кого осталось сомнение, что мы, земляне, далеко, далеко не одиноки. Пошли прения. То тот, то другой так и рвутся к микрофону. Мне проходу не дают. "Как ты, Эдя? Скоро ли в космос, Эдя? Не задавайся, Эдя!" - подобные вопросы и советы сыпались со всех сторон.
   Тренировки, особенно пробежки, прерывались буквально на каждом шагу. Бывало, только выбежишь за ворота, кто-нибудь уже поджидает тебя в переулке. Чаще всего это были огольцы во главе с Федькой, братом моего соседа и друга Семена.
   - Бежит!
   - Аж пятки сверкают!
   - А далеко-то, я думаю, и не пробежит. Кишка тонка!
   - Как же тонка, когда человек на другую планету летит! Эх ты-ы, голова!
   И все в этом роде.
   От приглашений отбою не было. Если бы я увлекался этим делом, то каждый день ходил бы пьян и нос в табаке. Но к спиртному я сызмальства не приучен.
   Придешь, посидишь, ну выпьешь граммов двести-триста, и все, точка.
   Впрочем, однажды все-таки засиделся. На проводах капитана Соколова, брата Фроси. Уезжал он, помнится, в первых числах августа. По этому поводу, то есть по случаю отъезда, тетка Пелагея устроила небольшой сабантуй. Пригласила Ивана Павлыча, его жену Макаровну, деда Макара, инженера Шишкина, моего соседа и друга Семена, механика Кузьму Петровича, ну и меня, разумеется. Без меня теперь какой сабантуй.
   Когда я пришел, все были в сборе. И стол был уже накрыт. Капитан Соколов ходил по двору (стол накрыли на веранде) и потирал руки, как бы предвкушая что-то страшно забавное. Взгляды всех остальных были обращены на репродуктор, стоявший на подоконнике.
   - Ну-ну, послушаем! - подмигнул мне капитан Соколов.
   - Сейчас... Сию минуту...- Дед Макар, нарядный и торжественный, в рубахе-косоворотке, подпоясанной тоненьким витым пояском, приблизился к репродуктору, примостился рядышком и навострил уши.
   И правда, не прошло и минуты, как из репродуктора посыпались знакомые слова. Передачу вел Андрюха, наш брат, тракторист, увлекавшийся всякой художественной самодеятельностью.
   - Внимание, внимание! Передаем интервью с дедом Макаром. Не бойся, дед, это микрофон, он не кусается.
   - А что его бояться? Мы, слава богу, и не такое видывали, и ничего... Ну иногда, конечно, случалось, чего греха таить. Жизнь - она ведь и есть жизнь, тут, что ни говори, а всяко бывает.
   - А как насчет космоса, дед? Как, по-твоему, есть там что-нибудь или так, одна видимость?
   - Да как сказать... Наверно, есть, коли все туда рвутся. И ученый этот... видать, голова!
   - Какой ученый? Их много.
   - Ученых много, а голова - одна! - Дед кашлянул - для солидности, должно быть, и продолжал: - Я так понимаю, там перво-наперво надо, это самое, правильную жизнь учредить. Когда я здоровкался за ручку с Михаилом, значит, Ивановичем, он так и сказал: "Перво-наперво, это самое...".
   В репродукторе что-то заскреблось, потом засипело, и он умолк. Каждому, кто знаком с техникой, стало ясно, что заговорит он не скоро.
   - Ну, отец, ты и даешь! - заметил Иван Павлыч.
   - Так они ж, кобели, как пристанут, не отобьешься. Гур-гур, только и слышишь.
   - Все верно, дед,- поддержал деда Макара капитан Соколов.
   - Особенно насчет жизни... Ну, вылитый секретарь! - вставила словцо Фрося. Она как раз внесла бутылки, запотевшие в погребе, три или четыре, не помню сейчас, кажется, четыре.
   - А что? Полетел, так давай, это самое...
   - А если они не хотят?
   - Как это не хотят?
   - Да так, не хотят, и все тут! - уставила руки в боки ехидная Фрося.
   - Не может этого быть! - возмутился капитан.
   Дед обрадовался поддержке с фланга.
   - Не может быть, верно, потому как правильной жизни должны хотеть все.
   Но Фросю и это не убедило.
   - А если все-таки не хотят? - сказала она с вызовом.
   Дед Макар задумался. Думал он не долго, но както мучительно, потом сказал: - Если не хотят... Что ж, сперва не хотят, потому как глупые, не понимают, а потом поймут... Телок сперва тоже не хочет сиську сосать.
   Все засмеялись.
   - Молодец, дед, вывернулся! - похвалил капитан.
   - Наш дед хоть куда! Мы его скоро в замы к Громыко двинем, так он, вот увидите, в этой ООН живо порядок наведет! - и тут не удержалась, съехидничала Фрося. Но это было уж слишком - задевать личности,- и она поспешила перевести разговор на другую тему: -И что у тебя, братик, за работа такая? Приехал, и на тебе - уже обратно! - И - опять деду Макару: Садись, дед, за стол, так-то лучше. Тетка Лиза, мама, где вы там? Идите сюда.
   - Есть, пить - не дрова рубить,- со значением сказал Иван Павлыч и, не дожидаясь, когда его пригласят персонально, водрузил свое тело во главе стола.
   - Садись, братик, здесь... Тетка Лиза, что стоишь? В ногах правды нет.
   - Только встретили и уже провожать,- вздохнула Пелагея.
   - Служба! - крякнул дед, подмигивая капитану.
   - Служба, служба! Что ты понимаешь в службе? - усмехнулась Макаровна.
   - Я, бывалыча, в девятнадцатом...
   Фрося опять не удержалась:
   - У нас удивительный дед! Он всех видел и все помнит.- Она посмотрела на него пристально и вдруг спросила: - Дед, а дед, а тебе, случаем, Карла Маркса не доводилось встречать?
   Но деда Макара это не смутило.
   - Карла Маркса - нет. А Василия, это самое, Иваныча - как тебя,ответил он, не моргнув глазом.- И Михаила, это самое, Иваныча... Даже за ручку здоровкался. Он так и сказал: "Перво-наперви, это самое...".
   Как водится, говорились тосты. За капитана Соколова, виновника торжества, за хозяек - старую и молодую (имелись в виду Пелагея и Фрося), за гостей, за космос, не помню, за что еще... Когда дело дошло до космоса, Шишкин, гляжу, как-то приосанился, встал и простер руку над столом. Все притихли, ожидая, что он скажет.
   - За Эдика... за Эдуарда Свистуна, первого космонавта колхоза "Красный партизан", который с невиданной до сих пор сверхсветовой скоростью полетит...
   - К новым мирам! - подхватил Кузьма Петрович.
   И тут разговор принял, что называется, космический оборот. После того, как все выпили и закусили кто чем - одни яичницей на свином сале, другие прошлогодними солеными груздочками,- дед Макар спросил:
   - А шибкая она, скорость-то?
   - Какая, дед? - не понял Кузьма Петрович.
   - Ну эта... сверх... сверх...
   - А-а! Шибкая, дед, шибкая. Считай триста тысяч километров семьсот метров!
   - В день? Гм... Ежели в день, то многовато как будто.
   - В день! В секунду.
   Дед Макар чуть не подпрыгнул до потолка - до того ошеломила его эта новость.
   - В секунду?
   - А ты думал! Темнота! Не веришь, спроси у внука. Он-то знает,поддержал механика Шишкин.
   - Да, дед, представь себе,- поддакнул и капитан Соколов.
   Наступила тишина. Все, наверное, прикидывали, много это или не слишком много - триста тысяч километров в секунду,- неопределенно пожимали плечами, покачивали головой или делали другие столь же привычные движения.
   Все же дед никак не мог взять в толк. Пристал к Шишкину, и хоть ты что с ним делай. Ежели, говорит, ему на той ракете в дола (это десять-двенадцать километров) или в лога (это двадцать пять километров), то за сколько же он долетит? Шишкин взял шариковый карандаш и блокнот, хотел было высчитать, но сбился, и махнул рукой. В конце концов все решили (и дед Макар с этим согласился), что в дола и лога лучше на газике или тракторе с прицепом.
   Разумеется, не было недостатка и во всякого рода благих пожеланиях.
   - Ты вот что, Эдя,- дышал мне в самое ухо дед Макар.- Ты перво-наперво с беднотой свяжись. Богатеи - они, понятно, к тебе с лаской, потому как герой, а ты ни-ни!
   - Будь здоров, дед. Эдя не подкачает! - успокаивал я бывшего чапаевца.
   Но проходила минута-другая, снова наливались чарки и провозглашались тосты - то ли за военноморскую, то ли за гражданскую авиацию, не помню, дед вместе со всеми опорожнял свою посудину, закусывал селедочкой с лучком и опять начинал дуть в ухо, как в рупор:
   - Ты вот что, Эдя... Ты перво-наперво с беднотой... Беднота - это, брат, такой народ...- Ну, как будто он всю жизнь только и делал, что "Блокнот агитатора" читал.