Страница:
— Поздравляю. — Тэсс машинально протянула руку, напряженно соображая, как эта новость может повлиять на ее пациента. — Думаю, что вам нужно устроить что-то вроде семейного торжества и сказать ему, вложив в это известие смысл, что вы все трое ожидаете ребенка. Очень важно, чтобы Джо почувствовал, что не замену ему ищут, а, наоборот, вовлекают его в семейную жизнь. Ожидание ребенка, само появление ребенка принесут в семью любовь.
— Мы боялись, что ему это не понравится.
— Может случиться и такое, необходимо время; эмоциональный подъем часто зависит от времени.
— Чем больше вы будете вовлекать его в свои разговоры, в дела, связанные с рождением младенца, тем сильнее он будет чувствовать себя частью единой семьи. Детская у вас есть?
— Есть свободная спальня, которую мы собираемся переоборудовать под детскую.
— Думаю, Джо вполне справится с малярными работами, если вы позволите ему этим заняться. Подумайте хорошенько насчет клиники. Буду ждать вашего звонка. Мне хотелось бы самой по говорить с мальчиком об этом, может, даже съездить туда с ним, чтобы он увидел все своими глазами.
— Хорошо. Спасибо, доктор.
Тэсс закрыла за Монро дверь и вытащила из волос шпильки. Ломота в висках прошла, осталась тупая боль. Вряд ли удастся ей по-настоящему расслабиться, пока Джо не отправят в клинику. Но по крайней мере они с отчимом Джо взяли правильный курс, сказала она себе. От ее предложения Монро не прищел в восторг, но на поддержку, подумала Тэсс, можно рассчитывать.
Тэсс закрыла папку с историей болезни Джо и отодвинула кассеты с записями, оставив только одну — • запись последнего сеанса. В тот день он дважды заговаривал о смерти, и совершенно спокойно, собственно, не о смерти, а об уходе из жизни. Для него смерть — выбор. Она отложила эту кассету отдельно и решила позвонить утром следующего дня директору клиники.
Раздался звонок. Тэсс едва не застонала. Можно и не брать трубку — пусть звонит, на четвертом звонке ответит бюро обслуживания, и если что-то срочное, с ней свяжутся. Но тут же передумала и, не выпуская из рук кассеты, подошла к телефону.
— Здравствуйте, доктор Курт.
На противоположном конце провода замолчали. Слышны были только тяжелое дыхание и шум проезжающих машин. Тэсс машинально пододвинула блокнот и взяла карандаш.
— Да, это доктор Курт. Чем могу быть полезна?
— А можете?
Это был не голос, а шепот, в котором не было паники, но слышалось скорее отчаяние.
— Могу попытаться. Хотите?
— Вас там не было. Если бы были, все могло быть иначе.
— Но сейчас я здесь. Хотите прийти?
— Не могу, — послышалось сдавленное рыдание. — Вы все поймете.
— Тогда, может быть, я приду к вам? Как вас зовут и где вас найти?
Послышался щелчок. На противоположном конце трубку положили.
Меньше чем в квартале от Тэсс мужчина в темном пальто безудержно рыдал, прислонившись к телефонной будке. Ему было больно и страшно.
— Проклятие! — Тэсс бегло просмотрела запись разговора. Если это и пациент, то голоса его она не узнала. В течение пятнадцати минут она ждала повторного звонка, но его не последовало. Она собрала бумаги и вышла из кабинета.
В холле ее поджидал Фрэнк Фуллер.
— Ну, вот и мы. — Он сунул цилиндрик с освежителем дыхания в карман. — А я думал, ты ушла.
Тэсс посмотрела на дверь кабинета, к которой была прикреплена табличка с четким обозначением ее имени и профессии.
— Как видишь, нет. А ты, я смотрю, заработался сегодня, Фрэнк.
— Ну, не тебе объяснять, как это бывает. — На самом-то деле последний час он пытался назначить кому-нибудь свидание, но безуспешно. — Похоже, эти полицейские консультации отнимают у тебя уйму времени.
— Похоже.
Даже для такого человека, как Тэсс, для которой выслушивать людей вошло в привычку, пустая болтовня после трудного дня была невыносимой. В ожидании лифта она мысленно вернулась к телефонному звонку.
— Знаешь, Тэсс… — Она знала, что сейчас он положит руку на стену и постарается оттеснить ее в сторону. — Может, небесполезно с профессиональной точки зрения воспользоваться советом коллеги по этому поводу? Я с удовольствием нашел бы для тебя время.
— Спасибо, Фрэнк, но я знаю, как ты занят. — Раздвинулись двери лифта. Тэсс живо нырнула внутрь и, подхватив портфель, нажала кнопку первого этажа.
— Ну, для тебя-то у меня всегда найдется минута, Тэсс, — и не только в профессиональном смысле. Почему бы нам не потолковать об этом за рюмкой?
— Боюсь, у меня вообще нет права обсуждать эту тему — ни за рюмкой, ни без рюмки.
— Ну так о чем-нибудь другом. У меня есть славная бутылочка вина «Цинфандель». Жду под ходящего случая, чтобы распить ее. Отчего бы не пойти ко мне, не открыть бутылку да не залезть с ногами на диван?
«Ну да, потом ты начнешь грызть ногти у меня на ногах», — подумала Тэсс и молча вознесла благодарственную молитву остановившемуся лифту.
— Спасибо, Фрэнк, но ничего не получится. Она быстро зашагала к двери, но это его не остановило.
— Тогда, может, заглянем в «Мэйфлауэр», выпьем немного, послушаем музыку без деловых разговоров?
Шампанское в «Мэйфлауэре». «Как раз твой стиль», — так говорил Бен. Видно, пора доказать и ему, а заодно и Фрэнку Фуллеру, что это не так!
— Для меня «Мэйфлауэр», пожалуй, слишком шикарное место, Фрэнк. — Они подошли к стоянке. Было темно, дул пронизывающий ветер, и Тэсс, зябко поеживаясь, подняла воротник. — Впрочем, у меня совсем нет времени на развлечения. Отчего бы тебе не заглянуть в новый клуб на углу, «Зиппо», кажется? Как мне говорили, вечером там наверняка можно кого-нибудь подцепить.
Она вытащила ключи и вставила их в замок дверцы.
— А ты откуда знаешь?
— Фрэнк, — Тэсс щелкнула языком и потрепала его по щеке, — когда же ты повзрослеешь? — Довольная собой и его ошеломленным видом, Тэсс скользнула в машину. Разворачиваясь, она обернулась, но не обратила внимания на мужчину в тени, стоявшего рядом со стоянкой.
Едва войдя в квартиру и скинув пальто и туфли, она услышала стук в дверь. «Если это Фрэнк, — подумала Тэсс, — то хватит с ним церемониться, надо все поставить на свои места».
На пороге, в своем роскошном пальто, стоял сенатор Джонатан Райтмор. В руках у него была красная картонная коробка с цыплятами и небольшой бумажный пакет.
— Дедушка, — радостно воскликнула она и почувствовала, что напряжение, в котором она находилась, сразу спало. Она вздохнула и едва удержалась, чтобы сразу не наброситься на лакомства. — Надеюсь, ты никуда не спешишь?
— Спешу. Вернее, спешил, — сюда. — Он протянул ей коробку с цыплятами. — Они еще горячие, малышка, со всякими специями.
— Ох, молодец! А я собиралась приготовить себе сандвич с сыром.
— Как раз в твоем стиле! А ну-ка тащи тарелки, да побольше салфеток.
Тэсс поставила цыплят на стол и побежала на кухню.
— Следует ли понять, что завтрашнее приглашение поужинать отменяется?
— Меня следует понять так, что на этой неделе ты дважды прилично поешь. Не забудь штопор. У меня с собой бутылка вина.
— Прекрасно, если только это не «Цинфандель».
— Что-что?
— Не обращай внимания. — Тэсс вернулась с тарелками, льняными салфетками, штопором и двумя лучшими бокалами для вина. Она накрыла стол, зажгла свечи и, повернувшись к деду, крепко обняла его. — Я так рада тебя видеть! Как ты догадался, что именно сегодня нужно, чтобы кто-нибудь был со мной рядом?
— У дедов это врожденное. — Он расцеловал ее в обе щеки, но тут же нахмурился. — Ты слишком много работаешь: у тебя усталый вид.
— Но я же врач…
Он слегка шлепнул ее пониже спины.
— Ладно, малышка, садись. — Убедившись, что она не ослушалась, сенатор взялся за бутылку и начал возиться с пробкой. Тем временем Тэсс подняла крышку.
— Дай-ка мне гузку от этой курочки, — услышала она голос деда.
Тэсс захихикала, как девчонка, и переложила еду в лучшую фарфоровую посуду, доставшуюся ей от матери.
— Интересно, что бы подумали твои избиратели, услышь они от тебя о курочкиных гузках?
Себе она выбрала ножку и осталась довольной, что дед не забыл о картошке.
— Ну, как там в сенате?
— Знаешь, Тэсс, чтобы вырастить цветы, нужно много дерьма. — Он вытащил пробку из бутылки. — Я все еще пробиваю закон о реформе медицинского обслуживания. Не знаю, удастся ли заручиться достаточной поддержкой, прежде чем нас распустят на каникулы.
— Это хороший закон, дедушка. Я горжусь тобой.
— Ах ты подлиза. — Он налил вина ей, потом себе. — Не вижу кетчупа. А какая же без него картошка? Нет, нет, не вставай, я сам принесу. Когда ты последний раз была в магазине? — спросил он, открывая холодильник.
— Не надо, не затягивай эту песню, — просительно сказала Тэсс, откусывая от куриной ножки. — К тому же, разве ты не знаешь, что я специализируюсь на ресторанных обедах — то там поем, то с собой возьму что-нибудь.
— Не могу примириться с тем, что моя единственная внучка постоянно ест готовую еду из картонных коробок. — Отыскав кетчуп, Джонатан вернулся к столу. Тем не менее его не смущало, что сейчас они оба были заняты именно такой едой. — Если бы не я, ты сидела бы за письменным столом, копалась в бумагах и жевала сандвич с сыром.
— Я уже сказала, что рада видеть тебя? — Тэсс с улыбкой подняла наполненный бокал.
— Ты слишком много работаешь.
— Возможно.
— Слушай, а что, если я куплю билеты в Санта-Крус? Давай перед Рождеством сразу и уедем, погреемся недельку на солнышке.
— Сам знаешь, я бы с наслаждением, но у моих пациентов праздники — самое тяжелое время. Поэтому приходится быть с ними.
— А я уж начал жалеть…
— О чем? — Она полила картофель кетчупом, соображая одновременно, хватит ли места в желудке еще для одного куска курицы.
— О том, что втянул тебя в дело с убийствами. На тебе лица нет.
— И это еще не все.
— А что, проблемы с личной жизнью?
— Закрытая информация.
— Серьезно, Тэсс, я разговаривал с мэром, и он сказал мне, что ты по уши влезла в полицейское расследование. Я предполагал, что ты лишь подготовишь для следствия психологический портрет. А еще хотелось, чтобы мою умненькую внучку побольше узнали.
— Маленькие радости?
— После четвертого убийства эти радости уже по-другому воспринимаются. Всего в двух кварталах отсюда!
— Дедушка, какая разница, принимаю я участие в расследовании или нет? Это убийство все равно произошло бы. — Она вспомнила Бена, его упреки и недовольство. Подумала она также и о собственной вполне упорядоченной жизни, когда вдруг начинаешь испытывать необъяснимую не удовлетворенность. — Я думаю, в данный период мне необходимо было подобное дело. В последнее время и жизнь, и работа сделались слишком пресными, а участие в расследовании благотворно по действовало на меня: я узнала себя с неожиданной стороны, наша жизнь предстала в новом свете. — Она взяла салфетку и принялась ее мять. — Полиция не интересуется его состоянием, им наплевать на его душевные недомогания, но они готовы принять помощь науки, чтобы поймать его и наказать. А мне не интересно, будут его наказывать или нет. Я готова остановить этот ужас, используя имеющиеся о нем сведения. Кто же из нас прав, дедушка? В чем справедливость — в наказании или в лечении?
— Перед тобой юрист старой школы, Тэсс. В нашей стране каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок имеют право на защиту и справедливое судебное разбирательство. Адвокат может не верить в подзащитного, но он обязан верить в закон. По закону этот человек может быть судимым в рамках существующей системы. Как правило, система срабатывает.
— Но способны ли система, закон проникнуть в разрушенное сознание? — Покачав головой, Тэсс положила салфетку на место. На самом деле она была нужна ей для того, чтобы успокоить нервы. — Невиновен, ибо безумен. Разве можно в этом случае говорить об ответственности? Дедушка, он виновен в убийстве четырех женщин. Но ответственности за эти убийства не несет.
— Тэсс, он не твой пациент.
— Да нет же, как раз один из них. И все время был, только поняла я это лишь на прошлой неделе — после четвертого убийства. Пока он еще не обращался ко мне за помощью, но непременно обратится. Ты помнишь свои слова при открытии моего кабинета?
Джонатан пристально посмотрел на внучку. Глаза у нее были грустные, но даже в тусклом свете свечей она была красивой. «Родная моя девочка», — подумал сенатор.
— Да разве все упомнишь. Я ведь такую долгую жизнь прожил…
— Ты сказал, что я избрала профессию, заставляющую проникать в сознание людей, но что при этом нельзя забывать об их сердцах. Я всегда помню эти слова.
— В тот день я гордился тобой и теперь горжусь по-прежнему.
— У вас на подбородке кетчуп, сенатор, — улыбнулась она и стерла салфеткой красный след.
А в трех с половиной милях от ее дома Бен и Эд приканчивали далеко не первый бокал. На стенах бара в виде гирлянд висели винные бутылки. Столики были заняты в основном завсегдатаями. Слепой музыкант наигрывал на пианино какой-то медленный рок. Жестяная кружка, в которую бросали монеты и ассигнации, была заполнена наполовину. Впрочем, вечер только начинался. Столик у них был размером с небольшой коврик, как и другие. Эд уплетал макароны. Бен предпочитал орешки.
— Ты слишком налегаешь на эту штуку, — заметил Бен, ткнув пальцем в тарелку с макаронами, стоявшую перед Эдом. — Смотри, превратишься в юппи, как теперь называют юных карьеристов.
— Ни за что. Юппи пьют белое вино.
— Это точно?
— Не сомневайся.
Решив поверить ему на слово, Бен подцепил макаронину.
— Ну, что сказали в участке, когда ты звонил?
Бен поднял бокал и посмотрел на женщину в короткой кожаной юбке, которая в это время проплывала мимо их столика.
— Бигсби нашел место, откуда был сделан денежный перевод. А что толку? Кто теперь вспомнит малого, который отправлял деньги три месяца назад? Ты что, вообще без соли ешь?
— Шутишь? — Эд сделал знак официанту, чтобы тот принес еще выпить. Пьяными они не были.
— В субботу пойдешь на бейсбол?
— Нет, еду смотреть новую квартиру. К первому декабря нынешнюю нужно освободить.
— Хватит тебе арендовать квартиры и выбрасывать деньги на ветер. Пора подумать о собственном доме, — сказал Бен, приступая к очередному бока лу. — Это действительно вложение!
— Ты предлагаешь мне купить дом? — Эд помешал соломинкой напиток.
— Конечно. Только дураки тратят на аренду такие деньги!
— А сам-то ты подумываешь о приобретении дома?
— На мою зарплату? — Бен засмеялся и отодвинулся вместе со стулом на целый дюйм, впрочем, дальше было и некуда.
— Насколько я помню, в последний раз мы с тобой получили одинаковую зарплату.
— Я знаю, что тебе нужно сделать, напарничек! Тебе следует жениться. — Вместо ответа Эд отпил половину бокала. — Я не шучу, говорю вполне серьезно. Найди себе женщину с хорошей работой или состоятельную, чтобы после замужества ей не захотелось все бросить и сбежать от тебя. Неплохо, конечно, выбрать хорошенькую, чтобы на следующий день не воротить рожу. Чуть позже на обе зарплаты вы купите дом, и ты перестанешь швырять деньги на ветер, оплачивая аренду.
— Так… Большой жилой дом превращают в коттедж на несколько семей, поэтому я должен жениться?
— Такова жизнь. Давай обратимся к непредвзятому арбитру. — Бен наклонился к женщине за соседним столиком. — Извините, как вы думаете, в нынешней социальной и экономической ситуации двое тратят денег больше, чем один? Или, учитывая покупательную способность современной семьи, в которой работают и муж, и жена, разве двое не тратят меньше, чем один?
Женщина отставила свой коктейль и оценивающе посмотрела на Бена:
— Кадришь, приятель?
— Нет, провожу выборочный опрос. Видите ли, дом, в котором живет мой напарник, перестраивают в коттедж на несколько семей.
— Со мной сыграли такую же злую шутку. Теперь приходится добираться с работы на метро двадцать минут.
— А вы работаете?
— Конечно. Я возглавляю отдел женской одежды у Вуди.
— Возглавляете отдел?
— Вот именно.
— Ну, Эд, — Бен обернулся к приятелю, — вот тебе и невеста.
— Выпей-ка лучше еще стаканчик, Бен.
— Ты упускаешь отличную возможность. Давай поменяемся местами, чтобы ты… — Увидев приближающегося к их столу мужчину, Бен осекся и инстинктивно выпрямился на стуле. — Добрый вечер, монсеньор.
Эд повернулся и обнаружил у себя за спиной Логана, на котором были серый свитер и узкие брюки.
— Рад снова видеть вас, монсеньор. Присаживайтесь. В тесноте да не в обиде.
— Если не помешаю… — Логан ухитрился придвинуть стул к углу столика.
Бен повертел в руке бокал.
— Чем-нибудь можем быть вам полезны, монсеньор?
— Можете звать меня Тимом. — Он подозвал официантку. — Мне «Санкт-Паули герл», пожалуйста, а коллегам повторить их напиток. — Логан поглядел на музыканта, заигравшего балладу Билли Джоэла. — Знаю, что у вас был тяжелый день. С доктором Курт я в постоянном контакте, а два часа назад состоялся короткий разговор с вашим капитаном. Итак, вы пытаетесь отыскать некоего Фрэнсиса Мура.
— Вот именно, пытаемся. — Эд отодвинул пустую тарелку, чтобы официантка могла вытереть стол перед подачей напитков.
— Я знавал одного Фрэнсиса Мура. Он когда-то преподавал в здешней семинарии. Священник старой закалки, твердых правил. Из тех, к которым вы, Бен, больше привыкли.
— И где же он теперь?
— О, не сомневаюсь, что в раю. — Логан набрал целую пригоршню орешков. — Года два назад он умер. — Принесли пиво. — В общем, старина Фрэнк не был безумным фанатиком, он просто строго придерживался канона. Сегодня появилось много молодых священников, которые задаются вопросами, ищут, обсуждают такие бородатые проблемы, как безбрачие и право женщин быть священнослужителями. Фрэнку было проще: мир представлялся ему двухцветным — черно-белым. Человек, надевший сутану, забывает о вине, женщинах и шелковом белье. Ваше здоровье. — Логан поднял бокал и допил свое пиво. — Я это к тому, что мог бы покопаться в его старых связях, поговорить с людьми, которые помнят Фрэнка, и еще с парой-тройкой его бывших учеников. Я и сам вел занятия в этой семинарии, правда, это было десять лет назад.
— Нам все пригодится.
— Хорошо. Только сначала еще бокал пива. — Он кивнул официантке и с улыбкой повернулся к Бену. — Вы сколько проучились в католической школе?
— Двенадцать лет. — Бен полез за сигаретами.
— Значит, полный курс. Уверен, что добрые сестры заложили надежную основу.
— И закрепили ее множеством увесистых ударов по костяшкам пальцев.
— Ну как же без этого, да простит их Бог. Не все из них похожи на Ингрид Бергман.
— Это уж точно.
— У меня и самого немного общего с Патом О'Брайеном, — Логан поднял бокал, — хотя мы оба ирландцы. Лехайм.
— Отец Логан… Тим, — быстро поправился Бен, — можно задать вам вопрос религиозного содержания?
— Если угодно.
— Допустим, этот парень, да, собственно, любой другой, придет к вам на исповедь и признается в своем преступлении, скажет, что убил человека, вы сдадите его?
— Отвечу на этот вопрос и как психиатр, и как священник, а таких немного, — ответил он, глядя на бокал с пивом. Случалось, вышестоящие находили его чрезмерно либеральным, но вера в Бога и в братьев по человечеству оставалась у него неколебимой. — Если преступник-убийца придет ко мне на исповедь или получить врачебную помощь, я сделаю все, чтобы он сам себя, как вы выражаетесь, сдал.
— Он сам, но не вы?
— Люди, приходящие ко мне как к врачу или как к священнику, идут за отпущением грехов, жаждут помощи. И мой долг помочь им. Психиатрия и религия не всегда идут бок о бок.
Эд особенно любил проблемы с множеством решений.
— Если они не идут бок о бок, что тогда?
Я стараюсь понять душу и разум, рассматривая их как единое целое. Как священник, я могу часами говорить о сотворении мира, могу привести тысячу объяснений, отчего генезис неколебим, как скала. Как ученый я могу точно таким же образом рассуждать об эволюции и доказывать, что генезис — это всего лишь красивая легенда. А как человек, я могу сидеть здесь и настаивать, что все это никакого значения не имеет: главное, что мы здесь.
— Так во что же вы верите? — недоуменно спросил Бен. Он предпочитал одно решение, один ответ — правильный.
— В какой-то степени это зависит от того, какой в настоящее время на мне костюм… — Логан сделал большой глоток и подумал, что еще один бокал не будет лишним. Наслаждаясь вторым, он уже предвкушал третий. — Вопреки тому, что проповедовал в свое время старина Фрэнсис Мур, вокруг нас не существует только белое и только черное — ни в католицизме, ни в психиатрии и, уж конечно, ни в самой жизни. Бог ли создал нас по своей святости, щедрости или из любопытства? Или мы придумали Бога из отчаянной внутренней потребности в чем-то большем и более значительном, чем мы сами? Я часто рассуждаю об этом наедине с собой. — Он знаком велел официантке принести еще пива.
— Из тех священников, которых знаю я, никто не задумывается о порядке вещей. — Бен допил водку. — Существует либо добро, либо зло. Зла больше, и за это приходится расплачиваться.
— Грех принимает бесконечное количество обличий. Десять заповедей кристально ясны. Не убий. Но воины появились еще до того, как человек научился говорить. И церковь не проклинает солдата, который защищает свою родину.
Бен подумал о Джоше, который сам себя проклял.
— Убить человека, встретившись с ним один на один, — грех. Сбросить бомбу, обернутую американским флагом, на деревню — акт патриотизма. Где логика?
— Забавные мы все-таки существа, не правда ли? — непринужденно заметил Логан. — Позвольте мне привести очень простой пример. Пару лет назад у меня была студентка, очень способная девушка, которая, вынужден со стыдом признаться, знала Библию так, как я ее никогда не буду знать. И вот однажды она пришла ко мне и спросила о мастурбации. — Логан слегка поерзал, задев случайно локтем официантку. — Извините, милочка. — Он снова повернулся к Бену. — У нее была приготовлена цитата, в точности, конечно, я ее не помню, но смысл постараюсь воспроизвести: лучше, если мужчина исторгнет семя в лоно шлюхи, чем прольет его на землю. Неслабый, скажу я вам, аргумент против… самообслуживания.
— Значит, Мария Магдалина была шлюхой… — пробормотал Эд, чувствуя, что начинает пьянеть.
— Была, была. — Логан весело улыбнулся ему. — Но смысл-то вопроса студентки заключался в том, что женщине некуда излить свое семя, в том числе и на землю. Поэтому мастурбация — грех только для мужчин.
Бен припомнил пару головокружительных моментов из поры полового созревания.
— Пришлось, черт побери, целую молитву прочитать, — пробормотал он.
— А мне — даже дважды, — откликнулся Логан, и в первый раз за весь вечер Бен почувствовал спад напряжения.
— И что же вы ответили ей? — поинтересовался Эд.
— Я сказал, что Библия нередко устанавливает лишь общие правила и что ей лучше обратиться к собственной совести. После ее ухода я проверил цитату. — Логан сделал большой глоток. — Конечно, студентка была права. Впрочем, я в этом не сомневался.
Глава 10
— Мы боялись, что ему это не понравится.
— Может случиться и такое, необходимо время; эмоциональный подъем часто зависит от времени.
— Чем больше вы будете вовлекать его в свои разговоры, в дела, связанные с рождением младенца, тем сильнее он будет чувствовать себя частью единой семьи. Детская у вас есть?
— Есть свободная спальня, которую мы собираемся переоборудовать под детскую.
— Думаю, Джо вполне справится с малярными работами, если вы позволите ему этим заняться. Подумайте хорошенько насчет клиники. Буду ждать вашего звонка. Мне хотелось бы самой по говорить с мальчиком об этом, может, даже съездить туда с ним, чтобы он увидел все своими глазами.
— Хорошо. Спасибо, доктор.
Тэсс закрыла за Монро дверь и вытащила из волос шпильки. Ломота в висках прошла, осталась тупая боль. Вряд ли удастся ей по-настоящему расслабиться, пока Джо не отправят в клинику. Но по крайней мере они с отчимом Джо взяли правильный курс, сказала она себе. От ее предложения Монро не прищел в восторг, но на поддержку, подумала Тэсс, можно рассчитывать.
Тэсс закрыла папку с историей болезни Джо и отодвинула кассеты с записями, оставив только одну — • запись последнего сеанса. В тот день он дважды заговаривал о смерти, и совершенно спокойно, собственно, не о смерти, а об уходе из жизни. Для него смерть — выбор. Она отложила эту кассету отдельно и решила позвонить утром следующего дня директору клиники.
Раздался звонок. Тэсс едва не застонала. Можно и не брать трубку — пусть звонит, на четвертом звонке ответит бюро обслуживания, и если что-то срочное, с ней свяжутся. Но тут же передумала и, не выпуская из рук кассеты, подошла к телефону.
— Здравствуйте, доктор Курт.
На противоположном конце провода замолчали. Слышны были только тяжелое дыхание и шум проезжающих машин. Тэсс машинально пододвинула блокнот и взяла карандаш.
— Да, это доктор Курт. Чем могу быть полезна?
— А можете?
Это был не голос, а шепот, в котором не было паники, но слышалось скорее отчаяние.
— Могу попытаться. Хотите?
— Вас там не было. Если бы были, все могло быть иначе.
— Но сейчас я здесь. Хотите прийти?
— Не могу, — послышалось сдавленное рыдание. — Вы все поймете.
— Тогда, может быть, я приду к вам? Как вас зовут и где вас найти?
Послышался щелчок. На противоположном конце трубку положили.
Меньше чем в квартале от Тэсс мужчина в темном пальто безудержно рыдал, прислонившись к телефонной будке. Ему было больно и страшно.
— Проклятие! — Тэсс бегло просмотрела запись разговора. Если это и пациент, то голоса его она не узнала. В течение пятнадцати минут она ждала повторного звонка, но его не последовало. Она собрала бумаги и вышла из кабинета.
В холле ее поджидал Фрэнк Фуллер.
— Ну, вот и мы. — Он сунул цилиндрик с освежителем дыхания в карман. — А я думал, ты ушла.
Тэсс посмотрела на дверь кабинета, к которой была прикреплена табличка с четким обозначением ее имени и профессии.
— Как видишь, нет. А ты, я смотрю, заработался сегодня, Фрэнк.
— Ну, не тебе объяснять, как это бывает. — На самом-то деле последний час он пытался назначить кому-нибудь свидание, но безуспешно. — Похоже, эти полицейские консультации отнимают у тебя уйму времени.
— Похоже.
Даже для такого человека, как Тэсс, для которой выслушивать людей вошло в привычку, пустая болтовня после трудного дня была невыносимой. В ожидании лифта она мысленно вернулась к телефонному звонку.
— Знаешь, Тэсс… — Она знала, что сейчас он положит руку на стену и постарается оттеснить ее в сторону. — Может, небесполезно с профессиональной точки зрения воспользоваться советом коллеги по этому поводу? Я с удовольствием нашел бы для тебя время.
— Спасибо, Фрэнк, но я знаю, как ты занят. — Раздвинулись двери лифта. Тэсс живо нырнула внутрь и, подхватив портфель, нажала кнопку первого этажа.
— Ну, для тебя-то у меня всегда найдется минута, Тэсс, — и не только в профессиональном смысле. Почему бы нам не потолковать об этом за рюмкой?
— Боюсь, у меня вообще нет права обсуждать эту тему — ни за рюмкой, ни без рюмки.
— Ну так о чем-нибудь другом. У меня есть славная бутылочка вина «Цинфандель». Жду под ходящего случая, чтобы распить ее. Отчего бы не пойти ко мне, не открыть бутылку да не залезть с ногами на диван?
«Ну да, потом ты начнешь грызть ногти у меня на ногах», — подумала Тэсс и молча вознесла благодарственную молитву остановившемуся лифту.
— Спасибо, Фрэнк, но ничего не получится. Она быстро зашагала к двери, но это его не остановило.
— Тогда, может, заглянем в «Мэйфлауэр», выпьем немного, послушаем музыку без деловых разговоров?
Шампанское в «Мэйфлауэре». «Как раз твой стиль», — так говорил Бен. Видно, пора доказать и ему, а заодно и Фрэнку Фуллеру, что это не так!
— Для меня «Мэйфлауэр», пожалуй, слишком шикарное место, Фрэнк. — Они подошли к стоянке. Было темно, дул пронизывающий ветер, и Тэсс, зябко поеживаясь, подняла воротник. — Впрочем, у меня совсем нет времени на развлечения. Отчего бы тебе не заглянуть в новый клуб на углу, «Зиппо», кажется? Как мне говорили, вечером там наверняка можно кого-нибудь подцепить.
Она вытащила ключи и вставила их в замок дверцы.
— А ты откуда знаешь?
— Фрэнк, — Тэсс щелкнула языком и потрепала его по щеке, — когда же ты повзрослеешь? — Довольная собой и его ошеломленным видом, Тэсс скользнула в машину. Разворачиваясь, она обернулась, но не обратила внимания на мужчину в тени, стоявшего рядом со стоянкой.
Едва войдя в квартиру и скинув пальто и туфли, она услышала стук в дверь. «Если это Фрэнк, — подумала Тэсс, — то хватит с ним церемониться, надо все поставить на свои места».
На пороге, в своем роскошном пальто, стоял сенатор Джонатан Райтмор. В руках у него была красная картонная коробка с цыплятами и небольшой бумажный пакет.
— Дедушка, — радостно воскликнула она и почувствовала, что напряжение, в котором она находилась, сразу спало. Она вздохнула и едва удержалась, чтобы сразу не наброситься на лакомства. — Надеюсь, ты никуда не спешишь?
— Спешу. Вернее, спешил, — сюда. — Он протянул ей коробку с цыплятами. — Они еще горячие, малышка, со всякими специями.
— Ох, молодец! А я собиралась приготовить себе сандвич с сыром.
— Как раз в твоем стиле! А ну-ка тащи тарелки, да побольше салфеток.
Тэсс поставила цыплят на стол и побежала на кухню.
— Следует ли понять, что завтрашнее приглашение поужинать отменяется?
— Меня следует понять так, что на этой неделе ты дважды прилично поешь. Не забудь штопор. У меня с собой бутылка вина.
— Прекрасно, если только это не «Цинфандель».
— Что-что?
— Не обращай внимания. — Тэсс вернулась с тарелками, льняными салфетками, штопором и двумя лучшими бокалами для вина. Она накрыла стол, зажгла свечи и, повернувшись к деду, крепко обняла его. — Я так рада тебя видеть! Как ты догадался, что именно сегодня нужно, чтобы кто-нибудь был со мной рядом?
— У дедов это врожденное. — Он расцеловал ее в обе щеки, но тут же нахмурился. — Ты слишком много работаешь: у тебя усталый вид.
— Но я же врач…
Он слегка шлепнул ее пониже спины.
— Ладно, малышка, садись. — Убедившись, что она не ослушалась, сенатор взялся за бутылку и начал возиться с пробкой. Тем временем Тэсс подняла крышку.
— Дай-ка мне гузку от этой курочки, — услышала она голос деда.
Тэсс захихикала, как девчонка, и переложила еду в лучшую фарфоровую посуду, доставшуюся ей от матери.
— Интересно, что бы подумали твои избиратели, услышь они от тебя о курочкиных гузках?
Себе она выбрала ножку и осталась довольной, что дед не забыл о картошке.
— Ну, как там в сенате?
— Знаешь, Тэсс, чтобы вырастить цветы, нужно много дерьма. — Он вытащил пробку из бутылки. — Я все еще пробиваю закон о реформе медицинского обслуживания. Не знаю, удастся ли заручиться достаточной поддержкой, прежде чем нас распустят на каникулы.
— Это хороший закон, дедушка. Я горжусь тобой.
— Ах ты подлиза. — Он налил вина ей, потом себе. — Не вижу кетчупа. А какая же без него картошка? Нет, нет, не вставай, я сам принесу. Когда ты последний раз была в магазине? — спросил он, открывая холодильник.
— Не надо, не затягивай эту песню, — просительно сказала Тэсс, откусывая от куриной ножки. — К тому же, разве ты не знаешь, что я специализируюсь на ресторанных обедах — то там поем, то с собой возьму что-нибудь.
— Не могу примириться с тем, что моя единственная внучка постоянно ест готовую еду из картонных коробок. — Отыскав кетчуп, Джонатан вернулся к столу. Тем не менее его не смущало, что сейчас они оба были заняты именно такой едой. — Если бы не я, ты сидела бы за письменным столом, копалась в бумагах и жевала сандвич с сыром.
— Я уже сказала, что рада видеть тебя? — Тэсс с улыбкой подняла наполненный бокал.
— Ты слишком много работаешь.
— Возможно.
— Слушай, а что, если я куплю билеты в Санта-Крус? Давай перед Рождеством сразу и уедем, погреемся недельку на солнышке.
— Сам знаешь, я бы с наслаждением, но у моих пациентов праздники — самое тяжелое время. Поэтому приходится быть с ними.
— А я уж начал жалеть…
— О чем? — Она полила картофель кетчупом, соображая одновременно, хватит ли места в желудке еще для одного куска курицы.
— О том, что втянул тебя в дело с убийствами. На тебе лица нет.
— И это еще не все.
— А что, проблемы с личной жизнью?
— Закрытая информация.
— Серьезно, Тэсс, я разговаривал с мэром, и он сказал мне, что ты по уши влезла в полицейское расследование. Я предполагал, что ты лишь подготовишь для следствия психологический портрет. А еще хотелось, чтобы мою умненькую внучку побольше узнали.
— Маленькие радости?
— После четвертого убийства эти радости уже по-другому воспринимаются. Всего в двух кварталах отсюда!
— Дедушка, какая разница, принимаю я участие в расследовании или нет? Это убийство все равно произошло бы. — Она вспомнила Бена, его упреки и недовольство. Подумала она также и о собственной вполне упорядоченной жизни, когда вдруг начинаешь испытывать необъяснимую не удовлетворенность. — Я думаю, в данный период мне необходимо было подобное дело. В последнее время и жизнь, и работа сделались слишком пресными, а участие в расследовании благотворно по действовало на меня: я узнала себя с неожиданной стороны, наша жизнь предстала в новом свете. — Она взяла салфетку и принялась ее мять. — Полиция не интересуется его состоянием, им наплевать на его душевные недомогания, но они готовы принять помощь науки, чтобы поймать его и наказать. А мне не интересно, будут его наказывать или нет. Я готова остановить этот ужас, используя имеющиеся о нем сведения. Кто же из нас прав, дедушка? В чем справедливость — в наказании или в лечении?
— Перед тобой юрист старой школы, Тэсс. В нашей стране каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок имеют право на защиту и справедливое судебное разбирательство. Адвокат может не верить в подзащитного, но он обязан верить в закон. По закону этот человек может быть судимым в рамках существующей системы. Как правило, система срабатывает.
— Но способны ли система, закон проникнуть в разрушенное сознание? — Покачав головой, Тэсс положила салфетку на место. На самом деле она была нужна ей для того, чтобы успокоить нервы. — Невиновен, ибо безумен. Разве можно в этом случае говорить об ответственности? Дедушка, он виновен в убийстве четырех женщин. Но ответственности за эти убийства не несет.
— Тэсс, он не твой пациент.
— Да нет же, как раз один из них. И все время был, только поняла я это лишь на прошлой неделе — после четвертого убийства. Пока он еще не обращался ко мне за помощью, но непременно обратится. Ты помнишь свои слова при открытии моего кабинета?
Джонатан пристально посмотрел на внучку. Глаза у нее были грустные, но даже в тусклом свете свечей она была красивой. «Родная моя девочка», — подумал сенатор.
— Да разве все упомнишь. Я ведь такую долгую жизнь прожил…
— Ты сказал, что я избрала профессию, заставляющую проникать в сознание людей, но что при этом нельзя забывать об их сердцах. Я всегда помню эти слова.
— В тот день я гордился тобой и теперь горжусь по-прежнему.
— У вас на подбородке кетчуп, сенатор, — улыбнулась она и стерла салфеткой красный след.
А в трех с половиной милях от ее дома Бен и Эд приканчивали далеко не первый бокал. На стенах бара в виде гирлянд висели винные бутылки. Столики были заняты в основном завсегдатаями. Слепой музыкант наигрывал на пианино какой-то медленный рок. Жестяная кружка, в которую бросали монеты и ассигнации, была заполнена наполовину. Впрочем, вечер только начинался. Столик у них был размером с небольшой коврик, как и другие. Эд уплетал макароны. Бен предпочитал орешки.
— Ты слишком налегаешь на эту штуку, — заметил Бен, ткнув пальцем в тарелку с макаронами, стоявшую перед Эдом. — Смотри, превратишься в юппи, как теперь называют юных карьеристов.
— Ни за что. Юппи пьют белое вино.
— Это точно?
— Не сомневайся.
Решив поверить ему на слово, Бен подцепил макаронину.
— Ну, что сказали в участке, когда ты звонил?
Бен поднял бокал и посмотрел на женщину в короткой кожаной юбке, которая в это время проплывала мимо их столика.
— Бигсби нашел место, откуда был сделан денежный перевод. А что толку? Кто теперь вспомнит малого, который отправлял деньги три месяца назад? Ты что, вообще без соли ешь?
— Шутишь? — Эд сделал знак официанту, чтобы тот принес еще выпить. Пьяными они не были.
— В субботу пойдешь на бейсбол?
— Нет, еду смотреть новую квартиру. К первому декабря нынешнюю нужно освободить.
— Хватит тебе арендовать квартиры и выбрасывать деньги на ветер. Пора подумать о собственном доме, — сказал Бен, приступая к очередному бока лу. — Это действительно вложение!
— Ты предлагаешь мне купить дом? — Эд помешал соломинкой напиток.
— Конечно. Только дураки тратят на аренду такие деньги!
— А сам-то ты подумываешь о приобретении дома?
— На мою зарплату? — Бен засмеялся и отодвинулся вместе со стулом на целый дюйм, впрочем, дальше было и некуда.
— Насколько я помню, в последний раз мы с тобой получили одинаковую зарплату.
— Я знаю, что тебе нужно сделать, напарничек! Тебе следует жениться. — Вместо ответа Эд отпил половину бокала. — Я не шучу, говорю вполне серьезно. Найди себе женщину с хорошей работой или состоятельную, чтобы после замужества ей не захотелось все бросить и сбежать от тебя. Неплохо, конечно, выбрать хорошенькую, чтобы на следующий день не воротить рожу. Чуть позже на обе зарплаты вы купите дом, и ты перестанешь швырять деньги на ветер, оплачивая аренду.
— Так… Большой жилой дом превращают в коттедж на несколько семей, поэтому я должен жениться?
— Такова жизнь. Давай обратимся к непредвзятому арбитру. — Бен наклонился к женщине за соседним столиком. — Извините, как вы думаете, в нынешней социальной и экономической ситуации двое тратят денег больше, чем один? Или, учитывая покупательную способность современной семьи, в которой работают и муж, и жена, разве двое не тратят меньше, чем один?
Женщина отставила свой коктейль и оценивающе посмотрела на Бена:
— Кадришь, приятель?
— Нет, провожу выборочный опрос. Видите ли, дом, в котором живет мой напарник, перестраивают в коттедж на несколько семей.
— Со мной сыграли такую же злую шутку. Теперь приходится добираться с работы на метро двадцать минут.
— А вы работаете?
— Конечно. Я возглавляю отдел женской одежды у Вуди.
— Возглавляете отдел?
— Вот именно.
— Ну, Эд, — Бен обернулся к приятелю, — вот тебе и невеста.
— Выпей-ка лучше еще стаканчик, Бен.
— Ты упускаешь отличную возможность. Давай поменяемся местами, чтобы ты… — Увидев приближающегося к их столу мужчину, Бен осекся и инстинктивно выпрямился на стуле. — Добрый вечер, монсеньор.
Эд повернулся и обнаружил у себя за спиной Логана, на котором были серый свитер и узкие брюки.
— Рад снова видеть вас, монсеньор. Присаживайтесь. В тесноте да не в обиде.
— Если не помешаю… — Логан ухитрился придвинуть стул к углу столика.
Бен повертел в руке бокал.
— Чем-нибудь можем быть вам полезны, монсеньор?
— Можете звать меня Тимом. — Он подозвал официантку. — Мне «Санкт-Паули герл», пожалуйста, а коллегам повторить их напиток. — Логан поглядел на музыканта, заигравшего балладу Билли Джоэла. — Знаю, что у вас был тяжелый день. С доктором Курт я в постоянном контакте, а два часа назад состоялся короткий разговор с вашим капитаном. Итак, вы пытаетесь отыскать некоего Фрэнсиса Мура.
— Вот именно, пытаемся. — Эд отодвинул пустую тарелку, чтобы официантка могла вытереть стол перед подачей напитков.
— Я знавал одного Фрэнсиса Мура. Он когда-то преподавал в здешней семинарии. Священник старой закалки, твердых правил. Из тех, к которым вы, Бен, больше привыкли.
— И где же он теперь?
— О, не сомневаюсь, что в раю. — Логан набрал целую пригоршню орешков. — Года два назад он умер. — Принесли пиво. — В общем, старина Фрэнк не был безумным фанатиком, он просто строго придерживался канона. Сегодня появилось много молодых священников, которые задаются вопросами, ищут, обсуждают такие бородатые проблемы, как безбрачие и право женщин быть священнослужителями. Фрэнку было проще: мир представлялся ему двухцветным — черно-белым. Человек, надевший сутану, забывает о вине, женщинах и шелковом белье. Ваше здоровье. — Логан поднял бокал и допил свое пиво. — Я это к тому, что мог бы покопаться в его старых связях, поговорить с людьми, которые помнят Фрэнка, и еще с парой-тройкой его бывших учеников. Я и сам вел занятия в этой семинарии, правда, это было десять лет назад.
— Нам все пригодится.
— Хорошо. Только сначала еще бокал пива. — Он кивнул официантке и с улыбкой повернулся к Бену. — Вы сколько проучились в католической школе?
— Двенадцать лет. — Бен полез за сигаретами.
— Значит, полный курс. Уверен, что добрые сестры заложили надежную основу.
— И закрепили ее множеством увесистых ударов по костяшкам пальцев.
— Ну как же без этого, да простит их Бог. Не все из них похожи на Ингрид Бергман.
— Это уж точно.
— У меня и самого немного общего с Патом О'Брайеном, — Логан поднял бокал, — хотя мы оба ирландцы. Лехайм.
— Отец Логан… Тим, — быстро поправился Бен, — можно задать вам вопрос религиозного содержания?
— Если угодно.
— Допустим, этот парень, да, собственно, любой другой, придет к вам на исповедь и признается в своем преступлении, скажет, что убил человека, вы сдадите его?
— Отвечу на этот вопрос и как психиатр, и как священник, а таких немного, — ответил он, глядя на бокал с пивом. Случалось, вышестоящие находили его чрезмерно либеральным, но вера в Бога и в братьев по человечеству оставалась у него неколебимой. — Если преступник-убийца придет ко мне на исповедь или получить врачебную помощь, я сделаю все, чтобы он сам себя, как вы выражаетесь, сдал.
— Он сам, но не вы?
— Люди, приходящие ко мне как к врачу или как к священнику, идут за отпущением грехов, жаждут помощи. И мой долг помочь им. Психиатрия и религия не всегда идут бок о бок.
Эд особенно любил проблемы с множеством решений.
— Если они не идут бок о бок, что тогда?
Я стараюсь понять душу и разум, рассматривая их как единое целое. Как священник, я могу часами говорить о сотворении мира, могу привести тысячу объяснений, отчего генезис неколебим, как скала. Как ученый я могу точно таким же образом рассуждать об эволюции и доказывать, что генезис — это всего лишь красивая легенда. А как человек, я могу сидеть здесь и настаивать, что все это никакого значения не имеет: главное, что мы здесь.
— Так во что же вы верите? — недоуменно спросил Бен. Он предпочитал одно решение, один ответ — правильный.
— В какой-то степени это зависит от того, какой в настоящее время на мне костюм… — Логан сделал большой глоток и подумал, что еще один бокал не будет лишним. Наслаждаясь вторым, он уже предвкушал третий. — Вопреки тому, что проповедовал в свое время старина Фрэнсис Мур, вокруг нас не существует только белое и только черное — ни в католицизме, ни в психиатрии и, уж конечно, ни в самой жизни. Бог ли создал нас по своей святости, щедрости или из любопытства? Или мы придумали Бога из отчаянной внутренней потребности в чем-то большем и более значительном, чем мы сами? Я часто рассуждаю об этом наедине с собой. — Он знаком велел официантке принести еще пива.
— Из тех священников, которых знаю я, никто не задумывается о порядке вещей. — Бен допил водку. — Существует либо добро, либо зло. Зла больше, и за это приходится расплачиваться.
— Грех принимает бесконечное количество обличий. Десять заповедей кристально ясны. Не убий. Но воины появились еще до того, как человек научился говорить. И церковь не проклинает солдата, который защищает свою родину.
Бен подумал о Джоше, который сам себя проклял.
— Убить человека, встретившись с ним один на один, — грех. Сбросить бомбу, обернутую американским флагом, на деревню — акт патриотизма. Где логика?
— Забавные мы все-таки существа, не правда ли? — непринужденно заметил Логан. — Позвольте мне привести очень простой пример. Пару лет назад у меня была студентка, очень способная девушка, которая, вынужден со стыдом признаться, знала Библию так, как я ее никогда не буду знать. И вот однажды она пришла ко мне и спросила о мастурбации. — Логан слегка поерзал, задев случайно локтем официантку. — Извините, милочка. — Он снова повернулся к Бену. — У нее была приготовлена цитата, в точности, конечно, я ее не помню, но смысл постараюсь воспроизвести: лучше, если мужчина исторгнет семя в лоно шлюхи, чем прольет его на землю. Неслабый, скажу я вам, аргумент против… самообслуживания.
— Значит, Мария Магдалина была шлюхой… — пробормотал Эд, чувствуя, что начинает пьянеть.
— Была, была. — Логан весело улыбнулся ему. — Но смысл-то вопроса студентки заключался в том, что женщине некуда излить свое семя, в том числе и на землю. Поэтому мастурбация — грех только для мужчин.
Бен припомнил пару головокружительных моментов из поры полового созревания.
— Пришлось, черт побери, целую молитву прочитать, — пробормотал он.
— А мне — даже дважды, — откликнулся Логан, и в первый раз за весь вечер Бен почувствовал спад напряжения.
— И что же вы ответили ей? — поинтересовался Эд.
— Я сказал, что Библия нередко устанавливает лишь общие правила и что ей лучше обратиться к собственной совести. После ее ухода я проверил цитату. — Логан сделал большой глоток. — Конечно, студентка была права. Впрочем, я в этом не сомневался.
Глава 10
Хозяином выставочной галереи был человек по прозвищу Шиповник. Она занимала помещение из двух маленьких, вечно переполненных комнат, неподалеку от Потомака. Галерея держалась на плаву только потому, что периодически находились богатые люди, готовые заплатить за всякий выставленный бред, лишь бы цена на бирках была достаточно высокой.
Хозяин был еще тот хитрец! Он арендовал за бесценок полуразвалившийся дом и, чтобы еще больше укрепить репутацию чудака, закрасил кирпичный фасад. Носил он длинные, свободные куртки, отливавшие всеми цветами радуги, подбирал туфли под цвет куртки и курил легкие сигареты. У него было странное круглое лицо с бледными глазами. Когда он начинал рассуждать о свободе выражения в искусстве, ресницы его нервно дергались. Прибыль свою он благоразумно вкладывал в городские ценные бумаги.
Магда П.Карлайл была художницей, вошедшей в моду после того, как бывшая первая леди купила одну из ее скульптур в качестве свадебного подарка для дочери приятеля. Некоторые художественные критики высказывали предположение, что покупательница, должно быть, не слишком жалует новобрачных, но тем не менее с этого момента карьера Магды круто изменилась в лучшую сторону.
Ее выставка в «Шиповнике» пользовалась бешеным успехом. Публика в мехах и модных блузах из грубой ткани, шелках и водолазках так и ломилась. Разносили каппучино в неимоверно маленьких чашечках и жюльены в кокотницах примерно такого же размера. Здоровенный, в семь футов роста, негр, завернутый в алый плащ, так и застыл перед скульптурой, составленной из листового железа и перьев. Тэсс тоже внимательно посмотрела на нее. Она считала, что перед ней капот грузовика, в который врезался несчастный косяк гусей.
— Удивительное сочетание, верно?
Тэсс потерла подбородок и посмотрела на своего спутника.
— Да уж…
— Необыкновенно символично.
— Настолько необыкновенно, что даже страшно становится, — согласилась Тэсс и, скрывая улыбку, поднесла чашечку к губам. Конечно, она слышала о «Шиповнике», но не было ни времени, ни сил зайти в эту небольшую модную галерею. Тэсс была рада, что сегодня вечером этот вернисаж отвлек ее немного от работы. — Знаете, декан, я просто счастлива, что вам пришла в голову идея пригласить меня сюда. Боюсь, я недооценивала собственный интерес к… популярному искусству.
Хозяин был еще тот хитрец! Он арендовал за бесценок полуразвалившийся дом и, чтобы еще больше укрепить репутацию чудака, закрасил кирпичный фасад. Носил он длинные, свободные куртки, отливавшие всеми цветами радуги, подбирал туфли под цвет куртки и курил легкие сигареты. У него было странное круглое лицо с бледными глазами. Когда он начинал рассуждать о свободе выражения в искусстве, ресницы его нервно дергались. Прибыль свою он благоразумно вкладывал в городские ценные бумаги.
Магда П.Карлайл была художницей, вошедшей в моду после того, как бывшая первая леди купила одну из ее скульптур в качестве свадебного подарка для дочери приятеля. Некоторые художественные критики высказывали предположение, что покупательница, должно быть, не слишком жалует новобрачных, но тем не менее с этого момента карьера Магды круто изменилась в лучшую сторону.
Ее выставка в «Шиповнике» пользовалась бешеным успехом. Публика в мехах и модных блузах из грубой ткани, шелках и водолазках так и ломилась. Разносили каппучино в неимоверно маленьких чашечках и жюльены в кокотницах примерно такого же размера. Здоровенный, в семь футов роста, негр, завернутый в алый плащ, так и застыл перед скульптурой, составленной из листового железа и перьев. Тэсс тоже внимательно посмотрела на нее. Она считала, что перед ней капот грузовика, в который врезался несчастный косяк гусей.
— Удивительное сочетание, верно?
Тэсс потерла подбородок и посмотрела на своего спутника.
— Да уж…
— Необыкновенно символично.
— Настолько необыкновенно, что даже страшно становится, — согласилась Тэсс и, скрывая улыбку, поднесла чашечку к губам. Конечно, она слышала о «Шиповнике», но не было ни времени, ни сил зайти в эту небольшую модную галерею. Тэсс была рада, что сегодня вечером этот вернисаж отвлек ее немного от работы. — Знаете, декан, я просто счастлива, что вам пришла в голову идея пригласить меня сюда. Боюсь, я недооценивала собственный интерес к… популярному искусству.