Робертс Нора. Святые грехи

   Он умеет целоваться, и целуется удивительно! Губы у него теплые, мягкие… Чтобы возбудить Тэсс посильнее, он легонько прикусил ее губу, после чего она почувствовала его язык. «Уже поздно», — сказала она себе, к тому же выпила столько вина, что с трудом держалась на ногах; но вопреки обыкновению не хотелось ни о чем думать.
   Нужно сохранять спокойствие, убеждала себя Тэсс, соблюдать некоторую дистанцию. Именно этого он ожидает. Он не ждет трепета, порыва страсти или излияний. Он не ждет мгновенной, как ее давние любовники, близости. Он хорошо знает женщин — или думает, что знает. А Тэсс для него неразгаданная загадка.
   «Желание — знакомое чувство!» — думал он. Но чтобы оно охватывало вот так сразу, до потери пульса, — такого с ним не бывало.
   Бен хотел ее сейчас, немедленно, страстно. В любом другом случае он, естественно, поддался бы своему порыву. Но сейчас, не понимая себя, отступил.
   Какое-то время они молча смотрели друг на друга.
   — Это далеко может зайти, — проговорил наконец Бен.
   — Да. — Она судорожно сглотнула, чувствуя холод цепочки от ключей.
   — Не забудьте накинуть цепочку, ладно? До завтра.
   — Спокойной ночи, Бен.
   — Спокойной.
   Он подождал, пока не услышал щелчок внутреннего замка, позвякивание цепочки, затем повернулся и пошел по коридору. «Далеко, очень далеко могло бы зайти», — вновь подумал он.
 
   Он долго бродил по улицам, пока не очутился наконец дома, едва держась на ногах. В последние месяцы он понял, что перед сном ему нужно довести себя до изнеможения, иначе не уснет. Свет можно не зажигать: в квартире знаком каждый выступ. Как ни хотелось сразу лечь, он прошел мимо спальни выполнить последний долг. Комната рядом со спальней была всегда заперта. Он открыл дверь и почувствовал несильный запах цветов, которые он менял каждый день. Рядом с дверцей шкафа висела ряса, поверх нее, словно разрезая на две части, была накинута пронзительно белая епитрахиль.
   Чиркнув спичкой, он зажег свечу, потом вторую, третью — до тех пор, пока на нетронутой поверхности затянутого материей алтаря не заиграли неровные тени.
   На алтаре, в серебряной раме, стояла фотография молодой улыбающейся блондинки. Она навсегда останется здесь такой — юной, невинной, счастливой. Алые розы были ее любимыми цветами, и именно их аромат смешивался сейчас с запахом горящих свечей.
   В рамки поменьше были вставлены тщательно вырезанные из газет фотографии трех других женщин: Карлы Джонсон, Барбары Клейтон, Фрэнси Бауэре. Сложив руки, он опустился на колени.
   «А ведь их так много, — подумал он. — Так много! Это только начало…»

Глава 4

   Перед Тэсс сидел мальчик, тихий, замкнутый, молчаливый. Он никогда не вертелся на месте, не смотрел в окно, а сидел на стуле с опущенными глазами, не отводя их от собственных коленей. Руки плотно прижаты к бедрам, пальцы тонкие, но суставы слегка деформированы из-за постоянного нервного постукивания. Ногти обкусаны до основания — признак нервного состояния. (Некоторым здоровым людям свойственно постукивать костяшками пальцев, обкусывать ногти, жевать губы.)
   Он старался не смотреть на разговаривавшего с ним доктора. Каждый раз, когда удавалось поймать его взгляд, Тэсс чувствовала маленькую победу, но в то же время ей становилось больно, так как почти ничего не могла прочитать в его глазах: он очень рано научился все скрывать и уходить в себя. Но когда все-таки такой редкий случай выпадал, она читала в глазах обиду, не страх, а именно обиду, и еще что-то, похожее на скуку.
   Жизнь жестоко обошлась с Джозефом Хиггинсом-младшим. Поэтому ему не хотелось рисковать и подставлять себя под новый удар. Когда взрослые предлагали ему поиграть во что-нибудь, он предпочитал одиночество и молчание, несмотря на то, что он был совсем еще мальчик.
   Тэсс эти симптомы были знакомы. Отсутствие внешних воздействий, отсутствие мотивации, отсутствие интереса к чему-либо — полное отсутствие.
   В ее задачу входило отыскать каким-нибудь образом ниточку, потянув за которую, можно было бы заставить его думать сначала о себе, а потом — об окружающем мире.
   Он был не настолько мал, чтобы играть с ним в игры, и слишком юн для общения с ним, как со взрослым. Впрочем, она пробовала и то и другое, но ничего из этого не вышло. Джо Хиггинс твердо занял среднее положение. Отрочество не просто поставило его в затруднительное положение, оно сделало его несчастным.
   На нем были джинсы, хорошие джинсы из прочной ткани на мягких подтяжках, и серый бумажный свитер с забавной черепашкой на груди. На ногах добротные новые спортивные туфли на толстой подошве. Русые волосы недлинными прядями обрамляли его худощавое лицо. На вид обычный четырнадцатилетний паренек, но это только видимость. Внутри у него — целый лабиринт переживаний, ненависть к самому себе и горечь, к истокам которой она еще не приблизилась.
   Скверно, что вместо того, чтобы сделаться доверенным лицом, она в его глазах видится еще одним взрослым. Как бы ей хотелось, чтобы он взорвался, закричал или хотя бы заспорил с ней! Тогда она сразу почувствовала бы наступление улучшения. Но в каждой из встреч он всегда был вежливым, замкнутым и не больше.
   — Ну, как у тебя дела в школе, Джо?
   Он даже не пошевельнулся, словно боясь выдать свои чувства, которые он упорно скрывал.
   — Нормально.
   — Нормально? Мне казалось, что постоянно менять школы — очень неприятно, что перейти из одной школы в другую непросто. — Она была против его перехода и всячески отговаривала его родителей от такого решительного шага на данном этапе лечения. В ответ они только твердили: «плохое окружение». Им хотелось оторвать его от тех, кто приучает сына к алкоголю, балуется наркотика ми и заигрывает со всяким оккультизмом.
   Добились они одного — мальчик еще больше отдалился от них и стал еще сильнее сомневаться в себе. Дело было не в окружении, которое якобы подталкивало Джо к этому, а в его собственной, все углубляющейся депрессии и желании найти ответ, тот самый ответ, который никто не найдет, кроме него самого.
   Не находя больше травки в его туалетном столике и не ощущая запаха спиртного, родители решили, что сын выздоравливает. Они не видели — или, может, просто не хотели видеть, — что ему, напротив, становится хуже: он научился скрывать свои переживания в себе.
   — Вообще-то в новой школе может быть и интересно, — продолжала Тэсс, так и не дождавшись ответа, — но быть новичком всегда трудно.
   — Подумаешь, великое дело, — пробормотал он не поднимая глаз.
   — Рада слышать, — сказала она, хотя точно знала, что он врет, — в твоем возрасте мне несколько раз пришлось менять школу и каждый раз было страшно до смерти.
   Он впервые поднял голову и посмотрел на нее недоверчиво, но с интересом. У него были темно-карие глаза. В его возрасте они должны быть жизнерадостными; на самом деле взгляд его был настороженным и подозрительным.
   — А чего бояться — школа как школа.
   — Почему же ты не расскажешь мне о ней?
   — Я же говорю — школа как школа.
   — А ребята? Есть интересные?
   — Сплошные тупицы…
   — Как это?
   — Все как один ходят толпой. Никого там знать не хочу!
   «Никого не знаешь», — мысленно поправила его Тэсс. Ему сейчас, как никогда, нельзя почувствовать себя изгоем, особенно после того, как отошел от сверстников, к которым привык.
   — Друзьями быстро не становятся, я имею в виду настоящими друзьями. Но быть одному еще труднее, нужно попытаться найти друга.
   — Я не хотел переходить в другую школу.
   — Знаю. — Она была на его стороне. (Должен же кто-то быть на его стороне!) — И знаю, как трудно, когда тебя дергают всякий раз, когда людям, которые устанавливают правила, приходит в голову менять их. Но ведь дело не в этом, Джо.
   Твои родители выбрали новую школу, потому что желают тебе добра.
   — Да, но вы-то не хотели, чтобы меня забирали из старой. — Он снова взглянул на нее, но так поспешно отвел взгляд, что Тэсс не успела даже разобрать выражения его глаз. — Мне об этом мама говорила.
   — Как твой доктор, я считала, что тебе будет лучше в старой. Мама любит тебя, Джо. Новая школа это не наказание, просто ей кажется, что тебе там будет лучше.
   — Нет, не в этом дело, просто она не хотела, чтобы я дружил со своими нынешними друзья ми. — В голосе Джо не было горечи, просто он констатировал факт: мол, выбора не было.
   — А ты с этим не согласен?
   — Она боялась, что, если мы по-прежнему будем вместе, я снова начну выпивать. Ну так вот, я не пью. — Ни горечи, ни озлобленности не было в его голосе, только усталость.
   — Знаю, — сказала Тэсс, положив руку ему на плечо, — ты можешь гордиться собой, что отказался от дурной привычки, сделал правильный выбор, поскольку для этого требуются каждодневные усилия.
   — Мама всегда и во всем обвиняет других.
   — В чем «во всем»?
   — Вообще во всем.
   — Например, в разводе? — Как и обычно, упоминание о разводе не вызвало никакой реакции. Тэсс переменила тему. — А как ты относишься к тому, что теперь не ездишь на автобусе?
   — В автобусах воняет.
   — В школу тебя отвозит мама?
   — Да.
   — Ас отцом ты разговаривал?
   — Он занят. — Джо полувраждебно-полуумоляюще посмотрел на Тэсс. — У него новая работа в компьютерном центре, но, наверное, в следующем месяце мы проведем вместе уик-энд. В День Благодарения.
   — Тебе хочется этого?
   — Да, неплохо, наверное, будет. — На мгновение Тэсс увидела маленького мальчика, светящегося надеждой. — Мы пойдем на бейсбол. Он купил билеты на лучшие места. Будет, как раньше.
   — Как раньше?
   Он опять опустил голову, но она успела заметить, как брови его сердито сдвинулись.
   — Джо, тебе нужно понять, что прежнего уже не будет. Однако «новое» вовсе не означает «плохое». Перемены могут быть и к лучшему, даже если к ним трудно привыкнуть. Я знаю, ты любишь отца. Но это вовсе не значит, что ты должен любить его меньше, хотя вы и не живете вместе.
   — У него теперь нет дома, просто комната. Он мог бы купить дом, если бы не алименты…
   Ей очень хотелось сказать что-нибудь жесткое в адрес Джозефа Хиггинса-старшего, но она сдержалась и заставила себя говорить по-прежнему уверенно и мягко.
   — Видишь ли, Джо, у твоего отца есть серьезная проблема — алкоголь.
   — У нас есть дом, — прошептал мальчик.
   — А если бы не было, думаешь, отцу стало бы легче?
   Молчание. Теперь он рассматривал свою обувь.
   — Я знаю, ты очень скучаешь по отцу, и я рада за тебя, что ты будешь проводить с отцом больше времени.
   — Все это время он был очень занят.
   — Да. — Слишком занят, чтобы уделять время сыну, слишком занят, чтобы отвечать на звонки психиатра, который старается помочь его сыну. — Взрослые иногда слишком поглощены своими делами. Теперь ты учишься в новой школе и привыкаешь к новому коллективу. Поэтому ты должен понять, как трудно приходится отцу привыкать к новой работе.
   — В будущем месяце мы проведем вместе уикэнд. Мама говорит, чтобы я не особенно на это рассчитывал, но я надеюсь.
   — Просто мама хочет, чтобы ты не был слишком разочарован, если что-нибудь изменится.
   — Он приедет за мной.
   — Надеюсь, Джо. Но если нет… Джо… — Она снова коснулась его плеча и внушением заставила его взглянуть на нее, — но если нет, ты должен понять, что причина не в тебе и не в твоей болезни.
   — Да…
   Он согласился, понимая, что это самый легкий способ избежать споров. Тэсс знала это и впервые пожалела о том, что убедила родителей мальчика в необходимости более интенсивной терапии.
   — Сегодня тебя привезла мама?
   Он по-прежнему глядел в пол, но злость, по крайней мере внешне, прошла.
   — Нет, отчим.
   — Ты с ним по-прежнему хорошо ладишь?
   — Нормально.
   — Даже если он тебе нравится, ты вовсе не должен отдаляться от отца.
   — Я же сказал, все нормально.
   — А в новой школе есть хорошенькие девочки? — Тэсс хотела, чтобы Джо хотя бы слегка улыбнулся.
   — Наверное.
   — Наверное?
   Он почувствовал улыбку в голосе доктора и поднял голову.
   — А мне-то казалось, у тебя острый глаз.
   — Может, парочка найдется… — Губы его чуть-чуть изогнулись в улыбке. — Я не слишком-то приглядываюсь.
   — Ну ладно, все еще впереди. На следующей неделе придешь?
   — Наверное.
   — Ты можешь выполнить мою просьбу? Я не зря сказала, что у тебя острый глаз. Приглядись, пожалуйста, повнимательнее к матери и отчиму. — Джо отвернулся, но Тэсс крепко взяла его за руку. — Джо… — Она подождала, пока его темные непроницаемые глаза вновь остановились на ней. — Джо, постарайся понять их: они хотят по мочь тебе. Может, они и делают ошибки, но стараются, потому что любят тебя. И не только они… У тебя есть мой телефон?
   — По-моему, да.
   — Ты ведь знаешь, что можешь позвонить в любое время, если тебе вдруг захочется поговорить до нашей следующей встречи.
   Она проводила Джо до дверей кабинета и чуть задержалась, глядя, как отчим поднимается навстречу мальчику с грубовато-добродушной улыбкой. Он — бизнесмен, удачливый, легкий в общении и хорошо воспитанный. Полная противоположность отцу Джо.
   — Ну что, закончили? — Он взглянул на Тэсс — его улыбка перешла в напряженное ожидание. — Как мы сегодня, доктор Курт?
   — Превосходно, мистер Монро!
   — Рад слышать… — произнес отчим и тут же обратился к мальчику: — Джо, отчего бы нам не заскочить в какой-нибудь китайский ресторан и не прихватить чего-нибудь домой? Сделаем маме сюрприз…
   — Ладно. — Джо натянул форменную куртку школы, в которую уже не ходил. Не застегнувшись, он обернулся и уставился в какую-то точку позади Тэсс. — До свидания, доктор Курт.
   — До свидания, Джо, до следующей недели. «Его кормят, — подумала Тэсс, прикрывая за ними дверь кабинета, — а он все равно голодает. Его одевают, а он все равно дрожит от холода». В руках у нее был ключ, но она никак не могла открыть замок. Вздохнув, она села за стол.
   — Доктор Курт?
   Тэсс нажала кнопку внутренней связи, одновременно убирая в портфель историю болезни Джо Хиггинса.
   — Да, Кейт?
   — За время вашей работы было три звонка: из «Пост», из «Сан», из «Вашингтон тайме».
   — Это были журналисты? — Тэсс сняла клипсы и легонько потерла мочку уха.
   — Все они хотели подтверждения вашего участия в деле о Священнике-убийце.
   — Проклятие! — Тэсс бросила клипсы на пачку бумаг. — Если будут звонить, меня нет.
   — Слушаюсь, мэм.
   Не спеша она вновь надела клипсы. Ей же обещали полную конфиденциальность!.. Это было условие, которое она ставила перед мэрией: никаких репортеров, никакой шумихи, никаких комментариев… Мэр лично гарантировал, что пресса не будет досаждать ей в работе. Впрочем, зачем винить мэра?
   Тэсс встала и подошла к окну. Где-то произошла утечка информации, и ей придется с этим считаться. Здравый смысл подсказывал, что рано или поздно это дело все равно вышло бы наружу, и она принялась за работу. Будь сейчас перед ней пациент, она сказала бы ему, что нужно глядеть в лицо действительности и потихоньку продвигаться вперед.
   Наступил час пик. Множество гудков слилось в один непрерывный звук, но он приглушался окном и расстоянием. Где-то там, на улице, был Джо Хиггинс. Он ехал с отчимом в китайский ресторан, не позволяя себе доверять ему и любить его.
   Бары открывали двери перед теми, кто не прочь был по-быстрому выпить до прихода на обед толпы людей. Детские сады постепенно опустели, и множество работающих матерей, разведенных родителей, замотанных папаш подбирали свои чада, засовывали их в «вольво» или «БМВ» и, пробираясь между другими машинами, мечтали поскорее добраться до дому, поскорее скрыться за окнами и дверями и погрузиться в знакомую домашнюю атмосферу.
   Никому не было дела до того, кто расхаживает по улице с тикающим убийственным механизмом в голове…
   На мгновение Тэсс захотелось влиться в эту предвечернюю толпу и не думать ни о чем, кроме ужина либо счета от дантиста. Но она не могла позволить себе эту вольность: у нее в портфеле лежали материалы на Священника.
   Тэсс вернулась к столу и собрала бумаги. Сначала нужно пойти домой, решила она, связаться с бюро обслуживания и предупредить, чтобы регистрировали все звонки.
 
   — Где и по чьей вине произошла утечка? — требовательно спросил Бен и выпустил облако дыма.
   — Выясняем… — Стоя за столом, Харрис внимательно разглядывал своих подчиненных, занятых в расследовании: Эд развалился в кресле, небрежно перебрасывая из руки в руку пакетик с семечками; Бигсби, мужчина с большим багровым лицом и здоровенными ручищами, постукивал ногой по полу; Лоуэнстайн, заложив руки в карманы, стояла рядом с Беном. Родерик, сложив руки на коленях, сидел словно аршин проглотил. А Бен, казалось, готов был оскалиться и зарычать на того, кто заговорит не по делу.
   — А пока нам нужно использовать ситуацию, — продолжил капитан Харрис. — Поскольку пресса уже знает, что к делу подключена доктор Курт, нужно не избегать репортеров, а использовать их.
   — Столько нас полоскали в газетах, капитан, — заметила Лоуэнстайн, — лишь в последнее время чуть меньше…
   — Я читаю газеты, детектив, — одернул ее Харрис, не повышая голоса. Бигсби поерзал, Родерик откашлялся, а Лоуэнстайн поджала губы. — Завтра утром созовем пресс-конференцию. Мэрия свяжется с доктором Курт. А вас, Пэрис, Джексон, — продолжил он, — прошу тоже прийти на встречу с журналистами как руководителей группы. Вам известно, что можно им сообщить.
   — Но нам нечего добавить к тому, что они и так уже знают, капитан, — заметил Эд.
   — Ну так подайте материалы по-новому. Впрочем, достаточно того, что на конференции будет доктор Курт. Организуйте встречу с монсеньером Логаном, — добавил он, глядя на Бена, — только по-тихому.
   — Снова психушники… — Бен затушил сигарету. — От первой мы не услышали ничего нового.
   — Почему же, в своем заключении доктор Курт говорит о том, что он осуществляет миссию, — спокойно возразила Лоуэнстайн, — а также считает, что он не достиг своей цели, хотя в последнее время все тихо.
   — Она сообщила нам, что он убивает молодых блондинок, — прервал ее Бен, — а то мы без нее этого не знали…
   — Уймись, Бен, — негромко проговорил Эд, зная, что именно он станет жертвой буйного темперамента своего приятеля.
   — Это ты уймись! — Не вынимая рук из карманов, Бен сжал кулаки. — Этот подонок поджидает, очередную жертву, а мы тут, видите ли, сидим и толкуем с психиатрами и попами. Мне лично наплевать на душу или психику этого типа.
   — А может, и зря… — Родерик посмотрел сначала на капитана, а потом на Бена. — Мне понятны твои чувства, да мы все их разделяем. Нам нужен этот парень! Мы все читали материалы, подготовленные доктором Курт. И знаем, что имеем дело с человеком, который не просто жаждет крови, не просто бьет наугад… И если мы хотим раскрыть убийства, нужно, с моей точки зрения, понять, что он за человек.
   — Лу, ты видел фотографии, сделанные в морге? Мы знаем, кто на них, вернее, кем были сфотографированные на них женщины.
   — Ладно, Пэрис. Хочешь выпустить побольше пара, дуй в спортивный зал. — Харрис на минуту умолк, усмиряя присутствующих своим властным видом. Когда-то он был хорошим патрульным. В кабинете у него получалось еще лучше. — Пресс-конференция состоится в восемь утра в помещении мэрии. Завтра утром у меня на столе должен быть отчет о встрече с монсеньером Логаном. Бигсби, за тобой эти чертовы шарфы. Откуда они появились? Родерик, и ты, Лоуэнстайн, займитесь семьями и друзьями убитых. А теперь ступайте перекусите чего-нибудь.
   Вслед за другими Эд молча расписался в журнале регистрации, прошел по коридору и вышел на стоянку.
   — Вряд ли тебе стоит обвинять доктора Курт в смерти брата.
   — Джош не имеет ничего общего с этим делом, — ответил Бен. Но боль не проходила. Он не мог выговорить имя брата, чтобы не запершило в горле.
   — А доктор Курт, как и все, лишь делает свое дело.
   — Ну и прекрасно! Только я думаю, что ее работа никак не связана с нашей.
   — В последнее время криминальная психиатрия становится все более и более…
   — Эд, ради всего святого, брось ты читать эти журналы.
   — Брось читать, брось учиться… Что же остается? Надираться?
   — И это я слышу от человека с семечками в руках!? — Он потерял брата, но появился Эд и почти заполнил пустоту. Но только не сегодня. — Да и вообще, не могу видеть, как ты заливаешь их водкой, смешанной с фруктовым соком.
   — О своем здоровье нужно заботиться…
   — Надо думать и о своей репутации. — Бен открыл дверцу машины и стоял, поигрывая ключами.
   Вечер был тихий, такой тихий, что был виден пар, идущий изо рта. Судя по беззвездному небу, ночью пойдет дождь, и наверняка со снегом. В своих уютных, с высокими потолками коттеджах состоятельные обитатели Джорджтауна будут подкидывать дрова в камины, потягивать кофе со сливками и греться у огня. А тем, кто на улице, предстоит долгая отвратительная ночь.
   — Она не дает мне покоя, — отрывисто бросил Бен.
   — Такие женщины никогда не дают покоя мужчинам.
   — Да нет, дело не только в этом! — Раздраженный тем, что никак не может разобраться в собственных чувствах, Бен сел за руль. — Подхвачу тебя завтра в половине восьмого.
   — Бен, — Эд нагнулся и придержал дверцу, — передай ей от меня привет.
   Ничего не ответив, Бен захлопнул дверцу и повернул ключ зажигания. Напарники понимали друг друга без лишних слов.
 
   Тэсс повесила трубку и, поставив локти на стол, прижала ладони к глазам. Джо Хиггинс-старший нуждался в лечении не меньше, чем его сын, но, не признаваясь в этом самому себе, он продолжал разрушать свое здоровье бесконечными выпивками.
   Телефонный звонок оказался бесполезным. Впрочем, беседы с алкоголиками в период запоя редко приводят к положительным результатам. При упоминании о сыне он просто заплакал и пробормотал, что постарается позвонить завтра.
   «Ни за что не позвонит», — подумала Тэсс. Скорее всего к утру он забудет о разговоре накануне. Лечение Джо в немалой степени зависело от отца, а отец прилип к бутылке, которая разрушила его семейную жизнь, стоила ему потери бесчисленного количества мест работы и привела к тоске и одиночеству.
   Если бы удалось заманить его хотя бы на предварительную беседу, заставить сделать первый шаг… Тэсс глубоко вздохнула и отняла ладони от глаз. Мать Джо рассказывала ей, сколько сил было потрачено на него, сколько было сделано попыток отвратить Джозефа Хиггинса-старшего от бутылки.
   Тэсс сочувствовала этой женщине, уважала ее решимость забыть прошлое и начать новую жизнь. Но сын не мог этого понять. Все детские годы мать защищала, оберегала сына от отца с его бесконечными запоями. Она придумывала всякие объяснения, отчего он возвращается домой за полночь и теряет одну работу за другой. Ей казалось, будет лучше, если сын не будет знать правды.
   Джо с детства много видел, а еще больше слышал, и в конце концов поверил разного рода предлогам, которые так изобретательно придумывала мать.
   Мысленно он построил вокруг отца защитную стену лжи. Он решил, что ложь — это правда. Если отец пьет, стало быть, так нужно. Кончилось тем, что к четырнадцати годам Джо самого пришлось лечить от пристрастия к алкоголю. Когда отец в очередной раз терял работу, сын считал, что начальник слишком придирчив… В то же время школьные оценки Джо становились все хуже и хуже: таяло его уважение к учителям и к самому себе.
   Наступил момент, когда мать Джо поняла, что больше не может терпеть пьянство мужа. Произошел разрыв. Ложь, нарушенные обещания, раздражение, которое копилось годами, вылезли наружу. Все это обрушилось на голову сына. В отчаянной попытке мать пыталась заставить сына понять ее и не винить; Джо не винил мать, как, впрочем, и не осуждал отца. Только к самому себе Джо был беспощаден.
   Семья распалась, у него больше не было дома, в котором он вырос, мать пошла работать. Почва под ногами заколебалась. Когда миссис Хиггинс вторично вышла замуж, отчим настоял на консультации с врачом. Когда Тэсс впервые встретилась с мальчиком, у Джо за спиной было тринадцать с половиной лет тоски, боли и чувства вины. Все это предстояло избыть. В течение двух месяцев ей практически не удалось пробить броню, которой он себя окружил. Ни один из вариантов: один на один; вместе с матерью и отчимом — не принес положительных результатов, хотя с семьей Джона она встречалась раз в две недели.
   Она просидела неподвижно в течение нескольких минут, чтобы унять вспыхнувшую ярость. Ей не дозволено выходить из себя; она должна слушать, задавать вопросы и помогать советами. Ее удел — сострадание, но не гнев, а она, видите ли, позволила себе распуститься, не смогла сдержаться. С детства она не позволяла себе распускаться, а потом это сделалось профессиональной обязанностью. Она готова была стукнуть кого-нибудь или что-то разбить вдребезги, затопать ногами, лишь бы избавиться от этого отвратительного ощущения безнадежности.
   Вместо этого Тэсс открыла историю болезни Джо и сделала пометки о сегодняшней встрече.
   Пошел дождь со снегом. Она надела очки, но в окно не взглянула, а потому не увидела, что на тротуаре напротив дома стоит какой-то мужчина и не сводит глаз с ее освещенного окна. Даже если бы и взглянула и увидела, все равно не придала бы значения.