Романовский Александр. Ярость рвет цепи

   Курт привстал и поглядел в сторону большого аппарата, под которым лежала волчица. Разноцветные сполохи продолжали выбиваться изнутри.
   Доктор обнаружился неподалеку, полулежащим в кожаном кресле. Здоровый глаз был закрыт, оптический имплантант безжизненно чернел. Тонкие губы чуть раскрыты, будто ловушка для доверчивых насекомых. Приподнявшись еще, Курт увидел лежавший на полу многоразовый инъектор — аккурат под свисавшей с подлокотника рукой. Рукав был закатан.
   За тонированными окнами заметно посветлело. Рассвет занимался кровавым пожаром — где-то на далеком горизонте. Волк не видел этого зрелища ни разу и все-таки не торопился. Во-первых, встающее светило было скрыто нагромождениями зданий, а также махинами Ульев. Во-вторых, Курт помнил и более красивую зарю — по телевизионным программам и стим-конструктам.
   Откинувшись на подушку, он задумался.
   Судя по всему, времени оставалось предостаточно. Не вполне лишь было ясно, куда это время девать. Лечение Джейн отнимет еще много часов, не говоря уж о восстановлении сил — как доктор и предупреждал. Можно было оставаться тут, сидеть и ждать, а можно было…
   Курт чувствовал, как в душе поднималось раскаяние.
   Вчера он был слишком жесток — со своими же сородичами. Вероятно, ему следовало бы самому явиться в убежище, прежде чем его отыщут другие волки. Старейшина наверняка докопался до истины. Все в стае узнали, что молодой Курт пролил кровь этой ночью.
   Но Курт беспокоился не о себе. Ему следовало рассказать Совету всю историю, покаяться, а заодно выяснить, что же будет дальше. Для него, конечно, исход очевиден, но стая не может отвернуться от волчицы. Она здесь была ни при чем.
   С одной стороны, Курт желал остаться возле сестры, дабы исключить всякого рода неожиданности. С другой же, неизвестно, когда доктор проснется, переживет “отходняк” и будет в состоянии вновь приступить к непосредственным обязанностям. Тогда как вопросы с Советом требовалось решить как можно скорее.
   Волк поставил ноги на пол, ощутив ступнями прохладу гладких белоснежных кафельных плит. Незамысловатый ужин неспешно варился под диафрагмой, перемещался по тракту и тихо урчал.
   Одеваясь, Курт то и дело поглядывал в сторону Джейн.
   Здесь надежно, твердил он себе. Доктор не посмеет причинить ей какой-либо вред, опасаясь возвращения брата. Даже в том случае, если Курт окажется в убежище под арестом, за волчицей обязательно придут. Сородичи заметут следы, заберут Джейн домой — конечно же, дождавшись полного ее выздоровления. (Имейся у Курта малейшие сомнения на этот счет, он остался бы в клинике, наплевав на Совет, убежище и все остальное) А также, возможно, им придется забрать жизнь безволосого. Или, что тоже не исключалось, выполнить обязательства молодого волка. Все зависело от решения старейшины. А от него можно было ждать чего угодно.
   Сострадание к доктору ушло на задний план, оттесненное другим, более сильным чувством. Курт подумал, что, возможно, видит сестру в последний раз. Ему могли стереть всю память об убежище, а затем вывести в “буфер”, завязав предварительно глаза, уши и ноздри. Последние, кстати, смоченной в хлорке тряпицей.
   Он обулся и раздвинул прозрачную занавеску. Ноги сами понесли его к громоздкому аппарату, опутанному разноцветными лианами проводов. Он видел мохнатые ноги волчицы, торчавшие из-под простыни. Голова и плечи все так же были скрыты от посторонних глаз. Курт не был посторонним, но это ничего не меняло.
   Остановившись в нерешительности, он поднял было лапу, протянул к исхудавшему плечу. Пальцы сжались в кулак, не дойдя нескольких сантиметров до цели. В конце концов волк лишь поправил простыню и отступил назад.
   Навязчивая мысль не давала покоя. Ведь в самом деле было не только не исключено, но и вполне вероятно, что он видел Джейн, единственное существо на всем свете, в чьих жилах текла такая же кровь, как у него, в последний раз. Ему хотелось отбросить в сторону мерцающий саркофаг, чтобы увидеть родное лицо, но делать этого ни в коем случае было нельзя.
   Стиснув кулаки так, что когти больно впились в ладони, Курт развернулся и пошел к выходу, Приблизительно на полпути он миновал, словно верстовой столб, безволосого доктора. Тот по-прежнему расплывался по креслу, в облике — ни единого признака жизни.
   Скрипнув зубами, волк свернул под прямым углом. Остановился, пару секунд прислушивался, не уловив ни дыхания, ни чего-либо еще. Нагнулся и внимательно изучил глаза. Оптический имплантант зиял черным бриллиантом. Левый глаз даже с оттянутым веком выглядел не слишком привлекательно. А кроме того, Курт понятия не имел, что именно должен там разглядеть. Но, по всей видимости, коготь задел яблоко, и веко быстро моргнуло.
   Волк отдернул лапу, облегченно вздохнул. И все-таки, для проформы, без церемоний поправил голову, стараясь не прикасаться к имплантанту, и нащупал пульс на тощей шее. Удалось только со второй попытки — тонкая алая нить едва заметно пульсировала.
   Стало быть, все в порядке. Курт выпрямился и отошел от кресла, испытывая уникальное, ни на что не похожее чувство выполненного долга. Получилось бы, мягко говоря, весьма некрасиво, если бы безволосый покончил жизнь самоубийством, расстреляв собственный мозг из многоразового инъектора. Курт на секунду представил себе такую ситуацию, и у него на мгновение помутнело в глазах.
   По мере приближения к стеклянным дверям его начала беспокоить другая проблема. Прежде чем выйти наружу, в Запретный город, ему следовало каким-то образом преодолеть две бронированные двери, которые образовывали тамбур на первом этаже. После этого кто-то должен закрыть эти самые двери, потому как в противном случае волк не мог оставить сестру.
   Остановившись в нерешительности, он посмотрел по сторонам и заметил в дальнем углу неприметную дверь. Она была выкрашена белым и отлично сливалась со стенами. Из общего фона ее выделяли разве что едва заметные полосы у косяка, а также аккуратная ручка округлой формы. Чувствуя, что напал на верный след, Курт двинулся к ней. Он осторожно сомкнул пальцы на ручке, повернул в одну сторону, затем по часовой стрелке.
   Дверь, тихо щелкнув, распахнулась — наружу. Ее толщина составляла контраст с относительно скромными размерами и наводила на мысль о банковском хранилище. Курт, пригнувшись, чтобы не удариться головой о притолоку, вошел внутрь.
   Вспыхнул свет.
   Комната была небольшой, всего пять-шесть квадратных метров. Спрятанные где-то фотоэлементы, по всей видимости, обнаружили присутствие волка, потому что следом за лампами начали оживать и другие предметы. Одну из стен полностью закрывали мониторы. Вспыхивая один за другим, они подставляли взгляду Курта лестницу, тамбур, различные ракурсы палаты, а также некие другие помещения, расположенные, видимо, на третьем этаже. У другой стены, на металлическом столе, стояли четыре компьютерных терминала. Немного левее находились динамики, два микрофона и распахнутое оконце комнатного лифта, где Курт не без удивления обнаружил свои пистолеты. У той же стены располагался щит с ровными рядами каких-то тумблеров.
   Эдакая “комната страха”.
   Почесав затылок, Курт подошел к терминалам. Он все еще хотел выбраться наружу, но как это сделать, не представлял. В тамбуре не было ни запоров, ни простых ручек. Не приходилось сомневаться, что управление всеми замками осуществляется отсюда, из этой комнатушки, до верху забитой электроникой и приборами слежения. Однако, если открыть двери более-менее просто, то каким образом они закрываются? Задав себе этот вопрос, Курт тут же на него и ответил: безволосый не мог сидеть здесь безвылазно. Ему также приходилось куда-то выходить.
   Руководствуясь этими соображениями, волк подошел к щиту с тумблерами. Как он и надеялся, возле двух из них обнаружились пояснительные надписи: “Дверь № 1” и “Дверь № 2”. Сделанные крупным шрифтом, они заметно отличались от других. Непосредственно же под ними — о чудо! — были вмонтированы два таймера.
   Курту не составило особого труда разобраться в принципе системы. “№ 1” могла открыться минимум на пять секунд позже “№ 2”, поскольку таймерам это было навязано программным путем.
   Мгновение поколебавшись, волк сграбастал из форточки оба пистолета. Он понятия не имел, придется ли ими воспользоваться, однако оставлять их в клинике совершенно не хотелось. В конце концов, решил он, их можно вручить часовому, сменившему Мамота, в знак доброй воли. Курт сунул стволы за пояс и вновь сосредоточился на таймерах.
   Убедившись, что все сделал правильно, он выскочил за дверь, притворил ее за собой и большими шагами направился к лестнице. Ему пришлось приложить немалое волевое усилие, чтобы не обернуться на самом пороге. Еще вернусь, говорил он себе. Но это очень смахивало на аутотренинг: не поможет, если не хочешь.
   Дальше пошло легче. Оказавшись на площадке, он прыжками спустился к “Двери № 2”. Это произошло на полминуты ранее назначенного срока, а потому пришлось ждать, разглядывая холодную металлическую плиту. Наконец запоры щелкнули. Курт проскользнул в тамбур, закрыл дверь и вновь принялся ждать.
   Через пять секунд внутренняя дверь закрылась на замок. Еще через пять — открылась внешняя. Уже у порога Курт вспомнил об откинутом капюшоне. Какой-то час, проведенный в компании безволосого в обстановке пугающей откровенности, сказался на бдительности весьма пагубным образом. Еще два-три шага и пришлось бы спешно ликвидировать всякого, кто обратил бы внимание на вервольфа у подъезда подпольной больницы.
   Поглядывая из тени капюшона, он переступил порог. Яркий свет ударил в лицо, ослепив непривычные к такой атаке глаза. Зрительные нервы волка впервые в жизни воспринимали свет, просачивавшийся сквозь купол. Он был тусклый, мутно-желтый, но и его хватило, чтобы Курт стал слепым, как новорожденный щенок. Сколько раз он представлял себе в мечтах, каким станет первый рассвет в его жизни (как правило, эти мечтания возносили его на один из верхних ярусов, откуда можно было наблюдать, как восходящее солнце покрывает позолотой крыши Гетто), но никогда не думал, что он будет таким — ярким и беспощадным, как раскаленное лезвие.
   Наконец, проморгавшись, он с изрядным трудом восстановил визуальную целостность мира. По противоположной стороне улицы и впрямь шел человек, с подозрением косившийся на Курта. Это был молодой парень с взлохмаченной шевелюрой и штормящей походкой. Несомненно, он и подумать не мог, что от верной гибели его спас невзрачный капюшон, нахлобученный на голову Курта. Предположить такое было непросто.
   Замки “Двери № 1” клацнули, и запоры встали в пазы. Курт для проформы ухватился когтями за край, не уловив при этом ни малейшего колебания. Только сейчас он понял, что запер за собой последнюю дверь — как в буквальном, так и в переносном смысле. На мгновение его охватил панический страх. Он с тревогой подумал о сестре, оставшейся за этими дверьми, абсолютно беспомощной и беззащитной. Может, надо было оставить деньги, подумал он. Доктор мог решить, что волк сбежал, не расплатившись, и потому не имеет смысла продолжать лечение.
   Но, поразмыслив, Курт заставил себя успокоиться. Безволосый не посмеет предпринять ничего такого, вряд ли он так быстро забудет волка. Подпольная клиника более походит на компактную крепость, поэтому внутри вполне безопасно. Когда Джейн окрепнет, она сможет сама о себе позаботиться (даже если, что маловероятно, за ней никто не придет).
   Убедив себя во всем вышеперечисленном, Курт тем не менее не почувствовал душевного спокойствия. Он шагал по улице, внимательно оглядываясь по сторонам, а в душе его росло нехорошее предчувствие. Собственно, чего-то хорошего (принимая в расчет ситуацию) ждать было глупо, и все-таки волка терзало что-то другое.
   Впервые в жизни Курт возвращался в убежище с таким тяжелым сердцем.
 
   Кварталы Запретного города один за другим оставались позади. Курт шел к центральному Улью, благо заблудиться в мегаполисе, невзирая на масштабы, было невозможно. Стоило поднять голову, как на горизонте вырастала огромная колонна, подпирающая полусферический купол. При солнечном свете, — каким бы тусклым тот ни казался, — Улей выглядел и вполовину не так впечатляюще, как безлунной ночью: усталый колосс, подавляющий городской ландшафт железобетонной тушей.
   Поэтому волк глядел преимущественно под ноги и по сторонам. Разгоралось утро, а людей на улицах все не было. Машины тоже проезжали нечасто — раз в несколько минут. Все это Курта крайне удивляло. По его представлениям, стоило солнцу вступить в свои права, как безволосые прыгали из своих коек, дабы побыстрее добраться до рабочих мест. Но, по здравом размышлении, Курт решил, что Запретный город не относится к числу так называемых “спальных районов”. Основная активность происходила здесь за неприметными фасадами с тонированными стеклами и крепкими дверями. Поэтому торопиться местным жителям было особенно некуда — когда стемнеет, клиенты придут сюда сами (и принесут больных родственников.)
   Продолжая поглядывать в сторону Улья, волк пришел к выводу, что серая громада не приблизилась ни на сантиметр. Естественно, это был простой обман зрения, и все-таки он позволял разглядеть очевидную истину. На то, чтобы добраться до убежища на своих двоих, могло уйти несколько часов. А медлить сейчас явно не стоило.
   Требовалось срочно найти транспорт.
   Он и прежде оборачивался, заслышав шум мотора, но всякий раз это оказывался какой-нибудь любитель, для которого машина служила лишь средством передвижения. Завидев фигуру в капюшоне, стоящую у тротуара с поднятой рукой, автомобилист неизменно давил по газам. Волк бурчал под нос ругательства и продолжал путь.
   Он мог понять этих водителей. Запретный город далеко не лучшее место, чтобы подбирать пассажиров. Курт же был не особо высокого мнения о собственной внешности, коли вести речь о доверии с первого-взгляда. Таким образом, рассчитывать можно было лишь на машины, салон которых оборудован пуленепробиваемым стеклом.
   Но таксисты, как назло, куда-то подевались. Не было даже автоматов, хотя Курт согласился бы и на общество конструкта. Осуждать их за это не приходилось. Запретный город, судя по всему, был местом нерыбным. Таксисты либо промышляли в других районах, либо отправились спать, потому как рабочий люд пользовался наезженными маршрутами, где все платили понемногу и сообща.
   Последняя мысль подкинула волку идею.
   Выйдя на очередной перекресток, он свернул на ту улицу, что была шире, хотя она и уводила от центрального Улья. Но, пройдя еще пару кварталов, Курт понял, что чутье вновь не подвело. Движение на проезжей части ощутимо оживилось, появились пешеходы.
   Вскоре стали попадаться таблички, обозначавшие остановки автобусов. Волк шагал дальше, вглядываясь в расписания, надеясь найти оптимальный вариант.
   На одном из перекрестков ему встретилось сооружение, о котором он многое слышал, но ни разу не видел. Это был призрак из прошлого, скелет в шкафу нынешнего мегаполиса — подземный переход с большой надписью “Subway” на углу. Надпись сохранилась неплохо, благо непогоды в Гетто никогда не бывало, а температура оставалась одна и та же в любое время года. Зато сам переход был надежно замурован, снаружи остались лишь несколько ступеней. Подземка была в городе до того, как тот стал мегаполисом, и задолго до возведения купола. Но после известных событий все поезда пустили на лом, а подземные туннели превратили в гидропонические плантации для выращивания злаков и прочих культур.
   Курт много слышал об этом, но еще ни разу не видел станцию своими глазами. Как он знал из документальных кинолент, это был эффективный и относительно удобный вид транспорта, способный перевозить несколько тысяч пассажиров одновременно. Но с тех времен потребность в транспорте уступила потребности в еде. Более половины мегаполиса перебралось в Ульи, остальные продолжали копошиться в Гетто.
   Как бы там ни было, о подземных путешествиях теперь можно было лишь мечтать. Ввиду конструкции Ульев, тоннели под ними были уничтожены в ходе закладки фундаментов, а в окрестностях не осталось даже подземных переходов. Именно поэтому волк был вынужден впервые в жизни ждать автобус.
   Заметив табличку с более-менее подходящим маршрутом, Курт замедлил шаг и наконец остановился. У столба скопилась изрядная очередь, а волк оказался в ее конце. Для него это было совершенно ново, но он не сомневался, что все делает правильно. Автобус подъезжает, все забираются внутрь и выходят на тех остановках, которые их устраивают — в той или иной степени.
   Вновь поглядев на табличку, волк достал из кармана часы. До заявленного прихода автобуса оставалось всего шесть минут, тогда как промежутки составляли целых двадцать. Перед Куртом стояло человек двенадцать. Насколько Курту было известно, в автобус вмещалось около сорока безволосых, а потому для одного волка места точно должно было хватить.
   Однако нашелся кто-то, кто был против.
   Курт уже давно чувствовал, как сзади к нему кто-то подошел и остановился, сопя и источая назойливый запах чесночного соуса. Будь это в трущобах, волк не дал бы ему простоять и минуты, выпустил бы когти, но сейчас приходилось терпеть. Ему ужасно не понравилось, что кто-то неизвестный торчит у него за спиной, но, как он заметил, все стоявшие в очереди совершенно не обращали внимания, кто за ними стоит. Большинство уперлось невидящими взглядами в асфальт, остальные таращились по сторонам, а некоторые читали электронные газеты. Это наблюдение лишний раз доказывало, сколь уязвимы и беспомощны безволосые в своем тщеславии…
   От философских размышлений Курта оторвали самым прозаическим образом. Человек, стоявший за спиной, оказался старухой с весьма неприятным, хрипловато-прокуренным голосом. Она, оказывается, была возмущена тем, что некий “молодой бугай встал столбом и даже не потрудился пропустить даму вперед… Ну и молодежь пошла!”
   Волк стиснул челюсти. На монолог старухи, к счастью, никто не обращал внимания. Судя по всему, такие индивиды в транспортных перипетиях были не редкостью.
   Как бы там ни было, до прихода автобуса Курту пришлось выслушать еще пару заходов насчет его манер. Наконец, не выдержав, он повернул голову и уставился на старушку из-под капюшона. Та замолчала на полуслове, да так и осталась стоять с раскрытым ртом.
   Пустой автобус подкатил, остановился и с ленивым шипением раздвинул дверцы. Машина была такой старой, что Курт даже засомневался, осилит ли она весь маршрут. Корпус заплатами покрывала реклама давно исчезнувших компаний; из выхлопной трубы струились продукты горения, которые наверняка не выдержали бы ни единой проверки (кроме, пожалуй, секретного ведомства, занимавшегося разработкой химического оружия). Водителем, как и следовало ожидать, был человек — конструкт бы ни за что не догадался, что данное транспортное средство способно сдвинуться с места.
   Тем не менее безволосые сосредоточенно устремились в салон. Курт двигался следом, прошел в переднюю дверь и встал в самом углу, надеясь, что там ему никто не будет мешать. Волку абсолютно не хотелось занимать одно из протертых, неудобных на вид сидений и еще меньше хотелось выслушивать монологи старушек, которые не успели сесть.
   Процедура оплаты проезда происходила следующим образом: пассажиры вставляли в прорези приемников кредитные чипы и ждали, пока аппарат снимет с их счета некую сумму, а после выдаст билеты, которые требовалось компостировать в особом дыроколе, либо просто передавали деньги водителю.
   У Курта не было ни чипа, ни национальной валюты. Он не слишком отчетливо понимал систему, призванную бороться с “безбилетниками”, поэтому самонадеянно рассчитывал избежать ее карающей длани.
   Наконец “погрузка” окончилась. Дверцы с шипением встали на место. Автобус нехотя сдвинулся с места, произведя целый спектр подозрительных звуков— от надрывного рева мотора до скрежета ходовой оси под ногами. Но, вырулив на середину улицы, ископаемый монстр мало-помалу набирал скорость. Кварталы пролетали мимо, будто жирные, неповоротливые чайки за “фонарем” истребителя.
   Запретный город на карте мегаполиса был лишь микроскопическим пятнышком, благо подпольные клиники не занимали много места. Курт пересек его практически целиком. Ну а если даже нет, автобус определенно должен был вывезти его далеко за пределы — в ближайшие минуты.
   Пол непривычно покачивало. Чтобы твердо стоять на ногах, волку вовсе не требовалось держаться за поручень. И все же, чтобы не привлекать излишнего внимания, он последовал примеру остальных пассажиров, стараясь при этом, чтобы когти и густая поросль остались никем не замеченными. Спрятав голову в капюшоне, он глядел прямо перед собой.
   Город проплывал за грязным окном. Коричневые разводы служили своего рода фильтром, через который просачивалась неприглядная реальность. Гетто в эту раннюю пору казалось чумазым, тщедушным ребенком, что жался к коленям могучих, высоких родителей— колоссальных Ульев. Рассматривая эту тоскливую картину, Курт отчетливо понимал, что очень скоро это место станет его истинным домом.
   Возможно, он будет жить где-то тут, неподалеку. Ему придется заботиться лишь о себе самом, о собственном выживании и пропитании… И ни о ком более, до самой смерти. Родная стая изгонит его как преступившего Заветы, а человеческая масса никогда не примет полузверя.
   Размышляя об этом, волк спросил себя, как он станет жить. Ответ, как ни странно, оказался очень прост: день за днем. Он понятия не имел, каким именно способом придется зарабатывать на жизнь (ведь лишь в рамках всей стаи можно было ограничиться “натурой”). Как ни крути, он умел только одно — убивать. Именно это его умение позволило заработать на лечение сестры. Для этой цели создали расу волков, из-за него же уничтожили.
   Тем не менее Курт решил, что к Лысому Хью он больше не пойдет. Хватит с него дурацких заказов. Найдутся и другие способы заработать на пропитание, и то, что волк пока их не видел, ничего не меняло.
   Вскоре автобус вырулил на бульвар. Волк понял это далеко не сразу — при дневном освещении Сансет представлял весьма странное зрелище. Витрины и фасады казались бледными оттисками своих ночных двойников. Неоновые символы и рисунки выглядели пожухлой листвой, а от блистательных голограмм не осталось и следа — не имело смысла тратить энергию. Ночь покинула город, но обещала вернуться.
   Автобус катил по правой стороне бульвара, вокруг сновали легковушки. Сансет был вновь открыт для движения. Пора было выходить. В трущобы или непосредственно к Улью его в любом случае не отвезут (такой маршрут был бы слишком нерентабельным).
   Автобус со скрежетом остановился, распахнул обе двери. На бульваре выходило особо много безволосых— отсюда было просто добраться до любого из центральных районов. Пропустив вперед кучу народу, волк ступил на бренную землю.
   Стоило только оглянуться, как в глаза ударил восток. Раскаленный огненный шар вздымался над горизонтом. Собственно, сам горизонт закрывали Ульи, а также несравненно более низкорослые строения, над крышами которых и висело солнце. От него, заслоненного куполом, на землю падали толстые пласты раскаленного воздуха, колоссальные массы ультрафиолета, а также миллионы рентген-часов.
   Густо-красные разводы обрамляли жгучий белый шар, словно корона. Это зрелище было прекрасно и зловеще-грозно одновременно. Там, над куполом, вероятно, царил истинный хаос.
   Курт был ошеломлен осознанием этой колоссальной мощи, что заставила человечество забраться под полусферы из термостойкого сплава. Ему и раньше доводилось наблюдать восход, закат и другие атмосферные явления. И все-таки ни один голопроектор, стим-иллюзия или двухмерный экран не способны были передать и сотую долю животрепещущей силы реального, визуального восприятия…
   Он пришел в себя от того, что кто-то довольно чувствительно пихнул его в бок. Ощерившись, волк развернулся, готовый свернуть обидчику шею. Но тот уже удалялся, подставив незащищенную спину, — широкоплечий мужчина среднего роста. Курт, опомнившись5, посмотрел по сторонам, не заметил ли кто-нибудь его внезапной вспышки. Однако, похоже, подобное было полностью в порядке вещей. Кроме того, Курт был сам виноват: не следовало стоять с открытой пастью, уподобляясь придурковатому туристу.
   Вероятно, решил он, на него так подействовало обилие света. Волк чувствовал себя не в своей тарелке — практически голым или под мощными сканерами. Его стихией была ночь, где много теней, укромных мест и обманных отражений, в которых так легко затеряться…
   И все же никто, как ни странно, не обращал на него особого внимания. А через пару мгновений Курт заметил в отдалении еще пару парней, шагавших с нахлобученными на голову капюшонами. Возможно, это была какая-то уличная мода, законодателями и основателями которой с полным правом могла считаться волчья стая. Но если даже и нет, такая мода Курту определенно была по душе.
   Вздохнув, он тронулся в путь. Дойдя до перекрестка, дисциплинированно дождался зеленого света (хотя мог бы, особенно не утруждаясь, миновать “зебру” и по крышам движущихся автомобилей). Затем зашагал в направлении “веселых кварталов”, постепенно забирая в сторону Улья.
   Безволосые целеустремленно шагали вокруг, тротуары превратились в некие полосы движения. Отовсюду слышались веселые трели мобильных телефонов, отдельные фразы, смех и, конечно, топот десятков ног. Волка окружала невообразимая какофония запахов: от дневных духов до застарелого пота. Ему нестерпимо хотелось вырваться из этого кокона, составленного из безволосых тел, спешащих навстречу новому дню. Но он был вынужден шагать, поглядывая по сторонам из-под капюшона, спрятав руки в карманы, а также стараясь, чтобы походка не выглядела слишком уж твердой. Так, как ходят волки, среди безволосых ходили разве что профессиональные спортсмены, одевавшиеся не в потертые кожаные куртки и джинсы, а значительно лучше.