Страница:
Так и случилось. Дверь из толстых металлических прутьев, что вела непосредственно в камеру, провернулась на петлях. Ее, вероятно, с силой пнула чья-то нога…
Глухо взревев, Курт вскочил на ноги.
Мышцы из жидкого масла мгновенно превратились в стальные канаты. Не распрямившись как следует — на это не было времени — волк метнулся к пустому проему, отталкиваясь от пола всеми четырьмя лапами. Там, в прямоугольном отверстии, уже виднелась свобода. На дороге к ней стояли трое безволосых — кря — жистый и двое подручных.
Коренастый улыбался.
В правой руке он держал небольшую черную штуковину, от которой свисала длинная цепочка. Но Курт не успел даже задуматься, что она означает. Все, что его занимало в настоящий момент, сконцентрировалось в дверном проеме. Волк мчался вперед, не без труда преодолевая клейкую преграду, в которую превратилось застывшее время. Все мысли скомкались в один хаотичный клубок.
А коренастый продолжал улыбаться. И это было единственное, что озадачило Курта — настолько, насколько это было вообще возможно в его состоянии. В улыбке безволосого не было ни тени тревоги.
Курт мчался вперед. Он желал разорвать, смять и уничтожить тех, кто стоял у него на дороге.
Но когда он почти переступил порог, все его тело вдруг пронзила дикая боль. Она, казалось, поступала отовсюду, протыкала шкуру и переправлялась по нейронам в сторону главной цели, — обнаженного мозга. И он вспыхнул фейерверком.
Курт рухнул на пол и забился в конвульсиях.
Наконец, вечность спустя, ему удалось распознать источник столь невероятных страданий. Он, оказывается, все это время болтался у него на шее, приняв вид безобидного ошейника. Гладкий металл излучал огненные волны, что были сравнимы с прикосновением соляной кислоты, но не оставляли ни одного следа на коже. Таким свойством обладало лишь электричество.
Волк понимал все это подсознательно. А на поверхности разума бушевала тем временем огненная буря.
Один из подручных коренастого шагнул вперед и закрыл дверь, для чего ему пришлось впихнуть внутрь ноги Курта. А тот не мог сделать ничего, чтобы помешать безволосому — лапы не слушались волка, они тряслись, как в эпилептическом припадке. Замок встал на место, что-то щелкнуло.
Окно к свободе вновь было загорожено толстой решеткой. Но Курт, как и в самом начале, находился по другую ее сторону. Коренастый и подручные презрительно усмехались. Черная штуковина на блестящей цепочке шевелилась в толстых пальцах.
А потом боль исчезла — так же быстро, как и появилась.
От Курта все же не укрылось, что кряжистый что-то нажал на своей побрякушке. Волк обмяк на бетоне, стараясь втянуть в грудь немного кислорода. Безволосый тем временем нацепил цепочку на шею и бережно спрятал “кулон” под футболку.
Несколько секунд спустя Курт уже смог шевелиться. Голова кружилась, но это, судя по всему, было единственным последствием. Волк поднял лапу и потер шею под обручем. Кожа зудела, однако ни ран, ни ожогов не было. Назначением ошейника, скорее всего, было не травмировать узника — это не входило в намерения пленителен, — а только лишить его на время способности сопротивляться.
Как Курт имел случай убедиться, это было очень эффективно. Если бы ему удапось — сколь бы невероятно это ни казалось — подавить боль усилием воли, после чего возобновить атаку, все остальное тело просто не пожелало бы слушаться. На время энергетической атаки у его нервных узлов появились иные задачи, нежели повиноваться каким-то глупым приказам из центра…
Волк с трудом поднялся на ноги. Безволосые, не отрываясь, следили за его движениями. Особенно пристально глядели “обсидианы” коренастого. Тот упер руки в бока и, нахохлившись, разглядывал пленника.
Двух других Курт прежде не видел. По всей видимости, это и были те люди, за жизнь которых коренастый так опасался во время транспортировки волка сюда. Где это “тут” находилось, Курт не представлял, но рассчитывал, что в самое ближайшее время узнает. В конце концов, эти трое пришли сюда не для того, чтобы терзать волка электрическим током?
— Вот так бы раньше, — произнес кряжистый. — Надеюсь, ты понимаешь, что я был вынужден это сделать. Мало того что ты не соизволил подняться на ноги, когда тебе приказали, так ты вдобавок еще и попытался на нас напасть. Но это и к лучшему, надеюсь, теперь ты все понял. Говорить с тобой было просто бессмысленно, пока ты не осознал одной элементарной вещи — моя власть над тобой безгранична. — Безволосый оскалил короткие желтые зубы. — Не устрой я этой демонстрации, в твоей мохнатой голове продолжали бы вращаться всякого рода иллюзии… Которые, как ты сам убедился, очень вредны для здоровья. Верно, приятель?
Спутники коренастого подобострастно ухмылялись.
Они были до такой степени похожи на вожака, что Курт заподозрил даже, будто все трое близкие родственники: один большой и два дубликата поменьше, не столь потрепанные временем. Оба одеты в кожаные штаны и жилетки черного цвета. Мускулистые руки — совершенно голые, если не считать густой поросли волос и множества шрамов, — выставлены напоказ. Физиономии не блистали избытком интеллекта. Глаза глядели злобно и тупо, как у особенно породистых собак. В этом, собственно, состояло главное отличие от оригинала, потому как “обсидианы” смотрели по-прежнему остро.
Курт с трудом подавил желание прикоснуться к зудящей шее. Память о пережитой боли была по-прежнему сильна. Эта боль стала для волка самым сильным физическим потрясением за всю его сознательную жизнь, включая первый секс с одной из волчиц… И памяти о ней, судя по всему, тоже было суждено сохраниться надолго.
— Так что ты скажешь? — спросил коренастый, не дождавшись ответа. — Согласен поговорить?
Курт молчал. Противоречивые мысли и чувства крутились у него в голове. Иллюзий — в этом безволосый был прав — заметно поубавилось (чего, впрочем, нельзя было сказать о страстном желании разодрать всем этим ублюдкам их жирные глотки…).
Поразмыслив, волк не нашел причин отказываться от диалога.
Молчать он сможет и позже, а сейчас требовалось получить информацию — чем больше, тем лучше. На ее основе он сможет планировать, корректировать и осуществлять свою стратегию, тогда как драматичное молчание к лицу только партизанам да пустоголовым девицам.
— Что это? — спросил он, подняв лапу к ошейнику.
Голос его прозвучал весьма необычно — глухо и хрипло, почти как рык. В этом, очевидно, были повинны не только недавние упражнения волка (когда он, повиснув на прутьях, вопил о ненависти ко всему миру), но и близкое знакомство с металлическим ошейником. Электрический ток прошел через все преграды на своем пути, включая голосовые связки.
Коренастый ответил с подозрительной готовностью:
— Это просто шедевр, приятель. Незаменимая штука для парней вроде тебя. Честно признаться, ты первый, кто ее носит, — остальные обходились без хитроумных игрушек, для их вразумления хватало и обычных методов… Но ты ведь крепкий орешек, верно? — Безволосый не стал дожидаться ответа. — Мохнатый, зубастый и дикий, как демон. Поэтому я и решил опробовать эту игрушку. Если ее аналоги и существуют, за них заплачены немалые бабки. Мне же ожерелье досталось практически даром… Его собрал один местный умелец. Он мне задолжал, вот я и взял ее в счет процентов… Испробовав браслетик на его собственной шее, ха-ха! То-то он удивился!
Смех прокатился меж сырых каменных стен.
Курт сделал пометку в своем черном мысленном списке — он никогда не любил, когда кто-либо развлекался за его счет. К “местному умельцу” Курт не имел никакого отношения и все же почувствовал к этому человеку лютую ненависть.
— Таким образом, — продолжал безволосый, — мне, в общем-то, даже не обязательно тебя запирать. Если ты попытаешься покинуть камеру, я сразу же об этом узнаю. — Толстый палец указал на камеру, болтавшуюся под потолком. — Чтобы разубедить тебя в тщетности этих потуг, мне достаточно всего-навсего привести в действие одну маленькую штучку… — Безволосый похлопал по груди мясистой ладонью. — Это отобьет у тебя всякое желание делать глупости. Я могу по собственному усмотрению менять интенсивность разрядов, от самой незначительной до невыносимой. Гляди… — Он сунул руку за ворот.
В следующую секунду Курт ощутил, как шею покалывают сотни тонких, безумно острых игл. Это, впрочем, было терпимо — в отличие от прошлого раза, который граничил с определением “невыносимый”, — а потому Курт стоял, не шевелясь. Ни один мускул не дрогнул на его морде.
Коренастый, однако, не удивился. Он вытащил руку из-за ворота; иглы тут же втянулись в ошейник.
— Это, как ты понимаешь, был минимум. То, что тебе пришлось испытать в самом начале, перевалило за половину и уже почти приблизилось к максимуму. Но, заруби себе на мохнатом носу, еще не достигло. — Безволосый пожал плечами. — Сам понимаешь, в тот момент мне было не до того, чтобы миндальничать. Когда на тебя, оскалив зубастую пасть, прет здоровенная туша в восемьдесят килограммов железных мышц, тут уж не до церемоний… Но, если даже мне стало не по себе, представляю, каково будет твоим противникам!
Спутники коренастого переглянулись, не зная, то ли им скалиться, то ли хранить угрюмое молчание.
Курт и сам не понял, что означали последние слова. Зачем он здесь? Это волку хотелось узнать в первую очередь. Но он заставил себя успокоиться. Сейчас следовало особо тщательно обдумывать каждое слово. То, зачем его заперли в этой камере, он в любом случае узнает. Тем не менее рано или поздно он добудет свободу, и тогда…
— Как тебя зовут? — спросил он. Безволосый пристально посмотрел на него из-под полуопущенных век.
— Я не такой ханжа, — сказал он, — чтобы напоминать тебе о хороших манерах. Меня зовут Хэнк. А фамилию, вероятно, не вспомнила бы даже родная мамаша. Которой, по некоторым сведениям, у меня никогда и не было… — Хэнк усмехнулся. — Здесь, в Клоповнике, мы обходимся без фамилий, а порой и без имен и прочих формальностей. Меня кличут Тараном, и это меня полностью устраивает. Заметь, таким прозвищем меня наградили отнюдь не за интеллектуальный уровень развития. Те, кто думали иначе, совершили последнюю ошибку в своей жизни…
Курт смерил взглядом коренастую фигуру, словно вросшую ногами в каменный пол. В словах безволосого, безусловно, присутствовал некий процент истины, причем немалый. Даже внешне Таран внушал опасения, в нем угадывались бойцовские качества.
Волк понимал, что когда-нибудь им придется схлестнуться в смертельном, бескомпромиссном поединке. Он это знал — так же определенно, как и то, что где-то за стенами камеры простирался необъятный мегаполис.
Однако прежде чем дотянуться до Хэнка, он перешагнет через труп кое-кого другого.
Перехватив взгляд Курта, Таран повел головой в обе стороны.
— Это — Нож и Топор. Мои помощники. Как и я, они также заслужили свои прозвища… Как, впрочем, и любой, кто чего-то стоит в Клоповнике. Мы живем тут честно и открыто, не прикрываясь тусклыми, ничего не значащими именами, за которыми уже невозможно разглядеть настоящее лицо…
Помощники не утруждали себя кивками или приветствиями, а лишь вновь тошнотворно осклабились.
Курт знал, что видит перед собой покойников, которые почему-то того не понимали, стояли на ногах и еще имели наглость ухмыляться смерти в лицо. Не имело значения, насколько крутыми они себя считали, да и считали ли вообще, — мыслили, дышали, ходили…
Они УЖЕ были трупами.
Хэнк молчал, разглядывая пленника. Взгляд его был задумчив.
— Полагаю, — сказал он, — теперь ты хочешь знать, зачем мы держим тебя тут, в этом сыром, неуютном месте. Но для тебя требовались особые апартаменты, потому как я не мог поместить самого настоящего волка вместе с остальными. Поэтому придется подождать, пока другое помещение не приведут в подобающий вид. А там, во всяком случае, не будет капать с потолка. — Он поднял голову и брезгливо посмотрел на пятнистый бетон над головой. — При условии, конечно, что ты заработаешь нам на этот самый ремонт.
Нож и Топор хохотнули.
— Что вам от меня нужно? — не выдержал Курт.
Он подошел к решетке и стиснул пальцами прутья. Дубликаты Тарана тут же притихли, беспокойно переступив с ноги на ногу. Хэнк же не повел и глазом — стоял, не шевелясь, и внимательно глядел на опасного узника. Курт смерил взглядом разделявшее их расстояние. Он мог бы выбросить любую лапу меж прутьев так быстро, что взбешенная кобра показалась бы сонной улиткой. Схватить безволосого за шею, притянуть к себе, разодрать гортань… Или, по крайней мере, отобрать пульт управления, без которого ошейник превратился бы в простую безделушку.
Хэнк стоял слишком далеко. Не хватало считанных сантиметров, однако с тем же успехом безволосый мог находиться на другом конце мегаполиса. Не дотянуться.
Поэтому Курт не стал и пытаться.
— Нужно, — проговорил Таран, бросая каждое слово словно в гулкую бочку, — чтобы ты стал настоящим бойцом. Вероятно, сейчас ты чрезвычайно высокого мнения о своих физических способностях — они у тебя и впрямь особые, но отнюдь не выдающиеся. Пройдет время, и я научу тебя настоящему искусству боя… И тогда тебе не отыщется равных. Ты станешь знаменитым. Слава твоя покинет пределы Клоповника, поднимется в Ульи. И, возможно, когда-нибудь мы покинем купол, чтобы променять зловонный мегаполис на что-нибудь получше… — Взгляд безволосого затуманился.
Хэнк, похоже, уже мчался на крыльях предполагаемой славы к заветной мечте, похожей на вырезку из глянцевого журнала. Там были пальмы, шезлонги, коктейли под зонтиками, загорелые девицы и очищенный от нефтяной пленки песок…
Вдали от затхлой вони Клоповника.
Курт не имел ничего против, пусть этот тип предается своей белоснежной мечте, ковыряясь окровавленными руками в кучах мертвецов, но при одном условии— его самого оставят в покое. Его логово — мегаполис… Во всяком случае, пока он не соберет все долги до единого. А для этого могло потребоваться довольно много времени.
— Мне не нужны учителя, — хрипло бросил он. — Разорвать тебе глотку я сумею и так. Не веришь?
— Почему же, однако проверять мы это не станем. — Таран качнул головой. — А то, нужны тебе учителя или нет, мы проверим несколько позже. И знаешь, с какой целью?
Курт кивнул. Он уже догадался.
— Вы хотите заставить меня драться за деньги. Вернее, деньги будут платить тебе. Ставки, пари и прочее. Подпольный тотализатор, где вместо собак и куриц дерутся живые люди. Я прав?
— Несомненно, — подтвердил Таран. — Но лично мне больше нравятся “гладиаторские бои”. Тотализатор — слишком пресно. Так может говорить лишь тот, кто никогда не присутствовал при этом действе… — Хэнк поцокал языком, словно вспомнив вкус сказочного блюда, которое ему довелось отведать единожды в жизни. — Кровь, песок, звон стали, ликующие крики толпы. Что может быть прекраснее?
— Солнечный свет, — сказал Курт. — Цветы, детский смех, звезды. Запах женского тела. Свобода. Таран поморщился:
— Это все ерунда, поверь. Почувствовать, как твой клинок вонзается в глотку противника — вот ради чего стоит жить! Кровь хлещет на арену, но ты стоишь в лучах своей славы, а вокруг грохочет толпа! — Безволосый зажмурил глаза. Лицо его приняло восторженно-мечтательное выражение. В этот момент, вероятно, он и впрямь слышал далекие аплодисменты.
Волк же слышал сирену кареты скорой психиатрической помощи. Перед ним стоял больной с запущенной формой шизофрении, сомневаться не приходилось. Только полный псих мог говорить такие вещи. Но шрамы, что усеивали дубленую кожу лица и кистей, служили наглядным подтверждением того, что все это отнюдь не безобидный бред.
… И Курт находился в полной его власти.
— Не смотри на меня так, — сказал Таран. — Я не психопат. Во всяком случае, не менее нормален, чем большинство жителей Клоповника. Если, конечно, в этом отношении вообще уместно говорить о нормальности. Нас, аборигенов, остальное Гетто кличет “клопами”… Ну а в Ульях, судя по всему, вообще не подозревают о нашем существовании… — Взгляд безволосого затуманился. Он, похоже, вновь подключился к главному серверу своей фантазии.
Там, вероятно, плескались аплодисменты, гремели овации, тысячи обитателей Ульев выстроились в очередь, чтобы приветствовать гладиаторов, и лично — великого Хэнка Тарана.
— Ну, что там с боями? — поторопил его Курт.
Таран споткнулся на красной ковровой дорожке и чуть не растянулся во весь рост… Почитатели испуганно охнули…
— Что? — очнулся он. — А, сейчас покажу. Отойди-ка.
Волк помедлил, но все же отступил от решетки. Один из помощников — по всей видимости, Топор — подошел к двери, вставил ключ и повернул. Взгляд его ни на мгновение не отрывался от неподвижного Курта. Безволосый отступил на то место, где и стоял, не прикоснувшись к двери.
Волк ждал.
— Теперь иди вперед, — велел Таран. — Но смотри, без фокусов… — Толстая рука полезла за ворот, нащупав там небольшой черный “кулон”. — Не успеешь и глазом моргнуть, как снова почувствуешь себя на электрическом стуле. Надеюсь, все ясно?
Курт покорно кивнул. Он не сомневался, что реакция Хэнка и впрямь не уступала рефлексам кошки, угодившей на раскаленную крышу. Поэтому следовало выждать и на время воздержаться от поспешных действий. Курт пока не находил выхода из положения, во всяком случае, такого, в который можно протиснуться, не ободрав при этом половину шкуры. ПОКА. Волчий инстинкт подсказывал, что, попав в клетку, следовало обуздать свою гордыню, притворившись послушным и почти ручным. Чем раньше безволосые поверят его актерской игре, тем, разумеется, лучше.
— Я все понял, — сказал он. — Можете не сомневаться.
Таран окинул его подозрительным взглядом, но промолчал.
Курт мысленно обозвал себя идиотом. Он поспешил. Таран был кем угодно, но не доверчивым глупцом.
— Отойдите, — буркнул волк. — Не путайтесь у меня под ногами, или же я за себя не ручаюсь…
Безволосые молча отступили к задней двери.
Курт медленно распахнул свою — медленно и осторожно, прислушиваясь к звуку, с каким поворачивались металлические петли. Шагнул за порог. Безволосые тем временем успели войти в проем. Таран за-, мыкал шествие, пятясь спиной вперед и не выпуская “кулона” из правой ручищи.
Курт двигался следом, сжав кулаки и челюсти.
Он изо всех сил старался не прибавлять шага. Еще слишком рано, твердил он себе. Остынь, погоди… Сейчас следовало оглядеться, разузнать, где же, в сущности, он обретается. Если бы даже волку удалось совершить безошибочный прыжок, отобрать пульт управления и прикончить троих безволосых, этого было недостаточно. Ему еще требовалось выбраться наружу и совершить побег, но КУДА и ОТКУДА?
В одном Курт был уверен — Ульями тут и не пахло. Волка убедили в этом скорее грязные каменные ступени, чем слова Тарана. Ни в одном Улье таких отродясь не бывало, разве что какой-нибудь экстравагантный богач решился воссоздать на собственном ярусе обстановку Клоповника “каков он есть”, заменив ради этого привычную роскошь безумно дорогими бутафорскими развалинами — результатами усердных стараний десятков декораторов… Нет, в Ульях даже на технических уровнях все блистало чистотой…
Подумав об этом, Курт вспомнил убежище. Волчье сердце в который раз превратилось в холодный, мертвый осколок льда. Там уже не могло остаться места для света, цветов и детского смеха.
Таран, пятясь, опережал пленника на несколько ступеней. Вскоре помощники распахнули очередную дверь, и лестницу затопил яркий свет. Курту резануло по глазам, он крепко зажмурился, но, не останавливаясь, продолжал подъем.
Он отлично ориентировался и с закрытыми глазами. Для того чтобы без ошибок переступать с одной ступени на следующую, ему вовсе не требовалось смотреть себе под ноги. Он слышал, как впереди сопят Таран и оба подручных, как они ступают по грязным камням и, шаркая подошвами, переходят металлический порог. Еще волк слышал, как на лестницу, скользя по ступеням, льются звуки внешнего мира. Там были голоса, шаги, звон и какие-то странные стуки. Дневной свет Курт ощущал кожей.
За одну ступень до порога он медленно приоткрыл глаза. Порог и впрямь был металлическим, как и широченная дверь с массивными замками. Всего волк насчитал девятнадцать ступеней. Двадцатой служил порог. Не так и много, но и не мало.
Курт с детства привык к длинным, утомительным подъемам и спускам в лестничной шахте. Там, глубоко под землей, он был дома. Здесь он был в узилище, но от поверхности его отделяли считанные метры…
Таран с подручными поджидали его, остановившись в нескольких метрах от двери. Хэнк успел снять блестящую цепочку, и теперь она демонстративно свисала из здоровенного кулака. От Курта, разумеется, это не укрылось. Он переступил порог, не переставая щуриться, — солнечный свет по-прежнему резал глаза. Это наводило волка на некоторые сомнения по поводу того, какое вообще сейчас время суток и солнечный ли это свет…
Звуки и запахи, в отличие от зрения, успели образовать не в пример более цельную картину. Там было большое пространство; и стены, от которых, словно мячики, отскакивали гулкие звуки; и мускусный запах пота; и шорох ног по песку; и запах жареного мяса, от которого у волка сразу же свело желудок…
Он наконец широко открыл глаза и посмотрел вокруг.
Увиденное не впечатляло. Со всех четырех сторон высились серые стены. Массивное здание было замкнуто само на себя, словно змея, вцепившаяся в собственный хвост. Четыре этажа, пустой и безликий архитектурный портрет. Плиты бетона соседствовали с каменной кладкой, разномастными кирпичами и даже деревом. Общее впечатление создавалось такое, будто возведение этого “шедевра” доверили ребенку-великану, страдающему синдромом Дауна. Он строил квадратный замок наподобие того, как обычный ребенок строил бы дом из пластмассовых кубиков.
Тем не менее внутренний двор был весьма просторным. Между третьим и четвертым этажом протянулась маскировочная сетка. Она накрывала почти весь двор целиком, оставляя лишь несколько прорех по краям. Такими сетями военные накрывают боевую технику и командные пункты. Зеленая, вероятно, уже давно успела выйти из моды, как и зеленые насаждения на большей части планеты. На смену ей пришло другое — пустыня, тайга, унылый урбанистический пейзаж. Последний, естественно, был серо-черного цвета. Такой оказалась и маскировочная сеть.
Кое-где на ней лежали какие-то палки, мусор, камни и металлические части неизвестных машин. Приглядевшись, волк заметил, что сетка почти не провисала в тех местах, где ей было положено клониться к земле. Металлический лом и камни, вероятно, представляли собой искусные подделки — пенопласт и дерево, выкрашенные под металл. Бутафорский мусор был разбросан по сети в нарочитом беспорядке, наверное, чтобы создать видимость заброшенного двора.
Чем больше Курт думал об этом, тем яснее понимал, что сбежать из этого места и впрямь будет непросто. Тюремщики, похоже, постарались предусмотреть практически все.
В дальней стене были расположены ворота: широкие, довольно приземистые створки. Это была тусклая листовая сталь (а может, кое-что покрепче), сбитая толстыми заклепками. Массивные петли крепили конструкцию к бетонной арке. Не было заметно ни дверей, ни смотровых окошек. Створки надежно прилегали к мощным косякам. Чтобы выбить ЭТИ ворота, подумал Волк, нужен хороший бульдозер…
Напротив и чуть правее от двери подвала виднелись два подъезда. Двери также были металлическими и весьма прочными на вид. Окна первого этажа были закрыты толстыми решетками. Рассмотреть, что находилось за ними, было невозможно.
Курт поднял глаза выше. Как он и думал вначале, это действительно был солнечный свет. Он беспрепятственно проникал в прорехи сети и ложился на землю светлыми пятнами, которые густо чередовались с тенями от серых тряпичных лоскутков и поддельного мусора.
Раскаленное светило клонилось к горизонту. Это был отнюдь не рассвет — Курт, хотя и был под дневным небом всего единожды в жизни, без труда узнал разницу.
На этот раз солнце было темно-красным, большим и зловещим. Казалось, оно прибавило в объеме и массе, напитавшись венозной крови. Вокруг же ползли чуть более светлые разводы. А еще дальше небо полыхало огненно-кровавым заревом.
Насколько волк понимал, сейчас стоял ранний вечер — около пяти или шести часов.
Вряд ли это был следующий — в его понимании — день. Он просто не мог проспать больше суток, не почувствовав этого. Вероятно, со времени потасовки в гараже прошли считанные часы.
А впрочем…
Курт вышел во двор, сделал пару шагов. Двор был щедро посыпан песком — крупным и желтым. Песчинки тихо шуршали под голыми ступнями. Песок был ощутимо теплее, нежели пол в холодной камере, что уже было приятно.
Курт невольно потянулся. Здесь вообще было теплее.
Затем взгляд его устремился в ту сторону, откуда долетали необычные звуки — стук, лязг и звон. Вообще-то сейчас их не было. Во дворе царила тишина, прерываемая лишь тяжелым, усталым дыханием. Дышали безволосые, человек двенадцать. Они были разбиты на пары и, судя по блестевшим от пота полуобнаженным телам, трудились тут уже долго. В следующее мгновение волк заметил деревянные предметы, напоминавшие различное холодное оружие: мечи, трезубцы, пики, топоры. Лишь щиты походили на настоящие — прочные, окованные металлом, — такие не стыдно применить и в настоящем бою.
Глухо взревев, Курт вскочил на ноги.
Мышцы из жидкого масла мгновенно превратились в стальные канаты. Не распрямившись как следует — на это не было времени — волк метнулся к пустому проему, отталкиваясь от пола всеми четырьмя лапами. Там, в прямоугольном отверстии, уже виднелась свобода. На дороге к ней стояли трое безволосых — кря — жистый и двое подручных.
Коренастый улыбался.
В правой руке он держал небольшую черную штуковину, от которой свисала длинная цепочка. Но Курт не успел даже задуматься, что она означает. Все, что его занимало в настоящий момент, сконцентрировалось в дверном проеме. Волк мчался вперед, не без труда преодолевая клейкую преграду, в которую превратилось застывшее время. Все мысли скомкались в один хаотичный клубок.
А коренастый продолжал улыбаться. И это было единственное, что озадачило Курта — настолько, насколько это было вообще возможно в его состоянии. В улыбке безволосого не было ни тени тревоги.
Курт мчался вперед. Он желал разорвать, смять и уничтожить тех, кто стоял у него на дороге.
Но когда он почти переступил порог, все его тело вдруг пронзила дикая боль. Она, казалось, поступала отовсюду, протыкала шкуру и переправлялась по нейронам в сторону главной цели, — обнаженного мозга. И он вспыхнул фейерверком.
Курт рухнул на пол и забился в конвульсиях.
Наконец, вечность спустя, ему удалось распознать источник столь невероятных страданий. Он, оказывается, все это время болтался у него на шее, приняв вид безобидного ошейника. Гладкий металл излучал огненные волны, что были сравнимы с прикосновением соляной кислоты, но не оставляли ни одного следа на коже. Таким свойством обладало лишь электричество.
Волк понимал все это подсознательно. А на поверхности разума бушевала тем временем огненная буря.
Один из подручных коренастого шагнул вперед и закрыл дверь, для чего ему пришлось впихнуть внутрь ноги Курта. А тот не мог сделать ничего, чтобы помешать безволосому — лапы не слушались волка, они тряслись, как в эпилептическом припадке. Замок встал на место, что-то щелкнуло.
Окно к свободе вновь было загорожено толстой решеткой. Но Курт, как и в самом начале, находился по другую ее сторону. Коренастый и подручные презрительно усмехались. Черная штуковина на блестящей цепочке шевелилась в толстых пальцах.
А потом боль исчезла — так же быстро, как и появилась.
От Курта все же не укрылось, что кряжистый что-то нажал на своей побрякушке. Волк обмяк на бетоне, стараясь втянуть в грудь немного кислорода. Безволосый тем временем нацепил цепочку на шею и бережно спрятал “кулон” под футболку.
Несколько секунд спустя Курт уже смог шевелиться. Голова кружилась, но это, судя по всему, было единственным последствием. Волк поднял лапу и потер шею под обручем. Кожа зудела, однако ни ран, ни ожогов не было. Назначением ошейника, скорее всего, было не травмировать узника — это не входило в намерения пленителен, — а только лишить его на время способности сопротивляться.
Как Курт имел случай убедиться, это было очень эффективно. Если бы ему удапось — сколь бы невероятно это ни казалось — подавить боль усилием воли, после чего возобновить атаку, все остальное тело просто не пожелало бы слушаться. На время энергетической атаки у его нервных узлов появились иные задачи, нежели повиноваться каким-то глупым приказам из центра…
Волк с трудом поднялся на ноги. Безволосые, не отрываясь, следили за его движениями. Особенно пристально глядели “обсидианы” коренастого. Тот упер руки в бока и, нахохлившись, разглядывал пленника.
Двух других Курт прежде не видел. По всей видимости, это и были те люди, за жизнь которых коренастый так опасался во время транспортировки волка сюда. Где это “тут” находилось, Курт не представлял, но рассчитывал, что в самое ближайшее время узнает. В конце концов, эти трое пришли сюда не для того, чтобы терзать волка электрическим током?
— Вот так бы раньше, — произнес кряжистый. — Надеюсь, ты понимаешь, что я был вынужден это сделать. Мало того что ты не соизволил подняться на ноги, когда тебе приказали, так ты вдобавок еще и попытался на нас напасть. Но это и к лучшему, надеюсь, теперь ты все понял. Говорить с тобой было просто бессмысленно, пока ты не осознал одной элементарной вещи — моя власть над тобой безгранична. — Безволосый оскалил короткие желтые зубы. — Не устрой я этой демонстрации, в твоей мохнатой голове продолжали бы вращаться всякого рода иллюзии… Которые, как ты сам убедился, очень вредны для здоровья. Верно, приятель?
Спутники коренастого подобострастно ухмылялись.
Они были до такой степени похожи на вожака, что Курт заподозрил даже, будто все трое близкие родственники: один большой и два дубликата поменьше, не столь потрепанные временем. Оба одеты в кожаные штаны и жилетки черного цвета. Мускулистые руки — совершенно голые, если не считать густой поросли волос и множества шрамов, — выставлены напоказ. Физиономии не блистали избытком интеллекта. Глаза глядели злобно и тупо, как у особенно породистых собак. В этом, собственно, состояло главное отличие от оригинала, потому как “обсидианы” смотрели по-прежнему остро.
Курт с трудом подавил желание прикоснуться к зудящей шее. Память о пережитой боли была по-прежнему сильна. Эта боль стала для волка самым сильным физическим потрясением за всю его сознательную жизнь, включая первый секс с одной из волчиц… И памяти о ней, судя по всему, тоже было суждено сохраниться надолго.
— Так что ты скажешь? — спросил коренастый, не дождавшись ответа. — Согласен поговорить?
Курт молчал. Противоречивые мысли и чувства крутились у него в голове. Иллюзий — в этом безволосый был прав — заметно поубавилось (чего, впрочем, нельзя было сказать о страстном желании разодрать всем этим ублюдкам их жирные глотки…).
Поразмыслив, волк не нашел причин отказываться от диалога.
Молчать он сможет и позже, а сейчас требовалось получить информацию — чем больше, тем лучше. На ее основе он сможет планировать, корректировать и осуществлять свою стратегию, тогда как драматичное молчание к лицу только партизанам да пустоголовым девицам.
— Что это? — спросил он, подняв лапу к ошейнику.
Голос его прозвучал весьма необычно — глухо и хрипло, почти как рык. В этом, очевидно, были повинны не только недавние упражнения волка (когда он, повиснув на прутьях, вопил о ненависти ко всему миру), но и близкое знакомство с металлическим ошейником. Электрический ток прошел через все преграды на своем пути, включая голосовые связки.
Коренастый ответил с подозрительной готовностью:
— Это просто шедевр, приятель. Незаменимая штука для парней вроде тебя. Честно признаться, ты первый, кто ее носит, — остальные обходились без хитроумных игрушек, для их вразумления хватало и обычных методов… Но ты ведь крепкий орешек, верно? — Безволосый не стал дожидаться ответа. — Мохнатый, зубастый и дикий, как демон. Поэтому я и решил опробовать эту игрушку. Если ее аналоги и существуют, за них заплачены немалые бабки. Мне же ожерелье досталось практически даром… Его собрал один местный умелец. Он мне задолжал, вот я и взял ее в счет процентов… Испробовав браслетик на его собственной шее, ха-ха! То-то он удивился!
Смех прокатился меж сырых каменных стен.
Курт сделал пометку в своем черном мысленном списке — он никогда не любил, когда кто-либо развлекался за его счет. К “местному умельцу” Курт не имел никакого отношения и все же почувствовал к этому человеку лютую ненависть.
— Таким образом, — продолжал безволосый, — мне, в общем-то, даже не обязательно тебя запирать. Если ты попытаешься покинуть камеру, я сразу же об этом узнаю. — Толстый палец указал на камеру, болтавшуюся под потолком. — Чтобы разубедить тебя в тщетности этих потуг, мне достаточно всего-навсего привести в действие одну маленькую штучку… — Безволосый похлопал по груди мясистой ладонью. — Это отобьет у тебя всякое желание делать глупости. Я могу по собственному усмотрению менять интенсивность разрядов, от самой незначительной до невыносимой. Гляди… — Он сунул руку за ворот.
В следующую секунду Курт ощутил, как шею покалывают сотни тонких, безумно острых игл. Это, впрочем, было терпимо — в отличие от прошлого раза, который граничил с определением “невыносимый”, — а потому Курт стоял, не шевелясь. Ни один мускул не дрогнул на его морде.
Коренастый, однако, не удивился. Он вытащил руку из-за ворота; иглы тут же втянулись в ошейник.
— Это, как ты понимаешь, был минимум. То, что тебе пришлось испытать в самом начале, перевалило за половину и уже почти приблизилось к максимуму. Но, заруби себе на мохнатом носу, еще не достигло. — Безволосый пожал плечами. — Сам понимаешь, в тот момент мне было не до того, чтобы миндальничать. Когда на тебя, оскалив зубастую пасть, прет здоровенная туша в восемьдесят килограммов железных мышц, тут уж не до церемоний… Но, если даже мне стало не по себе, представляю, каково будет твоим противникам!
Спутники коренастого переглянулись, не зная, то ли им скалиться, то ли хранить угрюмое молчание.
Курт и сам не понял, что означали последние слова. Зачем он здесь? Это волку хотелось узнать в первую очередь. Но он заставил себя успокоиться. Сейчас следовало особо тщательно обдумывать каждое слово. То, зачем его заперли в этой камере, он в любом случае узнает. Тем не менее рано или поздно он добудет свободу, и тогда…
— Как тебя зовут? — спросил он. Безволосый пристально посмотрел на него из-под полуопущенных век.
— Я не такой ханжа, — сказал он, — чтобы напоминать тебе о хороших манерах. Меня зовут Хэнк. А фамилию, вероятно, не вспомнила бы даже родная мамаша. Которой, по некоторым сведениям, у меня никогда и не было… — Хэнк усмехнулся. — Здесь, в Клоповнике, мы обходимся без фамилий, а порой и без имен и прочих формальностей. Меня кличут Тараном, и это меня полностью устраивает. Заметь, таким прозвищем меня наградили отнюдь не за интеллектуальный уровень развития. Те, кто думали иначе, совершили последнюю ошибку в своей жизни…
Курт смерил взглядом коренастую фигуру, словно вросшую ногами в каменный пол. В словах безволосого, безусловно, присутствовал некий процент истины, причем немалый. Даже внешне Таран внушал опасения, в нем угадывались бойцовские качества.
Волк понимал, что когда-нибудь им придется схлестнуться в смертельном, бескомпромиссном поединке. Он это знал — так же определенно, как и то, что где-то за стенами камеры простирался необъятный мегаполис.
Однако прежде чем дотянуться до Хэнка, он перешагнет через труп кое-кого другого.
Перехватив взгляд Курта, Таран повел головой в обе стороны.
— Это — Нож и Топор. Мои помощники. Как и я, они также заслужили свои прозвища… Как, впрочем, и любой, кто чего-то стоит в Клоповнике. Мы живем тут честно и открыто, не прикрываясь тусклыми, ничего не значащими именами, за которыми уже невозможно разглядеть настоящее лицо…
Помощники не утруждали себя кивками или приветствиями, а лишь вновь тошнотворно осклабились.
Курт знал, что видит перед собой покойников, которые почему-то того не понимали, стояли на ногах и еще имели наглость ухмыляться смерти в лицо. Не имело значения, насколько крутыми они себя считали, да и считали ли вообще, — мыслили, дышали, ходили…
Они УЖЕ были трупами.
Хэнк молчал, разглядывая пленника. Взгляд его был задумчив.
— Полагаю, — сказал он, — теперь ты хочешь знать, зачем мы держим тебя тут, в этом сыром, неуютном месте. Но для тебя требовались особые апартаменты, потому как я не мог поместить самого настоящего волка вместе с остальными. Поэтому придется подождать, пока другое помещение не приведут в подобающий вид. А там, во всяком случае, не будет капать с потолка. — Он поднял голову и брезгливо посмотрел на пятнистый бетон над головой. — При условии, конечно, что ты заработаешь нам на этот самый ремонт.
Нож и Топор хохотнули.
— Что вам от меня нужно? — не выдержал Курт.
Он подошел к решетке и стиснул пальцами прутья. Дубликаты Тарана тут же притихли, беспокойно переступив с ноги на ногу. Хэнк же не повел и глазом — стоял, не шевелясь, и внимательно глядел на опасного узника. Курт смерил взглядом разделявшее их расстояние. Он мог бы выбросить любую лапу меж прутьев так быстро, что взбешенная кобра показалась бы сонной улиткой. Схватить безволосого за шею, притянуть к себе, разодрать гортань… Или, по крайней мере, отобрать пульт управления, без которого ошейник превратился бы в простую безделушку.
Хэнк стоял слишком далеко. Не хватало считанных сантиметров, однако с тем же успехом безволосый мог находиться на другом конце мегаполиса. Не дотянуться.
Поэтому Курт не стал и пытаться.
— Нужно, — проговорил Таран, бросая каждое слово словно в гулкую бочку, — чтобы ты стал настоящим бойцом. Вероятно, сейчас ты чрезвычайно высокого мнения о своих физических способностях — они у тебя и впрямь особые, но отнюдь не выдающиеся. Пройдет время, и я научу тебя настоящему искусству боя… И тогда тебе не отыщется равных. Ты станешь знаменитым. Слава твоя покинет пределы Клоповника, поднимется в Ульи. И, возможно, когда-нибудь мы покинем купол, чтобы променять зловонный мегаполис на что-нибудь получше… — Взгляд безволосого затуманился.
Хэнк, похоже, уже мчался на крыльях предполагаемой славы к заветной мечте, похожей на вырезку из глянцевого журнала. Там были пальмы, шезлонги, коктейли под зонтиками, загорелые девицы и очищенный от нефтяной пленки песок…
Вдали от затхлой вони Клоповника.
Курт не имел ничего против, пусть этот тип предается своей белоснежной мечте, ковыряясь окровавленными руками в кучах мертвецов, но при одном условии— его самого оставят в покое. Его логово — мегаполис… Во всяком случае, пока он не соберет все долги до единого. А для этого могло потребоваться довольно много времени.
— Мне не нужны учителя, — хрипло бросил он. — Разорвать тебе глотку я сумею и так. Не веришь?
— Почему же, однако проверять мы это не станем. — Таран качнул головой. — А то, нужны тебе учителя или нет, мы проверим несколько позже. И знаешь, с какой целью?
Курт кивнул. Он уже догадался.
— Вы хотите заставить меня драться за деньги. Вернее, деньги будут платить тебе. Ставки, пари и прочее. Подпольный тотализатор, где вместо собак и куриц дерутся живые люди. Я прав?
— Несомненно, — подтвердил Таран. — Но лично мне больше нравятся “гладиаторские бои”. Тотализатор — слишком пресно. Так может говорить лишь тот, кто никогда не присутствовал при этом действе… — Хэнк поцокал языком, словно вспомнив вкус сказочного блюда, которое ему довелось отведать единожды в жизни. — Кровь, песок, звон стали, ликующие крики толпы. Что может быть прекраснее?
— Солнечный свет, — сказал Курт. — Цветы, детский смех, звезды. Запах женского тела. Свобода. Таран поморщился:
— Это все ерунда, поверь. Почувствовать, как твой клинок вонзается в глотку противника — вот ради чего стоит жить! Кровь хлещет на арену, но ты стоишь в лучах своей славы, а вокруг грохочет толпа! — Безволосый зажмурил глаза. Лицо его приняло восторженно-мечтательное выражение. В этот момент, вероятно, он и впрямь слышал далекие аплодисменты.
Волк же слышал сирену кареты скорой психиатрической помощи. Перед ним стоял больной с запущенной формой шизофрении, сомневаться не приходилось. Только полный псих мог говорить такие вещи. Но шрамы, что усеивали дубленую кожу лица и кистей, служили наглядным подтверждением того, что все это отнюдь не безобидный бред.
… И Курт находился в полной его власти.
— Не смотри на меня так, — сказал Таран. — Я не психопат. Во всяком случае, не менее нормален, чем большинство жителей Клоповника. Если, конечно, в этом отношении вообще уместно говорить о нормальности. Нас, аборигенов, остальное Гетто кличет “клопами”… Ну а в Ульях, судя по всему, вообще не подозревают о нашем существовании… — Взгляд безволосого затуманился. Он, похоже, вновь подключился к главному серверу своей фантазии.
Там, вероятно, плескались аплодисменты, гремели овации, тысячи обитателей Ульев выстроились в очередь, чтобы приветствовать гладиаторов, и лично — великого Хэнка Тарана.
— Ну, что там с боями? — поторопил его Курт.
Таран споткнулся на красной ковровой дорожке и чуть не растянулся во весь рост… Почитатели испуганно охнули…
— Что? — очнулся он. — А, сейчас покажу. Отойди-ка.
Волк помедлил, но все же отступил от решетки. Один из помощников — по всей видимости, Топор — подошел к двери, вставил ключ и повернул. Взгляд его ни на мгновение не отрывался от неподвижного Курта. Безволосый отступил на то место, где и стоял, не прикоснувшись к двери.
Волк ждал.
— Теперь иди вперед, — велел Таран. — Но смотри, без фокусов… — Толстая рука полезла за ворот, нащупав там небольшой черный “кулон”. — Не успеешь и глазом моргнуть, как снова почувствуешь себя на электрическом стуле. Надеюсь, все ясно?
Курт покорно кивнул. Он не сомневался, что реакция Хэнка и впрямь не уступала рефлексам кошки, угодившей на раскаленную крышу. Поэтому следовало выждать и на время воздержаться от поспешных действий. Курт пока не находил выхода из положения, во всяком случае, такого, в который можно протиснуться, не ободрав при этом половину шкуры. ПОКА. Волчий инстинкт подсказывал, что, попав в клетку, следовало обуздать свою гордыню, притворившись послушным и почти ручным. Чем раньше безволосые поверят его актерской игре, тем, разумеется, лучше.
— Я все понял, — сказал он. — Можете не сомневаться.
Таран окинул его подозрительным взглядом, но промолчал.
Курт мысленно обозвал себя идиотом. Он поспешил. Таран был кем угодно, но не доверчивым глупцом.
— Отойдите, — буркнул волк. — Не путайтесь у меня под ногами, или же я за себя не ручаюсь…
Безволосые молча отступили к задней двери.
Курт медленно распахнул свою — медленно и осторожно, прислушиваясь к звуку, с каким поворачивались металлические петли. Шагнул за порог. Безволосые тем временем успели войти в проем. Таран за-, мыкал шествие, пятясь спиной вперед и не выпуская “кулона” из правой ручищи.
Курт двигался следом, сжав кулаки и челюсти.
Он изо всех сил старался не прибавлять шага. Еще слишком рано, твердил он себе. Остынь, погоди… Сейчас следовало оглядеться, разузнать, где же, в сущности, он обретается. Если бы даже волку удалось совершить безошибочный прыжок, отобрать пульт управления и прикончить троих безволосых, этого было недостаточно. Ему еще требовалось выбраться наружу и совершить побег, но КУДА и ОТКУДА?
В одном Курт был уверен — Ульями тут и не пахло. Волка убедили в этом скорее грязные каменные ступени, чем слова Тарана. Ни в одном Улье таких отродясь не бывало, разве что какой-нибудь экстравагантный богач решился воссоздать на собственном ярусе обстановку Клоповника “каков он есть”, заменив ради этого привычную роскошь безумно дорогими бутафорскими развалинами — результатами усердных стараний десятков декораторов… Нет, в Ульях даже на технических уровнях все блистало чистотой…
Подумав об этом, Курт вспомнил убежище. Волчье сердце в который раз превратилось в холодный, мертвый осколок льда. Там уже не могло остаться места для света, цветов и детского смеха.
Таран, пятясь, опережал пленника на несколько ступеней. Вскоре помощники распахнули очередную дверь, и лестницу затопил яркий свет. Курту резануло по глазам, он крепко зажмурился, но, не останавливаясь, продолжал подъем.
Он отлично ориентировался и с закрытыми глазами. Для того чтобы без ошибок переступать с одной ступени на следующую, ему вовсе не требовалось смотреть себе под ноги. Он слышал, как впереди сопят Таран и оба подручных, как они ступают по грязным камням и, шаркая подошвами, переходят металлический порог. Еще волк слышал, как на лестницу, скользя по ступеням, льются звуки внешнего мира. Там были голоса, шаги, звон и какие-то странные стуки. Дневной свет Курт ощущал кожей.
За одну ступень до порога он медленно приоткрыл глаза. Порог и впрямь был металлическим, как и широченная дверь с массивными замками. Всего волк насчитал девятнадцать ступеней. Двадцатой служил порог. Не так и много, но и не мало.
Курт с детства привык к длинным, утомительным подъемам и спускам в лестничной шахте. Там, глубоко под землей, он был дома. Здесь он был в узилище, но от поверхности его отделяли считанные метры…
Таран с подручными поджидали его, остановившись в нескольких метрах от двери. Хэнк успел снять блестящую цепочку, и теперь она демонстративно свисала из здоровенного кулака. От Курта, разумеется, это не укрылось. Он переступил порог, не переставая щуриться, — солнечный свет по-прежнему резал глаза. Это наводило волка на некоторые сомнения по поводу того, какое вообще сейчас время суток и солнечный ли это свет…
Звуки и запахи, в отличие от зрения, успели образовать не в пример более цельную картину. Там было большое пространство; и стены, от которых, словно мячики, отскакивали гулкие звуки; и мускусный запах пота; и шорох ног по песку; и запах жареного мяса, от которого у волка сразу же свело желудок…
Он наконец широко открыл глаза и посмотрел вокруг.
Увиденное не впечатляло. Со всех четырех сторон высились серые стены. Массивное здание было замкнуто само на себя, словно змея, вцепившаяся в собственный хвост. Четыре этажа, пустой и безликий архитектурный портрет. Плиты бетона соседствовали с каменной кладкой, разномастными кирпичами и даже деревом. Общее впечатление создавалось такое, будто возведение этого “шедевра” доверили ребенку-великану, страдающему синдромом Дауна. Он строил квадратный замок наподобие того, как обычный ребенок строил бы дом из пластмассовых кубиков.
Тем не менее внутренний двор был весьма просторным. Между третьим и четвертым этажом протянулась маскировочная сетка. Она накрывала почти весь двор целиком, оставляя лишь несколько прорех по краям. Такими сетями военные накрывают боевую технику и командные пункты. Зеленая, вероятно, уже давно успела выйти из моды, как и зеленые насаждения на большей части планеты. На смену ей пришло другое — пустыня, тайга, унылый урбанистический пейзаж. Последний, естественно, был серо-черного цвета. Такой оказалась и маскировочная сеть.
Кое-где на ней лежали какие-то палки, мусор, камни и металлические части неизвестных машин. Приглядевшись, волк заметил, что сетка почти не провисала в тех местах, где ей было положено клониться к земле. Металлический лом и камни, вероятно, представляли собой искусные подделки — пенопласт и дерево, выкрашенные под металл. Бутафорский мусор был разбросан по сети в нарочитом беспорядке, наверное, чтобы создать видимость заброшенного двора.
Чем больше Курт думал об этом, тем яснее понимал, что сбежать из этого места и впрямь будет непросто. Тюремщики, похоже, постарались предусмотреть практически все.
В дальней стене были расположены ворота: широкие, довольно приземистые створки. Это была тусклая листовая сталь (а может, кое-что покрепче), сбитая толстыми заклепками. Массивные петли крепили конструкцию к бетонной арке. Не было заметно ни дверей, ни смотровых окошек. Створки надежно прилегали к мощным косякам. Чтобы выбить ЭТИ ворота, подумал Волк, нужен хороший бульдозер…
Напротив и чуть правее от двери подвала виднелись два подъезда. Двери также были металлическими и весьма прочными на вид. Окна первого этажа были закрыты толстыми решетками. Рассмотреть, что находилось за ними, было невозможно.
Курт поднял глаза выше. Как он и думал вначале, это действительно был солнечный свет. Он беспрепятственно проникал в прорехи сети и ложился на землю светлыми пятнами, которые густо чередовались с тенями от серых тряпичных лоскутков и поддельного мусора.
Раскаленное светило клонилось к горизонту. Это был отнюдь не рассвет — Курт, хотя и был под дневным небом всего единожды в жизни, без труда узнал разницу.
На этот раз солнце было темно-красным, большим и зловещим. Казалось, оно прибавило в объеме и массе, напитавшись венозной крови. Вокруг же ползли чуть более светлые разводы. А еще дальше небо полыхало огненно-кровавым заревом.
Насколько волк понимал, сейчас стоял ранний вечер — около пяти или шести часов.
Вряд ли это был следующий — в его понимании — день. Он просто не мог проспать больше суток, не почувствовав этого. Вероятно, со времени потасовки в гараже прошли считанные часы.
А впрочем…
Курт вышел во двор, сделал пару шагов. Двор был щедро посыпан песком — крупным и желтым. Песчинки тихо шуршали под голыми ступнями. Песок был ощутимо теплее, нежели пол в холодной камере, что уже было приятно.
Курт невольно потянулся. Здесь вообще было теплее.
Затем взгляд его устремился в ту сторону, откуда долетали необычные звуки — стук, лязг и звон. Вообще-то сейчас их не было. Во дворе царила тишина, прерываемая лишь тяжелым, усталым дыханием. Дышали безволосые, человек двенадцать. Они были разбиты на пары и, судя по блестевшим от пота полуобнаженным телам, трудились тут уже долго. В следующее мгновение волк заметил деревянные предметы, напоминавшие различное холодное оружие: мечи, трезубцы, пики, топоры. Лишь щиты походили на настоящие — прочные, окованные металлом, — такие не стыдно применить и в настоящем бою.