Страница:
— Да, матушка, совершенно твердо.
— Разве ты не видишь в этом опасности?
— Опасно также гулять по саду, когда в нем созрели плоды самбоновой пальмы, готовые обрушиться на голову. Но ведь из-за этого никто не станет заставлять того, кто идет в сад, надевать шлем. Свор выступает против поездки в замок, доказывая, что мы окажемся в западне, — а Свор часто бывает прав в подобных делах — но я все же не стану слушать его. Я решил поехать, матушка. Мне кажется, будет благоразумнее держать себя с Корсибаром как благовоспитанный человек, а не тыкать пальцами ему в лицо. Ты не согласна со мной? А твой волшебник тоже хочет огорчить меня чем-нибудь новеньким?
— Посмотри сам и истолкуй, если у тебя будет желание, — сказала принцесса Терисса.
Она кивнула магу. Тот извлек откуда-то простую широкую белую миску и налил в нее бледной с розоватым оттенком водянистой жидкости. Положив руки на край миски, он произнес пять коротких слов на неизвестном Престимиону языке. Затем прозвучало имя Престимиона, но в какой-то чрезвычайно архаичной грамматической форме, отчего оно показалось незнакомым даже самому принцу. Далее маг всыпал в розовую жидкость горстку какого-то сероватого порошка, отчего содержимое миски сразу стало совершенно мутным.
— Не соизволит ли ваше превосходительство взглянуть? — спросил Галбифонд. Несмотря на очень почтительное обращение, в голосе мага не было слышно подобострастия.
Престимион опустил взгляд на гладкую непрозрачную поверхность. В первый момент под ней угадывалось какое-то волнение, а затем жидкость просветлела, и внезапно он увидел, словно на картине в рамке, узкую долину, озеро посреди, а на его берегах множество растерянных вооруженных людей, фигуры мертвых и умирающих, валявшиеся повсюду, словно ненужный хлам. Все было в диком беспорядке; он был не в состоянии разглядеть детали, определить, кто и против кого сражается или где это происходит. Но одно не вызывало сомнений; перед ним развернулось зрелище кошмарного побоища, ужасной резни и губительного хаоса.
Потом изображение поля битвы исчезло, жидкость в миске на мгновение помутнела, а затем в ней открылся холодный на вид, суровый и даже чем-то отталкивающий серый пейзаж, пустынные грязноватые серо-желто-коричневые пески, отдаленные холмы, неприязненно отодвинувшиеся один от другого, словно больные зубы в стариковском рту, вырисовавшиеся на фоне бледного неба. И все было таким; серое на сером. В поле зрения не было ни единой человеческой фигуры, ни единой постройки, лишь это пугающее пустынное пространство, изображенное с изумительной четкостью деталей.
— Весьма впечатляющий трюк, — заметил Престимион. — Как вы это делаете?
— Если не возражаете, ваше превосходительство, то посмотрите повнимательнее.
Точка зрения сместилась, и в миске-раме появилась центральная часть того же самого пейзажа. Холмы на горизонте стали мельче и далеко отодвинулись. Престимион теперь гораздо детальнее видел эту бесплодную землю: красноватую почву, рассеянные повсюду изъеденные жестокой эрозией угловатые валуны, напоминающие обращающиеся в прах руины давно погибшего города, единственное одинокое дерево, голые искривленные ветви которого отходили от ствола под немыслимыми углами, словно росли наугад. Сцамбра, вот как назывались эти деревья. Престимион знал, что они встречались в основном далеко на севере, в пустыне Валмамбра, где годами не бывало дождей.
Он всмотрелся в картину пристальнее и увидел крошечную фигурку, которая тащилась через пустыню к этому единственному дереву. Человек, как казалось со стороны, изнемогал от усталости, но, несмотря на потерю сил, высшим усилием воли вынуждал себя тащиться вперед. Его было видно со спины, так что лица разглядеть он не смог; тем не менее было ясно, что это хорошо сложенный, крепкий, но невысокий человек. Его золотистые волосы были коротко подстрижены. Одет он был в рваный камзол и потрепанные кожаные рейтузы и нес на спине дорожный мешок, поверх которого был привязан лук.
— Мне кажется, я знаю этого человека, — с улыбкой сказал Престимион.
— По крайней мере, должны бы знать, ваше превосходительство, — ответил Галбифонд.
— А зачем, в таком случае, я шляюсь по Валмамбре? Говорят, что это не лучшее место для одиноких прогулок
— Мне кажется, что ты похож на беглеца, — вмешалась принцесса Терисса. — Эта пустыня лежит далеко на севере, по другую сторону Замковой горы, и туда никто не ходит по доброй воле. Ты спасаешься бегством, Престимион.
Пока он разглядывал происходившее в пустыне, картина менялась. Небо в дальней от него стороне миски начало наливаться кровавым румянцем, стали сгущаться тени, а высоко над беглецом — над ним? — закружились какие-то большие зловещие птицы. Маленький человек в центре движущейся картины — он сам, принц Престимион — опустился на колени рядом с торчавшим из песка чахлым кустиком, как будто собирался устраиваться на ночлег. В это время на горизонте показалась вторая фигура. Она была еще слишком мала, чтобы можно было точно сказать, что это за человек, но по непропорционально длинным, несмотря на высокий рост, рукам и ногам Престимион заключил, что это мог быть Септах Мелайн. Он подошел немного ближе, но как раз в этот момент изображение окончательно потемнело, и Престимион увидел в миске лишь серо-синюю жидкость, окаймленную тусклой красной полосой, похожей на зарево умирающего огня. А затем и это исчезло, и остался лишь ровный темно-серый цвет.
— Да, замысловатый трюк, — повторил Престимион. — Еще раз спрашиваю вас: каким образом вы получаете эти картинки?
— Я уверен, — сказал Галбифонд, поглаживая края миски, — я уверен, ваше превосходительство, что мы видели, как вы идете в направлении Триггойна, который отгорожен от мира пустыней Валмамбра. Именно в этом городе я обучился искусству обращения с этой чашей. Вы тоже сможете научиться этому, когда попадете в Триггойн.
— Предполагается, что, оказавшись в Триггойне, я смогу также выяснить, куда мне сунуться, чтобы добыть утраченную корону, — с кривой улыбкой сказал Престимион. — Моему другу Свору во сне посоветовали именно в Триггойне искать ответы на эти вопросы. Так что, судя по этому видению и тому сновидению, мне все же предстоит отправиться в Триггойн.
— Бежать в Триггойн, — уточнила принцесса Терисса. — После какого-то ужасного сражения. Вот будущее, которое тебя ждет, если ты нынче отправишься в Замок. Скиталец в ужасной пустыне.
— Галбифонд, а если я не поеду? Какое будущее ждет меня в таком случае?
— Любезный принц, я могу показать вам только то, что открыто.
— Вот именно. В таком случае, это единственное будущее, которое у меня есть, и, видимо, мне ничего не остается, кроме как следовать по своей дороге.
— Престимион…
— Матушка, ведь даже твой личный маг подтверждает, что для меня уже все решено. Да, похоже, что предстоят неприятности, но, судя по этой интересной картинке, мое посещение двора Корсибара закончится относительно благополучно, ведь мы все видели, что я оказался вдали от Горы и пробираюсь через Валмамбру! Хей-хо! Ну наконец-то все ясно! Значит, я спокойно отправляюсь в Замок, поскольку только что удостоверился, что там со мной не произойдет ничего слишком уж плохого. Одной тревогой меньше. Ну, а потом… — Он посмотрел на мать и улыбнулся. — Потом будет потом. Всему свое время.
3
4
— Разве ты не видишь в этом опасности?
— Опасно также гулять по саду, когда в нем созрели плоды самбоновой пальмы, готовые обрушиться на голову. Но ведь из-за этого никто не станет заставлять того, кто идет в сад, надевать шлем. Свор выступает против поездки в замок, доказывая, что мы окажемся в западне, — а Свор часто бывает прав в подобных делах — но я все же не стану слушать его. Я решил поехать, матушка. Мне кажется, будет благоразумнее держать себя с Корсибаром как благовоспитанный человек, а не тыкать пальцами ему в лицо. Ты не согласна со мной? А твой волшебник тоже хочет огорчить меня чем-нибудь новеньким?
— Посмотри сам и истолкуй, если у тебя будет желание, — сказала принцесса Терисса.
Она кивнула магу. Тот извлек откуда-то простую широкую белую миску и налил в нее бледной с розоватым оттенком водянистой жидкости. Положив руки на край миски, он произнес пять коротких слов на неизвестном Престимиону языке. Затем прозвучало имя Престимиона, но в какой-то чрезвычайно архаичной грамматической форме, отчего оно показалось незнакомым даже самому принцу. Далее маг всыпал в розовую жидкость горстку какого-то сероватого порошка, отчего содержимое миски сразу стало совершенно мутным.
— Не соизволит ли ваше превосходительство взглянуть? — спросил Галбифонд. Несмотря на очень почтительное обращение, в голосе мага не было слышно подобострастия.
Престимион опустил взгляд на гладкую непрозрачную поверхность. В первый момент под ней угадывалось какое-то волнение, а затем жидкость просветлела, и внезапно он увидел, словно на картине в рамке, узкую долину, озеро посреди, а на его берегах множество растерянных вооруженных людей, фигуры мертвых и умирающих, валявшиеся повсюду, словно ненужный хлам. Все было в диком беспорядке; он был не в состоянии разглядеть детали, определить, кто и против кого сражается или где это происходит. Но одно не вызывало сомнений; перед ним развернулось зрелище кошмарного побоища, ужасной резни и губительного хаоса.
Потом изображение поля битвы исчезло, жидкость в миске на мгновение помутнела, а затем в ней открылся холодный на вид, суровый и даже чем-то отталкивающий серый пейзаж, пустынные грязноватые серо-желто-коричневые пески, отдаленные холмы, неприязненно отодвинувшиеся один от другого, словно больные зубы в стариковском рту, вырисовавшиеся на фоне бледного неба. И все было таким; серое на сером. В поле зрения не было ни единой человеческой фигуры, ни единой постройки, лишь это пугающее пустынное пространство, изображенное с изумительной четкостью деталей.
— Весьма впечатляющий трюк, — заметил Престимион. — Как вы это делаете?
— Если не возражаете, ваше превосходительство, то посмотрите повнимательнее.
Точка зрения сместилась, и в миске-раме появилась центральная часть того же самого пейзажа. Холмы на горизонте стали мельче и далеко отодвинулись. Престимион теперь гораздо детальнее видел эту бесплодную землю: красноватую почву, рассеянные повсюду изъеденные жестокой эрозией угловатые валуны, напоминающие обращающиеся в прах руины давно погибшего города, единственное одинокое дерево, голые искривленные ветви которого отходили от ствола под немыслимыми углами, словно росли наугад. Сцамбра, вот как назывались эти деревья. Престимион знал, что они встречались в основном далеко на севере, в пустыне Валмамбра, где годами не бывало дождей.
Он всмотрелся в картину пристальнее и увидел крошечную фигурку, которая тащилась через пустыню к этому единственному дереву. Человек, как казалось со стороны, изнемогал от усталости, но, несмотря на потерю сил, высшим усилием воли вынуждал себя тащиться вперед. Его было видно со спины, так что лица разглядеть он не смог; тем не менее было ясно, что это хорошо сложенный, крепкий, но невысокий человек. Его золотистые волосы были коротко подстрижены. Одет он был в рваный камзол и потрепанные кожаные рейтузы и нес на спине дорожный мешок, поверх которого был привязан лук.
— Мне кажется, я знаю этого человека, — с улыбкой сказал Престимион.
— По крайней мере, должны бы знать, ваше превосходительство, — ответил Галбифонд.
— А зачем, в таком случае, я шляюсь по Валмамбре? Говорят, что это не лучшее место для одиноких прогулок
— Мне кажется, что ты похож на беглеца, — вмешалась принцесса Терисса. — Эта пустыня лежит далеко на севере, по другую сторону Замковой горы, и туда никто не ходит по доброй воле. Ты спасаешься бегством, Престимион.
Пока он разглядывал происходившее в пустыне, картина менялась. Небо в дальней от него стороне миски начало наливаться кровавым румянцем, стали сгущаться тени, а высоко над беглецом — над ним? — закружились какие-то большие зловещие птицы. Маленький человек в центре движущейся картины — он сам, принц Престимион — опустился на колени рядом с торчавшим из песка чахлым кустиком, как будто собирался устраиваться на ночлег. В это время на горизонте показалась вторая фигура. Она была еще слишком мала, чтобы можно было точно сказать, что это за человек, но по непропорционально длинным, несмотря на высокий рост, рукам и ногам Престимион заключил, что это мог быть Септах Мелайн. Он подошел немного ближе, но как раз в этот момент изображение окончательно потемнело, и Престимион увидел в миске лишь серо-синюю жидкость, окаймленную тусклой красной полосой, похожей на зарево умирающего огня. А затем и это исчезло, и остался лишь ровный темно-серый цвет.
— Да, замысловатый трюк, — повторил Престимион. — Еще раз спрашиваю вас: каким образом вы получаете эти картинки?
— Я уверен, — сказал Галбифонд, поглаживая края миски, — я уверен, ваше превосходительство, что мы видели, как вы идете в направлении Триггойна, который отгорожен от мира пустыней Валмамбра. Именно в этом городе я обучился искусству обращения с этой чашей. Вы тоже сможете научиться этому, когда попадете в Триггойн.
— Предполагается, что, оказавшись в Триггойне, я смогу также выяснить, куда мне сунуться, чтобы добыть утраченную корону, — с кривой улыбкой сказал Престимион. — Моему другу Свору во сне посоветовали именно в Триггойне искать ответы на эти вопросы. Так что, судя по этому видению и тому сновидению, мне все же предстоит отправиться в Триггойн.
— Бежать в Триггойн, — уточнила принцесса Терисса. — После какого-то ужасного сражения. Вот будущее, которое тебя ждет, если ты нынче отправишься в Замок. Скиталец в ужасной пустыне.
— Галбифонд, а если я не поеду? Какое будущее ждет меня в таком случае?
— Любезный принц, я могу показать вам только то, что открыто.
— Вот именно. В таком случае, это единственное будущее, которое у меня есть, и, видимо, мне ничего не остается, кроме как следовать по своей дороге.
— Престимион…
— Матушка, ведь даже твой личный маг подтверждает, что для меня уже все решено. Да, похоже, что предстоят неприятности, но, судя по этой интересной картинке, мое посещение двора Корсибара закончится относительно благополучно, ведь мы все видели, что я оказался вдали от Горы и пробираюсь через Валмамбру! Хей-хо! Ну наконец-то все ясно! Значит, я спокойно отправляюсь в Замок, поскольку только что удостоверился, что там со мной не произойдет ничего слишком уж плохого. Одной тревогой меньше. Ну, а потом… — Он посмотрел на мать и улыбнулся. — Потом будет потом. Всему свое время.
3
Покои леди Тизмет в Замке находились совсем неподалеку от тех, в которых обитал ее брат, будучи принцем: на противоположной стороне двора Пинитора, в его внутренней части, где балконы Вильдивара смотрятся в узкий вытянутый бассейн, созданный во времена лорда Симинэйва. Здесь среди множества дорогих безделушек, которые она собирала всю свою сознательную жизнь, — бархатных штор и подушек, диванов, покрытых редкими мехами, шкатулок с кольцами и ожерельями из всех известных человеку разновидностей драгоценных камней и гардеробов, заполненных неимоверно дорогими платьями, плащами, шубами и шляпами — Тизмет дожидалась возвращения леди Мелитирры.
Она уже час тому назад отправила свою первую фрейлину за Санибак-Тастимуном, и Мелитирра до сих пор не возвратилась.
В конце концов она все же появилась, но одна; на ее обычно бледных щеках горел яркий румянец, а ледяные голубые глаза сияли гневом.
— Он скоро придет к вам, моя госпожа, — сообщила фрейлина.
— Скоро? Я жду уже целый час, и он говорит: «Скоро»?
— Я долго сидела в его вестибюле. Мне сказали, что он проводит встречу и не велел его беспокоить. Я приказала передать, что его желает побеспокоить сестра короналя, но мне пришлось додать еще невесть сколько времени, чтобы услышать, что маг глубоко скорбит из-за того, что доставляет неудовольствие леди Тизмет, но он в данный момент в обществе могущественнейших магов королевства творит магические обряды, а некоторые из них ни в коем случае нельзя прерывать. Но он будет к вашим услугам в первые же мгновения после того, как процесс закончится. Мелитирра тяжело дышала, вздымая красивую грудь, ее глаза сверкали от ярости. — В ответ на это, — продолжала она, — я решила вести себя понастойчивее и велела передать, что леди Тизмет не привыкла к пренебрежению, и, если ее заставят ждать, она укажет на это безобразие своему брату лорду короналю.
— Вы вели себя совершенно правильно, — сказала Тизмет.
— Эти слова, похоже, его несколько напугали. Во всяком случае, камердинер, который носился туда и сюда с посланиями, вернувшись, сказал, что меня просят войти внутрь, чтобы я могла собственными глазами увидеть, насколько серьезное колдовство там творится. Что я и сделала.
— И что, там и впрямь творились могущественные заклинания? — поинтересовалась Тизмет.
— О, я же не в состоянии судить об этом. Но определенно это был какой-то великий конклав. Все это происходило в личных апартаментах Санибак-Тастимуна, где оказались какие-то колдовские устройства высотой до потолка, а воздух там, моя госпожа, был просто сизым от курений и настолько пропитан благовониями, что, я уверена, мое платье до сих пор пахнет ими. И какая же там была толпа! Наверно, пятьдесят волшебников, если только я не сбилась со счета.
Я заметила там еще двоих су-сухирисов, целую кучу вруунов, ну и, конечно, людей, знаете, тех, из Тидиаса, которые носят высокие медные шапки, и еще какое-то волосатое, похожее на человека чудище — даже больше, чем граф Фархольт, и гораздо уродливее — и еще множество других. Не только те маги и чародеи, которые были при дворе лорда Конфалюма, но и новые, каких я никогда прежде не видела и не хочу видеть впредь. Все они стояли кольцом вокруг Санибак-Тастимуна, что-то пели, хлопая в ладоши, и время от времени неожиданно выкрикивали какие-то странные слова: «Битойс! — кричали они, — Реммер!» И еще всякую всячину в этом роде. А Санибак-Тастимун развел передо мной руками, как будто хотел сказать: «Видите, госпожа Мелитирра? Мы здесь заняты серьезным делом». Так что я повернулась и ушла, правда, получив обещание, что он придет сразу же, как только освободится.
— Н-да… — протянула Тизмет. Она была немного обеспокоена рассказом своей наперсницы. — Раньше он бросал все дела, получив мое приглашение. Я всегда думала о нем как о первом из союзников, как о поверенном моих сокровенных тайн. Неужели теперь, когда Корсибар стал королем, что-то изменилось?
— Может быть, и нет. И скорее всего, нет. Я думаю, что су-сухирис предан вам так же, как и прежде, но именно в этот момент на самом деле слишком углубился в свою магию и не мог пойти на риск прервать заклинание. Надеюсь, что дело обстоит именно так; ведь иной вариант не пойдет на пользу ни ему, ни, самое главное, вам. Конечно, при таком количестве дыма и с такими непонятными песнями можно высвободить из-под земли полсотни ужасных демонов или вызвать чуму и засуху на дюжине континентов размером с Алханроэль… Но я должна признаться вам, госпожа, что никогда не любила ни вашего су-сухириса, ни кого-либо из этих голосистых магов вообще. Они пугают меня. А он в особенности. Он кажется мне холодным и опасным.
— Что он холоден, это верно. Все его соплеменники таковы. Но опасный? Он мой друг, Мелитирра. Он, насколько я знаю, с искренней добросовестностью служит мне и подсказывает разумную линию поведения, Я полностью доверяю ему.
При этих словах послышался стук в дверь.
— А вот и он, наверно. Вот видите? Он пришел, как только освободился.
Действительно, это пришел Санибак-Тастимун. Он рассыпался в извинениях за свою задержку и его опоздание и стал умолять леди Тизмет о прощении. Причем говорилось все это в не свойственной двухголовому магу униженной манере, отчего Тизмет сама почувствовала неловкость. Он был занят, сказал волшебник, созданием пророчества на весь первый год правления короналя, великого оракула, который сможет послужить ориентиром для политики короналя. В заклинаниях участвовали все придворные геоманты и прорицатели, обряд нельзя было бы прервать, даже если бы пришел сам корональ; в противном случае королевству мог быть нанесен величайший вред.
— Ну и прекрасно, — не выказывая внешне облегчения, которое испытала, сказала Тизмет. — Так и должно быть; полагаю, было бы неразумно требовать, чтобы мои дела рассматривались прежде государственных. Но теперь, Санибак-Тастимун, вы освободились и располагаете временем, чтобы немного поговорить со мной?
— Я полностью в вашем распоряжении, госпожа.
— В таком случае, скажите: вы помните тот сон, который я видела в Лабиринте, о двух тронах в тронном зале?
— Конечно.
— На днях я видела, как лорд Корсибар входил в этот зал — видимо, в первый раз после возвращения в Замок — и сел на трон, как если бы желал примериться к нему. Я вошла следом за ним. Мы говорили немного о том, что он стал королем, о той радости, которую принесло с собой это событие. А потом я рассказала ему о моем сне, о втором троне, который он сам приказал мне занять. Он слышал меня, но по тому, как он держался, я увидела, что он даже не хочет сделать вид, будто придает моим словам какое-то значение. Он никак их не прокомментировал, лишь заметил вскользь, что человек может увидеть во сне много всякой всячины. Потом я попросила его позволить мне самой посидеть на троне, на что он ответил, что это невозможно, и мы вышли из зала. Что вы скажете на это, Санибак-Тастимун?
— Только корональ может сидеть на троне короналя, госпожа. Это древнейшая традиция.
— Никто бы не знал об этом, только он и я. У нас с Корсибаром одна плоть, Санибак-Тастимун. Мы девять месяцев, обвившись вокруг друг друга, прожили в животе матери. Конечно, он мог позволить…
— Это было бы кощунством. Не может быть никаких сомнений, он был бы рад позволить вам это, но побоялся, и по очень веским причинам.
— Да. Он сам сказал мне насчет кощунства. Но оставим это. Почему же тогда он игнорирует мой сон о втором троне?
— Что вы хотите этим сказать, госпожа?
— Неужели я не должна иметь никакого властного положения в королевстве? С момента нашего возвращения из Лабиринта об этом не было сказано ни единого слова. Я все та же леди Тизмет и не имею никакого иного титула или ранга; различие лишь в том, что я, в прошлом дочь короналя, являюсь теперь сестрой следующего короналя. Но сама по себе я никто и ничто. И корональ ни разу за это время даже не поинтересовался моим мнением по поводу государственных дел, хотя постоянно советовался со мной в первые несколько дней после того, как пришел к власти.
— Возможно, это временное явление?
— Нет. Теперь он обращается только к мужчинам из своего окружения. Санибак-Тастимун, вы когда-то сказали мне, что на мне есть печать будущего величия. Вы повторили мне эти же слова, когда истолковывали мой сон в Лабиринте. Что мог означать второй трон из моего сна, если не то, что меня ждет высокое положение?
Су-сухирис слушал ее с непроницаемым видом, свойственным существам его расы.
— Когда я в Лабиринте истолковывал ваш сон, — сказал он, пристально взглянув на принцессу, — то предупредил вас, что не следует трактовать его слишком буквально. Я сказал, что в создании нового короля может быть не меньше величия, чем в том, чтобы самому носить корону. Ваш брат не был бы сегодня короналем, если бы вы не сыграли ту роль, которая была под силу только вам: убедили его. И вы и я, мы оба знаем об этом.
— И это все, что у меня будет? Знание, что я помогла Корсибару взойти на трон, и ничего более? И в моих руках не будет никакой власти, я не буду занимать никакого поста в правительстве? До самого конца жизни — скучать в безделье и утешаться когда-то сыгранной ролью?
— Мы обсуждали все это в Лабиринте, моя госпожа. Вы совершили ряд поступков, значение которых поистине не поддается оценке, и Корсибар стал королем. — Су-сухирис смотрел на нее спокойно, почти безразлично. — Я просто не знаю, госпожа, что еще сказать вам.
— Вы что, потеряли дар речи?
Санибак-Тастимун ответил ей двойной улыбкой, исполненной, как могло показаться, затаенной иронии.
— Помогите мне, Санибак-Тастимун. У меня сильный разум и крепкая воля.
Я живу не для того, чтобы быть простым украшением для кого-то или чего-то. Я чувствую, что заслуживаю места в новом правительстве. Помогите мне добиться этого.
Жест, который сделал су-сухирис в ответ на эти слова, был равносилен пожатию плечами у человека: он втянул свою длинную раздвоенную шею глубоко в грудную клетку и повернул шестипалые ладони внутрь. Его глаза, напоминающие четыре сверкающих изумруда, стали как никогда непроницаемыми.
— Госпожа, ведь королем является Корсибар, а не я. Именно он решает и осуществляет все назначения. А то, о чем вы просите, противоречит всем традициям и обычаям.
— Несомненно. Но не в большей степени, чем коронование Корсибара. Поговорите с ним. Сообщите ему о моем желании. Посоветуйте ему согласиться на это. Вы можете сказать это ему, и он послушает вас. Вы и я — два человека, к которым он прислушивается больше, чем к кому-либо на свете, но именно об этом я сама не могу его просить. Сделайте это для меня. Вы поможете мне, Санибак-Тастимун?
— Он корональ, моя госпожа. Я могу сказать ему об этом, но не могу обещать, что он согласится.
— По крайней мере, попросите его, — сказала она. — Попросите.
Волшебник вышел.
Тизмет повернулась к Мелитирре.
— Вы все слышали, — сказала она. — И что вы об этом думаете? Он поможет мне?
— И это первый из ваших союзников, как вы сказали? Поверенный ваших самых тайных помыслов? Да, он знает ваши секреты — он знает все секреты. Но союзник ли он? Мне так не кажется, госпожа.
— Он сказал, что он поговорит с Корсибаром обо мне.
— Он сказал, что он сообщит лорду Корсибару о вашем желании; и я допускаю, что он это сделает. Но я не услышала даже намека на то, что он посоветует лорду Корсибару пойти вам навстречу или же что он предпримет для этого хоть какие-то меры.
— Но ведь он прямо обещал это!
— Нет, госпожа, — возразила Мелитирра. — Вы хотели услышать в его словах обещание, но я тоже внимательно слушала его и не услышала ничего подобного. Он обещал поговорить. И все: он поговорит. Он также заявил, что ваше желание идет вразрез со всеми обычаями и традициями. Он не станет делать ничего, чтобы помочь вам, этот ваш союзник. Можете мне поверить в этом.
Тизмет долго молчала, повторяя в памяти весь свой разговор с су-сухирисом, безуспешно пытаясь найти в нем подтверждение своей уверенности в том, что она правильно поняла его содержание.
Затем она поднялась и прошлась по комнате.
— Что мне делать, Мелитирра?
— Есть и другие волшебники. Мне кажется, что этот потерян для вас, что теперь, когда Корсибар стал короналем, он целиком и полностью принадлежит ему.
— Если так, то это очень больно. Я думала, что Санибак-Тастимун предан мне не менее, чем моему брату.
— Так, возможно, было в прошлом. Но теперь все изменилось. Его преданность принадлежит короналю. Он будет служить и вам тоже, да, но не сделает того, что могло бы пойти в ущерб интересам Корсибара. — Мелитирра на несколько секунд глубоко задумалась. — Вы знаете врууна Талнапа Зелифора?
— Вы имеет в виду волшебника принца Гонивола?. Да, он был на службе у Гонивола. Но Великий адмирал известен своей скаредностью. И Талнап Зелифор уже давно рыщет по замку в поисках нового покровителя. Он обращался к одному из людей Корсибара, кажется, к графу Венте, но получил от ворот поворот, так как Вента терпеть не может вруунов. Он приходил и ко мне и спрашивал, не наймете ли вы его. Но я тоже прогнала его.
— Вы ничего не говорили мне об этом.
— Не сочла нужным, госпожа. В то время вы были глубоко очарованы колдовством Санибак-Тастимуна, так зачем было нанимать еще кого-то? Но теперь положение изменилось. Су-сухирис — это просто труба, по которой ваши тайны перетекают к вашему брату, разве вы не видите этого, госпожа?
— Возможно. Возможно. — Она взяла из шкатулки полную горсть перстней, положила на стол, снова взяла. Крепко стиснула их в кулаке.
— В любом возможном конфликте между короналем и сестрой короналя Санибак-Тастимун неизбежно примет сторону короналя, — добавила Мелитирра. — У него просто нет иного выхода. Его не привлечешь красотой, не подкупишь никакими взятками. Вам нужен свой собственный волшебник, который не станет делить свою преданность ни с кем другим.
— И вы думаете, что этот вруун тот, кто нам нужен?
— Его знания в тайном искусстве выше всяких похвал, так все говорят.
Он умеет пользоваться не только заклинаниями: кто может сказать, действительно ли заклинаниями можно сделать все, что нужно? Но в магии имеется еще многое помимо заклинаний. Врууны обладают врожденными способностями, превышающими все, что могут другие расы. А об этом ходят слухи, что он построил машину, которая позволяет ему читать прямо в душах людей. И кроме того, он знает всех и каждого и повсюду сует свой нос.
— У вруунов вовсе нет носов, — смеясь, поправила Тизмет, — только эти кошмарные клювы.
— Но вы поняли, что я имела в виду. Если вы пожелаете, я могла бы пойти к нему Возьмите его к себе на службу и предложите достаточно хорошую плату, чтобы у него не возникло соблазна продать то, что он узнает о вас, лорду Корсибару. Так идти мне к нему, госпожа?
Тизмет кивнула.
— Да, сделайте это. Наймите его. Приведите его прямо ко мне. О, Мелитирра, как я хочу быть королевой!
Она уже час тому назад отправила свою первую фрейлину за Санибак-Тастимуном, и Мелитирра до сих пор не возвратилась.
В конце концов она все же появилась, но одна; на ее обычно бледных щеках горел яркий румянец, а ледяные голубые глаза сияли гневом.
— Он скоро придет к вам, моя госпожа, — сообщила фрейлина.
— Скоро? Я жду уже целый час, и он говорит: «Скоро»?
— Я долго сидела в его вестибюле. Мне сказали, что он проводит встречу и не велел его беспокоить. Я приказала передать, что его желает побеспокоить сестра короналя, но мне пришлось додать еще невесть сколько времени, чтобы услышать, что маг глубоко скорбит из-за того, что доставляет неудовольствие леди Тизмет, но он в данный момент в обществе могущественнейших магов королевства творит магические обряды, а некоторые из них ни в коем случае нельзя прерывать. Но он будет к вашим услугам в первые же мгновения после того, как процесс закончится. Мелитирра тяжело дышала, вздымая красивую грудь, ее глаза сверкали от ярости. — В ответ на это, — продолжала она, — я решила вести себя понастойчивее и велела передать, что леди Тизмет не привыкла к пренебрежению, и, если ее заставят ждать, она укажет на это безобразие своему брату лорду короналю.
— Вы вели себя совершенно правильно, — сказала Тизмет.
— Эти слова, похоже, его несколько напугали. Во всяком случае, камердинер, который носился туда и сюда с посланиями, вернувшись, сказал, что меня просят войти внутрь, чтобы я могла собственными глазами увидеть, насколько серьезное колдовство там творится. Что я и сделала.
— И что, там и впрямь творились могущественные заклинания? — поинтересовалась Тизмет.
— О, я же не в состоянии судить об этом. Но определенно это был какой-то великий конклав. Все это происходило в личных апартаментах Санибак-Тастимуна, где оказались какие-то колдовские устройства высотой до потолка, а воздух там, моя госпожа, был просто сизым от курений и настолько пропитан благовониями, что, я уверена, мое платье до сих пор пахнет ими. И какая же там была толпа! Наверно, пятьдесят волшебников, если только я не сбилась со счета.
Я заметила там еще двоих су-сухирисов, целую кучу вруунов, ну и, конечно, людей, знаете, тех, из Тидиаса, которые носят высокие медные шапки, и еще какое-то волосатое, похожее на человека чудище — даже больше, чем граф Фархольт, и гораздо уродливее — и еще множество других. Не только те маги и чародеи, которые были при дворе лорда Конфалюма, но и новые, каких я никогда прежде не видела и не хочу видеть впредь. Все они стояли кольцом вокруг Санибак-Тастимуна, что-то пели, хлопая в ладоши, и время от времени неожиданно выкрикивали какие-то странные слова: «Битойс! — кричали они, — Реммер!» И еще всякую всячину в этом роде. А Санибак-Тастимун развел передо мной руками, как будто хотел сказать: «Видите, госпожа Мелитирра? Мы здесь заняты серьезным делом». Так что я повернулась и ушла, правда, получив обещание, что он придет сразу же, как только освободится.
— Н-да… — протянула Тизмет. Она была немного обеспокоена рассказом своей наперсницы. — Раньше он бросал все дела, получив мое приглашение. Я всегда думала о нем как о первом из союзников, как о поверенном моих сокровенных тайн. Неужели теперь, когда Корсибар стал королем, что-то изменилось?
— Может быть, и нет. И скорее всего, нет. Я думаю, что су-сухирис предан вам так же, как и прежде, но именно в этот момент на самом деле слишком углубился в свою магию и не мог пойти на риск прервать заклинание. Надеюсь, что дело обстоит именно так; ведь иной вариант не пойдет на пользу ни ему, ни, самое главное, вам. Конечно, при таком количестве дыма и с такими непонятными песнями можно высвободить из-под земли полсотни ужасных демонов или вызвать чуму и засуху на дюжине континентов размером с Алханроэль… Но я должна признаться вам, госпожа, что никогда не любила ни вашего су-сухириса, ни кого-либо из этих голосистых магов вообще. Они пугают меня. А он в особенности. Он кажется мне холодным и опасным.
— Что он холоден, это верно. Все его соплеменники таковы. Но опасный? Он мой друг, Мелитирра. Он, насколько я знаю, с искренней добросовестностью служит мне и подсказывает разумную линию поведения, Я полностью доверяю ему.
При этих словах послышался стук в дверь.
— А вот и он, наверно. Вот видите? Он пришел, как только освободился.
Действительно, это пришел Санибак-Тастимун. Он рассыпался в извинениях за свою задержку и его опоздание и стал умолять леди Тизмет о прощении. Причем говорилось все это в не свойственной двухголовому магу униженной манере, отчего Тизмет сама почувствовала неловкость. Он был занят, сказал волшебник, созданием пророчества на весь первый год правления короналя, великого оракула, который сможет послужить ориентиром для политики короналя. В заклинаниях участвовали все придворные геоманты и прорицатели, обряд нельзя было бы прервать, даже если бы пришел сам корональ; в противном случае королевству мог быть нанесен величайший вред.
— Ну и прекрасно, — не выказывая внешне облегчения, которое испытала, сказала Тизмет. — Так и должно быть; полагаю, было бы неразумно требовать, чтобы мои дела рассматривались прежде государственных. Но теперь, Санибак-Тастимун, вы освободились и располагаете временем, чтобы немного поговорить со мной?
— Я полностью в вашем распоряжении, госпожа.
— В таком случае, скажите: вы помните тот сон, который я видела в Лабиринте, о двух тронах в тронном зале?
— Конечно.
— На днях я видела, как лорд Корсибар входил в этот зал — видимо, в первый раз после возвращения в Замок — и сел на трон, как если бы желал примериться к нему. Я вошла следом за ним. Мы говорили немного о том, что он стал королем, о той радости, которую принесло с собой это событие. А потом я рассказала ему о моем сне, о втором троне, который он сам приказал мне занять. Он слышал меня, но по тому, как он держался, я увидела, что он даже не хочет сделать вид, будто придает моим словам какое-то значение. Он никак их не прокомментировал, лишь заметил вскользь, что человек может увидеть во сне много всякой всячины. Потом я попросила его позволить мне самой посидеть на троне, на что он ответил, что это невозможно, и мы вышли из зала. Что вы скажете на это, Санибак-Тастимун?
— Только корональ может сидеть на троне короналя, госпожа. Это древнейшая традиция.
— Никто бы не знал об этом, только он и я. У нас с Корсибаром одна плоть, Санибак-Тастимун. Мы девять месяцев, обвившись вокруг друг друга, прожили в животе матери. Конечно, он мог позволить…
— Это было бы кощунством. Не может быть никаких сомнений, он был бы рад позволить вам это, но побоялся, и по очень веским причинам.
— Да. Он сам сказал мне насчет кощунства. Но оставим это. Почему же тогда он игнорирует мой сон о втором троне?
— Что вы хотите этим сказать, госпожа?
— Неужели я не должна иметь никакого властного положения в королевстве? С момента нашего возвращения из Лабиринта об этом не было сказано ни единого слова. Я все та же леди Тизмет и не имею никакого иного титула или ранга; различие лишь в том, что я, в прошлом дочь короналя, являюсь теперь сестрой следующего короналя. Но сама по себе я никто и ничто. И корональ ни разу за это время даже не поинтересовался моим мнением по поводу государственных дел, хотя постоянно советовался со мной в первые несколько дней после того, как пришел к власти.
— Возможно, это временное явление?
— Нет. Теперь он обращается только к мужчинам из своего окружения. Санибак-Тастимун, вы когда-то сказали мне, что на мне есть печать будущего величия. Вы повторили мне эти же слова, когда истолковывали мой сон в Лабиринте. Что мог означать второй трон из моего сна, если не то, что меня ждет высокое положение?
Су-сухирис слушал ее с непроницаемым видом, свойственным существам его расы.
— Когда я в Лабиринте истолковывал ваш сон, — сказал он, пристально взглянув на принцессу, — то предупредил вас, что не следует трактовать его слишком буквально. Я сказал, что в создании нового короля может быть не меньше величия, чем в том, чтобы самому носить корону. Ваш брат не был бы сегодня короналем, если бы вы не сыграли ту роль, которая была под силу только вам: убедили его. И вы и я, мы оба знаем об этом.
— И это все, что у меня будет? Знание, что я помогла Корсибару взойти на трон, и ничего более? И в моих руках не будет никакой власти, я не буду занимать никакого поста в правительстве? До самого конца жизни — скучать в безделье и утешаться когда-то сыгранной ролью?
— Мы обсуждали все это в Лабиринте, моя госпожа. Вы совершили ряд поступков, значение которых поистине не поддается оценке, и Корсибар стал королем. — Су-сухирис смотрел на нее спокойно, почти безразлично. — Я просто не знаю, госпожа, что еще сказать вам.
— Вы что, потеряли дар речи?
Санибак-Тастимун ответил ей двойной улыбкой, исполненной, как могло показаться, затаенной иронии.
— Помогите мне, Санибак-Тастимун. У меня сильный разум и крепкая воля.
Я живу не для того, чтобы быть простым украшением для кого-то или чего-то. Я чувствую, что заслуживаю места в новом правительстве. Помогите мне добиться этого.
Жест, который сделал су-сухирис в ответ на эти слова, был равносилен пожатию плечами у человека: он втянул свою длинную раздвоенную шею глубоко в грудную клетку и повернул шестипалые ладони внутрь. Его глаза, напоминающие четыре сверкающих изумруда, стали как никогда непроницаемыми.
— Госпожа, ведь королем является Корсибар, а не я. Именно он решает и осуществляет все назначения. А то, о чем вы просите, противоречит всем традициям и обычаям.
— Несомненно. Но не в большей степени, чем коронование Корсибара. Поговорите с ним. Сообщите ему о моем желании. Посоветуйте ему согласиться на это. Вы можете сказать это ему, и он послушает вас. Вы и я — два человека, к которым он прислушивается больше, чем к кому-либо на свете, но именно об этом я сама не могу его просить. Сделайте это для меня. Вы поможете мне, Санибак-Тастимун?
— Он корональ, моя госпожа. Я могу сказать ему об этом, но не могу обещать, что он согласится.
— По крайней мере, попросите его, — сказала она. — Попросите.
Волшебник вышел.
Тизмет повернулась к Мелитирре.
— Вы все слышали, — сказала она. — И что вы об этом думаете? Он поможет мне?
— И это первый из ваших союзников, как вы сказали? Поверенный ваших самых тайных помыслов? Да, он знает ваши секреты — он знает все секреты. Но союзник ли он? Мне так не кажется, госпожа.
— Он сказал, что он поговорит с Корсибаром обо мне.
— Он сказал, что он сообщит лорду Корсибару о вашем желании; и я допускаю, что он это сделает. Но я не услышала даже намека на то, что он посоветует лорду Корсибару пойти вам навстречу или же что он предпримет для этого хоть какие-то меры.
— Но ведь он прямо обещал это!
— Нет, госпожа, — возразила Мелитирра. — Вы хотели услышать в его словах обещание, но я тоже внимательно слушала его и не услышала ничего подобного. Он обещал поговорить. И все: он поговорит. Он также заявил, что ваше желание идет вразрез со всеми обычаями и традициями. Он не станет делать ничего, чтобы помочь вам, этот ваш союзник. Можете мне поверить в этом.
Тизмет долго молчала, повторяя в памяти весь свой разговор с су-сухирисом, безуспешно пытаясь найти в нем подтверждение своей уверенности в том, что она правильно поняла его содержание.
Затем она поднялась и прошлась по комнате.
— Что мне делать, Мелитирра?
— Есть и другие волшебники. Мне кажется, что этот потерян для вас, что теперь, когда Корсибар стал короналем, он целиком и полностью принадлежит ему.
— Если так, то это очень больно. Я думала, что Санибак-Тастимун предан мне не менее, чем моему брату.
— Так, возможно, было в прошлом. Но теперь все изменилось. Его преданность принадлежит короналю. Он будет служить и вам тоже, да, но не сделает того, что могло бы пойти в ущерб интересам Корсибара. — Мелитирра на несколько секунд глубоко задумалась. — Вы знаете врууна Талнапа Зелифора?
— Вы имеет в виду волшебника принца Гонивола?. Да, он был на службе у Гонивола. Но Великий адмирал известен своей скаредностью. И Талнап Зелифор уже давно рыщет по замку в поисках нового покровителя. Он обращался к одному из людей Корсибара, кажется, к графу Венте, но получил от ворот поворот, так как Вента терпеть не может вруунов. Он приходил и ко мне и спрашивал, не наймете ли вы его. Но я тоже прогнала его.
— Вы ничего не говорили мне об этом.
— Не сочла нужным, госпожа. В то время вы были глубоко очарованы колдовством Санибак-Тастимуна, так зачем было нанимать еще кого-то? Но теперь положение изменилось. Су-сухирис — это просто труба, по которой ваши тайны перетекают к вашему брату, разве вы не видите этого, госпожа?
— Возможно. Возможно. — Она взяла из шкатулки полную горсть перстней, положила на стол, снова взяла. Крепко стиснула их в кулаке.
— В любом возможном конфликте между короналем и сестрой короналя Санибак-Тастимун неизбежно примет сторону короналя, — добавила Мелитирра. — У него просто нет иного выхода. Его не привлечешь красотой, не подкупишь никакими взятками. Вам нужен свой собственный волшебник, который не станет делить свою преданность ни с кем другим.
— И вы думаете, что этот вруун тот, кто нам нужен?
— Его знания в тайном искусстве выше всяких похвал, так все говорят.
Он умеет пользоваться не только заклинаниями: кто может сказать, действительно ли заклинаниями можно сделать все, что нужно? Но в магии имеется еще многое помимо заклинаний. Врууны обладают врожденными способностями, превышающими все, что могут другие расы. А об этом ходят слухи, что он построил машину, которая позволяет ему читать прямо в душах людей. И кроме того, он знает всех и каждого и повсюду сует свой нос.
— У вруунов вовсе нет носов, — смеясь, поправила Тизмет, — только эти кошмарные клювы.
— Но вы поняли, что я имела в виду. Если вы пожелаете, я могла бы пойти к нему Возьмите его к себе на службу и предложите достаточно хорошую плату, чтобы у него не возникло соблазна продать то, что он узнает о вас, лорду Корсибару. Так идти мне к нему, госпожа?
Тизмет кивнула.
— Да, сделайте это. Наймите его. Приведите его прямо ко мне. О, Мелитирра, как я хочу быть королевой!
4
В Горном замке шел третий день веселого фестиваля, посвященного коронации. Карнавальные шествия, различные торжества и спортивные состязания — вот чем занимались все поголовно рыцари и вельможи Замка.
Своей атмосферой эти Игры ни в чем не походили на те, которые проводились в Лабиринте в дни умирания старого понтифекса. Те Игры проходили в странном, темном и таинственном гигантском подземном зале, именовавшемся Ареной понтифекса Дизимаула, и время их проведения было днями всеобщей напряженности и беспокойства, а местом проведения этих Игр — Игр коронации лорда Корсибара — явилась поросшая прекрасной травой площадь Вильдивара. Туда выходила пешеходная аллея со множеством лестниц и лесенок, известная под названием Девяносто девять ступеней, и с площади открывался изумительный вид на высшую часть Замка и гигантский плавно выгнутый сияющий сине-зеленый купол неба над ним. И по своей изначальной сути этот фестиваль был радостным — бодрое празднование начала нового пути, а не ознаменование конца старого, с барабанами, трубами, жонглерами, акробатами, ночными фейерверками, смехом, веселым изумлением, жаркими солнечными днями и потоками крепкого вина, текущими круглые сутки, днем и ночью.
С трех сторон площади были воздвигнуты высокие трибуны, а в первом ряду установили великолепную ложу для короналя лорда Корсибара — изготовленную из блестящей древесины гамандруса копию трона Конфалюма, находившегося в Замке. На противоположной стороне огороженного трибунами прямоугольника помещался второй точно такой же трон, предназначенный для понтифекса Конфалюма, который днем раньше прибыл в Замок из Лабиринта, чтобы присутствовать на коронации сына; ни один понтифекс до него не удостаивал своим присутствием коронацию своего наследника. С третьей стороны, слева от трона Короналя, стоял еще один престол, на котором должна была поместиться вновь провозглашенная Хозяйка Острова Сна, мать короналя Роксивейл. Она как раз этим утром приехала сюда из своего убежища на тропическом острове Шамбеттиран-тил в заливе Стойен.
Никто не мог припомнить, сколько лет леди Роксивейл не бывала в Замке, и никто не ожидал снова увидеть ее там. Но теперь она появилась, маленькая темноволосая женщина, несравненная красота которой была, казалось, неподвластна годам. Прекрасное платье из ослепительно белого шелка, отделанное темно-лиловой каймой, с развевавшимися рукавами подчеркивало изумительную красоту ее фигуры, а глаза ее не утратили с возрастом магнетической привлекательности. Она с королевским достоинством и грацией сидела на своем месте, спокойно глядя на своего венценосного супруга и своего венценосного сына. В этот день здесь собрались трое властителей мира, принадлежавших к одной семье; кто мог бы помыслить о таком?
Позади мест Властителей располагалось их ближайшее окружение. За спиной Корсибара сидели входившие в предыдущее правительство Верховный канцлер герцог Олджеббин, Гонивол и Сирифорн, а также и новые пэры королевства: Фаркванор, Фархольт, Мандрикарн, Навигорн и граф Вента Хаплиорский. Рядом с Корсибаром находился также волшебник Санибак-Тастимун — он иногда склонял то одну, то другую голову к уху короналя и что-то шептал — и еще несколько придворных магов.
Своей атмосферой эти Игры ни в чем не походили на те, которые проводились в Лабиринте в дни умирания старого понтифекса. Те Игры проходили в странном, темном и таинственном гигантском подземном зале, именовавшемся Ареной понтифекса Дизимаула, и время их проведения было днями всеобщей напряженности и беспокойства, а местом проведения этих Игр — Игр коронации лорда Корсибара — явилась поросшая прекрасной травой площадь Вильдивара. Туда выходила пешеходная аллея со множеством лестниц и лесенок, известная под названием Девяносто девять ступеней, и с площади открывался изумительный вид на высшую часть Замка и гигантский плавно выгнутый сияющий сине-зеленый купол неба над ним. И по своей изначальной сути этот фестиваль был радостным — бодрое празднование начала нового пути, а не ознаменование конца старого, с барабанами, трубами, жонглерами, акробатами, ночными фейерверками, смехом, веселым изумлением, жаркими солнечными днями и потоками крепкого вина, текущими круглые сутки, днем и ночью.
С трех сторон площади были воздвигнуты высокие трибуны, а в первом ряду установили великолепную ложу для короналя лорда Корсибара — изготовленную из блестящей древесины гамандруса копию трона Конфалюма, находившегося в Замке. На противоположной стороне огороженного трибунами прямоугольника помещался второй точно такой же трон, предназначенный для понтифекса Конфалюма, который днем раньше прибыл в Замок из Лабиринта, чтобы присутствовать на коронации сына; ни один понтифекс до него не удостаивал своим присутствием коронацию своего наследника. С третьей стороны, слева от трона Короналя, стоял еще один престол, на котором должна была поместиться вновь провозглашенная Хозяйка Острова Сна, мать короналя Роксивейл. Она как раз этим утром приехала сюда из своего убежища на тропическом острове Шамбеттиран-тил в заливе Стойен.
Никто не мог припомнить, сколько лет леди Роксивейл не бывала в Замке, и никто не ожидал снова увидеть ее там. Но теперь она появилась, маленькая темноволосая женщина, несравненная красота которой была, казалось, неподвластна годам. Прекрасное платье из ослепительно белого шелка, отделанное темно-лиловой каймой, с развевавшимися рукавами подчеркивало изумительную красоту ее фигуры, а глаза ее не утратили с возрастом магнетической привлекательности. Она с королевским достоинством и грацией сидела на своем месте, спокойно глядя на своего венценосного супруга и своего венценосного сына. В этот день здесь собрались трое властителей мира, принадлежавших к одной семье; кто мог бы помыслить о таком?
Позади мест Властителей располагалось их ближайшее окружение. За спиной Корсибара сидели входившие в предыдущее правительство Верховный канцлер герцог Олджеббин, Гонивол и Сирифорн, а также и новые пэры королевства: Фаркванор, Фархольт, Мандрикарн, Навигорн и граф Вента Хаплиорский. Рядом с Корсибаром находился также волшебник Санибак-Тастимун — он иногда склонял то одну, то другую голову к уху короналя и что-то шептал — и еще несколько придворных магов.