Силверберг Роберт. Волшебники Маджипура

   Но они будут отброшены и во второй раз, в этом Престимион был уверен. Он почувствовал, что готов прийти в отчаяние. Похоже, в своей уверенности он, планируя этот штурм, перехитрил сам себя. Отобрать высоту у Корсибара невозможно. Необходимо немедленно прибегнуть к какой-то иной стратегии.
   В этот момент к нему подъехал Септах Мелайн.
   — Посмотрите на отступающий правый фланг, — сказал он Престимиону на ухо. — Вы можете в это поверить? Пехотинцы Корсибара, преследуя наших, спустились с холма!
   Престимион, не веря своим глазам, посмотрел туда, куда показывал его друг. Это было подобно подарку провидения.
   — Ну что ж, — ответил он после секундной паузы, — значит, пришел наш час.
   Действительно, пехотинцы, стоявшие на левом фланге фронта войска Корсибара опрометчиво сами разрушили свою непреодолимую стену щитов и в азарте пустились за бегущими мятежниками вниз по склону, сразу же лишившись преимущества своей позиции на холме. Да, это был подарок Божества!
   Престимион немедленно передал приказ своему правому крылу продолжать отступление и даже усилить его. Всем без исключения следовало бежать, демонстрируя все возможные признаки панического ужаса (правда, не бросая оружие). Притворное отступление должно было выманить врага, почуявшего победу, вниз, с холма.
   И в это же время Престимион вывел на левый фланг свежий отряд лучников, приказав им вести навесную стрельбу, чтобы стрелы падали позади линии щитов. По сигналу в бой вступили кавалеристы герцога Миоля; они стремительно помчались в гору, окружая вражеских солдат, которые вырвались из строя, лишая тех всякой надежды на спасение.
   Положение весов удачи, которые только что, казалось бы, так уверенно склонялись в пользу Корсибара, начало быстро меняться.
   После того как в атаку пошли всадники Миоля, все войско Корсибара какое то время пребывало на грани полного хаоса. Устрашающая батарея энергометов прекратила огонь: во всеобщей рукопашной схватке стрелки больше не могли отличать своих от чужих; к тому же некоторые из них и сами уже погибли от неполадок в работе своего отремонтированного на скорую руку оружия. И когда извержение молний прекратилось, налетела кавалерия мятежников. Она ворвалась в боевые порядки роялистских войск, неистово рубя направо и налево. В мгновение ока оборона оказалась разрушенной. По всему полю рубили и топтали людей Корсибара. Некоторые, уже не способные подняться, пытались отползти в безопасное место. Другие бежали.
   Престимион понял, что наступило время ввести в действие свое секретное оружие.
   — Маги! — крикнул он. — Им пора выходить!
   И они появились, выйдя из лагеря единой группой: старый как мир Гоминик Халвор, по просьбе Престимиона специально приехавший сюда из Триггойна, его сын Хезмон Горе и еще с дюжину искуснейших волшебников северного города, людей, прославленных во всем мире своими познаниями в тайном искусстве. Все они были облачены в самые торжественные одеяния, при множестве регалий и держали в руках свои орудия.
   Когда воины Корсибара увидели, как эта процессия вышла из тыла армии противника, на холме раздался не то крик, не то стон ужаса. Защищенные со всех сторон лучшими из лучших воинами Престимиона, маги шли по сырой равнине. А затем запели трубы, заревели каннивангитали. Волшебники встали в круг, принялись что-то скандировать нараспев, и ввысь взвились языки голубого пламени.
   Была уже середина утра; с ясного небосвода на побоище безмятежно смотрело солнце. Но через мгновение небо начали заволакивать густые облака, солнце потускнело, а затем на поле битвы опустилась непроглядная тьма, какая бывает разве что в безлунную полночь. Уже за десяток шагов от собственного носа нельзя было ничего разглядеть.
   Люди Престимиона знали заранее о том, что такое должно свершиться. Но противники не имели об этом ни малейшего представления, и в их рядах началась паника.
   — Пора! — крикнул Престимион. — Пора! Вперед, на холм, и разорвем их в клочья!
   На всем протяжении поля битвы пораженные суеверным страхом воины Корсибара забывали об остатках дисциплины и боевой выучки, метались в ужасе, спотыкаясь о лежавшие на земле тела, а над всем этим разносились призывы командиров армии мятежников: — Вперед! Вперед! Вперед! Вперед!
   Гиялорис во мраке увидел перед собой пятно, которое казалось даже еще темнее, чем окружающая мгла. Когда его глаза привыкли к темноте, опустившейся на поле битвы, он понял, что сгусток мрака перед ним — высоченный и широкий, как стена, человек и что это не кто иной, как его старый недруг, жестокий Фархольт.
   — Вы предпочтете снова сойтись в борьбе, мой господин, или же выясним наши отношения на палашах? — с изысканной вежливостью осведомился Гиялорис. — Так или иначе, но сейчас вам представилась для этого самая последняя возможность.
   Вместо ответа Фархольт яростно взревел и без малейшего промедления нанес мечом могучий размашистый удар, который Гиялорис лишь с трудом смог отразить, в последний момент заметив тусклый блеск клинка. Фархольт все с тем же яростным жаром нанес еще один удар, и еще, и еще. Гиялорису удалось парировать их, но все же четвертый удар со звоном обрушился на его шлем, и он потерял ориентацию, точь-в-точь как в тот день, когда он боролся с Фархольтом во время Игр в Лабиринте. Голова у него закружилась, и он отступил на несколько шагов в сторону.
   — Где ты, Гиялорис? — раздался в странной полуночной мгле крик Фархольта. — Иди сюда; пора закончить дело! Это наша последняя встреча, и твое мясо сегодня будут жрать милуфты!
   — И впрямь пора закончить, — отозвался Гиялорис. Его все еще покачивало, но в нем с каждым мгновением все сильнее разгоралась ярость, какой он не знал еще, пожалуй, никогда в жизни. — Да, Фархольт, милуфты будут сегодня клевать твой или мой труп. Один из нас не уйдет отсюда.
   Он, пошатываясь, шагнул обратно, туда, где, по его расчетам, должен был находиться Фархольт. Держа обеими руками свой огромный меч, он в темноте наугад нанес удар параллельно земле с такой силой, какую можно проявить, пожалуй, лишь раз в жизни, ибо его переполняли ненависть, презрение и омерзение к этому человеку, так долго без всякой причины преследовавшему его и старавшемуся отравить ему жизнь. И почувствовал, как его клинок отшвырнул в сторону меч пытавшегося защититься Фархольта.
   Он сделал еще шаг и повторил свой удар, а потом еще раз. Меч разрезал панцирь Фархольта на уровне пояса, как простую бумагу, и вонзился глубоко в бок великана, достав почти до позвоночника. Фархольт издал булькающий звук и, согнувшись, упал набок. Гиялорис, стоя над ним, снова воздел свой меч, но затем, несмотря на темноту, понял, что в повторном ударе нет никакой необходимости: он с одного раза разрубил Фархольта почти пополам.
   Герцог Свор, находившийся в совсем другой части поля, тоже вступил в сражение, поскольку не видел никакого приличного способа избежать этого, и вдруг обнаружил перед собой кого-то не выше ростом, чем он сам. Не долго думая, он схватил своего противника за плечо, подтянул вплотную к себе и вгляделся в лицо. И по ледяному блеску глаз он узнал, что это был не кто иной, как Верховный канцлер, бездушный Фаркванор, которого он ненавидел и презирал больше, чем кого-либо еще из обитателей мира.
   — Я никак не рассчитывал встретить вас в бою, — первым заговорил Свор. — Ведь вы же совсем не воин, не так ли, Фаркванор?
   — Но я заметил бы, что и вы тоже. И все же мы оба здесь. Как вы думаете, почему?
   — Я — потому, что предан моему другу. А вы, как я полагаю, потому, что надеетесь заслужить дополнительные симпатии Корсибара, продемонстрировав ему свою доблесть. В той степени, конечно, в какой это слово применимо к вам. Может быть, я ошибаюсь?
   Все это время Свор продолжал крепко держать корчившегося Фаркванора за воротник.
   — Отпустите меня, Свор. Ведь между нами нет никакой ссоры. Пусть эти грубые большие животные режут друг друга; но зачем сражаться нам с вами? Мы, обитатели духовного мира, являемся естественными союзниками.
   — Как интересно это узнать! — рассмеялся Свор. — Тогда скажите мне, мой дорогой любимый союзник: это вы посоветовали Гониволу на переговорах посулить мне Тизмет в качестве платы за предательство? На всем, что он говорил мне, я видел отчетливый отпечаток вашей руки.
   — Отпустите меня, — повторил Фаркванор. — Мы сможем обсудить все это в другое время и в другом месте. Давайте уберемся отсюда подальше и предоставим этим грубым мужланам возможность и дальше упражняться в разрушении.
   — Ну нет. Думаю, что я наконец стану героем. Пришло время показать, что я могу быть отважным, по крайней мере имея дело с такими, как вы.
   С этими словами он вынул меч, который так редко в своей жизни использовал, и отступил на шаг, чтобы пронзить врага. Но одновременно с выпадом Свора Фаркванор молниеносным движением извлек кинжал, висевший на поясе у него за спиной и нанес резкий быстрый удар Свору чуть ниже ребер. Этого следовало ожидать, с горечью подумал Свор, ведь не могло быть такого, чтобы у Фаркванора не было припрятано оружие, которое он мог бы пустить в ход. Но сделать он уже ничего не мог, острие вонзилось ему в незащищенный живот, и он почувствовал, как по его внутренностям мгновенно разлилась река расплавленного металла.
   — Ловко сделано, — через силу улыбнувшись, пробормотал Свор. — Вы верны себе до последней минуты. — С этими словами он пронзил своим мечом Фаркванора так, что острие показалось со спины. Затем ноги его подкосились, он навалился на врага, словно хотел обнять его. И в этом странном объятии они оба упали наземь, и их кровь смешалась на поле битвы.
   Престимион потерял уже второго скакуна, того, которого уступил ему Гиялорис; животное убили под ним, когда он пробирался в полуденной тьме, призывая своих людей. Он пошел дальше пешком, прицепив лук за спиной и держа меч в руке. Действие заклятия темноты начало ослабевать, небо понемногу светлело, и он уже отчетливо различал усеявшие землю тела погибших и умирающих людей, мелкие стычки, на которые разбилось общее сражение. Ему казалось, что инициатива боя полностью перешла в руки его армии. Не осталось и следа ни от той стены из людей со щитами, которую Корсибар разместил на вершине холма, ни от подразделений второй линии: обе эти группы, каждой из которых вполне подошло бы название «армия», вместе спустились на середину склона и сейчас пребывали в состоянии полного хаоса, а мятежники, похоже, готовились замкнуть вокруг них кольцо и запереть ловушку, из которой уже никто не смог бы ускользнуть.
   Он разыскивал Септаха Мелайна, Гиялориса, Абриганта или еще кого-нибудь из знакомых. Но никого из них найти не удалось, а встреча с единственным знакомым — он действительно хорошо знал этого человека — не доставила ему ни малейшей радости. Сквозь редеющую тьму к нему направлялся Дантирия Самбайл в прекрасных доспехах, вид которых, правда, несколько портили царапины и грязь. В одной руке он держал обнаженный меч, а в другой — большой топор грубого вида, очень похожий на те, которыми пользуются лесорубы. Сначала лакей, а теперь хозяин, подумал Престимион. В этот день ему приходилось иметь дело поистине с безмерным количеством зла.
   А прокуратор, похоже, прекрасно чувствовал себя на залитом кровью поле сражения.
   — Ну, кузен Престимион, вот мы и встретились! — с неподдельной веселостью крикнул он издалека, — Не стоит ли нам подраться? Победитель становится короналем, поскольку Корсибар наверняка уже захлебнулся собственной желчью при виде того, как его несомненная победа пошла прахом из-за ваших триггойнских волшебников. Так что претендентов на корону осталось двое: вы и я. Волшебники, Престимион! Кто бы мог подумать такое про вас?
   Прокуратор хрипло расхохотался, высоко поднял топор и резко опустил его.
   Сильный широкий удар, достигни он цели, отсек бы Престимиону руку в плече. Но Престимион быстро шагнул вперед, подняв меч, подставил эфес под топорище, и топор ушел в сторону.
   А потом он поднял голову и посмотрел в лицо Дантирии Самбайлу встретился взглядом с прекрасными аметистовыми предательскими глазами этого уродливого не то человека, не то воплощенного дьявола.
   — Опустите топор, кузен, и давайте прекратим войну между нами, — негромко сказал он. — У меня нет намерения лишать вас жизни, но я сделаю это, если вы меня вынудите.
   — Вы щедрый человек, Престимион. У вас слишком большая душа, — сказал прокуратор и разразился еще одним взрывом неистового, похожего на ржанье хохота.
   Его глаза превратились в колючие лиловые огоньки. Он резко подался вперед и попытался ударить Престимиона плечом и сбить с ног. Это могло бы ему удасться, так как Дантирия Самбайл был на полголовы выше ростом, чем Престимион, и, возможно, вдвое тяжелее. Но Престимион стремительно отскочил. Его меч рядом с тяжелой саблей прокуратора казался легкой рапирой, но был единственным оружием, которое он имел, и он должен был суметь воспользоваться им.
   «Ты сейчас не Престимион Малдемарский, — сказал он себе. — Ты должен превратиться в Септаха Мелайна или умереть».
   В течение нескольких лет Престимион с глубоким удовольствием изучал фехтовальное искусство Септаха Мелайна. Это было необыкновенно красивое зрелище. Это была поэзия, это была музыка, это была математика. Помимо всего прочего для него требовалось быстрое и мощное запястье, точный глазомер и четкость движения руки. Прирожденное изящество и чрезвычайно длинные конечности Септаха Мелайна давали ему значительное преимущество перед всеми остальными. Невысокий коренастый Престимион, естественно, обладал совсем иными природными данными. Но он должен был сделать все, на что способен.
   Сейчас перед ним стоял истинный виновник всех его бед, наконец понял он. Ни одно из его несчастий не произошло без того, чтобы Дантирия Самбайл хоть как-то не приложил к нему руку, Престимион почувствовал, как закипает внутри ярость. Проткнуть его, думал он, это значит покончить со всеми своими мучениями.
   Дантирия Самбайл с неожиданной для его массивной фигуры скоростью уже мчался к нему с поднятым топором и саблей наготове, для того чтобы нанести ей второй, решающий удар. Престимион чуть отступил в одну сторону, сделал четкий пируэт и ринулся навстречу своему огромному противнику. Он оказался совсем вплотную к прокуратору, и тот не сумел ударить его топором, зато Престимиону удалось изящным движением вонзить острие клинка прямо в подмышку Дантирии Самбайлу, проткнув сразу и нерв, и мышцу, и сухожилие.
   — Ха! — от неожиданности и боли вскрикнул Дантирия Самбайл. Его рука разжалась, и топор с громким стуком упал на землю. Но у него хватило присутствия духа и свирепости для того, чтобы не растеряться и нанести Престимиону плашмя клинком сабли, которую он держал в другой руке, ужасный удар, чуть не сломавший ему ребра. От удара у Престимиона перехватило дыхание, он на секунду потерял ориентировку и, пошатываясь и чуть не падая, отступил на пять-шесть шагов. Когда в глазах у него прояснилось, он увидел, что противник, предвкушая триумф, тяжело бежит к нему, угрожающе размахивая саблей. Но движения были неловкими — видимо, прокуратор не слишком хорошо владел левой рукой. Престимион, содрогнувшись от боли в ушибленном боку и той раны, которую ему ранее нанес Мандралиска, поднял меч и сделал несколько выпадов, целясь прямо в сердце Дантирии Самбайла. Тот вынужден был опустить саблю, чтобы защититься. И затем, неуловимо быстрым движением изменив направление атаки — этот финт, пожалуй, заставил бы зааплодировать самого Септаха Мелайна — Престимион ударил острием по внутренней стороне руки прокуратора, оставив на ней глубокую ярко-красную полосу от запястья до локтя.
   Оружие Дантирии Самбайла со звоном упало на землю. А Престимион немедленно приставил острие к мягкому жирному горлу противника чуть ниже подбородка.
   — Давайте, — хриплым, но спокойным голосом произнес прокуратор, — кончайте дело, кузен.
   — Какое это доставило бы мне удовольствие, — ответил Престимион. — Но нет. Нет, кузен, нет.
   Только не это. Не убийство безоружного, даже этого. Он не мог. Весь его гнев улетучился. Хватит убийств. К тому же Дантирия Самбайл, каким бы чудовищем он ни был, почему-то пользовался любовью жителей своего родного Зимроэля. Престимион не хотел, чтобы, когда он станет короналем, миллионы обитателей Зимроэля питали к нему ненависть.
   Он увидел, что из хаоса поля битвы к нему направляется верхом его брат Абригант в сопровождении Руфиела Кисимира из Малдемара и еще четырех-пяти своих земляков. Они вели с собой Мандралиску. Дегустатор яда был ранен, его руки были связаны за спиной, по щеке стекала кровь. Он угрюмо смотрел вокруг, как будто был готов при первой же возможности извергнуть на всех струю яда.
   Заметив Престимиона. упершего меч в горло Дантирии Самбайла, они пустили своих скакунов галопом и в мгновение ока очутились рядом. Абригант схватил прокуратора за одну окровавленную руку, Руфиел Кисимир за другую — и резко завернули их за спину пленному.
   — Бей, брат! — крикнул Абригант. — Чего ты ждешь?
   — Он еще не дожил до смерти, — негромко ответил Престимион, опуская меч, и перевел дух, кривясь от боли и потирая ушибленный бок. — Заберите его, свяжите и поставьте рядом с ним надежную охрану. Он отдохнет немного в туннелях Сангамора, а затем предстанет перед судом. А умрет не сегодня и не от моей руки. Возьмите и его дегустатора яда. Но проследите, чтобы их держали подальше друг от друга. — С этими словами он повернулся и пошел прочь, а Дантирия Самбайл, разинув рот, провожал его изумленным взглядом.
   — Мы полностью разбиты; в этом не может быть никакого сомнения, — сказал Навигорн. — Нашей армии больше не существует, а есть толпа, которая не может даже понять, куда бежать. Люди Престимиона почти полностью окружили нас и знают, что победа на их стороне. Я видел убитого Фархольта, и Фаркванора, и многих других. Мы должны пойти к Престимиону и сдаться ему, прежде чем еще очень многие, в том числе и мы с вами, расстанутся с жизнью.
   Корсибар поднял на него недоверчивый взгляд.
   — Что? Сдаться? И это советуете вы, Навигорн?
   — Я не вижу для нас никакого другого выхода.
   — Но это же не первое проигранное нами сражение в этой войне.
   — Это поражение самое тяжелое. И на сей раз он возьмет нас обоих в плен вместе со всем вашим советом.
   — Вижу, вы больше не называете меня «мой лорд». Навигорн печально махнул рукой.
   — Что я могу сказать? Мы бросили свои кости, и они легли против нас.
   Игра окончена, Корсибар.
   Этого нельзя было снести просто так. В первом порыве гнева Корсибар чуть не обнажил свой меч против Навигорна. Но все же сдержал свою руку и лишь сказал холодным и суровым голосом:
   — Я все еще корональ, Навигорн. О том, чтобы сдаться, не может быть и речи. А вы уволены с моей службы.
   — Да, — ответил Навигорн, — я уволен.
   Он повернулся спиной и торопливо зашагал по залитой кровью, изрытой ногами грязной равнине. Корсибар несколько секунд провожал его неподвижным взглядом. Он не чувствовал ничего. Ничего. Он уходил куда-то за пределы чувств. Его тело погружалось в волну оцепенения, она шла снизу, от его ног к сердцу, а оттуда к мозгу.
   «Я никогда не хотел быть королем, — подумал он. — Корону подложили у меня на пути, а я схватил ее, будто во сне».
   — Что вы все сделали со мной? — произнес он вслух. А затем добавил: — Что я наделал?
   Никакие предсказания не предупредили его об этой катастрофе. Вокруг валялись трупы. Ведь его маги обещали ему победу, утверждали, что в этот день будут окончательно сведены все счеты, что к сумеркам Маджипур будет иметь только одного короналя и на планету вернется мир. А он опрометчиво позволил себе увидеть в этих пророчествах убедительную гарантию своего триумфа.
   Но теперь… Теперь…
   Он шел ссутулившись по полю — арене своего крушения, — лицо его было неподвижным, словно окаменело. А затем из мутной мглы, в которую погрузили их волшебники Престимиона, возникла безошибочно узнаваемая фигура Санибак-Тастимуна.
   — Вы, — пробормотал Корсибар. А потом в его душу начал возвращаться гнев. — Вы лгали мне! — сказал он хриплым от ярости голосом.
   — Никогда, мой лорд.
   — День триумфа, сказали вы. День закрытия всех счетов.
   — Так оно и получилось, — холодно ответил су-сухирис. — Разве мы ошиблись в предсказании на сегодняшний день? Сегодня здесь, бесспорно, была одержана победа.
   Глаза Корсибара широко раскрылись. Он разглядел теперь, в этом мраке, как Санибак-Тастимун дурачил его; или, вернее, как он дурачил сам себя, читая в словах мага то, что сам желал услышать.
   Он поднял руку, указывая на расстилавшееся перед ним поле.
   — Как вы допустили, чтобы с нами могло такое произойти? Неужели вы не могли ничего сделать, чтобы защитить нас? Смотрите, Санибак-Тастимун, смотрите! Мы полностью разбиты!
   — Он привез с собой самых могущественных волшебников Маджипура. Я не всесилен, мой лорд.
   — Вы могли хотя бы предупредить меня, что он каким-то образом затмит солнце в полдень. Мы бы тогда приняли свои меры и сохранили порядок после наступления темноты.
   — Могу ли я напомнить вам, мой лорд, что ваша линия была пресечена естественным образом, и случилось это еще до того, как волшебники Престимиона вызвали темноту…
   Это было уже чересчур. Корсибар почувствовал, что все несчастья этого ужасного дня падают на него, словно рушащаяся с высоты гора. Его с головой захлестнули боль, горе и вина. Все, кто окружал его, шаг за шагом вели его к этому бедствию, они совратили его — первым и главным среди них был двухголовый колдун — а теперь его имя будет вовеки веков связано с чудовищным позором.
   Меч сам собой прыгнул ему в руку, и он яростно метнулся вперед, рубя сплеча. Но вместо волшебника он увидел перед собой лишь завесу черноты, сгусток еще более глубокой темноты среди искусственного сумрака, нависшего над всем полем битвы.
   — Где ты? — крикнул он. — Куда ты делся, Санибак-Тастимун?!
   Ему показалось, что он заметил сбоку от себя какое-то движение. Начал поворачиваться, но было уже слишком поздно. Су-сухирис, все еще наполовину скрытый своим заклинанием, зашел ему за спину, и, пока Корсибар неистово рубил бестелесные тени, кинжал волшебника вонзился ему в спину чуть ниже края ребер и неумолимо двигался вверх, пока не коснулся сердца.
   И в то же мгновение силы покинули Корсибара. Он зашатался и опустился на колени прямо в грязь; он задыхался, кашлял и изумленно взирал на извергавшийся изо рта фонтан собственной крови.
   Сквозь ежесекундно уплотнявшийся туман, окутывавший его сознание, он услышал голос, который звал его:
   — Брат?! Брат?
   Это была Тизмет, внезапно возникшая ниоткуда подобно видению. Корсибар поднял голову — для этого потребовалось ужасное усилие — и посмотрел на нее помутневшими глазами.
   Она опустилась перед ним на колени.
   — Что ты… здесь… делаешь? — невнятно проговорил он.
   — Я пришла, чтобы уговорить тебя, пока еще не поздно, сдаться Престимиону, — сказала она.
   Он улыбнулся, кивнул, но ничего не сказал.
   Она обнимала его одной рукой за плечи, но он стремительно слабел, и сестра с трудом могла удержать его. Потом он сделал три порывистых вздоха, перешедших в смертную судорогу. Тизмет мягко отпустила брата, и он вытянулся перед нею во весь свой рост.
   — О, Корсибар, Корсибар!.. Значит, все это не имело никакого смысла, брат, все было впустую…
   В этот момент она увидела Санибак-Тастимуна, который все еще стоял рядом и, сложив руки на груди, молча наблюдал за происходившим.
   — Вы?!! — воскликнула она. — Это вы виноваты во всем, вы с вашими разговорами о том, что он рожден для величия, что он потрясет мир. Да, он потряс его. Но теперь: вы видите? Видите?! — Она схватила меч, выпавший из бессильной руки Корсибара, и яростно ткнула им в сторону волшебника.
   Но Санибак-Тастимун, высокий, чуть не вдвое выше миниатюрной принцессы, отбросил ее оружие в сторону своей саблей, словно то была простая палка. И, сделав стремительный длинный шаг, подошел к ней вплотную и по рукоять вонзил ей в левую грудь тот же кинжал, которым убил Корсибара. Она без единого звука рухнула наземь.
   В этот момент поблизости раздался новый голос:
   — Что я вижу, Санибак-Тастимун? Они оба мертвы, и брат, и сестра? И, полагаю, от вашей руки, не так ли?
   Это был Септах Мелайн. Он легким прыжком стремительно ринулся вперед; обнаженная шпага в руке, длинное тело напружинено, готовое в любой момент сделать выпад. Су-сухирис вновь отступил во мрак, созданный своим собственным заклинанием темноты, но такого испытанного бойца, каким был Септах Мелайн, ему обмануть не удалось. Фехтовальщик решительно взмахнул рукой и, прорезав, словно косой, клинком сгусток тьмы, в последний момент сделал резкое сверхъестественное по ловкости движение запястьем. Черное облако сразу же исчезло, и перед ним оказался Санибак-Тастимун. Он стоял, широко раскрыв в шоке глаза своей левой головы, а вместо правой на его раздвоенной шее зиял кровавый обрубок.
   Шпага Септаха Мелайна сверкнула еще раз, и все было кончено.
   Он задумчиво посмотрел вниз на тела Корсибара и Тизмет, лежавшие рядом в кровавой грязи Белдакской низины. По другую сторону от тела Корсибара валялась в вязкой глине корона Маджипура. Септах Мелайн поднял ее, как мог рукавом стер с нее грязь, надел на левую руку, словно метательное кольцо, приготовленное к смертельному броску. И пошел, волоча ноги, по полю — искать Престимиона. Ему предстояло сообщить ему много новостей. И хороших и печальных.