Страница:
Сын Горнота Гехайна — юноша настолько длинный, тощий и легкий, что он, казалось, мог быть близким родственником птицы, — гибким движением прыгнул вперед. Он деликатно, но крепко схватил иеракса в том месте, где от мускулистых плеч птицы отходили мощные крылья, и лег, вытянувшись на спине птицы, прижавшись головой к голове своего небесного скакуна. В ту же секунду гигантские крылья поднялись вверх, опустились, ударив по земле, еще и еще раз, быстрее, сильнее; поднялась густая пыль, а затем иеракс подпрыгнул невысоко над землей и взмыл в воздух, держа на спине крепко державшегося за его шею человека.
Птица и ее наездник почти вертикально поднялись вверх, сделали круг высоко над лагерем, а затем с невероятной скоростью устремились к северу и вскоре исчезли из виду.
Гиялорис — он подошел к Престимиону и Свору, как только мальчик выпустил птицу из клетки — рассмеялся.
— Неужели вы надеетесь еще раз увидеть кого-нибудь из них? — обратился он к Горноту Гехайну. — Я уверен, что птица унесет его на Великую луну.
— Никакой опасности нет, — ответил тот. — Он летает на наших иераксах с тех пор, как ему исполнилось шесть лет. — Горнот Гехайн вновь указал на телегу. — У нас есть еще три птицы, мой добрый господин, — обратился он к Гиялорису. — Не желаете ли вы сами подняться в небо?
— Благодарю вас за предложение, — ответил Гиялорис с яркой открытой улыбкой; такое выражение крайне редко появлялось на лице обычно сумрачного богатыря. — Я принял бы его с огромной радостью, но боюсь, что я мог бы оказаться несколько тяжеловат для бедной твари. — Он расправил мощные плечи и выпятил грудь. — Здесь нужен человек поменьше, вроде вас, господин мой герцог Свор.
— Да, Свор! — присоединился к нему Престимион. — Поднимитесь-ка вы туда и расскажите потом, что увидели!
— Думаю, как-нибудь в другой раз, — несколько нервным тоном отрезал Свор. — Но смотрите, смотрите! Неужели мальчик возвращается? — Он указал в небо. Там действительно можно было разглядеть в вышине темное пятно, которое с каждой секундой становилось все больше, и вскоре уже можно было различить пару широко распростертых крыльев, между которыми чернело веретенообразное, поросшее черными перьями тело иеракса. Птица начала снижаться, и все увидели на ее спине сына Горнота Техайна. Прошло еще несколько секунд, птица спланировала на землю, резко взмахнув крыльями в последний момент; мальчик, сияющий от удовольствия, еще охваченный счастьем полета, соскользнул вниз.
— Ну, и что ты видел? — спросил у него отец,
— Снова армии. Маршируют туда-сюда и что-то бурят возле озера.
— Армии? — быстро переспросил Престимион. Свор наклонился к нему.
— Я же говорил вам, что у них есть сведения, которые могут нам пригодиться.
Наездники иераксов, как оказалось, летали над долиной Ийянна всю неделю с тех пор, как заметили на севере от города движение войск, и успели многое узнать. Они с радостью сообщили все это Престимиону всего за несколько серебряных реалов. За последнее время, сказали они, парящие машины доставили с востока бесчисленное множество людей с оружием и в броне. Достигнув Ийянна они двинулись вдоль реки на север, пока не достигли Мавестойской дамбы, за которой раскинулось рукотворное озеро, снабжавшее водой значительную часть всей провинции.
И теперь они расположились лагерем на дамбе и по обе стороны озера. Каждый день кто-нибудь из сыновей Горнота Гехайна — сам он больше не поднимался в небо, говоря, что уже слишком стар для этих «игр» — летал туда, чтобы посмотреть, что происходит, и каждый день они обнаруживали, что в лагерь подходили все новые и новые отряды и все время шли какие-то земляные работы.
— Интересная вещь, — сказал Свор. — Три дня назад один из мальчиков пролетел низко над центром лагеря и увидел там высокого темноволосого человека, носившего одежду короналя: зеленый с золотом плащ, отделанный белым мехом. Ему показалось, что он заметил на лбу темноволосого что-то блестящее, что вполне могло оказаться короной.
Престимион на мгновение лишился дара речи.
— Неужели Корсибар? Сам Корсибар здесь?
— Такое складывается впечатление.
— Но разве это возможно? Я был уверен, что он будет сидеть в безопасном укрытии, в Замке, пока у него есть такие люди, как Навигорн и Фархольт, которые будут сражаться за него.
— Похоже, — сказал Свор, — что он прибыл, чтобы лично схватиться с нами. По крайней мере, так докладывает наша воздушная разведка.
— Интересно, — нахмурился Престимион, — почему люди Корсибара позволяют этим птицам лететь низко над лагерем и шпионить на ними, не делая никаких попыток сбить их? Вероятно, они видят с земли одного лишь иеракса и не могут разглядеть наездника, лежащего у него на спине. Ладно, это неважно. Свор, если это правда, то у нас появилась возможность закончить все одним ударом. Вам так не кажется? Нужно послать депешу нашему другу герцогу Хорпидану Алаизорскому, чтобы он поторопился сюда со своими войсками, а потом мы вместе ударим по Корсибару, раз он оказался здесь. Это наш лучший шанс. Захватить его — и войне конец.
— Я сам приведу его к вам, — сказал Септах Мелайн. Его рана быстро заживала, он вновь рвался в бой.
Каждый день иераксы летали на разведку, и каждый день они возвращались с новыми подробностями о событиях у озера Мавестой. Армия там, говорили разведчики, собралась очень внушительная, хотя все трое сыновей Горнота Гехайна считали, что армия Престимиона все же больше. Пришельцы разбили множество палаток и рубили деревья вокруг озера, чтобы строить из них укрепления. Да, человека в одеяниях короналя они видели почти всякий раз, когда пролетали над лагерем; он энергично расхаживал среди солдат, отдавая приказы.
Престимиону очень хотелось прыгнуть на спину одного из иераксов и проверить все собственными глазами, но когда он полушутя сказал об этом Гиялорису и Септаху Мелайну, те дружно закричали на него, что они самолично зарежут птиц Горнота Гехайна, если он хотя бы подойдет к одной из них ближе чем на десять шагов. Престимиону пришлось пообещать, что он не станет этого делать, но тем не менее он мечтал о такой попытке. И не только из-за того, что мог бы сверху разглядеть вражескую армию; прежде всего ему хотелось познать новое невиданное ощущение и восторг полета в поднебесье.
На Маджипуре когда-то, очень давно, имелись воздушные корабли. Лорд Стиамот, как говорилось в древних хрониках, широко применял их в войне против меняющих форму, поджигал с воздуха их деревни, сбрасывая на них горящие факелы, и пугал противника, заставляя его двигаться в приготовленные ловушки. Но секрет их изготовления был утрачен в далеком прошлом, и сейчас для передвижения по огромной планете использовались парящие машины и экипажи (они только назывались парящими, а на самом деле не спеша скользили низко над землей), а также верховые или упряжные скакуны. Никто, кроме этих костлявых парней из долины Ийянн, не знал, что значит воспарить над землей и посмотреть на нее свысока. Престимион испытывал к ним щемящую зависть.
Но полеты на иераксах были не для него. Он понимал, что они требовали навыка, с которым нужно было родиться, а затем с детских лет развивать его. К тому же он, по всей вероятности, был слишком массивен даже для этой могучей птицы. В любом случае, шла война, и ему вскоре предстояло сражаться.
Они решили не ждать подкрепление с запада. Если они будут стоять на месте, ожидая их подхода, то с востока могут подойти другие роялистские армии. Если же Мандрикарн с Фархольтом и Навигорн получат возможность слить свои силы с войском Корсибара, то у Престимиона не останется никакой надежды. Необходимо было ударить сразу, тем более что на сей раз противостоящая армия, похоже, уступала его войску в численности.
— Если бы Талнап Зелифор не покинул нас, — сказал Гиялорис, — мы могли бы воспользоваться его магией, чтобы заглянуть в лагерь Корсибара и подсчитать его людей. А также определить наилучший маршрут для атаки.
— Мы видим лагерь благодаря живым глазам этих мальчиков, — ответил Престимион, — что гораздо лучше, чем вглядываться в колдовской туман. Что же касается маршрута, то мы в родной стране Горнота Гехайна, и он нарисовал для нас хорошие карты. Талнап Зелифор возвратится на днях со своими устройствами для чтения мыслей. Но думаю, что мы разделаемся с Корсибаром и без его помощи.
Они склонились над картами. В лесу по обоим берегам реки имелись дороги, ведущие к дамбе. Выйти в темноте, выбрав ночь, когда в небе не будет ни одной луны, расположить половину кавалерии на восточном берегу, половину — на западном и по сигналу одновременно с обеих сторон ворваться в лагерь Корсибара. Престимион выведет лучников на возвышенность, чтобы оттуда засыпать врагов стрелами. Обстрел из луков сверху должен привести врагов в панику. А затем тяжелая пехота Гавиада ударит с востока, Гавиундара — с запада (да поможет им Божество, если они и на этот раз промедлят!), Септах Мелайн мечом расчистит дорогу в лагерь роялистов, Гиялорис со своими копейщиками…
Да. Да. Что за дикий просчет Корсибара? Узурпатор по собственной воле идет к ним в руки!
— Через две ночи, на третью, в небе не будет ни одной луны, — сообщил Свор, внимательно изучив свои альманахи и звездные атласы.
— Значит, это наша ночь, — заключил Престимион.
Ийянн здесь была узкой и не слишком глубокой рекой, удобной для переправы вброд. Большая часть воды оставалась на севере, за дамбой, которую восемьсот лет назад возвел лорд Мавестой.
Престимиону оказалось совсем несложно развести свои войска по обоим берегам. Сам он с лучниками, посаженными на скакунов, занял позицию на восточном берегу. Позади него расположился Гиялорис с тяжелой пехотой, а тыл прикрывала армия Гавиада. На западном берегу изготовилась регулярная кавалерия, которой, как всегда, командовал герцог Миоль, батальоны Септаха Мелайна и армия Гавиундара, которой предстояло нанести второй, завершающий, удар.
Той ночью единственный свет исходил от звезд, которые в этой части мира отличались каким-то особым блеском. В небе виднелись всем известные большие звезды — Трината на севере, Фасейл на востоке, ее близнец Фасилин на западе и еще Ториус и ярко-красный Ксавиал в центре небосвода. Где-то там находилась и маленькая желтая звезда Старой Земли, хотя никто не знал наверняка, какая именно. И еще там светилась новая звезда, жестокая, бело-голубая, появившаяся над миром в то время, пока Корсибар и Престимион по отдельности поднимались против течения Глэйдж на север, к Замковой горе. Она висела почти в зените, словно яростный глаз небес.
В свете этих звезд, и особенно новой, можно было разглядеть в верховьях долины длинную, узкую белую полосу, соединявшую темные утесы — Мавестойскую дамбу. Именно туда — Престимион точно знал — он и его люди должны были подняться этой ночью, подняться по поросшим лесом берегам, а оттуда обрушиться на ничего не подозревающих роялистов в их лагере. Когда Престимион смотрел вверх, то мог разглядеть даже крошечные фигурки, передвигающиеся по верху дамбы. Конечно, это были часовые. Догадываются ли они о том, что к ним сейчас по обоим берегам реки подкрадываются две армии? Очень может быть, что и нет. В их движениях не было ни намека на тревогу или волнение; просто несколько крошечных, как спички, человечков мерно расхаживали по гребню дамбы.
Престимион проверил свое положение по звездам, Трината, Ториус, Ксавиал — все были на своих местах. Пора выступать. Он поднял руку над головой, с полминуты оставался в таком положении, затем опустил. Двинулся вперед по тропе, проходившей возле самого края воды. На западном берегу пришел в движение отряд герцога Миоля.
Вверх. Вверх.
Божество на нашей стороне, думал Престимион, и этой ночью мы закончим эту войну и вернем мир к здравомыслию…
— Что это? — воскликнул Свор. — Неужели гром?
Престимион удивленно оглянулся. Он тоже услышал глухой гулкий грохот. Но ночь была ясной, на небе ни облачка. Не было ни молнии, ни внезапного шквалистого ветра.
— Брат! Брат!!
По тропе их догонял запыхавшийся Тарадат.
— Не так громко! — резким шепотом отозвался Престимион. — Что случилось?
— Гавиад… Зимроэльцы…
— Ну?
Еще один раскат грома; сильнее первого.
— Я только что узнал… Они ушли. Все войско бегом умчалось прочь от реки.
— Ушли? — растерянно переспросил Престимион. — Но что…
— Посмотрите туда, — прервал его Свор, — Дамба!.. Бум! Бум! Бум!
На гребне дамбы теперь не было ни единого человека. Вместо часовых над ним поднялись красные отблески, похожие на свет угасающих головней костра, и сразу же по белой бетонной стене пробежала темная трещина, похожая на треугольную стружку.
Бум! Еще громче.
— Престимион! Они взрывают дамбу! — срывающимся голосом прокричал
Свор. — Они решили обрушить на нас озеро!
— Но ведь при этом смоет сотню деревень… — начал было Престимион и не закончил фразу, замер с раскрытым ртом при виде рушащейся в феерическом свете взрывов дамбы и невероятной водяной стены, неудержимо устремившейся в темноте вниз по долине — на всех его людей.
Часть пятая
1
Птица и ее наездник почти вертикально поднялись вверх, сделали круг высоко над лагерем, а затем с невероятной скоростью устремились к северу и вскоре исчезли из виду.
Гиялорис — он подошел к Престимиону и Свору, как только мальчик выпустил птицу из клетки — рассмеялся.
— Неужели вы надеетесь еще раз увидеть кого-нибудь из них? — обратился он к Горноту Гехайну. — Я уверен, что птица унесет его на Великую луну.
— Никакой опасности нет, — ответил тот. — Он летает на наших иераксах с тех пор, как ему исполнилось шесть лет. — Горнот Гехайн вновь указал на телегу. — У нас есть еще три птицы, мой добрый господин, — обратился он к Гиялорису. — Не желаете ли вы сами подняться в небо?
— Благодарю вас за предложение, — ответил Гиялорис с яркой открытой улыбкой; такое выражение крайне редко появлялось на лице обычно сумрачного богатыря. — Я принял бы его с огромной радостью, но боюсь, что я мог бы оказаться несколько тяжеловат для бедной твари. — Он расправил мощные плечи и выпятил грудь. — Здесь нужен человек поменьше, вроде вас, господин мой герцог Свор.
— Да, Свор! — присоединился к нему Престимион. — Поднимитесь-ка вы туда и расскажите потом, что увидели!
— Думаю, как-нибудь в другой раз, — несколько нервным тоном отрезал Свор. — Но смотрите, смотрите! Неужели мальчик возвращается? — Он указал в небо. Там действительно можно было разглядеть в вышине темное пятно, которое с каждой секундой становилось все больше, и вскоре уже можно было различить пару широко распростертых крыльев, между которыми чернело веретенообразное, поросшее черными перьями тело иеракса. Птица начала снижаться, и все увидели на ее спине сына Горнота Техайна. Прошло еще несколько секунд, птица спланировала на землю, резко взмахнув крыльями в последний момент; мальчик, сияющий от удовольствия, еще охваченный счастьем полета, соскользнул вниз.
— Ну, и что ты видел? — спросил у него отец,
— Снова армии. Маршируют туда-сюда и что-то бурят возле озера.
— Армии? — быстро переспросил Престимион. Свор наклонился к нему.
— Я же говорил вам, что у них есть сведения, которые могут нам пригодиться.
Наездники иераксов, как оказалось, летали над долиной Ийянна всю неделю с тех пор, как заметили на севере от города движение войск, и успели многое узнать. Они с радостью сообщили все это Престимиону всего за несколько серебряных реалов. За последнее время, сказали они, парящие машины доставили с востока бесчисленное множество людей с оружием и в броне. Достигнув Ийянна они двинулись вдоль реки на север, пока не достигли Мавестойской дамбы, за которой раскинулось рукотворное озеро, снабжавшее водой значительную часть всей провинции.
И теперь они расположились лагерем на дамбе и по обе стороны озера. Каждый день кто-нибудь из сыновей Горнота Гехайна — сам он больше не поднимался в небо, говоря, что уже слишком стар для этих «игр» — летал туда, чтобы посмотреть, что происходит, и каждый день они обнаруживали, что в лагерь подходили все новые и новые отряды и все время шли какие-то земляные работы.
— Интересная вещь, — сказал Свор. — Три дня назад один из мальчиков пролетел низко над центром лагеря и увидел там высокого темноволосого человека, носившего одежду короналя: зеленый с золотом плащ, отделанный белым мехом. Ему показалось, что он заметил на лбу темноволосого что-то блестящее, что вполне могло оказаться короной.
Престимион на мгновение лишился дара речи.
— Неужели Корсибар? Сам Корсибар здесь?
— Такое складывается впечатление.
— Но разве это возможно? Я был уверен, что он будет сидеть в безопасном укрытии, в Замке, пока у него есть такие люди, как Навигорн и Фархольт, которые будут сражаться за него.
— Похоже, — сказал Свор, — что он прибыл, чтобы лично схватиться с нами. По крайней мере, так докладывает наша воздушная разведка.
— Интересно, — нахмурился Престимион, — почему люди Корсибара позволяют этим птицам лететь низко над лагерем и шпионить на ними, не делая никаких попыток сбить их? Вероятно, они видят с земли одного лишь иеракса и не могут разглядеть наездника, лежащего у него на спине. Ладно, это неважно. Свор, если это правда, то у нас появилась возможность закончить все одним ударом. Вам так не кажется? Нужно послать депешу нашему другу герцогу Хорпидану Алаизорскому, чтобы он поторопился сюда со своими войсками, а потом мы вместе ударим по Корсибару, раз он оказался здесь. Это наш лучший шанс. Захватить его — и войне конец.
— Я сам приведу его к вам, — сказал Септах Мелайн. Его рана быстро заживала, он вновь рвался в бой.
Каждый день иераксы летали на разведку, и каждый день они возвращались с новыми подробностями о событиях у озера Мавестой. Армия там, говорили разведчики, собралась очень внушительная, хотя все трое сыновей Горнота Гехайна считали, что армия Престимиона все же больше. Пришельцы разбили множество палаток и рубили деревья вокруг озера, чтобы строить из них укрепления. Да, человека в одеяниях короналя они видели почти всякий раз, когда пролетали над лагерем; он энергично расхаживал среди солдат, отдавая приказы.
Престимиону очень хотелось прыгнуть на спину одного из иераксов и проверить все собственными глазами, но когда он полушутя сказал об этом Гиялорису и Септаху Мелайну, те дружно закричали на него, что они самолично зарежут птиц Горнота Гехайна, если он хотя бы подойдет к одной из них ближе чем на десять шагов. Престимиону пришлось пообещать, что он не станет этого делать, но тем не менее он мечтал о такой попытке. И не только из-за того, что мог бы сверху разглядеть вражескую армию; прежде всего ему хотелось познать новое невиданное ощущение и восторг полета в поднебесье.
На Маджипуре когда-то, очень давно, имелись воздушные корабли. Лорд Стиамот, как говорилось в древних хрониках, широко применял их в войне против меняющих форму, поджигал с воздуха их деревни, сбрасывая на них горящие факелы, и пугал противника, заставляя его двигаться в приготовленные ловушки. Но секрет их изготовления был утрачен в далеком прошлом, и сейчас для передвижения по огромной планете использовались парящие машины и экипажи (они только назывались парящими, а на самом деле не спеша скользили низко над землей), а также верховые или упряжные скакуны. Никто, кроме этих костлявых парней из долины Ийянн, не знал, что значит воспарить над землей и посмотреть на нее свысока. Престимион испытывал к ним щемящую зависть.
Но полеты на иераксах были не для него. Он понимал, что они требовали навыка, с которым нужно было родиться, а затем с детских лет развивать его. К тому же он, по всей вероятности, был слишком массивен даже для этой могучей птицы. В любом случае, шла война, и ему вскоре предстояло сражаться.
Они решили не ждать подкрепление с запада. Если они будут стоять на месте, ожидая их подхода, то с востока могут подойти другие роялистские армии. Если же Мандрикарн с Фархольтом и Навигорн получат возможность слить свои силы с войском Корсибара, то у Престимиона не останется никакой надежды. Необходимо было ударить сразу, тем более что на сей раз противостоящая армия, похоже, уступала его войску в численности.
— Если бы Талнап Зелифор не покинул нас, — сказал Гиялорис, — мы могли бы воспользоваться его магией, чтобы заглянуть в лагерь Корсибара и подсчитать его людей. А также определить наилучший маршрут для атаки.
— Мы видим лагерь благодаря живым глазам этих мальчиков, — ответил Престимион, — что гораздо лучше, чем вглядываться в колдовской туман. Что же касается маршрута, то мы в родной стране Горнота Гехайна, и он нарисовал для нас хорошие карты. Талнап Зелифор возвратится на днях со своими устройствами для чтения мыслей. Но думаю, что мы разделаемся с Корсибаром и без его помощи.
Они склонились над картами. В лесу по обоим берегам реки имелись дороги, ведущие к дамбе. Выйти в темноте, выбрав ночь, когда в небе не будет ни одной луны, расположить половину кавалерии на восточном берегу, половину — на западном и по сигналу одновременно с обеих сторон ворваться в лагерь Корсибара. Престимион выведет лучников на возвышенность, чтобы оттуда засыпать врагов стрелами. Обстрел из луков сверху должен привести врагов в панику. А затем тяжелая пехота Гавиада ударит с востока, Гавиундара — с запада (да поможет им Божество, если они и на этот раз промедлят!), Септах Мелайн мечом расчистит дорогу в лагерь роялистов, Гиялорис со своими копейщиками…
Да. Да. Что за дикий просчет Корсибара? Узурпатор по собственной воле идет к ним в руки!
— Через две ночи, на третью, в небе не будет ни одной луны, — сообщил Свор, внимательно изучив свои альманахи и звездные атласы.
— Значит, это наша ночь, — заключил Престимион.
Ийянн здесь была узкой и не слишком глубокой рекой, удобной для переправы вброд. Большая часть воды оставалась на севере, за дамбой, которую восемьсот лет назад возвел лорд Мавестой.
Престимиону оказалось совсем несложно развести свои войска по обоим берегам. Сам он с лучниками, посаженными на скакунов, занял позицию на восточном берегу. Позади него расположился Гиялорис с тяжелой пехотой, а тыл прикрывала армия Гавиада. На западном берегу изготовилась регулярная кавалерия, которой, как всегда, командовал герцог Миоль, батальоны Септаха Мелайна и армия Гавиундара, которой предстояло нанести второй, завершающий, удар.
Той ночью единственный свет исходил от звезд, которые в этой части мира отличались каким-то особым блеском. В небе виднелись всем известные большие звезды — Трината на севере, Фасейл на востоке, ее близнец Фасилин на западе и еще Ториус и ярко-красный Ксавиал в центре небосвода. Где-то там находилась и маленькая желтая звезда Старой Земли, хотя никто не знал наверняка, какая именно. И еще там светилась новая звезда, жестокая, бело-голубая, появившаяся над миром в то время, пока Корсибар и Престимион по отдельности поднимались против течения Глэйдж на север, к Замковой горе. Она висела почти в зените, словно яростный глаз небес.
В свете этих звезд, и особенно новой, можно было разглядеть в верховьях долины длинную, узкую белую полосу, соединявшую темные утесы — Мавестойскую дамбу. Именно туда — Престимион точно знал — он и его люди должны были подняться этой ночью, подняться по поросшим лесом берегам, а оттуда обрушиться на ничего не подозревающих роялистов в их лагере. Когда Престимион смотрел вверх, то мог разглядеть даже крошечные фигурки, передвигающиеся по верху дамбы. Конечно, это были часовые. Догадываются ли они о том, что к ним сейчас по обоим берегам реки подкрадываются две армии? Очень может быть, что и нет. В их движениях не было ни намека на тревогу или волнение; просто несколько крошечных, как спички, человечков мерно расхаживали по гребню дамбы.
Престимион проверил свое положение по звездам, Трината, Ториус, Ксавиал — все были на своих местах. Пора выступать. Он поднял руку над головой, с полминуты оставался в таком положении, затем опустил. Двинулся вперед по тропе, проходившей возле самого края воды. На западном берегу пришел в движение отряд герцога Миоля.
Вверх. Вверх.
Божество на нашей стороне, думал Престимион, и этой ночью мы закончим эту войну и вернем мир к здравомыслию…
— Что это? — воскликнул Свор. — Неужели гром?
Престимион удивленно оглянулся. Он тоже услышал глухой гулкий грохот. Но ночь была ясной, на небе ни облачка. Не было ни молнии, ни внезапного шквалистого ветра.
— Брат! Брат!!
По тропе их догонял запыхавшийся Тарадат.
— Не так громко! — резким шепотом отозвался Престимион. — Что случилось?
— Гавиад… Зимроэльцы…
— Ну?
Еще один раскат грома; сильнее первого.
— Я только что узнал… Они ушли. Все войско бегом умчалось прочь от реки.
— Ушли? — растерянно переспросил Престимион. — Но что…
— Посмотрите туда, — прервал его Свор, — Дамба!.. Бум! Бум! Бум!
На гребне дамбы теперь не было ни единого человека. Вместо часовых над ним поднялись красные отблески, похожие на свет угасающих головней костра, и сразу же по белой бетонной стене пробежала темная трещина, похожая на треугольную стружку.
Бум! Еще громче.
— Престимион! Они взрывают дамбу! — срывающимся голосом прокричал
Свор. — Они решили обрушить на нас озеро!
— Но ведь при этом смоет сотню деревень… — начал было Престимион и не закончил фразу, замер с раскрытым ртом при виде рушащейся в феерическом свете взрывов дамбы и невероятной водяной стены, неудержимо устремившейся в темноте вниз по долине — на всех его людей.
Часть пятая
КНИГА ВОЛШЕБНИКОВ
1
Это, наверно, самое мрачное место во всем мире, думал Престимион, за исключением, может быть, лишь тех ужасных пустынь Сувраэля, которых, по слухам, старалось избегать любое находящееся в здравом уме мыслящее существо.
В свой черный час он шел по серой земле. Небо над головой было серым, сухая земля под ногами была серой, даже сам ветер, ревущими порывами налетавший с востока, был серым от пыли плодородного ила. Цветом обладали здесь лишь растения; казалось, что они с яростным ожесточением пытаются бороться со всеобщей серостью. Большие твердые выпуклые грибы мертвенно-желтого цвета взрывались облаками сверкающих зеленых спор всякий раз, когда он наступал на один из шариков, редкая жесткая зазубренная трава была вызывающе пунцового цвета, высокие и тонкие, как копья, деревья имели сверкающие синие шиповатые листья, с которых, стоило путнику неосторожно приблизиться к дереву, срывался дождь вязкого розового сока, обжигавшего подобно кислоте.
Далекий горизонт ограждала цепь невысоких меловых холмов, напоминавших выщербленные зубы. Окруженная ими равнина была плоской, сухой и всем своим обликом говорила, что ничего хорошего здесь ожидать не приходится. Здесь не было ни озер, ни рек, ни ручьев, лишь кое-где сквозь трещины покрытой белесой коркой земли просачивались скудные струйки солоноватой воды.
Он шел уже давно, столько дней, что потерял им счет. Его язык пересох и распух от жажды, а веки настолько воспалились, что ему временами казалось, будто он смотрит на мир сквозь щелочку в жалюзи. Он непрерывно обливался потом, вездесущая пыль приставала к липкой коже и затвердевала плотной коркой, удары солнечного света металлическим звоном отдавались в голове. А перед мысленным взором снова и снова, почти без перерывов, возникала картина катаклизма, который уничтожил армию и лишил его самых лучших, самых дорогих друзей.
Беспощадная белая стена воды, срывающаяся на них с высоты, и кувыркающиеся в потоке, словно игрушки, огромные куски Мавестойской дамбы…
Ржание перепуганных скакунов, сбрасывающих всадников и панически разбегающихся в разные стороны… Пехотинцы, отчаянно пытающиеся взобраться на склон… Крики, далеко разносящиеся в ночи… Грохот падающей воды, ужасный звук, будто сама Великая луна летит на них с небес, чтобы сокрушить всех…
Престимион никак не мог до конца понять, как ему самому удалось пережить разрушение дамбы. Он четко помнил первый пенный язык воды, протянувшийся к нему по земле, помнил также мчавшийся следом поток. Его скакун, отчаянно пытавшийся устоять, лягавший воду, которая начала окружать его… После этого в воспоминаниях наступал… нет, не провал, но туман, не позволявший разглядеть подробности. Он помнил, что был не в силах управлять скакуном или успокоить его и в конце концов выпал из седла и его унесло потоком прочь от тонущего животного. А что потом? Он плыл? Да, ведь он каким-то образом смог удержаться на груди стремительно нараставшего наводнения, пробиться сквозь его бурю, сквозь гигантские водяные валы, то и дело обрушивавшиеся на него, словно валуны, и пытавшиеся утащить его в глубину. Вновь и вновь вода накрывала его с головой, обжигала измученные легкие, но он все же продолжал бороться. Но никаких подробностей этой борьбы — вообще ничего — в его памяти не сохранилось. Он помнил лишь, как выбрался наконец на сухую землю, которая всего час назад была верхом скалистого обрыва, тянувшегося вдоль русла реки, и бесконечно долго лежал там, задыхаясь и выблевывая всю ту воду, которую ему пришлось проглотить.
А затем в долину спустились люди Корсибара. Они разыскивали уцелевших после наводнения мятежников и резали их, словно свиней.
Он понятия не имел, как ему удалось избежать этой участи. Все его оружие утонуло. Вероятно, он смог укрыться под каким-то нависающим выступом или в кустах. Он помнил лишь, что ему удалось выбраться оттуда живым. Что он шел прочь от места несостоявшейся битвы, от края воды, вдоль которого метались яростно кричавшие воины и где тела мертвых и тяжело раненных людей — его людей — устилали землю, словно солома.
Престимион не в первый раз созерцал этот мрачный пейзаж торжества смерти. Он знал, что уже видел его однажды: давно, в замке Малдемар, в милой мирной и спокойной библиотеке своей матери, в миске, куда маг Галбифонд налил какую-то светящуюся жидкость. Галбифонд бормотал заклинания и показывал ему это самое поле битвы, эту самую сцену ужасного, потустороннего хаоса. Престимион тогда не знал, чьи армии сражались в том видении, но теперь было ясно, что одним войском командовал Корсибар, а другим он сам, и что Корсибар, совершив чудовищно злое деяние, вышел победителем.
Но сам он пережил и наводнение, и последовавший за ним разгром. Мысленным взором он видел себя со стороны: вот он плетется, хромая, прочь от поля битвы, на котором уже не осталось ничего, кроме следов несчастья; бредет невесть куда, в тихие места, где не будет никого — ни друзей, ни врагов; карабкается по какой-то крутой дорожке в скалах, которая ведет его вверх по течению реки, мимо разрушенной дамбы, мимо палисадов лагерной стоянки войска Корсибара.
Он один в лучах ужасного рассвета, пришедшего на смену еще более ужасной ночи. Престимион смотрит вниз, оглядывается назад и думает:
Тарадат? Абригант? И еще: Свор? Гиялорис? Септах Мелайн?
Зачем он вообще захотел стать короналем? Разве не был он достаточно счастлив как принц Малдемарский? Два его брата почти наверняка мертвы, три его дорогих друга уничтожены наводнением, тысячи людей, поддерживавших его, лишились жизни — ради чего? Ради чего? Неужели ради того, чтобы он мог сесть на огромный кусок черного опала, пронизанный рубиновыми прожилками, вместо какого-то другого человека, чтобы люди становились на колени и делали перед ним глупые жесты и слушали с торжественными лицами его приказания?
Он был раздавлен, ошеломлен той смертью и разрушением, к которым привело его намерение вырвать корону у Корсибара. Сколько народу погибло за это? Его высокомерные претензии превратили в мучеников тысячи хороших людей. Маджипур никогда не был воинственным миром; после умиротворения меняющих форму — уже семь тысяч лет — его люди жили в покое и счастливой гармонии, а те, кто имел воинственный характер, могли найти разрядку на турнирных аренах и в других подобных спортивных состязаниях. Но теперь — о Божество! — из-за его решения, что управлять должен он, а не другой, в этот мир пришла война, и люди, которым предстояло прожить много долгих счастливых лет, оказались в могилах.
Теперь ему не оставалось ничего, кроме как идти дальше в эту неведомую страну в надежде укрыться от ярости людей Корсибара, найти какое-нибудь безопасное место, где он мог отдохнуть, прийти в себя, а потом решить, как проводить дальше отведенное ему время независимо от того, сколько его осталось.
В этот день и в следующие единственной пищей Престимиону служили корни, листья и мелкие, белые, едкие на вкус плоды. А потом ему все же удалось перевалить через гряду меловых холмов, и на той стороне местность немного изменилась, земля стала бледно-коричневой с красноватым оттенком, что служило, возможно, признаком плодородия. Путь ему преградила мутная от ила речка, разделенная на три рукава; она текла с востока на запад. Растения на берегах реки имели светло-зеленую листву, на некоторых из них росли пухлые бледно-лиловые плоды с морщинистой кожурой. Престимион попробовал один, немного подождал — никаких признаков отравления — съел на ночь еще несколько, а когда утром проснулся живым и здоровым, то набрал плодов про запас, сколько поместилось за пазуху.
Это была суровая дикая местность. Он понятия не имел, как она называлась. Опасности здесь скрывались повсюду. Он споткнулся о торчавшую ветку, чуть не упал, а когда восстановил равновесие, то увидел себя на краю ямы, со дна которой сверкали красные глаза и крепкие желтые когти. Немного позже в тот же день вдруг неведомо откуда примчался странный зверь с длинным телом и прогнутой, как седло, спиной, покрытый несокрушимой на вид чешуей. Чудовище на ходу размахивало, как дубинкой, головой с маленькими невыразительными глазками на длинной шее, но, к счастью, пробежало мимо, по-видимому решив найти себе более сочную добычу. Потом он увидел комично подпрыгивавшее существо с веселыми золотыми глазками и крохотными передними лапками, но в хвосте у него оказался шип, и зверек впрыскивал из него яд в пухлых серых ящериц, на которых охотился. А на следующий день или через день ветер принес рой крылатых насекомых, сверкавших на солнце, как граненые самоцветы. Они заполнили воздух туманной взвесью; птица, влетевшая в нее, вдруг сложила крылья и камнем рухнула на землю.
Потом ландшафт вновь изменился. Теперь он представлял собой безжалостно пересеченную местность, изрезанную оврагами и крутыми ущельями. Мир выставил здесь напоказ свои кости, темные угловатые полосы, торчавшие из мягкого красноватого песчаника. Стелющиеся кустарники с белыми пушистыми листьями, покрывали землю, словно меховой ковер. Кое-где росли большие деревья с толстыми черными стволами и широкими раскидистыми кронами с густой желтой листвой.
Там, в тихом месте на дне глубокого ущелья, он наткнулся на деревню, в которой жили исключительно гэйроги — похожие на рептилий существа с серой чешуйчатой кожей и раздвоенными быстрыми ярко-алыми языками. Несколько сотен этих существ расселились вверх и вниз по ущелью на добрых две мили. Видимо, им нравилась эта сухая страна; гэйроги вообще часто поселялись в очень неприветливых частях Маджипура, которые напоминали им о давно покинутом родном мире.
Местные жители оказались довольно дружелюбными, Они дали Престимиону место, где он смог выспаться, дали своей пищи, которая оказалась вполне съедобной, хоть и странной на вкус, ему удалось даже приобрести у них лук и несколько стрел, чтобы охотиться, и мешок, куда он сможет сложить продовольствие, отправляясь в дальнейший путь.
О короналях и гражданской войне местные жители не знали вообще ничего. Имена Престимиона и Корсибара и даже Конфалюма и Пранкипина ничего для них не значили. Они жили здесь, словно на другой, принадлежавшей только им планете.
Он спросил их, где находится, и из-за грубого шипящего акцента гэйрогов с трудом понял их ответ:
— Это город Валмамбра, здесь начинается пустыня, в честь которой он назван.
Престимион услышал это название, и, словно повернулся невидимый ключ, в его памяти отворилась еще одна дверь.
Валмамбра!
Снова он вернулся мыслями в прошлое, в другую жизнь, в тот час, который он тогда провел в тихой материнской библиотеке в замке Малдемар. Там были его мать и сутулый седой маг Галбифонд. Миска с мутноватой жидкостью, в которой Галбифонд показал ему — каким образом? — это чрезмерно точное изображение битвы, нет — истребления его войска солдатами Корсибара на берегах Ийянн.
Но у этого видения была и вторая часть, вспомнил Престимион. Изображение поля битвы исчезло; в миске показался какой-то мрачный и суровый пейзаж, даже более суровый, чем в тех местах, которые он недавно преодолел. Разбросанные зубчатые холмы. Красноватая почва, острые, похожие на клыки валуны. Кривые стволы редколистных сцамбровых деревьев, корчащиеся на фоне безоблачного неба. Сцамбра, так называется это дерево, которое растет только в пустыне Валмамбра, и нигде больше. И крошечная фигурка человека, устало бредущего через пустыню, усилием воли заставляющего себя делать каждый следующий шаг. Невысокий человек с хорошей осанкой, золотистыми, коротко подстриженными волосами, в рваном камзоле, с мешком за плечами, к которому привязан лук и несколько стрел: это он сам. Галбифонд дал ему возможность увидеть все это тогда, в замке Малдемар. Это он, одинокий усталый беглец, бредет пешком через Валмамбру в город волшебников Триггойн. Триггойн, где, как однажды во сне открылось Свору, Престимион мог бы узнать, как получить корону, которую он утратил, еще не успев ее обрести.
Галбифонд уже давно показал ему все это в неимоверных глубинах своей миски — сражение, разгром, путь на север через пустыню — и теперь все это по очереди сбывалось.
В свой черный час он шел по серой земле. Небо над головой было серым, сухая земля под ногами была серой, даже сам ветер, ревущими порывами налетавший с востока, был серым от пыли плодородного ила. Цветом обладали здесь лишь растения; казалось, что они с яростным ожесточением пытаются бороться со всеобщей серостью. Большие твердые выпуклые грибы мертвенно-желтого цвета взрывались облаками сверкающих зеленых спор всякий раз, когда он наступал на один из шариков, редкая жесткая зазубренная трава была вызывающе пунцового цвета, высокие и тонкие, как копья, деревья имели сверкающие синие шиповатые листья, с которых, стоило путнику неосторожно приблизиться к дереву, срывался дождь вязкого розового сока, обжигавшего подобно кислоте.
Далекий горизонт ограждала цепь невысоких меловых холмов, напоминавших выщербленные зубы. Окруженная ими равнина была плоской, сухой и всем своим обликом говорила, что ничего хорошего здесь ожидать не приходится. Здесь не было ни озер, ни рек, ни ручьев, лишь кое-где сквозь трещины покрытой белесой коркой земли просачивались скудные струйки солоноватой воды.
Он шел уже давно, столько дней, что потерял им счет. Его язык пересох и распух от жажды, а веки настолько воспалились, что ему временами казалось, будто он смотрит на мир сквозь щелочку в жалюзи. Он непрерывно обливался потом, вездесущая пыль приставала к липкой коже и затвердевала плотной коркой, удары солнечного света металлическим звоном отдавались в голове. А перед мысленным взором снова и снова, почти без перерывов, возникала картина катаклизма, который уничтожил армию и лишил его самых лучших, самых дорогих друзей.
Беспощадная белая стена воды, срывающаяся на них с высоты, и кувыркающиеся в потоке, словно игрушки, огромные куски Мавестойской дамбы…
Ржание перепуганных скакунов, сбрасывающих всадников и панически разбегающихся в разные стороны… Пехотинцы, отчаянно пытающиеся взобраться на склон… Крики, далеко разносящиеся в ночи… Грохот падающей воды, ужасный звук, будто сама Великая луна летит на них с небес, чтобы сокрушить всех…
Престимион никак не мог до конца понять, как ему самому удалось пережить разрушение дамбы. Он четко помнил первый пенный язык воды, протянувшийся к нему по земле, помнил также мчавшийся следом поток. Его скакун, отчаянно пытавшийся устоять, лягавший воду, которая начала окружать его… После этого в воспоминаниях наступал… нет, не провал, но туман, не позволявший разглядеть подробности. Он помнил, что был не в силах управлять скакуном или успокоить его и в конце концов выпал из седла и его унесло потоком прочь от тонущего животного. А что потом? Он плыл? Да, ведь он каким-то образом смог удержаться на груди стремительно нараставшего наводнения, пробиться сквозь его бурю, сквозь гигантские водяные валы, то и дело обрушивавшиеся на него, словно валуны, и пытавшиеся утащить его в глубину. Вновь и вновь вода накрывала его с головой, обжигала измученные легкие, но он все же продолжал бороться. Но никаких подробностей этой борьбы — вообще ничего — в его памяти не сохранилось. Он помнил лишь, как выбрался наконец на сухую землю, которая всего час назад была верхом скалистого обрыва, тянувшегося вдоль русла реки, и бесконечно долго лежал там, задыхаясь и выблевывая всю ту воду, которую ему пришлось проглотить.
А затем в долину спустились люди Корсибара. Они разыскивали уцелевших после наводнения мятежников и резали их, словно свиней.
Он понятия не имел, как ему удалось избежать этой участи. Все его оружие утонуло. Вероятно, он смог укрыться под каким-то нависающим выступом или в кустах. Он помнил лишь, что ему удалось выбраться оттуда живым. Что он шел прочь от места несостоявшейся битвы, от края воды, вдоль которого метались яростно кричавшие воины и где тела мертвых и тяжело раненных людей — его людей — устилали землю, словно солома.
Престимион не в первый раз созерцал этот мрачный пейзаж торжества смерти. Он знал, что уже видел его однажды: давно, в замке Малдемар, в милой мирной и спокойной библиотеке своей матери, в миске, куда маг Галбифонд налил какую-то светящуюся жидкость. Галбифонд бормотал заклинания и показывал ему это самое поле битвы, эту самую сцену ужасного, потустороннего хаоса. Престимион тогда не знал, чьи армии сражались в том видении, но теперь было ясно, что одним войском командовал Корсибар, а другим он сам, и что Корсибар, совершив чудовищно злое деяние, вышел победителем.
Но сам он пережил и наводнение, и последовавший за ним разгром. Мысленным взором он видел себя со стороны: вот он плетется, хромая, прочь от поля битвы, на котором уже не осталось ничего, кроме следов несчастья; бредет невесть куда, в тихие места, где не будет никого — ни друзей, ни врагов; карабкается по какой-то крутой дорожке в скалах, которая ведет его вверх по течению реки, мимо разрушенной дамбы, мимо палисадов лагерной стоянки войска Корсибара.
Он один в лучах ужасного рассвета, пришедшего на смену еще более ужасной ночи. Престимион смотрит вниз, оглядывается назад и думает:
Тарадат? Абригант? И еще: Свор? Гиялорис? Септах Мелайн?
Зачем он вообще захотел стать короналем? Разве не был он достаточно счастлив как принц Малдемарский? Два его брата почти наверняка мертвы, три его дорогих друга уничтожены наводнением, тысячи людей, поддерживавших его, лишились жизни — ради чего? Ради чего? Неужели ради того, чтобы он мог сесть на огромный кусок черного опала, пронизанный рубиновыми прожилками, вместо какого-то другого человека, чтобы люди становились на колени и делали перед ним глупые жесты и слушали с торжественными лицами его приказания?
Он был раздавлен, ошеломлен той смертью и разрушением, к которым привело его намерение вырвать корону у Корсибара. Сколько народу погибло за это? Его высокомерные претензии превратили в мучеников тысячи хороших людей. Маджипур никогда не был воинственным миром; после умиротворения меняющих форму — уже семь тысяч лет — его люди жили в покое и счастливой гармонии, а те, кто имел воинственный характер, могли найти разрядку на турнирных аренах и в других подобных спортивных состязаниях. Но теперь — о Божество! — из-за его решения, что управлять должен он, а не другой, в этот мир пришла война, и люди, которым предстояло прожить много долгих счастливых лет, оказались в могилах.
Теперь ему не оставалось ничего, кроме как идти дальше в эту неведомую страну в надежде укрыться от ярости людей Корсибара, найти какое-нибудь безопасное место, где он мог отдохнуть, прийти в себя, а потом решить, как проводить дальше отведенное ему время независимо от того, сколько его осталось.
В этот день и в следующие единственной пищей Престимиону служили корни, листья и мелкие, белые, едкие на вкус плоды. А потом ему все же удалось перевалить через гряду меловых холмов, и на той стороне местность немного изменилась, земля стала бледно-коричневой с красноватым оттенком, что служило, возможно, признаком плодородия. Путь ему преградила мутная от ила речка, разделенная на три рукава; она текла с востока на запад. Растения на берегах реки имели светло-зеленую листву, на некоторых из них росли пухлые бледно-лиловые плоды с морщинистой кожурой. Престимион попробовал один, немного подождал — никаких признаков отравления — съел на ночь еще несколько, а когда утром проснулся живым и здоровым, то набрал плодов про запас, сколько поместилось за пазуху.
Это была суровая дикая местность. Он понятия не имел, как она называлась. Опасности здесь скрывались повсюду. Он споткнулся о торчавшую ветку, чуть не упал, а когда восстановил равновесие, то увидел себя на краю ямы, со дна которой сверкали красные глаза и крепкие желтые когти. Немного позже в тот же день вдруг неведомо откуда примчался странный зверь с длинным телом и прогнутой, как седло, спиной, покрытый несокрушимой на вид чешуей. Чудовище на ходу размахивало, как дубинкой, головой с маленькими невыразительными глазками на длинной шее, но, к счастью, пробежало мимо, по-видимому решив найти себе более сочную добычу. Потом он увидел комично подпрыгивавшее существо с веселыми золотыми глазками и крохотными передними лапками, но в хвосте у него оказался шип, и зверек впрыскивал из него яд в пухлых серых ящериц, на которых охотился. А на следующий день или через день ветер принес рой крылатых насекомых, сверкавших на солнце, как граненые самоцветы. Они заполнили воздух туманной взвесью; птица, влетевшая в нее, вдруг сложила крылья и камнем рухнула на землю.
Потом ландшафт вновь изменился. Теперь он представлял собой безжалостно пересеченную местность, изрезанную оврагами и крутыми ущельями. Мир выставил здесь напоказ свои кости, темные угловатые полосы, торчавшие из мягкого красноватого песчаника. Стелющиеся кустарники с белыми пушистыми листьями, покрывали землю, словно меховой ковер. Кое-где росли большие деревья с толстыми черными стволами и широкими раскидистыми кронами с густой желтой листвой.
Там, в тихом месте на дне глубокого ущелья, он наткнулся на деревню, в которой жили исключительно гэйроги — похожие на рептилий существа с серой чешуйчатой кожей и раздвоенными быстрыми ярко-алыми языками. Несколько сотен этих существ расселились вверх и вниз по ущелью на добрых две мили. Видимо, им нравилась эта сухая страна; гэйроги вообще часто поселялись в очень неприветливых частях Маджипура, которые напоминали им о давно покинутом родном мире.
Местные жители оказались довольно дружелюбными, Они дали Престимиону место, где он смог выспаться, дали своей пищи, которая оказалась вполне съедобной, хоть и странной на вкус, ему удалось даже приобрести у них лук и несколько стрел, чтобы охотиться, и мешок, куда он сможет сложить продовольствие, отправляясь в дальнейший путь.
О короналях и гражданской войне местные жители не знали вообще ничего. Имена Престимиона и Корсибара и даже Конфалюма и Пранкипина ничего для них не значили. Они жили здесь, словно на другой, принадлежавшей только им планете.
Он спросил их, где находится, и из-за грубого шипящего акцента гэйрогов с трудом понял их ответ:
— Это город Валмамбра, здесь начинается пустыня, в честь которой он назван.
Престимион услышал это название, и, словно повернулся невидимый ключ, в его памяти отворилась еще одна дверь.
Валмамбра!
Снова он вернулся мыслями в прошлое, в другую жизнь, в тот час, который он тогда провел в тихой материнской библиотеке в замке Малдемар. Там были его мать и сутулый седой маг Галбифонд. Миска с мутноватой жидкостью, в которой Галбифонд показал ему — каким образом? — это чрезмерно точное изображение битвы, нет — истребления его войска солдатами Корсибара на берегах Ийянн.
Но у этого видения была и вторая часть, вспомнил Престимион. Изображение поля битвы исчезло; в миске показался какой-то мрачный и суровый пейзаж, даже более суровый, чем в тех местах, которые он недавно преодолел. Разбросанные зубчатые холмы. Красноватая почва, острые, похожие на клыки валуны. Кривые стволы редколистных сцамбровых деревьев, корчащиеся на фоне безоблачного неба. Сцамбра, так называется это дерево, которое растет только в пустыне Валмамбра, и нигде больше. И крошечная фигурка человека, устало бредущего через пустыню, усилием воли заставляющего себя делать каждый следующий шаг. Невысокий человек с хорошей осанкой, золотистыми, коротко подстриженными волосами, в рваном камзоле, с мешком за плечами, к которому привязан лук и несколько стрел: это он сам. Галбифонд дал ему возможность увидеть все это тогда, в замке Малдемар. Это он, одинокий усталый беглец, бредет пешком через Валмамбру в город волшебников Триггойн. Триггойн, где, как однажды во сне открылось Свору, Престимион мог бы узнать, как получить корону, которую он утратил, еще не успев ее обрести.
Галбифонд уже давно показал ему все это в неимоверных глубинах своей миски — сражение, разгром, путь на север через пустыню — и теперь все это по очереди сбывалось.