Страница:
«Неужели это волк? – подумал Джура. – Нет, велик… Черных волков не бывает. Что же это такое?»
Джура побежал вперед.
Черный волк обогнал архара, отрезав ему путь в горы, и с лаем кружился вокруг него.
«Да это собака! – решил Джура, услышав лай. – А вдруг это Тэке?»
У Джуры даже глаза сверкнули. Но он сейчас же рассердился на себя за эту нелепую мысль. Ведь Кучак клялся, что Тэке унес дракон.
Джура не сводил глаз с черного пса и бежал все быстрее. – Ну конечно, это Тэке! – закричал он громко, заметив на груди у пса белое пятно, и засмеялся от радости. – Тэке! Тэке! – восторженно кричал Джура, подбегая к нему.
Рослый пес мельком взглянул на Джуру, но продолжал преследовать архара.
– Тэке, Тэке! – кричал Джура и, бросив карамультук, радостно хлопнул себя по бедрам. – Киш, киш!
Но Тэке не надо было натравливать. Улучив момент, он ловко схватил раненого архара за ногу, тот упал.
Тэке вцепился архару в горло.
Джура быстро подбежал. Он схватил архара за рога, прижал его голову к камням и прирезал.
Тэке с злобным рычанием, дрожа от жадности, отгрызал куски мяса от перебитой ноги и проглатывал их, не разжевывая. – Ешь, Тэке, ешь, – приговаривал Джура, наклоняясь над ним и незаметно обвязывая ремнем его шею.
Тэке ощетинился, заворчал, но продолжал жадно пожирать мясо. Через некоторое время Джура привел в пещеру упиравшегося Тэке.
Растолстевший и подобревший Кучак был поражен, увидев Джуру с собакой. На мясо он даже не взглянул.
– Какой он большой! – восхищался Кучак и протянул руку, чтобы погладить Тэке.
Но тот злобно прижал уши и прыгнул. Кучак едва успел отдернуть руку.
– А ну, соври ещё раз о том, как драконы унесли Тэке! – насмешливо сказал Джура.
Но Кучака пристыдить было трудно.
– Я же говорил, что он придет… Умный пес!
Джура привязал Тэке ремнем к камню, но он рвался и грыз ремень.
– Надо привязать пса на палку, – решил Джура. – За три месяца он одичал. Его надо приручать.
Джура и Кучак подошли к псу, но он бросился на них. Тогда Джура принес барсовую шкуру и набросил её Тэке на голову. Они повалили собаку на землю, привязали к ошейнику палку, а другой конец её привязали ремнем к камню. За один день Тэке изгрыз три палки.
Два дня Джура не давал ему ни есть, ни пить. Глаза Тэке налились кровью. На третий день ему дали напиться. Тэке рычал, но пил жадно. На четвертый день Джура дал ему кусок мяса. Вскоре при виде Джуры Тэке уже весело махал хвостом и смотрел на руки, ожидая мяса.
Утром на десятый день после возвращения Тэке Джура подошел к нему. В руке он держал золотую цепочку и кусок мяса. Эту цепочку Джура взял у Кучака, когда тот пересматривал свои сокровища. Кучак шел вслед за Джурой:
– Ну разве можно надевать на собаку золотую цепь? Пока Тэке жадно ел мясо, Джура осторожно привязал цепочку к ошейнику и перерезал ножом ремень, потом отошел в сторону, держа в руке конец цепочки. Тэке прыгнул и, почувствовав свободу, начал бегать вокруг Джуры. Он хотел отбежать подальше, но цепь не пускала.
Через несколько дней Джура взял Тэке с собой на охоту. До этого Тэке два дня не кормили, чтобы он был злее. Встретив стадо кииков, Джура нарочно ранил одного из них в ногу и, сняв с Тэке цепочку, натравил его на киика. Легко раненный киик быстро убегал со стадом в горы. Голодный и злой Тэке помчался за ним. Когда Джура поднялся на гору, он увидел Тэке, кружившегося вокруг раненого киика. Джура пристрелил киика, выпотрошил и внутренности бросил собаке.
Пока Тэке ел, Джура привязал его опять на цепочку. – Хороший, умный Тэке, достойный сын Бабу! – приговаривал Джура.
Тэке ел кишки и рычал.
Прошло ещё несколько дней, и Джура решил спустить Тэке с цепи.
Пес умчался в горы. Джура волновался: вдруг Тэке не вернется? Но он пришел.
– Ба-ба-ба!… – позвал его Джура.
Тэке недоверчиво попятился и скосил глаза. Джура бросил ему кусок мяса. Тэке понюхал его и съел.
– Ба-ба! – снова сказал Джура и опять бросил ему мяса. В эту ночь Тэке спал на своем старом месте у пещеры – под камнем, где он раньше сидел на цепи.
Он был приручен.
Часть вторая
ДЖЕЗ-ТЫРМАК
I
II
III
IV
Джура побежал вперед.
Черный волк обогнал архара, отрезав ему путь в горы, и с лаем кружился вокруг него.
«Да это собака! – решил Джура, услышав лай. – А вдруг это Тэке?»
У Джуры даже глаза сверкнули. Но он сейчас же рассердился на себя за эту нелепую мысль. Ведь Кучак клялся, что Тэке унес дракон.
Джура не сводил глаз с черного пса и бежал все быстрее. – Ну конечно, это Тэке! – закричал он громко, заметив на груди у пса белое пятно, и засмеялся от радости. – Тэке! Тэке! – восторженно кричал Джура, подбегая к нему.
Рослый пес мельком взглянул на Джуру, но продолжал преследовать архара.
– Тэке, Тэке! – кричал Джура и, бросив карамультук, радостно хлопнул себя по бедрам. – Киш, киш!
Но Тэке не надо было натравливать. Улучив момент, он ловко схватил раненого архара за ногу, тот упал.
Тэке вцепился архару в горло.
Джура быстро подбежал. Он схватил архара за рога, прижал его голову к камням и прирезал.
Тэке с злобным рычанием, дрожа от жадности, отгрызал куски мяса от перебитой ноги и проглатывал их, не разжевывая. – Ешь, Тэке, ешь, – приговаривал Джура, наклоняясь над ним и незаметно обвязывая ремнем его шею.
Тэке ощетинился, заворчал, но продолжал жадно пожирать мясо. Через некоторое время Джура привел в пещеру упиравшегося Тэке.
Растолстевший и подобревший Кучак был поражен, увидев Джуру с собакой. На мясо он даже не взглянул.
– Какой он большой! – восхищался Кучак и протянул руку, чтобы погладить Тэке.
Но тот злобно прижал уши и прыгнул. Кучак едва успел отдернуть руку.
– А ну, соври ещё раз о том, как драконы унесли Тэке! – насмешливо сказал Джура.
Но Кучака пристыдить было трудно.
– Я же говорил, что он придет… Умный пес!
Джура привязал Тэке ремнем к камню, но он рвался и грыз ремень.
– Надо привязать пса на палку, – решил Джура. – За три месяца он одичал. Его надо приручать.
Джура и Кучак подошли к псу, но он бросился на них. Тогда Джура принес барсовую шкуру и набросил её Тэке на голову. Они повалили собаку на землю, привязали к ошейнику палку, а другой конец её привязали ремнем к камню. За один день Тэке изгрыз три палки.
Два дня Джура не давал ему ни есть, ни пить. Глаза Тэке налились кровью. На третий день ему дали напиться. Тэке рычал, но пил жадно. На четвертый день Джура дал ему кусок мяса. Вскоре при виде Джуры Тэке уже весело махал хвостом и смотрел на руки, ожидая мяса.
Утром на десятый день после возвращения Тэке Джура подошел к нему. В руке он держал золотую цепочку и кусок мяса. Эту цепочку Джура взял у Кучака, когда тот пересматривал свои сокровища. Кучак шел вслед за Джурой:
– Ну разве можно надевать на собаку золотую цепь? Пока Тэке жадно ел мясо, Джура осторожно привязал цепочку к ошейнику и перерезал ножом ремень, потом отошел в сторону, держа в руке конец цепочки. Тэке прыгнул и, почувствовав свободу, начал бегать вокруг Джуры. Он хотел отбежать подальше, но цепь не пускала.
Через несколько дней Джура взял Тэке с собой на охоту. До этого Тэке два дня не кормили, чтобы он был злее. Встретив стадо кииков, Джура нарочно ранил одного из них в ногу и, сняв с Тэке цепочку, натравил его на киика. Легко раненный киик быстро убегал со стадом в горы. Голодный и злой Тэке помчался за ним. Когда Джура поднялся на гору, он увидел Тэке, кружившегося вокруг раненого киика. Джура пристрелил киика, выпотрошил и внутренности бросил собаке.
Пока Тэке ел, Джура привязал его опять на цепочку. – Хороший, умный Тэке, достойный сын Бабу! – приговаривал Джура.
Тэке ел кишки и рычал.
Прошло ещё несколько дней, и Джура решил спустить Тэке с цепи.
Пес умчался в горы. Джура волновался: вдруг Тэке не вернется? Но он пришел.
– Ба-ба-ба!… – позвал его Джура.
Тэке недоверчиво попятился и скосил глаза. Джура бросил ему кусок мяса. Тэке понюхал его и съел.
– Ба-ба! – снова сказал Джура и опять бросил ему мяса. В эту ночь Тэке спал на своем старом месте у пещеры – под камнем, где он раньше сидел на цепи.
Он был приручен.
Часть вторая
ДЖЕЗ-ТЫРМАК
I
– «Зима приближается, волоча свой меч», – запел однажды Кучак.
С деревьев осыпались пожелтевшие листья.
Вскоре из нависших над горами туч пушистыми хлопьями пошел снег. Потом немного потеплело, и он растаял.
Под вечер, когда Джура принес с охоты двух козлов, Кучак, развешивавший вяленое мясо, рассердился:
– Я не могу больше есть грубую козлятину! Где улары? Я хочу есть их нежное мясо. Оно предохраняет от оспы. Ты приносишь мало уларов. Я не буду больше рассказывать тебе сказки, если ты не принесешь уларов.
Джура молча вынул нож и, разделав тушу, достал печень. Тэке, облизываясь, сидел рядом.
– Эх, вкусная печенка, с жиром! – сказал Джура Кучаку. – Но если ты не хочешь рассказывать мне сказки, я брошу печенку Тэке. Он немедленно исполнил свою угрозу.
Кучак кинулся за брошенной печенкой, но не успел её вырвать у Тэке: пес укусил его за руку.
Кучак разозлился. Он схватил палку, которой мешал в костре угли, и замахнулся ею на собаку, а Тэке, схватив печенку, убежал. Кучак погнался было за псом, но вернулся, запыхавшийся, потный и огорченный.
Джура смеялся и дразнил его:
– Зимой ты был тощ и молчалив. А теперь почему-то много болтаешь. Даже мясо кииков стало для тебя грубым. А ведь ты потолстел от него. Почему ты не снимаешь шкуры с кииков? Ведь это твоя работа, а не моя. За это я дарил тебе печенку. Но тебе все мало… Вторую печенку я, пожалуй, тоже отдам Тэке. Кучак отрицательно потряс головой и вынул нож. Он снял шкуру со второго киика и бережно выпустил кровь в маленький казанок, приговаривая:
– Не киргизский ли обычай есть поджаренную кровь?… Джура принес из рощи двух уларов и бросил их Кучаку на колени со словами:
– На, ешь! Я пошутил.
Кучак зачмокал от удовольствия и нежно погладил огромных жирных птиц по серым перьям.
– Ты попал им в голову! – восторгался он. – Джура, ты великий охотник!
Джура был польщен. Он считал, что только охотники – настоящие мужчины, а кто не охотник – тот жалкий и ничтожный человек. Кучак славился в кишлаке своим мастерством заготовлять впрок мясо, но аксакал особенно ценил его за уменье хорошо приготовлять уларов. Щепки весело трещали в костре. Кучак варил настойку из трав. Прищурив узкие, маленькие глаза, он хитро спросил Джуру: – Знаешь ли ты, где наше счастье?
Джура вопросительно посмотрел на него.
– В нашем животе, – сказал серьезно Кучак. – Самая хорошая жизнь, когда ешь много жирного мяса и много спишь. Хорошо пить по утрам айран[22], холодный и свежий. После него настоящий человек может целую овцу съесть… Вот ты, Джура, батыр и хоть много ешь, но вкуса в пище не понимаешь. Ты ещё молодой, не настоящий батыр. Был один знаменитый батыр, так он сразу две овцы съедал и после этого спал подряд трое суток…
Улары долго кипели в настойке из душистых трав. Когда мясо сварилось, Кучак отделил кости от мяса и выбросил их. Он размял круглой палкой разваренное мясо и положил туда большой кусок топленого жира. Жир таял, испуская приятный запах. Взяв очищенный желудок киика, Кучак переложил в него варево, уминая палкой. Получилась плотная, жирная колбаса.
– Пусть остынет, – с нежностью сказал он, старательно облизал мешалку и понес колбасу из пещеры, чтобы зарыть её в снег. Тэке побежал впереди, поминутно останавливаясь. – Назад! – крикнул Джура, и Тэке медленно и неохотно возвратился.
С деревьев осыпались пожелтевшие листья.
Вскоре из нависших над горами туч пушистыми хлопьями пошел снег. Потом немного потеплело, и он растаял.
Под вечер, когда Джура принес с охоты двух козлов, Кучак, развешивавший вяленое мясо, рассердился:
– Я не могу больше есть грубую козлятину! Где улары? Я хочу есть их нежное мясо. Оно предохраняет от оспы. Ты приносишь мало уларов. Я не буду больше рассказывать тебе сказки, если ты не принесешь уларов.
Джура молча вынул нож и, разделав тушу, достал печень. Тэке, облизываясь, сидел рядом.
– Эх, вкусная печенка, с жиром! – сказал Джура Кучаку. – Но если ты не хочешь рассказывать мне сказки, я брошу печенку Тэке. Он немедленно исполнил свою угрозу.
Кучак кинулся за брошенной печенкой, но не успел её вырвать у Тэке: пес укусил его за руку.
Кучак разозлился. Он схватил палку, которой мешал в костре угли, и замахнулся ею на собаку, а Тэке, схватив печенку, убежал. Кучак погнался было за псом, но вернулся, запыхавшийся, потный и огорченный.
Джура смеялся и дразнил его:
– Зимой ты был тощ и молчалив. А теперь почему-то много болтаешь. Даже мясо кииков стало для тебя грубым. А ведь ты потолстел от него. Почему ты не снимаешь шкуры с кииков? Ведь это твоя работа, а не моя. За это я дарил тебе печенку. Но тебе все мало… Вторую печенку я, пожалуй, тоже отдам Тэке. Кучак отрицательно потряс головой и вынул нож. Он снял шкуру со второго киика и бережно выпустил кровь в маленький казанок, приговаривая:
– Не киргизский ли обычай есть поджаренную кровь?… Джура принес из рощи двух уларов и бросил их Кучаку на колени со словами:
– На, ешь! Я пошутил.
Кучак зачмокал от удовольствия и нежно погладил огромных жирных птиц по серым перьям.
– Ты попал им в голову! – восторгался он. – Джура, ты великий охотник!
Джура был польщен. Он считал, что только охотники – настоящие мужчины, а кто не охотник – тот жалкий и ничтожный человек. Кучак славился в кишлаке своим мастерством заготовлять впрок мясо, но аксакал особенно ценил его за уменье хорошо приготовлять уларов. Щепки весело трещали в костре. Кучак варил настойку из трав. Прищурив узкие, маленькие глаза, он хитро спросил Джуру: – Знаешь ли ты, где наше счастье?
Джура вопросительно посмотрел на него.
– В нашем животе, – сказал серьезно Кучак. – Самая хорошая жизнь, когда ешь много жирного мяса и много спишь. Хорошо пить по утрам айран[22], холодный и свежий. После него настоящий человек может целую овцу съесть… Вот ты, Джура, батыр и хоть много ешь, но вкуса в пище не понимаешь. Ты ещё молодой, не настоящий батыр. Был один знаменитый батыр, так он сразу две овцы съедал и после этого спал подряд трое суток…
Улары долго кипели в настойке из душистых трав. Когда мясо сварилось, Кучак отделил кости от мяса и выбросил их. Он размял круглой палкой разваренное мясо и положил туда большой кусок топленого жира. Жир таял, испуская приятный запах. Взяв очищенный желудок киика, Кучак переложил в него варево, уминая палкой. Получилась плотная, жирная колбаса.
– Пусть остынет, – с нежностью сказал он, старательно облизал мешалку и понес колбасу из пещеры, чтобы зарыть её в снег. Тэке побежал впереди, поминутно останавливаясь. – Назад! – крикнул Джура, и Тэке медленно и неохотно возвратился.
II
Стемнело. Дрова слегка потрескивали, выбрасывая снопы искр. Кучак возвратился веселый.
– Скоро будем есть, – сказал он, усаживаясь на корточки.
– Расскажи сказку, – попросил Джура.
Кучак подумал. Хитро улыбнувшись, он сел поудобнее, поджал под себя ноги и, растирая на ладони табачные листья, начал рассказывать:
– В одном ханстве, за множеством высоких гор, жил храбрый охотник. Он один съедал целого барана. Охотник был сильный, всех мужчин в кишлаке во время борьбы валил. Мог целые сутки спать. И были в том ханстве запретные для охоты горы. Какие это были горы! На каждой лужайке лежало по пятьсот больших тэке. Говорили, что у самого главного тэке рога из чистого золота. Кто только туда ни ходил, обратно не возвращался. Только находили потом у подножия горы труп, разорванный на клочки. Одни говорили, что там водятся железные орлы, другие говорили, что джинны, третьи говорили, что там живут горные люди. Вот и решил охотник пойти туда поохотиться. Он собирался жениться, только жену не на что было выкупить у отца и матери: бедный был. Собрался он в путь, а его друг, старый охотник, и говорит: «Возьми меня, батыр, с собой, я буду тебе козлов носить. Мешать тебе не буду, а помочь могу. А за то, говорит, ты дашь мне половину дичи, которую убьешь на охоте». Батыр засмеялся и говорит: «За что же я тебе дам дичь?» А тот отвечает: «Там видно будет. Если не за что будет, то ничего и не дашь». Принес батыр в жертву богу белого барашка, и они пошли. День лезут на гору, два дня лезут – нет кииков. Рассердился батыр. «Куда, говорит, ты меня, старик, завел? Врешь ты все, ничего ты не знаешь». Старик не ответил, и пошли они дальше. Идут, не разговаривают.
Прошли ещё одну гору и вдруг видят: целые стада козлов пасутся и их не боятся. Вот тут и начал батыр стрелять. Как выстрелит, так пуля сразу по три, по четыре козла убивает. Набили они много козлов – не унести. А уже темнеет, спать надо. Подошли они к роще. Батыр хотел огонь разжечь, а старик говорит: «Не надо огня. На этой горе когда-то жил злой хан, он много людей порезал. Души их бродят по ночам. Увидят нас джинны и альбесты и убьют». А охотник говорит: «Не боюсь я!» – и приказывает разжигать огонь. Старик говорит: «Хорошо, разведем костер, но когда поедим, то ночевать пойдем в другое место».
Разжег старик огонь, охотники сварили мясо, поели. «Ну, идем в другое место», – говорит старик. «Не хочу», – говорит охотник. Старик все же уговорил охотника отойти в сторону. Сели они за камень. Видят: подходят к огню две красивые девушки. Охотник хотел бежать к ним, но старик сказал: «Не надо, подожди. Посмотрим, что будет. Если они здесь живут, мы их и завтра найдем». Еле уговорил старик батыра. Как только начало белеть на востоке, девушки ушли. На другой день старик и говорит: «Сделай то, о чем я тебя попрошу, и, если из этого ничего не выйдет, не давай мне моей охотничьей доли». Охотник посмеялся, а потом согласился. Срубили они два дерева. Старик остругал их и сказал, что эти чурбаны надо одеть как людей: в халаты и шапки. Надели охотники на них свою одежду, положили чурбаны возле костра и опять спрятались за камнями. Смотрят, а на огонь пришли две другие девушки. Щеки у них красные, как кровь, а глаза темные, как ночь. «Я возьму их себе в жены» – сказал охотник. А старик все просит: «Подожди немного». Девушки сидят около огня, а руки прячут в рукава. «Я знаю, кто это, – зашептал старик. – Это джез-тырмак. Если хочешь остаться живым, не ходи к ним». А охотник не верит ему: «Врешь ты все, старик». Посидели девушки около огня, посмеялись. Видят, что люди крепко спят возле костра и не просыпаются. Засучили они рукава, и увидел тут батыр, что руки у них медные, а ногти на руках длиннее, чем у медведя, настоящие когти. «Не боюсь я их, – говорит батыр. – Застрелю». А старик говорит: «Посмотрим, что будет дальше». А девушки раскалили на костре медные когти, потом подошли к лежащим чурбанам, закрытым с головой, и всадили в них свои когти, а когти– то в древесине и застряли. Поняли джез-тырмак, что их обманули, дергают руки, а когтей вытащить не могут. Тут рассердился охотник и застрелил их. Только пулю забил он не простым пыжом: старик дал ему особый пыж. Подошли они к девушкам и видят, что руки у них по локоть золотые. Отрезали они ножом золотые руки и забрали с собой. И убитых кииков поделили пополам… Аллах и арвахи велят все пополам делить. А особенно золото.
Кучак подбросил в костер дров и хитро посмотрел на Джуру. – Однако уже поздно. Съедят твоих уларов волки, – засмеялся Джура.
– За колбасой надо идти тогда, когда Пастушья звезда поднимется на два пальца над горой. А чтобы волки не съели колбасу, я разжег там сырое дерево, и костер этот будет гореть целую ночь. Пока же я расскажу тебе, Джура, о Манасе, как он горами реки заваливал и воевал с врагами.
Джура нахмурился:
– Расскажи мне лучше о том, как Манас на железном ковре– самолете летал, как он на железном ящере ездил. Расскажи мне те сказки, которые рассказывали аксакал и красные джигиты. Но такого не было в песнях о Манасе, так как Манас не летал на железном ковре-самолете и не ездил на железном ящере, и Кучак не мог об этом спеть. Не был он и в верховьях реки Сауксай и не видел того, о чем говорил тогда аксакал. Он сказал об этом Джуре. Джура гордо сказал:
– Я сам пойду на Сауксай. Кто может запретить мне? – Тише, замолчи, дерзкий! – взмолился Кучак. – Ведь они могут услышать твои необдуманные слова…
– Кто?
– Арвахи! – прошептал Кучак, испуганно оглядываясь. – Не серди духов, Джура, не поступай необдуманно. Ничего не начинай, не принеся им в жертву лунорогого, раздельнокопытного белого киика. Может, это смягчит их гнев. Не уходи от нас, Джура, мы погибнем с голоду.
– Я никуда не уйду, – сказал Джура. – Я только подымусь на самую высокую гору и оттуда посмотрю на весь мир… Ведь пришли же к нам оттуда люди и духи их не тронули.
– Ты уже взрослый, Джура, сам знаешь, что делать надо, – уклончиво ответил Кучак и пошел за колбасой.
Уже издали он крикнул:
– У меня узкие ичиги, я не могу идти с тобой в верховья Сауксая!
– Да, – крикнул ему в ответ Джура, – если тебе ичиги жмут ноги, то какая для тебя польза, что мир широк!
– Скоро будем есть, – сказал он, усаживаясь на корточки.
– Расскажи сказку, – попросил Джура.
Кучак подумал. Хитро улыбнувшись, он сел поудобнее, поджал под себя ноги и, растирая на ладони табачные листья, начал рассказывать:
– В одном ханстве, за множеством высоких гор, жил храбрый охотник. Он один съедал целого барана. Охотник был сильный, всех мужчин в кишлаке во время борьбы валил. Мог целые сутки спать. И были в том ханстве запретные для охоты горы. Какие это были горы! На каждой лужайке лежало по пятьсот больших тэке. Говорили, что у самого главного тэке рога из чистого золота. Кто только туда ни ходил, обратно не возвращался. Только находили потом у подножия горы труп, разорванный на клочки. Одни говорили, что там водятся железные орлы, другие говорили, что джинны, третьи говорили, что там живут горные люди. Вот и решил охотник пойти туда поохотиться. Он собирался жениться, только жену не на что было выкупить у отца и матери: бедный был. Собрался он в путь, а его друг, старый охотник, и говорит: «Возьми меня, батыр, с собой, я буду тебе козлов носить. Мешать тебе не буду, а помочь могу. А за то, говорит, ты дашь мне половину дичи, которую убьешь на охоте». Батыр засмеялся и говорит: «За что же я тебе дам дичь?» А тот отвечает: «Там видно будет. Если не за что будет, то ничего и не дашь». Принес батыр в жертву богу белого барашка, и они пошли. День лезут на гору, два дня лезут – нет кииков. Рассердился батыр. «Куда, говорит, ты меня, старик, завел? Врешь ты все, ничего ты не знаешь». Старик не ответил, и пошли они дальше. Идут, не разговаривают.
Прошли ещё одну гору и вдруг видят: целые стада козлов пасутся и их не боятся. Вот тут и начал батыр стрелять. Как выстрелит, так пуля сразу по три, по четыре козла убивает. Набили они много козлов – не унести. А уже темнеет, спать надо. Подошли они к роще. Батыр хотел огонь разжечь, а старик говорит: «Не надо огня. На этой горе когда-то жил злой хан, он много людей порезал. Души их бродят по ночам. Увидят нас джинны и альбесты и убьют». А охотник говорит: «Не боюсь я!» – и приказывает разжигать огонь. Старик говорит: «Хорошо, разведем костер, но когда поедим, то ночевать пойдем в другое место».
Разжег старик огонь, охотники сварили мясо, поели. «Ну, идем в другое место», – говорит старик. «Не хочу», – говорит охотник. Старик все же уговорил охотника отойти в сторону. Сели они за камень. Видят: подходят к огню две красивые девушки. Охотник хотел бежать к ним, но старик сказал: «Не надо, подожди. Посмотрим, что будет. Если они здесь живут, мы их и завтра найдем». Еле уговорил старик батыра. Как только начало белеть на востоке, девушки ушли. На другой день старик и говорит: «Сделай то, о чем я тебя попрошу, и, если из этого ничего не выйдет, не давай мне моей охотничьей доли». Охотник посмеялся, а потом согласился. Срубили они два дерева. Старик остругал их и сказал, что эти чурбаны надо одеть как людей: в халаты и шапки. Надели охотники на них свою одежду, положили чурбаны возле костра и опять спрятались за камнями. Смотрят, а на огонь пришли две другие девушки. Щеки у них красные, как кровь, а глаза темные, как ночь. «Я возьму их себе в жены» – сказал охотник. А старик все просит: «Подожди немного». Девушки сидят около огня, а руки прячут в рукава. «Я знаю, кто это, – зашептал старик. – Это джез-тырмак. Если хочешь остаться живым, не ходи к ним». А охотник не верит ему: «Врешь ты все, старик». Посидели девушки около огня, посмеялись. Видят, что люди крепко спят возле костра и не просыпаются. Засучили они рукава, и увидел тут батыр, что руки у них медные, а ногти на руках длиннее, чем у медведя, настоящие когти. «Не боюсь я их, – говорит батыр. – Застрелю». А старик говорит: «Посмотрим, что будет дальше». А девушки раскалили на костре медные когти, потом подошли к лежащим чурбанам, закрытым с головой, и всадили в них свои когти, а когти– то в древесине и застряли. Поняли джез-тырмак, что их обманули, дергают руки, а когтей вытащить не могут. Тут рассердился охотник и застрелил их. Только пулю забил он не простым пыжом: старик дал ему особый пыж. Подошли они к девушкам и видят, что руки у них по локоть золотые. Отрезали они ножом золотые руки и забрали с собой. И убитых кииков поделили пополам… Аллах и арвахи велят все пополам делить. А особенно золото.
Кучак подбросил в костер дров и хитро посмотрел на Джуру. – Однако уже поздно. Съедят твоих уларов волки, – засмеялся Джура.
– За колбасой надо идти тогда, когда Пастушья звезда поднимется на два пальца над горой. А чтобы волки не съели колбасу, я разжег там сырое дерево, и костер этот будет гореть целую ночь. Пока же я расскажу тебе, Джура, о Манасе, как он горами реки заваливал и воевал с врагами.
Джура нахмурился:
– Расскажи мне лучше о том, как Манас на железном ковре– самолете летал, как он на железном ящере ездил. Расскажи мне те сказки, которые рассказывали аксакал и красные джигиты. Но такого не было в песнях о Манасе, так как Манас не летал на железном ковре-самолете и не ездил на железном ящере, и Кучак не мог об этом спеть. Не был он и в верховьях реки Сауксай и не видел того, о чем говорил тогда аксакал. Он сказал об этом Джуре. Джура гордо сказал:
– Я сам пойду на Сауксай. Кто может запретить мне? – Тише, замолчи, дерзкий! – взмолился Кучак. – Ведь они могут услышать твои необдуманные слова…
– Кто?
– Арвахи! – прошептал Кучак, испуганно оглядываясь. – Не серди духов, Джура, не поступай необдуманно. Ничего не начинай, не принеся им в жертву лунорогого, раздельнокопытного белого киика. Может, это смягчит их гнев. Не уходи от нас, Джура, мы погибнем с голоду.
– Я никуда не уйду, – сказал Джура. – Я только подымусь на самую высокую гору и оттуда посмотрю на весь мир… Ведь пришли же к нам оттуда люди и духи их не тронули.
– Ты уже взрослый, Джура, сам знаешь, что делать надо, – уклончиво ответил Кучак и пошел за колбасой.
Уже издали он крикнул:
– У меня узкие ичиги, я не могу идти с тобой в верховья Сауксая!
– Да, – крикнул ему в ответ Джура, – если тебе ичиги жмут ноги, то какая для тебя польза, что мир широк!
III
Тэке вскочил и глухо заворчал. Джура встревожился. С выпученными от ужаса глазами в пещеру вбежал Кучак и упал у костра. Он был не в силах что-нибудь сказать и только показывал палкой в темноту. Тэке беспокойно вертелся и, повизгивая, поглядывал на Джуру.
– Барс? – спросил Джура.
Кучак отрицательно потряс головой.
– Медведи? Волки?
Тот опять покачал головой.
Джура указал в темноту нетерпеливому Тэке:
– Киш, киш, киш!
Тэке с тихим рычаньем выскочил из пещеры. Кучак долго не мог прийти в себя и в ужасе всматривался в темноту, куда убежал Тэке. Наконец, проглотив кусок снега, который ему подал Джура, он закричал:
– Там джез-тырмак, клянусь! Да убьет меня огонь мой! Джура недоверчиво улыбнулся.
Кучак прерывающимся голосом рассказал ему, что около костра, который он разжег, сидит джез-тырмак. С виду это как будто бы и девушка, но руки у нее, как у всех джез-тырмак, из чистого золота. Надо сейчас же застрелить эту джез-тырмак. Она и одета не так, как люди.
Джура усомнился:
– А ты помнишь, как у Чертова Гроба ты уверял, что в ледяной щели арвахи, а там оказалось…
– Не вспоминай! – зашептал Кучак. – Там было совсем иное дело. Я же прошу об одном: когда ты застрелишь её, я отрежу золотые руки и возьму их себе. Только надо особый пыж, иначе пуля её не возьмет.
Кучак отрезал кусок шерсти от волчьей шкуры и, скатав пыж, дал Джуре. Тот забил его шомполом в дуло.
Сжав в руке ружье, Джура побежал из пещеры. Кучак схватил его за рукав.
– Я буду поддерживать тебя, – сказал он и повис на Джуре, но быстро идти не мог: ему мешал жир.
Джура не замечал Кучака, уцепившегося за его руку, и быстро шел вперед. Тэке не было видно. Кучак запретил звать его, боясь, что их услышит джез-тырмак.
– Джез-тырмак, наверно, убила Тэке, – сказал Кучак. Джура прибавил шагу.
«Пусть только убьет, пусть попробует! – думал он. – Я изрежу её на мелкие куски!»
Они быстро прошли заросли. Не доходя до опушки, Кучак остановил Джуру и, раздвинув ветви, сказал:
– Смотри.
У дымящегося костра сидела девушка и грела руки. Дыму было так много, что лица её нельзя было рассмотреть, но по её невиданной одежде, странным ичигам и, главное, по желтым, точно медным, рукам охотники решили, что это действительно джез-тырмак. – Дай я выстрелю, ну дай! – шепотом просил Кучак. Единственный раз в жизни судьба посылала ему случай сделаться героем. Он умолял Джуру, заглядывал ему в глаза, клялся быть вечно его рабом. Но Джура не соглашался: он решил сам застрелить джез-тырмак.
Мимо них пробежал Тэке.
– Ну конечно, это джез-тырмак. Даже пес стал сам не свой! Ясно, что здесь колдовство, – сказал Кучак.
Тэке снова пробежал мимо, а впереди него бежала чужая рыжая собака.
– Это её собака. Стреляй, она покусает нас! Она бешеная! Тэке бегает за ней как угорелый! – закричал Кучак.
Девушка, услышав голоса, вскочила и закричала: – Джура!
Голос казался знакомым. Кучак заметил порывистое движение Джуры, но успел удержать его:
– Не ходи, она тебя убьет.
Джура громко закричал:
– Тэке, Тэке!
Рыжая собака, услышав его голос, замедлила бег, остановилась и вдруг, ласково оскалившись, поползла к нему на брюхе. – Кучак, – шепнул Джура, – это Одноухая из кибитки Зейнеб. А девушка, кажется, сама Зейнеб.
Но Кучак испуганно замахал руками:
– Что ты! Это джез-тырмак, она только притворяется. Это она нарочно приняла образ Зейнеб, чтобы завлечь и убить нас. А Зейнеб стояла у костра и встревоженным голосом кричала: – Джура, Кучак!… Ого-го!…
– Тэке, ба-ба-ба… – позвал Джура.
Тэке подбежал. Джура взял его за ремешок. Тем временем Кучак насыпал пороху на полку заряженного карамультука, зажег фитиль и, поставив на камень рогульку – подпорку для карамультука, начал старательно прицеливаться в грудь Зейнеб. Грянул выстрел, и седым облаком повис дым, скрыв девушку. Джура оставил Тэке, Кучак бросил карамультук, и оба побежали к костру. Кучак на бегу вынул нож, чтобы отрезать золотые руки джез-тырмак. Девушка стояла у костра невредимой.
– Что с вами? – спросила она, напуганная враждебным приемом. – Кто ты? – спросил её Кучак.
– Я Зейнеб. Ты что же, не узнаешь? Мы с женщинами пришли за мясом. Нас послал сюда аксакал. Они не могли перейти реку, ждут по ту сторону Сауксая. А я пришла к вам. Неужели вы не узнаете меня? Что, я изменилась?
– Почему у тебя медные руки? – ещё сомневаясь, спросил Кучак. Он от страха даже закрыл глаза и присел, но потом чуть-чуть приоткрыл один глаз.
Девушка расхохоталась.
– Это называется «перчатка», – сказала она. – Перчатки вяжут из шерсти и надевают на руки.
– А что на тебе за одежда? – мрачно, но уже чувствуя стыд и неловкость, спросил Джура.
Зейнеб успокоилась, заметив, что Кучак засунул свой нож в ножны.
– Вы меня не узнали потому, что я в новом платье. Посмотрите на мою левую руку. Видите шрамы от когтей молодого барсенка, которого Джура поймал три года назад? Узнаете? – Зейнеб развеселилась. – У нас столько новостей, столько новостей! Скороговоркой, глотая слова, Зейнеб рассказывала охотникам о том, что в их отсутствие произошло в Мин-Архаре: – Мы никого не ждали и собирались идти к вам за мясом, и вдруг с севера к нам приехал караван…
– С востока, – поправил её Джура.
– Нет, с севера, – упорствовала Зейнеб, – именно с севера… – Врешь, – сказал Джура, – оттуда нет дорог. – А зимой, помнишь?
– Тогда был обвал, лавина засыпала пропасть, и по снежному настилу эти незнакомцы проникли к нам.
– Не перебивай меня! – рассердилась Зейнеб. – Разве вы не слышали страшного грохота, потрясшего горы? Эти люди всё могут. Они устроили гром, и часть горы обвалилась. Вот они и приехали. Пять человек: три киргиза и два русских… Один – тот, что зимой был: Ивашко, комсомолец. Мы опять испугались: думали, грабить будут. Все женщины убежали в горы. Аксакал тоже… Осталась только твоя мать Айше и твой маленький брат. Аксакал сказал Айше, что она старая и ей смерти нечего бояться. Айше прислала за нами твоего брата, Джура. Мы пришли. Смотрим – Айше смеется, и гости смеются. Они подарили нам чай, рис, мыло, муку. Вы думаете, ячменную муку? Нет, пшеничную, и не одну пиалу, а сорок – пятьдесят пиал, и много ячменя: целых два мешка. Аксакал, как всегда, прикинулся больным, а увидел подарки – сразу выздоровел. Потом они сказали: давайте шкуры менять на материю и съестное. Аксакал согласился и запросил в десять раз больше, чем с китайских купцов. Даже я рассердилась на жадность аксакала. А русский, тот самый, что приезжал, засмеялся и говорит: «Давайте без обмана». Аксакал устыдился, хотел сбавить цену, так что вы думаете?… – И Зейнеб гордо подбоченилась.
– Ну? – спросил Кучак, уверенный, что всё забрали даром. – Русский красный джигит из рода большевиков заплатил в двадцать раз больше того, что просил аксакал, да ещё сказал, что и это недорого за такие хорошие шкуры. Они гостили у нас, лазили по горам, собирали камни и рисовали значки на белой-белой материи. Называется «бумага». Мы все шкуры променяли, золотой песок променяли и рубины, каждый день ели пшеничные лепешки и пили настоящий чай.
– И всё съели? – недовольно спросил Кучак.
Зейнеб смерила его презрительным взглядом и продолжала: – Девять дней жили они у нас. Они оставили нам двух животных. Они называются «лошади». Ты, Кучак, нам о них рассказывал сказки. Лошади красивые и умные. Только к ним надо привыкнуть. А оружие басмачей джигиты нашли в горах.
Джура выругался: он сам хотел это сделать по возвращении. – Они расспрашивали аксакала о Тагае. Вначале он не хотел ничего говорить, но Айше начала, и ему оставалось только продолжить рассказ. Они подарили Айше и ещё некоторым красивые халаты. А какую красивую материю они привезли! Видишь платье на мне? Это русское платье, его привезли сшитым. А вот ботинки! Кучак подошел ближе, сел на корточки и принялся мять в руках материю.
– За северными горами стоит огромный кишлак, – продолжала Зейнеб, – а мы и не знали. Там живет много-много народу, и все едят пшеничные лепешки, ходят в красивых платьях и не голодают. Там живет род большевиков, и мы тоже захотели так жить, как они. Аксакал было запрятал все к себе и не хотел нам давать, но русский сказал, что это все общее. Русский сказал, что все надо делить поровну. Потом нам дали бумагу, а киргиз нам её прочел, и мы все приложили к ней большие пальцы, смоченные черной краской. Теперь мы – охотничья артель. Много-много нам рассказывали люди из рода большевиков о том, как они живут. Мы верили и не верили. Они нас к себе в гости звали. Много скота обещали дать: кутасов, коз, овец. Джура жадно слушал новости, но и виду не показывал, что удивлен, а Кучак сидел на корточках и ловил каждое слово. – А мой карамультук? – ревниво спросил Джура. – О, твой карамультук тоже привезли! И много пороху к нему и свинца. Я не принесла ружье потому, что аксакал сказал: у вас есть два карамультука. Красные джигиты обещали дать ещё охотничье ружье с патронами.
– Поэтому-то вы и не спешили за мясом, что ели пшеничные лепешки? – спросил Кучак и, огорченный, пошел к пещере. – Конечно! – Зейнеб улыбнулась. – Мы ели не раз в день, как раньше, а утром, днем и вечером. Я поспешила к вам с новостями, а Кучак чуть не застрелил меня. Неужели я такая красивая, как джез-тырмак? И ты, Джура, ты тоже не узнал меня сразу? Где же твой острый охотничий глаз? Или ты ослеп? Что это ты так смотришь на меня? К лицу ли мне этот красивый шелковый платок? Дома есть ещё два платка!
Джура был взбешен: девчонка смеется над ним! – А чем это так пахнет? – спросил он.
– Это такая пахучая вода, мне Ивашко подарил. – И она опять засмеялась.
Джура покраснел от гнева: чужой человек дарит Зейнеб подарки! Джура замахнулся на торжествующую Зейнеб и кулаком сбил её на землю. Зейнеб заплакала от обиды:
– Ты без головы, ты злой! Те были добрее!
Но Джура уже остыл.
– Ну, не плачь, – виновато сказал он.
Зейнеб заплакала ещё громче. Джура растерялся. Зейнеб выросла за лето и стала какой-то другой, ещё лучше… Он не знал, как её успокоить. Джура похлопал её ладонью по спине, но она все плакала. Джура переминался с ноги на ногу и наконец неловко погладил её по голове. Она сразу перестала плакать и изумленно посмотрела на него.
Джура быстро взвалил на плечи тяжелый курджум, который притащила Зейнеб, и сказал, не глядя на нее:
– Идем, я накормлю тебя, пока Кучак сам не съел уларов. Молча дошли они до пещеры. У входа уже сидел Кучак и кипятил для чая воду.
– Ага, очень тяжелый курджум, я вижу! – радостно сказал Кучак, бросаясь к Джуре.
Кучак извлек из мешка большой бурдюк.
– Это айран, – сказала Зейнеб. – А вот рис, видите? Кучак сам вынул лепешки, завернутые в платок. – Пшеничные! – гордо сказала Зейнеб, передавая их Джуре, молча стоявшему у костра.
– Барс? – спросил Джура.
Кучак отрицательно потряс головой.
– Медведи? Волки?
Тот опять покачал головой.
Джура указал в темноту нетерпеливому Тэке:
– Киш, киш, киш!
Тэке с тихим рычаньем выскочил из пещеры. Кучак долго не мог прийти в себя и в ужасе всматривался в темноту, куда убежал Тэке. Наконец, проглотив кусок снега, который ему подал Джура, он закричал:
– Там джез-тырмак, клянусь! Да убьет меня огонь мой! Джура недоверчиво улыбнулся.
Кучак прерывающимся голосом рассказал ему, что около костра, который он разжег, сидит джез-тырмак. С виду это как будто бы и девушка, но руки у нее, как у всех джез-тырмак, из чистого золота. Надо сейчас же застрелить эту джез-тырмак. Она и одета не так, как люди.
Джура усомнился:
– А ты помнишь, как у Чертова Гроба ты уверял, что в ледяной щели арвахи, а там оказалось…
– Не вспоминай! – зашептал Кучак. – Там было совсем иное дело. Я же прошу об одном: когда ты застрелишь её, я отрежу золотые руки и возьму их себе. Только надо особый пыж, иначе пуля её не возьмет.
Кучак отрезал кусок шерсти от волчьей шкуры и, скатав пыж, дал Джуре. Тот забил его шомполом в дуло.
Сжав в руке ружье, Джура побежал из пещеры. Кучак схватил его за рукав.
– Я буду поддерживать тебя, – сказал он и повис на Джуре, но быстро идти не мог: ему мешал жир.
Джура не замечал Кучака, уцепившегося за его руку, и быстро шел вперед. Тэке не было видно. Кучак запретил звать его, боясь, что их услышит джез-тырмак.
– Джез-тырмак, наверно, убила Тэке, – сказал Кучак. Джура прибавил шагу.
«Пусть только убьет, пусть попробует! – думал он. – Я изрежу её на мелкие куски!»
Они быстро прошли заросли. Не доходя до опушки, Кучак остановил Джуру и, раздвинув ветви, сказал:
– Смотри.
У дымящегося костра сидела девушка и грела руки. Дыму было так много, что лица её нельзя было рассмотреть, но по её невиданной одежде, странным ичигам и, главное, по желтым, точно медным, рукам охотники решили, что это действительно джез-тырмак. – Дай я выстрелю, ну дай! – шепотом просил Кучак. Единственный раз в жизни судьба посылала ему случай сделаться героем. Он умолял Джуру, заглядывал ему в глаза, клялся быть вечно его рабом. Но Джура не соглашался: он решил сам застрелить джез-тырмак.
Мимо них пробежал Тэке.
– Ну конечно, это джез-тырмак. Даже пес стал сам не свой! Ясно, что здесь колдовство, – сказал Кучак.
Тэке снова пробежал мимо, а впереди него бежала чужая рыжая собака.
– Это её собака. Стреляй, она покусает нас! Она бешеная! Тэке бегает за ней как угорелый! – закричал Кучак.
Девушка, услышав голоса, вскочила и закричала: – Джура!
Голос казался знакомым. Кучак заметил порывистое движение Джуры, но успел удержать его:
– Не ходи, она тебя убьет.
Джура громко закричал:
– Тэке, Тэке!
Рыжая собака, услышав его голос, замедлила бег, остановилась и вдруг, ласково оскалившись, поползла к нему на брюхе. – Кучак, – шепнул Джура, – это Одноухая из кибитки Зейнеб. А девушка, кажется, сама Зейнеб.
Но Кучак испуганно замахал руками:
– Что ты! Это джез-тырмак, она только притворяется. Это она нарочно приняла образ Зейнеб, чтобы завлечь и убить нас. А Зейнеб стояла у костра и встревоженным голосом кричала: – Джура, Кучак!… Ого-го!…
– Тэке, ба-ба-ба… – позвал Джура.
Тэке подбежал. Джура взял его за ремешок. Тем временем Кучак насыпал пороху на полку заряженного карамультука, зажег фитиль и, поставив на камень рогульку – подпорку для карамультука, начал старательно прицеливаться в грудь Зейнеб. Грянул выстрел, и седым облаком повис дым, скрыв девушку. Джура оставил Тэке, Кучак бросил карамультук, и оба побежали к костру. Кучак на бегу вынул нож, чтобы отрезать золотые руки джез-тырмак. Девушка стояла у костра невредимой.
– Что с вами? – спросила она, напуганная враждебным приемом. – Кто ты? – спросил её Кучак.
– Я Зейнеб. Ты что же, не узнаешь? Мы с женщинами пришли за мясом. Нас послал сюда аксакал. Они не могли перейти реку, ждут по ту сторону Сауксая. А я пришла к вам. Неужели вы не узнаете меня? Что, я изменилась?
– Почему у тебя медные руки? – ещё сомневаясь, спросил Кучак. Он от страха даже закрыл глаза и присел, но потом чуть-чуть приоткрыл один глаз.
Девушка расхохоталась.
– Это называется «перчатка», – сказала она. – Перчатки вяжут из шерсти и надевают на руки.
– А что на тебе за одежда? – мрачно, но уже чувствуя стыд и неловкость, спросил Джура.
Зейнеб успокоилась, заметив, что Кучак засунул свой нож в ножны.
– Вы меня не узнали потому, что я в новом платье. Посмотрите на мою левую руку. Видите шрамы от когтей молодого барсенка, которого Джура поймал три года назад? Узнаете? – Зейнеб развеселилась. – У нас столько новостей, столько новостей! Скороговоркой, глотая слова, Зейнеб рассказывала охотникам о том, что в их отсутствие произошло в Мин-Архаре: – Мы никого не ждали и собирались идти к вам за мясом, и вдруг с севера к нам приехал караван…
– С востока, – поправил её Джура.
– Нет, с севера, – упорствовала Зейнеб, – именно с севера… – Врешь, – сказал Джура, – оттуда нет дорог. – А зимой, помнишь?
– Тогда был обвал, лавина засыпала пропасть, и по снежному настилу эти незнакомцы проникли к нам.
– Не перебивай меня! – рассердилась Зейнеб. – Разве вы не слышали страшного грохота, потрясшего горы? Эти люди всё могут. Они устроили гром, и часть горы обвалилась. Вот они и приехали. Пять человек: три киргиза и два русских… Один – тот, что зимой был: Ивашко, комсомолец. Мы опять испугались: думали, грабить будут. Все женщины убежали в горы. Аксакал тоже… Осталась только твоя мать Айше и твой маленький брат. Аксакал сказал Айше, что она старая и ей смерти нечего бояться. Айше прислала за нами твоего брата, Джура. Мы пришли. Смотрим – Айше смеется, и гости смеются. Они подарили нам чай, рис, мыло, муку. Вы думаете, ячменную муку? Нет, пшеничную, и не одну пиалу, а сорок – пятьдесят пиал, и много ячменя: целых два мешка. Аксакал, как всегда, прикинулся больным, а увидел подарки – сразу выздоровел. Потом они сказали: давайте шкуры менять на материю и съестное. Аксакал согласился и запросил в десять раз больше, чем с китайских купцов. Даже я рассердилась на жадность аксакала. А русский, тот самый, что приезжал, засмеялся и говорит: «Давайте без обмана». Аксакал устыдился, хотел сбавить цену, так что вы думаете?… – И Зейнеб гордо подбоченилась.
– Ну? – спросил Кучак, уверенный, что всё забрали даром. – Русский красный джигит из рода большевиков заплатил в двадцать раз больше того, что просил аксакал, да ещё сказал, что и это недорого за такие хорошие шкуры. Они гостили у нас, лазили по горам, собирали камни и рисовали значки на белой-белой материи. Называется «бумага». Мы все шкуры променяли, золотой песок променяли и рубины, каждый день ели пшеничные лепешки и пили настоящий чай.
– И всё съели? – недовольно спросил Кучак.
Зейнеб смерила его презрительным взглядом и продолжала: – Девять дней жили они у нас. Они оставили нам двух животных. Они называются «лошади». Ты, Кучак, нам о них рассказывал сказки. Лошади красивые и умные. Только к ним надо привыкнуть. А оружие басмачей джигиты нашли в горах.
Джура выругался: он сам хотел это сделать по возвращении. – Они расспрашивали аксакала о Тагае. Вначале он не хотел ничего говорить, но Айше начала, и ему оставалось только продолжить рассказ. Они подарили Айше и ещё некоторым красивые халаты. А какую красивую материю они привезли! Видишь платье на мне? Это русское платье, его привезли сшитым. А вот ботинки! Кучак подошел ближе, сел на корточки и принялся мять в руках материю.
– За северными горами стоит огромный кишлак, – продолжала Зейнеб, – а мы и не знали. Там живет много-много народу, и все едят пшеничные лепешки, ходят в красивых платьях и не голодают. Там живет род большевиков, и мы тоже захотели так жить, как они. Аксакал было запрятал все к себе и не хотел нам давать, но русский сказал, что это все общее. Русский сказал, что все надо делить поровну. Потом нам дали бумагу, а киргиз нам её прочел, и мы все приложили к ней большие пальцы, смоченные черной краской. Теперь мы – охотничья артель. Много-много нам рассказывали люди из рода большевиков о том, как они живут. Мы верили и не верили. Они нас к себе в гости звали. Много скота обещали дать: кутасов, коз, овец. Джура жадно слушал новости, но и виду не показывал, что удивлен, а Кучак сидел на корточках и ловил каждое слово. – А мой карамультук? – ревниво спросил Джура. – О, твой карамультук тоже привезли! И много пороху к нему и свинца. Я не принесла ружье потому, что аксакал сказал: у вас есть два карамультука. Красные джигиты обещали дать ещё охотничье ружье с патронами.
– Поэтому-то вы и не спешили за мясом, что ели пшеничные лепешки? – спросил Кучак и, огорченный, пошел к пещере. – Конечно! – Зейнеб улыбнулась. – Мы ели не раз в день, как раньше, а утром, днем и вечером. Я поспешила к вам с новостями, а Кучак чуть не застрелил меня. Неужели я такая красивая, как джез-тырмак? И ты, Джура, ты тоже не узнал меня сразу? Где же твой острый охотничий глаз? Или ты ослеп? Что это ты так смотришь на меня? К лицу ли мне этот красивый шелковый платок? Дома есть ещё два платка!
Джура был взбешен: девчонка смеется над ним! – А чем это так пахнет? – спросил он.
– Это такая пахучая вода, мне Ивашко подарил. – И она опять засмеялась.
Джура покраснел от гнева: чужой человек дарит Зейнеб подарки! Джура замахнулся на торжествующую Зейнеб и кулаком сбил её на землю. Зейнеб заплакала от обиды:
– Ты без головы, ты злой! Те были добрее!
Но Джура уже остыл.
– Ну, не плачь, – виновато сказал он.
Зейнеб заплакала ещё громче. Джура растерялся. Зейнеб выросла за лето и стала какой-то другой, ещё лучше… Он не знал, как её успокоить. Джура похлопал её ладонью по спине, но она все плакала. Джура переминался с ноги на ногу и наконец неловко погладил её по голове. Она сразу перестала плакать и изумленно посмотрела на него.
Джура быстро взвалил на плечи тяжелый курджум, который притащила Зейнеб, и сказал, не глядя на нее:
– Идем, я накормлю тебя, пока Кучак сам не съел уларов. Молча дошли они до пещеры. У входа уже сидел Кучак и кипятил для чая воду.
– Ага, очень тяжелый курджум, я вижу! – радостно сказал Кучак, бросаясь к Джуре.
Кучак извлек из мешка большой бурдюк.
– Это айран, – сказала Зейнеб. – А вот рис, видите? Кучак сам вынул лепешки, завернутые в платок. – Пшеничные! – гордо сказала Зейнеб, передавая их Джуре, молча стоявшему у костра.
IV
Смущенный Джура сидел и с напускной важностью рассказывал Зейнеб о том, как они жили с Кучаком в пещере. Зейнеб, слушая, вертела в руках нож и вдруг вскрикнула:
– Да ведь он с золотыми насечками!
– Разве это золото? – спросил Джура и, вспомнив о найденном богатстве, добавил: – А знаешь, мы нашли…
Но тут Кучак зашептал ему на ухо:
– Не говори Зейнеб о золоте. Аксакал говорит, что хитрости одной женщины хватит на поклажу для сорока ослов. Джура нахмурился, но промолчал.
– Что же вы нашли? – спросила с любопытством Зейнеб. Но Кучак, чтобы отвлечь Зейнеб, закричал:
– Да ведь он с золотыми насечками!
– Разве это золото? – спросил Джура и, вспомнив о найденном богатстве, добавил: – А знаешь, мы нашли…
Но тут Кучак зашептал ему на ухо:
– Не говори Зейнеб о золоте. Аксакал говорит, что хитрости одной женщины хватит на поклажу для сорока ослов. Джура нахмурился, но промолчал.
– Что же вы нашли? – спросила с любопытством Зейнеб. Но Кучак, чтобы отвлечь Зейнеб, закричал: